автордың кітабын онлайн тегін оқу Кастинг. Инициация Персефоны
Владимир Буров
Кастинг
Инициация Персефоны
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Владимир Буров, 2017
Магия здесь есть. Магию не замечают и в Повестях Белкина Пушкина. Почему ее не видно? Потому что магия — это сам Homo Sapiens, в нем она, в первую очередь, скрыта. Ибо и всё, что здесь почти происходит, — это инициация, а просто по-простому — набор актеров на роли в фильме про магию, которой в кино, конечно, чуть меньше, чем в самой жизни, но тоже хватает, хватает. Сама Персефона — дочь известного всем бессмертного Зевса, скрывавшегося на Земле, как объяснил Пушкин, под именем Самсона Вырина.
18+
ISBN 978-5-4485-6470-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Кастинг
- Часть первая
- Глава 1
- Чистые или Патриаршие?
- Глава 2
- Продолжение
- Глава 3
- Продолжение
- Глава 4
- Заказ на закупку глазированных сырков получили Тетя и Мотя
- Глава 5
- Фёкла закупила глазированные чистым шоколадом сырки по завышенной скидке
- Глава 6
- Ван Гог
- Глава 7
- Поиск Нотхауса, но виолончелиста
- Глава 8
- Продолжение
- Глава 9
- Москва, а далее попрашу без пересадки
- Глава 10
- Вербовка и транспортное средство
- Глава 11
- Поиск Дартаньяна
- Глава 12
- Кастинг на кнутобойца и начальника Тайной стражи
- Глава 13
- Глава 14
- Глава 15
- Глава 16
- Глава 17
- Глава 18
- Глава 19
- Глава 20
- Глава 21
- Глава 22
- Глава 23
- Глава 24
- Глава 25
- Глава 26
- Глава 27
- Глава 28
- Глава 29
- Глава 30
- Глава 31
- Глава 32
- Глава 33
- Глава 34
- Глава 35
- Глава 36
- Глава 37
- Глава 38
- Глава 39
- Глава 40
- Глава 41
- Глава 1
Эпиграфы
The world is my oyster
В мире много разных возможностей.
Вильям Шекспир
Мы говорим на разных языках, и
вещи, о которых мы говорим,
от этого:
— Меняются!
Почти по Михаилу Булгакову
Часть первая
Глава 1
Чистые или Патриаршие?
Смысл только один:
— После смерти:
— Всё только начинается. — Из чего следует, что гробовщик Адриян Прохоров не только чуть не проспал похороны купчихи Трюхиной, но, что еще важнее:
— Полностью проспал свои собственные похороны, — и очутился на том свете, как будто просто так:
— Взял и пришел, — ибо:
— А хоронить-то некому, если гробовщик сам умер раньше времени. — Более того, раньше даже своих похорон.
Так бывает? Очевидно, что да, если Пушкин послал нам уведомление об этом. О чем? О том, что живем мы, как и Германн в:
— Семнадцатому нумере Обуховской больницы.
Только не надо категорически путать ее с сумасшедшим домом, ибо переводится это место, Земля, как место, где:
— Проходит Их — Хомо Сапиенсов — Ини-ци-а-ци-я-я-я.
Ну, и значится, видим, как на бульваре мечутся двое в поисках чего-нибудь холодненького.
— Пиво есть?
— Пиво теплое.
— Но без хлорки?
— Хлорка перебивается пивом, поэтому узнать нельзя. Тем более, пиво только в бутылках.
— Почему?
— Вам надо разбавленное, что ли?
— Не хотелось бы.
— Есть пару бутылок чешского. В холодильнике.
— Давайте!
— Вы хотя бы слышали когда-нибудь, скока такое пиво стоит?
— Ну, две цены, наверное, — сказал один.
— Много, я считаю, полторы достаточно, — сказал второй.
— Если денег мало, берите одну в виде холодной, другую, как теплую.
— Нет, нет, в такую жару теплое не пьют, — сказал первый, которого звали ММ — Михаил Маленький.
— Тем более, если я буду пить холодное, он, естественно теплое не захочет, — сказал второй, его звали Германн Майор.
Вот именно так Германн — с двумя НН, как в Пиковой Даме, что должно, видимо, было означать такую степень серьезности, что, нет:
— Не обязательно с ума сойду на 101 километр или в Кащенко, а:
— Трагедия произойдет обязательно. — Как в данном случае:
— Даже из-за пива, — если оно недостаточно комфортабельно охлаждено.
Майор — потому что любимой его фразой, с которой он начинал каждое свое выступление на заседаниях Союза была:
— Зажирели вы здесь, на вольном-то поселении. — И иногда добавлял, если был очень рассержен:
— А Зона не далеко, — и некоторые особо чувствительные дамочки действительно падали в обморок. — И тогда он мрачно добавлял — это было, правда, когда он был председателем Союза — что бывало не каждый год:
— Держать строй!
И это всё несмотря на то, что фамилия Майор — была настоящая.
— А эта, как ее, знаменитая апельсиновая-то есть хоть? — спросил он.
— Была, — ответила буфетчица, — да кончилась.
— Давно?
— Лет тридцать назад, кажется. Теперь тоже есть, но тока фанта.
— Нет, она слишком сладкая, а у меня подозревают диабет.
— Что значит, подозревают? Взяли бы да проверили.
— Боюсь. И знаете почему? Боюсь тогда в Берендей не пустят.
— Кто? — испугался даже Михаил.
— Диабет.
— Действительно, вдруг его на самом деле нет.
— Ну, вы выбрали что-нибудь, а то я сама хочу пойти выпить кофе.
— Может быть, и нам кофе? — спросил Михаил.
— Оно хотя бы с пенкой? — спросил Майор.
— Кофеварка немецкая, — ответила барменша, — Эрика Краузе.
— Эрика? Чё-то не слышал, — сказал Германн Майор, — а ты? — он хлопнул по плечу напарника.
Правда, напарниками они не были, а так приняла решение барменша. И выразила свою мысль фигурально:
— На дело собрались?
— Естественно, — только и мог ответить Миша, у которого ноги были не то, что коротковаты, но было бы лучше, как часто думал он:
— Если бы они могли вытянуть его рост со 175-ти до 185-ти санти. — Другие не особенно жалуются и на 165, даже на 160, а тут, действительно закономерно:
— Очень надо 185. — Нет, тянут уже, но где? Неизвестно. Тем более известно, что надо для этого дела ломать прежние нохги:
— Обязательно. — Не хотелось бы лишаться того, что есть во имя того, что хочется. А с другой стороны, так могут и признать:
— За чужого сына. — А без родословной, может статься:
— И посмеяться, как следует не разрешат.
А так надо чего-то вот так уж, позарез, побежал на коленках к президенту, да и лбом в окружающий газон мрамор:
— Мол, ничего не боюсь, а лоб расшибу, если надо.
Дайте только пятикомнатную на Кой Кого, и семь гектар, как у Поз на Рижском шоссе. Впрочем, а сколько у Любви Усп? Может и мне столько же попросить? Кусты, любовь, деревня, праздность, сирень — я предан вам душой, всегда я рад замерить разность между смородиной и мной. Клубника — вечная подруга народа местного, как знать:
— Приду с ней утром, а ты ишшо ванну — на четвертом этаже:
— С картошкой будешь принимать.
— Какое дело?
— Вот? — слегка поперхнулся Миша толстой пенкой.
— Я грю, может и меня с собой возьмете? — спросила буфетчица.
— Ты, чё, в натуре, Сонька Золотая Ручка, что ли? — мрачно осведомился Майор.
— Та не, я ар… я ар…
— Не можешь выговорить? — тоже приготовился к худшему Михаил.
