Оглавление

1. Сказаниада
2. Пролог
3. Однажды в Вероне
4. Эпиграф
   1. Часть первая
   2. Глава 1 Красная Шапочка
   3. Глава 2 Сын мельника
   4. Глава 3 Заморский принц
5. Эпиграф
   1. Часть вторая
   2. Егорий Храбрый
   3. Глава 1 Георгий и Елена
   4. Глава 2 Соловей-разбойник
   5. Глава 3 Сказка, потерянный рай и комары
   6. Глава 4 Как Егорий стал Храбрым
   7. Глава 5 Рэкет, оранжевая стрела и Красная Шапочка
   8. Глава 6 От обмана до бабы Яги
6. Эпиграф
   1. Часть третья
   2. Вопросы и ответы
   3. Глава 1 Разбитое корыто, оруженосец и боги
   4. Глава 2 Как Ульяна стала Ульяном
   5. Глава 3 Трое витязей не считая оруженосца
   6. Глава 4 Двоянский конь
   7. Глава 5 Что сказали боги
   8. Глава 6 Цвет настроения серый
   9. Глава 7 Данила и боги
7. Эпиграф
   1. Часть четвертая
   2. Боги и не боги
   3. Глава 1 Встречи на Олином пике
   4. Глава 2 Георгий и боги
   5. Глава 3 Три претендента на одну Елену
   6. Глава 4 Гомельский крысолов
   7. Глава 5 От плена до Кощея
   8. Глава заключительная
   9. Георгий и все-все-все

Пролог

Однажды в Вероне

— Буон джорно, синьор Валентино. — Георгий положил на прилавок сердечко из картона.

Словарный запас иссяк. Продавец, лысоватый низенький итальянец, это знал и ответил по-русски:

— Добрый день, синьор, рад, что воспользовались новым купоном. Чем могу служить?

— Нужно еще одно произведение для конкурса. Роман.

— Надеетесь выиграть?

Георгий улыбнулся. Они друг друга поняли. Для вампира, который питается надеждами, выгода небольшая, но в обмен просят не всемогущество, а всего лишь роман.

Да, синьор Валентино — вампир. На самом деле вампиры — вовсе не кровососы из страшных сказок.

— У вас есть выражение «энергетический вампир», это ближе, но тоже не то, — объяснял он при знакомстве. — Мы, вампиры, не люди и ничто из того, что человек способен представить. В человеческих языках нет нужного слова. С вашей точки зрения мне подойдет определение «сущность вне времени и пространства, чья пища находится в мире, на который эта сущность умеет воздействовать в определенных пределах». Я исполняю желания, но питаюсь надеждами, что связаны с этими желаниями. Если попросите миллион долларов в надежде жить после этого долго и счастливо, вы получите свой миллион, но проживете несчастливо и недолго.

Вспомнился анекдот, как за душу, которую надо отдать после смерти, мужик требовал у дьявола вечную жизнь. Георгий рискнул:

— А если попрошу бессмертие? Это возможно?

— Почему нет? Но вы учли, с какой надеждой связано это желание? Подумали, где и кем в этом случае проведете вечность, когда я заберу оплату?

Воображение нарисовало вечного узника, замурованного, как мумия в пирамиде. Затем — олигарха, чьи деньги веками множатся в банке, а сам он лежит в гробу закопанным на километр. Еще — любимца и любителя женщин, у которого при касании прекрасного пола случаются импотенция и понос. Как обойти нежелательное? Потребовать вечность в раю? Но Георгий не представлял райских кущ, разве только в виде болтания ножками сидя на облаках, и здесь его подставить еще проще. А вопрос «кем» просто размазал по стенке. Кем его могут сделать? Вечно шпыняемым бесом, обязанным являться по чужому желанию? Камнем? Элементарной частицей?

Если Георгий попросит, чтобы сделали Богом — не сойдет ли с ума от одиночества и безысходности? Утешат ли его послушные людишки, которых создаст? Не взбесят ли непослушные, если дать им свободу?

А если забыть о себе и сделать что-то для человечества? Чтобы все были счастливы. Чтобы не было войн. Чтобы люди не болели. Чтобы не было бедных. Чтобы разделенные встретились, а поссорившиеся помирились.

Надежда при этом будет самой благой, а она, надо помнить, не оправдается в любом случае. Это плата за исполнение желания. Подвох заключался в самом условии. Чего ни пожелай, эффект получится обратный.

Синьор Валентино почувствовал смятение Георгия.

