Екатерина Полухина

Боги Олимпа

Любовный роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Екатерина Полухина, 2018

Несмотря на обложку, эта книга не о пресловутых богах, живших тысячи лет назад на земле. Это курортный роман между молодыми людьми, который перерастает в настоящее, красивое чувство — любовь. Но это они понимают не сразу. Им приходится пройти через испытания и перипетии жизни, чтобы понять, что это не просто симпатия или влюблённость.

18+

ISBN 978-5-4493-8645-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Боги Олимпа

Ну, наконец-то все позади: Москва, работа, подруги, Макс. Море! Она так давно мечтала об этом, чтобы море и она, и больше никого знакомых рядом.

После смерти родителей, ей приходилось все время слышать только сочувствие, от знакомых, подруг, да и просто от всех людей, которые встречались на жизненном пути. Даже Макс, говоря о своей любви, говорил это так, как бы сочувствуя ей.

Нет, хватит, хватит. Она устала от всего этого. Боль в душе нельзя было заглушить сочувствием этих всех людей. Наоборот, они рвали ей сердце и каждое сочувствие, возвращало ее снова в то время, назад на два года.

Родители так любили друг — друга, что не могли жить, не чувствуя один другого рядом. Работа, дом, отдых — все вместе. Они не надоели друг — другу, долгих тридцать лет совместной жизни. Вели себя так, словно только что встретились. Только что полюбили друг — друга. Все вместе: и горе, и радость.

Два года назад родители погибли в автокатастрофе, когда они ехали из Пярну. Маленький прибалтийский городок, такой чистенький, ухоженный. Они так любили там отдыхать, когда уже Кэт выросла, она же любила отдыхать на Чёрном море с самого детства и в отличие от них никогда не изменяла своим правилам.

Этот город был городом их молодости, когда еще после вузов, распределением, разбрасывали молодых специалистов, в разные уголки СССР. Она, из центрального Черноземья, а он, из-под Омска, встретились в этом крошечном городке и полюбили. Друг друга и Пярну. Потом они переехали в Москву, их пригласили в НИИ, но этот малюсенький городишко, остался их любимым городом; с его тихими улочками, с буйством цветов в палисадниках, с его неимоверной чистотой. Он их познакомил, он их и забрал на небо, так и не разлучив.

После того, что случилось с родителями Кэт, так называли все ее друзья и подруги, может это дань приходящей моде, а может за то, что чем-то была похожа на англичанку: длинноногая, стройная. Овальное, чуть удлиненное лицо, огромные зеленые глаза, нос прямой, рот большой, с ярко очерченными, чувственными губами. Длиннющие, пушистые ресницы, брови в разлет, уходили к самым вискам. А уж о волосах отдельно: длинные, распущенные волосы, облаком окутывали ее фигуру. Даже не пользуясь новомодными шампунями, они вызывали зависть всех женщин, хоть когда завязывала шикарный, конский хвост, хоть когда, вымыв голову, оставляла волосы в беспорядке, не заботясь о том, как они лежат. Они были, словно облако, освещенное заходящим солнцем. Медные, блестящие и тяжелые. Сколько раз подружки соблазняли ее: да сдай ты их на шиньон, пусть еще кто ни будь, почувствует радость от такой шевелюры. Или ты жмот, и единоличница, и не хочешь делиться? Ведь волосы не ноги, отрастут. А сами завидовали ей и хотели, чтоб она избавилась, хоть на время от этой своей красоты, что так бесила их.

Она была плодом огромной любви их и, наверное, поэтому тоже искала в жизни чего-то такого, особенного, не земного. Макс увлек ее, но и только. С ним было не скучно, но это было далеко не то, о чем она мечтала.

Раньше, она хохотушка и заводила во всех мероприятиях, теперь будто умерла, вместе с мамой и папой. Ей до сих пор казалось, что это все розыгрыш. Чей-то жестокий, страшный, но розыгрыш. Не могли они уйти от нее вот так, внезапно, ведь она же еще и внуков им не подарила, хотя обещала: как только, так сразу. Она не верила в то, что больше их не увидит, что больше не будет такой любви, как у них. Она же была желанным, любимым, самым-самым ребенком. Дочурочкой, котенком, ангелом. И вот все. Темнота, холод. Она думала, что не отойдет, не отогреется ни когда.

Но, наверное, молодость взяла свое. Она продолжала, есть, спать, улыбаться, даже флиртовать, а значит жить. Подруга Наташка, всегда была рядом, а преданней её, была только мамочка. Макс старался в меру своих сил и возможностей, но все это было не то, она даже близости с ним не позволяла, хотя встречались уже полгода и это из ряда вон, по меркам их друзей и подруг. Это или, слабак в сексуальном плане, или, не любит тебя Кэт, — поддразнивали они её. А она и не сокрушалась, говорила, что просто хотят повременить, узнать друг — друга поближе, получше. Куда же спешить? Успеется ещё.

А сама хотела любви неземной, как у мамы с папой. Чтоб и умереть вместе и в один день. Чтобы и после смерти, там, куда они попадут, он поднял её на руки и понёс туда, где господь уготовил им место. Да нет, туда, где они заработали своё место, живя на земле. Ведь только здесь, мы зарабатываем жизнь в загробном мире.

В отличие от родителей, она любила южное море, предпочитая Черное. Почему Черное? Ведь оно такое синее — синее, синей не бывает. Такое ласковое, теплое; такое доброе и понимающее. Оно не будет бередить раны, оно будет только лечить их.

После того, как Наташа влюбилась в очередного бойфренда, она немного отдалилась от неё. С Максом они разругались, по поводу разногласий по работе, они работали вместе менеджерами в одной фирме. Она, не сказав ни кому, ни слова, укатила в черноморскую станицу Ахтырская.

Почему туда? Когда то, когда Кэт была ещё крохой, с весёлыми рыжими косичками, там жила тетя ее мамы, Ритуня, так она называла ее в детстве и они всей семьёй отдыхали только у неё. Бабы Ритуни давно уже нет, а Кэт по старой привычке любила ездить именно туда, но теперь уже к Ленуське, это соседка Ритуни.

Вот уж действительно красавица — казачка. Полста лет, это ничего не сказать об этой женщине. Сдобная, дородная, с высокой грудью. Бёдра крутые, руки — ноги сильные, а стопа — маленькая, щиколотки — тонкие. Узкая, сильная ладонь, с тонким запястьем. Алый рот, цыганские глаза, с огненным взглядом, в обрамлении чёрных, густых ресниц. На щеках ямочки. А уж косы — то, косы и в правду говорят — до пят. Когда расплетала их, можно было укрыться полностью, не одеваясь вовсе одеждой. А всё это — виноградная лоза, это Ленуська знала точно. Это её отвары чудодейственные, делали её волосы такими. Косы она укладывала вокруг головы, в несколько рядов. Настоящая корона получалась. Сама так шутила: Если бы не было, такой задницы, то голова клонилась бы к земле назад. Бог всё рассчитал, чтоб не было перевеса. А уж смеялась, что твой погремок. И хозяйка была отменная. Смолоду, чистюля, какую поискать; на все руки мастерица: шить, вязать, вышивать, бельё от крахмала ломается прямо. Везде чистота, порядок, как в доме, так и в обширном дворе. Муж и дети ухожены, накормлены. На столе всего наварено, напарено, чтоб ни каких там чипсов, да блюд, быстрого приготовления. Не любила она этого никогда.

Муж, Дмитро, любил её до беспамятства, но уж больно ревнивым был. Готов был следом везде ходить. Но видно жизнь не всегда проживёшь, как хотелось бы. Ушли мужики в путину, на рыбалку, да и сгинули. Поднялся шторм, и не вернулись они больше домой, что её муж, что бабы Риты, дед Петро. Но, как бы ни было им нестерпимо плохо и невыносимо, больно, от их вдовьего положения, горе их не сломило. Подруги держались вместе. Баба Рита не оставляла Лену в горе, как и до недавнего времени, её Дмитро. Она всё говорила: Мы то, что, своё пожили; детей у нас нет, бог не дал нам счастья, побыть родителями, а ты, совсем другое дело. Но гляди, горе — горем, а одна долго не оставайся. Молодость, она ведь только раз даётся. А ты вон, что яблоко в соку, надкуси — брызнет сок во все стороны. Не жди, пока превратишься в сухофрукт. Вон у нас, сколько казаков свободных, а тебя не только вдовец, тебя любой молодец схватит, облизнётся. А уж как Михайло то глядит на тебя, так впору растаять, да прямо в загс и мчаться. Да не передумай только и не будь дурой — то, жизнь она одна всего. Вот, и кумекай правильно.

Но Лена, ни о ком не хотела слышать. Подниму детей сама, не хочу чужого дядьку детям принимать, негоже это. Любили они батьку, да и он в них души не чаял, ты знаешь, как никто лучше. Жили они почти одной семьей, забор делил дворы, только для видимости.

Вот Кэт и отправилась туда. Десять минут ходьбы до моря, обилие фруктов и овощей, отличная форель, которую Кэт любила с детства. Единственный ребенок знал вкус многих деликатесов. А ещё, она очень любила Ленуськино постельное белье. Так, как крахмалила белье Ленуська, не могла даже ее мамочка, царство небесное им обоим с папой.

Но дело не в форели, не в крахмале; ей нужно было уехать туда, только там она может прийти в себя. В финансовом плане она была подкована на все сто процентов; от родителей досталось прилично, да и зарабатывала она немало. Она могла бы и вовсе не работать, но воспитана была в духе: только своим трудом, ты можешь украсить землю. Тунеядство в их семье, считалось пороком.

Забрав свои вещи из грузового отсека, Кэт почти побежала по центральной улице станицы. Вот сейчас, первый переулочек налево и дом Ленуськи, а самое главное оно, черное — синее море. Она даже не стала заходить в дом, чтобы увидеть Ленуську. Ведь это значит все вспомнить, даже здороваясь, а она ехала сюда забыть; забыть хоть на время свое страшное горе. А Ленуська не обидится, она все поймет, ведь это же Ленуська.

Здравствуй моё Черное — синее море! Ты видишь, я снова с тобой! Ты соскучилось по мне? Я очень, очень! Ты ждало меня, мое море? Она вот так, как была, прямо в одежде, вошла в еще не остывшую, утреннюю воду. Парное молоко, — сказала бы Ленуська.

Она искупалась, заплыв на приличную дистанцию, и выйдя на берег, опять же, как была, в одежде, с которой лилось ручьями, с мокрым узлом волос — рассмеялась. На душе было хорошо, как-то чисто, легко-легко.

Пляж был почти совсем пустой. Кое — где, встречались парочки, как и она, выкупавшись в утренней воде, они бежали отдаться богу Морфею, после ночи любви, проведенной прямо на песке, у волны, обнимавшей тихо и мягко, словно еще один любимый; но, обнимая сразу всех, и не ревнуя, никого и ни к кому.

Ох уж это Черное — синее море! Как же оно может любить! Ничего, не прося взамен, обнимая всех сразу и отдавая всем сразу свое тепло, заботу и ласку.

Оглянувшись назад, Катя махнула рукой, будто, прощаясь. Пока! Пока! До вечера моё море, — прокричала она, и весело подхватив свои туфли, и прямо босиком, не считая капроновых колготок, буквально пробежав метров пятьсот, очутилась в тихом, уютном дворике.

Везде блистало чистотой. Буйство цветов, петух распевал свою утреннюю песню. Коровы уже не было во дворе, хотя было ещё очень рано. Рано для городских жителей, как она. А в станице, в шесть часов утра — уже чуть не полдень; а если сезон уборки овощей или фруктов, так все станичники готовы ночевать на плантации, не живя и вовсе дома. Главное урожай, удобства и всё остальное, потом

Здравствуй доню! Катеринушка моя, девонька любимая! — пропела Ленуська и обняла мокрую девушку. А ты значит сразу здороваться со своим Черным — синим морем? Ну, быстрей, быстрей в душ, да молочка парного попей. И спать, спать. Чай, все ночь не спавши, вон глазищи в темных кругах. Да худющая-то, худющая. А волосы-то, волосы — золото свое — быстрей промой шампунем, там у меня на травах в душе стоит. Не HEAD&SHOULDERS, но и не хуже. Вода-то соленая, а вот приду с работы, так уж сделаю отвар тебе из виноградной лозы, вот уж тогда сама промою твое золотое руно. Уж заискрится, засветится, заиграет! Разве ж в городе можно промыть твои волосы, той водой, какую вы пьёте бедняги, бельё стираете, да и моетесь?

Она все говорила, говорила, как будто спешила, куда — то. Это все от того, чтоб не расплакаться, — знала Катюша. И она была благодарна ей, этой добрейшей из добрейших женщине; самой потерявшей сына, Женьку — в Афганистане, мужа в море — в путину.

А, та, прямо на ходу раздевала девушку, будто она маленький ребенок, и сама все продолжала говорить. Проводив Катюшу в душ, она занесла ее поклажу в дом.

