Белу-Оризонти 2018
Предисловие
Книга о горении моего духовного сердца не православная. Потому что духовное сердце есть у каждого человека вне зависимости от его религиозного обычая. И у каждого же человека это сердце может быть спящим или бодрствующим, а может быть и горящим. Это общее для всех людей на Земле — наличие духовного сердца — может стать огромной животворной силой, если люди попытаются каждый по-своему возжечь духовные сердца своих душ.
Я рассказываю о моих ощущениях при состоянии горения моего духовного сердца. Это состояние огромного счастья, невыразимого удовольствие и наслаждения. Интересно, что это состояние горения не совмещается с оценками, суждениями, желаниями нелюбовных действий. Человек с горящим духовном сердцем любит без исключения всё. Хотя его пылающее сердце и способно жёстко оградить святость своего горения от посягательств. Сердце просит одного: не заливать его огонь участием в нелюбовных делах. Поэтому в возжжении духовного сердца путь ко всеобщему примирению человечества. С помощью же разума люди не договорятся никогда и будут враждовать, пока не убьют себя, живое на планете и её самоё.
Огонь духовного сердца может выделить особо для интимного общения какую-то духовную сущность. Для меня это — дух святой Лузии. Я рассказываю о нашей любви. И дерзаю говорить «о нашей», потому что чувствую обратную связь.
По примеру Оливье Мессиана с его «Двадцатью взглядами на лик младенца Иисуса Христа», я называю свои стихотворения, посвящённые святой Лузии, взглядами. Потому что они рождались именно так — при взглядах на изображение её лика. В этой книге восемнадцать взглядов. Предыдущие тринадцать находятся в других мох книгах. Почему же я выделяю в моём любовном горении именно дух святой Лузии? — У этого нет объяснений. Небесная любовь объяснениям не поддаётся. Она — настоящее безумие, прекраснее которого, как представляется, ничего на свете нет…
Нет, я не приглашаю человечество сойти с ума, возжегши духовные сердца. Потому что это переменило бы жизнь землян полностью, сменив пламя приближающейся чаяниями миллионов ядерной войны на райское бытие в божественном пламени любви…
Я понимаю, что этого никто не захочет всерьёз. Но посмотреть, как я горю в огне любви, может показаться забавным.
Впрочем, горение духовного сердца это огромное удовольствие, и оно вечно, а горение в пламени ядерной войны неприятно и скоротечно… Я это говорю потому, что слышу о войне каждый день. Лично мне выбор очевиден, а вам?
Вышеслав Филевский, Белу-Оризонти, 8.03.2018
«Эту вот Речь сущую вечно люди не понимают».
Гераклит, Фрагменты, 1987, с. 179.
Притча о творчестве
Где-то там, за чредой праздных буден,
Средь лесов, непролазных болот,
В совершенном блаженном безлюдье
Моя Муза, как светоч, живёт
И растит, соблюдая от порчи —
От обычаев мира — дитя,
Кто подобен звезде тёмной ночью,
Днём — как солнце лучится, шутя.
Мой сыночек молитвенно кроток,
В сердце длит о Предвечном псалмы,
Плоть от плоти отцовского Рода —
В Лоне мира, где души вольны
Бытовать — и не знать о печали:
Там все ангелы в узах Любви.
И Всевышний души в нём не чает,
Как и я… От сыновних ланит
О сколь трудно устам отстраниться…
Дух от духа возможно ль отъять
И во что-то иное влюбиться,
Чем в Тебя, сына горнего Мать?
М. Врубель, Муза
Стяжание тишины
Что ветер лампаде, то шум для горящего сердца.
Шумит только тот, чьё духовное сердце во сне.
Шум жизни для плотского сердца естествен.
Ничто тишины для него не бывает страшней.
Для плотского ж сердца в тиши жизнь пуста и тревожна.
Ему неприемлем покой и духовный огонь.
Лишь страсти гнетут и колотят до дрожи.
А я — подражаю Тому, Кто молчит испокон.
Молчит и пылает невидно, безмездно, бесцельно.
Молчу и горю, источая любовь, как Оно.
Но я лишь песчинка. Мне животворить не дано —
Лишь огнь мой духовный лелеять в моленьях.
Огонь мой так тих… Тишины он взыскует звенящей.
Его оскорбляет и рокот моторов, и гам.
В молчанье мой огнь светлых ангелов срящет.
Ласкает их. Сам их небесным огнём осиян…
Горю… Позабыл всё, что было. Но знаю, что будет.
Нет, я не пророк для житейского моря. Ему
Судьба бушевать и бесследно низринуться в тьму.
Духовному ж сердцу — быть огненным чудом —
Возвысясь над шумом, пылая — стяжать тишину.
И. Левитан, Тишина
Слава безумию любви
(Тридцать первый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Лузия, взгляд твой — очищение бессловьем.
В твои глаза войти — навеки замолчать,
В сознанье растворившись, стать самой любовью
И, ангелов узрев, душой их целовать…
Твои глаза — дверь в рай волшебный и огромный.
Безумная любовь к Творцу — от рая ключ.
Я, в сокровенное Лузией посвящённый,
Взлетел, отторгшись от пучины грозных туч…
Вошёл… В глаза иль рай? — оно одно и то же.
И — нега и покой, блаженство, тишина…
Мой путь земной, как труден ты и как ничтожен!..
Культура человечества в раю — смешна
В глазах твоих, Лузия.
В них войти — и плакать
От радости и счастья быть самим собой,
Восславить сумасшествие любви как благо
И, в древо мира обратясь, дрожа листвой,
Благоговеть под взглядом девственным Лузии.
Он — средостение меж Небом и Землёй.
Пройдя его, я возложил стихи на аналой
И духом зазвучал со ангелы святыми.
Улыбка
(Двадцать третий взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Подобно земле, озарившейся солнцем,
Что, выйдя из облак, ей радость внушило,
Лузия мне скромно улыбку явила
В ответ на луч сердца… Он в очи ей льётся,
Мы оба пылаем от счастья общенья.
Церковный притвор полыхнул, как зарница.
Она, убеждён, дольше жизни продлится…
Я пал на колени в невольном смущенье…
А мимо, как тучи, текут прихожане,
Пустой говорильней как будто стараясь
Зарницу затмить. И, душой омрачаясь,
Я тучей сокрыт — и улыбки сиянье
Погасло.
Лик девы, как ранее, сдержан.
Святыня исчезла, осталась картина.
О церковь земная, не ты ли рутина?
Рутина в душе убивает надежду…
Но лишь не мою: ведь со мною Лузия,
И дарим друг другу огонь наш сердечный.
Мы любим.
Любовь, как и жизнь, бесконечна.
Планета прейдёт, человечество сгинет.
Улыбка ж Лузии и присно, как ныне,
Пребудет в ответ мне на огнь души вечной.
Неразумность любви
Всегда тот прав и свят, кого люблю:
Он — божество. И что бы суд не обозначил,
Я за любовь Творца благодарю.