— В армию хочешь? — Германн осмотрел ее с головы до ног и обратно, заглянув даже за прилавок, где они были — чуть выше колен. — Скромно.
— Что? — спросила она уже совсем робко.
— Юбку подними, — сказал Миша.
— Не совсем, не совсем, — придержал ее Германн, — и так хорошо уже видно:
— Их есть у меня.
— У тебя? — не понял Михаил.
— Надо загадать желание — кому повет, тот и возьмет.
— Может не надо торопиться, — сказала девушка.
— Почему?
— Вы не знаете, чего я хочу.
— Ты не сказала?
— Пока нет.
— Мне послышалось было:
— Артисткой хочу быть!
— Прошу прощения, но нет, ибо вижу: я не Мэрилин Монро.
— Почему это видно? — спросил Миша.
— Волосы не те, не блондэ.
— Это вер-на-а, — согласился Германн.
— Но я могу петь.
Пришлось заводить Эрику Краузе в следующий раз — у ребят дрогнули руки, они фыркнули, как лошади, понявшие, что у хозяина осталось мало денег, и опять будет просить подыскать ему богатую невесту.
— Петь все могут, — наконец подытожил Миша, — опять начиная вторую чашку с толстой пенки.
— Да?
— Разумеется, — поддержал разговори Майор.
— Что мне тогда делать? — спросила она, и добавила: — Если предположить, что мне уже надоело поить пивом, теплой апельсиновой, и хорошим кофе с полутора сантиметровой очень вкусной пенкой разных оболтусов и обалдуев? Кстати, — добавила она, — к вам, я вижу, это не относится: вид не только приличный, но и очень, очень умный.
Третий раз кофе наливать не пришлось, но было близко к этому, ибо Миша все-таки выронил чашку, и попросил:
— Ту бутылку, которая холодная, — я заплачу вдвойне, и если возможно, рублями, курс опять подняли, не стал менять доллары.
Майор удержал, но маленькое пятнышко все же царапнулся лацкан его пиджака.
— Простим ее? — сказал Миша.
— Ладно, но и вы к нам, в том смысле, что извиняйте: не часто люди, вот так прямо в лицо говорят правду — разволновались.
Сейчас у нас дело, — продолжил Германн, — а чуть позже мы опять подойдем, но вы к этому времени подготовьте, уж сделайте милость:
— Всю программу сразу.
— В каком смысле?
— В том смысле разъяснил Михаил, — что и литературу, и басню, и песню.
— Простите, первое, что было? Я запишу, если вы не против. Первое — это литература? В каком, простите, смысле?
— Напишите э литл эссе.
— А! понятненько, басня — это про лису — знаю, песня про Вэ тоже знаю. Чапайте пока до вашего делу, а я сейчас быстренько всё изготовлю.
— Точно тебе говорю, — когда они двинулись по аллее сказал один, — купит бутылку Камю, а потом лучше сюда не ходи — замучает требованиями: когда, да будет ли толк?
— Надо самим купить ей что-то хорошее, и будет всегда держать для нас холодное пиво, и горячую кофе.
— Горячую?
— А что, уже можно и так.
— Можно, если иметь в виду чашку, а не ее кофе.
— Ты отстал от жизни Верли-Ока. — Но время приблизилось к двенадцати, и они сосредоточились.
Медиум:
— Гена Хаз даже в этом — приличном — возрасте ходил на Красную Площадь подрабатывать Брежневым — очень похож.
— Никого. Почему?
— Ты думал, они придут заранее?
— Они? Нет, я думаю, он будет один.
— В общем так, я буду с ним разговаривать, а ты рыскай глазами по сторонам, но не подавай вида, что заметил.
— Заметил, что?
— Ты забыл? Он точно будет не один, как минимум двое будут на хвосте, но в незаметном виде.
— Ну, окей, я постараюсь их узнать. Хотя — не поворачивайся — у нас, в том смысле, что у тебя за спиной, а вижу так, невооруженным взглядом именно двое уже сфотографировались.
— Но это бабы, — сказал Миша.
— Откуда знаешь?
— Шанелью номер пять потянуло.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
— А никогда не может быть никогда, потому что уже:
— Было, было, было.
— Кстати, ты бинокль с собой не взял?
— Зачем?
— Мы не договаривались?
— Подожди, я сейчас повернусь, и увижу их и без бинокля, а чтобы никто ничего не заметил, ты поворачивайся вместе со мной.
— Там нет ничего интересного
— Будешь смотреть на Чистые Пруды.
— Это скушно, но ладно, посмотрю.
Почти сразу Майор негромко рявкнул:
— Я их узнал.
— Не может быть! — тоже тявкнул от волнения Миша Маленький.
— Точно тебе говорю, это…
— Подожди, теперь я скажу.
— Не надо.
— Почему?
— Ты ничего не можешь видеть в прудах.
— Нет, вижу, вышел водолаз. И мне понятно: информация не просто просочилась в массы, а хлещет ручьем, как в самом начале утопления Титаника.
— Кто-то проболтался, но кто, если предположить, как и раньше:
— Никто ничего не знал.
— Я никому ничего не говорил.
— Я — само собой. Ну, хорошо, говори, кто там?
— Это Тетя и Мотя, их недавно выгнали с теле.
— Когда недавно, давно уже. Говорят, работают контролерами на входной двери в Нанокорпорацию.
— Скорее всего, только числятся, а работает кто-то другой.
— Тогда понятно: от нечего делать есть время, чтобы узнать важную информацию об этой нетрадиционной встрече. Но баб сюда не берут, чего им надо?
— Может, случайно здесь прогуливаются, зашли на пенку с кофе к Эрике?
— Так не бывает.
Они стали оба смотреть на Тетю и Мотю, и поняли, что они, да, дефилируют, но, как сказал Майор:
— Не сюда.
— Тут только два варианта, — сказал Михаил: — Или место встречи всё-таки, наконец, удалось изменить, или.
— Или — я доскажу — своим ложным маневром дамы хотят сманить нас с насиженного места, куда мы пришли первыми.
— Как выбрать?
Подумать они не успели, так как водолаз, на которого они больше не смотрели — думали или утопленников ищет, или рыбу ловит стрелами, а это отношения к делу не имеет — хлопнул их огромными лапами по плечам, но тут же мягко добавил:
— Заждались, голубчики?! — и склонил с высоты своего почти двухметрового роста — 194—196 — чуть улыбнувшееся лицо.
Германн Майор взялся за сердце, как его тезка в Пиковой Даме, когда проиграл всё, что было нажито трудом всех предшествующих поколений, и понял, что:
— Придется идти в киллеры, ибо нигде больше хорошо не платят обычному человеку — Хомо, так сказать:
— Вулгарис. — Конечно, каждому хочется собирать бабочек и разговаривать с лютиками на своих семи гектарах, как некоторые, но информейшен о такой ситуэйшен — не доходит до нас сиськи-миськи, что значит:
— Никогда не известно, когда она появится в природе и обществе, чтобы успеть первому схватить за ее тонкий-тонкий мыший хвост.
А Миша только присел, и так, на полусогнутых приготовился бежать, надеясь, что все примут это бегство за шутку. Нет, страх был — не скрою — но не один, а напополам с тем, что называется:
— Ему и больно, и смешно, — когда одна из трех жен просит повысить плату за алименты. — Ибо:
— С одной стороны:
— Рабо-о-отать-ь на-а-адо-о, а с другой стороны, появилась надежда, что, наконец-то, будет, как это и написано:
— Сами, сами всё дадут, — а если и догонят, то ноутбук на перевод бабла в оффшор, уж будет навострен. А если нет, то хоть на Титаник, но сяду, чтобы — если уже не удалось письмо послать — самому оказаться:
— Далеко от берега.
