Оглавление

1. Тиберий
2. Пролог
3. Глава I. Общие сведения о Римской империи
4. Глава II. Приход Тиберия к власти
5. Глава III. Истоки официальной политической игры на Форуме или власть женщин в Римской империи
6. Глава IV. Этапы эволюции принципата Тиберия
7. Глава V. Добровольное изгнание
8. Глава VI. Любезный Сеян, префект преторианской гвардии
9. Глава VII. «Верный» Макрон
10. Глава VIII. Портрет главного героя
11. Глава IX. Последние годы жизни Тиберия
12. Эпилог
13. Дополнения
    1. 1. Проблема источников
    2. 2. Проблемы верховной власти
    3. 3. Пример эвтаназии в Римской империи
    4. 4. Цицерон
    5. 5. Социальная структура общества Римской империи
    6. 6. Социально-экономические особенности первого десятилетия принципата Тиберия
    7. 7. Магнаты
    8. 8. Будни древнего римлянина
    9. 9. Экономика
    10. 10. Провинции и внешняя политика
    11. 11. Внутренняя политика императора Тиберия
    12. 12. Преторианская гвардия
    13. 13. Хронология
    14. 14. Христианская традиция о Тиберии и его времени
    15. 15. Прокуратор Понтий Пилат
    16. 16. Император Тиберий и Мария Магдалина
    17. 17. Парки (Три богини судьбы)
14. Литература
    1. Источники
    2. Исследования
    3. Художественная литература

Весь мир — театр.

В нём женщины, мужчины — все актёры.

У них свои есть выходы, уходы,

И каждый не одну играет роль…[1]

Уильям Шекспир.

 У. Шекспир. Монолог Жака из комедии «Как вам это понравится».

Пролог

Старый бородатый сатир Силен, сын Гермеса[1] и одной из нимф, дядька и наставник Диониса[2] — сладострастный, курносый, толстогубый, грязный и вонючий, с глазами навыкате, с лошадиным хвостом и копытами. Вечно пьяный, задиристый, наглый и фривольный, окруженный хороводом его компаньонов — косматых сатиров, таких же пьянчуг — вы чувствуете, как от них разит потом, мочой и вином. Они пляшут в исступлении вокруг огромного каменного фаллоса, пляшут в бешеном ритме, который им задают бархатные звуки флейт. Сладострастный танец заканчивается экстазом, сатир, схватив в объятия одну из нимф, уносит ее и опускает на траву под высоким небом…

Так столетия назад это начиналось в Элладе. Греческий дух фантазии стремился вперед. Через эпос и героические песни аэдов,[3] сопровождаемые звуками лиры, через декламацию рапсодов,[4] через великолепный гомеровский хорал и лирическую песню он пришел к трагедии и комедии — произведениям высокого искусства и захватывающей силы.

Благодаря тесной связи греческого театра с культом Диониса актеры пользовались в Греции большим почетом и занимали высокое общественное положение. Актером мог быть только свободнорожденный. Театральные представления считались школой воспитания, и государство уделяло им большое внимание.

Путем логического размышления или непосредственной интуиции греки пришли к осознанию того, что поступательное движение искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисического начал, с двумя божествами искусств — Аполлоном[5] и Дионисом[6]. Фатальный миф и чудовищный феномен дионисического начала — именно из двух этих сущностей родилась трагедия. Весь пафос устремлений античных авторов был направлен к одному: показать насколько трудно быть и оставаться человеком, — но, в то же время, — что достичь истинно человеческого состояния вполне возможно, и, более того, — представлялась возможность обозначить великолепие тех далей и высот, которые открываются, если человек вдруг «перепадёт» из мира обыденной жизни в мир настоящей жизни, — ради которой только и рождается Человек.

Жажда катарсиса,[7] разрешающего кровью человеческие страсти, была признаком высшей эры Эллады, эры великих демократических свобод вокруг мудрой, понимающей искусство, головы Перикла[8], с именем которого связан расцвет Афинского государства и афинской демократии.

С наступлением римского господства перевес оказался на стороне смеха, который должен был смягчать гнет и рабство. Глубокое идейное содержание трагедий Эсхила утомляло. Страстная актуальная сатира Аристофана теперь была слишком далека, а человек искал выход для своих горестей и страха. Он хотел видеть жизнь, а не мифы. Свою жизнь. И высмеянную жизнь тех, кто отнимал у него дыхание и радость. На сцене уже не появлялись боги на котурнах,[9] а раб и его господин, сапожник и его легкомысленная жена, несчастные любовники, сводники, гетеры, медники и мясники, и весь тот мелкий люд, который является кровью городов.

Римскому народу особенно полюбилась древняя оскская ателлана[10] — импровизированная бурлеска из жизни. В ней были четыре постоянно действующих героя: maccus (Макк), обжорливый, сладострастный глупец; bucco (Буккон), бесстыдно назойливый блюдолиз и болтун; похотливый pappus (Папп), старый, всеми надуваемый скряга; dossennus (Доссен), горбатый плут, шарлатан, любитель интриг. Играли в традиционных масках, и женские роли исполняли мужчины.

Стереотипный набор четырех масок скоро надоел. На подмостках театров и на импровизированной сцене на улицах появился мим — народное представление, которое показывали римскому народу бродячие труппы. Пьеса о народе и для народа, она наряду с пантомимой и излюбленным сольным танцем процветала в период существования Римской империи. Здесь уже не было масок, лица сменялись, и женские роли исполняли женщины. Пестрыми были эти короткие комические, а иногда и серьезные сценки из жизни, все в них было свалено в одну кучу: пролог, раскрывающий содержание пьесы и призывающий зрителей к тишине, стихи и проза, акробатика, монолог героя, песни, танцы, философские сентенции, буйные шутки, скользкие остроты, скандальные истории, прелюбодеяния, пинки, пародии, политические нападки, наконец, раздевания танцовщиц и веселый конец.

Все краски жизни, все запахи пищи, которые доносились к черни сквозь решетки сенаторских дворцов, все звуки, стоны сладострастия, плач и насмешки были в этих фарсах. Но прежде всего — смех, смех! Римский плебс не мог избежать своей участи, но желал хотя бы на минуту забыться, хотел беззаботно смеяться. «Фарс[11] — наша жизнь!» — такова была основная определенность непосредственного бытия.