— Вы же писатель, как о себе думаете, — сказал он. — Разделите понятия желания, надежды и цели. Представьте ситуацию, в которой исполнение желания при крушении надежд приведет к цели. В случае правильной формулировки все остаются довольны.

Георгий моргнул несколько раз, почесал выбритую щеку и все равно спросил:

— Это как?

— Очень многие, как, например, местные подростки, которых ныне приписывают к семействам Монтекки и Капулетти, так и не поняли. А некий Хью Хеффнер, пожелавший, чтобы его постоянно окружали самые красивые девушки мира, имел целью долгую жизнь, но надеялся, что его будут любить не за деньги. Желание сбылось, и цель достигнута — хотя надежда не оправдалась. Но цель-то, повторяю, достигнута! Думайте, синьор. И думайте в первую очередь о себе. Чем больше желание решать за всех, тем больше шансов повторить судьбу зелотов, якобинцев, большевиков… Вам трудно поверить, но даже национал-социалисты хотели счастья для всех, просто под всеми подразумевали избранных. Когда кто-то насаждает счастье как сам его понимает, ничего дельного не выходит. О благе человечества мечтали не только бесправные, но и власти предержащие, среди моих клиентов отметились римский диктатор, французский император, русский царь, советский генсек, американский президент… Их желания были благородны, надежды наивны, но честолюбивых личных целей все они достигли. Главное — не врать самому себе. Четко разделите желание, надежду и цель, и все получится. Что вы хотите лично для себя?

Георгий нервно постучал пальцами по прилавку. Пятый десяток на носу, внешность и возможности никогда в лучшую сторону не отличались, потому главная цель — обрести истинную любовь, взаимную и нерушимую, чтобы жить как в сказке. Эта цель кажется все более призрачной, но терять надежду он не имел права. Отставим пока в сторону.

Менее приоритетная цель — стать хорошим писателем.

— Вот вы, синьор, пишете романы, — как типичный итальянец, синьор Валентино помогал себе в разговоре руками, которые сейчас изобразили нечто огромное и чудесное, — хотите, чтобы они оказались лучше остальной литературы, вместе взятой, и надеетесь, что это сделает знаменитым…

Он прав, Георгий намерен стать узнаваемым писателем, для этого нужны качественные серьезные произведения — такие, чтобы заставляли задуматься, подталкивали к добру и после прочтения не оставляли изжоги. Надежда при этой цели — чтобы на улицах узнавали, деньги рекой текли, и, пока не встретил ту самую сказочную любовь, женщины штабелями в постель укладывались. Что он потеряет, если попросит готовое произведение, которое поведет к большой цели, но не оправдает глупых надежд? Хороший вопрос. Надо сосредоточиться. Итак, еще раз: разделяем цели и надежды, и получается, что итогом станет успех у читателя при отсутствии шумихи вокруг Георгия лично — произведение скажет само за себя. А другой его цели — найти такую любовь, чтобы жизнь превратилась в сказку — известность лишь помешает. Счастье сторонится толпы.

В эти дни крупное издательство проводило очередной литературный конкурс, а идей, чтобы участвовать, у Георгия не было. Допустим, отправит он на конкурс доставшийся по оказии хороший роман… По условиям договора с вампиром тайно лелеемые надежды на победу рухнут… Но въедливый читатель посмотрит на текст, а не на результаты голосования и субъективное мнение жюри. Он поймет «ху из ху», и цель приблизится. А если среди читателей найдется та единственная…

Брысь из головы лишняя надежда. Итак: желание — конкурентоспособный роман, надежда — выиграть конкурс, а цель — заявить о себе как об авторе, который что-то может.

Георгий перевел дух и кивнул:

— Устраивает.

Рукопожатие скрепило заключенную сделку.

Когда мужчина в расцвете сил живет один, он либо пьет, либо гуляет, либо, если работа нравится, работает. Георгию его работа нравилась: никакой привязки к месту, живи, где хочешь, только статьи вовремя отсылай. Подработка копирайтером и разовыми консультациями также кое-что приносила, а свобода позволяла сосредоточиться на романах, что однажды потрясут мир. В последнем он, как любой автор хотя бы двух связных строчек, ничуть не сомневался. Заработка хватало, чтобы колесить по странам и континентам и заниматься главным — писать, писать, писать…