— Вот Вы какой! — Миша вернулся с раскрытыми для объятий руками, но постепенно опускал их все ниже, и ниже, так как лицо водолаза — чем ближе он подходил — становилось меньше похожим на букву В — в ее импортном варианте, а приобретало наоборот черты экспортной буквы Н. Можно, с небольшой натяжкой, идентифицировать эти буквы, как Веру и Надежду, но все равно:
— Без Любви, — толку не будет.
— Хау а ю. — Без вопросительного знака первым сказал Германн, так как на знак духу уже не хватило.
Миша осмелился протянуть лапу, но она осталась незамеченной.
Когда сели на скамейку Э предложил так и называть себя:
— Э, — но ребята смутились:
— Не можем.
— Почему?
— Страшно, — сказал Миша. — И знаете почему? У меня есть долги перед женами, и боюсь, при упоминании этого знаменитого Э-управления, они будут только увеличиваться.
— Я тоже стесняюсь, — сказал Германн, — и знаете почему?
— Почему?
— Похоже на поставленную на уши Дабл В в ее импортном исполнении.
Глава 2
Продолжение
— А вы не заметили, что и Н — похоже.
— Вы думаете, что все буквы в принципе похожи на Дабл В — в эмпорте? Прошу прощения — здесь пока И.
— Из И тоже можно сделать W, — сказал водолаз.
— Как?
— Сдвинуть на полшага интервал между ними.
— У нас дроби запрещены, — сказал Германн.
— Почему, не понимаю? — сделал удивленное лицо Н.
— Единовластие не допускает деления целого уже числа на его части.
— Да, — согласился Миша с напарником, — все деньги уже давно в оффшоре, как их можно еще раз поделить? Ответ — нельзя.
— Так сказать — непредставимо, как это и было, кажется, еще даже при Аристотеле, — сказал Майор. И добавил:
— Тем более, даже если букву N перевернуть с ног на голову — всё равно ничего не изменится.
— Вы не пробовали зеркало? — спросил водолаз, похожий в голограмме Михаила Маленького на большученную букву Н.
— У нас мебеля импортные — они все без зеркал, — сказал Германн.
— Верю, но вот посмотрите, — он поднял левую ладонь, на которой проступила белая на розовом фоне буква N, становясь — если присматриваться — наоборот, огненной на белом фоне.
— Похоже на молнию на Луне, — сказал Германн.
— А теперь обернитесь, — и он показал правую ладонь.
И они увидели, как N на левой ладони сначала превратилась в восточную Н, и на правой проступила буква И.
— По-хо-же-е, — только и мог сказать Миша.
Далее, приходит парень ростом 170 см, а скорее даже 168, которые он сам выдает за 177, и говорит, когда его спрашивают:
— Кто ты? — и показывают на высоченного и здоровенного мужика, преподавшего уже им урок, который Пушкинский NN преподнес жителям села Горюхина:
— Показал, что их место в собачьей конуре.
— Его номер 16-й, — говорит парень. И добавляет:
— А, впрочем, познакомьтесь — это мой повар.
Почему-то после этих слов даже Тетя, курсирующая с Мотей на горизонте метрах в ста, и таким образом надеясь поймать удачу за хвост раньше, чем другие, не замечая, что ее уже ту юс — используют как:
— Зрителя, — спотыкается, а удивленная этим состоянием подруги Мотя поздно замечает идущее ей навстречу дерево, и более того, так и не сворачивает, пока Мотя не находит его своим лбом.
— Я в шоке, — говорит Тетя, — почему-то все идут не туда, куда надо — не в нашу сторону, а к ним, как будто там расположена пивная. Ты вообще правильно записала координаты? — Далее слова из ПП, которые говорит Белл перед тем, как уходить, в том смысле, что Фекла уже закупила по дешевке глазированные сырки, и даже перепродала их с неприличной наценкой, а — значит — жди энддиректора с внеплановой провери. А именно:
— Раз, два… Меркурий… — прошу прощенья — это уже было, было, было, а вот современный перевод:
— Брюс Виллис опять в своем репертуаре, вылез из канавы — но к этому мы уже привыкли: значит, что спасать кого-то будет точно, но надо же:
— Докатился до того, что будет теперь спать с хохлушкой. — А они гордые:
— Намучается. — А потребует она немало, если не новый дом на Луне, то Луну, как таунхаус на горе в Беверли Хиллз. А на горах, если они Лысые — сами знаете, кто живет.
Медиум:
Тетя и Мотя стоят у Берендея. Мимо бредет солидный мужик.
— Ты не Луна? — говорит Тетя.
— Ну, в смысле, не Луначарский случайно будешь? — спрашивает Мотя.
— Возможно.
— Дай конрамарку.
Участвуют Жирмунский, Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Алексей Толстой, Демьян Бедный, Маяковский, Есенин. А также некоторые уже умершие артисты:
— Михаил Козаков, Абдулов, Ролан Быков, Янковский, Пуговкин, Алейников, Борис Андреев и др. по четыре человека сидят за столами в Берендее.
Наги периодически, как будто это он сам, заменяет дама. Кто? Ксе Соб?
Иисуса Христа играет Владимир Выс.
Возможно ли сделать по Аристотелю:
— Провести весь роман в одном ресторане. Наверное, будет скучно. Ну, баня, сауна, добавить Берендей, еще какой-нибудь кабак. Или надо реально перейти в 1-й век.
Рассказ в параллельном времени должен быть?
Ресторан Россия будет называться Иерусалим, а еще какой?
Скорее всего должно быть Другое время. Но и там, как говорится:
— Та же дребедень — ресторан.
В пьесе Машенька самое интересное бой на мечах со щитами.
В детективе — удар ногой и противник, ломая дверь шкафа влетает в него — тоже:
— Все, что есть интересного в книге. — Это рассуждения за столами или на собрании о литературе.
Кто Степа Мрачный?
Метрдотель — Эт.
Директор ресторана Прим. Или лучше — Энддиректор Греческий?
Кто вообще — Дуня? Тоже Наги? Вряд ли.
Степа Мрачный — Маш — две клички: Олигарх и Машинист.
Куда деть Домога?
Пилат — Жири.
Парф с женой — кто? Гости из Америки Бон и Клад? Ходят по кабакам и устраивают ограбления?
— Могу я для своей просьбы применить Мой Метод? — спрашивает Михаил Маленький у — уже у самого Эн.
— Хороший метод? — спрашивает Эн.
— Жена иногда не только разрешает мне им пользоваться, но и даже просит:
— А побегай-ка ты Ефремушка, на коленках.
Дело в том — о чем все знают — что я умею ходить на полусогнутых — но могу не только ходить, но и бегать на коленках.
— Так что вы просите, вы есчё не сказали?
— К вам хочу?
— Зачем?
— А вы уж сами примените это мое умение бегать на коленках.
— Мне это не нужно.
— Ошибаетесь, мистер Н. И знаете почему? Номер в Метрополе вам не дадут, так как никто вас по сути не знает, а я вам пробью квартиру на Кой Кого.
— Зачем мне какая-то там квартира на Кой Кого, если у меня в паспорте прямо написано:
— Я буду жить в вашей.
— В-в нашей? Но у меня дети и три-четыре жены, не меньше. Их вы оставите себе?
— Простите, нет, вероятно, ваша паспортистка описалась.
— Скорее всего, это описались на Малой Арнаутской.
— Вы думаете? И да, вы на самом деле являетесь обладателем этого метода:
— Бегать на коленках?
— Да, хотя еще не запатентовал.
— Будет патент — приходите, нам люди нужны, но. Но с дипломом оттуда.
— Откуда? Из Ландона?! Рад был познакомиться, но у меня на это никаких денег не хватит. Взяли бы так-к.
