Оглавление

Предисловие

Сундук, скрыня, коробочка, шкатулка… Казалось бы, что может быть известнее и понятнее предметов, которыми в давние времена, да и, пожалуй, сегодня, многие пользуются каждый день? Эти изделия были всегда на виду, под рукой, поэтому на протяжении долгого времени не рассматривались как произведения народного искусства. Сундук как памятник культуры и искусства, несомненно, знаком коллекционерам и музейным сотрудникам. Об этих предметах неоднократно упоминалось в этнографической и искусствоведческой литературе. Сундуки, ларцы и шкатулочки становились экспонатами различных выставочных проектов, но, как правило, в качестве дополнительного, вспомогательного материала. Специалистами детально не рассматривались и не изучались не только художественные особенности русских сундуков, но и история их создания. Пожалуй, на сегодняшний день в литературе было представлено лишь сундучное дело Русского севера.

Такая ситуация складывалась до последнего времени… Настоящее издание призвано исправить эту несправедливость. В сборнике научных статей, подготовленном крупнейшим в стране специалистом по истории сундучного производства Глебом Александровичем Пудовым, собрано более тридцати научных статей, посвященных истории русских сундучных центров: уральского, муромского, вятского и других.

Автором тщательно собрана многообразная информация, касающаяся разных аспектов «дела» сундуков и шкатулок. Особенно важную роль сыграли архивные сведения, знакомство Г. А. Пудова с иностранной литературой, а также долгое изучение музейных коллекций не только столичных учреждений, но и многих провинциальных. В книге впервые введены в научный оборот доселе неизвестные имена промышленников и сундучные производства.

Глеб Пудов не просто характеризует разные виды сундучных изделий, периоды их существования, крупнейшие российские «фабрики». В сборнике уточняются данные о большинстве заведений, их местонахождении, владельцах, времени создания сундуков и шкатулок, даются развернутые характеристики приемов исполнения произведений.

Несомненную ценность изданию придают дополнительные материалы, сопровождающие статьи: изображения клейм, этикеток и штампов, биографии мастеров, краткие исторические справки, уникальные фотографии сундучников, предоставленные потомками… Все это ранее было неизвестно специалистам.

Научные работы Глеба Пудова, посвященные истории русского сундучного производства, неоднократно публиковались в специальных изданиях и научных сборниках, малодоступных широкому кругу читателей. В этой книге они собраны под одной обложкой.

В настоящем издании все разнообразие сундуков, ларцов, шкатулок русской работы впервые представлено как уникальная часть национальной культуры, во всем многообразии технологий, художественных материалов, стилистических приемов. Эта книга предназначена не только для специалистов в области декоративно-прикладного и народного искусства, музейных сотрудников, коллекционеров, но и для всех интересующихся историей русского народного искусства.

Сборник научных статей Глеба Александровича Пудова «Из истории русского сундучного производства» — ценный вклад в современное искусствознание.

Н. И. Ковалева,

заведующий отделом народного искусства ГРМ

ОТ АВТОРА

Русский сундук — замечательное художественное явление. Тем не менее, его нельзя назвать хорошо изученным. В настоящее время существует множество лакун, относящихся к тому или иному аспекту сундучного производства.

Предлагаемая книга состоит из 38 научных статей, посвященных разным центрам сундучного дела. Следует подчеркнуть, что это — не сборник избранных статей. Во-первых, в книгу попали далеко не все работы автора по истории производства сундуков, а лишь те, которые могут характеризовать какие-либо его стороны. Во-вторых, статьи расположены не по времени написания, а по хронологии сундучного дела в России и по значению того или иного центра для общей истории промысла. В-третьих, принималось во внимание, где была опубликована статья. Предпочтение отдавалось менее доступным для читателя работам (например, из сборников региональных музеев или университетов). В-четвертых, несколько работ в настоящее время еще не опубликованы.

В книге — шесть разделов и одно приложение. В первом разделе представлены общие работы. Они касаются некоторых теоретических проблем, вопросов, связанных с ролью международных художественных связей, особенностей некоторых музейных коллекций и проч. Второй, третий, четвертый и пятый раздел посвящены истории северного, уральского, вятского и муромского сундучных центров соответственно. В них освещены вопросы историографии, особенности некоторых видов изделий, истории конкретных мастерских. В шестом разделе — несколько статей, связанных с производством сундуков в других регионах страны. В качестве приложения — две работы об украинских и белорусских сундучных изделиях. В книге охватывается период с XVIII по XX век.

Все статьи исправлены и дополнены в соответствии с современным уровнем знаний о русском сундучном производстве (некоторые печатаются в сокращении). Подобраны новые иллюстрации. В сносках даны максимально полные пояснения и библиографические описания.

Вряд ли автору удалось избежать повторов. По истории сундучного дела того иного региона сегодня имеется определенный круг источников. Обращение к ним неизбежно приводит к повторениям каких-либо фактов, фамилий, статистических сведений и т. д. Автор выражает надежду, что читатель отнесется к этому с пониманием.

История русского сундука еще не написана. Настоящее издание — в некотором смысле, подготовительная работа для большого обобщающего труда по истории сундучного производства в России. В ней лишь намечаются главные моменты и расставляются основные акценты. Возможно, это послужит опорой для будущих исследователей.

I. ОБЩИЕ СТАТЬИ

ЗАМЕТКИ О «ПЕРЕХОДНЫХ ФОРМАХ» В РУССКОМ СУНДУЧНОМ ПРОИЗВОДСТВЕ

Эта статья — не Forschungbericht, а, как следует из ее названия, — лишь заметки, отражающие наблюдения автора над некоторыми особенностями русского сундучного производства. Некоторые из тезисов, выдвинутых в предлагаемой работе, дискуссионны. Тем не менее, автор счел необходимым опубликовать эти заметки, дабы привлечь внимание к интереснейшей проблеме — существованию «переходных форм» в сундучном деле.