Живу любя, в Любви — и не могу иначе.
Всё мутно на Земле. Ложь тут и там.
Одна любовь права, что девственно трепещет
В духовном сердце. Родина — свята.
Не любишь? — Будь хоть трижды прав, но ты — клевещешь.
Единственная цель, чтоб жить — любить,
Гореть любовью, быть ей, источая сердцем пламя,
В любви молитвенную песнь творить,
Любимое лобзать духовными устами.
Попрать Любовь — то правде не дано.
Лукаво, лживо правды каменное сердце,
Что нóсится с доказанной виной.
Люблю — и не могу на лик твой наглядеться,
Мой спутник на Земле — Россия-мать.
Люблю. В любви — не человек. И правда — в этом.
Молва и грязь — всё суета, всё канет в Лету.
И суд людской мне сердцем не понять.
Сеньоре Элизабет Шавер Диниз
Кучевые облака
Меж мной и планетою облаки Духа.
В них тонут Земли голоса и шумы.
Лишь грай достигает духовного уха.
Я псальмами птиц, как росою, омыт;
Росой — благодатным небесным нектаром.
А птицы, не ангелы ль? — Я не пойму…
Ах, облаки Духа, святые отары
И песни существ, недоступных уму…
И я с моей лирой духовной, как птица,
И Пастырь, кто облаки нудит парить,
И счастье любви, что не может не сбыться —
Бессмысленно всё, если жизнь не любить,
Не плакать в молитвенном благоговенье
Пред Вышним и перед тобой, суета.
Любя, я в стихах — выраженье горенья.
В моём духославье Небес красота.
Я птица бесплотная, песня святая
Во стаде любовных духовных сердец…
Спасибо за счастье любить, мой Творец,
И струны духовными трогать перстами.
Кучевые облака в Сао-Жозе-ду-рио-прету
Cхватка с наглостью
Ничтожество и наглость — брат с сестрой.
Их уровень един: наглец всегда ничтожен.
Будь с наглецом предельно осторожен,
Не оскверняй свой дух с ничтожеством войной.
Убожество в словах не победить:
Отточен ум его на блуд и словопренья.
Ложь насмерть защищает своё мненье.
Защита лишь в оном: ничтожество… любить.
Пускай кидается, как злобный пёс. —
Молчать, не нарушая самообладанья.
И, посылая мысленно признанья
В любви,
молитвенных не отрешаться грёз —
И — душу не смутить нечистотой!
Ничтожество и наглость цели не достигнут.
И злоба опозоренная сникнет.
И поцелует непорочные уста
Тот Дух, что у Небес ты испросил.
Позор сестре и брату обеспечен.
Земной путь наглости убожеством отмечен.
А ты, им не поддавшись, благодать вкусил.
Лука Джордано, Святой архангел Михаил ранит сатану
Не возвращаться
(Двадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе храма её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Как глубоко любовное молчанье,
А рассужденья о Всевышнем так мелки…
Опутанный речами дух дичает.
И я, словесному безумью вопреки,
Молчу.
В молчанье девственно сознанье.
Его любовью заполняю пустоту.
Как сладостны душе Любви касанья!
Люблю — и налагаю на уста узду,
Благоговея пред сознанья чашей,
Наполненной святой Любовью до краёв,
И причащаюсь благодатью вящей…
Любовь так далека от музыки и слов.
Она молчит, как взгляд святой Лузии.
В нём тайна, недоступная людским словам.
Смотрю, люблю — и суета бессильна.
И духом дух Лузии жажду целовать,
Объятьем горним свято наслаждаться,
Боясь и в духе прикоснуться к очесам…
Они подобны непостижным Небесам.
В них утонуть — и в мир не возвращаться.
В память Люции Фёдоровны Воронцовой
Послания смерти
Послания смерти… Душа, их «читая»,
Сжимается в ком от пронзительной боли.
И кажется плоти — она умирает,
И в век не видать ей ни счастья, ни доли.
Послания смерти… Едва ли не всякий
Охотно шлёт духом их дальним и ближним,
Стремясь покарать тех, кто мыслит инако,
И славит при этом Спасителя в вышних.
Едва ли не каждый — тиран и насильник.
Но только под солнцем нет правды единой.
Любовь лишь к Творцу примиряет всё в мире —
К Тому, что вне слов, вне церковной рутины.
Послание смерти приняв, я признанье
В любви шлю в ответ злопыхателю духом.
Оно не случайно: в нём — мне воздаянье.
И руки пославшего — ангела руки.
Люблю я вас, ангелы смерти, — в том меч мой.
И сколько бы ни было глав у дракона,
Срублю их, любовию превознесённый,
И с благоговеньем восславлю Предвечность.
Обручение
(Двадцать первый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе храма её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Я в дусе. Лузия меня воздымает.
Бесплотная твердь, как ковёр-самолёт.
Земля, её скорбь уменьшаются, тают.
Душа к Божеству безымянному льнёт.
Горящее сердце на облаке дивном,
Прозрачном, как слёзы молитвы моей,
Скрывается в Солнца духовных глубинах.
Лузия и я… Мы летим, как во сне,
К престолу, который узреть невозможно
Иначе, как сердцем, горящим в Любви.
Вдруг глас: «Обручается в дусе раб Божий
Лузии, чей дух в этом храме царит», —
Огромном, как Небо, как Солнце, кипящем
Духовным огнём, от которого я
Возжёг моё сердце, что горнего жаждет,
Дрожа, как свеча. И, любовью звеня,
Поют мои губы поэмы Лузии.
Вот кольца на пальцы нам нижет Господь…
Какое блаженство, оставивши плоть,
Склониться, лобзая, как светоч, персты ей!
Познание невозможного
(Тридцать седьмой взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Ты можешь перестать чудотворить,
Лузия, если охладею сердцем
И разучусь любовную молитву длить,
Проснувшись утром, в небо не смогу вознесться…
Нет! Это хуже смерти. Лишь любовь
Любой ценой. Увечность, слабоумье —
Приму. Стерплю. Ради любви на всё готов —
Любви к всему живому в бытии подлунном,
К тебе, Лузия, нежный ангел мой,
К глазам, что отвечают взглядом взгляду,
К перстам, что скрыты за целебною травой,
И духу…
Вот, я его пламенем объятый,
У ног твоих моления творю,
Всего себя в любовь пресуществляя,
Духовным взглядом я тебя средь духов зрю.
Они нисходят и меня благословляют.
В глазах Лузии — свят. И, смерь поправ,
Благоговею перед Высшим и пред сущим,
Травой горя, вне времени цветущей,
Я счастлив, невозможное в любви познав.
Трава святой Лузии
Покорность судьбе
В разнузданных гимнах мир смерть призывает,
В гордыне кичась, разлагаясь от злобы,
Хваля Мухаммада и господа Слова,
Любовь растоптав, над Творцом издеваясь…
Печально, что вместе со злобным народом
В огне термоядерном сгинуть придётся
И мне, и любовный псалом оборвётся,
Презренный людьми и их денежным богом.