Сами представления имели теперь не столько этически-воспитательный, сколько празднично-развлекательный смысл. Сольное пение под тибию[12], пластическая пантомима под инструментальную музыку (ансамбль), иногда хоровые эпизоды — такова была музыка в римском театре.

В цирках и театрах выступали громадные хоры и оркестры, многие из них были на содержании богатых римлян. В столицу империи стекались музыканты из Греции, Сирии, Египта и других завоеванных областей. В капитолийских состязаниях участвовали певцы и музыканты, награждавшиеся лавровым венком. При дворе Октавиана Августа славился певец Тигеллий, любимцем публики при Тиберии был актер-певец Апеллес.

Без танцоров и танцовщиц в Риме тоже не обходились ни пиры, ни публичные зрелища, ни торжественные шествия, как и без музыки и пения.

«Хлеба и зрелищ!» — таков был основной лейтмотив устремлений римского народа. Своим знаменитым выражением Ювенал[13] противопоставлял эти устремления героическому прошлому:

Этот народ уж давно, с той поры, как свои голоса мы

Не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда-то

Все раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,

Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно

мечтает: «Хлеба и зрелищ!»[14]

Именно этого народ требовал от государства. И, если с первым (хлебом) случались перебои, то со вторым никогда. Хлеб и зрелища — два условия возможности существования величайшего государства Античности. В этом также суть политики римских государственных деятелей, стремившихся путем подкупа денежными, продуктовыми раздачами и даровыми представлениями удержать в повиновении деклассированный столичный плебс.

Немногие очень богатые сенаторы и откупщики[15], с одной стороны, развращенные своею деспотической властью в провинциях, и вынужденные ради своей карьеры заискивать перед презираемой чернью в Риме, и отвыкшая от труда толпа, с другой стороны, — толпа в худшем смысле слова, толпа систематически деморализованного плебса огромного города, потерявшая сознание гражданских обязанностей и чести, и понимающая лишь ничем не обузданное стремление к удовольствию самого грубого, самого дикого характера — вот две полярных силы, господствующие в обществе «вечного» города. Увеличение бесплатных раздач хлеба и вина породило новых бездельников, презирающих ремесла и не желающих служить государству. Эта проблема через несколько столетий сделает империю слабой и беззащитной перед лицом новых варваров и приведет к ее распаду.

Необходимо отметить, что участники театрализованных представлений римской аристократией презирались и, в отличие от древнегреческого театра, не пользовались уважением. Актерами становились рабы или вольноотпущенники.

Другим захватывающим и одновременно позорным зрелищем на потребу толпы были гладиаторские бои. Актеры и гладиаторы определялись в римском законе как люди, которые зарабатывали на жизнь телом — qui corpore quaestum facit.

«Человека — предмет для другого человека священный — убивают ради потехи и забавы; тот, кого преступно было учить получать и наносить раны, выводится на арену голый и безоружный: чтобы развлечь зрителей, с него требуется только умереть», — такими резкими словами бичевал Сенека[16] гладиаторские бои, присягая провозглашаемому стоиками братству всех людей. Этот самый ранний и наиболее примечательный из известных нам протестов содержится в сборнике «Нравственные письма к Луцилию».

Начиная с первых гладиаторских игр (первый поединок гладиаторов датируется 264 г. до н. э.)[17] всё чаще стали появляться государственные мужи, стремившиеся использовать в своих интересах огромное пропагандистское влияние расточительных мероприятий подобного рода. Теперь не только осененные славой полководцы выставляли на арену колонны гладиаторов, чтобы отпраздновать свой триумф, но и магистраты[18] всех рангов додумались таким образом добиваться благосклонности народа, хотя сам народ, по замечанию Ювенала, был абсолютно безразличен к государственным делам. Но за чернью требовался постоянный надзор, ибо она легко могла учинить беспорядки или устроить выступления во время торжественных церемоний, представлений или других мероприятий, на которых люди могли видеть императора.

Для решения проблемы возможного мятежа римской черни и использовались массовые раздачи хлеба, денег и организация все более набиравших со временем размах народных увеселений. Императоры и богатая аристократия как бы соревновались друг с другом, устраивая все более длительные и пышные игры. Стали появляться новые театральные сооружения — амфитеатры[19]. Колизей вмещал 90 000 человек, а Великий цирк в Риме — 385 000 человек.

Здесь важно учитывать еще один важный аспект: римляне в массе своей были народом по преимуществу стоическим. Они легко уступали пальму первенства в различных областях жизнедеятельности другим народам, особенно грекам. Кроме одной. Классическая цитата из Вергилия лучше всего объяснит, что это за «область»:

«Смогут другие создать изваянья живые из бронзы

Или обличье мужей повторить во мраморе лучше;

Тяжбы лучше вести и движеньия неба искусней

Вычислят иль назовут восходящие звезды — не спорю:

Римлянин! Ты научись народами править державно —

В этом искусство твое! — налагать условия мира,

Милость покорным являть и смирять войною

надменных!»[20]

С другой стороны, к I веку н.э., римляне, граждане-государственники, привыкли воспринимать своего императора не только как личность, и даже не только как высшее должностное лицо, но и как своего рода символ, олицетворение мощи и величия государства. Роль римского императора требовала от того, кто ее исполнял, решительности и твердости, умения действовать эффектно и благородно, он ни в коем случае не должен был бояться народа, напротив, одним своим внешним видом должен был внушать трепет. Таким желали видеть римляне своего императора.

Римская история преподносит нам любопытный пример того, как чисто семейные проблемы первого римского императора — Августа Гай Октавиана[21] (из рода Юлиев-Клавдиев) — обернулись драмой, которая взволновала не одно поколение римлян, и наложила отпечаток на общественные настроения на много лет вперед.