— Ну, как так, я не понимайт? Мне, чтобы вот так просто с улицы кого-то взять, надо договариваться на Сириусе, и не только. В несколько Галактик надо слетать, чтобы это все утрясли. Сам пойми, если здесь, на Земле, никогда никого не берут никуда:
— Просто так, — то тем более, в общей системе мироздания это невозможно.
— Берут по блату, — возразил Миша.
— По блату?
— Да!
— Так, мил человек Миша, По Блату — это и есть Система Мироздания.
И теперь представьте себе, скольким, хрен знает на кого похожим личностям мне придется Дать — и заметьте не на Лапу, а:
— Чемоданами, — чтобы вас:
— Сделать Своим человеком, человеком, имеющим у меня:
— Блат.
— Хорошо, но тогда если вам чего-то от меня понадобится — придется пла-тить.
— Разумеется, мой дорогой Миша, но не чемоданами, я надеюсь.
— Возможно, это придется делать бочками сороковыми, — обиженно ответил Миша, — ибо сопьюсь я после вашего отказа окончательно. И так-то пью часто, даже на интервью на Радио Свобода приперся слегка:
— Датым.
— На Свобода можно и датым, потому что кто там только не пил-л! Довлатов — пил, Шаламов — тоже пил, Некрасов, а эта, как ее, Синтаксис разве не пила, если не поверила двум приличным людям, что в России никто не читал книгу этого самого Некрасова:
— В окопах города Эстэ.
Или взять Бродского, разве он не пил?
— Скорее всего, нет, — ответил Миша, — только сидел ни за что.
— А разве это не одно и тоже? — Н открыл книжечку, — у меня записано, что Гулаг и пьянка — синонимы братья.
— Вот я вам и говорю, взяли бы лучше меня, а то ведь все:
— Врут, врут, врут-т.
— Почему же врут? Разве с горя не спиваются? Почему тогда вообще пьют, не от радости, надеюсь?
Медиум:
Далее, второй половине — девушке — говорят:
— Ты должна говорить голосом Басила.
— Почему не этого сивого мерина? — невозмутимо спрашивает она.
— Потому что он говорит голосом Басила.
— Вы не обидитесь, если мы скажем, — пропел неторопливо Майор, — если мы признаемся, что оказались здесь не случайно, чтобы заподозрить вас в шпионаже — несмотря на то, что вы только что вылезли из Чистого Пруда, где водолазам, в общем-то, делать нечего по определению:
— И так все чисто, — а:
— Пришли, — продолжил Маленький, — наняться на работу.
— Вы как к этому относитесь?
— Я? — Н почесал волосатой лапой волосатую грудь, и на — как показалось пришельцам, имеется в виду Мише и Германну, — шестом его пальце блеснул бриллиант — с чем-то смешанный — синим огнем. И Миша на некоторое время даже забыл:
— Чего, собственно, я просил? — И только одна мысль заняла его воображение:
— Какой огонь горячее: синий или белый? — Может быть, оранжевый?
— В принципе, можно, — наконец ответил высокий Н, — но могу ли я спросить:
— Что вы умеете делать?
— Мы не хотели бы делать ничего особенного, так как обучались только в театральных вузах, а металлургических с уклоном в корабельно-тракторную ассоциацию:
— Не кончали.
— Могли бы в принципе — если надо — писать мемуары, как все, но это все, на что мы способны, — сказал Германн.
— Не много, — ответил Н, и сказал: — Разрешите узнать, у вас курят?
— Нет, уже запретили, — ответил Майор, но Миша возразил:
— Если рядом нет видеокамер — можно.
— Как узнать?
— Вот как раз так, как сделали мы, назначив вам эту встречу на Чистых Прудах.
— Их так назвали Чистыми, что здесь нет видеокамер — чисто.
— Да, — сказал Майор, — чисто и светло.
— Но я сомневаюсь, что это вы назначили встречу, скорей я ее подготовил, — выразился Н.
— Если бы вы назначили встречу, вы бы приперли с собой своих, а не нанимали нас на работу, ибо, я вижу, что вы этого очень хотите, но нарочно набиваете цену, как будто мы сами рвемся Туды-Твою. — Ребята посмотрели на Землю, как будто уже сейчас она может разверзнуться и принять их Туды-Твою на работу, как чертей Мишку и Серого.
— Хорошо, не буду с вами спорить, как вы хотите — так и будет, но, как я уже говорил:
— Будет конкурс, — как это принято на Земле.
— Что будет? — спросил Майор, — драка? Мы не из клана Дзю До.
— Нет, нет, мы мирные люди, — спел Н, — но наш поезд стоит за рекой в тени таежных деревьев, потому что мост сломали Силы Природы.
— Мы не в курсе, — сказал Майор, — хотя некоторые и намекают, что в нем живет почти пять лет уже Царевна-Лягушка.
И случилось — хотя и не явление Христа народу пока что, а:
— Прибежала тележка с продукцией импортного мини-хозяйства, и предложила:
— За недолго приготовить Стейки по-Флорентийски.
Кстати, чему больше всего были удивлены Миша и Германн, при тележке была милая леди, очень, похожая, как сориентировался Майор, на:
— Жительницу таежного, еще не совсем сломанного паровоза, и даже наоборот, импортного производства. — Не паровоз, а наоборот:
— Она.
А Миша изумился:
— Она уже здесь!
— Ты че? — спросил он, — уже написала эссе, выучила басню, и сочинила песню?
— Шустрая дама, — согласился Германн, — но ты постой пока там, где была, на месте встречи у апельсиновой газировки, у нас, знаешь ли:
— Тоже есть дела.
Медиум:
В роли энд-директора Сирано де Бержерак, бывший первый секс-символ милиции Новой России, мент в черной широкополой шляпе и красном — нет не плаще с белым подбоем, а:
— Шарфе, — но только, когда другой энддиректор — тоже, в общем-то, мент — если, когда работал следователем в генеральной прокуратуре — уезжает в Край в роли Фишмана, чему его предварительно учит сам Фишман-Германн Майор.
Иисуса Христа не распинают — возможно — а только ссылают в Край, где уже есть Бродский, и таким образом:
— Бродский и Вы — Га Ноцри — встречаются.
— Пусть прыготовит, — сказал Н, и зачем-то улыбнулся. Хотя Миша подумал, что это, конечно:
— Опять ему показалось, — хотя что казалось ему до этого, к своему удивлению, уже забыл, но отмахнулся от раннего склероза из-за сиськи-миськи пьянки, а решил: ничего не было, потому что я:
— Никогда ничего не забываю.
— Прошу прощения, мессир, но у нее было предварительное задание, — сказал Германн.
— И пусть она сначала сдаст экзамен, а то — чувствую — вотрется она к вам в доверие, так сказать:
— Вне конкурса.
— Ну-у, если вы меня опередили даже в этом, то это будет экзамен и для вас, — развел огромные лапы в стороны, и приподнял вверх плечи Н, как будто тоже сдавал экзамен, и назойливо хотел показать милой профессорше-экзаменатору:
— Между прочим, я умею и летать, — а, следовательно, такую ерунду, как решить уравнение Пятой Степени — могу. Ибо:
— Если Галуа мог — значит это в принципе возможно.
— Я хочу в данном случае заметить, — сказала девушка, — что для решения этого уравнения 5-й степени, как для любо-о-й атомной бомбы нужна Доставка. А она тоже стоит больших денег.
— А не понимаю, а при чем здесь это? — сказал Майор недовольно, так как уже запланировал для себя взять буфет, не буфет, точней, а под свое крыло буфетчицу первым, но видно было, она сама рвется навстречу своему счастию:
— Выше всякой меры. — Но — к Другому.
