Оглавление

Все персонажи данной истории существуют в реальности, вы даже рискуете быть с ними знакомы.

Если вы найдёте опечатки в тексте, примите их как подарок от автора.

Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душе моей! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие мне зла!

Пс:39—15

01. Дверь на Ясеневую аллею

Ингрид стояла перед дверью кабинета завуча и не решалась постучать. Нет, она не была наказана, просто терпеть не могла присутственные места. А поскольку ей посчастливилось быть профоргом, то она не только украшала класс к Новому году, но и составляла разнообразные справки, формы и отчёты. Сегодня, например, 13 октября, — обязательство от имени класса о неукоснительном соблюдении техники пожарной безопасности в лесополосе.

Ингрид не была иностранкой и носила самую обычную фамилию — Камнина, а странное имя ей дали по настоянию её бабушки Матильды. Оно доставляло окружающим массу проблем. Никто не знал, как его сокращать, поэтому девочку называли и Гирей, и Игги, и даже Бабой Ягой. Однако имя отлично сочеталось с характером его обладательницы. Ингрид не могла носить другое имя — по мнению окружающих. Что касается самой девочки, ей оно нравилось, поскольку Ингрид на ближайшие сотню-другую вёрст уж точно была одна.

За два с лишним года, что Ингрид занимала пост «старосты по праздникам», она заработала стойкую неприязнь к любым дверям. У неё дома все они обычно оставались открытыми: квартирка, в которой девочка жила со всей своей огромной семьёй, была так мала, что с закрытыми дверями и вовсе превращалась в клетку.

И вот Ингрид сверлила глазами дверь в ожидании, когда ей разрешат войти. Если бы тогда, три года назад, ей сказали, что «староста по праздникам» будет заниматься в конечном счёте именно этим, а не рисовать поздравительные плакаты и сочинять поздравления, то она бы, возможно, призадумалась. Но ей было десять лет, а в таком возрасте не свойственно думать сильно наперёд. Ингрид просто хотела рисовать, даже если холст был всего лишь большим зеркалом в вестибюле.

На этом её трудности на сегодня не заканчивались. Если Ингрид сейчас уйдёт, то на следующей перемене ей скажут, что надо было приходить раньше и теперь разрешения она не получит. И тогда на неё будет справедливо злиться весь класс. А если не уйдёт и не повторит теоремы по геометрии и их доказательства, то на следующем уроке в дневнике нарисуется очередная тройка, потому что более придирчивого учителя, чем Татьяна Львовна, сыскать было тяжело.

Ингрид набралась храбрости, снова постучала в дверь и, тут же её приоткрыв, сунулась в дверной проём:

— Разрешите?

— Я тебе сказала, что я сегодня работаю до двух часов дня! — грубо рявкнула завуч.

— У меня урок через десять минут!

— Чего тебе надо? — особенно уставшим голосом выдохнула прозванная Париком дама преклонных лет и необъятных размеров, снимая очки на толстой цепочке.

— Разрешение-на-разведение-костра-в-лесополосе-во-время-осеннего-выезда! — выпалила с порога Ингрид заученную фразу.

— Давай быстро! — Завуч нацепила очки на нос, пухлой ладонью ухватила ручку ящика тумбы, шумно его открыла, достала верхний лист и шлёпнула им о край стола, буркнув совсем неразборчиво: — Образец заполнения на шкафу.

Ингрид аккуратно — с лёгкой шутливой брезгливостью — двумя пальцами взяла бланк и отошла с ним к малюсенькому консольному столику без стула. Его свободная площадь была едва ли больше самого листка. Глазами она поискала на торце шкафа образец — там их было не менее тридцати, рамочкой висевших вокруг календаря на 1997 год.

— Тот, который на бумаге бирюзового цвета? — уточнила девочка.

— Голубого, — промямлила Парик, театрально закатив глаза.

Ответ привёл Ингрид в замешательство, ведь ни один из образцов, напечатанных на бумаге голубого цвета, не подходил. Однако она тут же успокоила себя тем, что это для неё бирюзовый и голубой — разные цвета, а для Аллы Яковлевны цветовой спектр может быть и не столь широк. «Ясно», — подумала она и попыталась разместить лист на кусочке стола. Писать было неудобно: листок в руке завуча смялся, сумка съезжала с плеча, ещё и Парик, которой по жизни не хватало сочувственных слушателей, начала свой назидательный монолог:

— Вот в «А» классе староста такая молодец, сегодня пришла на первом уроке ко мне за бланком, такая опрятная девочка. («Никто не станет отказывать дочери начальника общественного питания, который поставляет еду в школьную столовку», — пронеслось у Ингрид в голове.) А умничка из «Б» класса? Она всё сделала на прошлой неделе!

«Конечно, её мама договаривается заранее, тем более, что каждая договорённость подкрепляется щедрым вознаграждением». — Мысли мешали сосредоточиться Ингрид на заполнении бланка.

Тем временем Алла Яковлевна продолжала:

— И даже «Г» класс всё собрал и подписал! («Ну да, то, что в „Г“ классе староста — единственный её внук, тут вовсе ни при чём!») А ваш класс нас вечно разочаровывает, всё делает не вовремя, неправильно, ах… Что же нам с вами делать, хм… — тяжело вздыхала Парик с таким шумом, будто единственная цель её монолога — не дать Ингрид заполнить бланк.

Наконец, Ингрид закончила и протянула ей листок. Завуч, не поворачивая головы, нащупала его в воздухе, лениво поднесла себе под нос, опустила очки с переносицы и начала внимательно его изучать:

— Ничего нормально сделать не могут… Лист изжёван, почерк корявый. — Инспекция бланка затянулась, Ингрид даже начала волноваться, что допустила в нём ошибки. Прозвенел звонок на урок, но прямо сейчас срываться с места было ни в коем случае нельзя, поэтому она стояла как вкопанная, боясь дать Парику хоть малейший повод ещё потянуть время. Та тем временем, снисходительно цокнув языком трижды, перечитывала бланк опять и опять. Снова вздохнула по поводу корявого почерка, но, видимо, не найдя, к чему придраться, плавно положила лист перед собой и стала перебирать ручки в стакане на столе: первые две не писали, третья вовсе драла бумагу, четвёртая оказалась с зелёной пастой… Ингрид уже давно протягивала ей свою пишущую ручку, но это показательно игнорировалось. Шестая ручка оказалась пишущей, ею и поставили подпись, но бланк требовал ещё и печатей.

Продолжая шумно вздыхать, Алла Яковлевна оторвалась от кресла, опираясь ладонями о столешницу (которая смиренно прогнулась под дюжим весом) и прошла к сейфу. Она звенела ключами в замке, и в затихшей на время урока школе этот звон воспринимался так, будто на голову надели кастрюлю и колотили по ней ложками. Порывшись на полке с печатями, завуч вернулась к столу с двумя штампами, но тут же сплюнула, ругнувшись: одна из печатей была не та, — и степенно пошла обратно к сейфу. Ингрид затрясло, теперь ей было не миновать гнева учительницы геометрии. Даже мысль, что сейчас всё закончится, не сильно утешала. «Успокойся, Ингрид, — сказала она себе, — за это воздастся». Такая мысль пришла в её голову неизвестным путём, но сомнений в её правдивости не возникало. «В конце концов, тем, кто прошёл лесом страданий, рано или поздно достаётся что-то хорошее», — решила Ингрид.

Наконец, Парик таки поставила обе печати, ткнула в грудь Ингрид мятым заявлением и гавкнула:

— Катись отсюда.

Ингрид пулей выскочила в коридор — дверь за её спиной закрылась с таким грохотом, что задрожали стёкла в рекреации.

— И эти люди учат меня быть вежливой! — возмущённо произнесла Ингрид, когда смогла перевести дух. Не у кабинета, но всё же слишком громко — наверняка эхо школьных коридоров донесло её слова до Аллы Яковлевны. На урок можно было уже не спешить, потому что опоздаешь ты на пять или семь минут — разницы никакой нет.

Ингрид дошла до кабинета геометрии и опять застыла перед дверью. Как и следовало, без унизительных объяснений причин опоздания в класс пройти не пускали, а после сразу же вызывали к доске решать задачу. Ничто из случившегося сегодня не возмущало Ингрид, потому что происходило с ней не первый раз. Она уже привыкла. Если твоя мама — одиночка, не щедрый спонсор, не имеет существенного влияния, связей — дружественных, деловых или родственных — или хотя бы смелости и сил защищать своего ребёнка, то школьная жизнь расставляет всё по своим местам. А если начинать противостоять системе в одиночку, то всегда найдётся десятка два людей, которые любезно вытрут об тебя ноги. Ингрид давно усвоила, что единственный принцип выживания — не высовываться, терпеть, не нарываться.

Карина, одноклассница Ингрид, на перемене спросила её о причине опоздания. Ингрид, с которой мрачный вид слетал как только на неё обращали внимание, красноречиво подняла перед её носом разрешение на разведение костров.

— А, понятно, — сказала Карина деловым тоном и надела на плечо школьную сумку.

— Ну вот что за дурацкая система! — Ингрид наконец-то смогла выплеснуть своё возмущение. — Ведь потом всё равно все эти бумажки — на разведение костра, сбор хвороста, ловлю рыбы, мамонта, расставление силков на йети, охоту на динозавров — снова нести этой вобле! И вот уж чего я точно не понимаю, так это почему этим должна заниматься я. Меня выбрали просто потому, что я рисовать умею…

— Ингрид, это всего лишь школа, если бы знала, что надо делать, занимайся ты чуть более серьёзными делами… — Родители Карины работали в той сфере, которая требовала постоянной работы с бумагами.

— Боже, ну почему именно этот мир, ну неужели не существует другого, где я могла бы пригодиться больше, чем на сбор бумажек для выездов класса на несколько часов в лесочек да возле реченьки?!

В этот момент в Ингрид попал футбольный мячик, сделанный из скомканной бумаги и липкой ленты. Карине повезло чуть больше: она и стояла немного дальше, и реакция была лучше, а вот на Ингрид налетели сразу трое малолетних футболистов, увлечённых игрой. Чудом девочка осталась стоять на ногах, однако несколько ударов по ним, отдавленные пальцы и сломанные, буквально вывернутые наизнанку лунки ногтей правой руки подлили масла в огонь.

— Вот мелкие щенки! Чтоб вас… — Карина возмущённо взвизгнула, взяла пострадавшую руку Ингрид в свою и добавила покровительственным тоном: — Тебе надо срочно в медкабинет.

Дежурные, охранявшие вход в тот коридор, где находился медкабинет, наотрез отказались впускать обеих девочек сразу, поэтому Карина осталась снаружи. Впрочем, она была этому даже рада ввиду экономии сочувствия, и сразу ушла.

Ингрид упёрлась в дверь медицинского кабинета и набрала в грудь воздуха. Опять дверь. Дверь. Дверь! Левой рукой она загладила назад торчащие во все стороны, щекочущие лицо волосинки, постучалась и толкнула её вперёд.

— Здравствуйте, я… мне… — Ингрид терялась, не зная, как можно объяснить в двух словах, почему у неё ногти на руке вывернуты наизнанку. И уж тем более не могла объяснить, как медсестра может помочь ей, но всё же протянула руку вперёд. — Мне надо что-то сделать с этим.

Медсестра в этой школе была под стать Парику — в рейтинге нелюбимых персон всей школоты она стояла в первой десятке: делала больнючие уколы, всем хамила и была непредсказуема. Она задумчиво осмотрела руку ровно пять секунд, потом подняла глаза на Ингрид.

— Ну? И чего ты от меня хочешь?

