Оглавление

Предисловие

Очередное историческое исследование Сергея Мосолова посвящено казачеству как особой этнокультурной социальной общности, его истории, культуре, традициям.

Долгое время, особенно в советский период развития нашего государства, казачество в официальной позиции представлялось как антиреволюционная, а значит, и антинародная сила, карательный орган свергнутого царского режима. Однако историческая справедливость, в конце концов, восторжествовала, и по всей стране возобновился интерес к этому феномену. Стали объективно вспоминаться не только события прошлого, свидетельствующие об огромном вкладе казачества в укрепление и развитие российской государственности, но и произошло возрождение казачества как элемента развивающегося гражданского общества.

Особой заслугой Мосолова следует считать исследование не только истории казачества в стране вообще, но и в частности на территории Кольского Заполярья.

В книге наглядно показан длительный и сложный процесс формирования казачества в военно-служилое сословие, ставшее настоящей опорой государства не только в охране государственных границ России на всем их протяжении, но и развитие его особой самобытной национальной культуры.

В представленном исследовании получили описание основные исторические события общественно-культурной жизни казачьих территорий, военные подвиги казаков.

Автор проявил большое старание и аккуратность в выявлении, исследовании и анализе литературных и документальных источников, что свидетельствует об объективности исследования и его научности.

В настоящем исследовании чувствуется патриотическая направленность и стремление к обереганию своих исторических корней народа.

Особое внимание автор уделяет не только важнейшим историческим событиям и их значению для развития государственности на территории Мурманской области, но и подробной характеристике культуры казаков. В этом смысле работа призвана способствовать решению некоторых проблем в осознании необходимости национального единения.

Важнейшим смыслом исследования Мосолова является его значимость для решения современных образовательных и культурных задач, а также для духовно-нравственного и патриотического воспитания современной молодежи.

Таким образом, представленная монография Сергея Владимировича Мосолова «История казачества: памятка казаку», по нашему мнению, представляет большой научный и литературный интерес и безусловно может быть рекомендована к изданию.

Доцент кафедры юриспруденции Северо-Западного института (филиала) Московского гуманитарно-экономического университета, кандидат юридических наук Пирогов П. П.

Главы

Вступление

Вся история России сделана казаками.

Недаром нас зовут европейцы казаками.

Народ казаками желает быть.

Л. Н. Толстой

Народ, который не знает своё прошлое, не имеет будущего. Это аксиома. Без знания своей истории и культуры, под влиянием других, чуждых нам культур мы становимся «Иванами да Марьями родства не помнящими». Несомненно, мы должны жить в тех реалиях, в которых находимся сейчас, но и о прошлом забывать ни в коем случае нельзя. Все мы, как сосуд. Нашу кровь наполняет дух прошедших эпох, как героических, так и тяжких для нашего народа.

К сожалению, мы много говорим о родовой связи с предками, но большинство молодых людей не знают историю своей страны, своего рода, не смогут назвать имена и отчества своих дедов и прадедов, бабок и прабабок. А между тем, русская история — это следствие высочайшего проявления народного духа. К наиболее фундаментальным моментам русской истории, определившим характер и направленность «русского духа», создавшего русскую землю в бесконечном её объёме, бесспорно, относятся: православие, общинность и незавоевательное происхождение государства и государственной власти.

Казачество было единственным и неповторимым в мире сословием, последним православным рыцарством в XIX — начале XX века. Признание казачества сначала народом, а потом военно-служилым сословием повлияло на осознание им общности своей судьбы с судьбой России. Казаки всегда считали себя неотделимыми от русского народа, а казачьи земли от России. Фольклорное определение казака как народного защитника от всякого окаянного супостата соответствует историческим представлениям о казачестве как части славянского народа, как о выдвинутой вперёд мощной боевой дружине, охраняющей русские земли и приумножающей их своей военной доблестью, храбростью и отвагой.

Казаки почти непрестанно воевали. И казачьей кровью обильно окрашены и камни Финляндии, и подступы к Царьграду, поля Польши, Германии, Франции, Италии, горы Швейцарии, просторы Маньчжурии, от их крови червонела вода и в Балтике, и в Чёрном море, и в Тихом океане. От берегов Дуная и Днепра, по степям Дона, Кубани, Терека, Нижней Волги, Урала и далее на Восток, по дебрям Сибири до Амура, Камчатки, Сахалина и Курил, по меже великой современной России казаки первыми проложили заветную черту, через которую уже не суждено было перешагнуть соседним народам.

В истории казачества можно увидеть и преданную службу Отечеству, и волю, освящённую идеями православия, и первопроходцев, чьими усилиями разрасталась и укреплялась Русь.

Сердцевина казачьей натуры и символ веры этого бесстрашного воинства сконцентрированы в том неповторимом воинском кличе, с которым они обращались к сынам своего казачьего племени перед очередным походом: «Кто хочет за веру христианскую быть посаженным на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов претерпеть всякие адские муки за Святой Крест, кто не побоится смерти — приставай к нам! Нечего бояться смерти: от неё не устережёшься. Такова казачья жизнь». И казак часто умирал, как герой, не скуля и не жалуясь на свою судьбу. Народные предания гласят, что когда свирепые враги сдирали с казака кожу, то он шутливо бросал им: «От казали, неначе воно боляче, як шкуру с живого человика здирають, а воно мов комашня кусае (вот говорили, будто оно больно, когда шкуру с живого человека сдирают, а оно словно мошкара кусает — С.М.)». А когда подлые ляхи насаживали запорожцев на вертикальный заострённый кол, то они, сидя на них, издевались над ляхами, прося у них потянуть люльки (трубки) и уже потом, покуривши, обводили своих мучителей мутными глазами, плевали им в очи мерзкие, проклинали католическую веру и гордо умирали смертью лютою.

Отличались казаки преданностью и неподкупностью. Во время легендарного Азовского осадного сидения казаки, обороняя крепость, на предложение турок сдать позиции за большие деньги ответили: «Не дорого нам серебро и злато, дорога нам слава вечная».

Понимание своей жизненной миссии, своей «доли» как защиты веры Христовой делала казака неустрашимым в бою. У казаков не было никакого либерализма, сострадания к противнику. Принцип был таков: если враг напал, переступил границу, то его следует уничтожить любым способом. Поэтому били казаки своих врагов со страшной силой, бросаясь в атаку с неистовой страстью и отвагой, не щадя ни крови, ни живота своего.

В условиях постоянных войн выживали только самые крепкие, умные и сильные духом казаки. Формировался и креп тот самый упрямый казачий характер, который позволял не только оберегать рубежи Руси, но и завоёвывать для неё огромные территории на Кавказе, в Заволжье, в Сибири.