Сердечный же огнь на скрижалях Небесных
Продолжит сию и грядущие вирши.
Прейдёт человечество, путь свой избывши,
Но мой не умолкнет молебен безвестный,
Лишь станет бессловным, понятным творенью —
Духовному, плотскому — всем без изъятья.
Им буду, как прежде, весь мир целовать я,
Как гений Вселенной, забывший про время,
Утративший плоть, став Любовью Самою,
Её беспредельем, красой, глубиною —
Огнём, в чьём кипенье Всевышний зачнёт
Планету и снова Землёй назовёт.
Река Любви — той, кто возжёг моё духовное сердце — маме
Река Любви
Река Любви… Она ль не Времени поток?
Она ль не жизнь души, что неподвластна тленью?
В поэмах о любви Любовь лишь между строк:
Любовь бессловна, словно ангельское пенье.
Река Любви… Она меж Небом и Землёй:
Я Землю вижу, и бессмертию причастен.
Теченье Святым Духом обожествлено.
Попасть и захлебнуться в нём — большое счастье.
Река духовна. Ей подобных не сыскать.
Она не возникает и не сходит в море.
Черпая в вышних неземную благодать,
Бытийствую в Творца непостижимой воле.
Река прозрачна, как духовная слеза.
Среда её нежна, как ангела дыханье.
В ней духом растворясь, пою я Небеса,
Познание Любви чтя сокровенным знаньем.
Теку… Я, как Любовь, не знаю берегов.
Таинственен поток, блаженен, лучезарен.
Ничтожный на Земле, в любовном токе славен
Реки без имени, что я зову Любовь.
Сожаление о Пигмалионе и Галатее
(Тридцать второй взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Зачем Пигмалион молил о превращенье
Изящной статуи во плоть и кровь? —
Его сознание мутило вожделенье,
Он не жалел нарядов, украшений и цветов
Для Галатеи, им искусно изваянной…
Напрасно всё: она была мертва.
Любовник не был Присносущим осиянным.
Горел лишь плотью, но духовным сердцем крепко спал.
И преподнёс корову в жертву Афродите.
Тут — чудо: Галатея ожила!
Желанье утолил измученный проситель.
И что? — И всё. Чреда безликих дней и лет пошла…
Небесной же любви огонь не угасает.
Святой, он каждое мгновенье нов.
Я духом дух Лузии трепетно лобзаю —
И неподвластна тле земной бесстрастная любовь.
Она неистощима, как бессмертный пламень.
В любви я и Лузия — божества.
Нет в бытии священнее духовного родства —
Того огня, что царственно владеет нами.
Жан-Леон Жером, Пигмалион и Галатея, вариант (1890)
Любовь к Земле по капле вытекала
Однажды Землю вывели из храма
И заменили женщиной иной —
Достойной, скромной, девственной, святой…
Но — боль Земли не выразить словами.
Любовь к Земле по капле вытекала
Из преданных другой мольбе сердец…
Земля — не Мать и Небо — не Отец…
Не в том ли вырождения начало?
И бомбы рвут в святом когда-то теле,
Не думая, плюют Земле в лицо
И меж точащих молоко сосцов
Яд сыплет чёрствая сердечно нелюдь,
Чтоб, главное, всё было без Любви:
Зачатье, всходы и плодоношенье…
Любовь к Земле ж — святое утешенье —
Спасенье от грядущей в мир войны…
Разросшись, поглотил я мать землянам,
Вобрал, как не рождённое дитя,
Тебя, Земля, безлюбых не судя,
Любя сознаньем, Небом осиянным…
Забвение Земли
(Восемнадцатый взгляд
на изображение блаженного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Взгляну в твои очи — и Землю забуду,
И телом истаю, душой растворясь
В духовной среде твоей — истинном чуде,
Войду — и застыну, беззвучно молясь.
Войду — и пойму: я в раю и без смысла
Бытийтвовать всуе вне дивных очей.
Твоею молитвой путь в Небо мне выстлан —
Молитвой далёкой лукавых речей.
В ней всё: приглашение в Рай и объятья,
Касание губ, сострадательный вздох…
Вокруг — ничего. Только радость и счастье,
Которым неведом обыденный срок.
Причастие вечности выпив во взгляде,
Утратил людские обычай и стать.
Внутри благодати сам стал благодатью,
Вкусив, что уму невозможно познать.
Взглянуть в очи Санта-Лузии — и кануть
В кринице Любви, в сокровенном ничто.
Как девственный лик у святой утончён!
Узреть — и смиренно, восторженно плакать,
Молясь безыскусно, душой — горячо.
В дар сеньоре Элизабет Шавер Диниз
Сопротивление рассудку
Рассудок, ты ль не царь, не всё ль тебе в угоду?
Не ты ль, в сознанье строя нелюбовный мир,
Идеи возглашаешь жёсткими устми,
Распять пытаясь словоблудием природу?
Не ты ли путаник, источник бед людских,
Слепец, что путь кривой и гиблый указует?..
Однако ж надо мной твои старанья всуе.
Мою любовь тебе не заключить в тиски:
Я — безрассуден и, Любовью одержимый,
Слагаю псальмы, фимиам курю лишь Ей —
Любви к Творцу, пылающей в душе моей,
К творению, в моём сознанье обожимом.
Как ты, преображаю жизнь и я, рассудок,
В небесном и бесстрастном чувстве одинок.
Меня винит придуманный тобою бог.
Но нет подобного Любви небесной чуда.
Она — свобода. И пылать Любви не воспретить.
Пусть умный мир приговорит меня к распятью.
Но и распятый буду славить счастье пить
Нектар Любви и тем быть Небесам причастным…
Любить — преступно. Горько каюсь: виноват.
Но жить рассудком для меня — кромешный ад.
Сергею Меркулову
Проповедь Святаго Духа
Любовная проповедь словом — нелепа:
Рассудку ль любовь в спящем сердце возжечь?
Понудить пылать сердце может лишь Небо:
С души покрывало забвенья совлечь
О жизни вне тела в пределах бескрайних,
О неге блаженной, любви к всем и вся
И Духа Святаго нежнейших лобзаньях,
Заставить звездой безымянной сиять
В созвездьях таких же любовных частичек,
Целуясь в огне с присносущим Отцом…
Быть пламенем в Небе духовном — обычай.
Здесь бодрствует всё в дивном мире ином.
Но в плоть нисходя, засыпает и гаснет
Иное — на время, иное — навек.
Над сном этим слово земное не властно.
Бессилен возжечь огнь мирской человек.
Лишь Дýше Святый, нисходя сокровенно,
Огнём возвращает в обычай Небес,
Переча религиям тленных телес
В священном сердечном любовном горенье.
Познание правды
(Тридцать четвёртый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Лузии очи правду мне открыли…
Об откровенье кто же в силах рассказать?
Оно не сказка, что не стала былью.