— У меня все пальцы болят, как я буду писать сейчас?

Медсестра вздохнула и протянула руку за канцелярскими ножницами, Ингрид испуганно отпрянула, но запястье было уже зажато в натренированной на фиксацию руке медработницы.

— Будешь сопротивляться, я не буду тебе оказывать помощь, — угрожающе произнесла медсестра.

— Разве у вас нет других ножниц? — сказала сдавленным голосом Ингрид.

— Что?! Мы тут для каждого будем маникюрные стерильные ножницы держать?

Спорить было настолько бесполезно, что оставалось лишь стиснуть зубы от боли и унижения. Через пару минут руку Ингрид отпустили. Кончики пальцев кровили, ногти были расщеплены, как одуванчики, в ладони лежала таблетка анальгетика.

— Хм, спасибо… — на одной ноте ответила Ингрид и, выходя из кабинета, спросила: — Может, перекись хотя бы дадите?.. Или пластырь?

— Щаз, ага, а спирта медицинского тебе не надо? С мылом помоешь!

Ингрид подивилась логике, что анальгин ей дали, а перекиси не нашлось. Карины, разумеется, уже не было у входа, а правая рука пульсировала не то от боли, не то от возмущения. Девочка отправилась мыть руку в туалет, таблетку смыла в раковину, а потом пошла к кабинету черчения. В целом мытьё руки не помогло: едва она задевала пальцы, на их кончиках проступала кровь, с лёгкостью впитываясь в расщепленные ногти, как в губку. Уже через минуту её рука была такая же грязная, как в медкабинете.

Вскоре у класса появилась Карина, вся красная от возмущения: оказывается, она отлучилась в столовую, а потом не могла найти Ингрид, потому что они шли разными дорогами.

Ингрид уставилась на дверь кабинета. Она действовала на девочку гипнотически. Вдруг перед глазами всё поплыло, дверь начала менять цвет — её будто заволокло серой пеленой, а голову, налитую свинцом, потянуло к земле. Дверь… дверь… дверь. Ингрид вдруг представила, что в кабинете черчения сидит какая-нибудь канцелярская тётка, подписывающая бумаги на, допустим, кабалу. А вдруг там и правда сейчас не то, к чему она привыкла? Образы в её голове были чересчур правдивы — настолько, что Ингрид начала оседать на подкошенных ногах. Кто знает — может, ещё сказывались голод, недосыпание и просто переходный возраст?

Карина грубо хлопала Ингрид по щекам, трясла её и тёрла уши, пытаясь привести в чувство.

— Так, вставай! — скомандовала Карина по-заправски. Ингрид промычала что-то невразумительное. — Вставай, говорю, я знаю, что тебе надо делать! Меня уже твои страхи перед дверьми достали, а падать в обморок перед дверью — перебор!

Карина заломала руку Ингрид и куда-то потащила.

— Тут на первом этаже есть дверь, типа чулана, будешь сейчас на ней тренироваться!

Ингрид ещё не до конца пришла в сознание, в голове звенело, ни сил, ни желания сопротивляться не нашлось. Пиная на ходу коленом обмякшее тело одноклассницы, Карина без особого труда приволокла её к чуланной двери.

— Так, вот тебе дверь. Взялась за ручку и открыла, быстро и чётко! — Карина командовала непреклонна.

Ингрид же была по-прежнему как в тумане, голос фонил в ушах. Чтобы снова не упасть, она схватилась за дверную ручку, налегла на дверь всем телом, отшатнулась в сторону и подалась в узкий скрипучий дверной проём, потом внезапно выпрямилась, будто её растянули, и сделала широкий шаг вперёд. Дверь за ней резко захлопнулась сама.

— Вот и молодец, всё, выходи! — громко крикнула Карина в замочную скважину. Но никаких звуков изнутри не было. Она ещё раз позвала, а потом ещё. Толкнула дверь, но та не поддавалась. Непечатно про себя подумав, девочка что есть силы снова надавила на дверь. А потом услышала шаги позади себя. Это была пожилая школьная уборщица.

— Чё ты тут возишься, а? Эта дверь открывается НА себя! — уборщица отпихнула Карину и демонстративно распахнула дверь, за которой стояли пара швабр, совок и валялся комок половых тряпок в узком ведре. Места между дверной коробкой и кирпичной стеной было так мало, что ничего шире ведра туда не помещалось.

Карина потеряла дар речи. Говорить, что твоя одноклассница только что сгинула за этой самой дверью, было, мягко говоря, глупо. Она вытаращила глаза, оправляясь от замешательства, и откупилась на вопросительный взгляд уборщицы:

— Ой, у меня т-туда карандаш закатился… случайно… Я не думала, что эта дверь такая… особая. Мммм… э-э-э… а, может быть, вы знаете, почему эта дверь здесь есть? — Карина задала последний вопрос именно так.

— Да потому что строить не умеют! — ответила уборщица, решив, что её вопрошают об особенностях местной архитектуры, взяла швабру и захлопнула дверь. Потом недоверчиво посмотрела на Карину и закрыла дверь на ключ.

Карина развернулась: было очевидно, что ждать появления Ингрид из этой двери бесполезно, однако — куда она могла пропасть? И главное, ну кто теперь поверит, что Камнина взяла и пропала за дверью, которая ещё и в другую сторону открывается?

Она вернулась к кабинету как раз, когда прозвенел звонок на урок, и вошла в незапертый класс. Но то, что она там увидела, ещё больше её ошарашило. За их партой в среднем ряду, как ни в чём не бывало, сидела Ингрид. Карина почувствовала себя обманутой и сильно разозлилась.

И всё же то была повторная потеря сознания. Ингрид казалось, что она выпала во внутренний двор школы, куда теоретически могла вести эта узкая дверь. Но во дворе школы не было никаких деревьев: только куцая трава, угол школьного корпуса, поребрик, асфальт и серый дом напротив через широкий двор. А здесь росли высокие стройные деревья с золотыми кронами резных листьев и охристыми серёжками, шуршащими на ветру. Она никак не могла вспомнить, как называются эти деревья. Между их стволами лился яркий солнечный свет, вглубь уходила славная тропинка, а никакой школы за её спиной не было и в помине.

Пока Ингрид пыталась форсировать приход в себя, мысли галопом скакали вдоль и поперёк. Бушующие их порывы от «я-опаздываю-на-урок-черчения» и до «а-это-вообще-я?» разрывали голову, а память отказывалась признавать место знакомым. Когда же Ингрид поняла, что оказалась, видимо, даже не в своём родном Санкт-Петербурге, ей почудилось на мгновенье, что она вот-вот в третий раз за день потеряет сознание. Но тишина этой дивной аллеи, рассеянный солнечный свет и сказочное спокойствие придавали сил и совершенно отгоняли панику, которая в таких ситуациях обычно охватывает людей. Хотя, по правде говоря, Ингрид при всей её эмоциональности вовсе не была паникёром.

Первое, что пришло ей в голову, — немедленно встать с земли, потому что Ингрид плохо переносила холод, а лёжа под деревом уже прилично подмёрзла. «Ну-у, судя по всему, оказаться в школе на черчении мне уже не грозит». — Чётко нашла своё место вторая мысль, а вот третья поразила как гром: «Меня потеряют, будут искать, не найдут, бедные мои мама, бабушка и всё семейство…» Но безмятежность этого места приглушала страх, Ингрид никогда ещё не было так спокойно. Лишь четвёртая мысль вырывала из покоя: «Господи, а где это я?»

Тем временем девочка уже поднялась на ноги, отдышалась и осмотрелась. Постепенно она погрузилась в отрешённое состояние, взгляд застыл в произвольном фокусе. Вдруг вдалеке туманной дорожки показался силуэт с тростью, движущийся в её сторону. Спустя несколько минут она разглядела в нём невысокого чуть полноватого господина с усами, в тёмно-синем фетровом пальто и под стать ему котелке; всё это время Ингрид, сказочно обрадованная наличием хоть живого человека в округе, перебирала в голове, с чего бы начать разговор. Возможно, это был единственный шанс узнать хоть что-то, и упустить его глупо, к тому же господин выглядел солидным, уважаемым человеком, внушающим доверие.

Она посмотрела на свою одежду, отряхнула прилипшие золотые листья, попыталась пригладить растрёпанные волосы и испытала глубочайшее разочарование в своём внешнем виде. Тёмно-голубой шерстяной свитер и бордовая юбка-плиссе со скрытыми в складках карманами были старыми и изрядно поношенными, поскольку девочке часто доводилось донашивать одежду с чужого плеча.

«Он похож на дворянина», — решила про себя она.

Их уже разделяло шагов пятьдесят, когда Ингрид разглядела всю утончённость его образа. Ни одной лишней детали. Теперь она переживала, на одном ли языке они с ним заговорят. А что, если он иностранец, или вообще говорит на несуществующем языке?

Когда он поравнялся с ней, Ингрид слегка поклонилась в его сторону. Господин остановился и ответно наклонил голову.

— Простите, ммм… — Она задумалась, как лучше обратиться к нему. — … Сэр, не могли бы вы подсказать, что это за место, где мы находимся?

Господин, очевидно, был удивлён, однако, кажется, больше не самим появлением незнакомой девочки, а её манерами: наивными и неуклюжими.

— Это Ясеневая аллея, — ответил он, улыбнувшись.

Ответ ненадолго поставил Ингрид в тупик. Конечно, она была рада вспомнить, как назывались эти деревья, но её интересовало кое-что другое.

— Неужели у столь удивительного по красоте места такое незамысловатое название? — Ингрид всё же боялась, что разговор не получится, и она останется одна в совершенно незнакомом ей месте, если не считать того, что теперь ей известно его название.

— Леди, вы проницательны, — ещё шире улыбнулся господин. — Смею вас заверить, что многие прекрасные вещи называются весьма просто. Но, полагаю, вас более интересует, как вы здесь оказались, а главное — с какой целью?

У Ингрид случился разрыв шаблона. Мало того, что впервые за её малые годы к ней обратились на «вы» и назвали «леди», так ещё и сразу попали в точку с вопросом. В обычной школе стандартным обращением к девочке со стороны сверстников было что-нибудь обидное, или вовсе нецензурное.

— Да, сэр, вы совершенно правы… Последнее время, а это уже целых пять минут, ровно с того момента, как я очнулась здесь, я только об этом и думаю, — Ингрид высоко подняла брови и криво растянула рот в улыбке, поскольку до этого ей не приходилось улыбаться легко и добродушно.

— Вы же понимаете, что я не смогу вам рассказать сразу всё, юная леди. Однако я рад, что вы нашли дорогу в наш мир. Нравится ли вам здесь?

— Да, — сдавленно сказала Ингрид. К её горлу подступал комок всех прежних обид.

— Всё, что я могу сказать вам сейчас, так это то, что вы попали в другой мир — не тот, в котором жили до сего момента. И сейчас вам стоит найти здесь себя. Может, вы представитесь?

— Ингрид. Камнина Ингрид. — чётко, почти по буквам сказала она и тут же добавила: — Значит, в том мире, откуда я родом, меня потеряет моя семья? — Пожалуй, только этот вопрос волновал её настолько сильно, чтобы задать его первым.

— Не переживайте об этом, — сказал ей господин в котелке.

Этот спокойный ответ был столь убедительным и простым, что развеял нарастающее в её душе сомнение.

— Простите, конечно, просить вас проводить меня до какого-либо места, где я смогу начать поиск, было бы весьма самонадеянно и даже нахально, но будьте так добры, задайте мне хотя бы верное направление, — витиевато подобрав слова, сказала Ингрид и подалась вперёд.