С возрастом римский император Октавиан Август очень остро переживал, что у него нет прямых наследников, и в конце своего правления оказался перед проблемой выбора преемника. Сыновей у него не было, а его внуки, которых он усыновил, умерли, и он вынужден был усыновить еще одного (младшего) внука (от дочери Юлии) — Агриппу Постума[22]. Однако очень скоро Агриппа стал проявлять признаки ненормальности и даже безумия. Юноша обладал большой физической силой, но был необразован и имел угрюмый и жестокий характер. Он ссорился с приемным отцом, клеветал на Ливию Друзиллу (приемную мать) и называл себя богом; наконец, его поступки стали настолько дурными, что он был сослан на остров Планазию и помещен под строгую военную охрану, что было необычной мерой предосторожности[23].

Император[24] разражался проклятиями каждый раз при упоминании имени Агриппы Постума или имени обеих Юлий (дочери и внучки), которые своим развратным поведением опозорили его имя. Август восклицал со стоном: «Лучше бы мне и безбрачному жить и бездетному сгинуть!» — и называл их не иначе, как «tris vomicas ac tria carcinomata sua» — «тремя своими болячками и язвами».

В конце концов, дочь Юлию обвинили в разврате, а также в покушении на отцеубийство. По римским законам отцеубийцу зашивали в мешок с собакой, змеей и петухом и сбрасывали в Тибр. Однако Август помиловал единственную дочь, заменив казнь на ссылку.

В результате, Октавиан Август был вынужден усыновить пасынка (сына Ливии Друзиллы) Тиберия — человека, который был ему лично неприятен: «Augustum, palam… morum eius diritatem improbasse»)[25]. Тем не менее Цезарь прекрасно видел и очевидные его достоинства. Главное же, что его заботило, — найти человека, который бы привел Рим к славе и благоденствию.

В этом деле Август, проявил изумительное подчинение личных чувств общественному благу, — сознательно избрав Тиберия своим преемником; именно ради блага государства такой человек должен был унаследовать власть («Praesertim cum et rei publicae causa se (Augustus) adoptare eum pro contione iurauerit et ut peritissimum rei militaris… prosequatur» («Перед народом он (Август) дал клятву усыновить Тиберия для блага государства, и в письмах несколько раз отзывался о нем как о самом опытном полководце и единственном оплоте римского народа»)[26].

Дабы преемственность власти в лице Тиберия не выглядела делом чисто семейным, Август позаботился о его полномочиях. Будучи трибуном и проконсулом, Тиберий реально становился вторым лицом в государстве, а в начале 14 года Тиберий и Август совместно провели ценз[27] Сената и в новом списке имя Тиберия, было поставлено сразу после Августа[28], что еще более укрепило его положение. Все эти полномочия были утверждены Сенатом за Тиберием самым законным образом. Потому действия Августа по обеспечению преемственности власти в последние годы его жизни представляются продуманными и точными. Заслуги самого Тиберия делали его положение единственного восприемника Августа безусловным. Даже очень не расположенный к Тиберию позднейший римский историк Аврелий Виктор (конец IV в. н.э.) писал: «Высшая власть в государстве была ему предоставлена не без основания»[29].

Итак, по предложению Августа Тиберий получил трибунские полномочия[30] и право военного командования.

В свой последний день Октавиан Август все время спрашивал, нет ли в городе беспорядков из-за него. Попросив зеркало, он велел причесать ему волосы и поправить отвисшую челюсть. Вошедших друзей он спросил, как им кажется, хорошо ли он сыграл комедию жизни? И произнес заключительные строки:

Коль хорошо сыграли мы, похлопайте

И проводите добрым нас напутствием.

Август метко сравнил жизнь с театром, людей с актерами и попросил аплодисментов, произнеся в своем предсмертном обращении к близким слова, которыми актеры заканчивали свое выступление. Сам он заслужил не только аплодисменты за таланты в борьбе за власть и в государственном строительстве, но даже овацию.

Умер Август 19-го августа 14-го года на руках у Ливии со словами: «Ливия, помни, как жили мы вместе. Живи и прощай!». «Смерть ему, — продолжает Светоний, — выпала легкая, какой он всегда желал. („Mors levis donum ultimum est, que fortuna dare potest“ — „Легкая смерть — последний подарок, который может преподнести судьба“). В самом деле, всякий раз, как он слышал, что кто-то умер быстро и без мучений, он молился о такой же доброй смерти для себя и для своих — так он выражался. До самого последнего вздоха только один раз выказал он признаки помрачения, когда вдруг испугался и стал жаловаться, что его тащат куда-то сорок молодцов. Но и это было не столько помрачение, сколько предчувствие, потому что именно сорок воинов-преторианцев вынесли потом его тело к народу»[31].

Последний свой путь до Рима Август совершил на плечах декурионов[32] из муниципий и всадников. Сенаторы перенесли тело на Марсово поле и там сожгли. Самые видные граждане в одних туниках, без пояса, босиком собрали прах и положили в мавзолей[33].

Так закончилось почти сорокапятилетнее владычество императора Августа. Он сумел реализовать замысел Юлия Цезаря — авторитарное правление, единственно возможное при тех размерах, которых достигло римское государство.

Напрасно умирающий Август волновался, спрашивая, нет ли в городе беспорядков, связанных с известием о его болезни. Столица империи была спокойна.

Прожив семьдесят семь лет, Октавиан Август пережил многих своих врагов, друзей, детей и даже внуков — очень долгий век по меркам древности и по меркам его слабого здоровья. Он участвовал в управлении римской державой в течение последних пятидесяти восьми лет, сорок пять из которых правил единолично. Созданный им принципат[34], рождавшийся в котле гражданских войн[35], оказался достаточно гибким, чтобы продержаться до смерти создателя. Теперь ему предстояло трудное отвердевание — учреждение преемственности.

Когда Веллей Патеркул пишет о том, что состояние ужаса и отчаяния, овладело римлянами при известии о смерти Августа, он, мягко говоря, не говорит всей правды. Лейтмотив его сообщения таков: Август умер и ни один человек не сможет заменить его, потому что никто не в силах стать для Рима тем, кем был Август[36]. Но такие панические настроения циркулировали только в среде римской аристократии. Трудности, перед ней стоящие в связи со случившемся, были очевидны: с одной стороны надо было скорбеть по ушедшему принцепсу, с другой — выразить ликование в связи с приходом к власти его преемника. Соединить скорбь с ликованием, слезы горя и слезы радости, причем важнейшим было пролить и те, и другие так, чтобы это было замечено, — дело не из легких. Цезарь[37] Август умер своей смертью, его законный преемник Цезарь Тиберий скорбит о покойном отце, своевременно его усыновившем. Надо поскорбеть вместе с ним, но не чрезмерно, дабы новый Цезарь не подумал, что слезы эти относятся к перспективам его будущего правления. Вот и принялись в Риме «соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники».

Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, чтобы не могло показаться, что он или обрадован кончиною принцепса[38], или, напротив, опечален началом нового принципата; так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть.

В результате всех этих жизненных перипетий, Тиберий, после смерти Августа[39], оказался в сложном и двусмысленном положении, и считал необходимым прежде всего оправдать себя перед народом, доказать свою непричастность ко всем бедам рода Юлиев, убедить сограждан в том, что он, Тиберий (из рода Клавдиев), никогда не стремился к власти. Именно поэтому, как представляется, Тиберий вел себя намного скромнее и нерешительнее, чем подобало бы принцепсу. Он не был морально готов к образу категоричного и твердого правителя. В новой для себя роли, он старался, как можно точнее копировать стиль поведения Августа, но, как показали дальнейшие события, далеко не всегда удачно. Тиберий заявлял: «Я следую его словам и предписаниям, словно они имеют силу закона». Но свой принципат Август создавал для себя и под себя; его более чем 40-летнее правление создало традицию, на которую Тиберий мог и пытался опереться. Но по той же причине римлянам, многие из которых родились и выросли при Августе, трудно было представить на его месте кого-то другого. Таким образом, располагая всеми полномочиями своего предшественника, Тиберий не смог приобрести его авторитета (auctoritas principis), составлявшего важный элемент политического положения принцепса, хотя и пытался это сделать. При Августе он долго был правой рукой последнего, что имело двоякие последствия. Тиберий приобрел большой опыт в государственных делах, прекрасно представлял ситуацию в различных частях империи, продемонстрировал качества прекрасного полководца, администратора и дипломата. Но, в то же время, долгое пребывание под чужой властью породило в нем известную нерешительность в принятии ответственных политических решений.

Оказавшись во главе империи Тиберий, запуганный подозрениями на свой счет и озабоченный своей личной непопулярностью, не сумел правильно сыграть роль римского императора. Именно поэтому Тиберий постоянно попадал в такие ситуации, когда не мог дать согражданам того, что от него ждут. Принять верховную власть новый император медлил до тех пор, пока это не вызвало раздражения; он запретил приносить присягу на верность своим делам, праздновать свой день рождения и всячески препятствовал распространению обрядности, связанной с его собственным культом. Заметим, что многие из этих поступков выглядят безупречно с точки зрения нравственности, и казалось бы, должны были хотя бы в некоторой степени расположить народ к Тиберию. Этого, однако, не произошло. Дело в том, что у ситуации была и другая сторона.

Церемонии, ритуалы и праздничные действа, связанные с императорским культом, следует рассматривать не только как выражение любви и благодарности лично принцепсу. Как было отмечено, культ императора играл для римлян роль идеи, которая объединяет людей и сплачивает, таким образом, общество. Для поддержания этой идеи такие символические действа, как празднования дня рождения императора, принесение ему присяги на верность и т.д., были просто необходимы. Говоря о подобного рода праздничных и культовых действах, необходимо также иметь в виду их огромное эмоционально-психологическое воздействие: люди, как правило, участвуют в них с удовольствием, одновременно все глубже проникаясь идеей, которая их сплачивает. Поэтому римляне, даже не испытывая особой любви лично к Тиберию, стремились сберечь установленные при Августе обряды и церемонии. Тиберий же своей нерешительностью поколебал уже прижившиеся традиции и в итоге был в очередной раз не понят.

Крайне осторожный, мрачный, замкнутый и медлительный император Тиберий, которому олимпийские боги даровали судьбу, полную трудов, и отняли дар смеяться, в очередной раз попал впросак: он одобрил жестокий закон, вынесенный Сенатом, который поставил актеров на низшую ступень общества, дал право претору[40] наказывать их на месте за малейшую провинность, даже только за намек на недовольство от притеснения со стороны патрициев и учреждений. Он приказал за бунтарство — изгнать всех актеров из Рима и резко ограничил также число гладиаторских ристалищ. Даже гладиаторы жаловались на то, что они не могут выступать перед зрителями.

И народ взволновался!

Ростры[41] и базилики[42] были расписаны оскорблениями в адрес императора и Сената. С этих пор Тиберия всю жизнь преследовали подозрения, упреки и откровенная ненависть со стороны народа. Психологический настрой общества против него был настолько силен, что все, что бы он ни делал, казалось плохо.

Заметим, что когда Тиберий заботился о снабжении Рима продовольствием, ремонтировал общественные сооружения, следил за строительством дорог, наделял средствами обедневших сенаторов, оплачивал долги несостоятельных должников — это все воспринималось, как прямая обязанность императора, поэтому не встречало никакой благодарности. В то же время в его словах и поступках римляне склонны были усматривать двусмысленность, лицемерие и тайные замыслы.

На ежегодных праздниках, под руководством Арвальских братьев[43], где отсутствие актеров особенно чувствовалось, толпы народа выражали свою ненависть и снова, и снова требовали, чтобы император вернул им их любимцев. Долго Тиберий молчал, однако, в конце концов, услышал вопли толпы, и актерам было разрешено вернуться. Они нахлынули, как половодье, и начали с того, чем закончили. Апеллес, всеобщий любимец, в торжественный день возвращения обратился к народу с импровизированной сцены на Бычьем форуме (Forum Boarium — древнейшая торговая площадь Рима) от имени актеров и зрителей:

«У нас отличный скот!

Мы счастливы и сыты!

И, как клопы, от крови мы пьяны.

Но это злит правителей страны,

И потому мы снова будем биты!..».