Его умом холодным не понять —
Ту истину, что слову неподвластна…
Смотрю в глаза Лузии — плачу и люблю.
В них воскресенье, тихий райский праздник.
Пред ликом девы фимиам курю
Признаний в трепетном благоговенье,
Любви сердечной, чистой и бесстрастной им —
Глазам Лузии. Что за наслажденье
Войти, предавшись Небесам святым,
В мир глаз, стать счастьем опалённым —
Той правдой, что за ликом на холсте стоит,
Течёт из глаз в глаза в неё влюблённым,
Дорогу в Царство вышнее торит…
Два духа, взявшись за руки, влечёмся
Отцом предвечным в дивный горний край…
Я и Лузия… Сердце, радостью пылай
И славь любовь по-ангельски бессловно.
В том мире
(Двадцать четвёртый взгляд
наизображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе храма её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Случайно встречаясь с Лузии очами,
Я сквозь средостенье, как дух, прохожу
В тот мир, что лишь любящему осязаем.
Гляжу — и живу в мире том наяву.
Во сне ж — преклоняю в поклонах колени,
Святой литургии обычай блюдя.
Не в ней, но в любви чую благоговенье,
В любви цель и смысл моего бытия —
В любви, что в глазах твоих явно читаю,
В том мире, где нашей любви хорошо.
Он — рай, как его мы себе представляем.
Мы в нём — и рыдаю, душой воскрешён.
Мы в нём — и Земля мнится блёклой и серой.
Мир выткан из образа любящих глаз
Твоих и моих. В них — блаженство без меры.
В них вера в огонь, отрицающий страсть —
Огонь, что горит в моём сердце духовном,
Тот пламень святой, что меня охватил…
Горя, я любви чистой девы вкусил,
В очах растворившись Лузии бездонных.
Поругание блуждания мыслями
Не переосмыслять — не лгать себе — любить,
В покое призрачность истории оставив,
Ожесточённых не стремиться обличить,
Под свою прихоть прошлое не тщась исправить —
Любить Отчизну, невзирая ни на что.
Она права, хоть часто это непонятно.
Вожди лукавы. Только лик у Родины — святой.
Уместно ли искать на ясном солнце пятна?..
Так чти ж свой Род, любя сырую Землю-мать.
Пусть где-то за морем спокойней и надёжней.
Любовь на блага невозможно разменять.
Любовь как бог довлеет над земною ложью.
Не ожидая кары, ложь по сердцу бьёт
И развенчать любовь к стране отцов стремится.
Душа ж Отечеству взахлёб «люблю» поёт.
И Род великий наш мне дивной сказкой снится.
Что ж, пусть на месте Родины иной ковчег,
Любовь горит, а значит — Родина бессмертна.
Вот меч, шелом, рать ангелов несметна
За мной —
и нашей славе не прейти вовек.
Река Вишера
Сеньоре Нивии Герра
Под взгядом Санта-Лузии
(Четырнадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе храма её имени в Белу-Оризонти)
Духу спокойно под взглядом Лузии.
Всё просто и ясно, как в девственном сне.
Лузия и сумрачность несовместимы.
Взглянуть ей в глаза — и от счастья сомлеть,
И плакать пречистой духовной слезою,
И в душу, как дух, её нежно войти,
И, мир в подсознанье божественный строя,
Увидеть в Любви окончанье пути —
Конец, тот что некогда был мне началом.
О жизни забыв, я в Лузии живу
И в благоговейном смиренном молчанье —
Среде, недоступном мирскому уму —
Бытийствую правдой любовных признаний
Лузии, творенью, святым Небесам…
Любовь… Лишь она никогда не обманет,
Даст зрения святость духовным глазам.
Любовью дышать — и в молитве забыться,
Быть с духом Лузии явленьем одним,
Покинув пределы мирской западни,
Блаженством любви в Жизни вечной упиться…
Церковь Санта-Лузии в Патросинио, Минас-Жерайс
Подражая Земле
Кто нудит меня совестью и правдой поступиться,
Он враг. Не поступлюсь. Однако ж от него,
Любя, как можно дальше благо отстраниться…
О совесть, ты в противоречии с молвой,
С поверьями Земли, обычая лукавством…
Но — не с законом. Перед ним склоняюсь ниц.
Люблю закон — и Вседержителем обласкан.
Любовь, коль вспыхнула, не ведает границ.
Любовь к Творцу — она любви к творению причина.
Какое счастье мир огнём любви объять
И губы человечества лобзать невинно,
Материки, моря сознанием ласкать,
Почувствовав планеты дух и, с ним смешавшись,
Представить, как меня небесный Царь вдохнул
В тебя, Земля, как ты, от неги разрыдавшись,
Проснулась, вознеся безмолвную хвалу
За счастье жить, за правду, незапятнанную совесть.
Ты ей не поступилась, Мать-сыра-земля.
Как не язвят, не поступлюсь блаженством я,
Как ты, и песнями духовными омоюсь.
Освобождение от земных знаний
Отказаться от слов и предаться Любви.
Вот ученье. Иное — лукаво.
И очистить сознанье от знанья Земли,
Как и сердце души — от отравы.
И любовью разжегши духовное «я»,
Замолчать навсегда, улыбаясь
Злобе мира, народам, церквям и вождям,
В горнем пламени обожествляясь.
Лишь в небесном огне избавленье от лжи —
Той владыке, что судит и правит.
Мой любовный огонь, как лампада, дрожит,
Но объять всё творенье дерзает.
Я в горенье любовью смысл жизни постиг,
От учений Земли отказавшись,
В мир пришёл, чтоб любовным огнём расцвести,
Излучать беспредельную радость,
Ароматы полымени духа струить,
Быть вселенской духовной улыбкой
И родную планету, как Небо, любить…
Всё иное я вижу ошибкой.
Сеньоре Элизабет Шавер Диниз
Пришла Любовь
Пришла любовь — и разум отменила,
Перевернула всю историю Земли,
Обычаи в сознании затмила,
Открыла жизни смысл, что за страстями скрыт.
Бездействие — дитя любви духовной,
Сосредоточило сознание на Любви.
В любви мой путь стал безмятежным, ровным…
Любовь исходит из неведомых глубин
Святого Духа, чуждая легендам:
Ей всё равно, кто что сказал и написал.
Пред нею меркнут мира чудеса.
Она — Любовь, царица всей Вселенной.
В Ней свет и тьма, в Ней слава Небесам.
В ней ересь отрицанья в утвержденье.
Любовь Сама Себе божественный закон.
Пред Ней ничтожны блага, власть и тленье…
В Любовь — в неё без памяти влюблён.
Земное бытие для любящего — сон.
А бодрствие — в любовных объясненьях
Творцу и всем, живущем в мире суеты…
Любовь, как сладостна и беспощадна Ты:
Сожгла дотла! Но в этом — наслажденье.
Сеньоре Нивии Герра
Целебные травы
(Девятнадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе храма её имени во граде Белу-Оризонти)
Духовные травы в перстах бестелесных.