Сэр неожиданно рассмеялся, но по-доброму и очень открыто.

— Леди, какой высокий штиль! — сказал он и, развернувшись туда, откуда появился сам, указал набалдашником трости на дорожку: — Идите по этой тропинке между деревьев и безошибочно выйдите туда, где сможете начать свой поиск. У вас будет богатый выбор, и, поверьте, вы не останетесь разочарованной!

Ингрид вытянулась по стойке смирно и ещё раз поклонилась, согнувшись почти под прямым углом:

— Сердечно благодарю вас! — выпалила она.

Сэр продолжил свой путь в одну сторону, а в противоположную пошла Ингрид, в приподнятом настроении и сладком предвкушении.

Что же произошло, когда Карина увидела Ингрид сидящей в классе черчения? Она сначала растрясла её, потом посмотрела в зрачки, померила свой пульс, померила её пульс. Копия Ингрид отшутилась несколько раз, потом привычным образом отчертила задание на уроке, собрала свои карандаши, угольники и циркули. Карина так и не смогла найти объяснение произошедшему. В конце концов она посмотрела на копию Ингрид, которая, кажется, сама ничего не знала (иначе от неё можно было бы добиться хоть каких-то показаний и объяснений через шантаж и давление), и на пафосном выдохе сказала:

— Лучше я всё забуду и сделаю вид, что ничего не было. Это же невозможно. Просто скажи мне, что ты воспользовалась моим замешательством и убежала сюда!

— Ну да. Именно так оно всё и было! — Копия улыбнулась во все зубы, как иногда в шутку «хищно» улыбалась Ингрид. Глаза копии горели так же, как и у оригинала, отличить было невозможно.

С тех пор Карина стала меньше смеяться над неуклюжестью Ингрид, поскольку почувствовала себя ловко проведённой.

Ясеневая аллея закончилась, Ингрид вышла к красивой чугунной решётке, за которой виднелся двор и огромный не то замок, не то дворец. Размер этого каменного здания было тяжело определить на глаз, поскольку прямо над ним, скрывая крышу, висело густое световое облако, а в оба конца здания упирались в заросли деревьев. Спустя несколько дней Ингрид увидела Дворец целиком, но сейчас он таинственно скрывал свои размеры и формы, будто приглядывался, можно ли ей доверять. Двор был пуст и тих. Девочка шла через него, озираясь по сторонам. Вокруг ни души, будто все спрятались по комнатам.

Ингрид вошла через парадный вход. После дневного света в её глазах бегали чёрные точки, и она не могла разглядеть всё чётко. Девочка замерла на некоторое время. В холле было пусто, высоко над её головой тянулся высокий сводчатый потолок, пол уложен тёсаным камнем. Свет, который струился из высоких окон, попадал на лестницы, расходящиеся в разные стороны, напоминая собой дерево, направо и налево вели две галереи, а самая высокая дверь располагалась под одной из лестниц. До этого дня такую красоту Ингрид видела разве что в музеях. Но там ей обычно становилось плохо, а тут, наоборот, было очень хорошо. «И куда же мне дальше идти?» — думала она, оглядываясь вокруг. Ингрид прошла ещё чуть вперёд, поднимая взгляд к потолку, пыталась разглядеть, куда ведут лестницы. Причудливые изгибы лестничных пролётов упирались в разные уровни здания — ей даже казалось, что это совершенно невозможное строение.

В холле пока всё было пусто, равно как и во дворе, но раздался колокольный звон, и издалека донёсся тихий гул голосов. Ингрид посторонилась, почти вжавшись в стену, в то время как мимо неё неспешно прошли несколько ребят её возраста или немного старше. Казалось, на девочку никто не обращал внимания, зато она сама внимательно наблюдала, куда все пойдут. Как и ожидалось, они разделились на пары или тройки и пошли разными маршрутами: кто-то наверх, кто-то через галереи, кто-то через центральный свод арки под лестницей. Когда в холле вновь опустело, раздался второй колокольный удар, намного выше и пронзительней. Тот господин на Ясеневой аллее имел в виду именно это место — она уже не сомневалась.

Ингрид начала исследование. Сначала она прошла в левую галерею: слева от неё располагались высокие окна, направо — двери и коридоры, в конце — высокая арка, за которой (вот уж чего Ингрид не ожидала!) виднелся огромный зал под высоким стеклянным фонарём, с самым настоящим озером и галечным пляжем. Вода доходила до противоположной стены, и та располагалась очень далеко. Здесь было светло, как днём, очень тепло и влажно. Девочка недолго постояла на берегу, подумала, что в тут хватит места на семью косаток, а потом решила, что стоит поискать и другие сокровища.

Она пошла в противоположную сторону, вернулась в холл через ту же галерею и, чтобы не заблудиться, из холла направилась в правую галерею. Там тоже по одну сторону располагались двери, по другую — окна. Эта галерея не кончалась, а заворачивала и уходила куда-то далеко. Ингрид почувствовала, что начинает забывать свой маршрут и поторопилась найти дорогу назад. Выходит, прошло много времени. И это неудивительно, если учесть, что она передвигалась не спеша, рассматривая всё вокруг и чувствуя себя как в Эрмитаже.

Вернувшись в исходную точку, а именно в холл, Ингрид пошла третьей дорогой — вперёд. Путь от центра огромного холла через арку выводил в другой холл, намного больше предыдущего, а в его центре росло многовековое Древо. Его нижние ветви врастали во второй ярус зала. Кажется, они его даже поддерживали. Спиралью вокруг ствола закручивалась лестница, а все следующие ветви то были частью сводов, то врезались в потолок. Листья Древа светились золотистым светом. Внутри помещение было намного больше, чем казалось снаружи, а то облако, что окутывало здание, явно брало своё начало от его листьев здесь. Ступеньки лестниц располагались спиралью вкруг светло-серого ствола, сливались с первой самой нижней веткой и упирались в первый ярус над сводами. Дальше лестница немного прерывалась, но соединяла первый и второй ярусы, обвивая следующую ветвь Древа. Где-то с четвёртого витка уже ничего не проглядывалось за ветвями и листьями.

Ингрид была глубоко поражена, она стояла, замерев на месте перед величием и спокойствием этого Древа. Её взгляд перебегал от веток к этажам, от арок к ступеням, от переходов к струящемуся свету. Как и всё уже увиденное, это не давало ей покоя. Она забыла и о ледяных руках, и об испачканной сырой одежде.

Ещё где-то совсем рядом слышался тихий плеск воды. Девочка начала обходить Древо и, о чудо, с другой его стороны, где уровень пола был ниже, чем в остальной части зала, из-под корней бил чистейший источник. Он стекал порожистым каскадом в специальном, искусно уложенном камнями русле и заполнял канал, уходивший в одну из арок помещения. Проток делил зал чётким радиусом, и через него был переброшен каменный мостик. Девочка почти протянула руку к воде, чтобы коснуться её, но тут же отдёрнула. «Наверное, эту воду пьют, не надо её трогать грязной рукой», — решила она. Раздался ещё один удар колокола, но за ним ничего не последовало.

Наугад Ингрид медленно отправилась по лестнице наверх, прошла первую ветвь и следом вторую. Одна из веток, что не просматривалась снизу, в отличие от остальных не упиралась в виток яруса, а шла через небольшую каменную арку. Девочка поднялась именно к этой арке и увидела дверь и маленькую табличку на ней с надписью «По всем вопросам сюда». «Хм, как предусмотрительно», — подумала Ингрид и чуть смелее продолжила свой путь. Количество вопросов в её голове пока что только росло.

Девочка замерла перед закрытой дверью. Постучать и войти? Или нет? А вдруг её снова выгонят? Так да или нет? Но, с другой стороны, куда как не сюда стоит войти? Ингрид колебалась: её обычная дверная неприязнь обострилась, и единственное, что оберегало от потери сознания, это вопросы, заполнявшие мысли. Она вытерла правую руку о внутреннюю сторону сырого свитера и бегло постучала костяшками пальцев по самому краю двери: тук-тук.

«Боже мой, что я наделала, назад дороги нет… Как же страшно… О ужас, а вдруг непоправимое, а может… Ой нет, вперёд», — неконтролируемые мысли пролетали в голове быстрее, чем длилась пауза между постукиваниями. Ингрид набралась храбрости и стремительно толкнула дверь. Она не открылась. Это был явно неожиданный поворот. Ингрид упёрлась в дверь лбом и подумала, что если сейчас за ней кто-нибудь наблюдает, то, наверное, не находит места от смеха.

— Потяните дверь на себя! — внезапно раздался голос из-за двери.

Ингрид как будто включили вновь. «Логично же», — сказала она себе, потянула дверь, и та с покорной лёгкостью отворилась. У девочки промелькнула мысль, вызвавшая внезапный страх: а вдруг она сейчас из этого чарующего мира попадёт в тот, откуда пришла?

Ингрид осторожно вошла в комнату. Её сердце взволнованно стучало, глаза после ослепительного сияния Древа постепенно привыкали к умеренному, слегка тусклому освещению комнаты. Комната оказалась не такая большая, как все предыдущие помещения, она была очень тёплая и обжитая: мебель из ротанга, книжные шкафы, круглый столик с благородной зелёной скатертью, чашки на столе. У окна виднелись большой рабочий стол и изящная конторка для письма (такие Ингрид раньше видела только на картинах). Светильники располагались на стенах и столах, в очаге слышалось потрескивание дров. Стены, обшитые деревом и тканевыми обоями, излучали тепло. Если Дворец был величественным и неприступным, то комната — очень уютной.

— Заходите скорее, — раздался звучный голос в тишине.

— Здравствуйте! — сказала Ингрид в глубину комнаты, так как пока ещё не видела, с кем разговаривает. Она поспешно отёрла обувь о половичок возле двери и прошла мимо вешалки для верхней одежды, шкафа и ротангового гостиного гарнитура. Комната оказалась угловая, камин прятался в правой её части. Выложенный природным камнем, он занимал почти всю стену. Огонь внутри камина горел ровно и тепло.

Ингрид всё ещё смотрела по сторонам, пытаясь найти говорившего, и, наконец, она увидела обращённое к ней женское лицо. Оно выделялось белизной и чистым взглядом на тёмном фоне интерьера и одежды хозяйки. Сама женщина почти сливалась с обивкой кресла, её серебристые волосы были сложены в причёску, стянутую диадемой, синяя мантия закрывала благородного серого цвета платье, высокий ворот почти доходил до подбородка, только голова и кисти рук были видны. В её виде читались благородство и красота, заставлявшие смолкать всё вокруг, — умеренность и подлинная аристократичность сражали с первых секунд знакомства.

Девочка стояла перед дамой в кресле и не находила себе места. Уйти — невежливо, сказать, что ошиблась, — неправда, но объяснить причину своего присутствия было необходимо.

— Здравствуйте! — ещё раз повторила Ингрид и робко кивнула головой.

— Здравствуй, — ответила женщина. Она, очевидно, чего-то ожидала от Ингрид и потому предоставила ей полную тишину и своё внимание.

— У вас там табличка… ну… по всем вопросам обращаться сюда… И вот я вошла… По правде говоря, я не знаю, как здесь оказалась, просто дверь как-то так раскрылась, и потом я очнулась на Ясеневой аллее, а потом сэр в котелке подсказал мне идти сюда, и вот я пришла… — начала Ингрид свой крайне несвязный рассказ, чувствуя, что от волнения и пережитого холода её пробивает дрожь и сводит нижнюю челюсть.

— Ты думаешь, что оказалась здесь случайно? — Внезапный вопрос женщины прервал её речь на глубоком вдохе.