Сундучный промысел — важная часть культурной жизни России. Производство сундуков и шкатулок имеет длительную историю. К концу XIX — началу XX столетия оно распространилось во многих губерниях. В одних регионах производство приобрело форму крупного промысла, ставшего постоянным занятием большого количества людей (например, в Поволжье и Владимирской губернии, на Урале), в других — сезонной деятельностью отдельных кустарей (Псковская губерния[1]). После революции 1917 года в некоторых местностях на основе прежних сундучных мастерских появились крупные артели, затем — фабрики.

Изделия каждого центра имели отличия. Они проявились во внешнем виде сундуков. Мастера были носителями традиций, сложившихся в том или ином регионе. Поэтому, как правило, художественное оформление их изделий совпадало с продукцией других кустарей — изготовителей расписных подносов, утвари из дерева и проч. Сундучники использовали материалы и техники, широко распространенные именно в их регионе. Однако каждый промысел испытывал те или иные воздействия. Мастера ориентировались на предпочтения представителей конкретных социальных слоев, учитывали вкусы заказчиков. «Во все времена художественные промыслы жили в ногу со временем, постоянно испытывали внешние воздействия: влияния моды, вкусов заказчиков, по-своему воспринимали и интерпретировали элементы больших стилей искусства — барокко, рококо, классицизма. Все это требовало мобильности, оперативности, творческой активности и высокой культуры»[2].

Обмен знаниями, взаимовлияние различных традиций часто происходили в местах крупного сбыта изделий[3]. В этом отношении огромную роль в существовании русского сундучного производства сыграла Нижегородская ярмарка, куда привозились уральские, вятские, макарьевские, муромские, великоустюгские сундуки и шкатулки. О количестве привезенной сундучной продукции В. П. Безобразов писал: «Как ни изумительны массы сундуков в сундучной линии, однако не меньшие массы их можно встретить и в разных других местах»[4]. Огромные цифры, характеризующие количество привезенных и проданных на ярмарке сундуков, приводил П. Мельников[5]. Поэтому Нижегородская ярмарка для сундучников имела не только экономическое, но культурное значение. Мастера не только закупали одни и те же материалы в одном месте, но и имели возможность общения между собой, видели изделия друг друга и могли использовать увиденное. Ни один центр сундучного производства не развивался сам по себе, «в вакууме».

Можно выделить несколько аспектов, от которых зависело восприятие сундучными центрами внешних воздействий: 1. Степень соответствия внешнего импульса тенденциям внутреннего развития промысла; 2. Степень соответствия внешнего импульса принципам и законам художественной системы сундучного промысла; 3. Степень соответствия внешнего импульса потребностям людей, непосредственно занятых в промысле: хозяев «заведений», мастеров, наемных рабочих, членов сундучных артелей и т. д.

Существует множество фактов непосредственного влияния одного сундучного промысла на другой. В. М. Федоров писал, что «сундучное мастерство» г. Макарьева «занесено сюда из Сибири торговцами сундуков, приезжавшими на макарьевскую ярмарку со своими изделиями, у которых макарьевцы и переняли ремесло это, имея под руками в изобилии те материалы, которые нужны для производства сундуков…»[6].

Уральский промысел оказал влияние не только на макарьевских, но и на вятских мастеров. В Вятской губернии «дело» сундуков получило огромное значение, оно играло ключевую роль в социально-экономической жизни региона на протяжении длительного времени. Вятчане постепенно стали серьезными конкурентами тагильчан и невьянцев, их работы перестали уступать заводским по качеству. Однако по масштабам производства вятский промысел так и не сумел встать вровень с уральским, к тому же он был лишь частью столярного.

На вятский промысел оказал воздействие не только уральский, но и великоустюгский центр. Считается, что производство окованных «мороженым» железом сундуков появилось в Вятской губернии в середине XIX века. Завела его некая мещанка Лалетина, имевшая экипажное заведение («мороженое» железо использовалось при украшении экипажей). Она привозила шкатулки, обитые «мороженой» жестью, из Великого Устюга. Но секрет «морозки» рассказать не могла, так как не знала его. Его выведал у устюжских мастеров крестьянин д. Счастливцевой Троицкой волости Вятского уезда М. Н. Счастливцев. Затем он раскрыл секрет И. И. Никулину и Е. Кокореву, от которых это мастерство распространилось по всей губернии[7].

Известны факты влияния макарьевского центра на муромский. В 1830 году купец Николай Степанович Тулупов, организовывая производство сундуков в селе Чулково Муромского уезда Владимирской губернии, привлек для обучения местных мастеров сундучников из Макарьева[8]. Автору настоящей статьи также встречались вятские сундуки (в частных коллекциях), в росписи которых имитируется трафаретный орнамент макарьевских сундуков и лысковских шкатулок. Композиция их росписи привычно разбита на два квадрата, внутри которых — различные геометрические фигуры. По контуру этих фигур размещены полосы, состоящие из разноцветных кругов. Остальные декоративные мотивы и цвета росписи также типичны для вятских сундуков. Однако края рассматриваемых изделий отмечены широкими полосами с имитированным трафаретным орнаментом, характерным для макарьевских сундуков и особенно лысковских металлических шкатулок II половины XIX века (они старательно выполнены от руки). Несколько декоративных мотивов, в частности, изображение вазона, широко распространены в лысковском трафаретном орнаменте. Таким образом, в данном случае наблюдается сознательное смешение двух видов росписи.

Необходимо отметить, что в этом контексте уже не столь важно, кто и что у кого позаимствовал. «В отношении чисто утилитарных технологических элементов… нет принципиальных различий в путях распространения между самостоятельным изобретением и заимствованием. То и другое распространяется в определенной социально-профессиональной среде, заимствуется путем подражания»[9].