— Это тема моей диссертации-эссе, над которой-ым я трудилось все это время по вашему заданию, — она улыбнулась слегка, но опять не Майору, а на этот раз Мише.
И он выдал:
— По первому вопросу зачет.
— Так она еще ничего не сказала! — ахнул Германн.
— Если Моцарт скажет:
— Это симфония номер 40, а потом еще ее сыграет, тебе от этого будет лучше?
— Нет, — ответил Майор, — номера вполне достаточно. — И пояснил для Н, стоящего со сложенными между ног ручками, и слегка свесив на бок головку, что, мол:
— Не велите казнить — лучше помилуйте.
— Мне достаточно номера, потому что я после него уже вижу себя, как МР-3 проигрыватель, и независимо от окружающей действительности:
— Кто смотрит боевик, кто детектив, кто мелодраму — записываю его, этот трек, в память, а потом ночью, перед сном прослушиваю: так легче заснуть — под теле не могу:
— Свет мешает.
Глава 3
Продолжение
— Мне тоже, — сказала прекрасная буфетчица, похожая в этот момент то ли на Марию Перис, то ли Аньорку Штрех. Вот так сразу — если не в бане — и не разберешь. — Там они по размеру лифчика отличаются.
И не давая, заморгавшему глазками от ничего непонимания в развитиях мыслей буфетчиц Мише тоже развить свою — мысль, сказала:
— Вторым номером у меня басня про Крылова. — Начинается словами:
— Орлу подобно она летает, и не спросясь ни у кого, ее опять он выбирает.
— К-кого? — чуть поперхнувшись вежливо спросил Майор, и добавил: — Это в качестве наводящего вопроса.
— В каком смысле?
— В том, что можете переходить к вопросу номер три, что у нас там было на третье.
Вспомнив о третьем, Н встал со скамейки, на которую неизвестно, когда уже успел сесть, и помахал каким-то крылом над углями, ибо на них уже жарился Флорентийский Стейк. На него покосился Миша, имея в виду, что:
— В случае чего скажу, что вы ей помогали, и жарили за нее, так сказать, братьев наших меньших, пока она:
— Еще только училась этому.
— Нет, отчего же, я скажу: она, точнее, он выбирает опять Дездемону.
— Не понимаю, — Миша хлопнул себя по согнувшимся автоматически коленям, — не понимаю, почему опять Дездемону?
— А кого, по-вашему он должен выбрать? — спросила девушка.
— Джульетту.
— Джульетту. — резюмировала дама, — ОК — пусть будет на подмене.
— Зачем? — не понял даже Майор.
— И знаете почему? — ответила буфетчика началом вопроса, и продолжила:
— Потому что они, — она показала поочередно на Мишу и Майора, — слишком много хочут. — Одна не справится.
— Сдано! — высокий мэн хлопнул своими циклопьими лапами так, что перед ним образовался фиолетово-оранжевый шар в стиле Клода Моне, хотя непонятно, как это могло получиться, ибо брызгал он на стейк не водкой, и тем более не спиртом, а простой, так сказать, водой.
— В нее был добавлен лимон, — ответил Н на не заданный обычным способом — громким голосом — вопрос.
Он схватил этот шар, как шаровая молния, и думали, что сейчас его съест или положит в карман, как это к лицу факиру таких дел, но Н почти не глядя, как профессиональный игрок в бейсбол, запустил фиолетовое чудовище, ибо оно изменило форму, и стало приличных размеров кувшинкой — метров на сто — стописят, и попал случайно в Тетю и Мотю, которые сначала исчезли:
— Как сон, как утренний туман, — но потом все-таки явились, но на противоположной стороне Чистого Пруда.
— Развлекаетесь, — подумал Миша, но ничего не сказал.
— Я никогда не развлекаюсь, а всегда только выполняю свою работу.
— Хотя многим кажется, что этот большученый парень всегда любит совмещать работу и удовольствие, — сказала расслабленно леди, как будто вышла с взлохмаченной головой и потным лбом, из большой многорядной, поднимающейся почти к небу аудитории в дымный коридор, который искренне посчитала за йодистый берег моря, куда папа и мама обещали ее отправить вместо стройотряда, если получит по Теории Вероятности:
— Пять.
Ребята подумали-подумали и тоже решили поставить зачет, но только по той причине, что разложить на части такое большое предложение, а потом опять сложить их в понятном человеку рассказе, им показалось слишком крупной задачей на это прекрасное утро.
— Спасибо, — ответила она, — я тоже когда-нибудь возьму вас к себе кем-нибудь. И.
И потрепав по щеке Мишу, спросила:
— Ви соглазны?
— Соблазны? — опешил Миша от такой неожиданности, но решил ответить правду:
— Да, бывают, и часто.
Медиум:
Поднимаются по лестнице на ночном балу:
— Молчановские, он и она, его Кулинарная Сеть.
— Но почему? — задает вопрос Андрей Панин, — разве здесь собрались не одни покойники?
— Некоторые при жизни — уже покойники, — шутит русский глава Макдональдс. Про себя, разумеется.
Иво брат, повар Ми, как обычно. Варит уху из стерляди, как в кино, прямо на сцене — но туда, как это и обещано в Евангелии — можно пройти прямо со сцены, и значит, не надо предварительно проходить кастинг, стоять в очередях на прослушивание, давать чего-нибудь или кого-нибудь — имеется в виду себя, если режиссер мужчина, и своего мужа, если женщина, сниматься потом может три года зачем-то, и только тогда:
— Пожалте на стерляжью уху, — и было бы где, в Монако там, или вообще там, куда Макар телят не гонял, и живут там НеЗнаю, а на:
— Вол-л-ге-е-е! — Это нам давно известно, а стерлядь, между прочим, не осетрина.
К тому же там живут комары. Очень огромные. Как цепные собаки. Но с другой стороны, по блату и это место можно взять. Не Испания, зато своя. Да и вон этот, как его, Зорьк, не Зорьк, конечно, будь он не помянут на ночь глядя, а:
— Зворыкин Муромец, — построил себе даже в Америке Нижегородскую Губернию. И сказал после, правда, обычно, как убил кого-нибудь, а именно своих собственных крепостных уток:
— Хорошо-о.
— Дак, НеЗнаю, НеЗнаю, — как и было прямо сказано Джеймсу Куку. А он возьми да пойми:
— Ко-ро-ва!
Вот и говори после этого людям поставив перед Ним Корову:
— Назови!
— НеЗнаю.
Правда не везде, но в Австралии точно так было:
— Вместо коров появились Кенгуру.
— Кенгуру в студию!
— Прощеньица просим, мы вегетарианцы, как Евгений Ос с Ельциным:
— Тока пьем хгорькую. — От жизни секретаря обкома кто не запьет, ибо понимает:
— Рад бы в рай, но должность такая — не пущает.
Повторяю:
— Медиум сообщает информацию шахтеру, что Там, внутри, за черным блестящим отвалом, и сам шахтер не может туда проникнуть даже мысленно, пока не отработает положенные метры угля, не всегда крупного, но все равно много.
А платят-т! Больше, чем другим, но все равно:
— Очень мало.
О Предвидении — что оно не срабатывает. Конкретный пример, как шел по садику и волосы вставали дыбом перед поездкой в Москву за товаром, и выход был только один:
— Не ездить, но и не предупреждать об этом водителя машины, ибо на это не было сил. — Взять на себя эту необходимую Неправоту:
— Обман водителя без предупреждения.
Медиум:
— Там есть две-три ноты — ляля-ляля.
— Прошу прощенья, а именно?
— В этой книге есть хороший удар, когда противник ломает дверь шкафа и скрывается в нем, накрытый, обвалившейся одеждой.
