Оглавление

1. Я — гитарист. Воспоминания Петра Полухина
2. Луганск
3. Киевская консерватория
4. Служба в армии
5. Киев
6. Аргентина
7. США. Хьюстон
8. Канада
9. Фотоальбом

Предисловие.

Пётр Полухин — гитарист, заслуженный артист УССР, с 1982 года. Композитор, член союза композиторов Аргентины (SADAIC), 1998 год.

2 премии на международном конкурсе композиторов 2018 года.

Американским биографическим институтом номинирован на звание ЧЕЛОВЕК ГОДА 1997 (MEN OF THE YEAR). Выступал с концертами во всех республиках СССР — в Финляндии, Польше, Словакии, ГДР, ФРГ, Аргентине, Уругвае, Чили, США, Канаде.

Написал музыку более чем к 30 телефильмам и радио — спектаклям. Пишет произведения и обработки соло для гитары дуэтов и квартетов. ТРОПИКАНСКИЙ концерт для 4х гитар и оркестра. РУССКИЙ КОНЦЕРТ для гитары и оркестра. Более 40 публикаций в газетах, это интервью и статьи.

Работал солистом инструменталистом в Киевской филармонии, в Доме органной и камерной музыки. В Аргентине, город Кордоба — солист оркестра танго и солист театра САН МАРТИН. В США, город Хьюстон — частные концерты и преподавание композиции в музыкальной школе. В Канаде с 2010 года не играет, только занимается композицией.

Луганск

Мои родители русские, православной веры. Отец — Полухин Иван Петрович, родился в тысяча девятьсот втором году в селе Петраковка, Курской области.

Мать — Полухина Мария Дмитриевна, в девичестве — Авдюгина, тысяча девятьсот десятого года рождения, донская казачка, которая родилась в деревне Машлыкино, Ростовской области. Отец рассказывал, что когда ему было пятнадцать лет, он под впечатлением игры на гармони сельского гармониста, выкрал у отца деньги, которые тот собирал на покупку коровы и купил себе «хромку». Так называлась в то время русская двухрядная диатоническая гармоника. Конечно, это ему дорого обошлось, выволочку получил приличную, да и деревня вся смеялась над ним. Но тут случилась революция. Власть захватили большевики.

«Керенки» исчезли из обращения, корову не купили, а гармонь осталась.

Мой отец, от природы имея отличный музыкальный слух и память, быстро научился играть «по слуху» не только «Барыню», но и другие модные в то время танцы и песни. Его начали приглашать играть на свадьбах и он заработал денег и на корову, и на ремонт обветшалой кровли их дома.

После окончания гражданской войны состоялся первый призыв в Красную Армию. Отца призвали служить. Он служил в Москве, охранял Кремль. После завершения срочной службы ему предлагали поступить в школу командиров, но он отказался и вернулся в Петраковку. В стране была объявлена новая экономическая политика, так называемый НЭП. Отец открыл сапожную мастерскую, но дела пошли плохо, и он уехал на Донбасс.

Хотел работать шахтёром, но устроился на патронный завод сначала учеником, а затем

Мать моя к этому времени уже побывала замужем и имела двоих детей от первого брака. Муж ее — Павел Павленко был скорняк, шил шубы и хорошо зарабатывал. Профессия сложная и тяжёлая, тут нужна большая физическая сила при выделке шкур. Когда начали устраивать колхозы — ему предложили записаться.

— Я же не работал на земле, давайте я буду шить шубы, я же скорняк. Раскулачили, забрали всё, а голытьба даже подушки забрала. Павел сказал моей матери, что в степи в стоге сена спрятал 2мешка зерна. Сказал — бери понемногу. Однажды зимой напали волки, но не тронули. Мать рассказывала, когда мне было лет 14. Мужа сослали в Сибирь на перевоспитание. Муж там заболел и умер. Мать осталась вдовой с двумя детьми. Младшему Ивану был год, старшему Алексею — четыре года. Начался голод. Ваня умер, а Алексей выжил. Мать поступила работать в совхоз, где директором был дальний её родственник, который сумел ей помочь уехать в Луганск. Поступила на патронный завод разнорабочей. Образования она не получила.

Андрей Ледовской — товарищ моего отца по работе, познакомил его с Марией Павленко и они поженились. Ледовской с семьёй жил в районе Каменный брод. И он посоветовал построить дом там же. Потом стал крёстным отцом.

На окраине Луганска отец своими руками построил небольшой домик на большом земельном участке, где посадили с матерью много фруктовых деревьев. В этом доме восьмого июля тысяча девятьсот сорок первого года родился я. А в стране уже шла Великая Отечественная война.