Ну что можно тут сказать? — только воскликнуть: «О благородные музы, Талия и Терпсихора![44] — Воздайте хвалу дерзости и легкомыслию! — Часто бывает комедианту нечего есть, но он должен играть! Пусть могучие Парки[45] спрядут этим безумцам судьбу, в которой будет хотя бы одна лепешка, пять унций сала[46] и сongius (кувшин — 3,28 л.) дешевого вина в день, чтобы им не приходилось прыгать на голодный желудок».

Тиберий, покручивая пальцы рук ворчал: «Actores mutare, sed senselessness ludus omnibus idem» («Актеры меняются но бессмыслие игры всё то же»).

Итак, 17 сентября 767 года от основания Рима[47] приемный сын императора Октавиана Августа — Тиберий Клавдий Нерон[48] — торжественно принял принципат. Важнейшие прерогативы императорской власти, проконсульский империй[49] и трибунскую власть (imperium majus et tribunicia potestas) он получил еще при жизни Августа и после его смерти сразу взял бразды правления в свои руки, но, так как по традиции источником полномочий принцепса должен был быть Сенат, понадобилось собрать сенаторов. Тиберий принял все полномочия своего предшественника, но не на 5 или 10 лет, как всегда поступал Август, а на неопределенный срок. Быть может в этот миг он думал о своих усилиях по созданию нового мира и о самом мире, похожем на грандиозный театр.

Новый властелин Рима — Tiberius Claudius Nero; Tiberius Iulius Caesar; Tiberius Caesar Augustus; Pontifex Maximus; Divi Augusti filius (Тиберий Клавдий Нерон (имя при рождении), Тиберий Юлий Цезарь (после усыновления), Тиберий Цезарь Август (после принятия власти), Великий Понтифик, сын Божественного Августа) был уже не молод — Тиберию шел пятьдесят шестой год.

Очередной акт спектакля мировой истории начался!

 Гермес — в древнегреческой мифологии бог торговли, прибыли, хитрости, разумности, ловкости и красноречия, дающий богатство и доход в торговле. Покровитель глашатаев, послов, пастухов, путников; покровитель магии, алхимии и астрологии. Посланник богов и проводник душ умерших (отсюда прозвище Психопомп — проводник душ) в подземное царство Аида, изобрёл меры, числа, азбуку и обучил людей.

 Дионис (Вакх — лат. Bacchus) — в древнегреческой мифологии младший из олимпийцев, бог растительности, виноградарства, виноделия, производительных сил природы, вдохновения и религиозного экстаза, а также театра. В римской мифологии — Либер.

 Аэд — в античную эпоху — профессиональный певец. Считалось, что героические песни вкладывались в уста аэдов самими богами.

 Рапсоды — странствующие певцы.

 Аполлон-бог света, покровитель искусств.

 Человек в дионисийском состоянии руководствуется порывами, сливается с коллективным бессознательным, лишается индивидуальности и контроля над собой. Аполлоническое состояние человека характеризуется обузданием влечений, созерцанием внутренних образов.

 Катарсис — нравственное очищение, возвышение души через искусство, возникающее в процессе сопереживания и сострадания.

 Перикл — крупнейший афинский государственный деятель, демократ. В 472 г. был хорегом (взявшим все расходы меценатом по организации спектакля) при постановке «Персов» Эсхила.

 Котурны — род высоких башмаков с толстой пробковой подошвой, для придания большого роста, при представлении актерами богов и героев.

 Ателлана, от лат. fabula atellana, басни из Ателлы, — короткие фарсовые представления в духе буффонады на оскском наречии.

 Фарс — комедия легкого содержания с внешними комическими приемами.

 Тибия — название духового музыкального инструмента. (Родственные — гобой, флейта).

 Децим Юний Ювенал, или просто Ювенал — римский поэт- сатирик. В. Белинский писал о сатирах Ювенала: «Эта литература, явившаяся в эпоху крайнего разложения стихий общественной жизни римлян, имеет высокое значение высшего нравственного суда над сгнившим в разврате обществом».

 Ювенал. Сатиры. Сатира десятая, 77—81. Римская сатира. М., 1957. Ювенал выражал свое презрение гражданам Рима, забывшим о гражданской ответственности и долге, предпочтя продавать свои голоса безответственным политикам в обмен на обещания хлеба и зрелищ.

 О́ткуп — система сбора с населения налогов и других государственных доходов, при которой государство за определенную плату передает право их сбора частным лицам (откупщикам).

 Луций Анней Сенека Младший или просто Сенека (4г. до н.э. — 65 г. н.э.) — римский философ-стоик, поэт и государственный деятель.

 См.: Ливий. Периохи, 16. Поединок устроили в память об умершем отце сыновья Брута Перы, Марк и Децим. Состязание атлетов состоялось благодаря немыслимой щедрости Марка Скавра.

 Магистрату́ра — общее название государственной должности в Древнем Риме.

 Первый театр, построенный из камня, сооружен в 55 г. до н. э. римским полководцем Гнеем Помпеем Великим вмещал до 40 тысяч человек.

 Энеида, VI, 847—853. Перевод С. Ошерова.

 При рождении получил имя Гай Октавиан, но впоследствии поменял его на «Август» (в переводе — «возвеличенный богами»).

 Он был младшим сыном консула Марка Випсания Агриппы и Юлии старшей, дочери императора Августа. Имя Постум указывало на то, что он родился после смерти своего отца.

 Ссылка была подтверждена постановлением Сената.

 У римских императоров не было строго установленной официальной титулатуры. В зависимости от обстоятельств главу государства называли по-разному: imperator, princeps, dominus, Caesar и т. д. Титул первого гражданина (princeps civitatis) был лишь наиболее употребительным в гражданском обиходе обозначением носителя высшей власти,

 Август открыто осуждал жестокий нрав Тиберия.

 Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Книга третья. Тиберий, 21, 3. — М., «Художественная литература», 1990.

 Ценз — условия допущения лица к пользованию теми или иными политическими правами.

 Веллей Патеркул. II, 94—123.

 Аврелий Виктор. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. II, (3).

 Народный трибун — выборная должность, целью которой было обеспечение защиты простого народа.

 Светоний. Божественный Август 98; 99.

 Офицеров кавалерии.

 Иосиф Флавий, самый знаменитый из иудейских историков периода Империи, писал в «Иудейских древностях» (том 2, книга 18), что император Август умер в семидесятисемилетнем возрасте.

