Оглавление

Мужская логика

Никогда не говори — никогда!

Глава 1

Я заявлялся домой так же внезапно, как и исчезал, и с ходу рас­творялся в привычной атмосфере ворчания Иды, шлепанья по полу босых детских ног и «сказок» Кота: он терся о ноги, мурчал, ну, в общем, был самим собой. За окном лил сплошной стеной дождь, шлепались тяжелые ржавые листья, залепляя подоконни­ки. Обрушился годовой запас воды на наш мелкий город. Ида из­ливала знакомые фразы: о квартирной плате, которую мы задол­жали, о рваных ботинках Патрика, как быстро вылезла Сара из тех платьев, что куплены в начале лета. Я мирно проваливался в сон под ее «гудение». Да, я так жил, и мне так было привычно. Мне очень быстро все надоедает, и с этим бороться не стоит. Сво­бода в моей крови. Ну что тут попишешь!

Отоспался. Утро морозное. Я сегодня пешком — не хочу сто­ять в пробках. Наш мелкий город забит машинами, которые мы чиним в нашей шарашке «Сервис для вашего авто». Плетусь по узким улицам, хлебнув сырого воздуха, приходится поднять во­ротник куртки, пробирает. Мужики наши в сборе и травят бай­ки — это разминка перед работой. Заказов под завязку. А в воз­духе сырость и запах снега.

Припарковалась белая «Ауди», из приоткрытой дверцы — ножка, затем вторая. Женщина приехала разбираться с машиной. Проблемы, а у кого их нет. И это в конце рабочего дня, я весь чумазый, как уличный пес.

— Вы ко мне?

— Да-да, я хочу, чтобы вы посмотрели, там что-то стучит и дер­гается машина.

У нее серые глаза и едва уловимый аромат духов. Она мне уже нравится. Мы идем с ней к машине, там все очень просто, но я оставляю ее авто до завтра. Мы долго смотрим в глаза друг дру­гу — это именно тот взгляд. Она пишет мне телефон и имя. И уезжает на такси. Луиза. Верчу белый бумажный квадратик в руках.

Сегодня я ночую у нее. Тщательно моюсь и из «Сервиса» зво­ню Луизе:

— Машина готова, куда доставить?

Она диктует адрес. «Подарки, сюрпризы, цветы» — магазин закрыт, поздно. У нее приличный дом. Я паркую машину, и мы стоим возле, отдаю ей ключи и держу ее руку в своей. Ее пальцы замерз­ли, и я согреваю их своим дыханием. Она живет одна, я уверен в этом, притягиваю ее к себе, и мы идем к ней домой. Странно, мы не проронили еще ни слова. Едва за нами захлопнулась дверь, мы прижались друг к другу так, словно встретились после самой долгой разлуки. Она обнимает меня нежно и страстно, я чувствую ее тело до мельчайших подробностей. Она словно ждала меня и только меня всю жизнь. Мы на ощупь пробираемся в спальню, не зажигая огня, нам нужно поскорее добраться до постели. С ее блузки сорвались пуговицы и покатились по полу, мы торопим­ся, как жаждущие воды в пустыне. Я не приду завтра на работу, мужики привыкли и знают мои выкрутасы. На пару дней я выпал из привычного графика работы, в гараже клевал носом, едва не засыпая на ходу. В воскресенье вечером я ушел. Мы ни о чем не договаривались.

Работа, работа, работа с утра и до позднего вечера. Все как всегда, но я принес кучу денег и часть передал через мужиков.

Все в норме и оплачено по счетам. Я хочу спать, очень! Все следу­ющие выходные просто отдыхаю дома. Ида печет пироги.

Нас засыпало снегом, и город увяз по самые крыши. В глазах рябит от света и белизны. В таком снегу не сразу за­метишь белую «Ауди», да еще ту самую. Она на парковке возле главного магазина. Мы сталкиваемся прямо на входе лицом к лицу, застываем на мгновение и проходим мимо друг друга. Тем лучше, я не люблю лишнего. Курю и смотрю на замерзшие стекла витрин — они в синем инее и узорах. Народу круговерть, предно­вогодняя сутолока.

— Извините, молодой человек. Помогите, я вас прошу!

Ого, какая дама, не верю своим глазам. Красотка, ну все при ней. Один минус — совсем молодая, лет девятнадцать от силы.

— Я к вашим услугам, мадам!

— Очень много покупок, не донести. Недалеко, только к машине.

И мы идем, увешанные коробками. Зрелище веселое.

— А вы не пользовались услугами «Сервис для вашего авто»? — спрашиваю с интересом.

— Нет, не приходилось, да и машина новая, только из магазина.

— Понятно, у вас еще все впереди. Ну, я пошел.

— Подождите! Может вы мне и домой поможете затащить всю эту мишуру? — девушка смотрит с надеждой на меня.

Ах, как не помочь, становится даже интересно. Мы едем и очень часто вязнем в глубоком снегу. На окраине города парку­емся, прямо у подъезда высотки. И тащим ворох подарков домой. Она звонит по телефону:

— Папа, мама, я дома! Все привезла, да, мне помог, а… знако­мый. Да! Завтра с утра я у вас! Пока.

— Чем мне вас отблагодарить? Давайте попьем чаю. Я хочу вас угостить чаем!

— Один поцелуй — цена за поддержку с подарками, — шучу я.

К моему удивлению она согласна, я беру ее нежно за талию и целую дольше, чем следовало бы. Потом резко поворачиваюсь и иду к входной двери.

— Постой… те, как ваше имя?

Я смеюсь и не могу открыть дверь.

— Вы не думайте, я не такая, ну…

Поворачиваюсь к ней:

— Я вообще никогда не думаю, и в этом мой самый большой минус, как говорит моя мама, — улыбка не сходит с моего лица и мы с ней покатываемся со смеху.

— С тобой так весело, — она обнимает меня и тащит на кухню пить чай.

Ну чай так чай! Мы пьем чай с тортом. По мне, так лучше бы полстакана виски. Новогоднее настроение.

— Послушай, я хочу знать твое имя, — она усаживается ко мне на колени, обнимает за шею и смотрит в глаза.

— Михаил.

— А я Лиза. Ты очень красивый, Михаил. Ты мне сразу понра­вился, еще там, в супермаркете. Какие у тебя глаза! Слушай, Ми­хаил, поцелуй меня еще раз! —

И я целую ее еще и еще. Но наша встреча затягивается, а это не входит в мои планы.

— Ну, Елизавета, я рад, что помог.

— Михаил, напиши мне свой телефон.

У меня принципиально нет телефона, и это мой козырь.

— Мне надо идти, Лиза.

Такие юные девочки не входят в круг моих интересов. Мороки будет много, по самое горло: мама, папа, свадьба, голубь ты мой сизокрылый.

— Миша, ну Миша, — у нее на глаза наворачиваются слезы, — подожди, как-то все не так!

— Все, все так, Лизавета. Пока!

И я сбегаю по лестнице, даже не жду лифт. Уже времени много, а до дома далековато. Хорошо хоть от белого снега светлым-светло. Иду по дороге, по проезжей части, надеюсь поймать машину домой. Подъезжает и останавливается белая «Ауди».

— Садись!

— Луиза? Какая встреча.

Не ожидал ее здесь увидеть.

— А ты здесь живешь? И это твоя жена?

— О чем ты? — смеюсь и закуриваю. Искренне смотрю удивленными глазами. Мы едем прямо. «А куда?»

— Куда тебя подвезти? — Луиза читает мои мысли и криво улыбается, прищурив левый глаз. Подмигиваю ей:

— Вези куда хочешь, я весь в твоей власти. Не диктовать же ей мой домашний адрес. Дальше едем молча. Знакомый дом весь завален снегом. В прихожей, едва захлопну­лась дверь, все повторяется с точностью до мелочей. Луиза сни­мает с себя одежду еще в прихожей. Она не дает мне раздеть­ся и шепчет в самое ухо:

— Я убью тебя! Я тебя убью! Ты рвешь мне сердце на части!

Ну вот, начало новой песни. Надо раскрывать карты, но не сей­час, не перед этим. А много позже.

— Я этого не слышал, а ты не говорила, — шепчу ей в ответ.

— Я хочу знать твое имя!

Да-a, что-то сегодня все хотят непременно знать мое имя.

— Ми-ха-ил, — произношу я, касаясь губами ее лица.

У меня отменное мужское здоровье, ну что тут скажешь, а в моих карманах всегда полно презервативов. И мы летим в тартарары.

Двое суток я с Луизой, мне нужно идти. И я прошу, чтобы отпу­стила меня. Она прижимает свою ладонь к моим губам:

— Не надо, не говори ничего о себе, боюсь услышать то, что не хочу слышать!

— Я все понял, молчу. Не провожай меня, — говорю ей и вы­хожу за дверь. Снега по колено намело и идти непривычно трудно. Он, види­мо, сыпал всю ночь. Надо добраться до дома, но как? Мне совсем в другой конец города. И я еду к матери.

— Ох, горе ты мое, ты весь в отца, весь в отца! Где ты все время пропадаешь?