Неудивительно, что сегодня встречаются сундуки, представляющие в некотором смысле «переходные» типы. Предлагаемые заметки посвящены именно им. В научной литературе эта проблема еще не затрагивалась, хотя, как можно судить по вышеприведенным цитатам, на факт влияний одного центра на другой уже указывалось.

Сундуки-«гибриды» несут в себе художественные и технические особенности, как правило, двух — трех центров производства, чаще всего географически близких. Необходимо отметить, что «гибридность» наиболее четко просматривается в сундуках II половины XIX — начала XX века (однако можно выразить уверенность, что она существовала значительно раньше, хотя, вероятно, была видна не так отчетливо[10]). Это объясняется тем, что к этому времени сундучный промысел, развиваясь на протяжении длительного времени, значительно окреп, и распространился почти повсеместно. При этом всероссийский рынок того времени давал возможность наладить крепкие экономические связи, обеспечить быстрое перемещение товаров. Все это способствовало стремительной циркуляции форм, конструкций и орнаментальных мотивов.

«Гибридность» по большей части касалась использования одинаковых материалов и орнаментальных мотивов, а не изменения основных принципов того или иного сундучного центра (порой крайне сложно отличить действительно «переходную форму» от простого использования одних и тех же материалов, покупаемых на Нижегородской ярмарке; во втором случае тот или иной сундук никак не связан с традициями других центров). Каждый промысел во II половине XIX — начале XX века выработал главные принципы художественной системы и мог свободно оперировать «чужими» элементами. Сила сундучных центров в ту пору проявлялась именно в этой гибкости, способности плодотворно использовать чужие наработки. Кроме того, наличие «переходных форм» вовсе не отменяет факт наличия большого числа «чистых» форм. «Гибриды» являются исключениями. А последние, как известно, лишь подтверждают правило.

Рассмотрим несколько сундуков. Сундук из коллекции Владимиро-Суздальского музея-заповедника[11] по форме и конструкции представляет типичное изделие нижегородского центра: стенки и покатая крышка, окрашенные в зеленый цвет, укреплены тонкими жестяными полосами «в сетку», ножки отсутствуют, по бокам — по две литые ручки (петля по форме также характерна для нижегородского центра). Однако украшение сундука своеобразно: лицевая сторона композиционно разбита на две части, покрыта жестью и окрашена в зеленый и красный цвета (краска почти стерлась), ее края декорированы трафаретом наподобие использовавшегося лысковскими мастерами. Кроме того, изделие декорировано «зеркалами», т.е. жестью различной формы, начищенной до блеска. Последнее стало яркой особенностью уральских сундуков и шкатулок II половины XIX — начала XX века (но такие композиции из «зеркал» не встречаются на уральских изделиях). Если б сундук сохранил типичные черты, связанные со своим происхождением (павлово-макарьевский тип), то на его лицевой стороне можно было бы предполагать наличие «подносной» росписи — пышных венков или букетов, состоящих из полевых и садовых цветов[12]. В стиле этого изделия произошло соединение типичных черт различных сундучных центров, что несколько затрудняет атрибуцию. Тем не менее, рассматриваемое изделие возможно датировать II половиной XIX — началом XX века и отнести к Нижегородской губернии[13].

Однако не всегда стиль сундуков приобретал «переходный характер» изначально. Порой он был лишь следствием сложной истории бытования вещи. В качестве примера можно привести сундук из коллекции Муромского музея — заповедника[14]. Он представляет собой простой прямоугольный ящик с плоской крышкой, окрашенный в синий цвет и укрепленный жестяными полосами «в сетку». По своим стилистическим и конструктивным особенностям это — типичное изделие муромских мастеров (подобные сундуки изготовлялись в огромном количестве заведениями Н. С. Тебекиной, И. И. Рудакова, С. В. Рудакова, В. Н. Трофимова, С. С. Корешкова, М. В. Овсова). Однако позднее, на одном из этапов своей истории, сундук был переделан. К его лицевой стенке прикрепили лист жести с «подносной» росписью. В результате произошло соединение характерных черт сундуков муромского и макарьевского центров. Кроме того, трафаретные орнаменты, обрамляющие изображения букетов, типичны для лысковских металлических изделий. Наличие «исходного варианта» облегчает атрибуцию сундука — он был изготовлен в Муромском уезде Владимирской губернии в конце XIX — начале XX века. Рассмотренный сундук свидетельствует о том, что «подносная» роспись высоко ценилась в народе, поскольку для украшения рассматриваемого изделия жестяные листы были сняты с другого, вероятно, не подлежащего ремонту.

Необходимо упомянуть сундук из коллекции Вологодского музея-заповедника[15]. По конструкции это изделие муромских или макарьевских мастеров (зачастую именно конструкция сундука, а не декор, позволяет правильно его атрибутировать). Использование висячего замка в сочетании с металлическим стержнем, вставляемым в три небольшие круглые петли, типично для сундучников Муромского уезда Владимирской губернии. Мастер использовал листы «мороженой» жести, тонкие жестяные полосы, слагающиеся в геометрические узоры, а также широкие полосы, окрашенные в красный и синий цвета, на которые нанесены волнистые линии. Последнее напоминает роспись «под резинку» (другое название — «под гребенку»), распространенную в Вологодской губернии во II половине XIX — начале XX века. «Мороз» по жести типичен для сундучных изделий Вологодской, Вятской губерний, и — особенно — Урала. Сложные геометрические узоры из тонких полос типичны для муромских сундуков, а полосы, окрашенные в красный и синий цвета, встречаются на сундуках и шкатулках Горбатовского уезда Нижегородской губернии[16] и на Урале. Таким образом, в художественном отношении для этого изделия характерна некая «гибридность», сложное сочетание различных стилистических особенностей. Однако визуальный анализ позволяет предположить, что сундук подвергался ремонту на протяжении своей истории и, возможно, «гибридность» является лишь его результатом.