 Принципат — форма государственного устройства, сочетающая республиканские и монархические черты

 Поколение римлян, выросшее при Октавиане Августе, было свидетелем гражданских войн 49—45 гг. до н.э., приведших к диктатуре Юлия Цезаря, и гражданских войн после его убийства, завершившихся приходом к власти Октавиана Августа и установлением принципата (27 г. до н.э.).

 Веллей Патеркул. II, 123—124.

 Це́зарь — один из титулов-имен правителей Римской империи.

 Принцепс — первый в списке древнеримских сенаторов, император.

 Октавиан умер 19 августа 14 года в Нола (Nola).

 Претор — одно из высших должностных лиц Древнего Рима. Первоначально обладали административной, военной, а также судебной властью по уголовным и гражданским делам.

 Ростра — ораторская трибуна на Форуме в древнем Риме, украшенная носами отбитых неприятельских кораблей.

 Базилика — архитектурное сооружение, которое в античные времена использовалось для светских целей, а в христианскую эпоху — для религиозных.

 Арвальские братья — коллегия из 12 жрецов в Риме, которые руководили проведением фестивалей и важных религиозных праздников.

 Талия — муза, покровительница комедии и легкой поэзии; Терпсихора — муза танца.

 Парки — богини судьбы: Нона тянет пряжу, прядя нить человеческой жизни; Децима наматывает кудель на веретено, распределяя судьбу; Морта — перерезает нить, заканчивая жизнь человека.

 Родина сала — Италия. Там три тысячи лет назад появилась идея использовать его как дешевую и калорийную пищу для рабов. Унция — 27,3 гр.

 14 год н.э.

 Все свободные граждане Римской империи при рождении имели три имени: личное, родовое и семейное.

 Общий imperium proconsulare, заключал в себе пожизненное право верховного военного командования всеми войсками Империи.

Глава I.
Общие сведения о Римской империи

Историю Римской империи по характеру государственно-правового устройства разделяют на два основных этапа:

— Принципат — форма государственного устройства, сочетающая республиканские и монархические черты (где под прикрытием республиканских органов власти на самом деле была военная монархия) — существовала в период с I века до н.э. — III век н. э. Обладатель высшей власти в основном именовался титулом «принцепс», что подчеркивало его статус первого среди равных.

— Доминат — политическая система, более близкая к монархии (существовала 284—476 гг.).

Едва ли у другой исторической фазы развития так долго господствовала «персонифицированная» периодизация, отождествление череды биографий императоров с историей целой эпохи. Будь то богатые материалом «Жизнеописания» Светония, короткие миниатюры позднеантичного периода, психологизированные биографии нового времени или изложения любой точки зрения — в них превалировала биографическая форма в ущерб научной. Публику интересовали не государственные институты, а люди, стоящие на вершине власти. История Римской империи свелась, таким образом, к галерее часто малопривлекательных портретов императоров: двойственный, но тем не менее просветленный образ Августа, часто не соответствующий действительности портрет угрюмого Тиберия, патологический случай Калигулы, идиотский, на первый взгляд, образ Клавдия, зависимость их от женщин и вольноотпущенников, скандальная хроника двора Нерона, порядочность первых Флавиев, тирания Домициана, столь различные представители славных времен империи, солдат Траян и интеллектуал Адриан, фигура «провинциального» Антония Пия и необыкновенно напряженное лицо бородатого философа на троне Марка Аврелия… — эта традиционная череда образов была историей дворцовых интриг, но вряд ли историей времени.

К началу I века нашей эры Римская империя была крупнейшим государством мира с населением около 60 миллионов жителей. Римляне контролировали территории, раскинувшиеся от Атлантического океана на Западе, до Месопотамии на Востоке и от острова Британия на Севере, до Северной Африки на Юге. В состав Империи входили нынешние: Испания и Португалия, Франция и Бельгия (то и другое называлось вместе Галлия), Англия (называвшаяся Британией), Италия, Швейцария, южная часть Австро-Венгрии, весь Балканский полуостров, большая часть нынешней Азиатской Турции (кроме земель за Евфратом), Египет и вся береговая полоса северной Африки, кончая Марокко (у римлян Мавритания).

Общего между землями, входившими в состав империи, и было всего только одно военное начальство и управление Рима. Они были населены по крайней мере двенадцатью большими народами: кроме итальянцев, которые образовались из соединения римлян и прежних союзников, в империю входили греки, иллирийцы, африканцы (бывшие карфагеняне), евреи, галлы, испанцы и др. Большинство сохраняло свой прежний язык, веру, обычаи. Только менее образованные испанцы и галлы на западе принимали быстро язык римлян и становились народами романскими (от Рома — Рим). Римская империя заключала в себе большую часть известных в то время стран: на север от нее были глухие леса варваров, на запад — океан, за которым дальше ничего не знали, на юг — бесконечные пески Сахары.

Несколько веков аристократическая Римская республика, возглавляемая Сенатом[1], завоевывала себе сначала право существовать рядом с сильными соседями, затем право грабить этих соседей, затем право участвовать в «большой политике» древнего Средиземноморья, затем право грабить это Средиземноморье, государства которого одно за другим становились римскими провинциями; но когда Рим окончательно превратился в столицу мировой державы, то сделалось ясно, что править этой державой по-прежнему невозможно и жить в ней по-прежнему тоже невозможно, а от полумер уже нет толку, так как латаная-перелатаная форма правления рвется на глазах. Началось кровавое столетие гражданских распрей и гражданских войн, наконец, молодой и самый умный, одних переживший, других победивший, — Гай Юлий Цезарь Октавиан Август, наследник Юлия Цезаря, — предложил мир, всеобщую амнистию и «восстановленную республику», и все это было принято с восторгом. Мир и амнистия были настоящие, а «восстановленная республика» вид имела самый консервативный, однако посредством нескольких не слишком заметных законодательных допущений превращала принцепса (старейшину Сената) в монарха — этих принцепсов мы теперь и называем римскими императорами, первым из которых сделался, естественно, сам Октавиан.