— Да, случайно… — Тут Ингрид вспомнила, что случайностей вообще не бывает. — То есть — нет, не случайно, в смысле, я не знаю, как это можно объяснить, что я здесь, я специально ничего для этого не делала, я не хотела… То есть я, конечно, хотела чего-то волшебного, это в принципе нормально для девочек моего возраста, но я вообще ничего не знала про вас, ну не лично про вас… — Ингрид поняла, что её уже начинает нести, как это бывает, когда слова и мысли бегут наперегонки, особенно, если предоставить возможность выговориться. От смущения и какого-то налёта безысходности её лицо изменилось до крайне растерянного, с высоко поднятыми дугами бровей и опущенными уголками рта. Она уставилась в произвольную точку на коврике возле кресла, ухватившись руками за голову.

Внезапно женщина в кресле улыбнулась и рассмеялась — легко, добродушно и непринуждённо. Ингрид вопросительно посмотрела на неё.

— Прости, у тебя очень живое лицо, — произнесла женщина в ответ, и Ингрид сразу стало спокойней. — Не могла бы ты начать с того, как тебя зовут?

Девочка осеклась, ведь она до сих пор не представилась.

— Я — Ингрид, Ингрид Камнина. Да, странная фамилия, да и имя тоже… В школе надо мною смеются из-за них… Мои предки — выходцы из Скандинавии, так утверждает моя бабушка, в нашей семье много таких имён. Мне тринадцать лет, я живу… жила… живу в Санкт-Петербурге, учусь в обычной школе, в восьмом классе, люблю рисовать.

Повисла пауза. Ей было больше нечего добавить про себя, но прерывать разговор вовсе не хотелось. Она волновалась, что сейчас пропадёт отсюда, что её разбудят, хлопнут по плечу и скажут «шутка!», что всё исчезнет, и это прекрасное женское лицо лишь призраком останется в памяти — и будет приходить как мираж чего-то несбыточного, упущенного по случайности, как платочек, упавший из окна мчащегося поезда. Контрастной нотой нарастало ощущение собственной никчёмности и опустошённости, грязная влажная одежда, озябшие пальцы рук, сломанные ногти придавали девочке особо жалкий вид.

— Что с твоей рукой? — внезапно спросила женщина.

— Ну… Мне сломали когти. В смысле, ногти. Я случайно оказалась вовлечённой в школьную потасовку… Мне поломало несколько ногтей, потом я пошла в медпункт, — начала Ингрид, стараясь как можно короче описать всё произошедшее, чтобы не вдаваться в детали. Впервые кто-то участливо интересовался ею, и от непривычки этот вопрос показался ей неудобным. Внезапно Ингрид набралась смелости и обратилась к женщине:

— Простите, а как зовут вас? Я совсем не знаю, что это за мир, кто все эти люди здесь…

— Меня зовут Фрейя Левкайя Кен, — ответила она, поднимаясь с места. — Мы в Междумирье, а Дворец Древа — это место, куда мы принимаем учеников. Таких, как и ты.

У Ингрид ёкнуло сердце. Её начали разрывать сомнения из-за мыслей о своей семье.

— Простите, госпожа Фрейя Левкайя Кен… — начала она.

— Можно просто Фрейя Левкайя, — ответила та. — У нас не принято называть семейное имя.

— Госпожа Фрейя Левкайя, а как мне можно попасть домой? — Ингрид начала серьёзно волноваться. По её времяощущению она должна была уже вернуться домой. Если она не окажется там с минуты на минуту, то родные запаникуют. К тому же наверняка сейчас Фрейя Левкайя попросит Ингрид уйти отсюда, а уходить лучше до того, как успеешь к чему-либо привязаться.

— Ты уже собралась уходить? — серьёзно и удивлённо спросила госпожа. И обеспокоенно продолжила: — Тебе не нравится здесь?

— Нет-нет, что вы! — поспешно заверила её Ингрид. — У вас здесь прекрасно, просто волшебно и сказочно… Но моя семья… Они будут сильно волноваться, если я не вернусь.

Впервые в жизни Ингрид оказалась в положении, когда не могла безболезненно отказаться от чего-то. Она была готова простить всё и всем за одно только право находиться здесь, даже если это всего лишь обман зрения.

— Ты переживаешь за своих родных? — госпожа Фрейя Левкайя удивилась ещё больше.

— Да, если честно, я очень волнуюсь за них. — Ингрид по-прежнему стояла перед ней, опустив голову, и зажимала правой ладонью локоть левой руки. Её знобило от волнения.

Госпожа внимательно посмотрела на девочку, понимая, что та явно чего-то недоговаривает и спросила её:

— Ингрид Камнина, есть сейчас что-нибудь, чего бы ты хотела?

О, этот вопрос поставит в тупик любого, кто хоть как-то ответственен за свои желания. Почувствовав себя ловцом золотой рыбки, Ингрид собралась с мыслями. Так как рассуждать девочка привыкла вслух, она начала:

— Если говорить о моём самочувствии, то мне бы хотелось согреться и вообще отмыться, я ведь лежала на сырой земле. Если говорить о моей семье, то мне бы хотелось, чтобы моё отсутствие не вызвало ни у кого волнения…

— А если говорить конкретно о тебе, чего хочешь именно ты?

— Я… я хочу… Позвольте мне остаться здесь, — едва слышно, как самое сокровенное желание, проговорила она.

Фрейя Левкайя тепло улыбнулась. Казалось, лёгкое свечение начало пронизывать всю комнату. Госпожа встала напротив девочки, склонила голову и сказала:

— Тогда приветствую тебя в Междумирье, в Розе Ветров, я зачисляю тебя на ученичество в Ликею Древнего Дворца.

Она положила свою руку на лоб Ингрид, и в это же мгновенье прошёл озноб. Девочка почувствовала себя собранней, и перед её закрытыми глазами поплыли какие-то интересные картинки и образы.

02. Неигровое лицо

Ингрид открыла глаза, перед ней по-прежнему стояла Фрейя Левкайя, тепло улыбаясь.

— Теперь ты поступаешь на обучение к нам. Сейчас ты будешь учиться вместе с остальными учениками общим предметам в Ликее.

Повисла пауза. Девочка ничего не понимала и совершенно не знала, как реагировать.

— Я поступила сюда вот так просто? Без документов и договоров? — Ингрид была удивлена до глубины души: в её мире ничего не делалось без бумажных стопок.

— Твой договор записан здесь, — Фрейя Левкайя коснулась её лба пальцем.

— Но тот мир, откуда я пришла… Там меня потеряют, моя семья сойдёт с ума! Я, конечно, читала, что если попасть в другой мир, то происходит замыкание времени, или надо заменить себя собой же, только из параллельного мира… — нервно затараторила она.

— Ты так волнуешься за своих… У тебя большая семья? — Фрейя Левкайя повернула голову, и тень печали легла на её лицо.

— Ну как мне не волноваться? Мама, бабушка, дед, тётя, дядя и кузен — я же не могу бросить их!

Фрейя Левкайя молчала в ответ, Ингрид смотрела на неё с надеждой, потому что ей хотелось разорваться на два мира и она надеялась, что уж госпожа точно знает, как можно помочь.

— Я впервые встречаю человека, который, попав к нам, с ходу начинает переживать о своей семье, — начала Фрейя Левкайя.

— Может, им было нечего терять? Есть же люди без семей…

— Ты хочешь сказать, что семья — это большая ценность?

— Что значит «хочу сказать»?! Разве можно бросить тех, кто тебя любит? — удивлённо воскликнула Ингрид.

Фрейя Левкайя оживилась, её лицо расслабилось, и она сказала:

— Не переживай, в тот момент, когда ты попадаешь в Междумирье, на земле остаётся твоя копия. Она наделена твоим телом, чувствами, эмоциями, твоими знаниями и памятью. Когда ты возвращаешься на землю, твоя копия вновь соединяется с тобой, передавая тебе все воспоминания за срок отсутствия.

— И никто на земле не замечает подмены? И разве с копией ничего не может произойти?

— Пока ещё никто не замечал. Люди из счастливых семей не попадают в Междумирье. Чаще всего это пропавшие без вести… И копия существует, пока с тобой здесь ничего не случилось. Правда, чтобы копия не откололась, нужно её регулярно поддерживать.

— Значит, сейчас там, на земле, в моей школе, за моей партой сидит моя копия, пока я здесь?

— Именно так.

— И пока со мной всё в порядке, с копией тоже всё хорошо?

— Да.

— И сколько длится срок действия копии? В смысле, как долго она существует? Ну, может она исчезнуть или нет?

— Может исчезнуть. Когда созреет.

— Созреет кто — копия или оригинал?

— Как думаешь сама? — Было непонятно, то ли Фрейя Левкайя хотела изъясниться лаконично, то ли просто уйти от ответа.

— Думаю, что всё же оригинал.

Фрейя Левкайя подошла к книжному стеллажу вдоль стены у окна. Легко взмахнула рукой, и на её ладонь с полки опустилась синяя бархатная коробочка, похожая на такие, в которых обычно дарят украшения. Девочка, наблюдая, как та мягко плывёт по воздуху, поймала себя на мысли, что эти явные чудеса её ничуть не удивляют. Госпожа протянула в двух руках коробочку Ингрид, девочка взяла её и слегка поклонилась.

— Можно открыть прямо сейчас? — спросила она.

— Да.

Ингрид подняла крышку. Внутри лежала обычная серебристая дверная ручка. В форме скобы, украшенная деревянной вставкой и печатью на каплеобразно утолщённом уголке, с начеканенном на нём символом — трилистником. Ингрид достала дверную ручку из желобка и, вопросительно подняв брови, посмотрела на Фрейю Левкайю.

— Можно я угадаю? С помощью этой ручки я могу воспользоваться любой дверью, чтобы попасть сюда и обратно?

Госпожа Фрейя Левкайя одобрительно пожала плечами, едва заметно кивнув головой.

— Надо ли что-то говорить при использовании? Название места, например? Или она такая умная, что сама всё знает? — Ингрид не всегда знала меру в словах, особенно если её слушали.

— Достаточно просто подумать, куда тебе надо, она соединяет только землю и Междумирье.

— Спасибо.

— За что?

— За всё. — Ингрид закусила нижнюю губу и закрыла глаза. Сделала глубокий шумный вдох и очень медленно выдохнула, опустила лицо, робко исподлобья посмотрела на госпожу Фрейю Левкайю и снова сказала: — Спасибо.

Раздался гулкий звон колокола.

Госпожа Фрейя Левкайя повернулась к окну и сказала:

— Тебе стоит осмотреться здесь. Посмотри расписание уроков. Познакомься с кем-нибудь из учеников. Сейчас спустись на первый ярус и найди третий, Круглый, зал, там найдёшь всё, что тебе необходимо.

Ингрид вышла из кабинета, попрощавшись с госпожой. Посмотрев на дверь, которая только что закрылась за её спиной, она обнаружила, что никакой таблички уже нет.

Девочка прошла по ветке Древа и начала спускаться по лестнице обратно. На этот раз зал был не так тих. Внизу уже находились ученики самого разного возраста, несколько взрослых — все они занимались обычными делами. Кто-то читал, некоторые общались, кто-то просто шёл через зал.

Ингрид внимательно присмотрелась: к кому бы обратиться за помощью? К тем двум девочкам? Или к мужчине, похожему на профессора, который куда-то быстро идёт? Или к юноше, который что-то рассказывает своим друзьям? Мальчиков Ингрид сторонилась, потому что странным образом вызывала у них насмешки. Она предпочитала завязывать знакомства стихийно, доверяясь той благородной случайности, которая порой оказывается судьбоносной. Профессор явно куда-то торопится, не стоит бросаться к нему. Тогда лучше к тем двум девочкам.