— Дом, работа и работа, ты же все понимаешь, мам.

Я ее знаю, она сейчас всхлипнет пару раз и скажет что-то вро­де: «Самое главное — все мы живы и здоровы». За что я и люблю ее, она не растягивает тему до бесконечности.

Дверь открывается и забегает молодая симпатичная девушка.

— Ой, а я снова к вам, мне там гвоздь забить! У вас есть молоток?

— А это у нас новые соседи, Миша, на вот молоток, забей гвоздь, — говорит мама.

— Ух ты, это кто ж такой молодой, красивый?

— Это мой сын Михаил, он женат и у него двое детей, ему ле­том будет двадцать пять лет, — выдала мама с самым серьезным видом и прибавила, вздохнув, и очень тихо: — А ума нет.

— И мне приходится идти к соседке на второй этаж, прямо над маминой квартирой.

Я ловко прибиваю гвоздь, и мы крепим в прихожей вешалку для одежды. Соседка стряхивает пыль с рук и откидывает волосы с лица.

— Что ж это ты такой молодой женился?

Я качаю головой.

— Так получилось.

— А я вот, например, не замужем!

— Похвально, но это все временно, — улыбаюсь я.

— Вот найду точно такого, как ты, и сразу выйду замуж!

Она хочет пройти в комнату, но я упираюсь рукой в проем стены.

— Я такой один единственный, второго не найдешь! Тогда что?

— Тогда буду отбивать тебя!

— Как отбивную? Я не согласен.

— Ну ты шутишь, а я нет! Я на полном серьезе. Тогда что?

— Я не понял: это тебе понравилось, как я гвоздь вбил?

— Любовь с первого взгляда! Ты приходи почаще к маме, ну, не к маме, а прямо ко мне.

— Хм, я подумаю над твоим предложением, как вас?

— Дина.

Я вышел, захватив молоток.

— Приходи на новоселье, Миша, — говорит Дина вдогонку.

Я иду домой, а завтра на работу, и еще Новый год на носу. Надо купить «живую» елку детям. Они обрадуются, и будут помогать украшать ее, и танцы устроят.

Дома тихо, дети спят, Ида вяжет носки Патрику.

— Как хорошо, что ты пришел. Примерь.

Надеваю свитер — как раз.

— Отлично. А я тебе его закончила без примерки.

Обнимаю ее и иду спать.

Сегодня канун Нового года. Дети рады елке, а подарков мы им приготовили очень много. Мы положили их под елку и на стуль­я возле кроваток. Не знаю что дарить жене, я принес ей день­ги, она сама себе купит подарки. Букет роз я дарю каждый день рождения им с мамой. И даже Саре. Она смеется, вдыхает аромат цветов и закрывает глазки. Это того стоит, я смеюсь вместе с ней, и нам очень весело.

— Я сделала сюрприз детям, увидишь! — сообщает мне Ида. И вечером, ровно в пять часов, к нам приехали гости: Дед Мороз со Снегурочкой! Они устроили представление для детей; танцы, песни, и нам пришлось танцевать за компанию с ними. Приезжа­ли родители, все как в обычных семьях, мы сидели за празднич­ным столом.

Я пахал как вол всю неделю — мы разгребли львиную долю ра­боты, что скопилась в праздники. Мне скучно. Сегодня я еду на своей машине. Морозно — пешком идти неохота. Я исходил свой мелкий город вдоль и поперек, знаю все его закоулки, но бро­дить в мороз энтузиазма нет. Стою на светофоре, прямо у дороги девушка с парнем выясняют отношения. Она его отталкивает и ко мне:

— Отвезите меня домой!

Вот так сюрприз! Молча трогаюсь с места, мы едем. Она возму­щена, и, видимо, у нее не умещается это в голове.

— Остановите машину!

— Я не могу здесь, сейчас проедем еще немного.

Останавливаю. Молчим. И вдруг она ревет и падает ко мне на плечо.

— Ну не надо, — я хлопаю ее легонько по спине. — Не надо, слышишь? Ну что ты?

Я не умею особо утешать людей, молчу. Она постепенно успокаивается. Собирает волосы, которые рассыпались по пле­чам, в хвост. Достает платок и вытирает глаза.

— Ну вот другое дело, куда едем? — спрашиваю я, закуривая и включаю музыку.

— Вот почему вы, парни, такие? Почему?!

— Какие, интересно мне узнать? Ну, какие мы? — я улыбаюсь и смотрю ей в глаза.

Я смеюсь, и она начинает улыбаться вместе со мной.

— Я люблю его, люблю, понимаешь?

— Понимаю, — я продолжаю улыбаться.

— А он! — восклицает девчонка.

— Ну что он? Что? — вопрошаю я.

— Видела их вместе, он разговаривал с ней, рыжая такая, на параллельном курсе учится. Я сама видела!

— Ну и что? Ну, — я уже смеюсь, и она смеется вместе со мной.

— Ну что ты такой веселый? Что ты смеешься?

— А что мне, плакать?

И тут я вспоминаю слова мамы: «Главное все живы и здоровы, ну что еще надо?». Мы едем по городу и слушаем музыку.

— Давай отвезу тебя домой, тебя, наверное, ждут.

Девчонка согласно кивает и хлюпает носом.

— А ты какой?

— Я? Веселый, ты же сама сказала.

— Твоей девушке, наверное, очень весело с тобой?

— Очень, — усмехаюсь я.

Мы подъезжаем, девчонку уже поджидает отец, он платит мне деньги, я не прошу, но он не хочет слушать. Обняв дочь за плечи, он уводит ее домой.

— Вы свободны? Я вас прошу, мне надо ехать!

Ну что ты будешь делать, а? Женщина в моем вкусе, как тут откажешь. Прокатимся. Она торопится, и мы едем на большой скорости, только, видимо опаздываем. Она просит меня не уезжать и скрывается в здании вокзала. Который похож на растревоженный улей, со снующим туда сюда людским роем. Люди катят чемоданы и тащат всевозможную поклажу. Приехавшие и встречающие, отъезжающие, ожидающие и те кто провожает, вокзал всегда наполнен энергетикой движения. Я курю и слушаю музыку, у меня вечер таксиста. Через десять минут она выходит и реши­тельно садится ко мне.

— Едем домой! Мне теперь наплевать, поехали! — говорит она.

Поехали. Она живет в поселке за городом, в старинном доме с большим, еще старого образца, парадным подъездом.

— Вы извините, вы, наверное, не таксист. Но я очень, очень спешила.

— Ну не надо, — я морщусь и подмигиваю ей, — все будет хорошо.

— Вы так думаете?

— Уверен, — подтверждаю я.

— Пойдемте, я вас накормлю.

Я хочу есть и паркую машину возле дома. Мы поднимаемся на вто­рой этаж. Квартира у нее с очень толстыми стенами между комнат и высокими потолками. Огромная библиотека, картины на всех стенах, как в музее. Она организовывает первоклассный ужин при свечах и достает бутылку коньяка. Я образно кручу воображаемую баранку.

— А вы можете здесь переночевать, машина будет в порядке, у нас тут тихо, да и ехать теперь в город ночью далеко.

И мы пьем коньяк за знакомство. Лена рассказывает мне свою историю о несостоявшейся любви и полном одиночестве. Она стелет мне царскую постель, ей приятно заботиться о мужчине. И уходит к себе в спальню. Лежу и слышу, как Лена укладыва­ется там, как она ходит, вздыхает. Мысленно желаю ей счастья. Мои глаза закрываются, и я начинаю дремать.

— Ты извини, — Лена трогает меня за руку и садится на палас у моей постели, — я, я, понимаешь, устала от одиночества!

Молча поднимаю одеяло, и Лена ложится рядом.

— Какой ты горячий, — она прижимается ко мне…

Светает, за окном занимается новый день. Воскресенье. От­крываю глаза и вижу огромную библиотеку: книги, книги, много книг, канарейка поет в клетке. Потягиваюсь и засыпаю снова. И просыпаюсь от запаха чего-то неимоверно вкусного. Чувствую, что голоден как волк. Завтрак готов (который почти обед), Лена улыбается в проеме двери. Она выглядит счастливой. Много ли женщинам надо, особенно одиноким.

— Миша, — она шепчет мне мое имя на ухо, — Миша-а-а!

— Что? — улыбаюсь я.

— Миша, ты солнце, Миш, с тобой так легко, слышишь! Ты по­дарил мне счастье!

— Да? — я шучу и прошу показать счастье мне. — Какое оно?

Она лезет ко мне под одеяло… И все, наш обед перенесен на ужин. Лена достает коньяк, ну все как в старой доброй сказке, где гостит царевич три дня и три ночи.

— Лена, мне надо ехать, не провожай меня.

Еду домой. Дома у нас мама.

— Сынок, нужны деньги. Ида с детьми в больнице, они про­стыли, они заболели. С порога направляюсь в больницу, Ида устала, она не выспалась.

Пашу весь месяц как папа Карло, езжу в больницу, вожу все что нужно — дети здоровы, Ида тоже. Я упахался, но я рад, что они здоровы.