Ну, там уж чистота была, что тебе в церкви. Кровать, где всегда спала Катя, она никогда и никому не расстилала, хоть и немало гостей бывало у нее. Дети, внуки, племянники. Да места то хватало всем; дом, срубленный еще покойным супругом, мог вместить не один десяток гостей. Она приготовила Катюше постель, накрыла на стол, укрыв все вышитым рушником. Вышла во двор, звать гостью. Ты донюшка мойся, ешь, да и спать, а я на плантацию. Ранние помидорки — то, уж готовы, вот — вот начнут лопаться, не дай Бог, так уж успевай, поворачивайся. А то же, в раз, станут некондиционными. В обед я приду: порося кормить, корову доить, да и тебя девонька надо начинать откармливать сразу, а то вон мяса, то на тебе видно совсем нет. Вода в море соленая, просолит тебя до костей и будешь ты, что твоя вобла.

Увидев, вышедшую из душа Катерину, она прижала ее к груди, чмокнула в обе щеки и быстро пошла со двора, покачивая бедрами. Оглянувшись, добавила: Спи, не волнуйся ни о чем, моих, еще ни кого нет, не приехали. Никто тебя не потревожит. Храни тебя господь, голубка моя!

Кэт уснула мгновенно. Во-первых: в автобусе не удалось даже подремать, плакал всю ночь ребенок. Когда ребенок плачет всю ночь, это не очень приятно. Она не против детей, она даже родителям обещала не менее троих внуков, двух мальчиков и девочку (девочкам намного тяжелее живется на этой грешной земле). И сама всегда жалела о том, что нет у неё ни брата, ни сестры. Это, наверное, так здорово, иметь родных братьев и сестёр! Она не знает этого чувства.

Во-вторых: было ужасно душно, из-за ребенка окно нельзя было открыть; она уже была большой девочкой и знала, что ребенок и открытое окно в транспорте, не совместимо. У ее некоторых подружек имелись уже свои карапузы, с которыми она с удовольствием любила возиться. Это еще одно средство, забыть свое страшное горе, хотя бы на какое-то время. Когда она нянчилась с детьми подруг, она как бы сама возвращалась в детство, а детство у нее было, только позавидовать. Ребенок огромной любви, ребенок желанный изо всех сил, ребенок, доставляющий родителям только радость. Они молились на нее, как на икону, но она выросла неизбалованной, доброй, отзывчивой на чужую проблему; внимательной, ласковой и очень красивой. Эос — богиня утренней зари — называл ее папочка. Откуда это имя?

Ещё, будучи мальчишкой, пристрастился он к книжкам про историю, рассказывающую о жизни всемогущих, живших на Олимпе. Дальше, больше, увлёкся, что называется по уши. Мечтал, окончив школу, поступать на исторический. Но жизнь диктует свои правила. Не получилось. Не сбылась его детская мечта. По воле судьбы ли, случая, он стал учёным совсем в другом направлении, но с мечтой совсем не расставался. Нет, нет, да и воплощал в жизнь некоторые моменты из любимой истории. Называл, к примеру, своих любимых девочек, жену и дочку, именами прекрасных богинь, что украшали землю много тысяч лет назад.

Да, она была богиней рассвета, тут уж не поспоришь. Такая же, румяная, весёлая, с золотыми волосами, розовой, бархатистой кожей. И вставать любила, чуть свет забрезжит в окнах. Богиню эту она сама видела в книгах, что многочисленно заполняли их книжные полки. Мечта папина не сбылась, но литература так и осталась.

Проспав часа четыре, может чуть больше, она проснулась и чувствовала себя вполне отдохнувшей. Солнце играло с ее волосами, рассыпая блики по стене, на которой висело множество портретов. Все они укрыты вышитыми рушниками. Да вообще все, абсолютно все в доме, вышито очень яркими, шерстяными нитками. Всякие: занавесочки, накидушечки, наволочки, покрывала. Портьеры на окнах, дверях; скатерть на столе, подзоры, на всех имеющихся в доме кроватях. Все полотенца, сколько бы их ни было в этом доме. И когда только успевала все, эта женщина? Трое детей, хозяйство, работа.

Правда теперь, когда дети выросли, жизнь её радикально изменилась. Жила у моря, а дети жили далеко в городах, приезжая со своими детьми в гости к ней, как обыкновенные, простые отдыхающие. Ну да это не наше дело. У каждого, своя планида, так говорила Ритуня.

Кэт смотрела на солнце, сквозь свои длиннющие, густые, черные ресницы и улыбалась. Господи, как же хорошо то; какая же ты умничка, что удрала от всех своих столичных друзей и подруг. СМС я им отослала, чтоб не искали меня; а сам телефон оставила дома, выключив: и его, и свою память. Хочу чего-то нового, чего-то, чего-то. Не знаю чего, но это что-то должно быть, должно случиться здесь и в этот раз.

И так размышляя, она сладко потянулась до хруста в костях и, вытянувшись, полежала ещё какое-то время. А и правда вымахала я, ну куда это, для девчонки — метр семьдесят восемь, это же коломенская верста. Вон Макс, метр восемьдесят, а кажется ниже меня, все туфли на шпильках, отдыхают в коробках. Ну, какой каблук, если и так, волосы в хвост завяжешь и уже ой, ой, ой. Но сюда взяла одну пару, просто машинально, а зачем, сама не знаю. Да, вдруг волейболист, встретится симпатичный. А вдруг он?

И так думая, обо всем этом понемножку, она задремала еще, и даже умудрилась увидеть сон. Нет, сам сон она не помнит ясно, а вот ощущения от него, было что-то. Кто-то целовал ее, ну прямо, как на яву. Она даже чувствовала, этот поцелуй и губы, как будто припухли, во всем теле осталась какая-то истома. Сердце бухало в груди, да что в груди, казалось оно готово выскочить из горла; соски затвердели и набухли, внизу живота была какая — то ноющая тяжесть.

Господи! Что это со мной? Нет, вернусь домой, разрешу Максу; хватит уже держать его на расстоянии. А то держится, но я — то вижу, чего ему это стоит. Да и решит, что я набиваю себе цену. Мужчины, они все одинаковые, как девчонка понравилась, так давай интим. Это девушка ждет, своего, единственного, да и то теперь, это уже не актуально. Ну не модная она, не современная в этом плане, что тут поделаешь. Хотя, вон уже сны эротические снятся, вот тебе и не модная, вот и не сексуальная. Да, дела — делишки у нас, девчонки и мальчишки, скаламбурила она. Оказывается она сама тоже не прочь испытать эти чувства. А думала, что это глупости всё. Без взаимной любви, секс это пошло. Но видно организм требует своё, тут уж ничего не поделаешь. Организм не проведёшь.

Впервые, — Это — случилось в десятом классе. Она увлеклась Тимкой, а он любил её, кажется с самого первого класса. Ну и она думала тогда, что это навсегда. А оказалось, это совсем не то, о чем она думала, как себе представляла. Это получилось как то буднично и после нескольких раз в парке, в Сокольниках, она не хотела больше этого и их отношения сошли, на — нет. Тимка очень расстраивался, говорил, что все наладится, все придет, а она избегала его, а потом он ушел в Армию. Писал, что любит, что не может без нее. А она могла. Ничего не случилось, не рухнуло, и он перестал ей писать. А потом остался в армии, сейчас уже капитана получил, его мама хвасталась ее маме.

Нет. Об этом нельзя думать. Иначе, нужно будет уехать и отсюда, сразу же.

Она встала, аккуратно заправила кровать, убрала со стола и вышла во двор. Солнце жгло уже во всю мощь. Море отменяется, хотя бы часов до шести вечера. Она еще раз сполоснулась в душе, заглянула на скотный двор, с детства любила животных, еще, когда приезжала к своей Ритуне. Они с Ленуськой были закадычными подругами, хотя Ритуня была на двадцать пять лет старше Ленуськи. А вот же, дружились как сверстницы. У Ритуни тогда тоже было хозяйство, а мужья их вместе рыбачили, вместе и загинули. Но море тут не виновато, — бабы говорили, они сами сгинули, надо было этому случиться. А море, кормилец, его нельзя винить. Это плата за всё то, что даёт кормилица наша людям.

И вот уже и Ритуня ушла к своему Петру, ну а Ленуська за всех должна жить еще долго-долго. Ведь и Катерина в этом участвует, ну хоть ей — то она должна подарить внуков, раз уж ее самые родные этого не дождались.

Посмотрев, что корм и вода у всех животных в достатке, она вернулась в дом и стала разбирать свои вещи. Вещи все были яркими, модными. Всякие топики, шортики, маечки. А вот шикарное нижнее белье, а это еще что такое? Господи! Вечернее платье, как оно попало сюда? Да ведь и босоножки на высоченной шпильке? Абсурд просто, зачем эти вещи присутствуют в ее дорожной сумке?

Ну, уж раз они здесь, нужно же и их поместить в шкаф. В шкафу было пусто, как будто он ждал именно ее вещи. Ох уж эта Ленуська, ну просто чудо.

Распаковывая свои вещи, она как-то успокоилась, расслабилась. Какое-то умиротворение нашло на нее, совсем как в детстве, когда она была у Ритуни, длинноногая, медноволосая, девчушка, а местные мальчишки кричали ей вслед, рыжая-рыжая, рыжая, бесстыжая. Это обижало ее и удивляло, ну почему они так, зачем обижают? Ведь я им ничего не сделала плохого. Родители говорили ей: Да, они просто завидуют, что у них нет таких солнечных волос. Вот они и дразнятся, а как подрастешь, так все влюбятся в тебя, потому что не влюбиться в тебя, не возможно.

Опять. Нет. Так нельзя. Мне нельзя оставаться одной. А что делать? Сейчас придет Ленуська и все снова повторится, ведь они опять будут вспоминать. О чем? О ком? Господи! Пойду во двор, может, там найду, чем заняться. А так нельзя, можно сойти с ума. Боже! Нет! Нет!

Она вышла снова во двор и, растерянно остановилась. В загоне у кабанчика кто-то стучал, да и сам кабанчик радостно похрюкивал. Ленуська уже пришла, а ко мне не заглянула, хотя рано ей еще прийти, — подумала девушка. Кто же это? Она ближе подошла к загону и увидела, дядьку Михайло, живущего через два дома от Ленуськи. Он по хозяйски, постукивал забор в загончике, а полы у кабанчика были мокрыми и уже приятно белели. Рядом лежал шланг, из которого лилась вода в корыто. У кур тоже была заменена вода, посыпан свежий корм, выметен вольер за сеткой, и сам дядька Михайло, что-то напевал себе в усы и был так доволен: то ли работой, то ли вообще жизнью.

Увидев девушку, он веселее блеснул белизной зубов, усы его приподнялись и, поклонившись девушке, он проговорил: — О Катеринка! Какая радость у Лены, ну молодец! Ну, умница! Не забываешь родных людей. Ай да девчушка! Ай да красавица! — А я вот тут, трошечки решил вот, по мужской линии, а то Лена придет на обед то, а ей то и Красулю подоить, и то, и се. А я вот тут трошечки решил вот, по мужской линии, она-то ведь женщина. И он как будто смутился, зарумянился и крякнул в усы. Да я ведь девонька, что дома то? Что не со всеми то, на плантации, — продолжал он? Так, мотор мой в груди, что-то, барахлить стал. Врач говорит, до инфаркта недалеко, лежать, мол, надо. Так ведь лежал, лежал уж, сколько мог, а тут думаю, Лена придет на обед, а я вот тут, трошки по мужской линии. И все это было настолько трогательно, настолько с любовью, что Катя подумала: Есть, есть эта любовь! Настоящая! От которой в озноб тебя бросает. От, которой, и в преддверии инфаркта, лежать не хочется. А все хочется, трошки по мужской линии. Счастливая Ленуся! Ой, какая же она счастливая!

Девушка постояла еще минутку и вышла на улицу. Длинная, предлинная, улица уходила далеко в гору и, как бы проваливаясь куда-то в обрыв, опускалась в лощину. Все добротные дома, некоторые в два, а то и в три уровня. Разноцветье крыш. Шифер и черепица — зеленой, красной, фиолетовой, голубой и даже розовой расцветки и в одну струнку, зеленый с белым, забор. Как будто один человек построил эти все дома и загородил единым забором. В палисадниках розы, розы, розы. Чайные, парковые, вьющиеся, плетистые. Ранние уже цвели, распространяя вокруг аромат, ни с чем несравнимый, сладкий и бесподобно замечательный. Потом будут флоксы, георгины, канны и хризантемы. И все это мощное, крупное, зеленое.

Вдали виноградники, виноградники, виноградники без края; бахча, плантации помидор.