Ингрид продолжила спускаться по лестнице, как вдруг на последней ступеньке запнулась и, чудом сохранив равновесие, едва не растянулась на полу — вот что бывает, если задуматься о чём-то серьёзном! Девочка повисла на перилах, быстро выпрямилась, однако произошедшее уже привлекло много внимания. Дело в том, что Ингрид сама по себе была очень громкая. Тяжёлая поступь, крупные хрустящие суставы, почти полное отсутствие спортивной прыгучести и ни намёка на грацию — такой девочку знали все окружающие на земле.

Убедившись, что на неё перестали пристально смотреть, Ингрид двинулась к намеченной цели. Она подошла к двум девочкам и, запинаясь от смущения, сказала:

— Извините… — Почему-то на земле было принято в первую очередь извиняться, а не здороваться. — …что отрываю, подскажите мне, пожалуйста: где здесь третий зал? Мне… я… я новенькая, ещё ничего здесь не знаю…

Девочки в ответ сначала хлопали глазами, будто не понимая. Для Ингрид же каждая секунда молчания была кошмаром. В конце концов одна из девочек ответила:

— Это следующий зал — вот за этой аркой, — она указала рукой, куда надо идти.

— Спасибо! — сказала Ингрид и быстро пошла в указанную сторону.

Название зала соответствовало действительности: он был действительно круглым в своём основании. Девочка осмотрелась и увидела, что стены сплошь покрыты досками для объявлений и расписаний. Ингрид подошла поближе, чтобы внимательно изучить записи. Из огромного числа стендов учебных оказалось не более десяти — остальные посвящались каким-то рабочим вопросам.

«Надо искать информацию по моей учёбе… Раз меня взяли, то, скорее всего, это должен быть первый класс… или курс… или как это здесь называется?» — Ингрид обвела глазами учебные стенды.

Её восхитило, что все слова были написаны разноцветными чернилами на небелёной бумаге, каждая буква выведена аккуратно и чисто, а листы украшены вензелями и тиснёными печатями. Как это всё отличалось от мира на земле! Довольно быстро она увидела листок, прикреплённый гвоздиком поверх некоторых других листов, на котором было написано: «На первый год Ликеи зачислена Камнина Ингрид, человек земли», под этим стоял вензель «Ф. Л. К.». Девочку опять-таки не удивило, что надпись здесь появилась как бы сама по себе. Она уже начала изучать расписание своих занятий.

«Геометрия? Каллиграфия и церемониал? Нумерология? Древние знаки и письмо? Музыка? Хирография? Алхимия? Ботаника? Чего-о-о?» — Ингрид стояла как оглушённая. Прочтённый список предметов был неполный, но уже вызывал смешанные чувства: геометрия соседствовала нумерологией, музыка — с астрологией. Полный восторг от одних названий соседствовал с удручением от других, в целом рождая недоумение.

Ингрид зависла — уже стопятидесятый раз за сегодня. Пересмотрела расписание: каждый день был занят с 7 утра до 14 дня учёбой и ещё два часа выделялось на какой-то «обиход».

— Вам нравится, Ингрид Камнина? — Голос за спиной зазвучал так внезапно, что она вздрогнула.

Ингрид обернулась: перед ней стоял тот самый господин, которого она встретила на Ясеневой аллее.

— Ах, это вы, — она высоко подняла брови в ответ и улыбнулась. — Вы здесь работаете?

— Можно сказать и так, — он тоже улыбнулся, вытянулся и представился: — Деметрос Аркелай Триаскеле.

— Камнина Ингрид. Впрочем, вы уже знаете… — ответила она смущённо.

— Сегодня занятия закончились, мы увидимся завтра, — Деметрос Аркелай поставил свой палец на строчку в расписании. — Завтра вторник, мы увидимся здесь. Я преподаю каллиграфию и церемониал. Ингрид, я рекомендую вам сегодня потренироваться в переходах с помощью портала. — Он аккуратно указал на складку юбки, где лежал драгоценный артефакт в потайном кармане. — А также найдите свою комнату в корпусе общежития. Это восточное крыло. — Он кивнул головой в нужном направлении. — Ищите её на этаже общего уровня. Если будут вопросы, задавайте их мне, я курирую Ликею. — Он подмигнул. — А сейчас мне надо поторопиться, есть кое-какие дела.

Деметрос Аркелай сделал шаг назад, поклонился, развернулся и удалился, постепенно растворяясь в воздухе, как будто его и не было. Раздался глухой удар колокола, и немногие ученики мигом разошлись. Ингрид достала из кармана портальную ручку, полюбовалась ею и покрепче сжала в ладони, чтобы убедиться, что это всё не сон. Собравшись с духом, девочка продолжила обход здания. Серединный зал с Древом соединял почти все коридоры, которые вели в остальные корпуса.

Девочка стояла в раздумьях: с чего бы начать? Она вернулась мыслью к копии. Где та сейчас? Скорее всего, уже едет в школу искусств… Пожалуй, сначала надо посетить общежитие, чтобы посмотреть на свою комнату. Ингрид отправилась по коридору в восточное крыло. Она шла внешней галереей, которая обрамляла большой, опять-таки круглый зал, разделённый на четыре сектора.

Девочка остановилась у поддерживающей свод колонны, чтобы внимательно рассмотреть этот зал. Она отметила, что каждый из секторов находится в одном из четырёх цветовых сочетаний: один зал украшен в орехово-коричневой и ярко-голубой гамме, другой — в насыщенно аметистово-фиолетовой с белым, третий зал сочетает кобальт и серый, а четвёртый — антрацит и тыквенно-оранжевый. Цветовые гаммы, соответствующие залам, были и в одежде учеников, сидевших за столами. Одного возраста с Ингрид оказались только те ученики, что носили кобальтово-серую форму, более всего походившую на школьную. Она также вспомнила, что девочки, к которым она подошла в зале, тоже носили именно такую. Остальные цвета были у более старших, и крой их одежды отличался. Например, антрацитовая с оранжевым форма больше походила на военную своими стоящими воротничками и строгостью линий; орехово-голубая напоминала одежду преподавателей или служащих; фиолетовая с белым была длинная, закрывающая всё тело, и вовсе походила на одежду семинаристов.

Постояв там пару минут, Ингрид двинулась дальше. Галереи заканчивались большим гардеробом, где в узких шкафах висела верхняя одежда, стояли личная обувь и сумки. Между шкафами вдоль зала тянулись мосточки-подиумы. На одном из них сидел ученик в антрацитовой форме и надевал краги для верховой езды. Несмотря на то, что Ингрид ничего не знала о верховой езде и даже не поняла, для чего нужны краги, она восхищённо отметила, что эти мосточки для смены обуви устроены просто гениально. И почувствовала неловкость от того, что ей придётся идти дальше в тех же школьных туфлях.

Дверь находилась в арочном простенке. Выйдя из-под арки налево, Ингрид попала во внутренний двор. Там было видно, что прямо из стены замка струится водопад. Ингрид поняла, что он течёт именно из-под корня Древа и выходит наружу в красивый пруд. Со внутреннего двора тоже было видно густое светящееся облако, нависшее над центральной башней, где находился зал Древа. Выходит, что, перемещаясь внутри, Ингрид не заметила сама, как спустилась ниже на целый уровень. Водопад был высотой с жилой этаж — по меркам людей земли.

Под аркой напротив находилась следующая дверь. Там, судя по всему, и начинался восточный корпус. Прежде чем войти в неё, Ингрид посмотрела направо, откуда доносилось ржание лошадей. В правом дворе был проход к конюшням, в дальней леваде мирно прохаживались три лошади. Девочка заворожённо уставилась на открывшуюся картину, рот плавно растянулся в широкой улыбке. В этот день было слишком много нового и потрясающего. И если Древо со светящейся кроной, водопад из стены, летающая по воздуху коробочка, Фрейя Левкайя и Деметрос Аркелай были трудноосязаемым волшебством, то обычные живые лошади, мирно щиплющие траву в леваде, которых в городской окраине увидеть — сказочная редкость и дорогое удовольствие, дали волю эмоциям. Убедившись, что её никто не видит, она позволила вырваться из груди восторженному крику, состоящему из несвязных междометий, и закончить одним-единственным словом: «а-фи-геть». Ингрид отдышалась, перевела дух и приободрилась.

Прежде чем войти в дверь восточного корпуса, она решила воспользоваться дверной ручкой. Повертев в руке бесценную вещь, девочка прикинула, где сейчас должна находиться копия и с мыслью «Боже, надеюсь, это не сон и я сейчас вернусь обратно» приложила дверную ручку к двери. Та тотчас будто приросла к деревянной глади, дверь легко, словно ей кто-то помогал, стала открываться сама, так что девочке не составило труда потянуть её на себя. Едва дверь открылась на ширину плеч, раздался тихий хлюпающий звук и Ингрид втянуло внутрь, будто кто-то ухватил её за грудки. Дверная ручка отсоединилась от двери, так же легко, как и приросла, и Ингрид провалилась в серый туман, крепко сжимая в ладони волшебный артефакт.

Через мгновенье у неё в глазах побежали искристые чёрные круги, какие бывают от сильного удара головой. Она постепенно приходила в себя, а в память врезались новые картины: вот урок черчения, вот Карина пытается выяснить у неё, как она оказалась в классе, вот после урока Карина вместе с ней одевается в гардеробе, вот она в своей серо-голубой курточке топает домой, обедает, собирается на занятия, едет в художку, и вот она здесь, сидит за мольбертом, тут же её натюрморт, тут же преподаватель. Разумеется, это были воспоминания копии. Единственный минус перехода виделся лишь в головной боли во время вживления воспоминаний, но эти полминуты можно было перенести. Едва Ингрид пережила соединение с копией, как незамедлительно стала искать дверную ручку, ведь теперь в её руке был карандаш!

— Ты чего так засуетилась, а? — проехался по ушам голос с нахальными нотками из-за соседнего мольберта.

— Не помню, где мои часы, — ответила Ингрид.

В общем, это было близко к правде, часы она тоже хотела найти.

— Перерыв ещё нескоро, — сухо ответили ей и цокнули языком.

Дверная ручка к большому облегчению Ингрид лежала в кармане и была ещё тёплая. А часы оказались во внутреннем кармане сумки: маленькое чёрное электронное устройство, похожее на пейджер с мелькающими на экране цифрами, показывало начало шестого. Она убрала его в левый карман юбки.

«Примерно три часа я отсутствовала. Хм… Интересно, а если дольше буду отсутствовать, то голова будет дольше болеть во время вживления воспоминаний?» — подумала она.

Ингрид посидела перед мольбертом, покачалась на стуле, нанесла серии штрихов к натюрморту, но сосредоточиться не могла. Присела у урны заточить карандаш, чтобы хоть как-то включиться в занятие, однако и это не помогло. Тогда, не дожидаясь перерыва, девочка отправилась в туалет, где, убедившись, что рядом никого нет, быстро достала ручку из кармана и приложила её к двери. Вновь ручка словно приросла и дверь открылась легко и податливо на ширину плеч. Так же, как и в прошлый раз, Ингрид утянуло вперёд, но на этот раз туман был золотистый и мерцающий, а звук походил на шелест деревьев. Едва она успела вообразить себе то место, откуда телепортировалась на землю, и её рывком перенесло в Междумирье.

Как только ноги коснулись земли, а вокруг нарисовался арочный проём замка, она почувствовала, что врезалась в кого-то спиной, из-за чего этот кто-то упал. Девочка резко обернулась и увидела на дорожке лежащего мальчика её возраста в кобальтовом фетровом плаще.