Надо отметить, что при смешении в том или ином изделии особенностей нескольких сундучных центров, как правило, было преобладающим одно. В большинстве случаев возможно определить «оригинал», т.е. те сундуки, которые послужили образцом. Например, во Владимирском музее-заповеднике хранится сундук, украшенный «зеркалами»[17]. По форме и конструкции он представляет характерное изделие нижегородского центра: стенки и покатая крышка, окрашенные в красный цвет, укреплены тонкими жестяными полосами «в клетку», ножки отсутствуют. Лицевая сторона композиционно разбита на две части, покрыта жестью и окрашена в зеленый и красный цвета. Изделие декорировано «зеркалами». Последнее, как указывалось выше, часто встречается на уральских сундуках и шкатулках II половины XIX — начала XX века. Стилистические особенности сундучных центров, расположенных неподалеку от Нижнего Новгорода, в этом произведении преобладают. Мастер лишь разнообразил украшение сундука «чужими» элементами.

Если при использовании термина «гибрид» провести параллели с ботаникой и зоологией, то можно вспомнить, что гибриды делятся на внутриродовые и межродовые. О первых в настоящей работе речь шла выше, а ниже речь пойдет о вторых. Сундучный промысел обнаруживает неожиданные связи с другими явлениями русской культуры, например, с кондитерским делом. В качестве примера приведем сундук из коллекции отдела народного искусства Русского музея[18]. Он датируется временем «после 1879 года — до 1918 года»[19]. Деревянная основа по краям покрыта листами жести, на которых изображены цветы с белыми лепестками и черной сердцевиной. Между ними находятся тонкие черные стебли. Остальная поверхность сундука, как часто делалось в то время, покрыта полосками желтой жести, образующими клетку. Под полосками — бархат, слегка выцветший от времени. На литографической жести обнаружена надпись: «Хромолитография по жести Фабрич. Торг. Тов. Н. С. Растеряевъ Москва», что означает «Хромолитография по жести Фабрично-торговое товарищество Н. С. Растеряевъ Москва». Фабрика Н. С. Растеряева изготовляла жестяные листы, которые использовали кондитерские фабрики при производстве упаковки. Неслучайно уральские сундучники чаще обивали этими листами шкатулки, а не большие сундуки[20]. Таким образом они имитировали художественные упаковки для конфет и шоколада (склонность к имитации свойственна многим русским сундучным центрам).

Анализ сундука из собрания Русского музея подтверждает тот факт, что «инновация, которая, в принципе, может начинаться в любой отдельно взятой сфере культуры и в любой социальной прослойке или группе, обычно рано или поздно в той или иной мере приводит к некоторым изменениям и в других культурных сферах и социальных группах»[21].

В качестве особого случая надо указать на сундук из коллекции уральского коллекционера Е. В. Ройзмана, свидетельствующий о связях сундучного промысла и иконописи. Он изготовлен из различных икон, скрепленных «в ласточкин хвост» (просматриваются изображения св. Николая, Христа и Богоматери). Крышка покатая, ручки и ножки отсутствуют. Крышка соединяется с задней стенкой с помощью шарниров, внутри сундука — специальное отделение. При всей неоднозначности этого сундука как явления культуры плодотворно его рассматривать в контексте постреволюционной эпохи. Это одно из свидетельств того, как реагировал сундучный промысел на изменения, происходившие в обществе.

Анализ «сложных форм» можно продолжать очень долго, они встречаются во многих музейных собраниях. Не всегда подобные смешения удачны в художественном отношении. Однако порой мастера находили такие решения, которые закреплялись в будущем и становились неотъемлемой частью художественной системы того или иного промысла, приобретали некую стандартность. Стало быть, «гибриды» могут быть плодотворны для развития стиля конкретных центров и русского сундучного промысла в целом (это, в некотором смысле «лаборатория», в которой отрабатывались те или иные решения).

Изучение «переходных» форм осложняется, во-первых, тем, что каждый сундук отражает лишь определенный этап существования художественной традиции[22], а последняя на протяжении своей жизни может продуцировать хоть и родственные, но порой очень разные по внешнему виду изделия, во-вторых, вещи, даже созданные в одно время в одном сундучном центре, могут значительно отличаться по своему художественному решению. Это происходит, как правило, в сильных центрах с длительной традицией, и свидетельствует лишь о богатстве, глубине и разнообразии их истории, а не о различии в происхождении изделий. В большинстве случаев мастера-сундучники находили такие решения, которые были в некотором смысле «подготовлены» всей историей промысла, а также всей историей искусства того региона, где расположен сундучный центр. Например, роспись уральских сундуков можно связывать не только с цветочной «маховой» росписью подносов или домовыми росписями, но и c изображением цветов на невьянских иконах и в старообрядческих рукописях. Однако каждый сундучный промысел — не только энциклопедия местного искусства, он также сохраняет элементы, пришедшие извне. К примеру, сочетания красного и зеленого цвета, часто встречающиеся на уральских сундуках и шкатулках (ткани, цветная бумага и проч.) — «воспоминания» о таких же цветах изделий Русского Севера, широко бытовавших в домах уральцев в XVIII веке.

Краткий анализ «переходных форм» сундуков приводит к следующим выводам:

— русское сундучное производство имеет сложную историю, оно всегда чутко реагировало на различные изменения в промышленной жизни страны; также мастера знали и учитывали в своей деятельности все актуальные явления, имевшие место в культурной жизни России, поэтому на сундуках, как в зеркале, часто отражались особенности культурного и социально-экономического развития государства;

— все центры русского сундучного производства находились в постоянном и плодотворном взаимодействии; главной площадкой, где происходило это взаимодействие, была Нижегородская ярмарка;

— связи между сундучными центрами приводили к появлению произведений, находящихся на пересечении различных традиций. Не всегда художественные решения, основанные на сочетаниях характерных особенностей различных центров, были удачны. Однако в целом «гибридность» необходимо признать не только закономерным, но и крайне важным и показательным явлением в истории русского сундучного промысла.