Она шла по улице, приветствуя старушек, сидящих на скамеечках; ее приветствовали. Слышала за спиной: Вот ведь девчонка прижилась, не меняет наше море на заморские. А уж красавицей стала, что тебе принцесса. На любую Сишелу не грех, а то и на Таитю, или ишо куда. А вот нет же, наша голубушка — кормилица, ей кабыть, больше глянулась. Да, она ведь и самая лучшая и есть; самая тёплая, самая ласковая. И, воистину, кормилица, чтобы ни говорили.

К Ленке та, голубка приехала, дак она, самая родная то и осталась, после Ритки.

Кэт ускорила шаги, чтобы не слышать дальнейший разговор, дошла до центра — где рассыпались палатки, магазины и магазинчики; больница, дом культуры, дом отдыха, дом рыбака, да и много чего еще. Кафе, рестораны и всякие модные, увеселительные заведения. Отдыхающих почти не было, все на море. Почти большинство людей, не глядя ни на какие проблемы, связанные с обжигающим действием солнца, этого великого и лютого хищника, пожирающего всю живую плоть в середине лета, идут на пляж в любое время дня.

Нет. Нет. Ей это ни к чему, хотя бы, впервые дни приезда. Она купила себе крем для загара, боясь, что сразу же сгорит, и тогда прощай пляж. Можно будет только ночью купаться, словно русалка, да мешать влюблённым парочкам. Нет, нет — нужно подойти к загару со всей ответственностью. Она по детству знала, что такое ожог или перегрев на солнце. Уж лучше не спеша, время у нее есть.

Генеральный директор фирмы «Домос», где она работает, любил ее отеческой любовью и не потому, что папин друг был. И всегда говорил: Ну почему, у меня только эти оболтусы, сыновья? Ну не дал бог дочь, так хоть бы, байбаки эти — то, были бы приличные. Вышла бы ты за одного моего замуж, вот и дочка у меня была бы. Так нет же. Дал бог обормотов, да ещё же и не очень они с головой дружат. Одни гульки на уме, так и те не в дело. Ноги длинные, голова круглая и большая, а ума в ней очень мало. А ведь добавить то, поди, же ты, нельзя. Вот деньги есть, если их нет, можно заработать, а ума, если нет, ни купишь, ни займёшь.

Ты дочка, если что надо, давай без стеснения говори. Я ведь знаю, ты метеор, если отдохнешь, наверстаешь вдесятеро. Твоему хахалю, я знаю что сказать, а сама уж ты там гляди, как решишь, так и объясни. Человек ведь если сломается, то починить его не всегда получается, это в машине заменил деталь, она и побежала опять. Ты девочка держись, а я не подведу, будь уверена. Ни о чем не беспокойся. Время до массовых отпусков еще терпит, так что, отдохни родная, у тебя вся жизнь впереди, еще наработаешься. И она решила для себя, что отдыхать, так уж по полной, а не так себе.

Когда вернулась домой, Лена уже пришла на обед, доила Красулю. Михайло не было, но Лена вся светилась. Ой, Ленуська, да ты как — будто не с плантации, да под корову, а прямо со свидания, да на танцы, — сказала Катюша и засмеялась, задурачилась, радуясь счастью этой доброй женщины.

Да видно хватит уж мужика водить за нос, сколько можно издеваться; а то откажется от меня и останусь я, в девках, — хохотала в такт ей, под коровой Лена. Вот приедут дети в июле, буду говорить с ними, да и пусть казак переходит ко мне. А ты гляди не думай ничего, как ездила, так и чтоб каждый год, как по писаному, к нам. Ведь он и тебя любит, как моих детей. Он ведь такой, Михайло, или любить или ненавидеть, так уж на всю катушку, так уж до смерти. И она счастливо рассмеялась, сверкнув белизной зубов.

Процедив молоко в глиняный кувшин, крикнула: Катеринка, поставь молоко в холодильник. Придешь с моря то, а твое любимое молоко в кувшине, уже как лед. Я ведь не забыла, что только в кувшине. Ах, девонька моя, какая же ты умница, что приехала — то ко мне. Теперь ведь молодежь, больше по заграницам катается, вон мои, о Турции все заговаривают, а ты не предаешь свою красавицу, своё Чёрное — синее море. Вот так, наверное, и в любви к мужчине, будешь верна навек.

Ну, к столу, к столу, давай обедать; а то байками то кормлю, а ты, поди, уж голодная. С утра, небось, больше ничего и не ела. Вон виноград достала, какой ты любишь, дамские пальчики; уж и урожай был в прошлом году, лоза ломалась, такие гроздья были. А вот помидорчики, принесла только что. Вкусные, хоть и не видели, еще солнышка настоящего, как следует. Они, разговаривая, накрывали на стол. Катюша, помогая хозяйке, все думала, что Ленуська начнет сейчас, тоже да про то же. Но Лена, пригласив девушку к столу, ни о чем таком ее не спрашивала, ее разговор был, просто ни о чем: О море, об урожае помидор, о погоде. О запретном, она ни словом не обмолвилась, просто она была настоящей матерью. Да ведь и свое еще не зарубцевалось, только-только стало затягиваться, тоненькой пленочкой. Она хорошо знала, что это такое, потерять родного человека, а тут ещё и не одного. Да, и это же, не кто иной, а любимые родители, дороже их нет никого на свете.

Ты крем то возьми, не забудь, да очки; да покрывало на лежак постели, удобней будет, да не перегрейся, да чтоб никакой байбак не обидел тебя, — напутствовала она девушку. В общем, этих — чтоб — было около двух десятков и чтоб их не оказалось еще больше, Катя, засмеявшись, закружила Ленуську по комнате. Ой, да лучше уж совсем не ходить, чтоб ни чего не случилось, а Лена отбиваясь от нее громко хохоча, добавила: Вот упаду, так сразу и землетрясение и девятый вал будут, вот и не искупаешься. Поцеловав девушку, она еще раз повторила напутствие и побежала легкой, девичьей походкой.

А Кэт убрала посуду, почитала книгу, посмотрела телек. Время хоть и очень медленно, но всё же двигалось, и она решила, пора. С грациозностью лани поднявшись с кровати, она одела свой новенький бикини, накинула легонький ситцевый халатик и, взяв плетеную сумку с пледом, книгой и кремом, отправилась на пляж. Волосы она распустила, пусть дышат морем. Горячий песок набился сразу же в босоножки и приятно щекотал пальцы ног. Людей было видимо, не видимо. Она надела темные очки. Подойдя к киоску, купила местную газету, затем по дороге купила банку сока. Она любила здесь персиковый сок, натуральный, холодненький.

Солнце еще нещадно палило. Море сверкало бликами, расстилаясь словно гигантский, необъятный полог, со всеми оттенками голубого, синего и серого, на котором играли отблески красного и жёлтого. Некоторые загорающие лежали прямо на песке, лежаков всем не хватало.

Ленуська была права, что посоветовала взять плед, тут не до удобств, тут хоть, где ни — будь бы, приткнуться. За годы, что она сюда ездила, она знала здесь все на столько, что удивить ее было нелегко, но даже ей пришлось удивиться от обилия отдыхающих. Ведь сезон — то ещё вроде, как и не начался.

Пляж растянулся на много километров и даже там, где раньше было простое, дикое место, с не очень хорошим песком. Да, за два года тут произошли большие перемены. Но как постоянный посетитель, она знала много нюансов этого пляжа. Ведь еще девчушкой, она начала ездить сюда, а уж дети обязательно найдут укромные уголки. Вот и теперь, она шла целенаправленно. Немного в стороне, за зарослями вереска, имелась очень симпатичная полянка, о которой вот так сразу и не догадаешься. Это только, если ты постоянный посетитель, тогда дело другое. Там песок был немножко по крупнее, но загорать было намного лучше. Запах цветущего вереска и лаванды, напомнил ей детство, а детство — это жизнь без забот и проблем, это лучшие годы.

Она расстелила прямо на песок свой плед, сбросила халатик и тут же услышала за спиной: О! Да вы прямо богиня Эос. Она оглянулась, с бешено колотящимся сердцем. В стороне стоял «бог Аполлон».

Он выглядел просто великолепно. Молодым, подготовленным к жизни природой, леопардом, попавшим по воле случая, в стадо разжиревших псов. Фигуре его, мог позавидовать не один профессиональный спортсмен атлет. Он был прекрасно сложен. Широкие плечи сужались к тонкой талии и подтянутому животу. Только активная работа, спорт и жизнь на свежем воздухе, могут сохранить мужчине в тридцать с небольшим, юношескую упругость и подтянутость тела. Да, смотрелся он просто сногсшибательно. Рядом с ним стоял мальчик, лет пяти. Она, приподняв очки, гневно посмотрела своими изумрудными, полными огня глазами на «Аполлона» и сказала: Папе лучше заниматься и смотреть на своего сына, а не на чужих тётечек.

Затем она опустилась на плед, намазалась кремом и полностью отдалась лучам, послеобеденного солнца. А солнце старалось во всю мощь. Оно грело, обжигало, ласкало и всё это одновременно. Греясь, Кэт думала: И почему, это такие мачо, уже чьи-то папы, мужья? Когда этот Аполлон успел завести себе такого сынишку?

Её все время тянуло посмотреть в их сторону, но гордость не позволяла ей этого. Да и зачем. Ведь это чей-то муж, так не все равно — Аполлон он или Геракл. Атлант или Геркулес. Она полежала совсем немного, загорать ей уже не хотелось. Это, Эос, вернуло ее в прошлое. Никто и никогда, кроме папы не называл ее так.

Спина горела и она решила, что на сегодня уже хватит, по крайней мере, на сейчас. Может чуть позже, она придет еще. Девушка села и снова увидела его. Он смотрел в ее сторону, по ходу не отрываясь. Вот нахал, — подумала она, одевая халатик. Женат, ребенок, а туда же. Она поднялась и демонстративно ушла не глядя. Ну что Дэн, не повезло да? А красивая, она, правда? — услышала она, удаляясь, чьи-то слова, может и мальчика. Дэн? Да теперь многие дети зовут родителей по имени. А где же мамаша, то его? Хотя, мне-то что до их мамаши. Сейчас она выдаст им по полной программе. Да хотя почему им. Ему, за то, что пялится на чужих женщин. А, может и не выдаст. Ведь на пляже, сколько хочешь можно смотреть на прелести других, при этом, ты остаёшься, как бы примерным семьянином. Это же пляж.

Когда Кэт пришла в дом Ленуськи, той еще не было, но хозяйство уже было управлено, все тем же дядькой Михайло. Он еще не ушел, и Катюша остановилась возле него и заговорила: Что со здоровьем нельзя шутить, нужно поберечься; а то пока дети Ленуськи приедут, не за кого будет ей и замуж выходить. Дядька Михайло, крякнул в усы и закраснелся, ну прямо, как молодой парень перед девчонкой. Он очень хотел спросить ее о чем-то, но верно не решался. А Катя, будто дразня его, продолжала: Да, да здоровье вам еще пригодится, ведь муж жене нужен здоровый, как и жена, мужу, вы помните, так всегда говорила Ритуня.

Так ты, это вправду девонька, или шутишь над дядьком? Неужто, Лена сказала тебе что-то обо мне? — всё так же краснея, допытывался дядька Михайло. Сказала, сказала — весело хохоча, она убежала в дом.

Было всего пять часов пополудни. Поспать что ли немного? — подумала она. Точно. Посплю, а часов в шесть, семь пойду, позагораю основательно. Она бросилась на постель. Простыни приятно холодили ее горячее тело, и она думала, что прямо сразу же, уснет. Но, не тут-то было, в голову почему-то лезли совсем не нужные мысли. Зачем, почему, по какому праву, ей вспомнился этот парень, с фигурой Аполлона? Может дело в том, что назвал ее, как папа? Ведь ее больше никто и никогда так не называл. Папа увлекался греческой мифологией, но только как хобби. Мама была, конечно же, Афродита, богиня любви, однозначно, тут никто не мог оспорить, её законное место. А она, так и осталась, богиней утренней зари, Эос.

Катя, представила себе снова этого парня: широкие плечи, длинные и по-женски стройные ноги, узкие бедра, копна золотистых волос до плеч. Мускулистое, словно отлитое из бронзы, красивое, очень красивое тело. Глаз она не видела, из-за темных очков на нем, да и вообще лицо разглядела не очень. Слишком быстро все произошло, да и не будь с ним мальчугана она, может быть, попыталась с ним пофлиртовать. Хотя, чужие мужья — это не в ее стиле. Она хотела своего мужчину, не зарясь на чужое счастье.

