Оглавление

ГЛАВА 1

━━━━━ ✦ ━━━━━

НАКАЗАНИЕ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ

На залитой утренним солнцем скалистой площадке всё было готово к казни. На груде бесформенных камней сидел палач — огромный молодой человек с изуродованным лицом: обожжённая кожа, рассечённая бровь, неровно сросшийся нос, всё в нем, будто бы нарочно, вызывало отвращение. Это был известный в местных кругах Гаргул. Он поглаживал череп, привязанный к поясу, что-то бормоча себе под нос. Перед Гаргулом на коленях стоял тощий побитый паренек с бритой головой и татуировкой мёртвой куницы, стекающей с лица до самой шеи. Несчастный тяжело дышал, опустив голову. Его грудь была исполосована свежими порезами, одно плечо сильно опухло — явно после вчерашнего допроса. Губы потрескались от жажды, на лице застыла смесь боли и страха. Рядом с пленником, на камне, лежал странный изогнутый клинок, обугленный по краям, предназначенный для быстрого отсечения головы. Соседство с таким предметом вызывало у обречённого нервную дрожь. Неподалёку также валялся кусок механизма от катапульты.

— Догеройствовался Сухой… — неуклюже сплюнув себе же на ботинок, прошептал кто-то в толпе. Прошептал так, чтобы Гаргул не услышал.

— Героем на большой земле нужно было жить. А в этом аду им одна дорога, — буркнул стоявший рядом.

Решившим здесь обосноваться людям, было привычно, что в воздухе витал сырой, гнилостный запах, смешанный с ароматом разлагающихся листьев. Чтобы разглядеть небо, нужно было задрать голову повыше — лагерь банды Куниц располагался в глубине Торского леса и, погружённый во мрак, казался, живым существом. Огромные искривлённые деревья, со стволами, покрытыми мхом, выглядели как старая, обветшалая кожа. Между скал, руин и деревьев ютились хлипкие самодельные палатки, собранные из разного рода досок, брезента и шкур. Не замечая местных порядков, установленных в древних развалинах, пели птицы и стрекотали цикады.

Толпа, образовавшая круг, преимущественно выглядела как изрядно потрёпанные и побитые ученики старшей школы из любого ближайшего к лесу поселения. Но таких учеников, на которых надели лохмотья. Кто-то болтал без умолку, прикрывая страх словами, кто-то воровал еду, не глядя в глаза соседу. Были и те, у кого взгляд был как у могильщика — пустой, тяжёлый, этим бандитам лучше было не перечить. Разномастные, собранные по непонятному принципу в этих развалинах, они напоминали выброшенную колоду карт — перемешанную, обугленную, кое-где испачканную кровью.

— Жаль Сухого, эх, жаль. Хорошо, что Веа не видит этого. — Сказал кто-то в толпе.

— Да ты шо, даже вслух такого не говори, — прошептал собеседник. — Она не должна знать, кто мы, а уж тем более… тем более про Гаргула. Она и скок лет нам не знает. Думает, мы тут все её ровесники.

— Ей шо, не объяснили?

— Дубина! Что ей объяснять, Веа же это… того, — бандит покрутил у виска. — Ты её, если увидишь, лучше вообще ничего не говори. Смотри просто. Но зато во всём лесу не увидишь такой красоты. Она, не то, шо мы.

— Ета как?

— Молодая и душой, как говорится. Ладно, не отвлекай меня, а то пропущу самое интересное.

Банда, ожидающая казни, действительно была сбродом юнцов с глазами стариков. Необычная особенность континента Фионис и вообще всего мира, в котором существовала банда Куниц, заключалась в сохранении молодости. Кому-то здесь было шестнадцать лет, кому-то сорок, реже семьдесят. Пока человек молчал, определить настоящий возраст оказывалось довольно проблематично. Дело в том, что по достижению пятнадцати лет, старение человека в этом мире останавливалось, и до конца своих дней люди выглядели примерно так, как в момент наступления этого загадочного возраста. Правда, на этом странности не заканчивались. Последний год перед такой «заморозкой старения» был неким «трамплином возмужания» (организм как бы готовил тебя к чему-то суровому). С четырнадцати до пятнадцати тело словно запасалось мускулатурой и готовило себя к суровой к жизни, по всей видимости, предчувствуя сложности, которые ожидались в дальнейшем. Мышцы рвались наружу, голос ломался, запах тела менялся. Если говорить проще, то за год после четырнадцати человек физически взрослел года на три — четыре и после оставался таким навсегда. Гаргул, приговорённый к казни Сухой, и вся его банда выглядели как подростки — с ножами, булавами, секирами и сотнями смертей на своей совести.