Опубликовано: Заметки о «переходных формах» в русском сундучном промысле// Пудов Г. А. Сундучный промысел Муромского уезда Владимирской губернии (II половина XIX — I половина XX века). СПб.: Специальная Литература, 2017, С. 100 — 110.

 Промыслы крестьянского населения Псковской губернии и положение их в 1895—1897 гг. Псков, 1898, С. 23, VIII — IX (в статистических таблицах).

 Богуславская И. Я. Проблемы традиций в искусстве современных народных художественных промыслов // Творческие проблемы современных народных художественных промыслов. — Л., 1981, С. 38.

 Московский исследователь А. А. Гилодо считает, что, например, устюжские мастера могли покупать листы «мороженой» жести у уральских сундучников (из личной беседы).

 Безобразов В. П. Очерки нижегородской ярмарки. — М., 1865, С. 25.

 Мельников П. И. Нижегородская ярмарка в 1843, 1844 и 1845 годах / Соч. П. Мельникова. — Нижний Новгород: Губ. тип., 1846, С. 90.

 Федоров В. М. О производстве сундуков в городе Макарьеве //Нижегородский сборник, издаваемый Нижегородским губернским статистическим комитетом под редакцией действительного члена и секретаря Комитета А. С. Гациского. Т. X. — Нижний Новгород, 1890, С. 193–194.

 Кучин Ф. Г. Сундучный промысел//Материалы по описанию промыслов Вятской губернии. Вып. II. — Вятка, 1890, С. 75–76.

 Помыслы о вачских промыслах: промыслы и ремесла Нижегородской области / [Фонд развития нар. худож. промыслов Нижегор. обл.]; авт.-сост. и ред.: Федор Лепеев. — Нижний Новгород: Литера, 2014, С. 104.

 Арутюнов С. А. Процессы и закономерности вхождения инноваций в культуру этноса//СЭ. — 1982. — №1. — С. 19.

 Например, не исключено, что форма уральских ларцов-теремков заимствована от великоустюгских и холмогорских изделий. С момента основания заводов (I половина XVIII века) изделия мастеров Русского Севера широко бытовали в домах уральцев. См.: Корепанов Н. С. Иконы и прочее в домах екатеринбуржцев в XVIII в.//Вестник музея «Невьянская икона». Вып. III. — Екатеринбург, 2013, С. 291–318.

 Инв. № В-28608.

 Например, сундук из Вологодского краеведческого музея (инв. № ВОКМ 8881).

 Другие примеры подобного рода — сундуки из коллекций музея фресок Дионисия (филиал Кирилло-Белозерского музея-заповедника, инв. № Д-2422), музея-усадьбы В. И. Сурикова (инв. № Д-82), Кузбасского государственного краеведческого музея (КОКМ ОФ 15378).

 Инв. № М-19121. Согласно инвентарным книгам, приобретен у жительницы Мурома и датируется началом XX века.

 Инв. № ВГМЗ 34048/4. Подобные вещи встречаются в музеях Вологодской области, например, в краеведческом музее Сокольского района (СГМ-3799).

 См., например, произведения из Музея художественных промыслов Нижегородской области.

 Инв. № В-55605.

 Инв. № Гр. Б — 890 аб.

 См. подробнее: Пудов Г. А. О роли фабрик металлических изделий в истории сундучного промысла Невьянска (конец XIX — начало XX века) // Антиквариат. Предметы искусства и коллекционирования. — 2011. — №5. — С.84—88.

 В качестве примера можно указать на произведения из коллекции отдела народного искусства Русского музея и МЗ «Горнозаводской Урал» (инв. №№ М-148, ТМ-6543 соответственно).

 Арутюнов С. А. Указ. соч., С. 12.

 И. Я. Богуславская справедливо писала: «…наше сегодняшнее представление о традициях промысла охватывает лишь определенный этап, небольшую часть всего исторического пути развития местного искусства. Незнание подчас его истоков, древней поры, доступность для исследования только периода, ограниченного главным образом XIX–XX веками, весьма сужают возможности анализа самого процесса сложения традиций…» (Богуславская И. Я. Указ. соч., С.25).

РУССКО-СКАНДИНАВСКИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ В СУНДУЧНОМ ПРОИЗВОДСТВЕ

Проблема взаимодействия ремесленных традиций в производстве сундуков[1] имеет большое значение при исследовании их художественного стиля. Однако до настоящего времени ей уделялось мало внимания. В научной литературе время от времени встречаются лишь указания на общность форм русских и зарубежных сундучных изделий[2]. Дальше этого, дело, как правило, не идет и, кроме того, чаще всего имеются в виду западноевропейские, а не скандинавские вещи.

Цель настоящей статьи — выявление результатов взаимодействия русских и скандинавских художественных традиций в сундучном производстве, определение роли и значения иностранных влияний в сложении стиля русских сундучных изделий. Задачи — анализ художественного стиля, конструкции и материалов конкретных произведений из коллекций российских и скандинавских музеев. При работе использовались сведения из отечественной и зарубежной специальной литературы.

Надо отметить, что рамки статьи не позволяют рассмотреть все вопросы и проблемы, связанные с этой темой. Она поистине неисчерпаема, поэтому автором лишь намечены основные моменты.