Молитва струится из глаз, как лучи.
Они — неземная духовная песня,
От райского сада святые ключи.
Рай — в душах твоей и моей, о Лузия.
Лучи шлёт духовного сердца огонь.
А травы — Любви лепестки золотые.
Ты сыплешь их мне из ладони в ладонь.
Я в розах Любви, лепестками усыпан,
В цветок превратившись, заблагоухал.
И, чудо целенья Лузии постигнув,
Травою лечебной в руках её стал.
Я — чудо-трава, я — любовные стебли,
Я — нежность цветка и Любви аромат.
Его источая, я пестую Землю
И чую Лузии восторженный взгляд,
Чьи пальцы меня, будто стебли, ласкают,
Готовя целебную мазь для очей.
И душу врачует потоком лучей,
Твой взгляд незабвенный, Лузия святая.
Божественная песня
Любовь не поддаётся объясненью.
Любовь нисходит, словно Дух Святый.
Я предаюсь Любви, как птица — пенью.
Вся суть моя — любовные усты.
Они — огонь, но он не обжигает:
Ласкает, не касаясь, ворожа.
Усты в блаженстве будто бы рыдают
И, вожделея, трепетно дрожат
В стремленье полыхать любовью вечно
И в каждой новой жизни возжигать
Огонь любви в вместилище сердечном,
Дарить — и ничего в ответ не ждать,
Благодаря ежемгновенно Небо
За счастье несказанное любить,
Испытывать благоговенья трепет,
Вино любви к Творцу, как ангел, пить,
Вкушая манну. Чуден рай небесный
Здесь, на Земле — иного рая нет.
Причастие Любви — вино и хлеб —
Я принял, став божественною песней.
Сергею Меркулову
Огненный поцелуй
Любовь упраздняет слова. Остаётся лишь пламя
В сознания чаше. Я — жаждущий, я и нектар.
О нём рассказать невозможно земными словами.
Оно и покой, и волненье, и холод, и жар —
В нём всё: то, что в древности было, что есть и что будет.
Но нету страданья, лишь счастье и девственный Рай,
Как будто желанный, но чуждый, неведомый людям.
Гори же, духовное сердце, Любовью, пылай.
Пусть милый обычай народам Земли ты не выжжешь.
Не в этом значенье и смысл пресвятого огня.
Горящее сердце поэму любовную пишет,
Всевышнего славя, ведущих во ад не виня,
Поэму о счастье любить и Творца, и творенье,
Лишь в этом и Правда, и смысл бытия на Земле —
В святой благодати любовной стихии возжженья
И радости горней о неге горения петь.
Я вижу мир страстный другим сквозь духовное пламя.
Вокруг сонмы ангелов, предков далёких чреда…
Целую их в духе горящего сердца губами,
Хоть знаю, не волен другим сей огонь передать.
Всё бессмысленно в Любви
В свете солнечном нет Света.
В мраке сумерек нет Тьмы.
Образ Света — только сети:
Свет познать мы не вольны,
Как и Тьму.
Пытаться —
только
Силы попусту терять:
Всё другое в мире тонком:
Непостижна благодать
Его тем, кто праздной мыслью
Тщится горний мир разъять,
Прикоснуться к Вечной Жизни,
Необъятное объять.
Ложно всё, что не молчанье,
Не признание в любви.
Кто возжжён её лучами,
Обожением звучит
Мира
песнею неслышной,
Что познать не в силах он…
Как же счастлив я, Всевышний,
Что в Тебя, как свет, влюблён,
Что, как мрак, благоговею…
Всё бессмысленно в любви —
Что впитал я с колыбели
И в молитве утопил.
Скромность и девственность
(Пятнадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии
что в притворе храма её имени в Белу-Оризонти)
Скромность и девственность — сёстры по духу.
Небо и скромность — как брат и сестра.
В зеркале скромности вижу я душу
Санта-Лузии. Она так чиста,
Что на Земле не сравнить её с чем-то,
Только приникнув к нездешним стопам,
Благоговеть, позабыв о легендах,
И прикасаться к духовным губам
Санта-Лузии молитвой бесстрастной,
Девственность духа, как манну, вкушать
И, погружаясь в бескрайнее счастье,
Робкой свечой пред Лузией сиять,
Святостью быть, не чадя, не сгорая.
Девственность пламени — веры залог.
Губы Лузии, не вы ль образ Рая?
Скромность их черт — от страстей оберёг.
Руки ж Лузии нежны, как дыханье
Сладкой любовной молитвы во сне…
Санта-Лузия даёт её мне
С мягкой улыбкой в священном молчанье.
В дар сеньоре Ане-Лусии Гусмао Диниз
Духовное строительство
Созиданье к разрухе ведёт неизбежно.
Державу воздвигли, но где ж её слава? —
Истаяла, словно от солнца снег вешний.
И быт её мнится уж сумрачной Навью.
Заплывшие жиром сердца торжествуют,
Отечество топчут, иное созиждя.
Смешно мне: ведь ворог напрасно лютует,
Разрушит и это Творец непостижный.
И что вы оставите? — Пластик, бутылки,
Развратные фильмы и пошлые книги,
Гаджеты… — Всё это не стоит обмылка.
Я ж ради любви к Вседержителю мига
Не дам и полушки за ваши творенья,
Лелея нерукотворéнное в сердце
В любовной молитвы святом озаренье…
Безликое зря, не могу наглядеться.
Зову Безымянное, плача в сознанье
От радости строить надёжно, навечно.
Оно — мой оплот в бытии скоротечном,
Та Правда, что слов не приемля беспечно,
Ликует в Вселенной и правит, не правя
В бесстрастной, блистательной ангельской Яви.
Владимиру Путину
В предчувствии ядерной войны
В горенье духовного сердца служенье
Любви. Оно зиждется в волнах Любви.
Служения смысл — жизни обожествленье:
Сознанье любовный огонь в мир струит.
Сей огненный вихрь понимаю я Богом.
Горящее сердце чту храмом святым.
Псалмы, что пылают, не выражу словом.
Не выскажу проповедь гласом мирским.
В божественном пламени тают различья
Меж жизнью и смертью, меж Богом и мной.
Вселенная — в сердце. В огне — обезличен.
Я всё и ничто. Я цвету белизной
Духовного пламени. В нём смело встречу
Судьбу, что правители мира сулят.
Убогий, я в правде Небес безупречен.
Замечу едва ль, как прейду земной ад,
Как скорчится тело в огне рукотворном,
Планета исчезнет в пучине войны…
Мирские владыки задуть не вольны
Огонь сокровенный, вневременный, горний.
Сергею Меркулову
Огонь Любви всему противоречит
Любить — значит гореть духовным сердцем,
Своим огнём сливаться с пламенем Небес
И, плоть презрев, для Духа быть отверстым,
Как дух существовать и там, и тут, и здесь,
Всё обнимать и целовать, рыдая,
От счастья жить в Раю, бытуя на Земле,
Огнём нечувственно землян лаская,
Зарёй невидимой над Родиной алеть —
Зарёй, что зрит лишь пламенное сердце:
Духовные глаза — они такой же огнь,
Что на Творца не могут наглядеться.