Сущность казачьего характера просматривалась и в облике этих вольных рыцарей — статных и смуглых от степной жары, с лихо заломленными на голове папахами, с лихим чубом. Причём с этой казачьей традицией связана следующая история. Как-то царь Николай I, всегда лично регламентировавший воинскую форму вплоть до мельчайших деталей, во время своей поездки на Кавказ увидел линейного казака, сдвинувшего папаху набок. Царю это дюже понравилось, и в 1848 году родился указ, предписывающий чинам Кавказского корпуса «ради лихости» — носить шапки «немного на затылок, с наклоном на правую бровь, так, чтобы левая сторона чела наискосок была открыта»[1]. Так, благодаря этому указу, казачий обычай носить головные уборы набекрень был официально узаконен.

Испокон веков казаки никогда не знали рабства — отсюда их первое и главное достоинство: чувство внутренней свободы. Вместе с тем отличительной чертой казачьих общин и казаков всегда была присущая им любовь к порядку. Гармоничное сочетание этих двух начал, внутренней свободы и порядка, всегда делало из казаков самую верную опору, самый надёжный оплот здоровой государственности.

На государевой службе казаки обрели расцвет, духовный взлёт, проявили блеск удали и дерзкой отваги, самоотверженность и верность присяги. Оставаясь вольным и гордым в самом себе, казак растворялся в семье, станице и в родном войске, ярко выражая свою личность — глубокую и религиозную. В силу этого обстоятельства казачьи войска крепко и всеми силами держались родной почвы, отличались покорностью воле Божьей и глубокой системой, удерживающей их на вершине русского самосознания и государственной дисциплины.

Великий герой, донской атаман Матвей Иванович Платов, учил казаков простоте в обычаях и жизни; он требовал, чтобы они ни на минуту не забывали о том, что казак — прежде всего воин. «Мы не рождены ходить по паркам да сидеть на бархатных подушках, там вовсе можно забыть родное ремесло, — говорил Платов казакам. — Наше дело ходить по полю, по болотам, а если и сидеть, так сидеть в шалашах или ещё лучше под открытым небом, чтобы и зной солнечный, и всякая непогода не были нам в тягость. Так и будешь донским казаком».

Между тем, будучи православными христианами, казаки, относили себя к особому народу, и так было на протяжении веков, вплоть до упразднения казачества большевиками. Наглядным примером тому может служить эпизод, описанный Михаилом Шолоховым в первой книге романа «Тихий Дон» в том месте, когда на мельнице вспыхнула драка между казаками и «хохлами». Когда еврей Штокман попытался втолковать казаку, что они оба русские и что казаки от русских произошли, тот резко усомнился и заявил: «Брешешь!.. А я табе гутарю — казаки от казаков ведутся, и затем добавил с обидой: Ишь, поганка, захотел в мужиков переделать!»[2]

Этот литературный диалог взят Шолоховым из народной среды и реально отражает отношение казачества к своим корням. Такие рассуждения на первый взгляд могут показаться примитивными, но нужно понимать особые устои казачества, его самобытность, которые заставляли казаков всегда считать себя отдельным народом. Безусловно, в описанном случае Шолохов никакого художественного вымысла не допустил, примерно так относятся к своему происхождению и нынешние казаки. Всё это потому, что казачество по всем канонам ортодоксии[3] является отдельной народностью или субэтносом. В прошлом даже иностранные путешественники в России никогда не путали донского казака с великороссом или малороссом. У казаков сложился свой определенный генотип, хорошо известный и описанный в дореволюционной этнографической литературе, когда разделение на казаков и неказаков было распространено как на уровне будничной сознательности, так и среди учёных-этнографов. Не случайно до революции в метрических книгах и в первые годы советской власти в официальных документах в графе «национальность» казакам так и писали — «казак».

Можно бесконечно много говорить об истории и культуре казачества, о его роли в истории России. Но бесспорным остаётся одно, без казаков Россия не была бы той, какой мы её знаем.

Конечно же, многие казаки имели претензии к государству, а государство имело массу претензий ко многим казакам из-за их рода деятельности. Казаки никогда не помогали царям держать народ в рабстве крепостного права, а наоборот, сами спасали, укрывали у себя беглецов от крепостного права, не выдавали их властям и принимали активное участие во многих народных выступлениях. Казачьи атаманы становились во главе многочисленных повстанческих войск, как например Андрей Корела, Иван Заруцкий, Степан Разин, Кондратий Булавин, Емельян Пугачёв. Правда, такие выступления нередко сопровождались расколом внутри самих казачьих сообществ. Степана Разина схватили и выдали царским войскам донские казаки, а разбитого Емельяна Пугачёва — яицкие казаки.

В 1671 году, после разгрома восстания Степана Разина, казаки присягнули на верность службы царю Алексею Михайловичу и с тех пор служат России и считаются людьми государевыми. Казаки являлись универсальным родом вооружённых сил. Хорошо организованные, мобильные казачьи войска, применяли своеобразные тактические приёмы: внезапные набеги, засады, гуляй-города (передвижные укрепления из телег, стянутых цепями, с установленными на них деревянными щитами и малокалиберными пушками). Во все времена они считались наездниками, лучшими в искусстве джигитовки, а казачья конница как лучшая в мире лёгкая кавалерия. Даже французский император Наполеон Бонапарт не скрывал своё восхищение казаками в войне 1812 года. Он говорил: «Надо отдать справедливость казакам: именно им обязаны русские своими успехами в этой кампании. Это — бесспорно лучшие лёгкие войска, какие только существуют. Если бы у русских солдат были другие начальники, то можно было бы повести эту армию далеко»[4].

В своём сочинении «Семнадцать замечаний на работу под названием „Рассуждение о военном искусстве“, изданную в Париже в 1816 году» Наполеон писал: «Русские ценят обученный полк казаков наравне с тремя необученными. В этих полках ничто не стоит внимания, кроме самого казака: он хорошо сложен, силён, ловок, сметлив, хороший кавалерист и неутомим. Он рождён на коне, вырос среди гражданских войн и на равнине представляет собой то же самое, что бедуин в пустыне, что горный житель в Альпах. Он никогда не живёт в доме, не спит в постели и на заходе солнца меняет место ночлега, чтобы не проводить ночь в месте, где он мог быть замечен неприятелем»[5].

Величайший русский писатель и мыслитель Лев Николаевич Толстой в начале 50-х годов XIX века жил на Кавказе среди казаков, наблюдал их быт, участвовал в лихих стычках с горцами Шамиля. Тесно прикоснувшись к вольной жизни казаков и полюбив её, он писал в своём дневнике: «Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут европейцы казаками. Народ казаками желает быть. Голицын при Софии[6] ходил в Крым — осрамился, а от Палея (казачий атаман Семён Палий. — С.М.) просили пардона крымцы, и Азов взяли всего 4000 казаков и удержали, — тот самый Азов, который с таким трудом взял Пётр и потерял».[7] Толстой видел в казачестве образец для всей России — крестьянство без дворян[8].

