Оглавление

1. Дикая Камчатка
2. Андрей Петров ДИКАЯ КАМЧАТКА РАССКАЗЫ
3. Предисловие
4. Ука
5. Экстремальное путешествие
6. Напарник
7. Медвежий воспитатель
8. Глухариные приколы
9. Неудавшаяся экспедиция
10. Урга
11. Пятибратка
12. Несостоявшаяся расправа
13. Христофор Данилович
14. Олифа
15. Предупреждение
16. Первобытные технологии
17. Коряки против самураев
18. На том свете
19. Макар Шмагин
20. Гытгэлык
21. На Камчатке «Дураки»?
22. Прогулка в Воямполку
23. Испорченная охота
24. Лесные пожарники
25. «Палермо»
26. Оссора
27. Эпилог
28. СОДЕРЖАНИЕ

Андрей Петров
ДИКАЯ КАМЧАТКА
РАССКАЗЫ

Писателем ныне стать проще простого: есть деньги — издавайся… Из­дал — и ты уже литератор. Но какой?

На мой взгляд, книга должна быть интересной и содержательной.

Сегодня у нас в руках произведения Андрея Петрова.

Его проза привлекает ярким, образным и эмоциональным слогом. Ав­тор тонко подмечает коллизии взаимоотношений, умеет выделить добро и зло. В его рассказах чувствуется любовь к своему суровому краю. Это — жизнь простых людей севера Камчатки.

Не ошибусь, если скажу, что творчество Андрея Петрова достаточно зрелое и заслуживает внимания читателя.

Радмир Коренев,

Член Союза писателей СССР и России

Предисловие

Охота и рыбалка — моя стихия, поэтому у меня есть большой опыт общения с природой. Многое могу рассказать и о взаимоотношениях с предста­вителями коренных национальностей в их родной среде. Поэтому имею собственное мнение о нацио­нальном вопросе, да и о жизни на Камчатке в це­лом.

А жизнь в этой дальневосточной глубинке очень и очень не простая. Каждый выживает, как может. Труднее всех приходится коренному населению, за счет которого отхватывают всяческие блага чинов­ники и бизнесмены, спекулирующие на националь­ной теме.

Главные герои моей книги абсолютно реальны, а второстепенные порой названы вымышленными именами.

На Камчатке я родился, с детства бродил по ди­ким местам, рыбачил и охотился, много знаю об ос­новной достопримечательности нашего полуострова — медведях. Говорят и рассказывают о них очень много, выходят интересные публикации и даже фотоальбомы с восторженными комментариями, на мой взгляд, далёкими от понимания естества этих хищников. Некоторые люди даже пытаются под­ружиться с медведями, что приводит к трагедиям. Достаточно вспомнить случай со знаменитым за­щитником косолапых Виталием Николаенко, уве­рявшим общественность, в том числе и меня (мы были лично знакомы), что медведи — друзья чело­века. И доказывает это с помощью фотографий, на которых он празднует Новый год чуть ли не в бер­логе с бутылкой шампанского. Но другой «медве­жий друг» оказал ему «медвежью» услугу, лишив жизни, так же, как и японского фотографа-натура­листа Хошино, снимавшего на Курильском озере очередной альбом о милых мишках — того «милый мишка» ночью вытащил из палатки и убил.

Были случаи и более необычные. Мой хороший товарищ, капитан погранвойск, показывал люби­тельский видеосюжет, снятый в Карагинском рай­оне около с. Ивашка: бравый пограничник вливал из зеленого пакета молоко с изображением красной звезды (что говорит о принадлежности продукта к пайку военнослужащего) прямо в пасть молодому, крепкому медведю. Рисковал ведь — а вдруг моло­ко оказалось бы некачественным и не прошло дегу­стацию?

Богата Камчатка и природой, и биоресурсами. Одним словом, есть, о чём поведать читателю, что я и попытался сделать в этой книге.

5

Ука

Здесь я родился. Если быть более точным, то место моего рождения по паспорту РКЗ-69 Кара­гинского района Камчатской области. И еще уточ­нюсь: это был рыбоконсервный завод №69, при котором находилась деревенька под местным на­званием «Песчаное». А зарегистрировали меня в сельском совете, располагавшемся в ближайшем селе Ука в 7 км от рыбозавода.

