Повесть в тридцати трёх снах,
пятнадцати междусониях и заключительном безумии
Belo Horizonte 2019
Посвящается
Владимиру Александровичу Зеленскому
Действующие лица:
Нéцарь — ангел, пенсионер, временный правитель России
Режина — жена его, подданная Бразилии
Трактин — президент Российской Федерации бывший и будущий
Михалягин — председатель правительства при Нéцаре
Уйшог — генерал, руководитель военного ведомства при всех царях
Ушьев — новый денежник
Гиезий Адрианович Новогюзов — председатель КПРФ
Круглый — председатель Государственной Думы
Жезус-из-Назарета — дух Земли
Святая Лузия, дух в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти
Патриарх
Жовтовский — президент Украины
Супруга Жовтовского
Владелец аэропорта «Киев»
Таня — секретарь Нéцаря, офицер ФСБ
Пузан — мастер на Ваганьковском кладбище и прочие;
чиновники, дипломаты, военнослужащие России и Украины, полицейские, шпана, обыватели.
ХХ1 век. Действие происходит в России и Украине.
Понятия:
Присносущее, великое Непостижимое, Всевышнее, Предвечное,
Присносущее, Провидение, Мировой Дух — обозначения Творца сущего
Взрывное обстояние — революция
Силонебие — вид государства, устанавливавшийся Нéцарем
Все события вымышлены. Созданные образы не являются портретами ныне здравствующих общественных деятелей. Совпадения — случайны.
Примечание: автор старается избегать иностранных слов в повествовании.
Сон Первый. Введение: челобитие
Терпеть не могу помехи в обеде. Всегда кратко ругаюсь матом. Это более неприятно, чем прерывание молитвы в храме. Там — встал, поздоровался со священником или другом, не выходя из благоговейного состояния, и — опять за своё…
Главное в обеде — рис и фасоль… Я уже давно утратил русские склонности в еде. В жареных котлетах с картошкой не только не нуждаюсь, но употребил бы их разве что с большого голоду или по принуждению…
«Кто звонит в дверь? Что им нужно?»
В одних трусах. Про себя ругаюсь и извиняюсь. Оделся. Выхожу в залу мрачный, обиженный, возмущённый. «Дух благодати я, вот кто. По-вашему, в смысле, по-гречески — ангел. Вы вообще соображаете, куда пришли?!..»
Определённо, соображают не вполне. Трое. Одна женщина. Это приятно. Люблю молодых бразильянок. Не поймите неправильно. В пожилом возрасте люди утрачивают чувства. В Бразилии это воспринимается особенно тяжело. Потому что молодые бразильские женщины куда теплее и душевнее русских. Потом быстрое и страшное преобразование… Самое неприятное — скорость. Куда всё девается?.. И вот, церковь полна усечённых в чувствах бабушек. Не понимаю, что они там делают… Зачем?..
Её звать Розанжела. Встречал в Интернете. Около сорока. Пока не разнесло. Невысокая. На плече что-то нарисовала, дурочка. Улыбается. Они все улыбаются. Ещё за этим что-то бы стояло. Ничего, всё равно приятно. И голос мягенький. Так бы закрыл глаза и ласкался с ним, как с котёнком. Интересно, кому она мяукает. Козёл какой-нибудь.
Розанжела — консул почётного консульства. Это такое учреждение, которое есть в Интернете, но в жизни не существует. И настолько, что я не уверен, что существует и сама Розанжела. В Японии наловчились делать роботов. Может быть, уже и таких, что появляются, когда надо и, когда надо, исчезают. Это — точно Розанжела.
— Да, я знаю. Видел. Здравствуйте. —
Про то, что видеть приятно, врать не стал. Перебьётся. Мне от неё ничего не нужно. А когда будет нужно — не сделает: нет её потому что на самом деле.
— А это… —
Мордатый русский из Рио-де-Жанейро. Ничего не могу сказать. За шиворот он мне пока не насрал. Но уверен, что при случае сделает. Потому что консульства за рубежом не защищают не только интересов, а и прав граждан. Даже самых законных. Враньё. Не хочу писать, как тут надо мной издеваются. Я этой дурочке Розанжеле пожаловался. Меня иудейский бог скорее бы услышал. Тьфу. Бесстыжие. Хотя, что я — её же нет на самом деле.
