Новая книга Павла Крусанова населена крохалями и пиздриками, катеньками и трёхзенками, голавлями и лысухами, апионами и рамфусами, морфо и фринами, кого здесь только нет — вплоть до таких тварей, которым человеческий язык и вовсе не повернулся дать имён.
А вот голубями здесь называют себя люди — люди, которые живут на данной им Богом земле, будто птицы, которых питает Отец их Небесный.
А вот голубями здесь называют себя люди — люди, которые живут на данной им Богом земле, будто птицы, которых питает Отец их Небесный.
Пікірлер2
Дәйексөздер4
Но где-то там, где вызревает ночь
И берег запорошен звёздной пылью,
Мне предстоит отчаянным усильем
Сломать сургуч и немочь превозмочь.
И берег запорошен звёздной пылью,
Мне предстоит отчаянным усильем
Сломать сургуч и немочь превозмочь.
Никита уяснил: привычное отношение поляка к окружающему миру — бесконечная череда как остроумных, так и мелочных претензий — за несколько веков обрело статус народного характера и теперь представляет собой одну разбухшую, как флюс, заносчивую претензию.
Например, он утверждал, что единственная подлинная свобода художника — его самобытность. В отсутствие самобытности у художника всегда есть господин — любовь. Тот, кто лишён оригинальности, рабски подражает тому, кого любит. Освобождать его, разбивать цепи — бесполезно, он тут же закуёт себя в другие.