И все-таки он не оставлял ее в покое, вызывая в ней эротические видения. Ей приятно было о нем думать, представляя его своим парнем. Сердце почему — то предательски замирало от этих воспоминаний. В низу живота ощущалась какая — то боль, но боль эта была приятной и желанной. Макс не шел ни в какое сравнение с ним, да что сравнение? Вот уже два дня, она даже не вспоминала о Максе, значит не так уж, он зацепил ее сердце. Нет не так. Она хотела, чтоб больно было дышать без него, чтоб солнца не замечать! Господи! Да разве бывает так? Боженька, если такая любовь бывает, то пусть такая любовь будет у меня! Хотя, такая любовь, наверное чревата последствиями. Она, конечно же, не может быть без страданий, без проблем. Ну и что же. Пусть будет так! Пусть страдания! Пусть огорчения! Но только пусть она придёт к ней, эта безумная, эта не земная, всепоглощающая любовь. Она так хочет, она так желает. Провалявшись и промечтав, она увидела, что часы показывают уже без четверти семь. О-ля-ля. Ну, парень, ты даешь! Зачем ты забрался в мои мысли и украл у меня столько времени? Хотя она была рада, ведь нужно было о чем-то думать, так уж лучше ни о чем.

Она быстренько вскочила, надела легкие шорты и топ, волосы завязала высоко в конский хвост. Но волос было столько, что и высоко поднятых их хватало, чтоб укрыть ее спину до самой поясницы. Взяла, всё ту же самую сумку с принадлежностями для загорания и тихонько, пошла к морю.

Как же хорошо-то, что есть оно, это море! Море, ее любовь с детства! Она ведь с дедом Петром, даже рыбачила в детстве. А уж всяких даров моря, в виде ракушек, камешков — было видимо, не видимо у нее дома; за столько лет, собралась целая коллекция. Это еще, сколько раздарено подружкам, а так бы уже на целый грузовик хватило. И вот она, сняв сланцы, брела по песку прямо у воды, чувствуя приятную свежесть воды и тепло песка. Ей было хорошо и спокойно. Вода, нагревшись за долгий день, ласкала, словно родной человек. Сердце девушки стучало быстро и звонко, готовое выплеснуться слезами, на это прикосновение. И она уже чуть — чуть не расплакалась, от нахлынувших чувств, как вдруг, заметила что-то темное, похожее на маленькую, человеческую фигурку, уносила набежавшая волна.

Приглядевшись получше, она поняла, что это ребенок. Маленький ребенок, четырех — пяти лет. Он сопротивлялся, но очередная волна подхватила его и понесла дальше, в море. Не думая ни о чем, она бросила сумку и очки и как была в одежде, бросилась за малышом. Она ухватила его за ручонку, но он, на верное от страха, другой рукой обхватил ее за шею и так сдавил, что ей нечем стало дышать. Она не могла ничего поделать и понимала, что волна теперь тянет их обоих в море. Вода попала ей в горло, она закашлялась, но от этого еще больше набрала в рот воды. Легкие разрывались от удушья. В голове появился туман. И она уже испугалась было, что они утонут вместе. Но вот она изловчилась, оторвала руку мальчишки от своей шеи и приподнялась над водой. Потом, перехватила другой рукой его за волосы и поняла, что они спасены. Она вытащила его на берег.

Малыш был жив, только, очень нахлебался воды и долго откашливался, как и она сама. Придя в себя окончательно, Кэт увидела, что это тот самый мальчик, что был с Аполлоном. Волна жалости захлестнула ее. И даже не зная полностью чувства материнства, она всё равно готова была накинуться прямо на тех, кто позволил этому малышу остаться одному у самого берега и чуть не пострадать от близости огромной воды. Это же дети, а они, как правило, само любопытство, даже если они и чувствуют в какой — то мере опасность. Это ведь могло погубить этого такого симпатягу. Благо, что она оказалась в это время в нужном месте. Она была просто возмущена до глубины души, от этого инцидента. На верное папаша все разглядывает женщин, а про ребенка забыл, а мамаша всё, где-то шатается, — зло подумала она. На берегу было столько людей, но никто даже не пошевелил пальцем, чтоб помочь ей ли, или вообще ребенку.

Да где же его родители? — возмущалась она, крепко держа малыша за ручонку. Он уже успел придти в себя и весело смотрел на Кэт своими ясными, как пуговки глазёнками. Говорить он ничего не говорил, но ей казалось, что и голосок у него тоже очень приятный. А молчит он, так испугался, конечно же. Это не шутка, пробыть столько под водой. Слава богу, что так всё закончилось. Могло бы быть и хуже. Тут она увидела, бегущую молодую женщину и, приняв ее за мать ребенка, принялась отчитывать ее по полной программе. Та пыталась оправдываться, что-то говорила в ответ: Мол, только сок хотела купить. Но Кэт, не слушая её и поняв, что ребенку, ни чего не грозит, подобрав свои вещички, пошла на свое старое место, потрепав мальчика по мягкой, симпатичной щёчке. Он весело улыбнулся Катюше, от чего у той посветлело прямо на душе.

Придя на своё, уже полюбившееся ей место, она расположилась удобно в зарослях лаванды. Теперь она основательно отдалась полностью искусству загорать. Она намазалась кремом и переворачивалась каждые десять минут, подставляя лучам: то бок, то спину, то живот. Временами она садилась и пробовала читать, но из этого ничего не получалось. Все время перед глазами стоял малыш. Он был очень симпатичный: такой синеглазый, пухленький, уже вполне загоревший. Наверное, давно уже тут, раз так загорел — подумала она про спасенного. Носик пуговкой, губки бантиком, на щеках ямочки. Ручки, ножки — все в ямочках, ну прямо девчонка, да и только. В отличие от отца и матери, как она подумала, он был темноволос. Но такая же, как у отца густая шапка волос до плеч. Хоть и был он весь мокрый, испуганный, но симпатяга. Я бы тоже хотела такого же малыша, но только светловолосого, а вот цвет глаз, еще не знаю. Не решила.

Вот так попеременно: то, загорая, то думая, о спасенном мальчишке, она провела остаток дня. Солнышко, устав за целый день, уже не палило так нещадно, полуобнажённые тела. Оно, словно огромная, корова, теперь грело всех своим горячим, красным боком и готовилось отправиться на ночлег. И Кэт тоже решила, что пора отправляться домой. Она ополоснулась в набежавшей волне, бросив все свои пожитки прямо на песок, у самой воды. Затем, выйдя на берег и вытерев насухо тело полотенцем, отправилась домой к Ленуське.

Она уже соскучилась по ней, и еще по кому-то соскучилась; да по Аполлону, так она теперь его называла про себя. Хотя, ну какое дело ей до этого леопарда. Но сердце замирало, при мысли о нём и ей хотелось непременно вспоминать его лицо. Зачем? Она сама не знала этого. Просто хотелось и всё тут.

Мурлыча что — то себе под нос, девушка лёгкой походкой, дошла до знакомой калитки. Ленуська, уже по — домашнему, с мокрыми волосами, после душа, укутанными огромным полотенцем, в домашнем шикарном халате, хлопотала у стола. Где видны были горкой наложенные оладьи со сметаной, картошка с укропом. Грибочки по кубански: с подсолнечным маслом, луком кольцами и зеленью; помидоры, огурцы, котлеты рыбные, припущенная форель с овощами (любимое блюдо Катюши), бутылочка виноградного вина.

Пока Катюша ходила в душ, переодевалась, в доме появился еще один человек — дядька Михайло. Да вот пригласила к ужину, лукаво подмигнув девушке, сказала Ленуська, уже переодетая, в нарядное платье. Пусть поест по-человечески, продукты, приготовленные руками женщины, а не то, что он ест. Это ведь еда, а не — то, что трошки по мужской линии, и её готовить надо с сердцем, с настроением, с любовью. Тогда будешь здоровый, как я, — засмеялась она и пригласила всех к столу.

Они ужинали и мирно беседовали о прошедшем дне, о приезде Катюши; о том, что в июле Ленуська ждет своих детей. Михайло крякал в усы, Катя хитренько улыбнулась, а Лена загадочно посмотрела на Михайло и тоже заулыбалась. И всем им было весело, спокойно и хорошо.

Катя, поужинав, ушла в свою комнату, а старшее поколение еще о чем-то говорили, спорили и смеялись, громко и задорно. Катя очень скоро заснула и спала в эту ночь спокойно, крепко и без сновидений. И утром она проснулась, не то чтобы поздно, но хозяйки уже не было дома. Стол был накрыт, и лежала записка: кушай, отдыхай и ни о чем не волнуйся. Увидимся вечером, а может утром, если вдруг захочешь пойти куда: на танцы, или в ресторан кто пригласит. Такой молодой, да красивой, что сидеть дома со стариками. В общем, отдыхай девочка, на то и молодость дана.

Девушка позавтракала, убрала со стола, пропылесосила в комнатах; сделала влажную уборку и, подумав, что можно еще позагорать, стала одеваться для пляжа. Она одела шорты — юбку, очень необычной расцветки, что-то из кубинско малазийского пейзажа, сине, зелёно оранжевый. Однотонный топ, цвета спелый персик. Сандалии, плетёнки, как у греческих богинь. Завязала хвост и перевила его лентой, в тон цвета топика. Осмотрев себя, в большущее, в полный рост зеркало, она осталась, очень собой довольна. Собираясь взять сумку (сегодня это была цветная соломка), с пляжными принадлежностями, она услышала стук в дверь. Сейчас, сейчас дядька Михайло, да вы входите. Я уже собираюсь на пляж, — крикнула она, открывая дверь, и застыла в проёме двери. С той стороны, стоял вчерашний Аполлон, со вчерашним утопающим. Он галантно поклонился, и представился: Денис, для друзей Ден; а это мой племянник, Костя. Вы извините нас, что мы к вам домой. Не могли дождаться вас на пляже, вот и решились. Племянник еще вчера рвался поблагодарить вас, но я был занят всю вторую половину дня; а сегодня, пока есть свободное время, вот мы и разыскали вас. Вы извините нас еще раз и спасибо от всего сердца. Няня отошла, на несколько минут, а Костя уже в воде. Плавать еще хорошо не умеет, вот и получилось это несчастье. Он мне все объяснил, да и няня рассказала мне, о вашем подвиге. Еще раз спасибо.

Кэт слушала все это, стараясь поймать смысл услышанного, а сама не могла отвести глаз, от этого юного бога. Волосы золотым нимбом окружали его голову. Чтобы не мешали, он перехватил их на конце, синей резинкой, в цвет своих глаз. Боже, такую синь не всегда встретишь. Властные губы говорили о волевом характере. Нос прямой, брови темные в разлет, подбородок с ямочкой. Под футболкой в цвет шортам, персик, бугрились мускулы. Обут он был в такие же сандалии, похожие на нее.

Вы на пляж? — он перехватил из ее рук сумку и жестом предложил, пройти вперед. Костя тем временем, засмущавшись и покраснев, как маков цвет, жестом попросил нагнуться ее и надел ей на шею бусы из ракушек. Это его подарок вам, за спасение, он сам выбирал их у торговца бижутерией, — оправдывался Ден. Мне хотелось бы преподнести вам, что ни будь более ценное, но хотелось узнать сначала ваш вкус, чтоб не обидеть.

Они не спеша, шли по дороге к пляжу. Ден, тихо и спокойно поведал ей историю, о родителях Кости. Они утонули полтора года назад, совсем недалеко от этого пляжа. Костику было тогда два с половиной года. Тела их так и не были найдены, наверное, где-то водоворотом унесло под скалы. Он хочет усыновить Костю, но мать невестки прилагает все усилия к тому, чтобы забрать его к себе. Хотя он уже жил у нее почти год, и с тех самых пор перестал говорить совсем, да и смеяться тоже. Он ведь у нас вундеркинд, он даже на пианино играть уже умел, а теперь даже и не смотрит на него, не то, что б играть. Она, оказывается, заставляла его играть ее гостям, не смотря на его состояние. Вот он и возненавидел все это. Не знаю, что и придумать. Да, она ведь детектива наняла, собирает компромат на меня. Думаю, о вчерашнем происшествии уже доложили ей, а может, все обошлось еще.

А сам я, Дионис, бог виноделия. Похож? И он весело засмеялся, от чего на щеках у него, тоже образовались ямочки и глаза заполыхали такой синевой, что у Кати мурашки пошли по коже. Дышать стало нечем, а сердце, зашлось: то ли от радости, то ли еще от чего-то, чего она сама еще не знала.

Они дошли до того самого места, где загорали вчера. Ден расстелил махровую простыню, приглашая в свою компанию и Катюшу, но она постелила свой плед и легла так, что бы солнце, не светило ей в глаза. Что-то очень большое и теплое поселилось в ее сердце, после знакомства с этой парочкой. Она хотела этого и боялась его. Она не могла спокойно глядеть в эту синь глаз Дена, чувствовать рядом его ладное, большое и красивое тело. Оно притягивало, манило, звало, а глаза топили в своей глубине, и она боялась, что не выплывет оттуда, если будет смотреть в них столько, сколько ей хотелось этого.

Денис рассказывал, как пять лет назад занялся этим бизнесом, как ему интересна эта работа. Что пришлось открыть и несколько ресторанчиков, раз уж он бог виноделия, так уж надо все по правилам. Он приглашает ее вечером к себе в ресторан «Посейдон» и, что он будет ждать ее, где-то около десяти вечера, в полной боевой готовности. Да даже, не ждать, а он заедет за ней.