Море было в непосредственной близости, и при больших осенних штормах волны достигали деревни и промывали немногочисленные улочки. Раньше заводов этих было великое множество именно в этом районе — от мыса Начикинский на юге до с. Ивашка на севере.

Мой отец, выпускник Тобольского рыбопромыш­ленного техникума, освоивший специальность «тех­ник-добытчик рыбы и морского зверя», в начале 1950-х попал по распределению на Камчатку, рабо­тал сначала в бухте Гека в Олюторском районе, где неплохо зарабатывал на олюторской сельди, а потом был переведен в Карагинский район, где в колхозе имени Бекерева был сначала техруком (в подчи­нении было несколько ставных неводов), потом ди­ректором Дранкинского РКЗ, а затем и парторгом колхоза, где он уже освоив азы работы политиче­ского деятеля, перебрался вместе с семьей в Пала­ну (центр Корякского автономного округа), где до пенсии работал в советской-партийной системе.

Жили мы по два-три года, кроме Уки, в близ­лежащих селах Карагинского района: Хайлюля, Дранка и Русаково. Переезжали с места на место в основном в то время, когда лежал снег, на собачьих упряжках. Меня с братом, который младше на год и 3 месяца, засовывали в кукули (спальные мешки из оленьих шкур) и открывали только на стоянках для кормления и справления нужды. Помню толь­ко, что дорога была для нас неутомительна, было тепло и комфортно.

Я был лишен и детских яслей, и детских садов по причине того, что не переносил никакого огра­ничения свободы и устраивал истерики с персона­лом, поэтому рос до школы практически на улице, лазил с такими же пацанами по берегам рек и моря, дразнил быков и дружил с собаками.

Иногда мы ходили на рыбалку. Заключалась она в следующем: от завода прямо в реку были проложены трубы, по которым сливали отходы по­сле потрошения лосося. И в этом месте собиралось огромное количество гольца, питающегося отхода­ми. Мы, разувшись и закатав штанины заходили, в непосредственной близости от трубы, в воду, где нас чуть не сбивали с ног косяки гольца, которого мы умудрялись ловить руками без каких либо при­способлении.

Кроме этого, раньше от ставных неводов к заво­ду со стороны моря катера тащили деревянные кун­гасы, наполненные рыбой, которую доставляли на разделку рыбонасосом по огромной трубе сначала в короб, от которого уже шел транспортер перево­зивший сырец к обработчикам.

И когда рыба вываливалась в короб, ватага па­цанов собирала себе, в основном, прилов: окуня, корюшку, крабов и т. д.

Один раз в Хайлюле мы с братом выловили из рыбонасоса огромнейшую чавычу и волоком по зем­ле притащили ее домой, изрядно пропотев. Однако со стороны матери благодарности мы не дождались, она заставила нас тем же манером тащить чавычу на помойку, ведь рыбы дома было достаточно.

Как-то в праздничные дни мы с пацанами залез­ли на завод и включили транспортер, на который прыгали и прокатывались какой-то путь. Слава Богу, никто не покалечился.

Так же без спроса мы проникли в бондарный цех и разобравшись с клепочной машиной клепали себе из металлических обручей мечи, которые затачива­ли там же на наждаке.

Соль раньше возили пароходами в 100 кило­граммовых мешках, вязанных из лыка. Горы пу­стых мешков мы тоже приспосабливали, выклады­вая из них траншеи и блиндажи — играли в войну.

Каким-то образом пришло к нам увлечение из­готавливать свинчатку: плавили свинец, заливали в ложку и остужали, поэтому каждый добывал сви­нец, как мог.

На заводе было много кабелей в свинцовой оплетке. И мой братик нашел полотно по металлу и стал пилить кабель проходивший по полу заво­да. Потом я услышал вопли пацанов и увидел, что Сергей «прилип» к проводу, но никто не решался к нему подойти чтобы оттащить от опасности. Я не раздумывая побежал к нему и с силой оттолкнув, упал вместе с ним в стороне от кабеля.