Римлянам казалось, что они родились для того, чтобы покорить весь свет и всем поставить свои порядки и законы. У Горация говорится, что римское оружие «дошло до последних пределов мира, где на одном конце вырывается полуденный огонь из жерла, а на другом стоит вечный туман и дождь». На монетах римских ставились надписи: «Вечный Рим». Римляне гордились тем, что, покорив всех, они истребили войну, дали всем прочный мир, «Римский мир».

На границах империи были расквартированы десятки легионов — основа спокойствия и безопасности государства. Вся территория была разделена на провинции. Каждую такую административную единицу возглавлял римский наместник, назначавшийся императором.

Итак, свершилось — римский мир, Pax Romana, стал фактом!

«Римляне, — писал Полибий, — покорили своей власти весь известный мир, а не какие-нибудь его части, и подняли свое могущество на такую высоту, которая немыслима была для предков и не будет превзойдена потомками». Действительно, римляне сокрушат самые могущественные державы — Карфаген, Македонию, царство Селевкидов. Покорят они и многие азиатские царства, и античную Грецию.

Аппиан Александрийский писал в «Римской истории»: «Ни одна держава, вплоть до наших дней, никогда нигде не достигала таких размеров и не имела такого длительного существования. Ведь даже владения эллинов, если кто-либо соединил бы воедино владения афинян, лакедемонян и фиванцев, властвовавших одни за другими, начиная с похода Дария, откуда начался особенно блестящий период их деятельности, вплоть до гегемонии Филиппа, сына Аминты, над Элладой, не могли бы показаться столь обширными, как владения римлян… И вообще эллинское могущество, хотя они со всей страстью и боролись за гегемонию, нигде не выходило прочно за пределы Эллады, хотя они проявляли выдающуюся доблесть, отстаивая независимость своей страны. Со времен же Филиппа, …и Александра, сына Филиппа, как мне кажется, они и вовсе действовали дурно и недостойно самих себя[2]».

Завоевав Грецию, римляне превратили ее в рядовую провинцию — Ахею.

Рим воплотил мечту о глобальном Гегемоне, словно ставил целью выполнение миссии Зевса на Земле. А потому, победив Филиппа Македонского, римляне предоставили Греции свободу, сохраняя присутствие их гарнизонов в Коринфе, Деметриаде, Халкиде. Греция получила свободу, хотя и лишь как сателлит.

Когда во время Истмийских игр неожиданно толпе заявили, что отныне Греция свободна, что римский сенат и император возвращают им желанную независимость, как и право жить по отеческим законам, а заодно освобождают Ахейю от постоя войск и податей, родился неимоверный взрыв энтузиазма, выразившийся в страшном крике. Даже вороны попадали замертво…

Древнеримский писатель Валерий Максим уверяет, что от громкого и долгого крика образовались воздушные ямы, в которые упали летавшие над ареной птицы[3].

Вот как это событие описывал Тит Ливий: «Наступило время Истмийских игр[4]. На них и раньше всегда собиралось множество людей как из-за присущей этому народу страсти к зрелищам, которая гонит их смотреть всякого рода состязания, будь то в искусствах, в силе или проворности, так и из-за выгод местоположения: ведь там близко друг к другу подходят два разных моря, что дает людям приобретать все на свете товары. Благодаря этому игры сделались торжищем Азии и Греции. Но в тот момент люди из всех краев собрались туда не только по своим обычным делам — им не терпелось узнать будущее положение Греции, её судьбу… И вот все расселись в ожидании зрелища. На середину арены, откуда принято торжественной песнью подавать знак к открытию игр, выступил глашатай, по обычаю сопровождаемый трубачом. Звуком трубы призвав к тишине, он провозгласил следующее: «Римский сенат и командующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев, локридцев, остров Евбею, магнесийцев, фессалийцев, перребов и фтиотийских ахейцев. Он перечислил все народы, прежде подвластные царю Филиппу. Когда отзвучала речь глашатая, всех охватил такой восторг, какого человек вообще не в силах вынести. Каждый едва мог поверить, что он не ослышался — все переглядывались, дивясь, будто на сонный морок, и переспрашивали соседей, поскольку каждый не верил своим ушам как раз в том, что относилось прямо к нему. Вновь позвали глашатая, ибо каждый желал не только слышать, но и видеть вестника своей свободы. Он еще раз провозгласил то же самое. Когда в этой радостной вести уже невозможно стало сомневаться, поднялся крик и рукоплескания, повторявшиеся множество раз, чтобы всем стало ясно, что народу свобода дороже всех благ на свете![5]».

Римляне проявили дипломатическую мудрость, сохранив за побежденными внутреннюю свободу. Они не покушались ни на конституции, ни на законы, и не лишили ни одного из наследственных царей власти. Отнятые территории не переходили в полную собственность Рима. Конечно, у некоторых близких к римлянам по культуре народов это вызывало своего рода эйфорию. Учитывая, что римляне вели себя вполне корректно, соблюдая известный такт, греческая аристократия согласна была обслуживать имперские цели Рима (раз уж не было другого выхода). Говорят, что и Пергам стал мощным государством, а Ливия выросла в размерах. Конечно, в известном смысле жить под властью одного господина (Рима) спокойнее и безопаснее, чем находиться в процессе постоянных войн всех против всех. Когда споры решает один вселенский судья, хотя бы тот же Рим, неизбежно воцаряется больший порядок. Рим прекратил войну Пергама и Вифинии, предоставил автономию Греции, вырвал Ливию из когтей Карфагена, потребовал от Антиоха Эпифана прекратить войну против Египта. Он требовал от других ограничить силу их армий и флота. Все это так… Но почему, во имя чего? Вовсе не потому, что римляне, по словам настроенного к ним дружески и союзнически Полибия[6], как некие исключительные люди, были «одарены возвышенною душой и благородными чувствами», и не потому, что соболезнуют всем несчастным и «спешат услужить всякому, кто прибегает к ним за покровительством». Они думали только о том, чтобы, в первую очередь услужить самим себе. Обычно вместо дани побежденные народы должны были выплачивать Риму контрибуцию, рассчитанную на десятки лет. Чтобы выплаты были надежными и стабильными, нужен был мир. Всем известно, что воюющие стороны вынуждены тратить на войну огромные средства. И война за свободу Греции велась не из каких-то гуманных побуждений. Нет, с завоеванием Греции открывалась дорога ко всей Азии, к богатейшим и непокоренным странам мира.