— Во всей книге — это одно хорошее место?
— Этого достаточно.
Медиум:
— Когда я писала одну из своих новых книг Брысь под Лексус — 2. — Тетя.
Я покупаю новый Лексус-2, но не знаю, куда деть прошлогодний. Продать Моте? Сомнительно, этот конкурентус человеческих отношений между собой, Технолоджи Разумный, скорее всего, опять даст ей на новый. Хотя вроде бы:
— За что?
Я имею в виду, зачем так рисковать, чтобы при встрече у проходной завода получить с утра пораньше вопросец на засыпку:
— Опять денег нет на родную жену? — Всё, шорт побейри, раздал лудам? — И ответ:
— Да какие это люди, так: но-мен-кла-ту-ра-а.
И более того, хорошо бы узнать:
— Чья?
Тетя и Мотя взяли катамаран, и закрутили педали. Решили:
— Так нас, наконец, никто не заметит. — Хотя, на море, как говорится, не было:
— Ни тачки.
Как сказал один Лиоз:
— Пустынные улицы и пустынные пруды — означают, как раз обратное:
— Что-то в них НеЧисто.
— Думают, я не вижу, — сладко улыбнулся Н, взял оказавшийся прямо у его ноги, плоский морской камешек, величиной с расплюснутое гусиное яйцо, и присев для большего наслаждения, запустил его сразу на третьей космической скорости.
Германн поднял глаза к небу, понимая, что видит ее эту комету где-то в Созвездии Скорпиона, а Миша по своему обыкновению запрыгал, как коза. Хотя его и никто не поднимал, как Михаил Пуговкин Зою:
— Прямо над собою.
С канонерки заметили камень, большими прыжками приближающийся к их судну, и вовремя прыгнули в бушующее — как им представилось — море.
— Сколько ставишь, что не потонут? — спросил Майор.
— Один к трем тысячам, — ответил Миша.
— У меня только доллары, не успел обменять, курс опять — Пошел.
— Куда?
— Куда? Подальше.
— Я и имел в виду доллары.
— Один рубль к трем тысячам долларов?! Хорошо, согласен.
— Вот так бы и в банке говорили, — влез со своим комментарием Н.
— Вы тоже хотите поставить? — спросил Миша.
Н махнул рукой:
— Я люблю только Динамо Киев, — и зажал себе пасть сковородкой размером с Луну при затмении. — Но не удержал, как говорится, ибо слово не черный ворон:
— Его везде пропускают, — и иногда даже:
— Без контрамарки.
— Вы, эта, скажите мне сначала, принята я или нет, — попросила девушка вежливо, а уж только потом занимайтесь своими личными решениями вопросов.
Не совсем осознав степень вежливости заданного вопроса в виде категорического постулата-императива, Маленький попросил:
— Покажите мне еще раз реферат с вашим Эссе.
Ибо мне кажется, я чего-то недопонял. Более того, хотя бы напомните мне, о чем оно, собственно, было?
— Это было Эссе, доказывающее, что Иисус Христос не только был, но и воскрес. И более того, воскрес так, чтобы никто не понял:
— Как, — когда сам встретил Его…
— После Воскресения, — дополнил Миша.
— В том-то и дело, что нет:
— Во Время Воскресения.
— Здесь вы ошибаетесь, милейшая фрау, — сказал Германн, — ибо тогда непонятно, зачем было переться в Галилею, как из Киева в Москву:
— Через Санкт-Петербург, — да вообще:
— Что там Опять делать?
Девушка уже отрыла рот, чтобы что-то сказать в виде:
— Своего веского слова, — но длиннющий мэн вставил знаменитую Его фразу:
— Одну минуточку! — и напомнил всем присутствующим, что:
— Спрос, — он дорого стоит, надо его бить вовремя.
— Я не понял, — сказал Миша, — кого бить, если все конкурентки уже потонули в этом Сиваше Галилейского моря, — он показал большим пальце назад, где пару минут назад никого не было, но сейчас, некоторые, как говорится:
— Уже переоделись, — и опять пошли в заплыв на их:
— Остров Сокровищ.
Медиум:
— Кто? — вопрос к хозяйке публичного заведения.
— Мария МакДолине-с, сэр.
— Простите, это не Садо-Мазо, а то я боюсь.
— Нет, умирают, как правило, все. Но.
— Но?
— Но потом воскресают.
— Как правило?
— Нет, да, воскресают вроде все, но точно:
— Не все Это помнят.
И далее: значит в Галилею идут для того, чтобы Воспоминание о Воскресении связало Прошлое с Настоящим.
Встреча в Галилее означает, что Воскресение, да, было, но об этом:
— Никто не помнит.
— Вы настаиваете, — проинтонировал Н, — что к воспоминаниям:
— Нет прямого пути?
— Именно так, сэр. Мы не можем рассказать, о том, что было, потому что это будет:
— Уже другой рассказ.
И значит, что такое Воскресение?
— Что?
— Что?
— Это события настоящего, воспринимаемые, как события прошлого. — Это После. А До, наоборот:
— События настоящего происходят, как события будущего.
— Иначе воскресение не может стать реальностью? — спросил Германн.
— Да.
— Так ответ еще проще: значит его не было!
— Это все равно, что сказать:
— Вот этих Флорентийских стейков и семги в газете — нет, — хотя вы их видите и сейчас будете есть.
Понятно? События Настоящего — это Рассказ о Прошлом.
— Почему?
— По определению, что иначе — если всё по-честному — быть не может.
Ребята посовещались и сказали:
— Ми согласны поставить зачет. — Это Миша, а Германн добавил:
— С условием, что вы объясните чуть позже, почему из прошлого в будущее нет прямого пути, что значит:
— Зачем надо было обязательно идти в Галилею через Десятиградие.
— Я думаю, — сказал Миша, когда уже начали есть семгу в мокрой газете, развернув ее предварительно, — они пошли:
— В обход Демаркационной Стены.
— Это невозможно, — сказал Германн, — ты в ГДР был хоть когда-нибудь?
— Нэ успэл. — Нет, мог бы, но, наверно, так и понял:
— Назад не вернешься.
— Почему?
— Как в песне написано: я оттудова сбехгу.
— Вот так прямо на Запорожце ихнего разливу и врежешься в её накрепко забетонированный лоб?
— Я бы угнал 34-ку. Щас жил бы в современной Галилее, городе Ландоне, где живут все порядошные мэсные луди. А так…
— А так только вот к вам пришли, нигде больше не берут по пьянке, а трезвым некогда — делов много накапливается:
— За предшествующий период.
И кстати, я вот это, не буду есть, — Миша показал на мясо, которое так любил Одиссей — покойник. — Хочу, чтобы было, как вот только что доказала девушка:
— Чинно и благородно — по-старому-у.
— А именно? — недопонял Германн.
— Сосиски в томате, что-нибудь там, переложенное черной икрой, грибочки кокот, и так далее, как написано.
— Где?
— В Прошлом.
— После этого, — сказал Н, — обычно, как в прошлом, отправляют в Ялту.
— Я согласен.
— Ми соглазны, — пропел Германн.
— В прошлое, — добавила девушка, несмотря на то, что тоже ела рыбу из газеты, и пила что-то там почти родное, итальянское. — Там сейчас только скумбрия кусочками — это в пивном баре.
— А в кафе?
— В кафе, как это и было: уборщицы калымят, продавая поварам, оставшийся на столах суп. Причем, оптом: ведрами. А очередь доходит до четырехсот человек.
— На место?
Глава 4
Заказ на закупку глазированных сырков получили Тетя и Мотя
— Нет, на место меньше, разделите на сорок посадочных мест.
— Значит очередь: было всего десять человек. Не много так-то.