— Фто фо втевафним обозом? — спросил кто-то, стоявший в кругу. — Вызыл кто из пфеннигов?

— Один щенок… гадину шмальнул из самострела. Прикинь? Мы думали, эта рухлядь давно сгнила.

— Та ей сто лет в обед, — фыркнул третий.

— Ага. Вот так новость… Мелкого этого вроде Гаргул велел не трогать. Даже велел бинтовать, хоть того за воровство в оружейке нашей поймали.

— Пофмотрел бы на него. Ой, тс-с… Гаугуу зеунуу, ща нафнётся.

Площадка, на которой происходило действо, была частью древнего святилища — обломанные колонны, заросшие мхом, нависали над головами. Скопившиеся вокруг лобного места люди были вонючими от своего образа жизни и полусонными от браги. Глядели без особого восторга: одни жевали мясо и молча ждали зрелища, другие шептались, чесались, а третьи просто смотрели в землю, будто пытаясь провалить её под собой. Никому из присутствующих зрелище казни, использующееся для запугивания несогласных, не приносило удовольствия, но никто не решался уйти.

Гаргул встал, медленно и властно осмотрел своих до жути запуганных его мощью и дикостью людей. Те старались не встречаться взглядом с вожаком — никто не хотел оказаться на месте пленника и чувствовать, что чувствует обречённый на мучительную смерть. Главарь наклонился, но клинок не тронул, он неожиданно для всех поднял кусок механизма от катапульты — изогнутую деталь с зазубринами (сломанный рычаг, на котором остались торчащие штыри). Стоявший посередине площадки на коленях пленник обернулся, выпучил глаза и нервно сглотнул, осознание неизбежного опустилось ледяным дождём, в какой-то момент захотелось заорать о пощаде, но это привело бы к ещё более худшему.

— Ну ладно Ягнешку за воровство, — толпа продолжала шептаться, как живой организм, контролируемый животными инстинктами, — но Сухой-то просто баб отпустил. Шо, мало чё ли их у нас? На кой его казнить-та сразу?

— Та их-та, баб, не мало, — бурчал ему на ухо другой, — только эти вроде вожаку приспичили, как пить дать. Буйный был, как узнал о побеге.

— А мож… не простил ему тот поход неудачный, где людей наших положили много? Кто ж его, етить, теперь знает? А мож, ещё передумает и не будет убивать?

— Тс-с… Сюда смотрит, — испуганно замялся собеседник.

***

Минуту назад Ренни проснулся от странного гула толпы мужчин. Сегодня у него, к сожалению, не было ничего, на чём можно было бы привычно записать крохи воспоминаний, пришедших во сне. Это немного расстроило — ещё одна частица прошлого потеряна, а парню до скрежета зубов хотелось сохранить даже мелочь. Когда поднялся из грязной сырой соломы и вышел на улицу, увидел скопление людей, стоявших к нему спиной. Ни один из толпы даже не думал на него смотреть, народ был занят наблюдением за каким-то событием. В глазах плыло, Ренни машинально начал аккуратно красться, но, убедившись, что на него все еще всем плевать, оставил затею остаться незамеченным. Голова пыталась найти объяснение происходящему: «Так, где я? Что это за палатка? Стоп, почему они меня не убили, я же попался и… и что со вчерашней тварью, которая на нас набросилась?» Сознание возвращалось, и Ренни смог наконец сообразить — за воровство клинка его всё же не убили. В памяти быстро пролетел вчерашний день: пойманный головорезами из легендарной банды Куниц, он почему-то избежал ужасной участи пленников ганзы. Ренни задумался, виски предательски гудели, отдаляя воспоминания о вчерашнем, но парень очень старался справиться с этой сейчас непосильной задачей. «Хмм, нас везли в глубь леса, затем крики, парня рядом что-то утащило и сожрало. Так оно и бандитов жрало. Неужели я и правда то существо подстрелил? Это не приснилось?»

Скорее всего, дело было в том, что он ненароком подсобил Куницам, застрелив из старого самострела какую-то огромную ползучую дрянь с мясистыми щупальцами и пастью, в которую без стыда влезла бы телега. Вчера всё произошло быстро, вмешался, на его удачу, счастливый, случай, можно сказать — чудо. Ренни вспоминал, как выпал из воза с пленными, куда попал после воровства кинжала в оружейном складе Куниц. В этот воз пришлась одна из атак монстра, после чего Ренни ударился о деревянный брус и увидел, что брус этот — часть старого хриплого гигантского самострела времён войн с Сукрами. Деталь была ржавая, но он узнал пружину и угол. Забрался на орудие, сжал губы, вставил стрелу и потянул. Руки и механизм дрожали, но выстрелить получилось. Чудом такое совпадение можно назвать ещё и потому, что восемнадцатилетний медоволосый паренёк последние годы только и делал, что изучал инженерные орудия человеческой армии. И кто бы мог подумать, что это увлечение пригодится самым опасным головорезам континента? В тот вечер бандиты и пленники погибали от щупалец монстра, а истекающий кровью Ренни, успел зарядить самострел и выстрелить в огромную открытую пасть.