Второй раз я брата спас, когда он пришел до­мой плача от боли, хромая на одну ногу. Присмо­тревшись я увидел, что между четвертым и пятым пальцем правой ноги у него торчит кусок швейной нити и не смотря на вопли зажал его ногу и ухва­тившись за нить выдернул из ноги довольно при­личную иглу.

Потом спасали меня. Несколько пацанов увле­кались ловлей морских, очень жирных и вкусных, окуней, которые водились около старых, полузато­пленных деревянных кунгасов. И вот, забравшись на такой кунгас, я бросил леску в воду и ловил, но уронил удочку в воду. С кунгаса удочку было не достать, поэтому я слез на берег, нашел сепа­рацию — деревянный двойной щит, валявшийся на берегу и решил использовать его в качество плота. Спустив щит на воду с помощью какой то доски я поплыл доставать удочку, но доплыв до кунгаса, я облокотился о его борт, в результате чего плот от меня ушел, а я оказался в воде. Пацаны подня­ли крик и меня спас какой-то мужичек, поймавший меня с кунгаса за волосы.

Этой же ватагой мы лазили около продоволь­ственного магазина, которым командовала наша мать, и в ящиках нашли 12 бутылок армянского коньяка, который припрятали для себя рабочие, разгружавшие баржу с продовольствием. Кому-то в голову пришла мысль посетить один из продо­вольственных складов, куда уже дорожка была проторена. Отодвинув на складе доски, мы нашли там столовые ножи, алюминиевые кружки и банки с курятиной. Забрав все это с собой мы ушли вглубь Хайлюлинской косы и на берегу пытались открыть тушенку из курицы и коньяк с помощью столовых ножей и камней. Ничего у нас не получилось, кам­нями отбили горлышки у бутылок и хорошо поси­дели с коньячком, после чего все сильно опьянели и уснули прямо на морском песке, но ненадолго…

Полдеревни вышло нас искать, а когда нашли, то я на всю жизнь запомнил, что когда клепка от бочки достигает моей нижней половины тела это очень и очень больно. Мать регулярно приклады­валась и ко мне и к брату, поэтому до дома мы добрались довольно быстро, заодно выучив настав­ление о том что алкоголь вреден для здоровья.

Раньше в места переработки лосося привлека­лось огромное количество работников со всей стра­ны — мы их называли сезонниками, т.к. держали их только на время хода лосося, а потом вывозили обратно. Эта публика была очень проблемная, не­редко они вламывались к нам в дом в поисках ло­мов и топоров — устраивали нешуточные побоища между собой и местными, калеча друг друга. Так среди бела дня мы со своей ватагой лазили вокруг бетонных чанов, где солили рыбу и увидели, как к нам бежит какой-то мужик, который попросил нас не говорить никому, что его видели и прыгнул в чан с рыбой. А следом за ним неслась огромная тол­па рабочих с ломами и лопатами в руках, которые спросили нас видели ли мы кого-нибудь, на что я сказал что видели и указали рукой совсем в другую сторону, т.к. видя очень серьезный настрой толпы, подумал, что в противном случае его просто забьют насмерть.

Только вечером, дома, я узнал, что спасенный мной мужик кого-то зарезал и ему хотели ото­мстить. Его, конечно, потом нашли и судили, но это уже было по закону.

В конце лета 1964 г. у меня на брови был обна­ружен лишай, который в Хайлюле вылечить было невозможно из-за отсутствия врачей и лекарств, по­этому меня решили отправить на лечение на мор­ском буксире (Жуке) в районный центр Оссора.

Погода была жуткая, и катер очень сильно раскачало. А в детстве я не переносил качку, поэто­му уговаривал капитана оставить меня наверху, где был свежий воздух. Капитан сначала и слышать об этом на хотел, а потом, укрыли меня теплой оде­ждой, усадили к какому-то выступу в носу катера, привязали к нему канатом, толщиной сантиметров восемь, и оставили одного. Помню, как сейчас как катер нырял в пучину, вода переливала палубу под ногами. Одним словом хватил экстриму в 6 лет, но не испугался и в кубрик не шел категорически — на воздухе мне было гораздо легче.