— В ресторане народу было меньше, — сказал Германн.
— Но всё равно, вход даже в пустой ресторан требовал:
— Красненькую.
— Кстати, говорят, иностранцы тогда ни-че-го-о не понимали в этом деле, и считали эту красненькую десятку лучче двадцатирублевого четвертного.
— Да, — согласил Н, — вранья было-о — хоть отбавляй.
— И главное, никто этому не удивлялся, как сейчас, чуть что:
— Ну-у, сколько моно-о! — Тогда понимали:
— Вот сколько моно — столько и нуно. — И жили счастливо, хотя и не очень. Хотелось, как раньше, в прошлом, как Джеймс Кук уйти в дальнее плавание, несмотря на сиськи-миски встречающуюся цингу.
— Зато и телки на островах всегда были: новые-е. Откуда только берутся, спрашивается? Говорили:
— Сами делаем. — И тогда возникает закономерный вопрос:
— Почему у нас не научись — почему все с-старые-е?
— Да, — поддакнул Н, — как дохлые мухи, — и кстати: выпил. Как будто похоронил геронтологию уже навсегда.
— Ну, и значится, так как мы договорились, если объели, и так сказать, уже оп-пили вас, — сказал Миша и, взглянув на себя со стороны, в смысле на этот непривычный больше, чем раньше рост 175, — констатировал:
— Что нам делать?
— Действительно, на работе надо что-то делать, — согласился Германн.
— Вы, эт-та-а, — сказала девушка, — вы можете кого-нибудь зарезать?
— Щас проверим, — невозмутимо ответил Михаил, и попросил Германна постучать по спине. — Если осетрина не совсем первой свежести вернется назад, — я согласен на что-нибудь другое. А если нет — как это и ожидалось — считайте, что мы уже зарезали конкурентов, которые утонули.
— Да, — согласился Германн, — в случае чего так и говорите: мы.
— Может быть, мы их и закажем позже, — сказала эта Клеопатра — любовница Ихтиандра, — но сейчас уже вышла на рейд другая цель.
— Неужели вот так сразу, не отходя от кассы мы должны отправить кого-то в Галилею?
— Не беспокойтесь, он туда не попадет.
— У него есть партийная кличка? — спросил Маша.
— Лиоз.
— Но не химик-технолог, — добавила леди Монако — как она незатейливо предложила:
— Пока что, — себя называть.
— Не композитор, а кто тогда? — спросил Германн, — киллер, что ли? Но у нас нет оружия.
— Я тоже не привык пока что никого душить своими руками.
— Это и не нужно, — сказала леди Кулинарная Сеть — приходилось, хотя и со вздохом, видеть в ней и это.
— Вы должны убедить одну высокопоставленную даму разлить подсолнечное масло.
— Это будет стоить, — сказал Германн, — просто так она не согласится.
— Я думаю, дама хочут сказать, — пояснил Миша: — вместе пойдем!
— Я доунт ноу! Вы что, обалдели, я уже работаю иво референтом, — она локтем толкнула в бок Н. — Более того:
— Вы даже можете… — она не договорила, так как Германн догадался сам, хотя и ошибся.
Юрий Андреевич Белов — сказал, что:
— Хрущева скоро снимут, — и за ним тут же приехали люди в белых халатах. Как говорится:
— Здравствуй, и:
— До свидания.
Хотя, как? — ибо:
— Он же Памятник. — Оказалось:
— Но и Памятники можно заставить:
— Писать мемуары. — Это и называется:
— Оттепель.
— Мы можем э литл воровать-ь.
— Вы даже можете взять третьего, — укоризненного посмотрела она на ребят, как будто они:
— Совсем распустились.
Далее, она же играет Аннушку, ключницу из Вишневого Сада — не маркиза. Хотя там и всё наоборот: ключница в счет. Но в Дяде Ване — если бы не ревнивый муж — стала бы первой, но с другой стороны он и так подарил ей наследство: сделал Грейс Келли, принцессой Монако.
— Вы, значится, подойдете ко мне на сцене, и скажете:
— Хочу жениться на вас, мисс.
— Я не Лопахин, — сказал Германн.
— Тогда вы, Миша, подходите, на колени, как обычно, я вас люблю, а я в это время с ключами от персиковой теплицы, чтоб не так много воровали персиков садовники, и спотыкаюсь.
— Задели за ключ? — спросил насмешливо Миша.
— Несмотря на ваши неуместные шутки, я спотыкаюсь, и разливаю требуемое масло.
— Я не понимаю, что это дает? — спросил Германн. — Битва за Вишневый Сад?
— Нет, но в этом месте в будущем пройдет трамвайная линия. И таким образом, масло уже будет здесь априори. И да — если вы не забыли — я люблю персики, а не вишни. Так что:
— Пусть рубят!
Далее, Мишу принимают за Лиоза и нападают. Кто? Хотя, непонятно, как? Они идут на дело втроем:
— Миша — таракан, Германн — собака, и еще один кент к ним присоединился по ходу дела, представился, как:
— Граф, Кот Граф.
— Если вы, мил человек кот с Графским именем, у вас оно должно быть, — сказал Германн.
— Разумеется, их есть у меня, — и выдал ошарашивающее, как говорится, со всеми титулами и другими междометиями:
— Ленин-штрассе, 3
— Почему так, — был вопрос, — ты там родился, женился и рос?
— Нет, просто посадили ни за что
— Что ты там делал?
— Стучал, однако.
— Сокращенно, значит, тебя можно звать: Дятел?
— Обидеть хочешь? Ибо почему нельзя стучать, если все стучат.
— Но ты, видимо, стучал тайно, тогда как все открыто, на партсобраниях?
— Нет, наоборот, они тайно, я так всегда и говорил:
— Я о вас всё знаю, и даже специально обращался к ихней собаке:
— И про тебя все знаю. — Потому что могла бы стать сторожевой овчаркой, бегающей между вышками, а вот выпросилась сюда:
— На вольное-то поселение, — и стала простой маленькой дворняжкой, хотя, правда, не исключено, что это был шпиц.
— Скорее всего, это была моя бабушка, — сказал Германн, который больше всех был похож на настоящую собаку.
Далее, Лиоз сам попадает под трамвай, они даже не успели дотащить до места четверть — три литра — нерафинированного, вкусно пахнущего еще живыми семечками масла, которое и продали одной сердобольной женщине, тоже Аннушке, но без претензий вступить на скользкий путь киллера.
— Непонятно, зачем вообще это надо было делать? — сказал Граф, — если, как вы мне сообщили — из достоверных источников — масло было разлито еще до войны с немцами.
— Имитация — вот, как на Сцене, — сказал Германн, — тоже требует гибели всерьез.
Медиум:
Тетя и Мотя, которых наняли Миша и Германн, так как поняли, что эти благородные леди настроены:
— Всерьез и надолго штурмовать крепость Мистики Реальности, — и не отстанут, и где-нибудь да найдут брешь в страже Н, — решили сами представиться:
— Штрассе и Германн Майор..
— Что вам угодно?
— Вы хотели найти отличную работу, пока вас снова не пропустят на теле?
— Вы не можете быть в этом заинтересованы, — Мотя.
— Что вам от меня-нас надо? — спросила Тетя.
— Они хотят нас ту юс, — догадалась Мотя.
— Так-то бы ни за что, но похоже мы, как некоторые нарзаном в Ялте, измучены до невозможности, поэтому.
— Поэтому принимаем выше вызывающее предложение.
— Но я должна заметить и показать вам свою проницательность.
— Вы не Кот Штрассе, а вы не Германн Майор, — сказала за нее речь Мотя.
— Да, он наоборот вообще не Кот, а ты Таракан, точнее их скопище из одной, так сказать, достаточно приличной квартиры.