— Мама, я отправляю Иду с детьми и тебя на курорт. Все, хва­тит, вы должны отдохнуть от всего.

Мои уехали, а я на две квартиры один.

Вечер, и я еду к маме. Протираю пыль и собираюсь обратиться в «Бюро добрых услуг». Звонят в дверь, на пороге Дина, соседка.

— Что случилось? Где родичи ваши?

— Уехали далеко и надолго.

— Полы мыть — женское дело, я сейчас, только закрою дома двери.

Сижу на кухне, курю в приоткрытую балконную дверь, а Дина моет полы и вообще наводит полный порядок. А потом пьет чай и смотрит мне в глаза:

— Миша, возьми меня в жены.

— Я женат.

— Знаю, я буду твоей второй женой.

— Ты, как все женщины, будешь иметь отдельного мужа. Какая вторая жена?

Дина обнимает меня.

— Миша, поднимемся ко мне, мне нужна твоя помощь. Нужно забить гвоздь, а то падает вешалка. Прошу тебя, Мишенька!

Ну как тут откажешь. Идем к ней наверх. Она несет мне ин­струменты, и мы прибиваем вешалку в прихожей.

— Все, теперь не оторвется.

Дина закрывает входную дверь на ключ и поворачивается ко мне.

— Я не люблю этого Дина, я сам решаю и делаю, что хочу я, — в моем голосе нешуточные нотки. Она нехотя достает из кармана ключ и откры­вает дверь.

— Я поняла, буду ждать, когда ты сам…

Спускаюсь по лестнице и иду домой пешком, охота побродить по городу и подышать полной грудью. Природа оживает, пахнет весной. Добрел домой и упал спать, с утра пораньше на работу.

В нашем коллективе разные мужики. Каждый живет, как мо­жет, по-своему.

Илья вместе с женой, ее двумя детьми от первого брака, своим совместным ребенком и тещей. Он с работы бежит домой, ездит по выходным на дачу и возит всю семью по магазинам. Он рабо­тает сверх всякой нормы, по-моему, он очень устал и выглядит несчастным. Его не расшевелишь ни домино, ни шутками. Ну, я думаю это его жизнь, и он напрягается по своей воле. Мы счита­ем его святым.

Герман — баламут, не женится, но он веселый, и мы с ним сме­емся, когда есть время. Подойдут годы, он женится, и это пра­вильно, и, наверное, будет по-своему счастлив. Но он задержался в холостяках, ему уже за тридцать, и все его поддевают со свадь­бой. Наверное, он задержался, потому что привык жить сам по себе — это затягивает. Он ищет такую как Ида, он хочет оста­ваться свободным.

Петр женат двадцать пять лет! И доволен. Да, и такое тоже бывает в жизни мужчин, он вытащил счастливый билет. Степаныч постоянно травит байки. У него дети выросли и много вну­ков. Я думаю, он не зря прожил жизнь и он рад ей. Да, еще есть Саня, мужики зовут его подкаблучником. Он просто влюблен без памяти, отсюда все его несчастья (или его счастье, с какой стороны посмотреть).

Считается что все мужики подкаблучники. Любят навешивать разные ярлыки на мужиков. Женщины держат мужиков на крюч­ке, все знают, что это за «крючок». Этим пользуются женщины, в их арсенале много всяких мелких штучек. Я поздравляю, влюбил­ся по уши — значит влип по полной программе.

Устал на работе сегодня. Поднимаюсь домой по лестнице, мама у нас, она открывает дверь. Наверное, видела, как я подъе­хал, у нее огромные глаза.

— Миша, сосед жену бьет!

— Чью жену?

— Миша, свою!

— Мам, ну ты ответила на свой вопрос.

— Что же делать?

— Ты же знаешь, только дураки вмешиваются между мужем и женой.

— Ох-хо-хо, — мама тяжело вздыхает, — наверное, ты прав. Только не укладывается такое в голове.

Ида тоже расстроена, она прижимается ко мне, и я слышу, как часто бьется ее сердце, глажу ее плечи и волосы.

— Ты-то что, ну, успокойся.

Стою и думаю, что принципиально никогда не подниму руку на женщину.

— Ида, перестань, сосед дурак, или у него что-то не заладилось в жизни. Ида, а может им нравится так жить! Ну хочешь купим дом, свой дом, хочешь?

Ида согласно кивает, размазывая слезы. Она просто устала. Смотрю на детей, они спят, у них нет взрослых проблем и заско­ков. Наконец падаю в постель.

Какое цветение! Весна — и меня, как мартовского кота, куда-то тянет. Приглашаю Иду покататься, но ее не вытащишь из дома. Еду в город и нарезаю круги по центральным улицам. Выходные.

Герман свистит и машет мне руками:

— Мишель, подкинь нас за город! Плачу наличными! Слу­шай, я с девочками, — и он зовет их. — А хочешь, поедем с нами, будет весело. Я смеюсь :

— Женат.

— Ага, ты волк-одиночка, я понял.

Девочки садятся, и мы едем за город. Эх, а погодка прелесть, поля уже очистились от снега. Ну что тут скажешь, и дышится легко, полной грудью. Включаю музыку, девочки в восторге. При­ехали, и Герман мне:

— Ну что, давай с нами?

Девчонки на улице смеются:

— Герман, бери своего друга, мы его уже любим!

Сигналю и с места — в разгон, мелькают деревья и… На оста­новке стоит Лена, она меня не видит. Раздумываю, отвезти ее или. Поздно, мы встретились глазами, и она идет к машине. Опускаю стекло.

— Привет, вот так встреча! — говорит она.

— Лена, могу отвезти тебя, если хочешь.

Она садится, и я везу ее домой. Мы молча сидим в машине.

— Миша, пообедаем у меня?

— Я не зайду, мне неохота, — с улыбкой смотрю на Лену.

— Миша, я тогда наговорила лишнего? Отрицательно мотаю головой, если честно, я даже не помню ее истории. Она машет мне, и я срываюсь с места, не люблю дол­гих прощаний.

Беру пассажиров в город, целая семья: муж, жена и дети. Муж и дети почти не дышат, мать их постоянно одергивает:

— Сидите прямо! Не вертите головой! Тихо! — шипит она.

Муж смотрит глазами преданной собаки. Женщина из слабонерв­ных натур, худощавая и, видимо, очень «правильная», как ей кажется. Мне жаль мужика, жаль пацана с девчонкой. Подъезжаем. Муж робко спрашивает:

— Выйдем здесь, дорогая?

— Нет! Выйдем у сквера!

Он поспешно соглашается и сидит ровно, с окаменевшим лицом. По-моему он уже давно потерял способность проявлять какие-либо чувства. Она отсчитывает деньги и со строгим лицом передает их мне. Видели бы люди себя со стороны. Домашнее рабство. Мужики, не бойтесь жить! Надо передать это сообщение в рупор по всему городу. В моем воображении про­носятся кадры: я представляю, как этот муж с детьми рванул в дальние страны. Они скачут на лошадях, все в пыли, капает пот со лба, но они счастливы, и ветер перемен и свободы свистит у них в ушах.

Музыка и солнце делают свое дело. Настроение легкое и весе­лое. Я работал сверх всякой меры, я обещал и делаю деньги для покупки дома. Не бросаю слов на ветер: читаю газеты и хожу по агентствам недвижимости. Сегодня иду в самое крутое агентство. Сижу и просматриваю рекламные проспекты, которые мне лю­безно предложили вместе с чашечкой кофе. Сервис!

— Добрый день. Я буду с вами работать, — раздается прият­ный голос над моей головой.

Медленно поднимаю взгляд — туфельки на шпильках, ножки, талия, грудь, волосы. Глаза! Белоснежная улыбка и вроде искренняя. Вот это я заехал, агентство крутое точно.

— Зовут меня Анастасия Леонидовна, можно просто Анаста­сия. Пойдемте.

С удовольствием иду за Анастасией, и мы размещаемся у нее в кабинете. Я падаю на мягкий диван, мне здесь уже нравится, смотрю с интересом на Анастасию Леонидовну. Она заметно вол­нуется, опускает глаза и просматривает бумаги.

— Вот, я могу вам предложить, — она подает мне журналы. — Здесь информация относительно частных вилл и различных вариантов до­мов. Может, вы уже заранее определились с выбором? — вопро­сительно смотрит она.

— Может быть, — говорю я и хочу проехать на просмотр двух домов.

— Когда вам удобно?

Анастасия слегка краснеет и это мне нравится.

— А вам? — я смотрю на нее, не моргая.

— Мы можем поехать посмотреть завтра с утра. Я вас буду ждать.

— А я не могу ждать. Сейчас, и я на машине, — решительно говорю я.

— Давайте, тогда я возьму необходимые бумаги и ключи, ми­нуточку. Вы посидите, пожалуйста, здесь.

И вышла. Я закуриваю и закидываю ногу на ногу. Мне здесь нравится все больше и больше. Мы едем, она принципиально са­дится сзади меня. Я многозначительно смотрю в зеркало и вижу, как Анастасия опускает глаза и старается смотреть в окно.