Казаки первыми осознали необходимость упорной и беспрерывной борьбы с Крымским ханством и Турцией и вели её на собственный страх, собственными силами, вели в то время, когда и Польша, и Россия не смели и думать о такой борьбе: когда и та, и другая уплачивали Крыму позорную дань; когда и Россия, и Польша, по своему бессилию, позволяли грабить бусурманам тысячи, десятки тысяч православных христиан и уводить их в рабство. В этой борьбе казаки не раздумывая становились на сторону России и Польши против турок и татар и выигрывали битвы в пользу русских царей или польских королей. Своими беспрерывными войнами с мусульманами казаки в итоге ослабили силу крымских татар и поколебали могущество турок, укрепившихся при устье Днепра и по берегам Чёрного моря, чем подготовили для Российского государства к концу XVIII века лёгкость завоевания Крыма и устьднепровских турецких крепостей.

Славное прошлое казачества, дела и заветы предков дают право казакам с гордостью говорить: «Слава Тебе, Господи, что мы казаки!» В поведении казаков это чувствуется, как чувствуется крепость их духа, забота об общем благе, когда общее начало ставится выше личного. Казаки всегда служили и служат родной земле, своему народу, своему государству — и в этом их сила и мощь.

Борьба политическая, социальная и религиозная была причиной порождения богатейшего народного эпоса, появления обширной летописной и исторической литературы. Народный южнорусский эпос — это чистейший плод казачества и неразрывно связанного с ним народа. Сколько тут создано исторических дум, былин и исторических песен, дошедших до нашего времени. И каких былин, и каких песен! К примеру, в былинном эпосе среди образов богатырей Илья Муромец предстаёт как «старой казак»[9][10][11], обладающий недюжинной силой, могучий и мудрый, которому судьба уготовила быть не просто порубежным стражем, а подлинным народным героем.

Древнерусские былины, записанные этнографами Павлом Николаевичем Рыбниковым и Александром Фёдоровичем Гильфердингом, свидетельствуют о том, что ещё задолго до монгольского нашествия на Русь слово «казак» русским людям от Обонежья до Киева было доподлинно известно и в народе почитаемо.

Красота мирного и военного быта казаков, со звучащими из глубины веков песнями, с лихой пляской, с крепким и дружным товариществом, пленяла. Известные писатели и поэты, художники и композиторы искали у казаков вдохновения. Пушкин, Гоголь, Тарас Шевченко, Лермонтов, Лев Толстой, Шолохов воспели их в своих бессмертных произведениях. Виллевальде, Репин, Суриков, Рубо, Мазуровский, Самокиш оставили нам знаменитые холсты с изображением казаков. Цезарь Кюи, Николай Лысенко, Иван Дзержинский посвятили им свои оперы.

Казачество, изведавшее, в силу исторической необходимости, все муки тяжкой борьбы, ужасного кровопролития, насилия и разрушения, умело создавать лучшие по времени формы социальной жизни и проявлять творческие способности в области мирной деятельности. И теперь, в лице своих передовых представителей, оно способно и должно бороться с хищничеством и вандализмом, разрушающими памятники старины. Время не ждёт и Отечество наше как бы говорит нам: сохраните мою историю, пощадите мои памятники, сберегите мои сокровища!

Изучение родной казачьей истории открывает нам собственную правду. Мы узнаём, что казачество существовало на своих землях ещё раньше образования Московского государства, а тем более России. Кто мы, что мы — в этом мы ясно отдаём себе отчёт: мы казаки. Мы должны понять и то, что все свои силы и свои средства мы обязаны отдать для достижения одной цели — блага, единства, процветания казачества. Казачество — явление характера мирового, оно не может не волновать человеческую душу. Для возвращения утраченного и восстановления своего исторического лица казаки могут и должны рассчитывать только на свои силы. Сила казаков — в единстве и сплочённости.

Безусловно, современное российское общество нуждается в обновлении системы патриотического воспитания. В условиях роста национального самосознания, современная наука всё чаще обращается к историческим памятникам, культурным традициям, в частности, к традициям казачества, как к средствам воспитания подрастающего поколения. Возрождение казачества в России позволит обрести ей основу для укрепления государственности, преодолеть аморфность существующих властных структур.

Президент России Владимир Владимирович Путин охарактеризовал современное казачество как «уникальный и неотъемлемый пласт нашего общества, пронизанный идеями подлинного патриотизма, традиционных ценностей и самобытной народной культуры»[12].

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл 14 октября 2015 года в Новочеркасске на V Всемирном конгрессе казаков на тему «Казачество: единство, Церковь, Родина», в частности, сказал: «За минувшие годы мы наблюдали существенные положительные изменения. Отрадно отметить участие казачьих организаций в поддержании общественного порядка, их серьёзную помощь силовым структурам в противостоянии терроризму и наркобизнесу, их вступление в ряды добровольных пожарных. При поддержке казачьих сообществ открываются десятки молодёжных, военно-спортивных лагерей…

Что касается хранения семейных уз, казаки были опорой всего российского общества, давая пример верности и добрых отношений между поколениями…

Казак всегда мыслил себя вольным человеком, но понимание свободы в православном казачестве носило глубоко христианский смысл: она воспринималась не как вседозволенность, не «что хочу, то и ворочу», а как добровольное и самоотверженное подчинение казачьей дисциплине, служение Богу, Отечеству, Церкви Христовой.

Хотел бы особо подчеркнуть: определяющей характеристикой казака является именно его внутренний мир, не штаны с лампасами и хромовые сапоги, не шашки и нагайки, не какая-то другая внешняя атрибутика, о чём я уже сказал сегодня после Литургии, но подлинно христианское мировоззрение, христианское понимание своего долга и служения.

Вера — вот основа жизни казачества. Если этого нет, если у казака нет полноценной церковной жизни, если нет участия в Таинствах, ежедневной молитвы, христианского образа жизни, то такой человек лишь ряженый, он носит казачьи одежды, но душою остаётся далёк от того, чтобы называться казаком…

Одним из важнейших вопросов, стоящих сегодня перед Церковью, государством и казачеством, является вопрос создания целостной системы непрерывного казачьего образования, которая бы способствовала формированию ценностных ориентиров и христианских нравственных идеалов у подрастающего поколения казаков, строилась бы с учётом преемственности духовно-нравственного воспитания в образовательных организациях всех видов и типов, реализующих казачий компонент — от детского сада до вуза…»[13]

Хотелось бы также пояснить нашему читателю, что мы, современные казаки — потомки донских, кубанских, терских, уральских и прочих казаков, историю, культуру, знания казачества бережно храним, изучаем и передаём юным поколениям.

В книге «История казачества: памятка казаку» рассматриваются основные исторические события, связанные с процессами возникновения, становления и развития казачества на рубежах России, в том числе на Кольской земле.