После, он особо ничего не помнил.

Толчок в плечо почти повалил Ренни на землю — мимо прошёл здоровяк с перебинтованной рукой и татуировкой на шее в виде кинжала, на который был нанизан какой-то зверёк. Этот инцидент вернул Ренни в настоящий момент, и он начинал ещё чище осознавать происходящее: «Подальше держаться от всех этих. Ох, как красиво, значит, в лесу и правда был древний город, хм-м… и Куницы построили тут себе лагерь? Да что так шумно, что это у них тут за рынок? Они все на что-то смотрят? Надо найти, откуда видно».

Крики разношёрстных людей, плеск помоев, в которые он наступил, пока ковылял к большому камню, чтобы взобраться на него и посмотреть — что именно там происходит. Голова гудела, но шумное мероприятие и всё зрелище в целом действовало как ведро ледяной воды в лицо. Ренни, щурясь от яркого солнца, поднялся на небольшой выступ, откуда было лучше видно происходящее. Люди рядом что-то обсуждали, но от увиденного зрелища пробрало до мурашек и заставило начать прикидывать, что к чему: «Его казнят? А за что? Может, он тоже убил какого-то монстра вчера и… и вдруг я следующий? Так, нет, этот, которого будут убивать, это же разбойник, у них у всех тут такое клеймо с этим зверьком. Тогда за что его убивают? Может, мне сбежать, пока никто не видит, или за это меня тоже казнят? Нет, лучше понять — что тут происходит. Спокойно, Ренни, просто наблюдай».

— Можно было просто Сухого в дыру столкнуть, — в общем гуле Ренни разобрал шёпот одного из бандитов.

— Ты шо, Карась! Не знаешь чё ли? Гаргул до смерти боится чудищь, шо в пещерах обитают. Он туда даже туши не сбрасывает, велит сжигать! Говорит, шоб не кормить стриксов.

— Басни всё эта… никаких там стриксов нету, как пить дать. Небось просто пара волков забрались в пещеру и воет по ночам!

— Ну ты дубина, Карась! Волки та это тебе не стриксы, я-та знаю… Те — худые, на длинных лапах, как на пружинах, как это, ну, кособокие кенгуры какие-та. Шкура цветная вроде бы, голая местами, а глаза белые, светятся в темноте. Когтями крюкнут — так кость наружу выворотят.

— Шож эт за дичь та такая? От них спрятаться-то можно?

— От стриксов-та? Ага, ща! Они падаль чуют за версту, а если кровь свежая — стаей налетят, живьём сожрут и не пискнут. Никто в здравом уме-то в пещеру не попрётся, скажи спасибо, шо оттуда не выходят! Ещё и ядом, говорят, брыжжют, то бишь могут убить-та на расстоянии!

— Да это ты всё выдумываешь!

— А ты, раз смелый такой, пошёл бы и прогулялся по одной из пещер. Я недавно слышал эдакий звук оттуда, похожий на, ой… смотри на вожака! Чё-та будет ща…

Гаргул тяжело поднял железо с земли, а затем, будто примериваясь, провёл пальцем по зазубринам. Тихий всхлип разрезал тишину — никто не осмелился усмехнуться. Шум стих. Главарь не спешил. Подошёл к стоящему на коленях парню, пинком ноги в спину уложил того животом на тёплую каменистую поверхность, наклонился и ударил первым не в шею, не в голову, а в подколенное сухожилие — в самое чувствительное место между бедром и голенью. Глухой хруст. Крик. От удара нога Сухого д ёрнулась, как у игрушки, потерявшей пружину, и затряслась в судороге. Вторая щиколотка вскоре пошла следом, развернувшись под неестественным углом.

— А-а-а! Гаргул, я тебя умоляю… А-а-а! Это была слабость… Я винова-а-ат! — истошно орал пленник, отчаянно пытаясь заглушить мучительную боль под пронзительным воплем, и так же отчаянно осознавая, что ему ничего не поможет.

— Слабый не достоин выбора. Сильный решает, кто живёт. — Басовато проворчал Гаргул.