Огнём для суеты я дивно ослеплён…
Обмен огнём. Дух в Духе. Лад. Единство…
Таинственно и беспредельно бытиё…
Не различаю чистое с нечистым
В любви.
И этим обыватель оскорблён:
Огонь любви всему противоречит.
Он говорит: «Мир ошибался испокон».
Я ж лью на Землю огнь, в Предвечное влюблён,
Как Небо, нем, безмыслен и беспечен.
Огненный цветок
Цветенье любовью с горением схоже.
Бытийствовать — значит пылать и цвести
Любовью огромной всем сердцем, всей кожей,
Раскрыться в любви, во весь мир разрастись —
И быть им — вселенским цветком благодатным
И звёздные росы вкушать по утрам,
Топя нестроенья в любви океане,
Улыбку даря бесконечным мирам —
И дальним, и ближним — сердцам человечьим,
Внушая желанье цветку подражать
В горенье любовном, цветении вечном,
Губами духовными Землю лобзать,
Над ней проливаясь живыми дождями,
Лаская сознаньем обычай слепой
И путь устилая Земли лепестками,
Внушать несравненный любовный покой,
Любви ароматом вражду истончая…
Толику небесного счастья вкусив,
Любовью цветя, я воистину жив,
Блаженства иного не мысля, не чая.
Огненный отклик
(Тридцать пятый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Снáдобья действенны только когда их
Сердечный огонь превратит в дар небесный.
Любовью горя, подражать я пытаюсь
Сознаньем, предвечному Духу отверстым,
Лузии.
Но тщетно: бессилен, ничтожен
Гореть, как она, всем собой полыхая.
Лампаду я жгу у Лузии в подножье,
Огнём её взгляда духовно питаясь.
Вдруг — вспыхнул и сам, озаривши, как солнце,
Картину в притворе пустующей церкви.
Спокойно и свято, без тени эмоций,
Как ангел, горю после службы вечерней.
По улице Отавиана Феррейры
Иду — и не чувствую ног под собою,
Огнём опалённый Лузииной веры…
Сердца огненосные — мира устои —
Столпы нерушимые, ангелы пламени…
Огнь мой духовный, подарок иль знаменье?
Робко несу его, очи потупивши,
Славя Лузию сознанием любящим.
Белу-Оризонти, улица Жулио Отавиано Феррейры
Е. Ф. Кузнецовой
Меня убили иль я сам?
Срамнá любая говорильня.
Паскудно дело без любви.
Как ложь сладка в дымке кадильном!
Блаженен дух, что Правду зрит.
Как крепок трон под супостатом!
Как предан люд нечистоте!
Как сладки робкие объятья,
Слова, что с сомкнутых устен
Слететь стыдятся, справедливо
В звучаньях чувствуя обман…
В молчанье бытие счастливо
Минует Яви с Навью грань…
И вот, я там, где не клевещут,
Не вымогают, не язвят.
Душа, безмолвствуя, трепещет.
Внутри, вовне — священный лад.
Смерть — будто там, за средостеньем.
Меня убили иль я сам
В молитве, став подобным тени,
Вознёсся к горним Небесам?
Возвращение
Огонь мой сердечный подобен убийце
Оценок, суждений, наук и искусств.
Любовным огнём не могу насладиться,
Богатство презрев человеческих чувств.
Я стал примитивным и скучным, как пламя.
Иное истлело, ушло без следа.
Горящими Землю целую губами,
В огне обнажившись, не зная стыда.
Обычай стал перстью, познания — пеплом,
Науки — трухой, а искусства — гнильём.
Сердечный огонь, ты ль не Рай, ты ль Небо?
Тобою пылаю, тобой освящён.
Горю, потеряв человеческий облик.
Огонь безымянен, безгласен, беспол.
Сгорели стихиры в нём, песни умолкли.
Пылая, в горнило я Жизни восшёл —
В духовное солнце, в бесцветное Чрево,
Счастливо забывшись в пучине огня.
И Кто-то с любовью вдруг обнял меня,
Маня, возвращая в Вселенское Древо.
Проникновение
(Шестнадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии
что в притворе церкви её имени в Сидаде Нова в Белу-Оризонти)
Как душу унижают мысли о земном,
Как рассужденья о страстях убоги!..
Тебя мне встретить в храме было суждено —
И мир не кажется таким жестоким,
Как без тебя, как без твоих бездонных глаз:
В них жизнь, в них путь в иное измеренье…
Вошёл… Лечу на твой беззвучный глас…
Вот преодолеваю средостенье…
У цели — и духовным зреньем вижу лик,
Что магии словесной неподвластен.
Как дух сквозь дух твой в святость Неба я проник —
И ощутил блаженство, ангельское счастье,
Как будто пред изображением твоим
Я не стою, и церковь не земная.
Но я тобой и Вседержителем любим
И от любви к творению сгораю…
Назад? — Я сжёг для возвращения мосты
В мир во страстях бытующий, лукавый:
В нём ложь, в глазах святой Лузии — Правда,
Чьи выраженья, сложные Земле, просты.
В дар Льву Александровичу Воронцову
Противоядие
Нож — слова, а губы — ножны.
Ядовитою змеёй
Мысль течёт — и правдой ложной
Жизнь язвит и козни вьёт.
Мир, искусанный словами,
Ими насмерть омрачась,
Уж не грезит Небесами
И, топча святое в грязь,
Как слепец, идёт счастливо,
Палкой белою стуча,
Веря призракам блудливым,
Их кощунственным речам…
Как прозреть? — Остановиться
И Предвечное молить
Дар послать в Творца влюбиться,
Чтоб в любви к творенью жить,
Замолчав, в благоговенье,
Жало слова упразднив.
О Любовь, ты — откровенье:
Я люблю — и вечно жив!
И, горя противоядьем
К мыслям, образам, словам,
Я лечу к сердечной Правде —
Непостижным Небесам.
Безумие Любви
Любовь примитивна: Она только любит,
Слаба, не всесильна, как бурная страсть.
Любовь к всепрощенью с улыбкою нудит,
Над морем житейским наивно смеясь.
Любовь слабоумна: вне мысли и слова,
Нема; как улыбка младенца, светла.
Любовь — для бессмертья единственный повод:
В Ней ангельской жизни священный уклад.
Люблю — и безумен по суетным меркам.
Таюсь от людей, чтоб в опалу не впасть.
Любя, унижаю всесилие смерти:
У ней лишь над телом законная власть.
А дух — он Любовь, он в другом измеренье:
Парит над смертями, победно трубя
Без звуков земных о Любви, о нетленье,
Блаженно весь мир с его смертью любя.