Книга рассчитана на широкий круг читателей: исследователей истории и культуры, студентов, учащихся старших классов общеобразовательных школ и воспитанников кадетских корпусов — всех, кто интересуется казачеством.

 Глинка В. М. Русский военный костюм XVIII — начала XX века. — Л.: Художник РСФСР, 1988. С.61.

 Шолохов М. А. Тихий Дон. — М.: Эксмо, 2014. С. 153.

 Ортодоксия — твёрдость в вере или следовании какому-либо учению или мировоззрению, поддержка принятых позиций.

 Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. — Таллин-Москва: АО Скиф Алекс, 1994. С.192.

 Наполеон. Избранные произведения. — М.: Воениздат, 1956.

 Софья Алексеевна (1657–1704) — правительница-регентша Российского царства в период с 1682 по 1689 год.

 Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 90 томах. — М.: Художественная литература, 1952. Т. 48. С.123.

 Шкловский В. Б. Лев Толстой. — М.: Молодая гвардия, 1963. С.140.

 Илья Муромец.– М.-Л.: Изд-во Академии Наук СССР, 1958. С.48.

 Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года. — СПб.: Тип. Императорской Академи Наук, 1873. — 732 с.

 Рыбников П. Н. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым: Ч. 1—4. — М.: Тип. А. Семена, 1861–1867.

 Президент направил приветствие участникам и гостям расширенного заседания Совета атаманов казачьих обществ, внесенных в государственный реестр казачьих обществ в Российской Федерации. URL: http://www. kremlin.ru/news/38702 (дата обращения: 24.06.2000).

 Русская Православная Церковь. Официальный сайт Московского Патриархата: http://www.patriarchia.ru/db/text/4245143.html.

Глава первая. Откуда пошли казаки

Здравствуй, тихий Дон, снизу доверху, сверху донизу; с Кубанью вольною, Тереком бурным, Яиком студёным, Иртышом полноводным, Амуром широким, и вы, атаманы-молодцы, в станицах привольных, и всё казачество искони славное!..

Казачья старинная здравица

Широко и величаво течёт батюшка Дон. Зеркальной серебряной лентой извивается он среди полей, между шумных станиц и хуторов, между пышных лесов и садов, по бескрайним степным просторам. За медленное и спокойное течение казаки нарекли его Тихим Доном. Привольная и братская жизнь сильно привязывала казаков к родным местам. Они страстно любили свой Дон и называли его батюшкой и кормильцем родимым.

Дон (Танаис — греческое название реки) — важнейшая река казацкой области. Древнегреческий историк Геродот (484–425 гг. до нашей эры) считал Танаис «восьмою скифскою рекою». Начинаясь из Ивановского озера, Тульской губернии[1], она проходит до Казанского перевоза через Рязанскую, Тамбовскую и Воронежскую губернии. От Казанского же перевоза река протекает через всю казачью область дугообразную чертою, извиваясь так: сначала стремится к востоку до того места, где впадает в неё река Медведица; а отсюда, постепенно, склоняется она на юго-восток и, образовав крутое колено (которым сближается с Волгою), принимает направление прямо на юг и идёт так до впадения в неё Курмоярского Аксая; отсюда поворачивает к западу, и постепенно склоняясь к юго-западу, вливается в залив Азовского моря. Общая протяжённость Дона равна 1870 километров. Широкое донское ложе или займище, по которому извивается река, рисуясь то крутыми коленами, то островами, то ериками (ручьями) и затонами (заливами), испещряется и песчаными косами, и лесными рощами, и тальником[2], и густыми, высокими камышами. При весенних разливах воды ложе это превращается в исполинскую хрустально-голубую и чрезвычайно узорчатую полосу, представляющуюся как-бы праздничною повязкою «матери кормилицы» казачества[3].

По всему донскому ложу в начале казачьей старины обитали бесчисленные стаи диких птиц, разнообразных зверей и рыб. Именно здесь родоначальники донцов и приютили свою первую жизнь: в глуши камышей и тальника, на бугристых островах расставляли они свои станицы, курени и сторожевища с лёгкими стругами и быстрыми, как ветер, аргамаками.

Непрерывною боевою жизнью в течение двух тысяч лет жил Дон, сменяя на своих берегах скифов — сарматами, сарматов — аланами, аланов — гуннами, гуннов — хазарами, хазар — печенегами, печенегов — половцами, половцев — монголо-татарами и, наконец, монголо-татар — донскими казаками.

С Доном связано много примет, суеверий и обычаев казаков. Так, например, по возвращению казаков домой с войны или службы был распространён обычай, приносить что-нибудь в дар Дону. Такой обряд дарения ярко описан у Михаила Шолохова в «Тихом Доне»: «Бывало, отслужат казаки в Атаманском полку сроки, — снаряжают их к отправке по домам. Грузят сундуки, именье своё, коней. Эшелон идёт, и вот под Воронежем, где первый раз приходится переезжать через Дон, машинист, какой ведёт поезд, даёт тихий ход, — самый что ни на есть тихий… он уже знает, в чём дело. Только что поезд выберется на мост, — батюшки мои!.. что тут начинается! Казаки прямо беснуются: „Дон! Дон наш! Тихий Дон! Отец родимый, кормилец! Ур-р-ра-а-а-а!“ — и в окны кидают, с моста прямо в воду, через железный переплет, фуражки, шинеля старые, шаровары, наволоки, рубахи, разную мелочь. Дарят Дону, возвертаясь со службы. Бывалоча, глянешь, — а по воде голубые атаманские фуражки, как лебедя али цветочки, плывут… Издавна такой обычай повёлся»[4].

Славный сын Тихого Дона, исследователь донского казачества Евграф Петрович Савельев (1860–1930) в «Древней истории казачества» писал: «В плену и на чужбине, умирая, сражённый вражеской пулей, казак всегда мысленно взывал к своему кормильцу: „Прости, мой батюшка Тихий Дон Иванович! Мне по тебе теперь не ездити, дикаго зверя не стреливати, вкусной рыбки не лавливати“. Эта же страстная любовь казаков к своему кормильцу Дону сквозит во всех старинных песнях и даже войсковых грамотах и отписках в Москву. Даже в соседних странах, где лежат кости павших геройскою смертью донцов, защищавших честь России, как то: в Финляндии, Швеции, островах Балтийского моря, Ливонии и других, и теперь существуют древние легенды о том, что во время ночных осенних бурь, когда вся северная природа стонет от непогоды, донские витязи встают из своих забытых их потомством могил, садятся на своих боевых коней и с воем и стоном несутся в облаках на родимый им Дон. Тяжело им лежать в сырых могилах на чужой стороне вдали от своего кормильца Тихого Дона Ивановича. Скорбные и пылающие старым казацким огнём их души спешат слиться со своим братством-товариществом и просят перенести их кости на дорогую родину. Многие из северных жителей не раз во время бурь видели это явление, как казаки, припав к луке, с длинными пиками и сверкающими саблями неслись на своих боевых конях среди волнующихся грозовых туч на тёплый юг, и от суеверного страха прятались в свои убогие хижины. Такова была любовь к Дону старых донских казаков»[5].