Оба дома мне нравятся почти одинаково. Но я решаю еще по­думать, не хочу торопиться. Мы едем в агентство. Время после шестнадцати, и я предлагаю Анастасии поужинать в ресторане. Она оставляет бумаги в офисе и едет со мной в ресторан. Я кли­ент, который всегда прав. Я собираюсь заключить с ее агентством сделку по покупке недвижимости.

Мы слушаем музыку и культурно ужинаем, я смотрю на Настю в упор с обычной своей улыбкой. Она смущается и часто вздыха­ет. Ладно, я оставляю ее в покое и пью горячий чай с лимоном. А жаль, что не могу немного выпить — кручу баранку. Конечно, я отвезу Анастасию домой. Она спрашивает мой телефон для связи и снова осечка: я без телефонный принципиально. Она удивлена и улыбается.

— Я заеду послезавтра к вам в офис, — сообщаю я.

Она кивает в знак согласия и выходит из машины. Мой выход­ной день подходит к концу. Я ставлю машину и иду по аллее, я хочу выпить и покупаю коньяк. У меня дома есть «горючее», но я еще не готов идти домой. Сажусь на лавочку и отхлебываю пару глотков, так я еще не пил. Но настроение такое, не знаю какое. Прячу бутылку в рукав и курю.

Из-за поворота идут двое: он и она. Они ругаются, и она пла­чет. И здесь! Почему люди всюду выясняют свои отношения?! Я запрокидываю голову и смотрю на небо, там по­явились первые звезды. Я пью еще несколько глотков, закрываю бутылку и встаю с лавочки, мне хорошо и даже весело. Крики становятся громче, пора уходить, пусть люди разберутся без свидетелей. Она догоняет меня:

— Помоги мне, я хочу уйти! Помоги, будь мужчиной! — слезы заливают ее лицо.

Не люблю я такие истории. Я стою и жду ее друга. Он кричит ей :

— Отойди от него, слышишь, иначе еще хуже будет! — И мне: — А ты катись!

— Не на колесах, — кратко бросаю в ответ и докуриваю сигарету.

Его бесит, видимо, все на свете. Пытаюсь отцепить ее руки от своей куртки. Женщина в шоке. С размаху он пытается нанести мне удар. Я отбиваю его руку и, загнув ее, делаю ему больно — он приседает. Я отпускаю его руку и хочу уйти. Но он пытается нанести мне удар ногой. В этом его большая ошибка — выворачиваю ему ногу, и он падает навзничь. Я могу бить его теперь ногами, но я не бью лежачих. Он скулит, лежа на земле, закрыв голову ру­ками. Я ухожу, она идет со мной рядом. Она что-то рассказывает мне про свою жизнь, про отношения с женихом, про маму, про подруг. Про какого-то коллегу по работе. Я ее практически не слышу. Поворачиваюсь к ней:

— Вам куда?

Ловим такси и едем сначала к ее дому, а потом таксист везет меня. Он курит и говорит мне:

— Ну зачем довел даму до слез? Что она всю дорогу плачет?

Я смотрю, как за окном мелькают деревья, здания и думаю: «Кто хочет — плачет, кто хочет — смеется. Это его выбор». От­даю таксисту деньги и иду домой. Там темно и тихо, все спят. Ложусь на диван, меня нет, я даже не вижу сны. Но я думаю, впервые в жизни я представляю Иду плачущую, кричащую мне в лицо всякие гадости и упреки. И мне кажется, я даже уверен, что уйду сразу и навсегда из дома, не дослушав. Я не люблю много­словия — это от пустоты в голове. Важно только то, что ты чув­ствуешь глубоко в душе.

Глава 2

Работа, работа, работа. Деньги, деньги, деньги. Это часть моей жизни. Мужики травят байки, у них хорошее настроение. Слушаю молча, прищурив глаза и откинувшись на спинку сиденья авто. Степаныч шлет мне привет из смотровой ямы

— Мишель, а что ты всегда молчок, а расскажи-ка нам про свои победы и поражения! Или у тебя их нет? Везучий ты парень.

Я усмехаюсь в ответ и иду работать. Сегодня еду в агентство. Моюсь и навожу марафет, у нас все есть в нашем «Сервисе» — это же сервис! Намываю машину и думаю, что точно будет дождь. Натираю стекла и слышу шум тормозов за спиной. Передо мной, хлопнув дверцей машины, появилась Луиза. Она подходит так близко, что слышу ее дыхание. Мы смотрим в глаза друг другу слишком долго. Она берет из моих рук ветошь и кидает ее в сто­рону. В глазах Луизы просьба, мольба и желание. Она оставляет свою машину в «Сервисе» и устраивается в моей. Я вытираю руки и сажусь за руль, мы молча едем к ее дому. Я не попаду сегодня в агентство и не могу предупредить Анастасию Леонидовну, у меня нет телефона. «Можно было позвонить из нашей конторы», — мелькает запоздалая мысль.

Паркую машину, и мы идем в знакомый дом. В прихожей Лу­иза закрывает дверь и долго стоит, прижавшись ко мне. Потом ведет в спальню, она ждала и подготовилась заранее: горят свечи, на столе фрукты, коньяк, блестят два фужера.

— Луиза, я сам угощаю жен…

Она не дает мне договорить и прикрывает ладонью мои губы. Смотрит в мои глаза пристально и долго.

— Что ты хочешь там увидеть? — шепчу я с улыбкой и закры­ваю глаза. Я знаю, что она хочет мне сказать, и благодарен, что она молчит. Мы пьем по чуть-чуть коньяк и гасим свечи.

Я не иду на работу на утро и знаю, что не иду завтра. Потом просто выхожу покурить на свежий воздух, сажусь в свою ма­шину и уезжаю. Так надо, иначе не вырвусь. Еду по вечернему городу и поворачиваю к матери, просто давно не навещал. По до­роге заскакиваю в магазин. Мама рада, она, как всегда, суетится, приговаривая:

— Ох, Мишка, Мишка! Ешь.

И смотрит на меня, качая головой.

— Куплю дом, мам, переедете к нам.

— Нет сынок, живите сами, главное — будьте все живы и здо­ровы. Вчера я была у твоих.

— Все хорошо?

— Все хорошо.

— Ну и отлично мам, я пошел. Отработал без выходных три недели. Надраил машину — это к дождю! На улице дождь. Ну, что я говорил. Я покурю и поеду.

Заезжаю к Степанычу и беру отгул на три дня. Сегодня еду в агентство. Анастасия Леонидовна принимает клиентов и начи­нает волноваться, увидев меня. Я не ошибся, она очень быстро заканчивает встречу и приглашает в кабинет.

— Вы не приехали, я вас ждала, — запинается она и смотрит на меня. — Тут есть еще предложения на продажу, посмотрите. Она передает мне бумаги. Я притягиваю ее за руку к себе на диван.

— Ну присядь, Настя, посмотрим вместе.

Она опускается рядом со мной. Сидит ровно, выпрямив спину. Я смотрю новые предложения и хочу, чтобы мы поехали прямо сейчас с ней. Она говорит, что еще нет ключей и соответствую­щих бумаг.

— А мы посмотрим так, снаружи. Ладно, я не настаиваю.

Но она соглашается. Осматриваем некоторое время дома и участки и едем по городу. Специально не везу ее в агентство, а она молчит. Вечер, темнеет. Мы слушаем музыку в машине.

— Михаил мы, мы, — Насте даются нелегко слова, но она ре­шается: — Мы можем поехать ко мне.

— Можем? — переспрашиваю я.

— Можем, — она улыбается и слегка краснеет.

— Значит, говори куда.

Квартира у Насти шикарная. Работая в агентстве недвижимо­сти, наверное, можно менять жилье, как перчатки. Она стоит у окна опустив глаза, она взволнована и не может скрыть этого. Глажу ее волосы и обнимаю. Чувствую, как Настя дрожит.

— Настя, я сейчас уеду.

— Нет, постой, — она ловит мою руку. Ты не бойся, я уже была с парнем. Ну.

— Не надо, не объясняй.

Целую ее губы и расстегиваю кофточку. Она краснеет, и я не в силах оторваться от нее, меня покорила ее застенчивость. «Она, наверное, будет завтра плакать», — мелькает в моей голове.

— Подожди, — она ведет меня в спальню и плотно задергивает шторы, отключает телефон и закрывает двери. Потом аккуратно развешивает одежду на плечиках и стуле. И мне уже кажется, что она не дышит. Подхватываю ее и несу в постель. Я жа­лею ее и целую слегка и очень нежно. Она робко отвечает на мои ласки, но я буду не я, если не разожгу огонь.

— Настя, получай удовольствие, расслабься. Не контролируй свое тело, просто будь моей, прямо сейчас.

Я не ошибался еще никогда, и она загорелась. Я не ждал с пер­вого раза такой страсти, но в ней проснулась женщина. Еще одна бессонная ночь у меня, но я не хочу спать, мне совсем не до сна. Настя утром отзвонилась и взяла отгул на один день, вернее ночь — днем мы спали.