Минусы такого существования — небезопасность, одиночество и жизнь на грани нищеты, если оказался в странах «золотого миллиарда». Сюда Георгия и занесло. Второй месяц он снимал угол в деревеньке вблизи Вероны, выбираться откуда было затруднительно. Селяне не знали русского и нарочно не понимали английский («Бе, э ун каццо американо»). Он общался с ними жестами. Невероятные патриоты и хорошие люди, местные жители, когда узнавали, что Георгий никаким боком не каццо американо (один из жестов показал, что без запикивания это словосочетание не переводится), подвозили его в город бесплатно, всегда чем-то угощали. И однажды…

В тот день Георгий отправился просто «на люди» — прочистить мозги, полюбоваться на сутолоку, поймать новые идеи и типажи. Верона — шумная, суетливая, полная туристов и эмигрантов — почти не отличалась от прочих итальянских городов. Старинные башни, амфитеатр, базилика… Остальное можно свести к одному: Джульетта. Ну, и Ромео, как бесплатное приложение. Впрочем, не такое уж бесплатное, на этих двух именах половина города кормилась.

Рядом с заброшенной сувенирной лавкой ругалась парочка. Сначала они ломились в закрытую дверь, что-то кричали, потом едва не побили друг друга. Итальянка напоминала кинодиву, кавалер — брутального мачо из мелодрам. Когда ярость сменилась безнадежностью, они скорбно обнялись и побрели вдоль улицы. Георгий проходил мимо, и мачо протянул ему алое сердечко из картона.

— Квелло негоцио, — черная щетина подбородка качнулась в сторону запертой лавки, — прови, буона фортуна.

Мачо почти насильно всучил ему картонку и подтолкнул к двери. Та внезапно открылась.

— Буон джорно, ми кьямо Санто Валентино. — Улыбчивый низенький продавец потянулся к сердечку. — Дамми иль купоне.

Дверь мгновенно захлопнулась за Георгием, отрезав завопившую от радости и снова взвывшую парочку.

— Простите, не понимаю.

— Меня зовут Санто Валентино. — Итальянец оказался полиглотом. — Можно просто синьор Валентино. Я вампир.

Сначала Георгию не верилось в реальность происходящего, он пытался сбежать от психа, но слово за слово — и вышеприведенный разговор привел к исполнению желания. Надежда на победу в том конкурсе, естественно, не оправдалась, но цель приблизилась. Рассказ понравился многим. И вот Георгий пришел вторично, теперь за романом.

Сначала требовалось выяснить кое-что.

— Почему я? Как выбираете, кому дать право на чудо?

— А вы как выбираете героев для сюжета?

Георгий пожал плечами:

— По необходимости. Беру тех, кто лучше донесет идею. Не вижу связи с вашим выбором.

— Потому что неверно ответили на вопрос. Вы останавливаетесь на персонаже, который интересен читателю и который кажется вам многообещающим. Я поступаю так же. Но давайте вернемся к цели визита. О чем должен быть роман?

— В условиях конкурса указано, что подойдут любые произведения, основанные на сказках, легендах и мифах народов мира. — В мозгу зудело: «Скажи про сверхцель — про любовь и чтобы потом жить как в сказке! Второго шанса не будет!» Георгий отвел глаза. — Желательно — про любовь.

— Позвольте уточнить: любовь к чему? В наличии имеются прекрасные варианты: к приключениям, к спиртному, к азартным играм, к деньгам… — Синьор Валентино оборвал сам себя. — Что-то не то говорю. Любовь. Ну конечно же. — Он ударил себя по лбу. — Я понял направление, сейчас подберу что-нибудь.

Он то ли хлопнул в ладоши, то ли потер их в задумчивости перед трудной задачей, но кроме этого сделать ничего не успел — в лавку влетела запыхавшаяся молодая дама.

Георгий обомлел. Сколько лет посетительнице, во что одета, какого цвета волосы и прочее — все растворилось во взгляде невероятных глаз: глубоких, безмерно голубых, полных тоски и страсти. Больше он не видел ничего. Его смыло, закрутило и теперь утягивало куда-то — то ли в рай, то ли в ад, то ли в новую жизнь. Перед ним стояла Она — та самая, из грез и снов, которую ждал всю жизнь, изредка соскальзывая с главного направления в тупички, но всегда возвращаясь.

На прилавок упало такое же сердечко.

— Рад, что воспользовались новым купоном. — Синьор Валентино разгладил картонку и спрятал под прилавок. — Честно говоря, не думал, что увижу вас снова, но все же отправил. Что желаете на этот раз?