Она не стала отказываться. Он притягивал ее, завораживал. Ей хотелось быть с ним, видеть его, слышать его.

Господи! Господи! Неужели это он! Неужели он! Тело его словно из меди пылало жаром, и этот жар заставлял и ее пылать. Она не знала, куда ей деться от этого жара и решила, что море остудит ее, приведет в порядок. И она, вскочив, быстро побежала к своему спасательному кругу. Она с разбега окунулась в воду.

Какое блаженство, эта морская волна, что подхватывает тебя и несет, словно ты, ничего не весишь, а паришь, словно перышко, потерянное, какой-то гигантской птицей. О, море моё! Спасибо тебе. Ты волшебное море! Ты чудесное море! Ты самое, самое! Радость, поселившаяся в её молодой груди, дурманила её, обжигала. Она ещё не знала точно, что это такое. Она только догадывалась. И от этого ей было несказанно хорошо.

А он терпел этот жар, терпел и радовался многократно, что богиня Эос рядом. Что можно протянуть руку и коснуться её. Вот сейчас она, смыв своё возбуждение и смущение, подойдёт к ним и посмотрит ему в глаза так, как умеет только она. О, какое же счастье, что он оказался на пляже именно в тот день и именно в том месте! И он, посмотрев на Костю, подмигнул ему. Ты лучший парень в мире и я очень — очень люблю тебя мой мальчик, — сказал он племяннику. Я разобьюсь о камни, если не усыновлю тебя, племяш. А ещё, я приложу все старания, чтобы ты заговорил. Теперь это уже однозначно. Оказывается, жизнь такая прекрасная штука, что можно, да нет, нужно бороться за её прелести. И очень здорово, что мы живём у моря, не смотря, что оно по временам обижает нас по — своему. Да видно это закон жизни, нужно потерять одно, чтобы найти другое. И он улыбнулся мальчику своей очаровательной, белозубой улыбкой, хотя в глазах его было столько горя и страдания.

Катюша освеженная, вся будто светясь изнутри, отчего ее глаза казались настоящими изумрудами в оправе ресниц, подошла к ним, сказав, что ей уже достаточно солнечных ванн. В противном случае никакого ресторана вечером не получится, если она еще пожарится на этой сковородке, хоть полчаса. Они охотно с ней согласились, и решили всеми посидеть, тут же недалеко в кафешке.

Все трое пошли в направлении разбросанных у побережья кафе, как вдруг у Дена, зазвонил телефон. Прослушав сообщение, он чертыхнулся и, извинившись, сказал, что ему надо срочно на завод. А вот Костю то и некуда пока деть, ведь няню я уволил, а о другой не позаботился. На что, Катюша с готовностью ответила, что они справятся и без него и, причем прекрасно. Не правда ли Костя? — заглянула она в его, тоже сияющие глазенки. Он был на седьмом небе от радости.

Когда Денис быстро скрылся из вида, они потихоньку пошли к Ленуське. Мальчик устал от солнца, хотел пить, да и покушать бы, не отказался. Придя домой, она искупала малыша, накормила его омлетом, по-московски, с помидорами и зеленью, и он, разморившись от солнца и вкусного обеда, уснул тут же, прямо за столом.

Катюша аккуратно положила его на кровать, сняла крошечные сандалии с его маленьких ножек; взъерошила его волосенки, такие мягкие, пушистые и ей представилось, что это ее ребенок. Вот он нагулялся и спит сном ангела, а она его мама, караулит его сон. О боже! Ну что только в голову не придёт, вот что придумала, дуреха. Это просто весна виновата, будоражит кровь и воображение, — пожурила она себя, за сентиментальность. Малыш проспал часа три, не меньше. Она за это время приняла душ, почитала книгу и успела подготовить платье и босоножки, те самые на высоченном каблуке. В этот раз нечего было опасаться, метр девяносто — рост у этого Диониса, это точно. Так что бояться нечего, и её каблуки в самый раз. Значит не зря, эта обувка, оказалась в ее сумке. Она обдумывала, какую прическу соорудит на вечер, и тут зазвонил телефон Ленуськи, не сотовый, домашний — обычный. Телефон был обычный, а вот голос в нем был необычный. Это звонил Ден. Он извинялся за то, что поход в ресторан на сегодня, отменяется. Работа, чёрт бы её побрал, — говорил он грустным голосом. Тысяча извинений, но как только появится возможность, приглашение остаётся в силе. Кэт уверила его, что извиняться совсем не за что и что он пусть совсем не волнуется, с Костей всё будет в полном порядке, даже если ему придётся задержаться, вплоть до утра.

Так оно и случилось. Конечно она всё же побаивалась, что малыш вдруг начнёт капризничать. Но мальчик был настолько воспитан и общителен, что с ним не было, никаких проблем. Как только он проснулся, Кэт сказала ему об их общей проблеме. Он без всяких капризов умылся самостоятельно и попросил дать ему чаю. Всё было настолько просто и естественно с ним, что ей пришлось только любоваться им и, радоваться за Дена. С таким малышом жить, одно удовольствие. Она напоила его чаем с печеньем и даже не стала уговаривать его, чтобы он не молчал, если вдруг, ему будет что — то нужно, зная уже наверняка, он спросит обязательно сам. Эти его: мимика и жесты, были вполне понятны ей и нисколько не осложняли, общения между ними. После того, как они попили чаю, она читала ему сказки, из Большой книги сказок, которую они нашли у Ленуськи. Затем они рисовали, пейзажи на тему: море и мы. Костя с завидным усердием, старался изо всех сил. Он уморительно морщился, высовывал язык от усердия. Море его, получилось сердитым, с высокими волнами и барашками гребней, что Кэт сначала даже залюбовалась. Ну, прямо Айвазовский, не меньше. И только потом, позже поняла, почему оно такое сердитое. Ведь оно, отняло у него родителей, и он об этом знал, и не забывал. Она тихонько прижала его к себе и взъерошила ему волосы и чмокнула его в макушку. Ничего парень, всё будет хорошо, вот увидишь. У тебя такой замечательный дядька, что по — другому, быть и не должно.

На пляж они не пошли, так как раньше обычного времени, вернулась Ленуська и тут, всё завертелось, как в калейдоскопе. Она повела Костика во двор, а там уж для него предстал, целый зоопарк. Он кормил кур, визжал от вида кабанчика, а уж когда вернулась из стада корова, его эмоциям не было предела. Он нарвал травки, тут же прямо у забора и кормил Красулю, пока Ленуська её доила.

Красуля ела травку и смотрела на Костю тёмно — фиолетовым, влажным глазом. После, он пил такое вкусное, парное молоко и вот также, прямо с такими симпатичными усами от молока, он просил Кэт, чтобы они снова пошли в загон. Он опять хотел посмотреть на животных. Они снова ходили, смотрели.

Нарезали цветов и поставили в вазу, прекрасный букет. Розы, благоухали. Ромашки выглядывали малюсеньким, белоснежным облачком, с серединкой похожей, на новорожденного цыплёнка. Жирный, роскошный амарант — лисохвост, походил на какое — то экзотическое дерево цвета бордо и очень оттенял, и без того белые — белые ромашки. Гипсофила напоминала почему — то гимназисток, в кружевных воротничках и фартуках.

Хрустальная ваза отразила всю прелесть зелёного и бордо, и заискрилась, засверкала. Луч света преломился и высветил такие грани, что больно стало смотреть на всё это. А ветерок, что ворвался в открытое окно, разнёс по комнате неземной аромат свежесрезанных цветов. Это был запах земли, ветра, моря, солнца. Запах жизни самой, что дана человеку, на такой пусть и коротенький миг, но такой прекрасный, такой необыкновенный. Миг этот радостный, или же печальный, зависит от самого человека. Ведь, каждый сам кузнец своего счастья.

Они наслаждались этим ароматом, этим прекрасным видом, пока Ленуська колдовала у плиты. А, вот и подоспел ужин, который они с завидным аппетитом поели и тут Костя, оплошал уже во второй раз. Он, как и в обед, уснул прямо за столом. Ну, ещё бы, столько впечатлений, для одного дня. А он ведь всего на всего только маленький мальчик. Так, что уж тут.

Кэт, как и в обед, перенесла его на кровать, а сами они с Ленуськой, ещё долго сидели и говорили: о том, что море — это и кормилец и убийца, одновременно. Дай бог, чтобы у этого крохи, было всё хорошо в жизни дальше, не смотря на его несчастья, начавшиеся чуть ли, не с рождения. И так они ещё поговорили о том, о сём, а затем отправились спать.

Наутро, позавтракав, она и Костя отправились на пляж, где их без всякого труда нашёл Дэн. После очередного извинения, он предложил покататься на лодке, на что получил единое согласие. Они катались на небольшом ялике, загорали, перекусывали в кафешках. И хоть свободного времени у Дэна было в обрез, они каждый день ходили на пляж, все вместе, втроём. Кэт так полюбила эти походы, она уже не могла представить себя, без них — Дэна и Костика. Она прилично загорела за эту неделю, от чего глаза её стали ещё загадочней, на смуглом лице; а волосы ещё ярче, ещё медвяней.

Делал своё дело и отвар, из виноградной лозы, что готовила Ленуська. Они стали сильней, засветились ещё больше, ну прямо липовый мёд, а не волосы. Так и хотелось, прикоснуться и попробовать, их на вкус. А в глазах обоих было столько страсти, что порой это пугало их обоих. Они боялись остаться одни.

Хорошим громоотводом, был Костя. Он глядел на них своими ясными, синими глазёнками. Улыбался, своими ямочками. Ему было так хорошо с ними, такими красивыми, весёлыми и такими большими. Вот только, он всё так же, по-прежнему молчал, и это, навевало грусть на них обоих. Кате казалось, что и голосок у него такой же звонкий и красивый, как и он сам, и она старалась его тормошить, как нибудь. Но из этого, ни чего не получалось. Где то, глубоко в его маленькой душе, сидели страх и холод, которые, держали его в своих цепких когтях и не давали ему заговорить. Врачи, к которым обращался Дэн, говорили: Придёт время, ждите. И он терпеливо ждал, хотя и хотелось этого, как можно быстрее.

Вот так проходили эти дни, совместного отдыха. Они не могли без неё, а она без них. Ленуська уже возмущалась, что вовсе не видит её. Что она ещё больше похудела, вместо того, что бы поправиться у неё тут. А всё это он, этот — атлет, появился у их ворот и, не стало покоя, у девки. Вся вон горит, как в огне. До большого дойдёт, не иначе. Как глядят то друг на друга? Огонь и трут не должны быть рядом, иначе — пожар. Но если этого пожара они хотят сами, тут уж ни чего не поделаешь, ведь не дети малые? Пожар, так пожар. Только бы пеплом не засыпало этот огонь, а так что ж, пусть себе горит. Разве может быть иначе, если оба молодые, да красивые?

Десять дней пролетело, как один. Они даже не заметили этого. Все эти прогулки, купанья, занимали целые дни. Они так сблизились, что не представляли себе жизни, друг без друга. Дэн, конечно же, отлучался на какое — то время, что бы вконец не забыть своё настоящее призвание в жизни. Вот и в этот раз, он отлучался как всегда, костеря, на чём свет своих работников, что не могут обойтись без него, ни дня. Он обязательно извинился перед Кэт за то, что снова оставляет её за — няньку. Хотя он неоднократно порывался, нанять специального человека, чтобы смотрел за малышом. Но девушка всегда отговаривала его от этого шага, уверяя его, что они очень хорошо обходятся без всяких там нянь и сами. И вот он умчался в очередной раз, завезя их к Ленуське, переждать жару. Как только он скрылся из вида, они отправились в дом, где было прохладно и занялись своими постоянными занятиями. Читать, рисовать; смотреть любимые мультяшки и уплетать, всякие вкусняшки.

Так они занимались очередным рисунком, когда раздался телефонный звонок. Звонил в очередной раз, Дэн. Им с Костей нужно было срочно быть готовыми, к какой-то поездке, на какое, то ранчо. Ранчо — это же не средневековый замок, значит можно вот так же по пляжному одеться, ведь правда? — кивнула она малышу. На что тот кивнул тоже в ответ, подтверждая, что она права. Через несколько минут, просигналила машина. Она еле-еле успела оставить Ленуське записку, и они уже сидели в огромном серебристом джипе, которым лихо управлял Аполлон. Конечно же, это далеко не огненная колесница, но тоже сойдет.

Они сели с Костей на заднее сиденье и услышали более подробно, куда же они направляются. В сорока километрах от станицы находится домик Дена. Там у него есть управляющий с женой, вот они то и присмотрят за Костей. Ему ужасно стыдно за то, что он переложил эту миссию на неё, Кэт. А сам он не справляется совсем, что взял на себя. Ну не может же Дэн превратиться совсем в няньку, работа ведь требует — своего, да и молодость не дает забывать о себе.