Капитаном «Жука» был пожилой немец Андрей Крамер, пользующийся у пацанов большим уваже­нием. Он был хорошим охотником и во время пере­летов гусей не уезжал далеко, а выйдя на морской берег из мелкокалиберной винтовки умудрялся вы­бивать гусей из высоко пролетавших стай, которых достать из гладкоствольного ружья было абсолютно нереально. Мы его сравнивали с американским ин­дейцем, которые, судя по шедшим в то время филь­мам-вестернам, стреляли, не зная промаха.

В первый класс я пошел в с. Ивашка в 1965 году. Однокашников своих практически не помню, т.к. во второй класс я пошел уже в центре КАО — пгт. Па­лана, куда отца перевели на партийную работу.

Здесь наша семья тормознулась надолго, все дети — я, брат и сестра закончили школу, отсюда я призывался в армию, получил высшее образование и дослужил в МВД до пенсии по выслуге 25 лет (на Камчатке работа в МВД — год за два).В 32 года в 1990 году у меня уже было пенсион­ное удостоверение.

Один мой хороший знакомый после перевода из Ростова, увидев сколько лосося заходит в реки, обозвал камчадалов дураками. По его мнению, мы живем на золотой жиле, а свой быт устроить не можем.

Не прав он — можем, но не дают. Все у нас как-то неправильно — имеем свои ресурсы, а пользуют­ся ими все, кроме жителей Камчатки.

Выбиваются федеральные деньги на пустые про­екты под предлогом улучшения жизни камчатцев, а потом на них кто-то жирует за рубежом или в Сочи с магнитофоном и пиджаком с отливом.

Но мы не одиноки. С еще более удивительным фактом я столкнутся в городе Углегорске Сахалин­ской области.

В многоквартирном доме, где был в гостях у директора шахты, обеспечивавшей углем половину Дальнего Востока, с удивлением обнаружил, что в дом не подведена горячая вода — нет лишнего угля на котельной.

По-моему, о местном населении власти некото­рых Дальневосточных регионов все — таки иногда забывают.

И интересная статистика — после первого губер­натора Камчатки, захватившего еще советское вре­мя, ни один последующий не остался проживать на той территории, где осуществлял правление, видимо они — то точно не относятся к категории «дурак».

Но не будем о политике, здесь тема несколько другая.

Я много слышал рассказов друзей-охотников и просто случайных знакомых любителей природы, поэтому решил восстановить всё это в памяти и выложить на бумагу.

В итоге получился какой-то микс, где перепле­лись и природа, и работа, и забавные случаи.

И никакой выдумки — только реальные исто­рии…

Экстремальное путешествие

Закончив в 1975 году среднюю школу в столице Корякского автономного округа посёлке городско­го типа Палана и поступив в Хабаровский поли­технический институт, я со своим одноклассником Сашкой Бородулиным (который тоже успешно поступил в Иркутский институт, где готовят охо­товедов), пользуясь тем, что до начала занятий после череды экзаменов оставалось время, реши­ли попутешествовать — пешком, а если повезет, то «автостопом» пройти около сотни километров вверх по реке Палана до Паланского озера и даль­ше до горячих источников, которые располагались еще на семьдесят километров дальше в Корякском хребте и назывались Паланскими ключами (горя­чие источники).

Отец Бородулина, Михаил Иванович, был че­ловеком непростым — руководитель РСУ. Нра­вом был крут и сына держал на коротком поводке, нередко ограничивая его свободу в то время, как остальные одноклассники от родителей были менее зависимы.

Вместе с тем Иваныч был очень авторитетным охотником, имел свои угодья и в одиночку мотал­ся по диким местам на моторной лодке, снегоходе. Было даже время когда со своим другом собрал аэ­росани и носился на них по снегу, пока не разбил.

Еще рассказывали, что когда в лесу на компа­нию грибников вышел огромный агрессивный мед­ведь — Михаил Иванович, приказав никому не двигаться, взял огромную корягу, приготовленную для распила в костёр, поднял ее высоко над го­ловой и пошел с ней на нарушителя спокойствия, который остановился, поднялся на задние ноги, рыкнул несколько раз, развернулся и ушел.