Отца в первые же дни войны эвакуировали с заводом в Подмосковье. Мать рассказывала, что немцы, захватив Луганск, оставили итальянцев и двинулись дальше. Итальянцы особо не свирепствовали, но мы сильно голодали. Я заболел рахитом. Мать меня лечила народными средствами по советам бабки, а то мог бы оказаться горбатым. Она пережила голод 1932 года и имела опыт выживания. Готовила похлёбку из крапивы, добавляя немного кукурузной крупы, пекла лепёшки из лебеды, салат из одуванчиков. Покупала кукурузу, вручную молола, муку продавала и на вырученные деньги покупала хлеб, молоко.

Окончилась война. Четыре родных брата матери погибли на войне. Отец не воевал, но трудился на военном заводе дни и ночи, своим трудом обеспечивая нашу Победу. После войны вернулся в Луганск. По христианскому обычаю решили меня крестить. Как рассказывала позже мне мать, во время крещения случился казус: у батюшки от свечи загорелась ряса. Но батюшка не растерялся и сказал, что это знамение — у ребёнка будет необычайная, яркая жизнь. Жизнь, действительно, оказалась насыщенной яркими событиями и думаю, что они будут интересны читателям.

Послевоенные годы запомнились тем, что мне постоянно хотелось есть, и я мечтал, когда вырасту, то стану поваром и вдоволь наемся. Увы, поваром не стал, а стал гитаристом. Я не случайно стал играть на гитаре. Наш домик находился на окраине Луганска, а дальше было поле, заросшее бурьяном и кустарником, а за ним посёлок имени Кирова. Однажды приехали цыгане, Поставили они палатки, и закипела цыганская жизнь. Женщины гадали на картах, а мужчины делали металлическую посуду: вёдра, кастрюли. Мой отец в то время работал на паровозостроительном заводе имени Октябрьской революции. Несмотря на то, что он не имел достаточного образования — окончил всего четыре класса церковно- приходской школы, но у него был очень красивый почерк.

Отец помогал цыганскому барону выписывать на заводе обрезки листового железа для изготовления посуды и заполнять всякие бумаги. Барон не мог ни читать, ни писать. Шёл 1950 год, посуда была большой редкостью. Цыгане посуду лудили, покрывали медным купоросом, и она выглядела, как медная. Простодушных, доверчивых людей обманывали, говорили, что это медная посуда и люди её покупали. Мать цыганкам шила одежду. Однажды у неё пропали ножницы. Это был в то время серьёзный дефицит. Мать пошла к барону и рассказала о пропаже. Ножницы подкинули обратно. Но серьёзного воровства не было.

Я до сих пор помню вкус баронского бутерброда: кусок батона, намазанный маргарином и сверху политый сливовым вареньем. Вечерами цыгане отдыхали, пели песни под гитару и танцевали. Собиралось много людей, они аплодировали, но денег не давали — их у людей не было — время было трудное.

В это время, когда я учился в школе, влюбился в девочку Надю. Жила она с матерью и старшим братом недалеко от нас. С братом часто дрался. Отец у них погиб на войне. Старшая сестра Нади сидела в тюрьме. Когда она вышла на свободу, то выглядела измождённой старухой, хотя была совсем не старой. К Наде у меня была чистая детско-юношеская любовь. К ней на свидание я ходил часто с пучком моркови, вырванной на грядках. Уже не помню — было ли у нас объяснение в любви, но свою любовь к Наде я мечтал излить в песне под гитару, игра на которой была для меня чем-то божественным и недосягаемым. Я просил отца купить мне гитару, но в семье не было свободных семидесяти пяти рублей, столько стоила самая дешёвая семиструнная гитара в магазине. Но судьба уже предначертала мне моё музыкальное будущее и подбросила мне пятьдесят рублей, которые я нашёл на дороге. Отец добавил ещё двадцать пять, и гитара была куплена.

К ней прилагалась небольшая инструкция по настройке. Я читал её и почти ничего в ней не понимал. То, что первую струну надо натянуть произвольно — было понятно, но дальше говорилось, что вторая струна, прижатая на третьем ладе, должна звучать в унисон с первой открытой. Что такое «Унисон?». Откуда идёт нумерация ладов — от головки гитары или от розетки? Что обозначают эти белые кружочки на грифе?..

Выручил брат Алексей, недавно вышедший из тюрьмы. Он всё мне растолковал. Даже научил трём аккордам. Под них я с друзьями пел разные блатные песни. Позже купил самоучитель игры Михаила Иванова, и начал изучать нотную грамоту.