— Не знаю как выразиться точнее. Попробую. — Женский взор, в котором тонул Георгий, погас и опустился. — Я приехала к Бруно, потому что казалось, будто итальянцы — другие. Дома, когда слушала Челентано, кожа покрывалась мурашками, я закрывала глаза и представляла… неважно, что я представляла. Теперь я выучила язык и узнала правду. «Только я. Только ты. И футбол по телевизору» — представляете, это из пробиравшей до дрожи романтичнейшей песни «Соли», что значит «Одни». Когда загадывала желание, я хотела другой жизни, но не думала, что будет так. Не снимать обувь ни дома, ни в гостях, пить вино вместо компота и чая, борщ есть с пармезаном, а затычку в раковине считать главным кухонным атрибутом… и не удивляться откровенному разглядыванию… целоваться со всеми приходящими-уходящими до потери пульса, спать исключительно в кромешной тьме, не мыслить ванной без окна, забыть о сливочном масле и пододеяльниках, а наворачивая ягненка, кролика или, прости господи, кастрато, считать себя вегетарианцем… Еще — разгибать пальцы при счете, сначала завтракать, а затем умываться, воду пить не из крана, а исключительно из бутылки, кипятить ее в микроволновке, считать, что чистые волосы — это уже прическа, после еды не говорить «спасибо», прилюдно сморкаться, а цветы получать только на собственные похороны… Список бесконечен. Не об этом я мечтала, когда бросала работу, друзей и переезжала в чужую страну. Я думала, что здесь, в новых условиях, чувства расцветут, а они завяли и умерли. Если сравнить случившееся с телепродукцией, то мечтала я попасть в сюжет «Золушки», а вместо этого меня окунули в «Новости спорта» и «Телемагазин на диване». Понимаете, я хочу волшебной любви, жизни как в сказке… то есть, чтобы я и тот, кого я выбрала, своей любовью превратили жизнь в сказку.

Синьор Валентино поднял указательный палец вверх:

— Давайте вспомним условия прежней сделки. Вашей целью было найти свою половинку, при этом вы желали, чтобы все стало по-другому, и надеялись, что «по-другому» — лучше, чем было. Желание исполнено в точности, оговоренная плата получена, и просто не представляете, насколько близко вы подошли к главной цели.

Только сейчас до Георгия дошло: он понимал разговор, а это значит, что говорили по-русски. Автоматически вылетело:

— Здравствуйте.

Его присутствие заметили. Глаза, что ввергли в ступор, оглядели ничем не выделявшиеся рост Георгия, одежду, внешность… и застыли, когда взгляды встретились.

Два человека поняли, что нашли друг друга — словно соединились две половинки единого целого. В лавке вспыхнула и перегорела лампочка.

— Но-но, потише, господа, не надо столько эмоций. — Синьор Валентино восстановил освещение хлопком в ладоши. — Ваши новые желания исполнены, и вы оба пришли к главной цели жизни, пусть даже не догадываетесь об этом. А цену вы знаете.

Он еще раз хлопнул в ладоши, и лавку заволокло туманом.

Вокруг равнодушно сновали люди, глазели по сторонам туристы, тянули прохожих за руки смугло- и темнокожие зазывалы. Георгий и женщина, которую он искал всю жизнь, пришли в себя уже на улице. Ничего не изменилось. А для них изменилось все. Он понял, что с этой минуты плевать ему на конкурсы и на все романы вместе взятые. Жизнь потеряла смысл без нее — стоявшей перед ним, которую только что обрел. Ему хотелось быть с ней отныне и навсегда. После разочарований, ошибок и боли потерь в нем проснулась надежда на счастье…

Будто кувалда в висок прилетела. Надежда на счастье? Н а д е ж д а?!

Он бросился обратно:

— Синьор Валентино!

Удары в дверь ни к чему не привели. Магазинчик Санто Валентино выглядел так, словно не открывался лет пятьдесят: пыль, грязь, исписанные из баллончиков витрины, а внутри — тьма. Таким же заброшенным он выглядел перед парой, которую не пустили.

Рядом с Георгием стояла та, о которой мечтал, по ее щекам текли слезы. Она тоже все поняла.

Эпиграф

Часть первая

Красная Шапочка, сын мельника и заморский принц

Глава 1 Красная Шапочка

Ее звали Улькой, но все говорили просто: Красная Шапочка. Думали, она умом двинулась. Пусть что угодно думают, но голову Красная Шапочка покрывала совсем по другой причине. Сын лавочника помнил ее длинноволосой красавицей, и попасться ему на глаза с куцыми облезлыми клочками… проще утопиться. А все папа. Но папу винить нельзя, у него так жизнь сложилась.