С Доном связано и историческое название первой и самой многочисленной ветви казачьего народа — Войско Донское, которое занимало территории современных Ростовской и Волгоградской областей России, а также части Луганской и Донецкой областей Украины.

Чем больше узнаёшь прошлое Тихого Дона — тем крепче его любишь. Боже ж ты мой, сколько славных казаков сложили свои буйные головушки по берегам Дона и его притокам Хопру и Чиру, сколько лежит их на дне Азовского и Чёрного морей! И как тут не вспомнить старинную казачью песню, напев и слова которой полны горькой и жгучей скорби:

…Распахана наша земелюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная земелюшка казацкими головами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон украшен?

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон цветен?

Цветен наш батюшка славный тихий Дон сиротами.

Чем-то во славном тихом Дону волна наполнена?

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими и материнскими слезами…

Лютая, кровавая борьба, неустанная война шла здесь из года в год, изо дня в день, здесь жили тревожной боевой жизнью, не зная покоя и роздыха. Отсюда выходили герои, удивлявшие весь мир своими лихими подвигами и победами. И как же нам — потомкам — не проявить интерес к этому прошлому, не возжелать приподнять завесу веков и взглянуть, что же было давным-давно, за много лет до нашей жизни…

***

Итак, начнём издалека и постараемся отыскать среди моря лжи о казачестве острова правды о нём.

Не в пример многим другим именам казачье национальное имя показывает поразительную устойчивость. Из эпохи в эпоху, на протяжении двух тысяч лет, оно изменялось лишь весьма незначительно и потому в наше время обнаруживает чёткую связь с названиями народов, вошедших в общий сплав казачьей народности.

Ещё русские историки Василий Татищев и Николай Карамзин не без основания говорили о древности казачьего имени. В казачьем обиходе оно, вероятно, всегда произносилось так же, как и сегодня — казак. Однако разные народы, которым приходилось встречаться с нашими предками, выговаривали и писали его не одинаково. Например, у греков самое ранее начертание коссайи и казахи; у китайцев — кэса, кюйсэу; у тюрков — казак, кайсак; у персов — каззак; у кабардинцев — кэзак; у славян — козак, касог, казак.

До сих пор нет и однозначного ответа на вопрос о происхождении слова «казак». В разные эпохи его происхождение трактовалось по-разному. Считается, что впервые слово «козак» (cosac) было достоверно зафиксировано в известном письменном памятнике куманского (половецкого) языка XIII — начала XIV века Кодексе Куманикус (лат. Codex Cumanicus)[6] и означало ночную охрану, стражу, дозор[7]. В дальнейшем это слово распространялось в значении «легковооружённый всадник».

Попутно заметим, что кэзиктеном или кешиктеном (от тюркского кэзик — «очередь», «смена», «нести службу в очередь, посменно») называлась личная гвардия великих ханов Монгольского государства, учреждённая Чингис-ханом. Основанная как стража ханской ставки, гвардия со временем стала главной опорой ханской власти. При хане Хубилае гвардия кэзиктенов была значительно расширена. Были созданы целые корпуса императорской гвардии из монголов, китайцев, тангутов, карлуков, кыпчаков, канглы, русских[8].

Большинство отечественных историков склоняются к тому, что слово «казак» пришло к нам из давно забытых древнеиранских языков, на которых говорили скифы и сарматы. От них нам достались и названия многих гор, морей, рек — Дон, Дунай, Днестр, Днепр («дон» или «дан» в древнеиранских языках означало «река»). А корень «ас» или «аз» означал «вольные», «свободные». Сарматы сами себя называли «асами» — отсюда и название Азовского моря. Легко переводятся и слова «казаки», «черкасы»: казак означает «вольный человек», а «чер» — «голова», в буквальном переводе черкасы — это «главные свободные», «главные асы» или «вольные головы».

В «Военной энциклопедии», издававшейся Иваном Дмитриевичем Сытиным в 1911–1915 годах говорится: «Само слово „казак“ или „козак“ производят либо от косогов (одного из кавказских народов), либо Касахии (Закавказской области), либо от турецко-татарского „каз“ (гусь), либо от слова „козары“ и, наконец, по некоторым изысканиям, слово „козак“ — монгольского происхождения и означает: „ко“ — броня, латы, защита и „зах“ — межа, граница, рубеж, то есть, в общем — защитник границы. По-хивински и бухарски слово это означает „киргиз“, да и сами киргизы себя не называют иначе, как казаки; в Туркестанском крае казаки — это прозвище кочевых племён. У татар казаками назывались бессемейные и бездомовые одинокие воины, служившие авангардом при походах и передвижениях татарских орд; они несли преимущественно разведочную и сторожевую службу. Татарские казаки служили затем при баскаках, собиравших на Руси дань, а от них постепенно переходили на службу и к русским князьям, которые даже селили их по окраинам для сторожевой службы; так, например, заселены были в Муромской земле по притокам реки Оки мещерские или городецкие казаки. Со временем казаками стали называться и русские служилые люди, селившиеся на окраинах государства для сторожевой (станичной) и пограничной (полевой) службы. Со времён Дмитрия Донского на границах появляются казачьи „сторожи“ — наблюдательные посты (разъезды) по рекам Хопру, Дону, Быстрой и Тихой Сосне и другим. Постепенно из таких „сторожей“ образовалась по восточной границе Московского государства целая линия укреплённых городов, населённых „городовыми казаками“, составившими особый класс служилых людей, несших пограничную службу. Верстались в казаки люди всех сословий и, получая в своё пользование земли, освобождались от податей; иногда они получали особое жалованье, но были обязаны иметь за свой счёт коня и вооружение»[9].

Сами казаки исстари ревниво оберегали произношение «Казаки» с ударением на последнем слоге, считая, что слово «Казак» должно читаться в обе стороны одинаково и по-русски слева направо, и по-тюркски — справа налево.

Существуют два основных взгляда на происхождение Казачества, две теории, взаимно друг друга исключающие, — миграционная и автохтонная.