Когда в клубе «Текстильщик» был организован ансамбль гитаристов под руководством Бориса Демидова, то я стал участником ансамбля. Свободное от школы время я учил азы нотной грамоты, осваивал технику игры, теперь уже на приобретённой шестиструнной гитаре. Прошли годы. Эта девочка стала Надеждой Морьевой — преподавателем бальных танцев во дворце культуры имени Маяковского.

Но не только гитара занимала всё моё свободное время. Очень сильное впечатление на меня произвёл кларнет. Самостоятельно по школе немецкого кларнетиста Китцера я научился играть на кларнете и играл в школьном духовом оркестре. Затем попробовал себя в инструментальном квартете. В эти годы я пристрастился к чтению книг. Появилась идея — устроить обменную библиотеку. В летней кухне устроил стеллажи для книг, которые часто покупал на рынке у старушек и выдавал ребятам, которые приносили свои для обмена.

Но гитара вновь позвала к себе. В Доме Культуры завода имени Октябрьской Революции студент музыкального училища Николай Воробьёв организовал городской оркестр гитаристов. Репертуар оркестра был довольно сложный, но меня приняли, и я играл партию первой гитары. Николай Воробьёв был талантлив — он даже начал сочинять концерт для гитары и играл мне куски концерта. Как я помню — это была красивая романтическая музыка.

Воспоминания моего друга Владлена Никитенко — инженера Института Гипроуглеавтоматизация (шахтной автоматики), любителя — гитариста:

«Приехав с другом на пляж реки Северский Донецк, мы увидели группу ребят, которые слушали очень красиво звучащую гитару. Нам разрешили, присоединится. Больше я от них не отходил. Позже я узнал, что играл на шестиструнной гитаре Николай Воробьёв. Слушали мы его до вечера.

Потом сели в пассажирский дизель — поезд, на остановке Центральный пляж в пустой вагон и снова слушали гитару. Вдруг с двух с двух сторон входят ревизоры. В Луганске нас высаживают и строем ведут в вокзальное отделение милиции.

Там нас начали допрашивать. Посыпались угрозы, проверили наши адреса, пошли звонки на места нашей работы и т. д. Сидим под охраной, обстановка весьма напряжённая и неопределённая… и вдруг зазвучала гитара…

Надо было видеть, как начальник отделения милиции и его сослуживцы буквально на глазах начали добреть. Их голоса стали тише, а потом их души, видимо, стали реагировать на музыку и оттаивать… вот так гитара подействовала на милицию. Попросили сыграть что-то ещё по заказу и вскоре всех нас отпустили с миром с благодарностью за гитару».

Познакомился с Анатолием Бельдинским — гитаристом и хорошим человеком, и он посоветовал мне поступать в музыкальное училище. По профессии — он инженер-конструктор по машиностроению, ведущий специалист Луганского тепловозостроительного завода. Когда пошёл на пенсию — работал гитаристом в филармонии. Написал в 1957 году испанский танец, который Константин Смага назвал — «кубинский народный танец». Я написал пьесу для гитары — «Воспоминание о Бельдинском».

В 9–10 классах я проходил обучение токарному делу на небольшом заводе металлоизделий, который находился недалеко от музучилища. Его производственный мастер Иван Иванович говорил: «Пётр, посмотри, дверь в музучилище узкая, а у нас широкая. — Иди в узкую дверь, а в широкую всегда пустят».

Я выбрал «узкую дверь» и после окончания школы стал готовиться к поступлению в музыкальное училище. Не помню всех подготовленных пьес. Помню только этюд Наполеона Коста ля мажор, опус номер двадцать три. Приёмной комиссии моя игра понравилась. Спросили: «Где обучался игре?». Ответил, что самостоятельно по самоучителю. На вопрос: «Как собираетесь сдавать экзамены по сольфеджио и теории музыки?»

Пришлось заверить комиссию, что за год обучения я подготовлюсь и сдам экзамены по этим предметам.

После небольшого совещания, комиссия пошла мне навстречу, но стали проверять мой слух. На фортепиано нажимали одновременно две три клавиши и просили спеть отдельно каждую ноту. С этим заданием я справился легко.– Спойте гимн Советского Союза…

— Я не знаю слов… — Как же так? Ведь его по радио передают каждое утро.

— У нас нет радио, — отвечаю без всякого вранья, — электричество провели недавно. Я занимался и читал при керосиновой лампе.