— Ой, простите, пожалуйста! — быстро выпалила Ингрид. — Я не хотела врезаться в вас! Прошу прощения!

Она тотчас взяла его за руку и помогла подняться. Мальчик стоял перед ней какой-то сказочный, похожий на Маленького Принца. Только Маленький Принц был светловолосым, а этот — брюнет. Невысокий, тонкий, с густой шевелюрой, лежащей ровной шапкой на голове, с утончённым овальным лицом, изумрудными испуганными глазами, густыми ресницами и кожей медового цвета. Он стоял перед ней и смущённо улыбался в ответ, как бы давая понять, что ничего страшного не произошло. Ингрид, глядя на эту улыбку, сама смущалась всё больше и больше. Чтобы прервать неловкую паузу, она ещё раз извинилась, на что мальчик как бы пробудился и ответил:

— Вы так внезапно здесь появились, будто свалились на голову!

— Побочный эффект от этой штуковины, — отмахнулась Ингрид, держа в руке дверную ручку, которая почему-то на пути в Междумирье осталась в руке, а не спряталась в карман. — У вас наверняка тоже такая есть.

— Нет, а что это?

Его удивление ещё больше поставило Ингрид в тупик. Но ведь то, что она попала в этот мир с земли, ещё не говорило о том, что сюда так же попали и все остальные! До этой секунды Ингрид казалось, что эта Ликея что-то типа интерната для ребят вроде неё, но оказалось иначе: здесь учились в основном местные дети.

— Вы из местного населения? Здесь живёте, да? — спросила девочка.

Мальчик, глядя на дверную ручку как на диковинку, ответил:

— Да, я живу здесь. — Он улыбнулся. — Ну как здесь… В Междумирье, да. В общежитии живут ученики и учителя, но почти у всех родной дом далеко отсюда.

— Вы сейчас в общежитие идёте? Я просто новенькая, ничего не знаю здесь. Может, вы мне поможете? — Ингрид попыталась улыбнуться, но пока что выходило криво. — Меня зовут Ингрид, Камнина Ингрид.

— Очень приятно, а я — Нафан. — Он произнёс средний звук как нечто среднее между «ф» и «т».

— Нафан? — Ингрид постаралась произнести этот звук так же, как и он.

— Совершенно верно, мало кто произносит моё имя правильно с первой попытки. Да, я как раз иду в общежитие, Ингрид, мы можем пойти вместе.

Нафан и Ингрид направились в общежитие, и между ними завязался вполне приятный разговор.

Нафан раскрыл дверь восточного корпуса. Вместе с Ингрид они шли по дощатому полу, а впереди виднелся помост, похожий на тот, что был в предыдущем корпусе.

— Здесь везде строго с чистотой, мы сами моем полы на обиходе. И постоянно на ногах, поэтому многие стараются менять обувь в течение дня несколько раз: есть уличная, есть для учёбы, для верховой езды… Только парадный вход без помоста, в виде исключения. А чтобы уличная обувь всегда была под рукой, на каком бы выходе ты ни был, шкафчики, точнее их содержимое, переползают к тебе сами. Здесь людей больше, чем места для хранения обуви на каждом входе и выходе!

— О, знаешь, на земле, где я живу, там у нас небольшая квартира, а нас там живёт сразу много! Представляешь, маленькая прихожая, а там пятнадцать пар обуви! Это в межсезонье, когда непонятно, то ли зима, то ли осень… — Ингрид почему-то начала волноваться и от этого говорила сбивчиво, а потом и вовсе осеклась: — Ой, простите, я перешла на «ты»…

— Меня немного напрягает, когда ко мне обращаются на «вы», поэтому давайте продолжим на «ты», если вы согласны, — сразу ответил Нафан. — У нас принято, чтобы дама решала, к кому на «вы», а к кому на «ты».

— Я согласна! — быстро отозвалась Ингрид.

Они присели на помост, Нафан дотянулся рукой до обувного шкафчика (они длинными рядами тянулись по периметру всего помещения) и дважды постучал по нему ладонью. По его стенкам пробежала мелкая дрожь. Через мгновенье дверца с хлопком раскрылась, и на полу оказалась пара домашних текстильных туфель, похожих на гимнастическую обувь, с кожаной подошвой. Мальчик снял уличные ботинки, убрал в шкафчик и натянул туфли. Ингрид смотрела с плохо скрываемым восхищением.

— Я смущаюсь, если честно. — Нафан поднялся на помост и снял фетровый плащ. Под плащом была форма, которую Ингрид постаралась рассмотреть и запомнить: кобальтовые бриджи с серыми гетрами, однобортный жакет такого же цвета, над ним ворот белой сорочки и короткий белый шёлковый шейный платок — здесь такие носили все.

— А мне идти босиком? — Ингрид стянула с себя школьные полуботинки и стояла в лёгкой растерянности.

Она вдруг осознала: у неё нет ни местной школьной формы, ни обуви, ни учебников, ни тетрадей, ни всего остального, что здесь могло бы пригодиться. И, что особо её озадачило, у неё совсем-совсем не было денег. Каждый год перед началом учёбы они с мамой с трудом выкраивали из бюджета минимальную сумму для покупки необходимых вещей.

Внезапно, словно из воздуха, перед ними возникла маленькая девочка в очках. На вид незнакомке было едва ли столько же лет, сколько и Ингрид, но её форма была не кобальтовой, а ярко-голубой с коричневым, то есть, согласно предположениям Ингрид, девочка была старше.

— Здравствуй, это ты новенькая? — обратилась она к Ингрид.

— Да, я, здравствуйте!

— Я Лавра, в этом месяце комендант корпуса. Деметрос Аркелай предупредил меня, что у нас внеплановый ученик, попросил встретить тебя и проводить.

— У вас тут со скоростью света сообщения приходят, что ли? — Ингрид удивлённо посмотрела на Лавру.

Лавра в ответ посмотрела на Ингрид с тем же удивлением. Чтобы перевести тему, Ингрид приподняла свою обувь и спросила:

— Мне это здесь оставить?

— А, ботинки… Оставь в любом ящике. Чтоб оставить на хранение, постучи дважды костяшками пальцев, чтоб достать — стучи ладонью. Он запоминает руки и никогда не ошибается.

Девочка поставила в ящик свои полуботинки и дважды стукнула по нему костяшками пальцев. Дверка захлопнулась, ящик сделал глотательное движение, и полуботинки исчезли. Ингрид бросила беглый взгляд на ноги Лавры: она была обута в балетки песочного цвета.

— Я могу и босиком! — быстро сказала Ингрид, боясь напрячь коменданта своими потребностями.

— Ингрид, надеюсь, мы ещё увидимся, а пока что до завтра! — Нафан передал новоиспечённую спутницу Лавре и спешно удалился по правому коридору.

Лавра поправила очки и сказала:

— Нам на первый этаж. Здесь каждый имеет свою личную комнату.

Пройдя по коридору первого этажа, Лавра и Ингрид попали в большой круглый зал (девочка вообще отметила в Междумирье любовь к круглым помещениям). В его центре находился огромный очаг — многосторонний камин, вокруг которого стояли столы и столики, кресла, пуфы, стулья. Зал тихо гудел голосами разных тембров и высоты.

— Это общий этаж, здесь могут находиться все учащиеся. На следующих ярусах — личные комнаты. Левые коридоры для девочек, правые — для мальчиков. А на первом этаже, если пройти в сторону кухни, — термы и лазарет. — Рассказывая, Лавра плавно указывала рукой в разные стороны.

Ингрид всё равно ничего толком не запоминала: слишком много было всего нового. Они шли по общему залу, потом поднялись по лестнице на второй ярус, где находились комнаты учеников Ликеи, как здесь называли учащихся первых двух лет — они-то и носили форму серого с кобальтом цвета. Третий и четвёртый этажи занимали академисты. Лавра говорила по дороге очень мало и только по существу, но при этом вела таким путём и с такой скоростью, чтобы Ингрид успела освоить дорогу. И вот подвела её к длинной стене коридора с дверями через каждые два метра.

— Здесь личные комнаты девочек, твоя под номером 98.

Лавра указала на нужную дверь комнаты, приложила руку Ингрид ладонью к дверной панели из бука, и дверь послушно отворилась.

— Как и многое другое, здесь двери запоминают руки. Сюда можешь войти только ты, и так же только ты можешь кого-то впустить. Можно дать специальное разрешение для друзей, но только своего же пола.

— О, на земле бы такая система здорово снизила воровство, — не удержалась Ингрид.

— Воровство? — Удивление Лавры было так велико, будто она вообще впервые слышала это слово. — На земле воруют… Часто?

Ингрид опешила, однако ответила:

— Ну как часто… Нас, слава Богу, нет, ещё ни разу, но многие рассказывают, как воры выносили из квартир технику, деньги, ценности.

Лавра будто бы потускнела. Что она подумала, оставалось загадкой, однако на лице появилась какая-то тень разочарования. Ингрид вернулась к дверям:

— Мм, но тогда же зачем дверям запоминать руки хозяев? И не пускать остальных?

— Разумеется, для того, чтобы каждый мог уединиться и побыть сам с собой в тишине.

Теперь удивилась Ингрид. Она настолько привыкла, что «личным пространством» может быть лишь конкретно тот стул, на котором она сидит в определённый момент и который мгновенно перестаёт быть таковым, стоит с него подняться, что мысль о целой личной комнатушке для уединения повергла в шок. А ведь даже у коробочки с ценным артефактом это не получилось.

Лавра и Ингрид переступили через порог комнаты. Ингрид заметила, что в комнате, как и на всех входах во дворец, уровень пола возвышается на одну ступень, а прихожая, площадью буквально с небольшой стол, отводится для обуви и сумок. Личная комната и впрямь была крохотной — всего, наверное, квадратов десять и очень скромной по количеству вещей. Окно располагалось в стене напротив двери, спальное место — низкий топчан — слева от окна, рабочее место — бюро, конторка и деревянное кресло — справа. Узкий книжный стеллаж у той же стены, что и бюро, находился почти у самой двери в ванную. Комод с кроватью стояли в одном ряду со стенным шкафом для одежды — собственно и это всё, что было из мебели. Правда, все вещи — из добротного дерева, мягкие части обиты крепким сукном, и ни пылинки. Лавра указала на узкую дверь справа и сказала, что через неё легко попасть в любую свободную уборную и обратно.

— Очень удобно! Не надо бегать по коридорам и искать свободную!.. — восторженно выпалила Ингрид.

Лавра не особо разделяла подобный энтузиазм, хотя, возможно, ей просто не с чем было сравнивать. Ингрид получила от неё лист с распорядком дня и какие-то книжечки типа брошюр и блокнотов на кольцах. Комендант вежливо откланялась и добавила, что к ней всегда можно обратиться с вопросами.

Ингрид положила брошюры и расписание на бюро, а сама принялась изучать свою новую комнату. Спальное место было достаточно жёсткое, но удобное, в двух ящиках под кроватью она нашла подушки, одеяла, постельное бельё. В бюро уже лежали запасы тетрадей и письменных приборов, на поках стеллажа — необходимые книги. Будто бы это место специально ждало её прихода и готовилось к нему. В стенном шкафу оказалась вся нужная одежда и обувь именно её размера! Несколько учебных форм разного кроя, но в одном стиле и одной цветовой гаммы — кобальт и серый, несколько платьев в том же цвете, фетровый плащ-накидка, пальто, костюм с бриджами — для верховой езды. А также халат и ночные рубашки, полотенца, гетры и какой-то шёлковый костюм, который сильно отличался от остальных. Она смотрела на него и пыталась сообразить: что это за лосины с туникой? А потом вспомнила один журнал мод почти столетней давности, где были нарисованы платья и костюмы буржуа. Шелковый костюм был точь-в-точь как купальник со страниц этого журнала. Ингрид тихо рассмеялась, вообразив себе мокрый липкий шёлк.