Синие глаза полыхали в зеркале, губы смеялись, и было в нем столько задора, огня и веселья, что Катюше стало вдруг так хорошо, как уже не было давно-давно, живи она в Москве. Они быстро домчались по шоссе до поворота и чуть погодя въехали в небольшую рощицу из пальм, приведшую их к широко раскрытым воротам, ожидающим их прибытия.

Навстречу шел мужчина, лет сорока и женщина, лет тридцати. Это были, управляющий Сергей Петрович и его жена, Ксеня Дмитриевна. Они работали у Дэна в его поместье и в то же время были его друзьями. Дэн представил им Катюшу, и они приветливо встретили девушку. Ну, а уж Костика они любили, как своего ребенка. Сергей Петрович подхватил малыша на руки, посадил его к себе на плечи и они поскакали, словно они конь и седок, к видневшемуся за кустами дому, крытому бирюзовой черепицей.

Когда девушка приблизилась к дому, она была поражена его размером. Это был целый особняк в трех уровнях: с мезонинами, башенками, пилястрами, балконами. Прямо напротив парадного входа струился, весело переговариваясь струями фонтан. Золотые рыбки молчаливо плескались и резвились в своё удовольствие в его прозрачных струях.

Всё пространство, куда хватали глаза, занимали цветы. Клумбы, рабатки, висячие кашпо, бордюры. А роз! А роз то! Видимо, не видимо было этих цариц среди цветов и запах от них стоял такой, что кружилась голова, и сладко было во рту. Вам нравится? — спросил Дэн и, посмотрев на девушку, понял без слов.

Катя была просто очарована всем ландшафтным дизайном поместья. Большемеры перекликались с карликовыми сортами экзотов, отчего получались своеобразные причуды в виде гор и низин. Арки, шпалеры увитые лианами создавали образ райского сада. Строгие, геометрические газоны в обрамлении низеньких живых изгородей были устроены в виде лабиринта. По дорожкам, усыпанным чистейшим белым песком, расхаживали важно павлины, изумрудами сверкали быстрые золотые и серебряные фазаны. Цесарки в пёстрых сарафанах кивали своими венценосными головками и быстро тараторили что — то на своём птичьем языке.

Но, это было ещё не самое главное, из увиденного ею, и поразившего её взгляд. Войдя в дом, она чуть-чуть не упала, от изумления. Вот тут было, отчего замереть, прежде чем дыхание восстановилось, и она смогла заговорить. Весь первый этаж был оформлен в стиле греческой мифологии. Стены украшали целые эпизоды из жизни греческих богов.

Сам Зевс громовержец, стоял на вершине Олимпа, с копьём, которое метало громы и молнии. Он так эффектно выглядел на этом панно, что мог бы поспорить с любым молодым, на вроде своего сына Персея, или же Гермеса, хоть и был седовлас и седобород. Но седина эта была так прекрасна и так украшала могучего бога.

Афина — Паллада блистала во всей своей олимпийской красе. Молодая и, чертовски эффектная, она прямо зачаровывала своим видом.

Как и Зевс, седовласый и могучий Посейдон, вздыбивший океанскую волну, потрясал трезубцем. Этим он, то ли угрожал кому — то, то ли просто хотел заявить всем о своём могуществе.

А вот и бог любви Аполлон, прекрасный и очаровательный, мимо которого не могла пройти ни одна; ни богиня, ни тем более смертная. Афродита была просто неподражаема. Душа замирала от этой красоты даже у женщин. И совсем не ревности, от очарования и поклонения этой красоте.

А кто же это там, подняв прелестные руки и озаряя Олимп божественной улыбкой? Это улыбается навстречу солнцу, обворожительная и несравненная, Эос. Утро! Ведь я был прав, что так назвал вас в тот день? Вы тогда будто сошли с этого панно и я, был просто поражен и ослеплен — прошептал Дэн.

Во всем чувствовалась рука профессионала. Статуэтки, вазы, светильники — все напоминало времена обитания земли богами. Вещи были дорогими и подобраны скрупулезно грамотно и со вкусом. Мебель также была необыкновенной, раритетной, если не сказать — музейной. Люблю, грешник историю, ну что тут поделаешь, — усмехнулся Дэн. Очень хотел бы быть Аполлоном, но на самом деле только, Денис. Так захотели родители, скромно и со вкусом.

Боже! Да ты и есть, Аполлон, — подумала Катюша, но ничего не сказала вслух. Только её глаза — изумруды засветились особенно ярко и загадочно.

Ксюша, как называл ее Дэн, принесла какой — то напиток, собственного приготовления. Он оказался очень вкусным, бодрящим и холодным. Нектар, напиток богов, хотелось сказать Катюше, но она только улыбнулась и стала разглядывать мебель. Затем они присели на диван и Дэн, с сожалением в голосе и тоской в глазах сказал, что бизнес отнимает, слишком много времени, но без хозяина одни ребята не справятся. Приходится контролировать весь процесс, чтобы не было сбоя в работе, иначе труба. Где-то, что-то застопорится и, всё насмарку пойдёт. Не хватает ему его брата, он был отличным помощником в их совместном бизнесе, но бог распорядился так и тут ничего нельзя изменить.

А вы знаете, Кэт, мы сегодня же отправимся в одно из моих заведений. Замётано — не то утвердил, не то спросил он. Она была, не против. Лишь бы быть с ним рядом, слышать его, видеть его.

Они так заговорились, что не заметили, как подошло время. А ведь нужно было ещё переодеться ему, да отвезти Катюшу для идентичной церемонии. Когда же он, через какое — то время, вышел в вечернем костюме, девушка только развела руками. Тёмно — тёмно фиолетовый костюм из тончайшего кашемира, совсем бледно сиреневая рубашка; жилет из золотой парчи, под золото же туфли. Нежно сиреневая розочка украшала лацкан пиджака. Волосы, такие же золотые в тон жилету и туфлям были уложены в оригинальную причёску, толи Ксюшей, толи им самим, а может это была работа профессионала — парикмахера. Кате не хотелось забивать себе голову такими подробностями. Она просто восхищалась им в немом восторге. У Катюши не было слов, да они были и не нужны в данный момент. Она стояла с широко открытыми, изумрудными глазами, и Дэн без слов понял, что он хорош.

Ну что, мадам, а теперь за новыми ощущениями; менять ваш туалет на платье богини? Хотя мне, если честно признаться, хотелось бы совсем другого, и он опустил глаза, как будто немного устыдившись. В них полыхало синевой одно только желание. Страстное, всепоглощающее желание, мужчины к женщине. Страсть самца.

Но, он овладел собой и пригласил её пройти к машине. На этот раз их вёз водитель Николай, а они сидели рядом, и это было настоящей пыткой для обоих. Их бросало в дрожь, когда они прикасались друг к другу. У них одновременно ухали сердца, куда-то к низу и казалось, что они никогда не возвратятся на своё, законное место. Ему хотелось схватить её в охапку и унести далеко — далеко и любить, любить до самозабвения, до умопомрачения, до изнеможения. Ей хотелось, чтобы он унёс её далеко — далеко от всех людей и чтобы любил её безумно, страстно и, чтобы она могла раствориться в нём без остатка.

Но, они мирно и спокойно доехали до дома Ленуськи, Дэн галантно подал руку девушке и довел до калитки. У нас на все про все двадцать минут времени, я надеюсь этого достаточно, — опять не то спросил, не то утвердил он. Да, этого было и достаточно и критически мизерно. Ну да ничего, попробуем уложиться, ведь не зря же она женщина; женщина найдёт выход из любого создавшегося положения. Так, десять минут на душ и десять минут одеться; раз нужно уложиться в двадцать минут, значит уложимся.

Волосы распустить. Под золото босоножки, на высоченной шпильке, светло сиреневое платье (кружева и органза), золотой браслет, тоненькая золотая цепочка со знаком зодиака. Колец и серёжек не любила. Крошечная золотая сумочка — кошелёк и она готова. Ещё в запасе две минуты. Припудрила носик, прикоснулась к губам помадой, больше ничего не требуется. Бог и родители одарили её такой внешностью, что косметика не требовалась вообще, разве только самую малость.

Ленуська ахнула: Красавица! Королева! Дэн выдохнул: О! Нет слов, богиня! Да ещё за такое время, я повержен. Полный нокдаун.

Они приехали в «Посейдон», когда уже заведение было переполнено, до отказа. Музыка тихонько звучала. Даже не звучала, а словно волны перекатывались у берега, так спокойно и трепетно было её звучание. Кондиционеры, работали на всю мощь, и в заведении было прохладно и просто здорово.

Когда Дэн и Кэт вошли в зал, все посетители сразу, будто договорившись, повернулись в их сторону. В глазах всех читалось: восхищение — в мужских и зависть — в женских.

Они прошли к столику. Тут же появился официант. Он принёс фрукты и бутылку шампанского «Мадам Клико» в серебряном ведёрке.

Пока жидкое, пенящееся золото разливали по бокалам, они, молча, любовались друг другом. Потом они пили это расплавленное золото, а в глазах читалась жажда другого рода, которую шампанским нельзя утолить. Дэн пригласил девушку потанцевать. Держа её в своих объятьях, он любовался, сверкающими в свете люстр, её волосами. Они были похожи на цвет, заходящего солнца.

Её изумрудные глаза, потемнели от страсти и приобрели оттенок, малахита, или старой яшмы, подсвеченной изнутри, приглушённым светом. Она пахла сиренью и танцевать с ней, было всё равно, что танцевать с вечерним туманом, сиреневым и неуловимым. В то же время, обняв её в танце, он чувствовал её, такую горячую, такую упругую, ощутимую, что просто не мог себя сдерживать.

Тоже было и с ней. Они поняли, что сегодня должно случиться то, к чему стремились их души, сердца, тела, вот уже несколько долгих для них и несказанно, мучительных дней. Пробыв в таком напряжении, ещё минут двадцать, они вышли на улицу. Николай дремал в машине. Домой — скомандовал Дэн — и водитель, ни слова не говоря, нажал на газ. У них ещё хватило сил и терпения, не броситься в объятия друг друга и не сорвать одежду, прямо в машине.

Когда они въехали на территорию его усадьбы, он, молча, взял её за руку, и они побежали. Куда, знал только он. Зачем, знали они оба. Она подчинялась ему во всём и хотела того, же чего и он. Любить! Любить! Любить!

Они пробежали несколько десятков метров и оказались под пальмой, на берегу, небольшой речушки, что впадала, в находящееся почти рядом, море. Светила полная луна, озаряя всё кругом, своим холодным, призрачным светом. Она походила на отполированный щит героя мифов, Персея, что поклялся освободить землю, от страшного чудовища, медузы Горгоны, превращавшей людей своим взглядом, в каменные изваяния. Опять Греция. О! Это, просто какое — то наваждение!

Песок, с вкраплениями мелких ракушек, искрился серебром и отливал, каким — то мерцанием, будто сказочные копи гномов, хозяев подземного царства. Возможно, стоит тебе лишь наклониться, и ты станешь обладателем несказанных богатств. Волны вздыхали и шептали им, то ли о чём — то своём, а может об их чувстве.

Дрожащими руками Дэн сорвал с себя одежду и, притянув Кэт к себе, ласково стал раздевать её. Он расстелил свою рубашку на песок и бережно уложил на неё Кэт. Затем опустился сам рядом с ней, не отпуская её ни на минуту.

Богиня моя! Он страстно хотел её и в то же время, боялся напугать её этой страстью, хотя её страсть была не меньшей. Он стал нежно и трепетно целовать её губы, шею. Соски её, уже готовые к ласкам, ждали его губ, рук. Они затвердели и стояли, словно маленькие бутоны, нераспустившихся роз. Он застонал, припав к ним; он целовал её груди, живот, дойдя до впадинки пупка, он исследовал её языком. Такая маленькая и соблазнительная пещерка! А что дальше?

Он раздвинул её бёдра сильнее, хотя они и так были готовы. Они ждали его, они страдали оттого, что он не добрался ещё до них. Соблазнительный треугольник, блестел в свете луны, точно платиновый и Дэн прикоснулся к нему лицом. Он был чуточку колючим, видно после бритья, но очень напоминал персик. Такой же нежный, пушистый и упругий. Затем, он коснулся лобка, и опустился чуть ниже. Раздвинув, этот пушистый плод, он коснулся языком клитора. Кэт закричала от дикого желания, изогнулась, словно тетива. Она хотела, чтобы он не медлил. Чтобы вошёл в неё без остатка. Хотела, чтобы он растворился в ней, а она в нём. Она вся уже расплавилась от желания. Она просто вытекала, как мёд из сотов от своей страсти к этому человеку. А он, всё больше распаляя её, вдруг легко вошёл в неё и стал двигаться все, ускоряя темп.