Римские политики, не стесняясь, прямо говорили о целях подобной экспансии. Римский консул Ацилий заявил своему войску: «Вам надлежит помнить, что воюете вы не только за свободу Греции, хотя и это было бы величайшей честью, — вы освобождаете от этолийцев и Антиоха страну, ранее освобожденную от Филиппа. Вашей наградой станет не только то, что находится в царском лагере, в добычу достанется и все снаряжение, которое там со дня на день ожидают из Эфеса. А затем римскому господству откроются Азия, Сирия и все богатейшие царства, простирающиеся вплоть до восхода солнца. А после что нам помешает от Гадеса до Красного моря раздвинуть границы римской державы вплоть до Океана, что окаймляет земной круг? И весь род людской станет чтить имя римлян вслед за именами бого[7].

Колонизация сблизила культуры и нравы двух соседних регионов еще более. Римляне знакомятся с греческим образом жизни (книги, библиотеки, предметы одежды и роскоши, ученые-греки). Проявлению интереса к Греции способствовала и миграция греческих интеллигентов. В 240 г. до н.э. римляне впервые познакомились с комедиями и трагедиями, написанными хотя и на латыни, но на основе греческих аналогов. Грек-вольноотпущенник Андроник перевел на латынь «Одиссею» Гомера. Он же написал по поручению жрецов первую латинскую хоровую песнь. Особенно популярны были греческие мифы. Греческие герои становятся римскими. Таков Геракл. Как и подобает истинному герою, он спасает людей от бед и чудовищ. Деяния его явились демонстрацией безграничных возможностей героического духа. Его считают своим предком многие народы. Профиль бородатого Геракла чеканили на монетах.

В Рим проникают научные понятия и категории (диалектика, классификация предметов, понятий, этические нормы). Лукулл привез с Востока сферу с движениями Луны, Солнца и звезд. Известны и труды Теренция Варрона, плодовитого оратора и ученого, затронувшего едва ли не все области наук, известных в Греции и Риме. По мере роста богатств римское общество стало все больше нуждаться в просвещенной обслуге из греков (врачи, учителя, историки, чтецы, секретари и т.д.). Вспомним хотя бы судьбу воина и историка, грека Полибия, взятого Римом в заложники и прославившего его.

Нельзя не упомянуть о роли греческого образования в воспитании римлян. От первых двух веков римской истории нет никаких свидетельств, касающихся обучения детей. По словам историков, первые упоминания о школе относятся к 449 г. до н. э. В больших и малых городах Италии появляются школы, которые посещают дети из лучших семейств. Как скажет Диоген: «Наука и образование для юношей служат целомудрием, для старцев — утешением, для бедных — богатством, для богатых — украшением».

Молодежь из знатных семей все чаще едет для изучения греческой философии, риторики, языка в Афины или на Родос. Овидий скажет: «Учение переходит в нравы». Образованная часть римского общества впитывала знания греков. Гораций напишет:

Дали развития мне еще больше

благие Афины, —

В школе главным предметом была литература и поэзия. Студенты знакомились по переводам с произведениями греческой литературы (Гомер, Плавт, Теренций, Гесиод, Менандр, Эзоп). Историей часто пренебрегали. Оттого и не разглядели будущего. Хотя считалось престижным выучить наизусть несколько фраз или отрывков из Тита Ливия, Саллюстия, Виргилия, Горация, Овидия, Лукана, Стация и т. д. Что же касается собственно риторики, имелись риторы латинские и греческие, то есть появилась своего рода специализация. Чтобы подвигнуть юношей к изучению ораторского искусства, устраивались состязания между молодыми ораторами, и победителей награждали триумфом.

Цицерон говорил, что геометрия сводилась к искусству измерять, поскольку изучали скорее ремесло землемера, чем науку геометра. Астрономию изучали как поэтический вид. К искусству относились в высшей степени пренебрежительно. Лишь в редких случаях детей обучали искусствам (да и то в силу необходимости). Так, Фабий Пиктор отдал сына учиться живописи, поскольку его сын был немой и отец хотел как-то скрасить ему жизнь. К музыке, танцам римляне вообще относились с презрением. И даже занятия гимнастикой не приветствовались. Нагота казалась римлянам в высшей степени безнравственной, возмутительной. На палестры[9] римляне взирали как на школы праздности и разврата, что странно для нации воинов. Сенека с презрением утверждал, что занятия тут составлены из масла и грязи. Таковы были вначале римские нравы.

В отличие от греков, более обращавших внимание на воспитание гражданина и человека, римляне делали больший акцент на практические навыки. Римляне старались приобщить потомство к труду земледельца, торговца, ремесленника. Хотя Сенека и скажет: «Учимся не для жизни, а для школы», понимали, что без трудового воспитания у нации нет будущего. Катон наставлял:

У римлян даже слово «обучение» мысленно отделялось от слова «воспитание». Цицерон говорил: «Отечество родило нас и воспитало с тем, чтобы мы отдали все силы своего духа, таланта и знаний его благу: поэтому мы должны изучать те науки, которыми мы можем принести пользу государству; в этом высшая мудрость и доблесть». На тех же позициях стоит Плиний Младший: «Кто же будет настолько терпелив, что захочет учиться тому, чего не сможет применить на деле?». Об этой прагматической стороне характера обучения у римлян писал и Гораций:

 Сенат — в Древнем Риме один из главных органов государственного управления.

 Аппиан Александрийский. Римская история. Вступление, 8. ВДИ, 1950 №№2—4.

 Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. IV, 8,5.

 Истмийские игры — общегреческие праздничные состязания в честь бога морей Посейдона. Они проводились каждые два года, в первый и третий год каждой Олимпиады.

 Тит Ливий. История Рима от основания города. Т. III. М., «Наука», 1993.

 Полибий — древнегреческий историк из Мегалополиса.

 Тит Ливий. История Рима от основания города. Том III, 13—15.

 Гораций. Послания, 40, 1—5.

 Палестрами назывались у греков школы для физических упражнений…