Первая, «официальная» теория (Броневский, Соловьёв, Иловайский, Ключевский, Платонов), утвердившаяся примерно в 30-х годах XIX века, без всякого доказательства устанавливает, что казаки — это русские люди, бежавшие по разным социально-экономическим и политическим причинам из Московского царства и образовавшие на Дону военную общину — Казачье Войско. Причём время такого бегства великорусских крестьян и образование ими Войска историки относят к середине XVI века. До этого времени, по их мнению, все современные казачьи территории пустовали…

Сие, полагаем, есть заблуждение великое. Для этих доморощенных теоретиков не существуют такие, казалось бы, естественные вопросы:

1) как мог великорусский крестьянин, никогда свободы и воли не знавший, обладавший весьма сомнительными военными качествами, прибежав на Дон, сразу превратиться в бесстрашного воина, лихого наездника, способного легко и свободно состязаться с прирождёнными бойцами — степными кочевниками, которые в то время, беспрерывно чередуясь, властвовали на Востоке Европы;

2) как могли эти беглые крестьяне, никогда никакой общественно-организованной жизни не знавшие, перебравшись на «Дикое Поле», в течение короткого времени создать стройную и хорошо отлаженную военную систему, создать такую организованную силу, которая стала грозою соседних татарских царств и могущественной Османской империи;

3) можно ли допустить, чтобы русский крестьянин из какой-нибудь Рязанской или Тамбовской земли сразу сделался ловким казаком-наездником, как только появился в степи и добыл коня. Чтобы из него, никогда не видавшего моря, вдруг получился отважный морской боец, какими, как явствует из различных источников, предстают казаки. Конечно, наивно это утверждать: слишком уж велика дистанция между казаком и крестьянином.

Да и вообще высокие гражданские, духовные и рыцарские качества могут развиваться только у народа свободного, вольного, самостоятельной жизнью живущего, никогда не знавшего рабства. Из векового раба не сотворишь рыцаря, как из тамбовской сивки-бурки не сделаешь грациозного донского скакуна.

По утверждению военного историка, исследователя казачества Исаака Фёдоровича Быкадорова (1882–1957), эти историки в доказательство своей «теории» не приводят никаких: ни прямых, ни косвенных исторических документов. Мало того, для этих «теоретиков» является счастьем, что не сохранилось исторических документов государств, существовавших в степной полосе — Хазарской империи, Тмутараканского княжества, Золотой Орды, Крымского и Астраханского царств и турецкой крепости Азова: архивы, имевшиеся в них, погибли. Такое же счастье для них, что «архив „главного Войска“, то есть столицы Донского Войска, города Черкасска, был уничтожен в 1643 году, во время занятия и уничтожения турками всего города. Окончательно этот уникальный Донской архив погиб со всеми регалиями и реликвиями во время пожара Черкасска в 1744 году, когда сгорело девять десятых города»[10].

О том, что казаки представляли собой прекрасно организованную военную силу и являлись мощным фактором политической и военной жизни на Востоке Европы в середине XVI века единодушно свидетельствуют многие русские и иностранные историки.

Почему же тогда вышеуказанная «теория» была выдвинута и для чего она так упорно внушалась всем и каждому? На это казачьи историки отвечают, что она была выдвинута с политической целью для того, чтобы разрушить идею происхождения Казачества из местных донских народов, живших здесь задолго до монгольского нашествия, и, таким образом, выбить историческое оружие из рук казаков в их борьбе за самобытность начал в устройстве своей жизни. В централизаторских российских интересах необходимо было доказать, что Донское казачество образовалось из беглых русских крестьян и разбойников. Такая постановка вопроса морально оправдывала те политические приёмы, которые употребляло русское правительство в целях подведения казаков под условия российского крестьянства.

Отвергнув надуманную миграционную теорию, ряд русских, украинских, казачьих и зарубежных историков (Байер, Татищев, Карамзин, Арцыбашев, Полевой, Устрялов, Максимович, Костомаров, Пудавов, Яворницкий, Пузанов, Савельев, Губарев, Гумилёв, Мавродин, Шамбаров, Никитин и другие) на её место выдвигают свою стройную, логически-последовательную и обоснованную теорию происхождения казаков. Они признают Казачество более древним явлением, чем Батыево нашествие — установление монгольского владычества на Востоке Европы. Основным элементом, из которого образовалось Казачество как народный организм, одни из них считали — чёрных клобуков, или днепровских черкасов, другие — население Тмутараканского княжества. Согласно этой же теории казаки особое славянское племя, имеющее такое же право, как великороссы, украинцы и поляки, считать себя особым славянским народом, поскольку предки казаков являются коренными обитателями северного побережья Чёрного и Азовского морей — современных казачьих земель.

Народы не исчезают бесследно. Плоды их трудовой, творческой деятельности воплощаются не только в материальных памятниках, но и в преемственности языковой и фольклорной, культурной традиции, в преемственности обычаев и обрядов — в общем, во всём том, что соединяет настоящее с прошлым и без чего немыслимо историческое развитие общества.

Общую конструкцию казачьей народности можно представить в виде трёх гигантских слоёв:

— нижний слой (индоиранский) — это киммерийцы, скифы (саки), сарматы, аланы;

— средний слой (тюркский) — гунны, булгары, хазары, печенеги, половцы, монголо-татары;

— верхний слой (славянский) — славяноязычные народы: великороссы и малороссы.

Таким образом, если говорить об этнокультурном содержании казаков, то следует определять его как полиэтнический сплав, основными компонентами которого явились три этнических пласта — индоиранский, тюркский и славянский. Неудивительно, что некоторые старинные казачьи сказания начинались со слов «От крови сарматской, рода-племени черкасского, дозвольте братья-казаки слово молвить…»

По утверждению «отца истории» Геродота (484–425 гг. до нашей эры), населённая скифами территория простиралась на востоке от Днестра (Тираса) до Дона (Танаиса). За Доном, в нижневолжских и приуральских степях, жили родственные им, близкие по культуре и языку кочевые скотоводческие племена сарматов (савроматов). Соседями сарматов с юга были племена меотов. Они населяли территорию вдоль восточного берега Азовского моря, а также Таманский полуостров и часть Прикубанья.

В Синопсисе истории казаков второй половины XVII века «О начале проименования казаков, откуда они наречены и от коего племени и рода» указано, что казаки — это народность, образовавшаяся в начале нашей эры, как результат генетических связей между туранскими племенами скифского народа Кос-Сака (или Ка-Сака) и приазовских индоевропейских племён Меото-Кайсаров с некоторой примесью Асов-Аланов или Танаитов (Донцов). В археологии этот процесс получил название «Внедрение сарматов в среду меотов». В результате на Северном Кавказе и Дону появились смешанные славяно-туранские племена, известные как тореты, торпеты, торки, удзы, беренджеры, сираки, брадас-бродники и другие.

Греческий историк и географ Страбон (ок. 64/63 г. до н. э. — ок. 23/24 г. н. э.) писал, что в горах Закавказья существует военный народ — коссахи. Это название косакос сохранялось вплоть до X века. Первоначальное греческое начертание коссахии, даёт два составных элемента этого названия «кос» и «сака»[11], что в переводе со скифо-иранского означает — «белые олени». Не случайно на гербе Войска Донского изображён белый олень (елень), пронзённый стрелой.