Он целовал её губы. Такие мягкие, сладкие, податливые. Говорил ей сладкозвучным голосом красивые, как она сама слова. И когда понял, что она готова, он как будто приподнял её под собой, и они взорвались одновременно.

Её лоно приняло его, заполнилось им. Волны наслаждения унесли их в мир счастья, блаженства, неги. Звёзды рассыпались фейерверком, луна танцевала танец страсти, море шептало о тайнах всех прелестей соединяющих мужчину и женщину вместе. А они парили в невесомости, упиваясь этим чувством, этой страстью, этим сближением их тел и сердец, пока туман не рассеялся, и они не опустились вновь на эту восхитительную, прекрасную землю.

Кэт казалось, что она соткана из этого чудесного чувства, что переполняло её до краёв. Да чувство это прямо переливалось через край, так насыщенно оно было, так осязаемо. Девушка всхлипнула от полного счастья, а затем тихонько рассмеялась.

Вот оно, чего она так долго ждала, искала, хотела. Чтобы с ума сойти, чтоб забыть обо всём на свете, обо всех. Чтобы только они и никого, больше в этом мире. Только их чувства.

Они лежали под луной, уставшие и счастливые, а волны всё шептали и шептали им сказку о какой — то тайне. Тайне жизни морских глубин, или счастьи земных людей.

Дэн смотрел в её счастливые, светящиеся глаза, но думал, не о них, а совсем о другом. Женщины порой сами виноваты в том, что мужчины не доверяют им и бросают их. Они иногда стоят этого. Ему очень хотелось верить этой прекрасной богине, что вошла в его сердце так глубоко, за столь короткое время.

Но он боялся. Он взвешивал всё со скрупулёзной точностью, чтобы не кусать локти опять. Ведь это уже было когда — то. А чем закончилось? Страшной болью в сердце, ощущением потери смысла в жизни, пустотой бытия. Если и теперь он ошибется, это будет последним испытанием любовью. Он заставит своё сердце молчать. Он больше не купится на уловки женщин. Обман в любви, это слишком больно. Конечно же, если ты любишь, по — настоящему. Но он ничего не сказал этой столичной диве и вида не подал, что сомневается в ней. Он был само очарование.

Чуть погодя, Дэн приподнялся и виновато сказал: Прости милая, я совсем забыл, что тебе не во что одеться, я сейчас. Быстро надев брюки, он побежал к дому.

А она лежала, бесстыдно обнажённая, одетая только лунным светом, одеялом из звёздного неба и светилась от счастья. Первобытная тишина окружала её, и от этого казалось, что она одна на всей планете. Шёпот волны успокаивал, убаюкивал, словно нежный голос мамочки. Она чувствовала себя самой счастливой из смертных.

Вдруг, что — то зашуршало, где — то совсем казалось рядом, но также быстро стихло, так что Катюша даже не успела испугаться. Минуты через две, Дэн уже бежал со своим халатом и полотенцем.

Они вошли в воду. Немножко поплескавшись, они снова легли под пальмой.

Теперь первой скрипкой выступала она. Движения ее были робкими, поцелуи несмелыми и от этого, его забирало еще больше. Он срывал эти поцелуи, и желание вновь овладело им с не меньшей силой, чем в первый раз.

А Кэт испытывая теперь его терпение, играла с его сосками, с его кожей. Ей хотелось, поцеловать каждый сантиметр его тела, насытится его запахом, рассмотреть каждый завиток его волос. А он уже, не управляя собой, переворачивал ее на спину, чтобы снова слиться с ней в экстазе. Но, только, почувствовав, что она, как и он готова к оргазму, он довёл начатое до конца.

Они насытились близостью, устали. Ещё немножко поплавав, чтобы смыть песок, рубашка не могла уберечь их от него, они оделись: Кэт в халат Дэна, а он, обернувшись полотенцем, пошли к дому.

Перед этим Кэт собрала их парадные вещи. Дэн сначала запротестовал. Оставь всё это здесь, утром Ксеня уберёт и одежду приведёт в порядок, но потом понял, что она права. Не стоит давать чужим языкам пищу для обсуждения.

Он взял одежду, из рук девушки и сказал, что завтра всё будет в лучшем виде. Хотя одежда девушки и так, никоим образом не пострадала, чего не скажешь о его одежде. Рубашка была испорчена однозначно, да и в пиджаке, с жилетом, наверное, не доставало, как минимум, нескольких пуговиц. Ну да это ерунда, дело житейское.

У меня ни с кем так не было, как с тобой, спасибо! Я обожаю тебя, милая! — обняв Кэт одной рукой и гладя её по волосам другой, — сказал Дэн.

А ей хотелось, я люблю тебя, милая. Но что делать, мало ли что хотелось ей. Мыслей своего бой-френда, насчёт неё, она точно не знала. И судить, ни о чём, конкретно, не могла.

Наутро, проснувшись как всегда рано, Кэт, ещё лежа в постели, переживала снова то, что случилось вчера вечером, да уж считай ночью. Это божественно! Это чудесно! Но вот любовь ли это? Может это только страсть, а страсть, как правило, это миг и не больше. Сверкнёт, как комета в небе и всё. А ей хотелось любви! Огромной! Сильной! Неземной! Чтоб вместе в огонь и в воду, и в рай, и в ад.

После завтрака они катались на лодке, купались, сидели в ресторанчиках. Смотрели друг другу в глаза и оба думали о пальме. Да, они жаждали повторения. И это повторялось каждую ночь.

Часто они оставались ночевать на берегу моря, далеко от усадьбы Дэна. Взяв палатку, они устраивались, где ни — будь, в тихом, уютном местечке, каких он знал уйму. Они долго и страстно, занимались любовью. Ночи любви, а может только страсти. Но только не у неё. Она полюбила Дэна всем сердцем, всей душой. Она боготворила его, она обожала его. Для неё он был самый — самый.

Он же, почти полностью переложив всю свою работу на своих помощников, упивался своим чувством к этой богине. И всё же, он боялся ошибиться снова, как когда — то, несколько лет назад. Но в этот раз ему казалось, что это всё всерьёз. Он сходил с ума, от этой столичной красавицы. Ну не может она так вот притворяться? Эти глаза, губы? Эти вздохи, крики во время секса? Это трепетное дыхание, возле его уха, ласковый взгляд, тайком, когда она думает, что он не видит.

А он всё видел, всё замечал. Ему не хотелось, ещё раз вляпаться, приняв увлечение — за любовь. Каждый раз, оставаясь с ней один на один, он незаметно наблюдал за Кэт, то притворяясь спящим, то будто чем — то увлечённым. Ему так не хотелось обмануться в своих чувствах. Это так больно, когда тебя обманывает человек, которому ты готов отдать сердце, душу, да саму жизнь. Говорят же: Раз, испугавшись грома, боишься и стука падающей крышки, с кастрюли.

Устав после долгого секса, Дэн засыпал, как убитый, а Катюша ещё долго не могла уснуть, переживая каждый раз, этот неземной, чудодейственный процесс. Она каждый раз возбуждалась на столько, что долго не могла успокоиться. Лежала и глядела на море, такое огромное, не постоянное. Такое разное каждый раз, такое новое, непохожее. Лучи заходящего солнца утопали одновременно в бирюзе, сапфире, аквамарине, индиго, подсвечивая всё это обилие красок багрянцем и расплавленной медью. Последний луч дневного светила, на конец, мелькнув, пропадал за горизонтом, и на землю опускалась бархатная ночь, цвета карбо.

Звёзды южных ночей отличаются от других звёзд. Здесь они огромные, какие –то словно лохматые, и совсем близкие. Их хочется потрогать, так они, кажутся, соблазнительно доступны и прекрасны.

Вот показался бледно-розовый месяц. Розовое зеркало притихшего моря, слилось с тёмным зеркалом неба. Одна звезда горела, ярко и беловато, и её бледное отражение, перетекало в отражение молодого месяца и словно серебряный нож, прорезало незримые во тьме, вздыхающие, словно гигантский зверь, уснувший только что, волны.

Вдруг, вдалеке на гребнях волн, вспыхнули искры и побежали, побежали по воде. Всё ближе и ближе к берегу. А за ними новые, и новые волны искр. Катя изумлённо и долго смотрела, потом бросила в воду, лежащий рядом камушек, да так и ахнула от изумления. Взметнулся целый столб искр.

Объятая девичьим любопытством, она вскочила; вбежала в спящие, тихие, спокойные волны и рассмеялась, ловя холодные искры руками, которые забегали, заиграли вокруг неё. Всё встрепенулось в душе её от восторга, и какого — то, необъяснимого, немого, животного страха.

О чудная! Завораживающая! Пугающая и колдовская, южная ночь! После всего этого, увиденного чуда, она возвратилась в палатку, и тихонько улегшись, на надувном матрасе, долго переживала, чудо природы. Полежав, какое — то время с открытыми глазами, она незаметно засыпала, приткнувшись к Дэну, и спала глубоко и спокойно, без сновидений.

Ночь пролетела, как миг и вот уже снова, из розоватой купели облаков, рождалось ослепительное солнце, освещая безупречную красоту прозрачного, синего неба. Солнце взошло и высветило такую прозрачную, звонкую синеву, что оставалось только зажмуриться, иначе ослеп бы любой, нечаянно увидевший это пробуждение. Густой, яркой зеленью окрасились воды, вблизи берегов. А поодаль, играли все оттенки золота, серебра и пурпура.

Берег весь был засыпан грудами прекрасных разноцветных камешков, которых вчера она и не заметила. Красных, синих, лазоревых, бирюзовых, розовых, чёрных, зелёных.

Просвечивающихся насквозь, или ослепительно белых, сверкающих, влажных — любовно отполированных губами волн. Они были похожи на пасхальные крашенки, что лежат перед прихожанами храма в корзиночках, в святое воскресение, ожидая освящения их, святой водой, что обильно раздаётся венчиком, в руке священника.

Она замирала, от этой красоты, а видя рядом с собой, спящего Дэна, она задыхалась от счастья. Кэт забыла с ним обо всём и обо всех. Вон и Ленуська осталась где — то далеко, в стороне.

Ой, как нехорошо то! Надо срочно позвонить, а то ведь она такая, что всю станицу поднимет на уши. Если подумает, что вдруг что — то случилось. Что с ней, с её доней, что — то не так.

Девушка взяла телефон Дэна и, отойдя на приличное расстояние, чтобы не разбудить любимого, набрала номер. В трубке послышался взволнованный и одновременно, радостный голос Ленуськи: Да мне ведь и надо только знать, что ты жива и здорова, а уж если ещё и счастлива, так тут уж только радоваться за тебя нужно.

Девочка моя, родная, молодость она ведь для этого и дана, чтоб счастливым быть. Чтоб любить, чтоб мечтать, чтоб задыхаться от счастья. Я так рада за тебя моя голубка ясноокая. Моё сердечко.

Она говорила, что-то ещё, но их разъединили, да и всё это было уже не важно. Самое важное было рядом с ней. И важнее этого в её жизни ничего уже не будет никогда, ну если только, чудо, которое появляется, после того, как двое занимаются сексом, с такой страстью, как у них. Она не предохранялась, а зачем? Даже если он не настолько любит её, как хотелось ей, вдруг останется частица от него у неё, на всю жизнь. Ведь это смысл, за этим появляется на земле человек. Продолжение рода. Но, для этого, нужно, чтобы оба любили так, как любит она. Ну, вот и узнаем, кто, и как. Да и любит ли вообще.

Она за своими думками, не заметила, что любимый её проснулся и потихоньку наблюдает за ней. А, знаешь, — вдруг сказал Дэн, — ведь Костик скучает по тебе, он только и объясняет Ксюше, что хочет видеть тебя.

Да я уж и сама соскучилась по нему, — сказала Кэт. Кажется, не видела его целую вечность. И она представила милые глазёнки, вихры и такие симпатичные ямочки на его пухленьких щёчках. Вот было бы здорово, иметь вот такого же, уже взрослого ребёнка, как Костик. Ведь с ним можно играть, читать ему, рисовать с ним вместе. Да и Дэн говорит, что он ещё и музыкой занимается, а все эти неурядицы, пройдут, я надеюсь. Может, какие-то сильные эмоции вернут ему голос, хотя конечно, ведь уже почти два года прошло, как.… Ей не хотелось думать о грустном.

Да, что только в голову не взбредёт, вот уж влюблённая, дура, да и только. Она улыбнулась.

Чему улыбается моя богиня, может, и я могу узнать? — услышала она голос, ставший самым родным на земле для неё. Нет! Нет! Нет, колотила она его в грудь своими маленькими, слабыми кулачками.

А он, повалив её на песок, целовал, целовал, целовал, пока у неё не закружилась голова и она не запросила пощады. Они уже собрались поехать к нему, как зазвонил телефон. Переговорив с кем — то, Дэн сразу как-то загрустил, или посерьёзнел что ли. Дорогая, прости, пожалуйста, — сказал он, как-то виновато. Снова какие-то проблемы. Но ты не скучай, я скоро заеду за тобой и мы, — я думаю, — скучать не будем под нашей пальмой, — Ведь так, дорогая? А пальма то, ждёт нас, и мы не можем обмануть её. Голос его был, не таким, как всегда, но Катюша не придала этому значения.