* * *

Русско-скандинавские отношения относятся к числу древнейших в Европе. Торговые и политические связи стали причиной взаимодействия в области искусства и архитектуры. Для русско-шведских отношений особое значение приобрело сотрудничество в области обработки и продажи металлов[3]. В 1680–1690-х годах вместе с русскими купцами ежегодно в Швецию приезжали русские оружейники, медники, жестянщики. Шведы были среди мастеров Оружейной палаты. Они также трудились на русских железоделательных, оружейных заводах, в стеклянном производстве, находились в научных экспедициях. Значительную роль в появлении в России произведений шведского прикладного искусства сыграли дипломатические посольства[4]. В XVIII веке отношения между странами носили противоречивый характер. С одной стороны, сотрудничество прерывалось военными конфликтами, с другой — особенно плодотворно развивалось в мирные периоды. В Швеции для работы в России нанимались мастера различных художественных специальностей. В начале XVIII столетия в Петербурге шведские мастера занимали второе место после немцев по численности[5]. По подсчетам А. Фелькерзама, только серебряников за время до 1780 года их прибыло в Петербург до ста человек[6]. Известно, что в строительстве Петергофа принимали участие шведские столяры и плотники. Надо особо отметить, что они также были среди ремесленников, обучавших русских мастеров своему ремеслу[7]. Весьма значительную роль в истории русского прикладного искусства скандинавские мастера сыграли во II половине XVIII столетия. Шведских серебряников можно расценивать как «проводников западных стилей и западных мод. Через них к нам проникали постепенно, — правда, с опозданием лет на десять, — все стили XVIII века»[8]. Не только серебряники, но мастера других специальностей были представлены в российской столице в большом количестве. Были шведские мастера и в других городах и селах России. Не случайно еще В. В. Суслов в «Путевых записках» (1888) указывал на поразительное сходство предметов крестьянского быта Швеции и Русского Севера. Несколько забегая вперед, укажем, что исследователь имел в виду не только Швецию, но и Норвегию, причем в его сравнениях фигурировали и сундуки[9].

Активные культурные и экономические связи сложились у России с Норвегией и Данией. Из исландских саг известно, что норвежцы уже в X — начале XII века совершали торговые поездки в русские земли, главным образом, в Новгород. В 1326 году была официально признана граница между государствами. В XVI столетии торговые отношения приняли постоянный характер, норвежцы приезжали в Колу, Кегор, к Печенгскому монастырю, Холмогоры, в следующем столетии главным местом торговли стал Архангельск. Русские купцы также ездили в Норвегию, причем это были не только мурманцы, но и жители Подвинья, Каргополя, селений Белого моря. Активное общение обусловило существование параллелей во многих областях культуры, в частности, в строительстве деревянных церквей, резьбе по дереву и книжной иллюстрации. Между странами издавна были налажены не только культурные и торговые, но и политические связи.

Не менее древними были русско-датские отношения. Первые сведения о датчанах встречаются в Новгородской первой летописи под 1130 и 1134 годами. Тем не менее, связи между странами зародились гораздо раньше XII столетия, как о том свидетельствуют данные нумизматики и лингвистики[10]. Значительного развития они достигли в XV веке. В 1493 году был заключен первый русско-датский договор, носивший антишведский характер. Датские купцы, по сравнению с купцами других стран, получили большие привилегии: они могли торговать на всей территории России, им предоставили два торговых двора. Даже датское правительство принимало в торговле непосредственное участие. Экономическое сближение России и Дании имело конкретную причину — избавление от посредничества Ганзы[11]. В XVIII столетии заметно возросла роль политического партнерства.

Таким образом, на протяжении столетий между Россией и Скандинавией существовали крепкие связи, в т.ч. в разных областях культуры. Не стало исключением и производство сундучных изделий, существовавшее в этих государствах с давних времен[12].

Параллели прослеживаются уже на уровне этимологии слов, обозначающих те или иные сундучные изделия, а также связанные с ними предметы. Например, древнерусское слово «корста» — «гроб», которое сохранилось в некоторых северных говорах, близко не только германскому «kasten» («ящик»), восходящему к латинскому слову «cista» («ящик»)[13], но и шведскому слову «kista» («сундук»). Кроме того, русское слово «ларь» происходит от древне-шведского «lárr» («ларь», «выдвижной ящик») и «lår» («ящик, «сундук»)[14]. По другим сведениям, древне-шведское слово само могло быть заимствовано из древнерусского[15]. Так или иначе, этимология слова «ларь» свидетельствует о существовании с раннего времени русско-шведских связей в сфере использования сундучных изделий, а возможно, их производства.

В июне 2004 года в Пскове, в одном из захоронений эпохи викингов, были обнаружены остатки деревянного ларца, который датируется X веком[16]. На его круглой крышке, между четырьмя железными треугольными пластинами, располагались бронзовые накладки, украшенные в стиле Еллинг. В середине крышки прикреплено железное кольцо диаметром 4, 5 см. Крышку окаймляет ободок из гвоздей с широкими шляпками. Замок располагался в стенке ларца. Аналогии ему обнаружены в Бирке[17]. Рассмотренный ларец свидетельствует об одном из путей попадания скандинавских изделий в Россию и об их бытовании здесь с раннего времени. Последнее обеспечивало возможность непосредственного взаимодействия русских и скандинавских традиций в производстве сундучных изделий. Рассмотрим несколько их типов[18].

В российских музеях хранятся предметы, которые именуются баулами. Их брали с собой в поездки. Баулы имеют разные размеры. Корпус их цилиндрической формы, крышка находится сверху, на боковых сторонах — небольшие фигурные ручки. Как правило, такие вещи покрывались кожей или шкурой морских животных, обивались прорезными железными полосами. Спереди находилась фигурная железная пластина, которая защищала отверстие для ключа. В коллекции отдела народного искусства Русского музея находится подобный предмет, датируемый XVIII веком[19]. На его дубовую основу прикреплены пять железных полос с прорезным орнаментом, состоящим из ряда «огурцов», спереди — литая петля.