Наконец Ингрид воспользовалась дверью в уборную. От своих собратьев на земле ванные комнаты отличались особым лоском, теплом и запахом чистоты. В этот раз Ингрид попала в комнату, где вместо привычной керамической раковины на дубовой столешнице стояла раковина из створки гигантского моллюска, а вода била маленьким фонтанчиком прямо в неё. Пол был уложен галькой, а стены обиты панелями под стать столешнице.

Ингрид вернулась в комнату, села за бюро и придвинула к себе расписание. Оно было плотным и немного пугало. «Я тут что, попала в армию?» — задала она вопрос сама себе.

Подъём — в 6:30 утра. Сбор и общая молитва — в 7:00 в трапезной, там же первый лёгкий завтрак. Занятия начинались уже в 7:30, причём первое всегда посвящалось искусствам — музыке, рисованию или каллиграфии. В 9:00 — второй, сытный завтрак, потом до обеда четыре больших урока: три сложных теоретических и физические упражнения, да не просто атлетика, а что-то посерьёзнее: верховая езда, плавание, фехтование, метательные искусства и — о, ужас! — хореография. Обед начинался в два часа, ровно после того, как голодные ученики возвращались с тренировок, и после него шёл какой-то «обиход». Что это такое, Ингрид пока понимала слабо, но решила, что разберётся по ходу пьесы. В пять — ужин («Ужин?!»), после 18 часов — личное время, в 20 часов вновь все собирались на вечернюю молитву и поздний ужин в трапезной, который обычно заканчивался к девяти. В 22:00 вечера — общий отбой.

Ингрид задумчиво поморщилась. С её обычным расписанием это расходилось минимум на два часа, и она никак не могла представить, как будет совмещать двойную жизнь. Благо, что есть копия. Погружённая в свои мысли, девочка откинулась в кресле и загляделесь на потолок. С двух перекрещенных увесистых балок в его центре свисал светильник в форме пальмовой ветви (один похожий, но меньше, стоял на столе и ещё один висел в уголке над кроватью).

Ингрид оставалось решить самую главную проблему: как перемещаться туда и обратно? В конце концов остановилась на том, что воспользуется дверью в ванную, чтобы в Междумирье попадать вечером и ночевать, в то время как дома будет оставаться её копия. Соединяться же с копией Ингрид планировала в свободные часы после обихода, когда можно оставаться в своей комнате без свидетелей. Так она ловила сразу двух зайцев: могла перейти на режим местного расписания и выкручиваться дома без лишней акробатики. Ей на руку шло то, что по вечерам на земле после умывания вся густонаселённая квартира погружалась в подготовку ко сну и, в общем-то, никто ни к кому не лез, а по утрам Ингрид походила на варёный в компоте чернослив, так что копия, вполне возможно, будеть смотреться даже поживее своего оригинала.

Разобравшись чисто теоретически с проблемой перемещений между землёй и Междумирьем, Ингрид взяла первый буклет из тех, что дала Лавра. Судя по всему, он являлся аналогом школьного дневника — с расписаниями учебных занятий, некоторыми картами и схемами передвижений, правилами и подсказками. Были страницы для отметок — не путать с оценками — и страницы для личных записей. Ингрид пересмотрела расписание занятий ещё раз и заценила про себя его гармоничность. Учебные занятия продолжались до обеда, при этом уроки длились не по 45 минут, как она привыкла на земле, а по целому часу, перемены были совсем короткие, но перерывы на завтрак, обед и ужин занимали хотя бы по половине часа.

Время! Ингрид передёрнуло так, будто она сунула пальцы в розетку. Сколько времени? Девочка суетливо стала искать по карманам специально взятые с земли электронные часы. Она покинула землю в начале шестого, а здесь время, судя по всему, не сильно расходилось с земным. Ингрид вспомнила, что, когда она проходила трапезные первый раз, как раз заканчивался ужин. Значит, сейчас близится к восьми вечера: копия собирается домой из школы искусств и вот-вот туда подойдёт мама её встречать.

Ингрид достала часы. К её большому недовольству, табло оказалось пустым. «Выключились сами или я случайно задела кнопку?» — подумала она, вертя в руках прибор. Попыталась включить, потрясла, вынула батарейки, вставила обратно, однако результата это не принесло. Пока девочка возилась с часами, за окном пробил колокол. Ингрид оторвалась от занятия: логично, что колокольным звоном отделялись промежутки времени! Сейчас ровно восемь, все сходятся на молитву и последнюю трапезу перед сном. Девочка положила часы в карман и поторопилась вниз на ужин. Она очень проголодалась, так как последний раз перекусила в школьной столовой простым пирожком. Это было как раз перед унизительным походом к школьному завучу.

Ингрид практически летела в обеденные залы — ей было страшно опаздывать здесь хоть куда-нибудь, но по пути уже никого не было видно. Она успела ровно к общей молитве. Ингрид приготовилась к занудному речитативу, однако всё оказалось совсем не так. Молитву начинали юноши в длинных фиолетовых формах, и голоса были очень сильными и красивыми. Ингрид не разобрала слов, поскольку языка этого не знала. Все остальные учащиеся пели часть молитвы хором. Девочка стояла, растерянно слушала и украдкой смотрела на людей вокруг. Нафан бесшумно встал рядом с ней и уверенно пел. Ингрид глазами попыталась найти Лавру, но тщетно: та была мала ростом и просто затерялась среди остальных. Потом девочка рассмотрела отдельно стоящих на возвышении взрослых мужчин и женщин, видимо, преподавателей, среди них была и Фрейя Левкайя. А вот Деметроса Аркелая она не увидела.

Вечерняя общая молитва заняла примерно десять или пятнадцать минут, после чего Фрейя Левкайя благословила еду и все расселись за столами. Ингрид посмотрела на коридор, по которому несколько часов назад первый раз шла в сторону общежития. Почему-то это воспоминание уже вызывало у неё ностальгию.

В центре зала, где располагались столы для учеников Ликеи, был накрыт снедью один очень большой стол, и каждый брал с него на свой деревянный поднос столько еды, сколько хотел. За небольшими обеденными столами рассаживались в среднем по шесть-восемь человек, но за некоторыми сидели как по двое, так и по десять. Лакеев не было, каждый обслуживал себя сам. Нафан и Ингрид сели вместе, чуть удалённо от других. Ингрид жадно посмотрела на кушанья: фрукты, зерновые хлопья и хлеб, нарезанные пироги, варенья, джемы, сырники, оладьи, ягодные компоты и морсы в высоких стеклянных графинах, разлитые по глиняным чашкам йогурты и ряженка. Голод возобладал над разумом, девочка набрала себе столько еды, сколько хотела съесть глазами. Нафан удивился, глядя на её поднос, и вопросительно поднял брови (а с этого дня благодаря Ингрид такое выражение лица стало ему очень свойственно), на что сразу получил ответ:

— Я сегодня ещё не обедала.

Ещё больше Нафан удивился, когда это было съедено всё. Пирог с луком и сыром, творожники со сметаной, зерновой хлеб с клубничным вареньем, ягодный компот и напоследок стакан йогурта — Ингрид это поглотила не подавившись. Теперь, когда она насытилась, сегодняшний день стал совсем настоящим. К сожалению, за уплетанием снеди она не успела расспросить Нафана про часы. Ей следовало торопиться на землю, а тем для разговоров было предостаточно, особенно тех, что касались местного уклада.

Перемещалась Ингрид на землю с помощью портала уже из своей комнаты. Соединившись со своей земной копией, девочка шла домой вместе с мамой, и они рассказывали друг другу, как прошёл день. Правда, как только Ингрид воссоединилась с собой и в её голове появились воспоминания копии, она запнулась и резко замолчала.

— Ингрид, а дальше-то что было? — раздался голос мамы.

— А, да… Я чуть не споткнулась о мусорку, но зато вылетела в коридор прямо на завуча. И меня отправили с ластиком на чистку полов. — Ингрид закончила рассказ, который начала рассказывать ещё копия. До сегодняшнего дня любой случай нарушения дисциплины с последующим взысканием в художественной школе становился почти центральным событием за сутки. Особенно если учесть, что почти всегда это был результат череды нелепых случайностей, а не злобного хулиганства. Теперь всё становилось пресным на фоне Междумирья.

Ингрид с мамой вернулись домой. Для этого приходилось ехать на автобусе и долго идти пешком, потому что художественная школа была в центре, а жили они близ промзоны, на улице с говорящим названием «Ломаная». Серый и грязный, с тусклыми редкими фонарями, перерезанный вдоль железнодорожными путями район не вселял радости. Ингрид, весьма склонная к словоохотливости, ещё переживала сегодняшний день, однако ей совсем не хотелось пересказывать всё маме. Она знала наперёд, что это бессмысленно, если не сказать — опасно.

03. На новом месте

Согласно намеченному плану Ингрид провела дома едва ли больше часа. За это время она, наконец, поужинала, поговорила с мамой, потом заняла очередь в ванную и начала делать письменное домашнее задание. Так или иначе Ингрид сравнивала свой день от точки раздвоения. Время, проведённое в Междумирье, было лучшим не только за сутки, но и вообще за всю её небольшую жизнь, а вот то, что досталось копии, — оказалось плачевным и незавидным. Девочке даже стало её жаль. Ингрид понимала, что не сможет оставаться там на весь день, и ей придётся возвращаться сюда, на землю, очень часто. Как ни посмотреть, но оставлять эту жизнь всю целиком на копию было бы нечестно. Воспоминания, приходившие с соединением, являлись всего лишь тенью настоящей жизни, и особенно себя настоящую она не хотела забирать от родных. Однако вся школьная будничность на земле для неё всегда была горькой, а теперь, когда на язык уже попала капля сладости Междумирья, — тем более. А сколько иных вкусов ожидало впереди! Сердце сильно колотилось в груди при мысли об этом.

Она достала из кармана часы и собрала их. Те, как ни в чём не бывало, продолжили свой ход. Ингрид переустановила время, привычно накинув семь минут вперёд, и убрала их в карман халата, прежде чем идти умываться. Ванная освободилась, и она поспешила туда, потому что в большой семье, как говаривала её бабушка Матильда, клювом не щёлкают. Ингрид чистила зубы перед зеркалом, изучая своё отражение. Иногда она ловила себя на мысли, что совсем не знает этого человека в зеркале. Детально рассматривая себя, изучая лицо, движения, девочка приходила к выводу, что по отдельности запомнить себя нельзя, а для целого она недостаточно хороша. Сероватое лицо с глубоко посаженными глазами, нависшие бесцветные брови, веки глаз тёмные, будто вечный недостаток сна оставил на них свой отпечаток, острые скулы, впавшие щёки, прямой нос, тусклые губы, тонкие и безжизненные волосы мышиного цвета, стрижка каре… Наверное, с такой внешностью лучше было родиться мальчиком: для девочки явно не хватало сочности или свежести. «Да уж, — полоща зубы, подытожила она, — мне не стоит влюбляться в какого-нибудь красавчика, типа… типа Нафана. Рядом с таким мальчиком непременно должна оказаться хрупкая и нежная прЫнцесса».