На вопрос, зачем он это сделал, Михал Иваныч объяснил, что медведи в лесу ставят метки на де­ревьях, меряясь ростом — и территорию без боя занимает тот, у которого метка расположена выше. Таким образом, подняв корягу вверх, он как бы увеличил свой рост в глазах хищника. Правда и отборный мат хриплым, поставленным голосом мог обратить в бегство, наверное, даже слона.

Наша затея тогда не считалась каким-то геро­измом — с детства мы бродили по рекам и лесам без ружей и каких либо приспособлений от медве­дей: всем хватало места, медведи не были против нашего присутствия и уходили сразу при встрече, поэтому страх как таковой отсутствовал.

Мои родители выступили против такого меро­приятия, но я был упертым малым, а Бородулин-о­тец наоборот дал нам добро, сказав, что если вы­держим вдвоем две с лишним недели среди зверья — значит, толк из нас получится. Он даже помог нам экипироваться и решил довести на моторной лодке «Казанка» с двадцатисильным двигателем до Старой Паланы — это километров пятьдесят вверх по реке — и показать тропу, по которой мы могли бы продолжить путь.

Старая Палана — это никакой не населённый пункт и даже не место, где можно найти ночлег, на увале у реки на глаза попадались остатки вы­беленных дождями морозом и годами прогнивших досок и жердей — можно было предположить, что здесь когда-то жили люди. Говорили, что именно тут обитали до появления русских чавчувены — оленные коряки, а ближе к морю располагалась другая разновидность коряков — нымыланы, кото­рые больше занимались добычей рыбы и морского зверя. Я даже видел у одного аборигена паспорт старого образца, где в графе национальность было записано «нымылан».

Очень лихо пройдя на лодке до места назначе­ния, перетащив несколько раз её через перекаты, используя нас в качестве бурлаков, Бородулин-отец рискнул пройти с нами и первый Паланский порог, который представлял собой крутую струю зажатую между двумя огромными валунами. Любое неосто­рожное движение могло привести к опрокидыва­нию, но мы справились и выиграли еще километров пять пути.

Высадившись на берег, мы подогнали под себя рюкзаки, распрощались с Михаилом Ивановичем и тронулись в путь по тропе, которая была выбита до глины, но несколько загажена медвежьим пометом.

Август, тепло, солнце, кругом сплошная зелень, спелая жимолость, голубика, огромные березы, ке­дровый стланик — всё вроде бы радовало глаз, но в низинах рос трёхметровый шеломайник, по кото­рому ходить было не так радостно из-за отсутствия обзора. Впрочем, у нас были ружья. Свою верти­калку ТОЗ-34 я располовинил и уложил в рюкзак — так было удобнее передвигаться. Сашка одно­стволку шестнадцатого калибра нёс на плече, но в боевое состояние ее не привёл, надеясь на молодого самца лайки с громкой кличкой Князь, который, как мы надеялись, будет защищать нас от медведей.

Поднявшись на увал, мы увидели, что тропа идет в лощину между небольших сопочек, края ко­торых были натурально синего цвета от неимовер­ного количества голубики. А вокруг тропы метрах в ста паслись четыре медведя — три одинакового среднего размера и мать покрупней. Поразмыслив, что делать дальше — обходить тропу по бездоро­жью, или прогнать медведей, мы решили в пользу последнего. Я снял с головы соломенную шляпу типа сомбреро, которую привезли родители из от­пуска в Сочи, стал ею махать и кричать медведям неприличные слова, чтобы звери освободили нам маршрут.

Все четверо поднялись на задние лапы и стали смотреть в нашу сторону как бы совещаясь. Затем трое стремительно рванули в сопки, а один (види­мо медведица) резко стартанул в нашу сторону.

Ружье было на плече у Александра, а патроны он даже не вытащил из рюкзака. Мало того — рюкзак был почему-то завязан на узел.