— А это… —
Тоже не голодает. Кризис у них, видишь ли. Седоватый. Круглый. Жук. Я его знаю. Читал. Любит под коврами в Кремле ползать… Пыльно там, как не выбивай. Мне было бы противно. А он ползает. Хрен с ним. Из Москвы припёрся. Надо говорить. На народные ведь денежки. Мои, то есть, тоже.
Я — гражданин РФ, прилежный налогоплательщик. Нравится государство или нет — одно. Налоги — другое. Должен быть порядок. Хотя у них всё равно нету порядка. Фокусники. Деньги пропадают из-под рук. Особо в ведомстве Зои Букиной. Потом появляются где-то ещё. «Иосиф Виссарионович, заспался-а-а. Пора! Все петухи прокукарекали.» … Только петухов давно съели, чтоб не будили, кого не выгодно. — Беда.
— Челом приехали бить. —
Мне всё равно. Делайте, что хотите. Мне от вас никакой пользы. Зла бы не было… Гóловы только Круглый с Мордатым наклонили. Розанжела не низошла…
Зажрались. Кто ж так бьёт? Молчу. Дальше слушаю. —
— По решению Государственной Думы приглашаем Вас стать Президентом Российской Федерации. —
В этом месте я не мог не проснуться. Вспомнил их маму. По большому счёту она у них у всех одна. Пошёл в уборную. Я всегда делаю это по утрам, и легко, как птичка: ррраз! — И целый день потом заботы не знаю — свободен.
Сон Второй. В Зале заседаний
Москва, Кремль. «Занесло, бл. дь. Осиное гнездо». Стою, как Винни-Пух, в середине дупла. А они жужжат, жужжат. Про то, что тучка, не пою. Они знают, кто я. Одёжу покупать ради ос не стал. В чём есть.
Отец-покойник приучил одеваться скромно, но прилично. Подтянутым быть. У меня есть пиджак, двое брюк и много галстуков. После отца не стал выбрасывать. Плáчу, когда вижу в шкафу. Я отца очень люблю. Умер — это для кого-то ещё. Я не тупой. Ботиночки литовские, тоже отца. Советские, в смысле. Тридцать лет уж, как республики той нет, а ботиночки целые. Хорошо захватчики работали. Буржуи не годятся в подмётки. На подмётки — тем более. Хозяйство у них другое. Чтоб всё скорее развалилось и новое покупалось. Это капитализм — Накопительство, по-русски… Правда, в Бразилии ботинки приходится одевать редко: сандалии, тапочки… Да, я в Бразилии ношу тапочки. Русский потому что. Хотя и без русской души. — Ангел я. Розанжела, Круглый и Мордатый знают об этом. Вижу.
Русская душа мешает быть ангелом. Вы можете себе представить ангела с русской душой? Ха-ха! Я — нет… Попá? Вы серьёзно? — Он же врун или сумасшедший. Ангел — скромный, смиренный и правдивый. Скромный, смиренный и правдивый поп… Анекдот, да. Ха-ха-ха-ха. Патриарх? Этот миллиардер? — Лежу на ковре. Смеюсь и дрыгаю руками и ногами, как большой и неуклюжий жук. Ко мне подбежали и поставили на ноги. Извиняюсь. Тот ещё ангел.
Повели в Зал заседаний. Пятым усадили. Там прямоугольный стол. В меньших краях по девять стульев. В бóльших — кажется, по пятнадцати. Посреди прямоугольника тумба с цветами. Всё белое, и пол неприятно блестит.
Лампочек-то, лампочек!.. Четыре огромных люстры да шестнадцать помельче… Помню, в начале девяностых в деревне жил. С картошки на воду. Была всего одна лампочка. Десять рублей в месяц набегало. А эта ж сволота сколько жжёт, а? — Подумать страшно. Одну бы киловаттную над тумбой, пониже только. Да каждому местный светильник. Было б довольно. Вы ж ненавидите советскую власть. Она была плюс электрификация. Значит, у вас должен быть минус. Жирным бы вас минусом по бóшкам. Разговор-то об чём?..
Все стулья заняты. Мужики в чёрном. Одна баба в красном. Коммунистка, наверное. Ещё две других. Одна молодая. Подсадили, видать. Круглый мужик, что ко мне в Бразилию приезжал — напротив. — Главный. Он встал и прочистил глотку. Осы стихли.