Второй удар в плечо. Железо вошло не сразу, штырь зацепил кость — и Гаргул рванул его обратно, словно владел не оружием, а крюком, которым вялят мясо. Парень задёргался, закряхтел, издавая что-то вроде вопля, и пошатнулся, алые капли медленно окрашивали камни.

— Не тяни! Если убивать — убей сразу! — крики выблёвывались изо рта Сухого.

Ренни застыл на месте, вбитый в камень, на который успел забраться. Горло сжалось. Воздух вдруг стал слишком густым, чтобы дышать. Всё внутри сжалось, будто кто-то изнутри вдавливал кулак под рёбра. Вкус рвоты уже был во рту, но он сдержался, закусив губу до крови. Внешне тихий, он кричал внутри: «Не-ет, нет, нет! Это плохой сон, сон, сон, снова смерть, гадкая смерть. Ужас. Как же трясутся колени. А что бы делал я, оказавшись на месте этого бедняги? Нет, даже не хочу думать, надо отсюда выбираться! Но, их так много. Так, Ренни… будь сильным, ты справишься. Это просто плохой человек, который сделал что-то ужасное, и за это его казнят. А ты всего лишь украл клинок. Просто клинок! За это они не будут казнить, может, просто заставят как-то отработать. Всё, всё… я уже взрослый, нужно спокойно относиться к такому. Я должен быть сильным и досмотреть казнь. Я уже видел смерти, да, я видел их своими глазами. Если я сам хочу убивать, нужно привыкнуть к убийствам. Я смотрю. Я… смотрю».

— Добе-ей… прошу, добей меня, — хрипел истекающий кровью пленник.

Гаргул молчал. В лесу, где каждый звук рассказывал отдельную историю, один надрывающийся человеческий голос выделялся. Главарь сделал пару кругов вокруг валяющейся жертвы, замечая, как его люди отводят взгляды. Он двигался тяжело, как зверь на передышке после дикой охоты, — с непомерно большими руками, будто с чужого тела. Его лицо казалось вырезанным из горелого мяса.

— Ну что, недоумки… кто-то из вас когда-нибудь уже сможет проявить себя? — Кричал палач, ходя по кругу. — Сколько я ещё буду говорить о других бандах, которые косятся на наши владения? Сколько буду просить вас найти способ заделать дыры в земле? Сколько ещё месяцев вы будете искать бумаги, которые остались от Старейших?

— А ты, Сухой… думаешь, я злой? — После ещё нескольких шагов, вожак неожиданно задал вопрос умирающему, осклабившись в свои несколько зубов и немного наклонившись. — Вот ты бы сделал то же самое для меня? Молчишь? А я завтра мамашу твою прирежу.

Остановившись, не став слушать ответ, палач молниеносно повернул руку, крепко сжал рукоять, и со всей силы вогнал железо в спину. Раздался глухой удар, как будто кто-то вбивал в землю сухие, хрустящие колья. Когда стон превратился в сдавленный свист пустых лёгких, в неразборчивое, похожее на молитву, бормотание, тело окончательно обмякло и рухнуло в пыль. Гаргул отступил на шаг. Он не смотрел на труп. Он глядел на толпу.

Кто-то рядом выругался, кто-то громко сглотнул. Ренни видел застывший ужас и в лице мертвеца, и узнавал себя. Голова закружилась, он посмотрел в небо и увидел верхушки огромного дерева, напоминающего берёзу-переростка. Дерево выделялось своими размерами и чтобы не сблевать, Ренни сконцентрировал взгляд на его ветвях, уходящих вверх, казалось, к облакам.

Гаргул сделал пару кругов, швырнул орудие убийства и молча пошёл в самый большой шатёр, расположившийся рядом с лобным местом. Толпа, переставая переглядываться, начала разбредаться, исчезая в лесу, за колоннами.

— Это тя, значит, пощадили? — К Ренни подошёл жилистый, худощавый парень. — чё прилип к скале как старая сопля? Значит, тя мне пасти надо теперь.

— Я… я…

— Новенький ты, понял я, — пощёлкивая пальцами, темноволосый ещё ближе подкрался к Ренни по-кошачьи тихо. Поднёс к губам старый окурок и начал его пожёвывать. — Гаргулу уже на глаза светился, а? Или всё ещё дёргаешься как кролик на вертеле?

— Эм-м… чего? — Ренни сбивчиво хлопал глазами, надеялся, что проснётся.

— Видел ту гору мышц, которая Сухого раскрошила? Это Гаргул, он тут главный. Первый, после «Старейших».

— Старейших? — неуверенно спросил Ренни.