— Тогда спойте, что знаете. Песен я знал предостаточно. Выбрал самую приличную. Не помню названия, но там были слова: «Мы одни, с нами только гитара, что умеет нам петь о любви…». Посмеялись, но приняли.

На Почтовой улице находилось музыкальное училище и двух небольших домиках во дворе. В главном корпусе находились струнный, фортепианный и хормейстерский отделы шли групповые лекции, во дворе в домиках разместились народники и духовики. Напротив главного корпуса было небольшое двухэтажное здание. Студенты его в шутку называли — «Консерватория».

На первом этаже большой зал, там проходили репетиции оркестра народных инструментов. Руководитель директор училища Яровой Виктор Кириллович, он преподавал домру.

Иван Акинин преподавал мне дирижирование и оркестровку. Его советами я пользуюсь, когда пишу музыку для оркестра. Среди преподавателей были знаменитые личности.

Иван Стаматти — тромбонист, играл в оркестре батьки Махно. Михаил Осипович Дунаевский, концертмейстер, родной брат композитора Исаака Дунаевского.

В Донецке художественным руководителем шахтёрского ансамбля песни и пляски ДОНБАСС был Зиновий Дунаевский, автор Шахтёрского вальса, очень была популярная и прекрасная песня — это гимн Донбасса.

Сольфеджио и гармонию преподавал Лазарь Воль. Худой, с копной чёрных волос и с дьявольским блеском в глазах. Ну, вылитый чёрт! Талантливый композитор. Написал оперетту и её в городском театре исполняли. Однажды, на уроке сольфеджио, я решил пошутить (весьма неудачно). Когда пел гамму до-мажор, то вместо ноты соль, спел — Воль. И что? «Посеешь, ветер — пожнёшь бурю». Он орал, что я бездарность, что я поступил потому, что дал взятку. Когда я сказал, что пожалуюсь директору, он, обращаясь к студентам, сказал — я такое говорил? Все хором ответили — нет. В процессе учёбы заставлял меня решать труднейшие гармонические задачи. Мне пришлось изрядно попотеть, но я так знал гармонию, что при поступлении в консерваторию, помогал своим землякам абитуриентам.

Георгий Андреевич Аванесов — мой преподаватель гитары — был домристом и технику игры на гитаре знал только в общих чертах. Главная заслуга его в том, что он готовил меня, как солиста, воспитывал, как спортсмена — быть уверенным в себе. Он говорил мне, что надо практиковаться столько, чтобы игра вызывала у публики иллюзию лёгкости. Но перед самым концертом нельзя играть программу. «Тебе через пятнадцать минут на сцену, — говорил он, — а ты уже всё сыграл, — игра твоя будет выхолощенной, неэмоциональной».

Вячеслав Ткачёв, преподаватель по общему фортепиано, слушая, как я играл «Вариации на тему Моцарта» Фернандо Сора, спросил: «А ты сможешь всё это пропеть? — если нет, то у тебя только пальцевая память а она ненадёжная.

Благодаря таким наставлениям, я стал артистом. Я никогда не разыгрывался перед концертом. Гитара лежала на стуле в концертном зале. Я в туалете горячей водой распаривал руки, шёл на сцену, проверял строй и начинал играть.

Как-то на уроке оркестровки мне задали работу: оркестровать «Старый замок» Мусоргского для оркестра народных инструментов и продирижировать. Вначале директор музучилища Виктор Кириллович Яровой перед оркестром начал рассказывать программу произведения: «Представьте старый заброшенный замок, полуразрушенный, вороны каркают». И предложил мне стать перед оркестром дирижировать. Во мне взыграл дух противоречия. Я, недолго думая, выпалил:

«Друзья, Виктор Кириллович ошибается только потому, что прочитал неправильный перевод с французского, старинный замок на рисунке Гартмана, который вдохновил Мусоргского на музыку, совсем не такой. Перед замком стоит Трубадур и поёт серенаду».

Скандала не было. Он вызвал меня в кабинет и спросил: «Откуда ты это знаешь?». Я ему сказал, что принесу картинки Гартмана. Принёс и он меня поблагодарил. Я ему тоже очень благодарен. Он меня выручал неоднократно. Один случай я помню. На четвёртом курсе дирекция русского театра предложила мне оформить музыкально спектакль американского драматурга Теннесси — «Орфей спускается в ад». Я устно договорился с директором театра на определённую плату. Когда он перед спектаклем принёс контракт, где сумма была занижена вдвое, я отказался работать. Шум поднялся страшный. Вызвали директора училища: «Ваш студент срывает показ спектакля!». Когда он выслушал мои объяснения, то заявил директору театра, что я студент хороший, претензий ко мне нет, а то, что подрабатываю в свободное от учёбы время — это моё право. Я ушёл домой, а вечером ко мне приехал заместитель директора и привёз переписанный контракт на ранее оговоренную сумму. Спектакль удался.