— Вырастешь — поймешь, — говорил он каждый раз, когда напивался.

Папа был строгим и вспыльчивым. Он никогда не играл с Красной Шапочкой, не возился, как другие папы с другими детьми. Он только воспитывал.

— Улька! А ну поди сюда, сейчас кое-кто ремня кое за что схлопочет…

Ремнем воспитание и ограничивалось, потому что воспитывать примером папа не мог. Пример он подавал исключительно отрицательный, а правильные слова, если они не сходились с подаваемым примером, Красная Шапочка всерьез не воспринимала. Так получилось, что она даже называла папу на вы:

— Папа, вы зачем с лучиной в сарай поперлись, там же сено…

Пожар она в тот день потушила, а шикарные волосы, свою гордость, спалила почти до корней. С тех пор и получила прозвище — от тех, кто не знал, что скрывала бархатная шапочка.

Папа часто бил маму ни за что, хотя ему так не казалось. Он причину видел, а Красная Шапочка и мама не видели. Это стало уроком на всю жизнь: мужчины видят глубже и дальше, потому что сильнее. Верность этого умозаключения подтверждал каждый прожитый день. Но иногда Красная Шапочка полностью поддерживала папу, особенно в моменты, когда денег не оставалось даже на стаканчик горькой. Папа словно с ума сходил, и оставалось только прятаться где-нибудь в лесу и надеяться на лучшее. Лучше бы нашлись деньги, ведь пьяный папа — почти святой. Ну, когда уже лыка не вяжет. В такие минуты в нем просыпались лучшие стороны, он всех любил и хотел облагодетельствовать. Не успевал. Он засыпал, а утром все начиналось заново.

Папе не давало покоя прошлое бабушки. Бабушке, в отличие от мамы, замужество принесло богатство и титул, а также шутливое прозвище владычицы морской — оно пошло от острого на язык дедушки. Все же бабушка была замужем за адмиралом. Прошли годы, и сейчас ничто не напоминало о блестящем прошлом. Когда дедушка помер, богатство быстро рассосалось, и остались только покосившийся домик, разбитое корыто да слухи один другого неправдоподобнее. Вплоть до того, будто бы дед-адмирал умел с рыбами разговаривать, а те его желания исполняли.

Страшно хотелось есть. Обидно, еда — вот она, с собой, только руку протяни. Мама послала Красную Шапочку к бабушке с пирожками — скорее всего, чтобы уберечь дочку от папы, который раздобыл где-то бутыль самогона и рассчитывал на приятный вечер. Приятный¸ увы, не для всех. Поручение стало спасением, Красная Шапочка даже ужина не дождалась — схватила приготовленную корзинку и была такова.

Красной Шапочке строго-настрого запретили есть пирожки:

— Это для бабушки, у нее зубки слабые, поэтому пирожки для нее делаем особые — мягкие, рассыпчатые, чтобы на языке таяли. А тебя бабушка обязательно чем-нибудь угостит.

Это сказала мама, а сюсюканье, как с маленькой, понадобилось, что бы смягчить слова папы:

— Тронешь — убью.

Бабушка, конечно, чем-нибудь угостит, но сначала это что-то придется приготовить: замесить тесто, приготовить начинку, растопить печь… Даже травяного настоя заварить — это сколько же времени понадобится, пока вода закипит? В фантазиях иногда представлялось, как чайник моментально становится горячим… и сам гасит под собой огонь! И дрова чтобы сразу давали тепло, а не через нестерпимо долгое время, за которое голодный человек помрет от ожидания.

Размечталась. Только в сказках все делается «по щучьему велению, по моему хотению», а в настоящей жизни для результата нужно потрудиться.

Кроме труда в мире существовали чувства. Так вот же оно — спасение! Что есть главное оружие женщины, пусть даже начинающей, если не чувства? Красная Шапочка любила бабушку, а бабушка, конечно же, любила ее. Что сделает бабушка, когда к ней заявится голодная внучка с пирожками? К гадалке не ходи: пока готовится ужин, она угостит принесенным в подарок пирожком! Зачем же ждать? И вообще: одним пирожком больше, одним меньше…

Мягкое тесто действительно таяло на языке, а начинка — нежная, с очаровательной горчинкой — обволакивала и исчезала в горле как по волшебству. Рука вновь потянулась в корзинку.