Телесным ушам недоступны звучанья
Тех гимнов Любви: мир иным увлечён…
Любовь, как изыскан твой вкус, утончён…
Я пал, распростёрт пред Тобою в молчанье…
Возжжение сердца
(Двадцать второй взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Ручей любви течёт из глаз в глаза,
Любовь — от сердца к страждущему сердцу.
В молчанье целомудренном уста
Хранят пределы горнего блаженства.
Но где ж исток духовного огня?
Не ты ль, Лузия, — дух, через который
Огонь нисходит, в коем плавлюсь я,
Пред тем, как влиться в огненное море
Любви духовной, потеряв себя…
Но и в стихии взгляд Лузии чую.
Он здесь, в святых волнах, внутри меня —
Ласкает, утешает и врачует…
Я у картины. В духе мы — одно.
Огонь любви смешался в наших душах.
Как этот огнь чарует новизной,
Не будучи сторонним обнаружен!
Большому взрыву был предтечей он,
Огонь духовный. Чрез Лузии очи
Проник, возжёгши сердце в плотской толще,
Сказав: «В любви — ты мной обожествлён».
Eduard Hildebrandt, Церковь Санта-Лузии в Рио-де-Жанейро, 1844
Парение птицы-огня
Я понимаю, что чувствует птица,
Парящая выше седых облаков,
Что жаждет в лучах божества вогездиться
И в Духе находит родительский кров,
Познавши убожество страстных борений,
Обычаев ложь и идей суету.
Парю — и, исполнившись благоговенья,
Духовным цветком в горнем мире цвету.
Мои лепестки, словно крылья, трепещут,
Преображаясь в сердечный огонь.
В нём, вещем, горят мира бренного мрежи.
И я, будто вновь, сим огнём сотворён —
Невидимый дух, что парит, будто птица,
Без цели горя, без понятных причин
И вечностью дышит, чтоб обожествиться,
Струить, как духовное солнце, лучи
Любви неземной, человечеству странной,
Далёкой рассудку — его в вышних нет…
Как сладок любовный молитвенный бред —
Забвенье в горенье, в слезах благодарных…
Пустые сердца бьются ровно
(Отчасти по М. Лермонтову)
Духовное сердце свечою бытует —
Улыбкой огня, что незрима глазами.
Оно, находясь день и ночь в покаянье,
Не молится лживо, кощунствуя всуе —
Любя Божество, не идёт причащаться.
В горенье причастье духовного сердца.
В нём дух, плоть и кровь Иисуса — бессмертье,
Огромное, вечное, горнее счастье.
По смерти же с каждым въявь диво случится,
Когда мы оставим земле плоть гнилую
И в небо взовьёмся, победно ликуя,
Чтоб в дивное нечто там преобразиться.
Преступник и жертва сольются чудесно:
Пути воздаяния Земле неизвестны.
И в ангельском хоре творя литургию,
Убийца земной уж не вспомнит поэта…
Но где ж воздаянье? — Кто знает об этом?
Убоги сужденья о Небе мирские —
За что поощренье, за что наказанье…
Мне ж благо одно: святомыслить признанья,
Убийцам в любви объясняясь сердечной,
И в благоговении шествовать в вечность.
Стать любовью
Тому, кто любовным ростком проявился,
Любовью возрос и любовью расцвёл,
Кто корнем любви сквозь планету пробился,
Кто кроной любви выше солнца восшёл,
Тому ли бояться земных нестроений?
Его не настигнет предательский страх.
Любовию стать — вот от страха спасенье —
Любовью поправши обычая прах.
Любовью облёкся — не страшно распятье,
Не страшен ни суд, ни позора клеймо.
Любовь — это мира предвечного завязь.
В Любви я навек Присносущим пленён.
Идеи мирские сознанье минуют.
Поверий чреда не смущает мой дух.
Я сердцем Вселенную в губы целую,
Любя, несмотря на Земли слепоту,
Планету, что карой грозит за свободу
Любить, быть любовью, в Ней жить и творить…
Нет большего счастья, чем Светоч любить —
Закон Воздаянья — верней нет оплота,
И пламенем благоговения быть.
Духовным убийцам
Никто не виновен
Никто не виновен. Преступно винить
Кого-то за что-то: в нас всех — воздаянье:
Награда — ему, а тому — наказанье
Несём друг для друга…
Лишь благо — любить,
Любить беспричинно, без связи с делами,
С словами, поступками… Но — просто так,
С молитвою светлой на тёплых устах,
По-ангельски славя Творца с небесами —
С их хором блаженным…
И в том ли вина,
Что Вышний однажды карающий меч вам
Вручил — и направил в жестокую сечу,
Где кровью вы вражьей упились сполна?..
Судить вас, распять? — Нет поступка нелепей:
Мечом претворили вы волю Небес…
Герой ли вы? — Нет, для вас суетна честь:
Вы — любящий сын непостижного Неба.
………………………………………………………………..
Брань стихла… Победа… Меч, вложенный в ножны,
Исчез, превратившись в волшебную лиру.
Певец о любви, вновь поёте вы миру,
Как ангел. И вас тень убийств не тревожит.
Вы — слёзы молитвы, скромны, как дитя.
И будет ли прав некто, если, судя,
Приступит, черня бранный меч и, карая,
Потщится низвергнуть вас с пажитей Рая?..
Чистота
(Двадцать пятый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Не ты ли сама чистота, о Лузия?
Не в каждом ли взгляде на нежный твой лик
Души омовенье лучами святыми
Любви, что, сияя, не жарко горит,
Не хладно, но вечно, как вечен Создатель.
В полымени райском, как брат и сестра, —
В нём ангелы мы. И священны объятья.
Подобны младенческим наши уста,
Которыми души друг друга целуют,
Лелея духовную сущность сердец…
Лузия, к тебе всем сознанием льну я.
Мне нашу любовь заповедал Творец.
Иной я не вижу причины влеченья.
Как сладко найти чистоте чистоту,
Смотреть с обожаньем, творить обоженье.
В них быть неподвластным суду и стыду.
Любовь высока над страстями мирскими —
Вселенская птица, божественный Дух,
В телесном пути мой священный пастух,
Кто зло истончит и от сердца отринет.
Памяти Люции Фёдоровны Воронцовой
Любовь и винящая вера
Жить благо средь единоверцев.
А коли нету таковых,
Любить Всевышнего всем сердцем,
В молитве дни блаженно длить,
А в откровении — и ночи…
Как сладко о Любви молчать,
Смотреть в Её святые очи,
На песнь улыбкой отвечать…
Нет слаще гимна, чем молчанье
В благоговенье пред Творцом!
Люблю — и горести не чаю.
Любя, слыву я… подлецом
Средь преданных винящей вере…
Там, где винят, там нет Любви.
Там мыслеблудья запах прелый.
Душа там сном нечистым спит…
Молчу — и тихо, сладко плачу.
И, сокровенное храня,
Любовь на мир я щедро трачу,
Меня винящих не виня.
Любовь так сладка
Любви неизвестно винящее чувство.
Она только любит — вне Зла и Добра.