Все, мне надо уходить, уже вечер следующего дня, мы лежим в постели, и Настя искренне рассказывает, что это было какое-то волшебство:

— Это совсем не так, как было в первый раз, не знала, что так бывает!

«Какие твои годы», — думаю я.

— Миша, — она целует мои волосы, — я так счастлива с тобой, Миша!

— Ну?

Наклоняюсь к ней и искренне улыбаюсь. Я, конечно, подми­гиваю и шучу. Но мне надо идти.

— Миша, ты чей? Ты ничей? — спрашивает Настя.

— Свой собственный, — отвечаю я и встаю.

Мне пора. Настя сидит в постели и молча смотрит на мои сборы. Я сбегаю по лестнице и вдыхаю прохладный воздух пол­ной грудью. Моя машина от дождя и пыли потеряла свой былой блеск. У меня остался еще один выходной. Подмигиваю себе в зеркале и еду к своему школьному приятелю, у него свой тренажерный зал. Два часа мы выкладываемся по полной. Ныряем в бассейн и физически напрягаемся.

— Как твои? — Антон кричит мне в душе, сквозь шум воды.

— А фиг его знает, сейчас заеду домой, узнаю, — отвечаю я, смывая мыльную пену.

— Так ты где пропадаешь?

— На работе Антон, на работе, — смеюсь я.

— Ясно, дом думаешь брать?

Выглядываю из кабинки с удивленными глазами.

— Да маму твою встретил, сказала.

— Не знаю Антон, ничего еще не знаю.

— Ну пошли чаю попьем.

— Ох, хорошо, даже мозги прояснились.

— Эт точно! — Антон смеется, — приезжай почаще!

Наконец я дома, Ида встречает меня прямо у порога, а дети скачут и пищат. Ида не отходит от меня

— Ты хочешь есть? Ты устал? — Она смотрит на меня, она со­скучилась, это точно.

— Ида, я завтра никуда не иду, у меня отгул. Мы будем вместе.

— Миша, давай будем жить здесь, в нашей квартире.

— А что с покупкой дома?

— А дом подождет, — говорит Ида.

— Как хочешь, — соглашаюсь я.

Она суетится, накрывает на стол, и вообще дома гвалт и кавар­дак — это дети вот так встречают меня и жена. Понимаю, что соскучился по ним. Я хочу спать, и после ужина падаю в постель, и больше ничего не помню. Завтра мы будем вместе весь день. Рано утром ласками бужу свою жену, и мы, как в ту первую ночь, отрываемся в полную силу. Я же вижу, она изменилась, она что-то поняла про нас с ней, что-то очень важное. Я чувствую это сам, где-то в глубине моего сердца. Она другая, совсем другая, я даже слегка удивлен.

— Ида, что с тобой?

— Я соскучилась, сильно-сильно!

Она смеется и шепчет мне разные такие слова. Я смотрю на нее другими глазами. Я беру ее лицо в свои ладони и всматриваюсь в ее глаза.

— Ида.

— Что, что, я люблю тебя, Миша!

В ее глазах счастье и радость. Она похорошела и заводит меня снова и снова.

— Хочешь, Ида, я буду..

— Не надо Миша, ничего не говори.

Мы слышим топот ног, Сара и Патрик несутся к нам, они прыга­ют по кровати, как на батуте, и спускаются с воображаемых горок.

Обучаю Иду вождению, она решила стать водителем. Всю вес­ну занимаюсь Идой и ее обучением. У нее получается неплохо, но главное — практика. В начале лета покупаем ей машину. Она счастлива, и я вместе с ней. Но у меня прибавилось хлопот с водителем — Идой и ее машиной. Ну что поделаешь, это жизнь с ее переменами. Ида едет строго на работу и в детский сад короткой дорогой, избегая центральных улиц, говорит ей так удобнее.

Лето. Я его ждал. Люблю пляж и море, а еще люблю смотреть на красивых девушек. Смущать их, рассматривая украдкой. Компли­менты не в моем стиле, я молчу (думаю, взгляды говорят больше, чем скажешь словами) и улыбаюсь. Улыбка — мой козырь. Я лежу на пляже и вижу море, оно уже рябит в глазах, и я надеваю очки. Мы тут пятый день загораем, бригадой выбрались на премиаль­ные, рванули на отдых, ни много не мало. Просто валяемся на пе­ске и плаваем, ходим в качалку и на массаж, а вечером пьем пиво в баре. Катался сейчас на парусном гоночном катамаране. Это стоит того, чтобы оторваться от дел и обязанностей. Саня поехал с же­ной и Илья, а Степаныч на вольных хлебах, с Германом под зонти­ком режутся в карты. Ида уехала к своим. У Сани отпуск коту под хвост, сидит с подавленным видом. Ни в баре, ни на массаже мы его еще не видели, не говорю уже про дискотеку. Мы вечером идем. Жанна не отпускает Саню от себя ни на шаг. Они даже смотрят в одном направлении. Я ему подмигиваю и киваю на красотку, Жан­на перехватывает мой взгляд и качает головой, возмущаясь:

— Ты бы сидел у меня под замком, Михаил! Тебя надо держать на коротком поводке!

— Что ты, Жанна, я перегрызу любой поводок, — смеюсь я.

— Что? У меня не сорвешься!

— Ах-ах-ах.

Я стряхиваю песок и иду в воду, разбегаюсь и ныряю с головой. Выныриваю далековато от берега и вижу, как Жанна выговарива­ет Сане, жестикулирует руками, и обмахивается своей соломенной шляпой. Я вылез на каменный островок и вытряхиваю воду из ушей. Здесь особо не полежишь, всюду камни довольно острые. Мимо проходит небольшой катер, и девушка в белоснежном ку­пальнике смотрит на меня, я кричу ей, чтобы спасала, потому что я заблудился и не могу добраться до материка. Она понимает, что я просто шучу, но кивает и машет мне, замедляя ход катера. Я ныряю в воду и плыву к ней. Вот это я попал, на катере три девчонки. У борта ухожу под воду и «захлебываюсь», девчонки в замешательстве, они спасают меня, тащат на палубу, я падаю и закрываю глаза. Девчонки не знают, что им делать, они тормошат меня изо всех сил и я «оживаю», смеюсь и хватаюсь за первую попавшуюся «в порыве благодарности».

— Ну ты даешь, ты что, так и утонуть можно! Артист! — го­ворит девушка в полосатом купальнике (если так можно назвать тонкие нити, опоясывающие ее стройное загорелое тело).

— Да! Вы меня узнали, автографов не даю — я на отдыхе, я ухо­дил от поклонниц, — рассказываю, улыбаясь им.

Они весело принимают мои шутки. Я за штурвалом, и мы го­няем по синему морю. Девчонки подогнали к берегу, и я бреду по воде на наш пляж.

— А то может с нами, а? — кричат они мне, хохочут и уходят в море.

Герман вскочил:

— Ты что, кто такие, меня бы позвал.

— Да так, — я смываю песок, — одноклассниц встретил, пред­ставляешь?

Герман понял, что я заливаю.

— Я на полном серьезе, Мишка, а ты как всегда! — вздыхает разочарованно он.

Вечером на дискотеке мне скучно, и я иду в свой гостиничный номер. Прямо в полутемном коридоре сталкиваюсь с девушкой с катера, что была в белом купальнике.

— Артист! Мы что, соседи?

Я пожимаю плечами, я не знаю где ее комната.

— Пошли в гости, — приглашает она. — Моя комната в конце коридора, у меня есть кофе!

«Кто же пьет кофе на ночь», — думаю я, но иду в гости. Она заваривает кофе, я люблю его аромат, но не пью. Мне достаточно одной маленькой кофейной чашки с утра.

— А я думала о тебе весь день! У тебя глаза запоминаются сразу.

Молча смотрю на нее и спрашиваю:

— А сам я не запоминаюсь сразу?

— Запоминаешься.

Она стоит, касаясь моего лица своей челкой.

— Мне надо переодеть купальник. Подай мне пожалуйста халат, он в шкафу!

Оборачиваюсь с халатом в руке, она протягивает руку из ван­ной. Открываю дверь и вижу совершенно голую девушку. Я пря­чу халат за спину.

— Ну, ну что же ты, дашь мне халат?

— Зачем?

Смотрю в ее глаза и медленно приближаюсь. Я понимаю, что это был всего лишь трюк, небольшая хитрость, она сама это­го хотела… Подхожу к ней очень близко, но останавливаюсь, хочу прочесть по глазам характер и откровенно рассматриваю ее.

— Я замерзла, ну что же ты! Халат!

Протягиваю ей халат и вижу разочарование и легкую обиду в ее лице. Продолжения не будет. У меня нет желания.

— Ну, спасибо за кофе.

Я хочу выйти из ванной.

— Ты же не пил, какой кофе? Подожди, ну что же ты? Разве я тебя обидела? Посмотрим фильмы. Знаешь, такие, ну сам понимаешь.