В конце концов, бабушке не пирожки важны, ей нужно внимание. Заглянула внучка хотя бы на минутку — вот бабушке и радость, а с пирожками или без — это без разницы. Лучше Красная Шапочка поможет бабушке ужин на двоих приготовить. И помощь будет, и ужин. Чудесный план.

План. Это Папино слово. У него полно всяких планов, и ни один не доведен до конца. Наверное, вместо «плана» лучше сказать «мечта». Мечты Красной Шапочки почти не сбывались, и все же это происходило чаще, чем осуществлялись папины планы.

Постепенно на дне корзинки остался один пирожок. Грустный вздох никак не повлиял на знакомство последнего из пирожков и желудка.

Любопытно, из чего же сделана начинка. Из мяса? Тогда вопрос: откуда в доме мясо? Курицу последний раз ели год назад, а зайца — в позапрошлом, и лишь потому, что бедная животинка от папы убежать не смогла, настолько старой оказалась.

Похоже, что пирожки не с мясом, вкус явно не тот. С грибами или с рыбой? Не понять. Ну, мама и учудила. Или сегодня папа пек? Редко-редко, но бывало, что на него накатывало вдохновение, и в такие счастливые для семьи минуты он то крышу чинил, чтобы на голову за обедом лить перестало, то, вот, пироги собственноручно пек на радость ближним. Когда папа за что-то брался, он все делал основательно, на совесть.

В том числе и пил. Правда, «на совесть» в этом случае не подходило, пьяный папа и совесть между собой не стыковались. Но «основательно» — это да, не поспорить. Наверное, мама в свое время выбрала папу именно за это — за основательность. Или маму никто не спрашивал. Замуж ее отдали в пятнадцать лет. Кстати, Красной Шапочке сейчас уже больше. И если бы не обожженные волосы…

Тренькали и заливались присвистывающими руладами невидимые птички, в высоте шумели деревья, ярко светило солнце, отчего на душе все распускалось и благоухало. Красная Шапочка любила лес. Бабушка жила между морем и опушкой, там же проходила дорога из заграницы в столицу, и по ней кого только не носило. Папа считал, что домик расположен очень удачно: сразу и лес, и море, и деньги мимо ходят в неисчислимом количестве. Можно открыть трактир или гостиный двор. Идей, как заработать много и сразу, у папы всегда было много, а на достатке семьи это сказывалось почему-то в худшую сторону. Сын мельника, оставшийся без мельницы — незавидная судьба. Хорошо, что дядя Гаврила нанимал папу для перевозок.

— Что рассыпалось — обратно в мешок с телеги не соскребай, лучше Ладе своей отдай, она какой-нибудь колобок дочке слепит, — говорил дядя Гаврила.

Сказано — сделано. Оттого у папы каждый раз все сыпалось и сыпалось из каждого мешка. Мука в доме не переводилась, и кроме колобков хватало даже на такие вот пирожки для бабушки.

— Привет, Красная Шапочка, — раздалось над ухом.

Она вздрогнула и оглянулась.

Нехорошо так незаметно подкрадываться к людям, когда они кушают или задумались. Тем более нельзя, когда то и другое вместе.

Перед ней стоял серый волк.

— Я несу бабушке пирожки. — Она поглядела в пустую корзинку и еще раз вздохнула. — Несла. Но лучший мой подарочек — это я. Бабушка все равно будет рада. Серый, отвези меня к ней, пожалуйста! Ну пжа-а-ааалста!

Красная Шапочка округлила просящие глазки и пару раз быстро моргнула. Волк — зверь мужского пола, ему не устоять перед что-то замыслившей женщиной, пусть даже несовершеннолетней.

А точно ли мужского? Она присмотрелась к встреченной посреди леса зверюге.

Волк выглядел странно. И это мягко сказано. Уши у него были… не передать словами. Огромные, каждое в размер головы. В детстве мама сшила мягкую игрушку с такими ушами, но глаза у той зверушки были другие. Добрые-предобрые. А у волка…

— Почему у тебя такие большие уши? — Красная Шапочка медленно отступила назад.

— Чтобы лучше слышать тебя.

Все верно, волк прав. А большие глаза — чтобы лучше видеть. А большие зубы…

Про них Красная Шапочка додумать не успела — чудовищного размера челюсти раскрылись, и жаркая пасть всосала в себя целиком, вместе с шапочкой и лаптями. Как надеваемый через голову длинный свитер, ее окутала непроглядная тьма и стала заталкивать во что-то жуткое и противное. Мир — яркий и радостный, с птичками и солнышком — остался далеко за острыми клыками, словно кто-то захлопнул ставни единственного окна.