На выходе из ванной Ингрид достала ручку и приложила её к двери. С чувством лёгкой тревоги и вины она толкнула дверь от себя. Продолжать учить уроки отправилась её копия, а сама Ингрид благополучно перешла прямо в свою новую комнату в общежитии Междумирья. Ударов колокола не слышалось, снаружи комнаты было тихо. Она пришла чуть позже десяти, когда отбой уже прозвучал.

Девочка осталась одна. Её охватывала некоторая тоска, поскольку она привыкла к вечерам, полным движения и мелькания семьи на заднем плане, теперь же тишина нового, странного мира страшила её. Чтобы отвлечься от мыслей, качнувших лодку эмоций из радостной эйфории в сторону задумчивой печали, девочка решила подготовиться к завтрашнему дню. Она нашла среди вещей строгий учебный ранец, в котором идеально помещались книги, тетради и деревянный пенал. В бюро лежало всё необходимое для учёбы: тетради самых разных размеров и форм, от блокнотов до крупных альбомов, линованные и с чистыми листами, бумага разного формата в папках, карандаши, перья для письма, чернила разных цветов и даже набор акварели, о каком на земле не могла и мечтать. Девочка проверила по расписанию, какие ей надо искать учебники и книги в шкафу. Во вторник изучались каллиграфия, алхимия, геометрия, языки и хореография, а после шёл обиход. Ингрид легко прикинула, что надо брать с собой, а также приготовила на завтра форму и обувь.

На сборы ушло примерно полчаса. Потом Ингрид решила, что хоть и умылась перед сном на земле, но сейчас стоит погреться под душем, чтобы не разболеться после валяния на земле.

Каким-то непонятным образом в этот раз через дверь уборной Ингрид попала в ванную комнату с душем: возможно, большое банное полотенце, перекинутое через плечо, являлось подсказкой для двери, в какой санузел открываться.

После душа Ингрид вернулась в комнату. Пальмовые ветви светились сами мягким рассеянным светом, достаточным, чтобы глаза не уставали. Она коснулась светильника на бюро, и он начал плавно гаснуть, а полностью потемнев — снова гореть ярче. Девочка повторила этот номер с потолочным светильником (до него она дотянулась рукой со своего стула) и пальмовой веткой над кроватью, всё было так же. Ингрид резко коснулась лампы, и та погасла полностью. Как выяснилось, от долгого прикосновения светильники меняли яркость, а от быстрого — включались и выключались. Она оставила гореть настольную лампу бледным ночником и залезла в ночной рубашке в кровать.

Перед сном в её голову навязчиво полезли самые разные мысли, поскольку Ингрид была впечатлительной девочкой. Чтобы узнать время перед сном, она потянула руку за часами. По возвращении она переложила их в карман местного халата, сейчас он висел на стуле почти перед самым её носом. Кстати, потом девочка заметила, что на земле она всегда оказывалась в той одежде, в которой на тот момент находилась копия, а в Междумирье — в той, в которой была там последний раз.

Ингрид достала маленький чёрный аппарат, и в тусклом свете ночника увидела, что на табло нет цифр — часы вновь отключились. Чтобы не расстраиваться и не думать об этом, Ингрид решила как можно скорее уснуть, для чего она постаралась освободить голову от мыслей и по возможности расслабиться. Едва это произошло, как сон мгновенно наступил.

В половину седьмого, согласно расписанию, колокол пробил общий подъём. Ингрид распахнула глаза и резко села. Впервые за долгое время она почувствовала себя выспавшейся. Обычно дома девочка просыпалась разбитой и поднималась с трудом, но не здесь. Или просто в шесть утра вставать легче, чем в восемь? Она быстро умылась, оделась, проверила, всё ли в порядке, и восторженно подпрыгнула от радости: новая форма ­ — кобальтовое платье с серыми рукавами и шёлковым белым шарфиком — была чудо как хороша и удобна. Захватив с собой длинный фетровый плащ и ранец с учебниками, Ингрид отправилась в трапезный зал. По дороге она искала взглядом Нафана, но его нигде не было видно. Вообще только девочки кругом, все мальчики будто испарились. На подходе к трапезной её догнали две девочки её возраста.

— Здравствуйте, а вы, правда — новая ученица? — спросила одна из них, улыбаясь. У неё были огненно-медные волосы, забранные в тяжёлую косу, круглое лицо и яркие синие глаза за очками.

— Да, ­ — тоже с улыбкой ответила ей Ингрид.

— Я — Хельга, приятно познакомиться! — быстро сказала ей та.

Больше они говорить не могли, так как уже звучал глухой удар колокола, означавший скорое начало молитвы. Теперь вслед за девочками в зал спешно дружной толпой входили мальчики, одетые в белые полотняные куртки на запах с широкими поясами, их волосы были мокрые, а лица разгорячённые. Только несколько юношей в фиолетовых робах — те, что возглавляли молитву — вошли не торопясь. В этот раз за преподавательским столом Ингрид увидела Деметроса Аркелая, и ей полегчало. Молитвы утренние и вечерние различались, но она не ориентировалась на слух. Правило напомнило григорианский хорал, но разбитый на большее число голосов.

По окончании молитвы Фрейя Левкайя благословила начало дня. На столах стояли чаши с фруктами, корзины с хлебами, графины с компотами и морсами и водой, сыры на тарелках и сливочное масло. Как и вчера, Ингрид села рядом с Нафаном, но сегодня к ним присоединились те две девочки, а ещё плечистый мальчик с румяным лицом в очках и с пшеничными волосами. Эти трое с удивлением и интересом смотрели на новенькую. Мальчик, очевидно, хотел с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Хельга со второй девочкой тоже присматривались к ней. Молчание затянулось. Благо, что перерыв на еду был очень коротким, а потому неловкий момент сгладился звуками тихого благовоспитанного жевания.

Ингрид неохотно потягивала компот, потому что включалась по утрам только к десяти часам, а вот Нафан пил с большой жаждой клюквенный морс.

— Ты где был? — спросила Ингрид Нафана шёпотом, первой нарушив молчание.

— Как где? — таким же шёпотом он ответил ей. — У мальчиков и у девочек расписание разное. Пока девочки плетут себе косы, мальчики бегают с брёвнами.

Ингрид даже не нашла, что сказать, только задумчиво протянула: «А-а-а-а…» Когда соседи встали и вышли из-за стола, Ингрид спросила у Нафана, почему на неё так странно посматривали, на что тот ответил как можно деликатнее:

— Ингрид, если честно… у тебя очень короткие волосы. Это странно и необычно. Не знаю, как на земле, но у нас девочки не стригут волос без особой причины, тем более так коротко.

Ингрид стала вспоминать всех, кого здесь встречала: Фрейя Левкайя, Лавра, девочки перед завтраком… У всех волосы были забраны либо в причёски, либо косы толщиной с руку и доходили минимум до середины спины.

До первого урока оставалось время, которое здесь давалось мальчикам на переодевание к урокам, а девочкам на уборку зала после завтрака.

По пути в класс каллиграфии с ней и Нафаном поравнялся Деметрос Аркелай. Он поинтересовался, как она устроилась, и девочка честно призналась, что ей здесь очень нравится. Ингрид вошла в класс вместе с ним. Помещение оказалось светлым, полукруглым, учебные конторки стояли в амфитеатре, через огромные окна было видно Древо, сам класс пах старым дубом, мелом и чернилами. Лёгким жестом Деметрос Аркелай попросил её задержаться возле преподавательской кафедры, после чего подождал внимания со стороны остальных учеников. Это самое внимание было пристальным, поскольку новый человек в классе, да ещё не с самого начала года — явление для Ликеи беспрецедентное.

— Доброго утра всем собравшимся! Прежде чем мы начнём наш урок по каллиграфии… Да, я вижу, среди вас уже есть те, кто в курсе событий. — Деметрос Аркелай улыбнулся, обводя учащихся взглядом. — Специальным приказом госпожи Фрейи Левкайи в Ликею была зачислена новая ученица. Представляю вам вашу новую одноклассницу — Камнину Ингрид!

Все присутствующие синхронно подались вперёд. Преподаватель продолжил:

— Уважаемая Ликея первого года, я доверяю вашей сознательности и добротолюбию. Ингрид пришла с земли.

По классу пробежал удивлённый шепоток, девочки и мальчики переглянулись между собой. Повисла пауза, Ингрид осмелела и сделала шаг вперёд:

— Здравствуйте! Рада познакомиться с вами! — и рассеянно, но довольно широко улыбнулась.

Деметрос Ареклай указал ей на свободное место в классе. Ингрид встала там. Стульев в этой аудитории не было — только конторки, за которыми можно лишь стоять.

— Что ж, начнём урок!

Для Ингрид на этом занятии было очень много странных и непонятных предметов, которыми только интуитивно она догадывалась, как надо пользоваться. Девочка просто смотрела, чо делают остальные и повторяла за ними. Перед занятием одноклассники подошли к большому деревянному ящику с какой-то серебристой мукой и по очереди обваляли в ней ладони. Эта мука моментально впиталась в кожу и на руках осталось приятное ощущение.

Деметрос Аркелай сначала провёл зарядку для пальцев и кистей рук, потом начал рассказывать об истории буквописания, легко изображая кистью каллиграфические элементы. Ощущалось, что некоторые вещи он говорил адресно для Ингрид, поскольку все остальные их уже знали. Урок пролетел незаметно. Когда вновь раздались глухие удары колокола, ученики покинули класс каллиграфии. По дороге на основной завтрак девочку оттеснили от Нафана новые одноклассники.

— Ингрид… Я правильно произношу ваше имя? — Тот самый плечистый мальчик в очках, видимо, решил, что лучше начать разговор с этого. Он старался говорить как можно солиднее.

— Да, верно, — ответила она ему, и тут же с другой стороны появилась Хельга. Она откинула назад медную косу и спросила:

— Вы правда с земли? — Её и без того большие глаза округлились ещё больше. Ингрид от такого взгляда почувствовала себя не пришедшей с земли, а свалившейся с луны. — Намедни я уж решила, что это объявление ради шутки кто-то повесил на доске.

— Да, с земли, разве это удивительно?

— Ну разумеется! С земли здесь вы, наверное, третья, ну, может, пятая…

— За этот год?

— Нет, вообще. В смысле, за лет двадцать, наверное. Для всех, кто здесь учится, это большая редкость! В Ликее сейчас нет никого с земли. В Академии, наверное, тоже.

Ингрид с удивлением узнала, что очень мало людей попадает сюда из её мира и никому неизвестно, почему такой сложный портал открывается сам по себе. Ещё вчера девочка была уверена, что все ученики попали сюда так же, как и она.

Большинство одноклассников осторожно присматривались к ней, но всё же основной завтрак прошёл за новыми знакомствами. Он был намного сытнее первого, а Ингрид как раз окончательно проснулась и чувствовала себя очень голодной. Нафан снова пробился к ней, сияя улыбкой, и принёс чашку с виноградом и сыром. Он сказал, что это особенные угощения с его родного княжества и она непременно должна испробовать их. Ингрид ответила, что впервые ест сыр с виноградом вприкуску.

Наконец плечистый мальчик со своим другом снова оказался рядом с ней, сказал, что его зовут Эдвард и он староста класса. Друга звали Улав, он был высок и поджар, с белым овальным лицом и васильковыми глазами, а длинные белые с медовым оттенком волосы были забраны в конский хвост. Нафан оказался самым хрупким по фигуре и самым маленьким по росту среди мальчиков, но он как магнит стягивал веселье и заряжал атмосферу своим артистизмом. После завтрака, с новым ударом колокола, класс отправился на урок алхимии.

Алхимические лаборатории находились немного на отшибе от основных корпусов. Они располагались в башне, полной странных комнат, книг, сооружений, полок со стеклянной посудой и проч