Когда нет любви, солнце кажется тусклым,
И смутно в душе, и в сознании мрак.
Свободна Любовь от земных представлений.
В священные книги Любовь не вместить.
В Любви я то ль ангел, то ль солнечный гений;
Я — радость: в Любви невозможно грустить.
Пишу о Любви? — Всё не то, всё лукаво.
Кто любит — молчит: он рассудка лишён.
Любовь существует вне норм и вне правил…
О, как я в Творца и планету влюблён!
Но жизнь положить за Любовь… Не нелепо ль?…
Пожертвовать телом, оно ль не смешно?
Люблю — и во мне непостижное Небо:
В сознанье, что в жизнь и что в Правь влюблено.
Творец не винит, Ему чужды угрозы.
Люблю — возвращает любовь во сто крат.
Любовь так сладка… Она явь, а не грёза.
Она — церковь счастья. В ней солнечный лад —
Со всем… Надо мною глумятся — не чую.
Душа улыбается, негой полна:
Я в Небе, в объятьях блаженного сна,
И праздно, молитвенно-тихо ликую.
Лампада слёз
(Двадцать шестой взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии,
что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)
Невидимы слёзы духовного счастья.
Невидим и радостно плачущий дух.
Духовное сердце безмысленно праздно
Лелеет святого огня чистоту.
Пылая, горю или плачу — не знаю.
Теку и меняюсь, огонь пригубив,
Что тленное нежно, но властно сжигает,
Быть духом любви мне планиду вменив.
Я сердце возжёг от лампады Лузии,
Вошедши во храм и в глаза ей взглянув —
Сквозь душу проник и вкусил благостыню,
В любовном огне, как в слезах, утонув —
В среде ослепительно чистой, прозрачной.
Лузия и я — мы едины в огне…
Объятья, лобзанья… Иное пустячно…
О счастье в любовных слезах пламенеть,
Лампадою жить, как Лузия, незримой…
Как знать, и ко мне чей-то дух притечёт
Однажды смиренно и сердце возжжёт
Духовным огнём неземным, негасимым.
Бабочка
Коль слов не хватает, не стоит искать —
Молчать и любить, и отверзнув объятья
Для ближних и дальних, всю Землю обнять,
Лобзая сестёр в подсознанье и братьев:
Творенья просторы, леса и луга,
Ручьи, океаны, равнины и долы,
Животных и птиц… Невозможно солгать,
Бытийствуя духом, в природу влюблённым:
В Мать-Землю и Небо-Отца, в Божество,
Что создало сущее и ниспослало
Любовь, пропитав ей моё естество
И с благоговением облобызало —
Дитя в колыбели Вселенной — меня,
И млеком Любви насыщало сознанье,
Купало в духовной купели огня,
Внушая душе сокровенное знанье…
Небесной Любви пригубивши бокал,
Из кокона разума бабочкой вышел,
Лишь помня три слова: люблю Тебя, Вышний!
Иное, летя в дольный мир, растерял.
Похвала наглости
Спасибо тебе, бесконечная наглость.
Ты — бич воздаянья. Ты нудишь к любви…
Дух кровью сочится. Но горняя радость
Нисходит с Небес и сознанье целит.
Чем ненависть круче, тем больше блаженство.
Чем боль запредельней, тем ближе к Творцу.
«Спасибо!» — с любовью шепчу подлецу,
В душе возвращаясь в счастливое детство.
В нём — ангел. Как некогда, вновь в колыбели.
Баюкает дух Мать-сырая земля,
Качая меня, будто райские рели,
Любить бытие нераздельно веля
С лукавым добром его, будто бы злобой:
«Всё ложь вне любовного в сердце огня», —
Поёт она духом. И, в вечность маня,
Лаская, снимает венец мой терновый…
Подонок шкварчит, как яичница в масле.
Он глуп, слабоумен, ничтожен, смешон.
Его я люблю, божеством освящён.
Любить ненавидящих — царственный праздник
Для тех, кто в огонь свой сердечный влюблён.
Небесный соловей
Сердечная любовь к Непостижимому
Духовная царица сердца моего,
Ты властвуешь над всем: над одержимостью,
Над страхами, несуществующей виной —
Ты отменяешь всё. И возжигающе
Сердечный огнь, как зорька воскрешает день,
Являешь дух, дверь рая отверзающий.
Как рая огненный предел благословен,
Так удалён от глупости отчаянной
Земных постыдных свар, бессмысленной вражды.
Я в нём не человек, но светоч, зарево,
Которому в телесном мире нет нужды —
Духовный свет. Горю стихотворением,
Что не дано пленённым суетой понять.
Гляжу на страстный мир с благоговением.
Пусть не могу его страдания унять.
Я не спаситель, лишь смиренно служащий
Любви, святой владычице души моей —
Счастливый, беззаботный горний соловей,
В раю без смысла и причин ликующий.
Рука Санта-Лузии
(Семнадцатый взгляд
на изображение девственного лика святой Лузии
что в притворе храма её имени в Сидаджи Нова Белу-Оризонти)
Над адом земным, омраченья оставив
В подножии облак, летим в небесах.
Святая Лузия мой путь нежно правит
С улыбкой младенца на тихих устах.
Влечёт дух мой будто бы правой рукою
В прекрасное завтра: в ничто, в никуда —
На пажити Правды небесной, покоя —
В среду, что без страха, вины и стыда.
Там души в Любви тихо плачут от счастья
И, благоговея, молитвы творят.
Любовь источая, вкушают причастье,
Пьют пламень Любви, коим мир их объят.
Любовь, что внутри, насыщаясь Любовью
Царящей вокруг, проявляет тот Рай,
Что Духом Святым бытовал в изголовье,
Внушая мне в дрёме: «О Вышнем мечтай,
В Лузии глаза загляни — и ответь ей,
Увлечь дай себя в непостижную высь,
И не отпускай её руку до смерти,
Бесстрастно люби и бессловно молись.
Памяти сеньора Аскольда
Отказ от проклятья
Бесславно сгинь, презревший и поправший Род,
Стань пеплом и бесследно в воздухе развейся
Тот, для кого сонм предков не оплот —
Ты проклят, и на милость не надейся.
Род не прощает поруганье очага
И пресеченья нити родственных сношений.
Семье твоей нет злейшего врага,
Чем ты, презревший дленье поколений,
Кто растоптал, оклеветал и осквернил
Святыни, коих в жизни нет превознесенней,
Учителей бессовестно винил,
К врачам был хладен сердцем за спасенье…
Однако ж кто я, чтоб судить, кто князь, кто мразь?..
Быть может, роду прекратиться благодатно…
Как страшно в осужденье мира впасть,
Дерзать судить о том, что непонятно…
На всё Господня воля: на вражду и лад,
Предательство и верность… Что ж до воздаянья…
Судить о том, что за пределом пониманья
Едва ль разумно,
Книгу Жизни дерзостно листать…
Закрой её, мой друг, забудь о ней:
Одно «люблю!» достойно петь до окончанья дней.