Красную Шапочку съели?!

Это была последняя мысль. После нее — только ощущения, будто бы что-то хватало, тащило и перекручивало, растворяя в бесконечном ужасе.

Глава 2 Сын мельника

По лицу хлестали ветви, слепили пробившиеся сквозь кроны прямые лучи. Лес будто ополчился против Данилы. То огромное дерево поперек просеки не пойми откуда свалится и путь перегородит, то, как здесь, листва так мощно разрослась, что чуть не скидывала всадника с лошади.

Данила не обращал внимания. Грудь пучило предвкушением, мечты перестали быть чем-то призрачным и далеким, они превратились в планы и обзавелись сроками. Один взгляд на солнце, и на душе разлилась патока: к этому времени все должно быть кончено. Лучше бы подождать еще, но он не мог ждать и лишь сильнее пришпоривал коня.

Сколько бы старуха не отнекивалась, но не может быть, чтобы не припрятала чего-нибудь на черный день. У нее столько было — нормальному человеку за тысячу жизней не потратить, а имеющему воображение — за десяток.

На воображение Данила не жаловался.

— Ведь все с собой в могилу утащит, старая карга, — не раз жаловался он жене. — Лучше бы о детях подумала.

Когда умер отец Данилы, старшему сыну — Гавриле — он завещал мельницу, младшему — Ваньке — оставил свои лучшие сапоги да жутко породистого кота. Узнав цену будущих котят, на кота возложили невероятные надежды. Увы, тот только жрал да спал, причем жрал больше хозяев и только особенные продукты, за которыми для него в город ездили. Все надежды рухнули, как говорится, этому же коту под хвост: хозяин своенравной кошечки такой же породы послал Ваньку проверить у лекаря, почему от его производителя котята не родятся. «Цвай яйцен клац клац», — мудрено объяснил заезжий лекарь. Хорошо, что затем жестами показал, чтобы все поняли. В общем, со временем так и помер котик, не оставив потомства, и только проданные сапоги принесли кое-что младшему из братьев. Ванька, и без того умом не блиставший (о чем говорит, к примеру, история с котом) с тех пор совсем спятил, стал на людей кидаться и, в конце концов, попал в богоугодное заведение, где и ныне обитал за крепким забором под именем Иван-дурак.

Средним был Данила. Ему в наследство достался осел. Намекал, что ли, батяня на что-то? Неужели рукастому мужику, что умел из одного пня две табуретки выточить, нельзя было что-то большее дать? Оттого и запил Данила.

Женитьба на юной красавице Ладе, дочке покойного адмирала, поправило дела. В придачу к имевшемуся ослу приобрели еще пару, затем коня… Работой обеспечивал старший брат. Данила взял у него подряд на доставку. От заказчиков возил зерно, обратно — готовую муку. Выпивать, однако, не перестал. Сначала продали одного осла. Затем другого. Третьего. На очереди — конь.

Каурый старенький Дормидонт — последнее, что осталось, и требовалось принять срочные меры. План созрел в голове давно, оставалось лишь выбрать из нескольких возможностей да решиться.

Дочке скажет, что услышал про болезнь бабушки, спешил, но, к сожалению, не успел. Лада, конечно, все поймет, она прекрасно разбирается и в пирожках, и в смертях, и в причинах, и в следствиях. И что же? Куда ей деваться? Примет как должное. А время все расставит по местам и докажет, кто был прав.

Резко натянутые поводья заставили Дормидонта встать на дыбы и едва не опрокинули. На полянке над бездыханным девичьим телом навис незнакомец в доспехах. Коня поблизости не видать, значит, это не драконов гридень, те пешком не ходят. Кстати, и в одиночку они стараются не передвигаться — люди власть уважают, но слуг этой власти почему-то на дух не переносят, оттого время от времени и пропадают посланцы дракона бесследно.

Тогда кто же это? Странствующий витязь, что дал обет помощи страждущим? Тоже должен быть конным. И поведение не соответствует: обязан бы помогать, а не наоборот. Скорее всего — тать лесной. Хорошо, что один, иначе Даниле несдобровать.

Сердце сдавило и едва не остановилось: девочка была в красной шапочке.

Тать еще только оборачивался, когда Данила выхватил из-за голенища нож и прыгнул.