— У вас есть глаза, мэм, чтобы видеть, — сказал один.
— И разум, чтобы разбираться в том, что вы видите, — сказал другой.
— Но не вникайте в суть, когда это не обязательно.
— Почему?
— Это может быть больно.
— Это может быть страшно.
— Хорошо, — сказала Тетя, — у вас задание с собой?
— Я же сказал: вы видите даже то, что хорошо спрятано, — сказал Германн, и принес из-за куста четверть.
— Да вы что! — ахнула Мотя, — мы не будем пить самогонку.
— Это чистое нерафинированное масло, — похвалил ее Миша за понимание, что:
— Перед нами три литра, и не больше, — хотя вынула откуда-то — тоже, как факир — складную кружку, и резюмировала:
— Щас проверим.
— Не надо ничего проверять, — сказал Германн, — продавать будете оптом.
— Всю четверть сразу?!
— Никто не купит.
— Контакт в области мистики уже есть: придут и сами все дадут.
— Что именно?
— Что всё?
— Деньги, мадам, большие деньги. Она купить четверть за сто долларов.
— Это сколько будет в серебренниках?
— Так и будет: один к шестидесяти.
— Только напрасно вы подумали, достопочтимые леди, ми не Иво заказываем вам, — сказал Германн.
— А мы подумали, что именно, именно Его.
— Во-первых, зачем, если всё это уже: было, было, было.
— А во-вторых, как можно Его заказать, если он — Па-мят-ник-к-к?
— П-п-памяткин-ик? — Тетя запуталась.
— Вот именно, вы совсем запутались. Это действительно, просто памяткин-ик, и его надо убрать, — сказал Миша, и сам, немного занервничав, закурил.
— Нет, пожалуй, ми не соглазны, — сказала Тетя.
— Вам и делать-то ничего не надо, как только впарить этому фраеру ушастому три литра простого и отличного нерафинированного — чтобы пахло на всю Кой-Кого — маслице.
— Так он Кой Кого будет переходить? А зачем, если там везде подземные переходы?
— Тогда не было ишшо.
— А. Тогда, понятненько. Вы забрасываете нас, как диверсантов, в другое время, а тут же возникает закономерный контрвопрос:
— Как мы назад-то вернемся?
— Действительно, у нас нет даже кампаса-барабаса.
— По солнцу, — ответил Германн.
— По солнцу, — резюмировала Тетя, и добавила: — Значит, мы должны предположить, чито оно тогда ишшо — как вы говорите — было, — с ударением на О.
— Нет, сразу не погаснет, вы успеете улететь, — сказал Миша.
— Как ви сказаль, уте-ле-ть?
— Ну, дак, естественно, это ваша плата за хорошо выполненную работу, — сказал Миша.
— Да, — подтвердил Германн, — это мало кому дают.
— Что? — я так и не поняла, — спросил Мотя.
— Умение летать, — пояснил Германн.
— Хорошо, мы согласны, но только, пожалуйста, без ваших Тать.
— Да, просто полетите и все.
— Что значит, как все? — я не поняла, — опять не поняла Мотя.
— Имелось в виду:
— Всё, что летает. Но в данном, конкретном случает, полетите только вы — остальные останутся под трамваем.
— Так он будет не один?
— Вот сколько памятников на пути насчитаете, столько их и будет, — сказал один. А другой добавил:
— Впрочем, если вы не забыли, вам надо только продать масло, а дальше пойдут другие наши люди.
— Да? Но Летать-то нам всё равно дадут? Не мало ли? В том смысле, что:
— Не мало ли мы сделали, для этого Заслуженного Звания?
— Достаточно.
— Но! — поднял палец Миша, — ми ваз ишшо вызовем.
— Забыла спросить?! — ахнула Тетя.
— Серебренники, где будем получать, он ведь так и не сказал, Собака.
— Это Таракан его сбил нарочно, чтобы забрать наши деньги себе на похмелку.
— Сто баксов на похмелку?
— Это мало?
— Это только так говорится, что тридцать серебренников равны ста баксам, на самом деле, серебренники надо считать по первому веку, а баксы по сегодня, получается сто умножить на шисят, плюс комиссионные и инфляция за эти годы.
— Что получается?
— Получается та же сумма, но сегодня это моя любимая, часто снящаяся иногда весчь в адын миллиард долларов. Или, если тогда евро будет еще жив — в ём.
— Миллиард! — сколько не мог бы украсть нечаянно даже мой муж, если бы не захотел, — процитировал Мотя, и добавила: — Надо их догнать, и спросить номер ячейки в Швейцарском банкомате, выдающем по-честному причитающее, без лишних банковских процентов.
И они побежали, за удаляющимися, как выразилась по ходу дела Тетя:
— Кажется, уже восемь.
— Уже меньше, только трое.
— Не думаю, что это конец.
И действительно, к Мише и Германну присоединись референтша, и сам длинноногий Н, и вдруг Моте показалось:
— Что они уже скрылись из виду! — Куда?
И даже вездесущая Тетя не успела ответить, явился почти настоящий Кот и церемонно предложил помочь:
— Дорохгим гостям З-толи-цы.
— Да ты сам-то, Пушистик по рашке не зовсем ясно шпрехаешь, что ты может такого нам неизвестного зказат?
— Милый дамы, я пошутил, но вам надо пройти сюда, иначе вы точно опоздаете, а как грится:
— Кто зван да не приперся вовремя — всё.
— Что всё? — не поняла Мотя.
— Дранк нах Остен, в штрафной батальон. Прошу прощенья — описался:
— В Захград Отряд их, чтобы всё было по-честному!
— Хорошо, вы нас действительно, напугали, поэтому ведите Ивашка Суськин, куда? — примирительно ответила Тетя.
— Сюда прошу, — и Кот показал, на маячащий на волнах Чистого Пруда катамаран.
— Ой! — это наш, — обрадовалась Мотя, — а мы думали он, как мы, не спасся — утонул мерзавец. Нет, зивой.
Они уже закрутили педалями, как заведенные куклы, как Тебя хлопнула себя по лбу:
— Забыла спросить адрес!
— Я его сейчас спрошу, — сказала Мотя, так как смотрела в обратную сторону, а именно:
— Почти на берег, — если он еще не ушел по своим кошачьим делам.
— Здесь, к счастию. Адрес! — крикнула Мотя, — вы не сказали ад-ре-с!
— Он в записка, которая в вашем левом кармане на груди.
— Там? То есть здесь? — Мотя показала на свое сердце, которое тут же застучало чуть быстрее, чем обычно.
— С левой, но с моей стороны, — ответил парень.
Мотя вынула записку, понюхала, точно ли пахнет котом, применяющим при встречах с посторонними, золотое перо — имеется в виду встреча За Глаза, т.е.:
— Записками, как Онегин с Татьяной, — одеколон Богарт.
— Читай, — сказала Тетя, — пока мы не заблудились.
— Не понимаю, что здесь написано, наверное, это иврит или кумранский напополам с Розетским Камнем.
— Хорошо, давай я прочту. — И прочитала, да так, что даже бросила весла, в том смысле, что бросила педали катамарана на произвол волн уже чуть неспокойного Чистого Пруда.
— Ну-у!
— Ле-штрассе, Три.
— Три именно с большой буквы? — только и могла хоть как-то возразить Мотя.
— Ты знаешь, где это?
— Скорее всего, но если деньги там, то это очень далеко. И что еще более вероятно: долго. Ибо когда Там будут банки, тем более Швейцарские, как априори имеется в виду:
— Известно только тому, кто этого Кота к нам послал. — Да и то, возможно, не на все сто.
Далее, деньги в паровозе.