Множество аналогичных предметов, изготовленных в Швеции и называемых сундуками (kista), находится в музеях разных городов этой страны, например, в Кальмаре[20]. В качестве примера приведем изделие под инвентарным номером KLM 21466[21]. Оно имеет цилиндрическую форму, покрыто кожей тюленя. Сверху прибиты тонкие железные полосы, по краям — широкие. Прорезного орнамента на них нет. Посередине находится квадратная металлическая пластина. Замок отсутствует. С каждой стороны — ручка из кованого железа. Внутренняя часть сундучка обита неокрашенной льняной тканью. Подобные вещи делались и в Дании[22].

При полном подобии конструкций русских и скандинавских вещей просматриваются явные отличия в декорировании. Прорезной орнамент российских баулов состоит из орнаментальных мотивов, заимствованных с восточных тканей, в обилии поступавших в Россию в XVII веке. На шведских изделиях прорезной орнамент отсутствует (за исключением нескольких дат, включенных в полосы; их можно рассматривать как разновидность украшения). Орнаментация сосредоточена на широких полосах, которые размещены по краям изделий: им приданы волнообразные очертания.

Другим ярким примером могут быть т.н. подголовники. В коллекции ОНИ ГРМ находится подголовник[23], изготовленный в 1750 году. Эта вещь значительных размеров (34х55х42), внешние поверхности которой обиты кожей и гладкими железными полосами, расположенными «в клетку». Внутри каждой «клетки» помещены прорезные розетки со слюдяной подкладкой. В углах крышки и верхней стенки — прорезные накладки в виде треугольников. На личине замка в зигзагообразном обрамлении выгравирована надпись: «1750 году сентебря 23 дня срк иван чюпятова». На боковых стенках — кованые ручки. Внутри подголовника помещено двенадцать отделений, восемь из которых — с ящиками. Подголовник, вероятно, имеющий холмогорское происхождение, отличается основательностью, солидностью и надежностью. Симметричность орнамента, его четкость, «просчитанность» способствуют этому впечатлению. Главным для мастера было непосредственное предназначение изделия как хранилища ценных вещей и документов. Общему художественному решению подголовника свойственна мужественная грубоватость, суровость, на фоне которой все орнаментальные изыски смотрятся необязательными добавлениями.

Норвежский «подголовник»[24] датируется 1751 годом. Он имеет подобную конструкцию, но несколько иные пропорции (вернее, основанием его служит другая стенка). Крышка поднимается железными фигурными петлями, по бокам — простые литые ручки. Изнутри сундук имеет несколько полочек (не сохранились). Поверхности изделия (кроме задней и боковых) разделены на прямоугольные сегменты, в каждом из которых, в синей рамке, помещена живописная композиция, состоящая из изображений букетов. Они написаны в быстрой импровизационной манере норвежских росписей по дереву. Остальные поверхности окрашены в красный цвет. На краях крышки — надписи, выполненные белой краской: «Ek Ols Domis (?) Ann 1751». Возможно, вещь служила дорожным сундуком для некого чиновника.

Надо особо упомянуть изделия других пропорций, по своей форме напоминающее комод, иными словами, это — подголовники, поставленные на заднюю стенку. В коллекции отдела народного искусства находится такой «комод» (датируется XVIII веком)[25]. Его лицевая и боковые стенки обиты прорезными пластинами железа с растительным орнаментом, состоящим из переплетающихся завитков (фон — бархат коричневого цвета). Дно и оборотная сторона укреплены сплошными пластинами железа. Внутри изделия — несколько полочек и ящичков, нижняя часть выдвигается.

Норвежские изделия такого типа (для примера можно привести вещи из коллекции музея Васа[26]) имеют идентичные пропорции, конструкцию, в них также используется сочетание дерева и железа. Но они почти лишены украшений, главными их характеристиками являются надежность и прочность.

Сравнение всех этих вещей сделало наглядными их отличия. Они сходны только по конструкции и форме, во всем остальном отличаются. Это объясняется тем, что «подголовники» были изготовлены в разной исторической и культурной обстановке, для разных заказчиков. Не форма и конструкция этого вида изделий претерпевала изменения в зависимости от места и времени производства, а предназначение и декоративное оформление.

Необходимо также упомянуть о шкатулках. Один из их видов, к которому необходимо обратиться, — вещи прямоугольной формы, обитые полосами «в клетку» и снабженные фигурными прорезными накладками. Русские изделия такого рода были традиционной продукцией мастеров Великого Устюга. Например, шкатулка из ОНИ ГРМ[27] была изготовлена мастером Плисовым в 1834 году. Она имеет скругленные углы и слегка выпуклую крышку. По бокам — две кованые ручки. Шкатулка окрашена светло-зеленой краской и обита железными полосами «в клетку». На передней и задней стенках — по три прорезных личины с фигурными створками на средних (средняя больше остальных). В центре крышки расположена прорезная накладка со створкой, в углах — прорезные пластины того же типа. Узор из округлых завитков на фоне фольги. На замке надпись: «Город Устюгъ мастеръ Плисовъ 1834 г.».

Целесообразно назвать и другую шкатулку из того же собрания (датируется XIX веком)[28]. Она прямоугольной формы, имеет плоскую крышку. Все поверхности обиты тонкими металлическими полосами «в клетку», под которые подложен синий бархат. В углах крышки — квадратные прорезные пластины с растительным орнаментом, в центре — круглая пластина. Подобный орнамент, состоящий из переплетающихся завитков, украшает и личину. На крышке прикреплены скобовидная ручка и кольцо. Вещей такого рода делалось в Устюге много, о чем свидетельствует не только коллекция отдела народного искусства, но и других музеев[29].

В собрании музея города Кальмар находится подобная шкатулка, которая датируется XVII веком[30]. Она прямоугольной формы, крышка слегка выпуклая, углы скруглены. Шкатулка обита железными полосами «в клетку». На крышке прикреплена ручка, по углам крышки — прорезные пластины с орнаментом, напоминающим лист клевера (под ними — цветные подкладки). На лицевой стороне расположены три замка с фигурными личинами, причем средняя больше боковых. Изнутри шкатулка обита зеленой тканью. Внутренние края стенок окрашены в зеленый цвет.