Я с театром даже ездил на гастроли. Мне предложили поездку по городам — Житомир, Кривой Рог, Сухуми, где в каждом городе по месяцу, оплата 5 рублей за спектакль. Спектакль «Орфей спускается в ад» играли 4 раза в месяц, но я отказался. 20 рублей в месяц это смехотворно, и тогда меня зачислили заведующим музыкальной части театра на 100 рублей. Гастроли, летом у меня каникулы. Поехали в Житомир, но некоторые артисты начали возмущаться, студент получает 100 рублей, а они 80. Директор сказал, что будет платить за спектакль. Я говорю: «покупай мне билет на Луганск!». Записал на магнитофон свою игру, когда артист берёт гитару и делает вид что играет — включают запись. Уехал, но артист, который играл главную роль, сказал: «или вы вернёте гитариста — или я ухожу из театра». Получилось то, что я ожидал — не живое звучание гитары и не вовремя включали запись. Прислали телеграмму, и я вернулся. В Кривом Роге встретился с двоюродным братом, он строил заводские трубы из огнеупорного кирпича. Рано умер — его лёгкие были забиты цементной пылью.

В Сухуми на пляже познакомился с девушкой, с которой проводил время только на пляже и не более. Когда гастроли заканчивались — она меня пригласила в гости. Меня ожидали, стол был накрыт. После застолья отец говорит, что я нравлюсь его дочери и предложил, чтоб я женился. У него плантация мандарин, работать я не буду, буду только играть в своё удовольствие. Я сказал, что ваша дочь мне нравится, но я хочу стать артистом и играть на сцене.

Такова моя судьба и я её выбрал. Я не представляю жизнь без музыки. Расставание было печальным. Мне это было наукой думать о последствиях встреч.

В здании кроме русского театра играли спектакли и украинского музыкально-драматического театра. Я с удовольствием посещал спектакли, особенно музыкальные. Наталка — Полтавка, Цыганка Аза, «В недилю рано зилля копала». В одном из спектаклей была такая сцена: старуха говорит деду — «подержи курицу». Он берёт курицу, но она вырывается из рук и бежит по сцене. Начали ловить курицу — ей некуда деваться, и она прыгает в оркестровую яму прямо на голову старому виолончелисту, и от страха наделала ему на лысину. Он начал возмущаться — «почему на меня?» Концертмейстер, скрипач невозмутимо ему говорит — «курице виднее», намекая на квалификацию его игры. Юра мой друг фаготист, студент музыкального училища — «нет, она наверно антисемитка».

Мы получали квалификацию дирижёра оркестра народных инструментов. На балалайке я играл в оркестре Георгия Андреевича Аванесова. А домру изучал у Сергея Артемьевича Васильева, заслуженного деятеля искусств УССР, директора, музыкальной школы, которая находилась недалеко от музыкального училища.

Пришёл на урок, а в кабинете сидел молодой мужчина, познакомились, Юрий Васильев сын директора школы. Он был концертмейстер виолончелей симфонического оркестра. Предложил играть вместе. Я сделал несколько обработок популярных пьес для виолончели и гитары. Он играл замечательно, особенно Чайковского, Шопена, Глазунова и другие романтические пьесы. Он не был женат. Был болен — шизофрения. Приступов я не замечал, но странности были. Прихожу к нему домой на репетицию, — на столе стоит гроб, покрашен чёрной краской. Это зачем? «Понимаешь — при виде гроба я лучше воспринимаю музыку Баха. А не было желания в нём полежать? Как ты догадался — я думаю ночью в нём спать. Ничего удивительного, Белоснежка же спала в хрустальном гробу».

Пьес 20 мы записали на радио. Играли концерты по приглашению. Юра был эрудированным, хорошо обученным музыкантом. Многому я у него научился. Фразировке, понимать построение произведения, даже начальные уроки композиции.

Когда между лекциями был большой перерыв — я обедал в столовой, студент подошёл и сказал, что меня зовёт мой преподаватель Георгий Андреевич. «Скажи ему, что я доем и приду». Когда я пришёл — он был злой и сказал, что он отказывается со мной заниматься. Я пошёл к преподавателю домры Сергею Артемьевичу и рассказал о конфликте. «Не волнуйся — я с ним поговорю», он был учителем Георгия Андреевича. «В крайнем случа