Она включает видео и садится на кровать. А я ложусь на спину, подложив под голову руки. Мы насмотрелись фильмов до оду­рения, и врожденные инстинкты не заставили себя ждать. Она была готова почти на все, и мне больше ничего не надо было бы предпринимать. Но я встал и пошел к двери.

— А? — она прошла за мной к двери. — Ты что, уходишь?

Я повернулся к ней.

— Мы договаривались смотреть с тобой фильмы.

— Но! — она удивленно подняла брови.

— Только фильмы, — придержал я девушку за плечи.

Пожелал ей спокойной ночи и вышел в коридор.

Романтика нашей поездки позади. Мне сегодня двадцать пять лет. Это много или мало? Меня чествуют, и испекли торт. Я толь­ко что вернулся с моря, июль. Ида приехала от родственников, а мама самоотверженно пребывала с детьми и котом. Я загорел, и мои зубы кажутся белее снега на фоне загара. Рождение мое от­метили. Мы едем, мама захотела, чтобы я отвез ее домой.

— Миша, зайдем!

И мы медленно поднимаемся к маме. Я приблизительно угады­ваю тему предстоящего разговора.

— Михаил! — решительно начинает она.

— Мама!

Обнимаю ее за плечи и улыбаюсь изо всех сил. Я смотрю на нее своим самым лучшим взглядом.

— Ох, Мишка-Мишка, ты своими глазами сводишь всех женщин с ума. Ты.

— Все, буду ходить в солнцезащитных очках!

Мама вздыхает и смотрит в окно.

— Эти женщины, Миша, готовы ползти за тобой по пятам!

Мама качает головой. А я лежу на диване. И начинаю верить, что мы сами выбираем себе родителей, еще до рождения. Моя не­многословна, и мы уже все поняли, без долгих дискуссий. Мама спохватывается и гонит меня домой, пока не стемнело. Она шутя выталкивает меня в коридор и захлопывает за мной дверь. Ровно в ту же секунду появляется на верхней площадке Дина и спу­скается вниз. Она искренне удивляется, увидев меня.

— Какая встреча, Михаил! Здравствуй. Как настроение?

— Отличное.

Моя белозубая улыбка отсвечивает в сумерках подъезда, — об этом мне сообщает Дина.

— Миша, может, зайдешь в гости?

Но я не могу, мне надо идти. Или не хочу, что скорее всего, и я иду к машине. Мама наверняка смотрит в окно. Я не хочу домой, не хочу спать, я даже не пил в свой день рождения! Еду, куда глаза глядят, и, очнувшись, вижу перед собой дом Лены, но и к Лене в гости не хочу. Сижу в машине, курю в приоткрытое окно. Я за городом и не могу здесь никого встретить — это даже лучше.

Я начинаю думать, люблю ли я Иду. Не знаю, я просто при­вык к ней. Зато я люблю детей, я точно это знаю, я даже сейчас в темноте улыбаюсь, так как ясно вижу их перед собой. Мама сама нашла мне невесту, она привела к нам в дом Иду, дочку своей лучшей подруги, с которой они выросли. Вернее, Тама­ра сама привезла к нам Иду. Они оставили нас вместе, а потом мы просто стали жить дальше, потому что Ида ждала Сару и Патрика, двойняшек. Мне было двадцать лет, я только что при­шел из армии, а Иде двадцать три. Мы вместе уже пять лет. Вот такая арифметика. Наверняка мама терзается, ну теперь-то я ее понимаю. Каждый сам должен строить свою жизнь и семью. Ты сам должен выбирать, с кем жить, и куда тебя тянет. Куда меня тянет, я сам еще не знаю.

Дома Ида встретила меня с распухшим носом и красными от рева глазами.

— Ида, что с тобой?

Я обнимаю ее крепко, всматриваюсь в ее глаза.

— Что с тобой?

Она хлюпает носом и долго не может произнести ни слова.

— Миша, у меня не будет больше детей, я не могу больше иметь детей, не могу забеременеть, не мо-гу-у-у!

Ида снова плачет, размазывая по щекам слезы.

— Ида! Какие дети? — я подхватываю ее на руки и несу в спаль­ню. Уложив на кровать, осыпаю ее лицо и руки поцелуями.

— Ну и что. Хватит нам двоих. Во! — приставляю ребро ла­дони к горлу. — Ты просто устала, поехали на море! В санаторий! Куда хочешь! Сколько ты будешь добиваться этого? Что за идея, Ида, все эти годы с ребенком? Вот пойми женщину!

Она постепенно успокаивается и затихает в моих объятьях…

Саня расстроен: у него сегодня не клеится работа — через каждые двадцать минут он бежит звонить Жанне. Он упрашивает ее, умоляет о чем-то, наверное, простить его, как всегда. Я лежу на сиденье от авто и наблюдаю за Сашкой. Он мелькает в открытом окне конторы, я слы­шу обрывки разговора. Он переменился в лице и сам не свой. Он нас не видит и не слышит, совсем пропал парень. Я смотрю в небо (у нас обеденный перерыв) и жую спичку. «Интересно, — думаю, — если бы мне вот так вот влюбиться сдуру, как Сашка! Что бы стало со мной?». Я усмехаюсь и никак не могу себе этого представить.

— Степаныч, — говорю, — отпусти ты его домой, он все равно сегодня не врубается в работу.

— Пожалуй.

Степаныч подходит к окну конторы и что-то бубнит Сане. Саня срывается с места в карьер.

— Ох-хо-хо, — Степаныч скребет затылок и надвигает кепку на глаза. — Во жизнь, а Мишка, ты-то не страдаешь?

— Да не могу вот никак!

— Ага, жди, будет он страдать! — Герман выходит с бутылкой газировки.

— А не зацепило, знать, тебя, Миша. Не знаешь ты любовь-то. А как встретишь — и пропал паря, вот такая она, слышь. Ну пошли работать, хватит трепаться-то.

Весь рабочий день я думал про любовь, аж самому надоело. Наутро, едва приехал на работу, — к Степанычу.

— Расскажи про свою любовь, Степаныч! Что за любовь?

— Ну, в перерыве, дай вспомнить самому, да не смейтесь вы, я помню, помню я все. Как вчера это было. Эх, — вздохнул Степаныч. — Нас пареньков всех собрали, значит, на призывном пун­кте. Стоим мы, построились и ждем, что нам скомандуют. А тут народ. И девчонки две стоят в сторонке, ждут кого-то, или что. Оказалось, она пришла за компанию; парня подружка провожа­ла в армию. Я как увидел ее — в груди сразу ёкнуло что-то, как током ударило. Моя она, ну понимаешь, как родная, что ли! Ху­денькая такая, волосы вроде темные, а светлые завитки у лба, и в косу заплетенные. Она меня тоже заметила. И вот смотрим мы друг на друга, а не решаемся заговорить. И не знаем ни имени, ничего. Помню все до мелочей, вот ведь памятно как. Платьишко на ней такое рябенькое, серенькое, с воротником, на пуговках. И босоножки на каблучке, белые. Они прошли мимо, к парню тому поближе, тут мы и разглядели получше друг друга, и она смотрит на меня во все глаза, но тут же опускает их, как встретимся взгля­дом. Тут команду подали, и пошли мы потихоньку садиться по вагонам. Я набрался храбрости и крикнул ей, что Андрей я. Она откликнулась, а имя не расслышал. Она махала мне, а я ей. Так и уехал в армию.

— Ну а дальше что, Степаныч?

— А что дальше. Да разве расскажешь всю свою жизнь, ре­бята, за обеденный перерыв. А потом нашел я паренька того, которого они провожали, попали мы с ним в часть вместе. Ну и узнал через его подружку и имя ее, и адрес. И завязалась между нами переписка. В армии для солдата письмо лучше любого по­дарка. А отслужил — ехал домой и все думал, как встретимся, и что дальше будет. Вдруг все попеременилось уже, и, может, стала она совсем другая. Волновался очень сильно. А из вагона спры­гнул — она бежит ко мне, и мы с ней лицом к лицу встали и не можем слова сказать. Смотрим в глаза друг другу, а сердце коло­тится, думал, выскочит из груди. Потом она спохватилась: «Ан­дрей, твой автобус уходит». А мне еще надо было ехать домой. Ну так все получилось, уехал я дальше и пообещал вернуться. Пожали друг другу руки, и все.

— Дома все по-старому. А я хожу и думаю про любовь: какая она и как такое может быть, что годами не отпускает. Курю на балконе и смотрю вдаль, там речка бежит. Зелено, и птицы поют с самого раннего утра. Самая пора влю­биться. Умываюсь несколько раз за день, жарко. Солнце печет. Бабье лето. Гляжу в зеркало, себе в глаза. Разве это любовь, когда любая идет с тобой, куда хочешь. А сам я разве не иду? Как там говорят? Дают — бери, бьют — беги. Я не бегу, если бьют, а если дают — беру, что ж мне, отказываться, что ли. Не беру же я все подряд, какая-то искра проскакивает, и все!

Смотрю на Иду, она готовит и бегает от стола к плите.

— Ида, вечером пойдем в ресторан поужинаем? Дети у мамы.