Советский учёный-филолог, языковед-иранист Василий Иванович Абаев (1900–2001) отмечал, что скифы толковали оленя как своё тотемное животное, поэтому в скифском искусстве «звериного стиля» изображения оленя занимают исключительное место и очень часто встречаются в ювелирном и гончарном деле. В его «Словаре скифских слов» слово «saka» переводится как «олень».

В V веке произошло нашествие гуннов, в результате чего часть славяно-туранских племён ушла за Волгу и в верхнедонскую лесостепь. Те же, кто остался, подчинились гуннам, хазарам и булгарам, получив название «касаки».

О «стране Касакии» сообщают авторы Х века византийский император Константин VII Багрянородный, арабский историк Аль-Масуди. И как раз в этих известиях некоторые исследователи склонны были видеть «казачью нацию».

В России одним из первых, кто попытался проанализировать историю происхождения казаков, был Готлиб Байер (1694–1738), немецкий историк, филолог, академик Петербургской академии наук и исследователь русских древностей, который на основании архивных документов утверждал, что «Казаки почитались всегда за храбрый и сильный народ. По свидетельству Константина Порфирогенеты известны были они уже в 948 году, и жили в нынешней Кабарде близ Кавказских гор, где они от великого князя Мстислава в Российское подданство приведены были… Донские казаки владели весьма плодовитою землёю, хранили изрядный порядок для удержания татарских нападений, и принадлежали до Российского государства»[12].

По мнению археолога и историка, почётного члена Петербургской академии наук Ивана Егоровича Забелина (1820–1908), казаки — это потомки автохтонного славянского и даже праславянского населения (скифов, сарматов, бастарнов, готов и прочих), на протяжении тысячелетий с глубокой древности и до начала второго тысячелетия нашей эры населявшего долины нынешних казачьих рек на территориях, протянувшихся от северного Прикаспия до северного Причерноморья и Дикого Поля.

Эти реки являлись естественными границами между воинственными кочевниками и оседлыми земледельцами. Выждав время и удобный случай, кочевники часто набрасывались на полянина-земледельца, грабили его, сжигали его хаты, угоняли скот, уводили в плен людей. «В таких обстоятельствах очень естественно, что население в иных, наиболее бойких местах, выставляло живую границу из людей, всю жизнь отдававших полевой войне. Естественно, что в иных местах население по необходимости становилось казаками, почти такими же разбойниками-степняками, от которых надо было защищаться. Таким образом, на полевой нашей окраине с незапамятной древности должны были существовать дружины удальцов, не принадлежавших ни к земледельцам, ни к кочевникам, а составлявших особый народ, даже без названия, отчего и в нашей летописи есть только слабые намёки на его существование. Своё название эти дружины получали больше всего от тех мест, где они скоплялись и откуда особенно распространялась их удалая воинственная сила. На памяти нашей истории они назывались бродниками, быть может, от слова бродить, то же, что и кочевать… Потом они стали называться черкасами, от места или от свойства своей жизни, неизвестно. Наконец эти удальцы получили имя казаки, тоже не совсем объяснимое, что оно первоначально означало. По всему только видно, что этот народ нисколько не заботился о своём имени. Живя за Днепровскими порогами, он назывался запорожцем; живя на Дону, он назывался донцом. Но любопытно, что ещё при Геродоте, за 450 лет до Р.Х., на Нижнем Днепре, который тогда назывался Борисфеном, жили борисфениты-днепровцы, а при Птолемее, в половине второго века после Р.Х., на повороте Дона жили донцы-танаиты»[13].

Упомянутый нами Евграф Савельев утверждал, что потомки покинувшего в IX−XII веках Дикое Поле славяно-казачьего населения перебрались в Новгородскую землю, откуда, занимаясь ушкуйничеством, переселились на Вятку, составив население вечевой республики вятских (хлыновских) ушкуйников, существовавшей в XII−XV веках. В конце XV века вольная Вятская земля с выборными воеводами, атаманами и священнослужителями в ходе нескольких военных походов была взята под контроль Москвы, после чего часть населения бывшей вятской вечевой республики была расселена на южной границе России, а часть бежала в низовья Волги и Дона и, возможно, Днепра и Яика, вполне вероятно, став основанием казачества в указанных регионах. Ещё одну волну вынужденных переселенцев в указанные выше традиционные казачьи регионы Савельев связывает с присоединением в 1520 году к Москве Великого княжества Рязанского и усиленным переселением на Дон рязанских казаков — потомков автохтонного населения Дона.

Савельев считал, что этими переселениями был, в том числе, завершён многовековой «круговорот» части коренного казачьего населения Приазовья и Дона, покинувшего исконные территории и переселившегося в Новгородские и Вятские земли.

При движении на Дон с Днепра черкасов, белогородских и старых азовских казаков, новгородцы спустились вниз по этой реке до самого Азова, смешались с другими казачьими общинами и, таким образом, положили основание Всевеликому Войску Донскому, с его древним вечевым управлением. Новгородцы также занесли на Дон названия: атаман, стан, ватага, ильмень (общее название многих больших и малых озёр) и другие. Кроме того, многие донские станицы и хутора носят чисто новгородские названия, например, Ярыженская (от ярыжки и ярыга — наёмные люди и бездельники), Багаевская, Раздорская. Присутствие новгородского элемента в донском казачестве сказывается также в архитектуре построек древних церквей, часовень, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, вечевом правлении, говоре и прочем[14].

Исследователь древнего церковного зодчества, художник, член Российской Императорской Академии художеств Егор Андреевич Ознобишин (1837–1902), объездивший в течение многих лет северные и восточные губернии России, изучая древние новгородские поселения в археологическом и этнографическом отношениях, в 70-х годах XIX века по поручению Императорской Академии художеств посетил Донскую область и в течение 5 лет собрал массу рисунков с древних деревянных донских церквей с планами и фасадами, а также с резьбы иконостасов и наружной обшивки стен. Сравнивая эти рисунки с прежде добытыми им в северных и восточных новгородских областях, он пришёл к выводу, что строителями этих церквей на Дону были новгородцы.

По мнению другого знатока донского казачества Василия Дмитриевича Сухорукова (1795–1841), новгородцы, несомненно, были в среде донских казаков. Новгородская вольница, издавна знакомая с Волгою, могла первая выделить из своей среды удальцов в волжское и донское молодечество; уничтожение же прежних вольностей в Новгороде, переселение новгородцев Иваном III в восточные города Московского княжества в 1478 году и окончательный разгром Новгорода Иваном Грозным в 1570 году ещё более способствовали переселению новгородцев на Дон[15].