Незнакомец не ожидал нападения. Он вообще не обращал внимания на подъезжавшего всадника — весь сосредоточился на распластанной жертве. Меч оставался в ножнах, щит валялся в траве, на поворачивавшемся безбородом лице застыли вопрос и удивление.

До цели оставалось где-то с локоть, когда противник среагировал на опасность. Он провернулся, откинулся спиной на траву, поднятая нога попала летевшему сверху Даниле в живот и перекинула по воздуху, отправив в полет к ближайшему дубу. Встреча головы и ствола ознаменовалась искрами в глазах и полной свободой сознания.

Когда хоровод цветных точек сошелся в одну, в ней оказалось направленное в лицо острие меча.

Данила вспылил:

— Ты что с девкой сотворил, нелюдь?!

Говорить таким тоном, лежа безоружным перед противником, было опасно, но как еще говорить с убийвцем-насильником?!

— Ничего не творил. Шел по лесу, гляжу — валяется. Именно в таком виде. Нагнулся посмотреть, чем ей помочь, а тут ты с коня прыгаешь. За разбойника меня принял?

Данила пошарил рукой в траве. Ни камня, ни палки. Незнакомец заметил, и резкий холод клинка уперся Даниле в горло:

— Не дури, говорю же — я ни при чем. Успокоился? Меня Егорием кличут, суженую свою ищу. А ты кто?

— Данила-мастер из Вторых Погорелок. По делам к морю еду.

Острие отодвинулось от шеи.

— Ты меня не убьешь? — спросил Данила.

— А есть за что?

Данила поднялся, в глаза бросилась корзинка.

Пустая. Подарок теще не дошел до назначения.

— Прости, тороплюсь. — Взгляд коснулся лежавшего на земле тела. Безжизненное лицо дочки застыло в страшной гримасе, из оскалившегося рта текла серая пена. — Ты тут как-нибудь сам, ага?

Уже не помочь. Бедная глупая Улька. Как была непослушной дурой, так и померла. Точнее, от того и померла. Потому что старших не слушала. Дети, ну хоть иногда слушайте родителей, они же на вашей стороне и плохого не посоветуют.

Данила вскочил на коня, круто развернул его и помчал в обратную сторону. Егорий — мужик хороший, он всего лишь хотел помочь Ульке. Данила вспомнил разговоры про отважного витязя, что помогал слабым и всегда держал слово. Его прозвали Егорием Храбрым, а встречу с ним считали хорошей приметой. Егорий Ульку и похоронит. А Даниле теперь нужно бежать.

Есть другой выход. Убить Егория и все свалить на него.

Отличный план. Но невыполнимый, как все до единого планы Данилы. С Егорием в прямой схватке не справиться, Данила проиграл, даже когда со спины прыгнул. И что такое нож против меча и доспехов?

Остается одно — бежать.

Встает вопрос: куда? От того, кто родственницу пытался на тот свет отправить и собственными руками дочь погубил, даже братья отвернутся. Наняться батраком? Гребцом на корабль? Лучше уж к Будимирычу податься, там и слава, и окружающие глядят со страхом и уважением, и мошну можно за день набить так, что другому за год не нагорбатить.

Жаль, у Будимирыча сейчас неприятности, опять прижали его шайку-лейку, слухи про облавы даже сюда доходят.

А если придумать неизвестного убивца-насильника и свалить на него? Мало ли, кто по лесам шастает. Целую историю сочинить можно: застиг, мол, супостата на месте преступления, бился насмерть, но не одолел и едва ноги унес. А дочку не уберег…

А если дойдет до разбирательства? Труп покажет, что скончалась Улька не от ножа или побоев, а пирожки пек Данила. Выходит, лучше молчать, нет трупа — нет проблемы. Кстати, можно заявить, что вообще неизвестно, куда она подевалась. Сбежала из дома. Даже поискать можно для виду.

Все бы хорошо, но Егорий жив и здоров, и если некстати объявится… Слово Данилы против слова Егория — кому поверят? Егорий — личность известная, от него грязь как от масляной сковородки отваливается, и чтобы запачкать, нужно потрудиться. То есть дело это не то, чтобы невозможное, но требуются время и желание, а там, где человек не справится, помогут боги. Из двух необходимых частей — желания и времени — первое у Данилы превосходило все мыслимые границы, но второе своим отсутствием напрочь перечеркивало первое.

И Ладу не проведешь, она сразу раскусит, кто виноват. Сердцем почует.

Те же ветки хлестали теперь с другой стороны, солнце било в спину и Данила несся вперед… точнее, назад, по черноте собственной тени