— Я выхожу на работу завтра, Миша.

— Ну хорошо, выходишь так выходишь.

Я обнимаю ее сзади за плечи, целую в шею.

— Хочу лечь пораньше, — говорит Ида.

Открываю окно, ветер свежий, хорошо. Одеваюсь и ухожу на улицу. У меня нет точного плана, сажусь в машину и еду к Ан­тону в качалку. Народу в тренировочном зале море.

— Привет, Миша!

Антон инструктирует женщин, обтирается и бросает полотен­це. Мы садимся на низкие скамейки, Антон пьет из стеклянной бутылки воду.

— Слушай, Миша, все, поздравь! Я, кажется, женюсь.

— Ну? Поздравляю! Ты самый последний из нас, кстати.

— А что не спросишь, кто она?

— Ну если хочешь, кто она? — повторяю за Антоном.

— А во-о-он, смотри, та, в синих трениках на беговой дорожке. Ну, давай подойдем, я хочу ее показать тебе, идем!

Я нехотя поднимаюсь вслед за ним. Девушка сошла с дорожки и обмахивалась полотенцем.

— А вот мой друг Михаил, а это Лариса.

Она повернулась в мою сторону и кивнула. Я приветливо улыбнулся. Лариса сжала губы в тонкую ниточку и вытащила по­лотенце из сумки. Девушка обычная, из тех, что сразу не запо­минаются. Слишком серьезный вид, из очень «правильных». Тут, наверное, еще много разных тонкостей надо знать, чем-то ведь она его взяла.

— Она в душ, пойдем посидим еще.

Понимаю, Антону не терпится услышать мои комментарии.

— Ну как? Она тебе понравилась?

Я конечно не задумывался над этим.

— Антон, главное, что ты сам в восторге.

— Спрашиваешь. Да я за красотой не гонюсь, Миша, понима­ешь, главное душа и все такое, чтобы проще.

При этих словах мои брови невольно поползли вверх. Как раз простоты я тут и не увидел. Обычно первое впечатление самое правильное, ну ладно, допустим, я ошибся.

— Тогда только остается пожелать вам счастья.

— Слушай Мишка, да я к красивой не смог бы подойти навер­ное, ни за что. Я тут-то сам не знаю как вышло.

— Да ладно, ну кто, как не ты, заслуживает счастья, Антон, — я хлопаю его по плечу. — Ладно, пойду я.

— А ты что, в зал не идешь?

— Не сегодня.

Я поднимаюсь со скамейки.

— Миша, давай ко мне свидетелем! — предлагает Ан­тон с радостным выражением лица.

— Ты посоветуйся сначала с Ларисой, а за мной дело не станет.

Как на улице легко, ветер такой приятный, я подставляю лицо ветру и солнцу, прикрываю глаза и набираю полные лег­кие воздуха. Стою и думаю — Антошка, как никто, заслужи­вает счастья. Простой и наивный, он и в школе такой же был. Может сложится у него все как надо. Лариса мне не понрави­лась, но я-то на ней не женюсь, а это главное, и мне стало весе­ло. Я сел в машину и покатил навстречу разыгравшемуся ветру и порозовевшим солнечным лучам, которые уже скрывались за горизонтом. Погонял на большой скорости за городом и поехал до­мой. На обочине увидел Луизу, усиленно махавшую мне рукой, притормозил. Она запрыгнула в машину.

— Поговорим?

— Такси ловишь?

Я отъехал в сторону и заглушил мотор.

— Миша, я хочу тебе сделать подарок.

Удивленно поднимаю брови.

— Хочу подарить тебе телефон.

— Н-е-е-е-т! — засмеялся я.

— Я не могу тебя разыскать никогда, нигде, и никакой связи! Ты хочешь, чтобы я сошла с ума? Я соскучилась, сильно, очень сильно. — Она замолчала и стала разглядывать меня так, будто не видела вечность.

— Где твоя машина, Луиза?

— Дома, она сломалась, я не знаю что с ней, — отмахнулась Луиза, давая понять, что ей сейчас не до машины. — А тебя не было в «Сервисе!». Миша, поедем ко мне, я прошу тебя, ты совсем забыл меня. Я никому не говорила таких слов…

Луиза не хочет слушать возражений. Она еще никогда не говорила так отчаянно. Я уверен, она сейчас не поймет никаких слов. Молча разворачиваю машину, и мы едем к Луизе. Во дворе к ее машине ставлю свою, и мы идем в дом. Она не дает мне зайти, обнимает у вход­ной двери и никак не может попасть ключом в замочную скважину. Пришлось взять ключ у нее из рук и открыть дверь. Луиза тут же за­крывается на все замки, зашторивает окна и опускает каминную решетку, чтобы я не исчез и не вылетел в трубу. Я сажусь в кресло и смотрю на нее. Она в полном порядке, как всегда, вся с иголочки. Одевается она изысканно и со вкусом. Я не знаю, сколько ей лет, мне безразличен возраст, я вижу женщину и ее горящие глаза. Сколько страсти в одиноких женщинах! «Но страсть исчезает в рутине семей­ных будней», — проносится в моей голове, я стал много думать. Луиза снимает с меня рубашку и садится на подлокотник кресла.

— Миша, — она шепчет мне горячо в самое ухо, — приходи в любое время, ну хотя бы несколько раз в месяц.

Я обнимаю ее и начинаю раздевать, она любит, как я это де­лаю, зубами расстегиваю ее пуговицы, и за каждой снятой ве­щичкой следует поцелуй. Она поддается легко, и желаний в ней до краев. Она меня заводит, я уже на автомате, а руки сами все знают, и тело тоже. Я в полной боевой готовности, и теперь ни­что не способно меня остановить. Время исчезает, как цель с радаров в бермудском треугольнике. У каждой женщины есть такой треугольник.

Опять меня не было дома, я вкалываю. И сегодня после рабо­ты, только поздно вечером, попаду наконец домой, надеюсь. Нет, даже твердо уверен в этом. Я иду мыться и смотрю на время: уже двадцать два часа, пора. Машина моя заводится с пол-оборота, и я еду по вечернему городу. Паркуюсь и поднимаюсь медленно по лестнице, осторожно открываю своим ключом дверь — и я дома. В квартире тихо, все спят. Прохожу в зал и ложусь на диван. Меня нет, я проваливаюсь в сон. Рано утром меня будит Ида: они опаз­дывают, и я везу всех по местам: детский сад, работа Иды. На ав­томате еду домой и снова падаю спать.

Всю неделю мы пашем до двадцати двух и даже не травим бай­ки, у нас на это нет времени. Наступила осень, и весь город вер­нулся после отпусков.

Мне Степаныч дает задание, и я с утра еду в богатый особняк посмотреть машину.

Подгоняю к воротам особняка с автоматическим подъемни­ком, охранником и видеонаблюдением. Охранник говорит с хо­зяином и поднимает ворота, заезжаю во двор. Парковая зона, осенние цветы, фонтанчики, ухоженные аллеи — симпатично.

Меня приглашают в дом. Сижу на мягком диване, жду хозяина. Со второго этажа по витой вычурной лестнице спускается дама в шикарном халатике: белоснежный мех, золото, какие-то невесо­мые перышки — ножка при каждом шаге оголяется выше колена.

Даму напрягает, что я сижу, развалившись на диване.

— Вы кто? — спрашивает, я так понимаю, хозяйка особня­ка, дернув бровью и презрительно надув губки. Встаю и пред­ставляюсь:

— «Сервис для вашего авто».

Дама кривит губки и подходит ко мне ближе. Она смотрит уже не так сурово и даже с интересом.

— А вы давно там работаете?

— Сколько себя помню, — улыбаюсь я, и дама слегка тоже.

— А сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Хм-м, — дама что-то прикидывает в голове. — Будешь приез­жать лично ко мне, мою машину посмотреть можно в нашем гараже.

Дама садится в кресло, и халат распахивается полностью. Я вижу прозрачные тонкие трусики и даже золотистый шарик на пупке. Она не очень то спешит запахнуть халатик.

— А ты не из робких, ты все увидел? — спрашивает она с улыбкой и блеском в глазах, какой бывает у женщин за пять минут до измены.

— Почти! — я сажусь на диван, расставив колени и скрестив руки на груди.

— Такого ты не видел даже во сне.

Она смотрит на меня свысока, покачивая ножкой. «Во сне точ­но», — думаю я. Ей, видимо, очень скучно.

В холл входит пожилой мужчина, дама успевает запахнуть ха­латик и прячет ручки в рукава. Он подходит ко мне, и мы дого­вариваемся об условиях починки машины, оплате и о времени работы. Мы идем к выходу.

— Вы приезжайте к нам, моя жена всегда дома, а я с утра всегда занят. Возникнут вопросы — вот мой телефон, или говорите пря­мо с женой. Ее кабинет на втором этаже.

— Простите, я не привык договариваться с замужними женщинами.

— Ну хорошо, — мужчина улыбается. — Вечерами я иногда дома, звоните.

Он подал мне визитку.