Несмотря на подобие конструкции, техник декорирования и общего художественного решения, в стиле произведений есть принципиальные отличия. Шкатулки различаются по содержанию. Если первые имеют непосредственное отношение к традиционному искусству, то вторые — принадлежность «высокого» профессионального искусства, они находятся в рамках господствующего художественного стиля. Внутренняя суть первых — сказочность, жизнерадостность народного творчества, роднящая их с росписями Русского Севера, вторых — стремление к монархической торжественности и величию.

Другим типом шкатулок, широко распространенных в России и Скандинавии, были вещи небольшого размера, с покатой крышкой. Как правило, они использовались во время путешествий. В шкатулке из собрания Русского музея[31] реализуется традиционный принцип покрытия деревянной основы другим материалом, в данном случае это — фигурные оловянные полосы-накладки и слюда. Узор полос, обрамляющих крышку и стенки, выполнен в виде волнистой гирлянды из завитков с трилистниками между двумя рифлеными полосками. На крышке и на лицевой стенке — по две таких же рифленых полосы. Под слюду подложены вырезанные из бумаги картинки с изображениями бытовых сцен. Внутри шкатулка оклеена зеленой бумагой с растительным узором. Художественное решение вещи имеет яркий, декоративный характер. Надо отметить, что подобным образом в России в XVII–XVIII веках декорировались многие вещи, например, выносные фонари.

Шкатулка из музея Кальмара[32] значительно больше русской размерам, но имеет одинаковые пропорции (датируется XVII веком). Она покрыта кожей и обита пятью железными прорезными полосами. На лицевой стороне — фигурная личина, замок внутренний. На боковых сторонах — маленькие кованые ручки. Изнутри шкатулка обита грубой тканью.

Как и в предыдущем случае, несмотря на подобие форм и пропорций, произведения значительно отличаются друг от друга по сути. Первое изделие находится в контексте развития отечественного прикладного искусства XVII–XVIII веков и отражает русское понимание декоративности с его многоцветностью, блеском, сочетаниями различных материалов, явным предпочтением растительного орнамента геометрическому. Вторая шкатулка по своему художественному решению близка шведским сундукам того же периода, она имеет мало общего с аналогичной русской вещью в плане декоративного убранства.

Примеры совпадений форм русских и скандинавских сундучных изделий можно продолжать. Например, за рамками статьи остались так называемые «саркофаговые» сундуки, распространенные почти на всей территории Европы[33]. Делались они и в России[34] и в странах Скандинавии[35]. Не углубляясь в детальное сравнение, следует отметить, что вещи подобны по конструкции, однако отличаются пропорциями и толщиной стенок.

Вкратце необходимо коснуться темы материалов и техник, употреблявшихся русскими и скандинавскими мастерами. И те и другие использовали дерево (чаще дуб и сосну), железо, кожи, шкуры морских животных[36], изнутри предметы нередко обивались тканями. Однако на русских изделиях, в отличие от скандинавских, встречается слюда. И в России и в Скандинавии использовали ковку, литье, прорезь, гравировку, сходные приемы соединения деревянных частей сундучных изделий. При этом скандинавы никогда не обращались к техникам, аналогичным принятым в России: «морозу» по жести, хромолитографии на жестяных листах[37], полировке железа[38].

Параллели между русскими и скандинавскими изделиями не случайны, что признают и специалисты из Скандинавии[39]. На некоторых видах сундучных изделий наблюдается столь тесное переплетение художественных традиций, что русские вещи порой сложно отличить от скандинавских. Анализ памятников приводит к выводу, в сундучном производстве России и Скандинавии существовал не просто процесс взаимовлияний, а родственное художественное мышление мастеров.

Тем не менее, ставить знак равенства между ними не стоит — несмотря на подобие конструкций, размеров и назначения, между русскими и скандинавскими изделиями есть отличия. Они были изготовлены в разной художественной среде и являются плодами разных культур.

В данном контексте вопрос о влияниях теряет остроту. Совсем необязательно выяснять, кто на кого влиял. Необходимо лишь констатировать, что и русские и скандинавские ремесленники были участниками общеевропейского культурного процесса. Поэтому важнее не регистрировать те или иные воздействия, а анализировать среду, условия, обстоятельства, которые обеспечили проникновение творческих импульсов.

Кроме того, родственность часто является следствием общности мотивов и сюжетов, распространенных в искусстве различных стран, а также подобием способов производства, использованием одних и тех же источников. Следует также учитывать стадиальное соответствие в развитии различных культур. По справедливым словам Т. С. Пассек, сходство ни о чем не говорит, пока не прослежена «генетическая история» той или иной орнаментальной схемы, т.е. «работа не может вестись без „палеонтологического“ анализа, без применения генетического подхода к явлениям, как к закономерным стадиальным оформлениям единого процесса развития общества»[40].

* * *

В качестве заключения необходимо отметить три момента.

1. Наличие параллелей в русском и скандинавском сундучных производствах закономерно. Это следствие многовековых культурных связей между Россией с одной стороны и Швецией, Норвегией и Данией — с другой. «Дело» сундуков — часть глубокого и обширного культурного обмена, с раннего времени существовавшего между этими странами.

2. Несмотря на очевидные аналогии, русские и скандинавские сундучные изделия обладают собственным художественным стилем, поскольку создавались на разной культурной почве.

3. В настоящее время сравнительное изучение русских и скандинавских сундучных изделий имеет особую актуальность. Необходимо указать только на один из аспектов. Подобно тому, как исследователи деревянной архитектуры предлагают использовать древние скандинавские постройки для реконструкции внешнего облика древнерусских[41], в отношении сундучного производства можно предложить то же самое.

Опубликовано: Русско-скандинавские художественные связи в сундучном производстве//Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение (в печати).