Савельев также утверждал, что ещё до похода на Дон и Волгу киевского князя Святослава некоторые казачьи общины из Приазовья перешли на Днепр и были там известны под именем чёрных клобуков (чёрных шапок) или черкасов. Отсюда пошло название столицы донских казаков — Черкасск (станица Старочеркасская), впоследствии столицей стал Новочеркасск.

В 965 году Земля Касак (Косак) была завоёвана Киевом и в 988 году передана в управление одному из Рюриковичей, Мстиславу Владимировичу Храброму. После смерти отца он отсоединился от Киева и со своими коссаками и казарами занял Подонские и Донецкие степи до Чернигова. В кровавом бою — под Лиственом в 1024 году, Мстислав разбил войско Киево-новгородского князя Ярослава и стал государем державы, которая получила название по главному городу Тмутаракань.

Тмутаракань объединяла в своих границах все племена коссаков и простиралась от Кубани по всему Подонью вплоть до прихода в Черноморские степи племенного союза кипчаков или половцев.

С приходом монголов в 1237–1240-х годах казаки остались в границах Монгольской империи и получили прозвание Ордынские казаки. Они продолжали пользоваться некоторыми автономными правами: имели во главе своей церкви епископов и сохранили славянский язык и христианскую веру, оставаясь под властью монгольских ханов до 1480 года.

В 1380 году казаки городков Сиротина и Гребни приняли активное участие в Куликовской битве на стороне Московского князя Дмитрия Донского. Об этом, в частности, сообщает Евграф Савельев в своей книге «Древняя история казачества»: «Услышав, что московский великий князь Дмитрий Иванович собирает войска на решительную борьбу с татарами, донские казаки из городков Сиротина и Гребни поспешили к нему на помощь и поднесли накануне Куликовской битвы, бывшей 8 сентября 1380 года, икону-хоругвь Донской Богородицы и образ Богородицы Гребневской». При этом Савельев опирается на следующие источники: Историческое описание Московского Ставропигиального Донского монастыря. И. Е. Забелин. Изд. 2-е, 1893 г.; Летопись архимандрита Донского монастыря Антония, 1592 г., в предисловии к «Вкладной книге» монастыря[16].

После распада Золотой Орды казаки оказались в полной независимости как от Ногайской орды и Крымского ханства, так и от образовавшегося на Русской земле Московского государства. При этом они сохранили свою войсковую организацию.

В XVI–XVIII веках главная казачья масса выступает в качестве Донцов и Запорожцев, возвратившихся с Днепра на исконную Землю Касак в Приазовье под именем Черноморских казаков.

До 40-х годов XIX века русская историография не отрицала права казаков называться отдельным народом. Общая и официальная точка зрения по поводу казачьих родовых корней нашла своё отражение в учебниках «Всеобщей географии» русских учёных-географов профессора и ректора Императорского Санкт-Петербургского университета Зябловского Евдокима Филипповича (1764–1846) и историка, статистика и географа, действительного члена Российской академии, академика Петербургской Академии наук Константина Ивановича Арсеньева (1789–1865).

В этих книгах в отделе «Племена народов, обитающих в Российских владениях» указано, что к «славянскому племени» принадлежат: а) Русские, господствующий народ в империи; б) Казаки Донские, Черноморские, Уральские и Сибирские; в) Поляки, господствующий народ в царстве Польском и в губерниях, от Польши присоединённых»[17].

Из этого следует, что всем русским школьникам и студентам до середины XIX века предлагалось считать казаков отдельным народом, лишь только обитающим в Российских владениях. Подтверждение этому учёные находили в летописях и в выводах древних историков. Ведь многие из них знали и касаков, проживавших в конце IX века между Доном и Днепром (Ригельман), и пятигорских черкасов, называвшихся казаками и выведенных татарами Золотой орды с Кавказа на границы покоренной Руси (Болтин и Татищев), и казаков, чьё имя «древнее Батыева нашествия и принадлежало Торкам и Берендеям, которые обитали на берегах Днепра, ниже Киева; что касоги (Нестора) и касахи (Константина Багрянородного) участвовали в осуществлении этого имени» (Карамзин).

К слову сказать, во время Первой мировой войны 1914–1918 годов в Российской империи существовала организация под названием «Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам». Данная организация вела строгую отчётность, в том числе и при приёме раненых. Заводилась карточка «Уведомление о приёме раненого или больного, поступившего с театра военных действий» на каждого бойца. Состояла она из достаточно подробной анкеты, причём одним из пунктов в ней указывалась «Народность». Так вот, есть множество подтверждённых карточек, где у поступившего раненого прописывалось в этой графе, что он принадлежит к народности — казак.

В качестве одной из авторитетных концепций о происхождении казачества называется теория известного отечественного учёного, востоковеда, этнолога и историка Льва Николаевича Гумилёва (1912–1992), который считал казаков субэтносом великорусского этноса. Субэтнос Гумилёв определял в качестве «таксономической единицы внутри этноса как зримого целого, не нарушающего его единства»[18]. Иными словами — это общность, обладающая характеристиками народа, но при этом прочно связанная с основным этносом. В качестве значимого фактора в теории Гумилёва выступает тесная связь этноса и субэтноса с его родным ландшафтом, существенно влияющим на специфику, самобытность и способы хозяйственной культуры. Родовым ландшафтным лоном для казачества объективно считаются долины великих рек степной полосы Дона, Днепра, Волги, Яика, Терека, Кубани.

Основываясь на своих научных изысканиях, Гумилёв также утверждал, что предками казаков являются бродники. Изучая следы Хазарского каганата, он делает вывод, что остатки хазар, бежавших от иудейского владычества, смешались со славянским населением Белой Вежи (возникла на месте хазарской крепости Саркел. — С. М.), поселившимся в здешних местах после большой войны князя Святослава Игоревича 965 года. Именно этот образовавшийся народ и стал началом для бродников, которые не являлись кочевниками, но были близки к ним по духу.

Интересна и логика Гумилёва, который опровергает миф о казаках, как потомках беглых крестьян. На вопрос: «Как могли неорганизованные группы крестьян бежать на Северный Кавказ, обустраиваться здесь и даже оказывать умелое сопротивление окружавшим многочисленным врагам?» — он даёт следующий ответ: «…для того чтобы из земледельца-пахаря превратиться в воина и охотника, нужно время и выучка. Очевидно, на Дону имелись места, где пришелец мог спокойно привыкнуть к новым условиям и новому образу жизни. Это значит, что с XIII по XVI век там жили потомки бродников, воевавшие со степью и нуждавшиеся в пополнении. Поэтому они и принимали в свою среду единоверцев, обеспечивая им на первое время приют, выучку и безопасность от ногайских мурз и русских бояр»[19].

Впервые бродники упоминаются в Ипатьевской летописи под 1147 годом. В рассказе о борьбе новгород-северского князя Святослава Ольговича с черниговскими князьями Давыдовичами и великим князем киевским Изяславом Мстиславичем