С нервным смешком Саня, скинув рюкзак на землю, стал пытаться развязать узел, но у него ни­как не получалось — дрожали руки, а медведица приближалась очень быстро.

Тут сработала моя реакция — выхватив из чехла туристический топорик, висевший на поясе, я руба­нул по рюкзаку, открыв доступ к патронам. Сашка моментально вытащил из пачки патрон, вставил в ствол и нажал на курок, выстрелив в никуда.

Медведица резко остановилась, оставив на гли­не тормозной след, как от автомобиля, поднялась на задние лапы и посмотрела на нас в упор. Рассто­яние между нами было меньше пяти метров. Я на всю жизнь запомнил этот хищный взгляд малень­ких красных глаз, ходящий ходуном острый чер­ный нос и приоткрытую пасть с желтыми клыками.

Пока медведица соображала, что делать дальше, Санька вставил второй патрон, а я крикнул: «Толь­ко не в неё!».

После второго выстрела над головой медведи­ца, видимо, вспомнила вдруг, что дети остались без присмотра, развернулась и побежала в обратную сторону догонять своих акселератов.

Мы уселись на кочки, долго молчали от пере­житого и только потом вдруг вспомнили о соба­ке, которая, ни разу не тявкнув, просто исчезла из поля зрения. И когда Бородулин позвал своего четырёхногого друга — тот буквально на пузе вы­полз из травы с очень и очень виноватым взглядом, что привело в негодование хозяина и заставило от­весить смачный пинок под собачий зад.

Это была первая встреча с медведями в этом по­ходе. И закончилась она благополучно только по­тому, что мы не стали убегать: настрой у медведицы был абсолютно конкретным — живыми бы мы не ушли.

Я распаковал рюкзак и собрал свое ружье, загнав в стволы два патрона, поставил на предо­хранитель.

Тропа была свободна, но после такого стресса мы всё равно решили не рисковать и обойти опас­ное место вдоль реки, где вдоволь накувыркались среди травы, валунов и проток.

Шли мы быстро и уже к вечеру пришли на Па­ланское озеро, где остановились на увале, покры­том кедрачом. Палатку установить, как положено, мы поленились, а просто привязали ее за кончики к веткам кедрового стланика, перекусили и завернув­шись в одеяла, легли спать.

Рано утром я проснулся от громкого рева медве­дя. Было такое впечатление, что животное сейчас наступит на палатку и разорвёт ее вместе с нами. Мной овладело оцепенение — я толкнул Сашку, который даже не повернулся на звуки, но услышал шепот: «Надо уходить…». Но выходить из палатки было еще страшнее — мои коленки от этого рёва вдруг стали сами по себе стучать друг об друга. На­конец я включил мозги и стал осмысливать ситуа­цию. Приоткрыв полог палатки, медведя не увидел и сообразил, что, видимо, тот находится на протоке, протекавшей в десятке метров ниже нашей палатки.

Взяв ружье, я пополз к обрыву и, раздвинув кусты, увидел следующую картину: прямо посре­ди мелкой протоки, красной от нерестящейся в ней нерки (шкура у этого лосося во время нереста имеет ярко-красный цвет), сидела, как человек на заднем месте, медведица, раскинув в стороны пе­редние лапы, и, не двигаясь, ждала, когда к ней подплывет рыба. Потом когтистой лапой резко про­бивала лосося и неуклюже бросала через спину на берег, где тушку раздирали на части два очень мел­ких медвежонка. Часть рыбы на берег не попада­ла и уплывала по течению, что, видимо, матухе не нравилось — она издавала недовольное рычание, одновременно что-то высказывая своим малышам, которые между едой умудрялись погоняться друг за другом.

Я наблюдал эту идиллию, пока не подполз Бо­родулин. Медведица вдруг резко подскочила, под­дела одного медвежонка лапой и бросила его как мячик в траву, а второму дала под зад так, что он перевернулся в воздухе. И вся троица скрылась в высокой траве, по колыханию которой можно было судить об их направлении движения.

Про собаку опять вспомнили в последний мо­мент — Князь в палатке свернулся калачиком и делал вид, что крепко спит, подрагивая векам