Дядя так и не появился. Однако А Боонь не желал подчинять свою жизнь призракам, которые мерещатся Дяде в каждом углу. Глупо приравнивать работу в общественном центре к сотрудничеству с японцами, это каждому ясно. Дядя носится со своими страхами, с чувством вины за смерть Па. И хотя Боонь жалел его, он все же испытывал раздражение. Они все потеряли Па, и все, несмотря ни на что, должны жить дальше.
Дядя повторял, что они не в силах ничего поделать, они рыбаки, а не солдаты, они простые люди, случайно попавшие в битву двух крупных держав, и если кто и трус, то это предавшие их ан мо. Па говорил о кровавой резне, которую японцы учинили на Материке, о расстрелянных в северных деревнях детях. Неужто им придется сотрудничать с теми, кто совершил все эти кровавые преступления? Дядя считал это не сотрудничеством, а способом выжить. Он спокойно предложил Па представить, что японцы сотворят здесь, если они не исполнят волю завоевателей. Пускай Па подумает о собственных детях.
— Можно просто не ходить, — возразил Па, — как они узнают, ходили мы или нет?
— А если мы не пойдем и они придут за нами сами? Как быть тогда? — спросил Дядя.
Па не ответил. Он прикрыл ладонью глаза и отвернулся.
В классе осталось всего несколько человек, когда Сыок Мэй вдруг вернулась за забытой книгой.
— Да уж, сложновато, — сказала ему Сыок Мэй. Обыденно, словно у них давно вошло в привычку болтать друг с дружкой. — Мне сначала тоже не давалось. Покажешь?
А Боонь вспыхнул. Девочка смотрела на тетрадку, что лежала перед ним, на страницы, испещренные корявыми загогулинами. Он захлопнул тетрадь и наклонился за упавшим карандашом.
— Нет, — отрезал он. Еще не хватало перед ней унижаться.
— Ладно. — Она отвернулась.
А Боонь тотчас же пожалел о сказанном.
— Ты с дядей живешь, да? — выпалил он и тут же ощутил укол совести. Зачем он только напомнил ей о родителях?
Но Сыок Мэй лишь кивнула.
— А у вас дом около старого колодца, да? — спросила она. — В конце последнего кампонга? Хочешь, вместе домой пойдем?
А Боонь замешкался с ответом. Дорога занимает двадцать минут. Значит, все эти двадцать минут придется с ней разговаривать.
Ему одновременно хотелось и не хотелось. Наконец он покачал головой.
— Мне закончить надо, — показал он на тетрадь.
— Я тебя подожду, — предложила Сыок Мэй.
— Нет, я потом пойду побыстрей, меня Па ждет, — соврал А Боонь.
— Я тоже быстро хожу, — не отставала Сыок Мэй. И добавила, что бегает быстрее многих мальчишек в классе.
С этим А Бооню пришлось согласиться. Что тут скажешь?
Па знал, как болезненно А Боонь переживает каждый тычок, которым награждает его мир, знал, что от каждого унижения уши у мальчика горят и желудок у него сжимается в комок, когда он ходит по пятам за отцом, неспособный от волнения сказать, чего ему хочется. Пока младший был маленьким, в кампонге часто удивлялись, как у Па родился такой сын — светлокожий, пугливый, с наивным взглядом, но на самом деле Па в детстве был таким же. А потом изменился. И причиной тому — взбучки, которые устраивал ему отец. Па наступил на горло собственной гордости, и эта горькая пилюля наделила его силой.
“Азия для азиатов!” — заявляли японцы, а после закалывали штыками китайских младенцев, обезглавливали солдат-индусов, накачивали малайцев водой, пока у тех не лопались внутренности.