— Отечество в опасности, — начал Круглый. — Народ страдает… —
Я понимал, ему насрать на народ. Но, видать, за жопу сильно прихватило. Яйца самые прищемило, коли меня с другой стороны Земли прилетели сюда… Народ, видишь ли, у него страдает. —
Сложилась революционная си… —
Я поднял руку. —
— Уважаемый, коли уж привезли меня да делали вид, что челом били, то давайте по-русски. —
Он заткнулся и вылупился. Прочие тоже лупатыми стали. —
— Взрывное обстояние, — поправил я Круглого.
— Именно, — согласился он. — Мы править не можем. Бросить нажитое жалко. А народ? Жить им уже невмоготу. Хуже бешеных собак стали. Ограбят да спустят. Толку не будет. Все знают. Только побезобразничать да душу отвести.
— Верно, — согласился я. — Нашему человеку главное справедливость. А справедливо — отнять и разделить. —
Собравшиеся загудели и громко заёрзали. —
— Не поняли. Был царь — убили: плохой. Был Ленин, делил — обосрали…
Женщины зашипели. —
Ничего, — продолжал я. — Черномырдина терпели — и меня переживёте. Потому как в России главное — Мать Земля сырая. И правда поэтому тут матерная. Грубая, жёсткая, то есть. Иначе ни вы, ни народ не поймёте. Вам говно в нос — как нашатырь для потерявшего сознание. —
Бабы затихли. А прочие глядели на меня изучающе, насторожённо, но с интересом. —
Ильича так обгадили, — лепил я своё, — что уж не отмыть память о нём во веки веков, я думаю. Да будет так.
— Не без этого, — покачав головой, согласился Круглый.
— Диктатура была — не понравилось. Перестроились. Свобода жулья — тоже плохо. Что остаётся? —
Собравшиеся безмолвствовали. —
Россия для русских? — Ерунда. Русские — умирающий народ. —
Общее негодование. —
Бля-я-я.ь! — заорал я. Призвали — слушайте: правду говорю. Имею право: я — русский, поняли?! — И повёл головой вокруг, пытаясь определить, сколько тут русских.
Первое междусоние. Мандариновый рассвет
В этом месте сна я настолько возмутился, что проснулся. Уже светало. Я был естественным человеком — по солнцу встающим, то есть. Пошёл в кладовку и стал чистить мандарину.
Не знаю, как бы поступил в самом деле, коли меня какой дурак поставил во главе государства Российского. Им же всё плохо. Ни к кому и ни к чему уважения нет. К себе, в том числе. Из крайности в крайность. Только ломать… Вот растёт дерево, сообразите. Раз сломали — растёт дальше, жить хочет. Снова не понравилось, как растёт. Ещё раз сломали… Да какое ж растение такое вынесет? Это ж сущая урода будет, а не дерево. Так ведь оно и есть сейчас. Только срубить да новое посадить. Однако ж Россия не дерево. И птичек чем только не морили. Вот они и странные такие на дереве том. У кого крыло дёргается, у кого башка на бок свёрнута, у кого глаз заплыл, а мозги… Впрочем, мозги — ладно. Совести нет напрочь, вот что. А, главное, лживы очень… С этим и вовсе не знаю, что бы делал…
Мандарина оказалась суховатая. Остатки выплюнул. Разъяснилось. Всяко растение беречь надо. Страну — тем более. Когда берегут? — Когда любят. А когда ломают?… — Вы поняли. Не обижайтесь.
Сон Третий. Жильё
В Москве, пока суть да дело, мы с женой остановились в гостинице «Славянка».
— Без жены не поеду никуда, — заявил я Круглому ещё в Бразилии. Он руками развёл:
— Естественно. —
Я — никто. Кот в мешке. На всякий случай в Домодедово никто и не встречал. Спасибо.
В Интернете с трудом нашёл гостиницу в Москве с русским названием. «Своеобразные люди так называемые русские!» … «Славянка» — на Суворовской. Три звезды. Двухместный — 145 реалов. По карману.
Ну вот как ими править? Ну да, у меня уже нет русской души. А у них тогда что заместо души? Какая же ненависть к родине моих предков! — Куски сухого гов. а. Копролит. — Это окаменелые испражнения мамонтов в душе каждого, кто не знает.
Ненавидеть язык — значит ненавидеть народ. Они это делают! Придётся тяжко… Зачем оно мне? — Родину люблю, наверное. Поруганную, десятки миллионов раз заё. анную в доску этими, с куска