Гараж добротный, я осмотрел машину — работы на пару дней. Пусть Степаныч сам едет. Вышел и махнул охраннику, чтобы открывал ворота.

На работе посвободней, сегодня разгребли основные заказы. Сидим пьем кофе да чай, Степаныч травит байки, они с Ильей до­мино раскладывают на столе. Я лежу на диванчике, закрыв глаза и закинув руки за голову, кемарю.

Слышим, как подъехала машина

— Мишка, к тебе дама на белой «Ауди».

Герман открыл окно:

— Вы подождите! — крикнул он.

Вставать мне совсем не хочется, я сел, потянулся и вышел на улицу.

Луиза приехала поменять масло. Она не отходит от меня ни на шаг и, «нечаянно» прижимается ко мне то бедром, то грудью, натыкаясь на мое тело, как на невидимые препятствия.

— Луиза, ну в чем дело? — я мазнул ей по носу пальцем. — Я поменял масло, можешь ехать.

Она смотрит на меня молча, умоляющим взглядом.

— Лу-и-за, — говорю по слогам, полушепотом, — я так понял, ты не хочешь больше меня увидеть никогда.

— Я поняла! — поспешно отвечает она, садится в машину и уезжает.

— Красивая дамочка, — Герман свистит. — Везет Мишке, все клиентки липнут именно к нему, а, Михаил?

— Да брось ты.

Мой сон пропал, налью лучше горячего чаю.

— Ну чем ты их берешь, Мишка? — допытывает Герман.

— Тем же, чем и ты! Чем мужики берут женщин! — откровенно смеюсь я.

Мужики тоже от души хохочут.

— Вон у Степаныча какая краля, а, Степаныч? Расскажи Герма­ну, пусть обзавидуется, — вспоминаю я.

— Что, почему не знаю? — Герман садится за стол, он весь внимание.

— Какая такая краля? — Степаныч продумывает ход в домино и опускает костяшку на стол.

— А особняк! — напоминаю я.

— А, эта? Да-а-а-а! — смеется Степаныч.

— Да не томите вы, ну! — Герман нависает над столом.

— Ага, это знаешь, как в сказке про двенадцать месяцев. Хочу, говорит, подснежники зимой.

Степаныч покрутил растопыренными пальцами веером, и все дружно грохнули от смеха, даже Илья и Саня смеялись до слез.

— А эт она на тебя Миха глаз положила, где говорит тут ма­стер приходил, а подать грит мне мастера, растуды его в качель. А я стою, глазами хлопаю, тебя, слышь Мишка, выручаю. Не могу знать ваше высокоблагородие, глазами вертеля нарезаю, — заливает Степаныч, а нас всех смех пробирает, сил нет.

— Ноги, слышь, подкашиваются, в зобу дыханье сперло, чуть не рухнул навзничь, где стоял. Это он! — Степаныч тычет в меня пальцем, — удружил.

— Хорош Степаныч травить, лицо клинит смеяться, — пыта­юсь говорить сквозь смех.

— Ага, хорош, сам сбрендил, подкинул мне сюрпрайз!

— А не ты меня в особняк послал?

— Слышь Мишка, давай с утреца в особняк по заказу!

— Ну, ты у нас парень представительный — и рост, и улыбка, и юмор. Лицо фирмы! Мишка, тебя куда ни пошлешь — гаранти­рован успех!

Под самый мощный хохот появилась в проеме двери Жанна.

— Ничего вы ржете, как жеребцы, аж на всю округу слышно! К вам что тут, Задорнов приезжал с Петросяном?

Саня поднялся и пошел мыться. А я на улицу покурить, Жанна следом.

— Как живешь, Миша? Наверное отлично?

Я кивнул и стряхнул пепел в урну.

— Скучно мне, Миша! Слышишь, скучно мне с Сашкой, устала от его пресмыкательства. Не мужик, тряпка. Скажи что-нибудь, ну что ты молчишь? Хоть бы ты обратил на меня внимание, я бы за тобой бегом побежала.

Я докуриваю. Бежит Саня.

— Ну где ты там, Саша, а то Миша мне тут такое предлагает! — Жанна картинно закатывает глаза и поправляет прическу.

Я усмехаюсь, Саня жмет мне руку и догоняет Жанну.

Потягиваюсь, сильно зажмуриваю несколько раз глаза и иду мыться, пора домой. Завтра в качалку! Организм требует разминки.

— Видал? — кричит Герман в душе. — Как она Сашку вы­муштровала, бегом на полусогнутых.

Герман смачно сплевывает и смывает пену с головы.

— Тебя это задевает? В том и прикол, Герман — каждому свое!

— Чтоб я вот так, да не в жизнь!

— Не зарекайся, Герман — шучу я.

— Ты что! Я-то себя знаю! Ты посоветуй Сане, как надо с жен­щинами, Мишка, ну как себя держать, что ли.

— У-у-у последнее дело это, советы. Ты свою жизнь устраивай и разберись в ней, советы оставь при себе.

— А может ты и прав.

По домам.

С утра еду в качалку, выходные. Осень вступила в свои права, дождь моросит. Он, видимо, зарядил надолго, небо серое до самого горизонта.

Включаю музыку, веселее. Закуриваю — вообще хорошо.

В тренажерном зале полно народу.

— Антон, привет! Держи пять. Ты что такой пасмурный, как на улице небо?

— Да! — Антон машет рукой.

Идем с ним на снаряды. Два часа тренируюсь, душ, бассейн. Сидим на низенькой длинной лавке, их здесь много вдоль стен. Антон молчит и трясет ногой.

— Ты что! — я хлопаю его по плечу. — Когда свадьба, пробле­мы с подготовкой? Может, помочь чем?

— Да свадьба уже была Миша.

— Уже? Ну тогда поздравляю, — улыбаюсь от всей души.

— Лариса сама решила, кого пригласить, и со свидетелями тоже, да, — он глубоко вздохнул и махнул рукой снова.

— Загс это место, где последний раз спрашивают согласие мужчины! — шучу я. Что ты, ну! Ну решила и решила.

— Да перед ребятами, перед вами неудобно, я не так все это себе представлял, думал вас всех позову, а ты свидетелем чтоб.

— Да брось ты, какая разница, главное — все, семья теперь, как ты и хотел, и мама радовалась, ты же сам говорил.

— Ну да.

— Ну я покатил, Антон!

— Ты приезжай, слышь, Михаил.

— Само собой.

И я иду на парковку. Припустил ливень, бежать к машине нео­хота, и я успеваю изрядно промокнуть.

Добираюсь домой, открываю дверь, с меня бежит вода: с одеж­ды, с волос, по лицу.

— Миша!

Ида с полотенцем спешит ко мне и сушит мои волосы, начинает целовать, собирая губами капли с моего лица.

— Я наберу ванну, — говорит она. Слышу плеск льющейся воды, снимаю в прихожей мокрую одежду.

— Ну вот, — говорит Ида, — иди.

Я подхватываю ее на руки, несу и опускаю прямо в одежде в ван­ну, она смеется и пищит, теперь я снимаю мокрую одежду с нее.

— Миша, Миш, подожди.

Она отталкивает мои руки и пытается дотянуться до полотен­ца. Я сбрасываю с себя оставшуюся одежду и делаю вид, что ны­ряю с разбега в ванну.

— Мишка, ты что, — Ида хохочет.

Я «ныряю» к ней. Вода в джакузи забурлила ключом, я вклю­чил массажные фонтанчики, глажу ее ноги и всячески ее достаю. Ида улыбается и качает головой. Лью разную пену для ванн и развожу мыльные пузыри. Я моюсь сегодня уже третий раз.

Мы выкручиваем одежду и полотенца, и я несу Иду в по­стель. У меня после качалки ноют плечи, но я выдержу, я себя знаю. Сейчас войду в крутой вираж и… Я целую ей руки и пле­чи, ласкаю ее так нежно и долго, что она начинает дышать с ти­хим стоном, закрывает глаза и становится горячей, как песок в раскаленной пустыне.

Глава 3

Воскресенье. С утра мы пьем чай и едем за детьми к маме. Мама счастлива, что мы приехали вместе, она радуется и шутит. Они даже переглядываются с Идой, странно. Я все вижу, они что-то замышляют.

— А мы делали уроки с бабой, — хвастается Сара и несет мне тетрадки. — Вот!

Я ложусь на пол, на мягкий белый палас, и дети наваливаются, наседают на меня.

— Во-о-от, палочки, — Сара тычет пальчиком в кривулины.

— У тебя палочки кривые, они танцуют у тебя, а? — смеюсь я. — Смотри, ну смотри.

— Да-а-а! — Сара откидывает волосы со лба и тоже хохочет вместе со мной. Патрик играет, гудит и водит по мне машину.

— Миша, пора научить Павлика выговаривать свое имя, ну что вы его превратили в Патрика.

— Мама, ну он сам назвался и ревел, если мы убеждали его что он Павлик. А кто его учил упорно букве «Р», не ты?

— Ну я, — мама пожимает плечами.

— Ну вот, попалась с поличным, да научится, мам, всему свое время.

Раздается звонок в дверь, и я слышу г