Он быстро довёз её до дома Ленуськи, как — то очень страстно поцеловав и посмотрев ей прямо в глаза, он нажал на газ и умчался.

А у Катюши сердце будто оборвалось. Какое — то, нехорошее предчувствие, поселилось в её душе.

Глупости всё это, — подумала девушка и попробовала занять себя, чем ни будь. Читать не хотелось, на пляж идти нельзя, вдруг Дэн освободится очень скоро и тогда, ему придётся её искать. Ленуськи ещё не было дома и она, побродив бесцельно по дому, легла и незаметно для себя, уснула. Последние бессонные ночи давали о себе знать. Ей снился сон, что она с Дэном. Что он целует её, шепчет ей слова любви, и от этого ей было так хорошо, сердце сладко замирало и она шептала даже на яву: Ну довольно, довольно, сумасшедший!

Ленуська, вернувшаяся домой, с работы в это время, слышала всё это и радовалась по матерински за девушку. Боженька, сделай так, чтоб у неё всё было хорошо, уж больно дивчинка то хорошая, ласковая. Ведь не только человека, птахи никакой не обидит. Боже! Не оставь её своей милостью! Я прошу тебя!

Проспав целый час, Кэт проснулась, Лена была дома и собиралась кормить её. Стол уже был накрыт, оставалось поставить горячее. Увидав, что девушка проснулась, она пригласила её и запричитала прямо. Ты глянь, одни глазищи то и остались, горят как в бреду. Любовью одной девонька сыт не будешь. Надо хоть что-то перекусывать, да не в кафешках ваших, а дома. Вон, кому готовлю то? Одна не съем, тебя сутками нет, если бы не дядька Михайло, пришлось бы порося деликатесами кормить, а это негоже. Совсем ты меня позабыла, голубка, из за своего Аполлона. Любишь? Вижу, что любишь! Вон, как лампада перед иконой, в велик день вся светишься. И во сне он покоя тебе не даёт, окаянный. Слышала я твои слова, не сердись на меня.

Катюша смотрела на неё, кивала головой, а сама думала об одном: Вот придёт сейчас мой Дэн и засверкает снова жизнь огнями радости.

Ой, девонька. Ты услышала ли меня-то по телефону, подруга твоя Наташа звонила, так я уж сказала, что ты у меня. Ведь это ничего? Да ведь уж с неделю как, будет, — будто пропела Ленуська.

Ничего, ничего, Ленусечка. Наверное, перерыв, в её сумасшедшей любви, вот и вспомнила подругу. Всё хорошо. Ой, спасибочки, а то я уже, прямо объелась, выходя из — за стола, — добавила девушка.

Да и переодеваться пора, а я всё сижу, калякаю с тобой, да объедаюсь.. Захохотав, она убежала к себе. Минут через десять, она уже была, снова перед Леной. Оранжевые бермуды, в тон топик, зелёная лента в волосах и такие же сандалии. Фиолетовая, объёмная сумка. И изумрудного цвета, счастливые, светящиеся радостью глаза.

Вот я и готова, целуя Лену, светилась каким — то внутренним светом, Катюша.

Опять на неделю пропадёшь? Ну да ладно, лишь бы всё хорошо было, сама же, и ответила, на свой вопрос, сердобольная женщина.

Хорошо! Хорошо Ленуська! Ой, как же хорошо — то! Так хорошо, что прямо страшно, почему — то становится. Будто не со мной всё это. Будто во сне прекрасном всё это и страшно проснуться. А вдруг и, правда, это только сон? Да нет, нет же. Это всё явь. Он точно, есть у неё, её Аполлон. И он тоже любит её, как и она его.

Она вышла на улицу, снова вернулась. Время шло, а Дэна всё не было. Что могло случиться? Ах, как плохо, что я не взяла его номер телефона, ну да если бы что случилось, уже позвонил бы, ведь твой номер у него есть. Ну да ни чего, сейчас примчится, — я думаю. Но время шло, а Дэн так и не появлялся. Ленуська успокаивала: На верное, что-то важное на работе, давай спать, а то уж за полночь. О — хо — хо, грехи наши тяжкие, завтра опять вставать мне, раным — рано, да уж сегодня, а не завтра. Ну, я пойду, а ты тоже ложись, отоспись хоть от своих бессонных ночей.

Как бы ни сказалось волнение, Кэт почувствовала, что действительно, хочет спать, и удобно устроившись, она уснула хоть и не сразу.

Проснулась, когда Ленуська выгоняла в стадо, Красулю. А и в правду, — сказала она, улыбающейся навстречу ей, женщине, — вымоталась я за это время, вон спала как убитая. Ну что, надо сбегать окунуться, а то сейчас, прозвучит команда: По машинам!

Она сходила на море, поплавала; потом приняла душ, позавтракала, но как — то, совсем нехотя, без аппетита. Да ты не горюй, время то еще, совсем рано — сказала Ленуська. Ночью устал, отдыхает — шептала, почему — то она.

А Кэт почему-то думала, что это все. Это конец всему. Слишком сумасшедшими были у них чувства. Как во сне, не вправду. А может, вообще я всё — таки сплю, и все мне это снится: и Ленуська, и море, и Дэн? Может нужно проснуться, и она окажется в Москве, и нужно будет собираться на работу?

Да нет! Нет! Это не сон! Но, тогда почему его нет? Почему? Ленуська волновалась не менее ее, даже на работу решила не ходить. Но Кэт ее отговорила и та ушла, сказав, что скоро примчится, узнать, как и что тут у нее.

Оставшись дома одна, девушка не знала, куда себя деть, чем заняться. Почему? Что могло случиться? Ну что же? Почему? В голове была полная неразбериха. Она металась, как зверь, запертый в клетке.

Неужели это все неправда? Неужели он просто поиграл? Но ведь такие глаза, не могут врать? Губы, руки? Господи! Боженька! Пусть он придет! Но отовсюду была тишина. Тишина эта давила на нее, она захлебывалась ею. Что? Что? Почему? Ну, что же, ты хотела не земной любви? Вот она. Она с муками, страданиями, болью.

Когда в обед примчалась Ленуська, она не узнала девушку. Губы искусаны в кровь, глаза ввалились и сухо блестели. И это были уже совсем не те, изумрудного цвета глаза, что светились, светом радости. Глаза эти напоминали девятый вал на море. Они потемнели. Потухли в них блики, что играли, словно бесенята, во время какой — то веселой и загадочной игры. Теперь в этих глазах виднелись одни лишь волны, вздыбившиеся от страшной бури, внезапно налетевшей без предупреждения.

Руки всё время что — то искали, как будто, им не хватало чего — то, какого — то дела, важного и нужного, только им. У Лены заныло сердце от жалости. Ну, поплачь, что ли, если уж совсем невмоготу, — попросила она Катюшу.

Но та ровным голосом сказала, что она вечером уезжает в Москву. Я и так зажилась у вас тут. От этой дурацкой любви, голову потеряла. Да и не любовь это была вовсе. Спасибо тебе, спасибо Ленуська. А когда ты ко мне приедешь? А то все я к тебе, да я, а ты так и не побыла у нас ни разу. Родная, я жду тебя. Приезжай в любое время.

Обедать она не стала, и Лена собрала ей с собой поесть, хотя и не была уверена, что ей это все пригодится. Ну да вдруг.

На работу после обеда она не пошла и от этой ситуации не знала, что делать и дома. Они сидели и молчали. Кэт собрала свои вещи и, дождавшись, время отправления автобуса, вышла, ускоряя шаг, чтоб не опоздать. Еще одну ночь здесь, она не выдержит. Она побежит туда пешком, к нему. А зачем? Нет! Нет! Надо успеть и она успела.

Ленуське она запретила, провожать её. Долгие проводы, обильные, лишние слёзы, а они ей сейчас были, совсем не нужны.

Она сидела у окошка и прощалась с морем, с Ахтырской, с виноградниками. С разноцветными крышами, с палисадниками полными роз. Да вообще прощалась со всем, что здесь было. Может не навсегда, но надолго это точно — думала она.

Море сверкало, искрилось, отражая заходящее солнце. Слепило глаза, от чего у девушки навернулись слёзы. А может это и вовсе не море виновато. Может это не оно причина этих слёз, вдруг брызнувших внезапно и отрезавших всё враз. Она уже не видела ничего за окном, только размытые из — за слёз, силуэты убегали теперь за окном, оставляя в душе неподъёмную тяжесть. Как же невыносимо трудно, больно и тяжело ей было покидать этот рай, так внезапно оказавшийся адом.

Приехав, домой, она сразу же утром вышла на работу. Дома оставаться не хотелось. Да она бы ни часу не выдержала дома одна. Она бы просто сошла с ума от своих мыслей.

Наташка обезумела от радости: обнимала, целовала; кричала что-то о том, что она классно выглядит, и даже еще красивей стала. Но она ничего не слышала. Она была там, далеко в Ахтырской и она хотела знать только одно: Почему? Что случилось? Если вдруг заболел, или что-то произошло, позвонил бы, ведь он знает телефон Ленуськи. Да, он нашёл бы тысячу способов, чтобы дать о себе знать, если бы хотел этого.

Значит дело в ней? Значит, встретил другую. И, как недавно с ней, с Кэт, слушает шёпот волн, под пальмой. Под их пальмой. А может, там он проводит время, со многими? Может, это только она дурёха, влюбилась в него, а он только дурит, таким как она головы и, смеётся из них. Простушка! Девчонка неразумная! Поверила этому ловеласу. Да у него, таких как ты, десяток, не меньше. Разум говорил одно, а сердце рвалось на мелкие кусочки от боли.

Максим встретил ее очень и очень непросто. Он был сама любезность, само очарование. Он попросил прощение за прошлую ссору, целый день старался изо всех сил ухаживать за ней. Все время спрашивал, все ли у нее хорошо? Может ей что-то нужно? Пусть она не стесняется и только скажет.

Но ей ничего было не нужно. Ей хотелось, чтобы кошмар этот закончился, и все вернулось: и Дэн, и море, и Костик. А еще, чтобы вернулась их пальма, с их безумным сексом под луной.

Неужели этого больше не будет никогда? — спрашивала она себя и отвечала себе: Да, на верное, никогда. Поиграл с ней бог Дионис и забыл, как забывают события бурной, пьяной ночи.

Но она — то полюбила. Так за что, же её так, бессовестно и жестоко обманули, эти синие глаза, что казалось, не умели врать. Значит, притворялись и очень умело.

После работы Наташка пригласила ее посидеть в кафе. Она тормошила ее, теребила. Ну, рассказывай, как там, что там? Говори же, говори? Уехала, никому ни слова. Хорошо хоть, что Ленуська сказала, что ты у нее. А то мы с Максом не знали, что и думать. А так и я, и он успокоились. А то ведь думали звонить по больницам. Ты уж больше так не делай никогда, обещаешь?

Ладно, не буду — сказала Кэт, — и больше никогда не буду уезжать, отсюда. Она нехотя рассказывала: об Ахтырской, о Ленуське, о море, о погоде.

Ну, подруга, ты как неживая приехала, оттуда. Уж не влюбилась ли ты там, в какого, ни — будь, мачо, а? — опять не отставала от неё Наташка.

Да нет. Просто немного отвыкла от суеты, а сейчас опять начинаю привыкать, вот и все. У тебя-то как? Подруга рассказывала, что очередной бой-френд, оказался подлярой, как все предыдущие, и что больше влюбляться, она не будет, никогда и ни за что. Я тоже — подумала Кэт.

И жизнь закружилась, завертелась. Максим все так же был нежен и внимателен, и когда дня через два вызвался проводить ее, она согласилась и даже была рада. Надо же, как то выходить из своего состояния. Они приехали домой к ней, сразу после работы. Она очень устала, наверное, с непривычки. Отпуск расслабил её. Пока она переодевалась, Макс успел уже сварить кофе, и ей было приятно, что он забыл ссору и так нежно заботится о ней. Запах кофе приятно щекотал ноздри и она, взяв чашечку, присела рядом с Максом на диван. Они пили кофе и говорили о работе, о погоде, о городских сплетнях. В общем, обо всём и ни о чём, сразу.

Когда же кофе закончился, Макс, вдруг как-то резко обнял ее и стал целовать. Как я соскучился по тебе, Кэт! Она стала отбиваться, сначала, как бы в шутку но, видя, что он распаляется, она стала сопротивляться всерьез. Ей были неприятны его объятия. Руки его были грубы и настойчиво требовательны. Парфюм почему — то раздражал. Да и весь он сам, был просто неприятен ей, со своими приставаниями. Она сказала ему об этом, конечно же, в вежливой форме, надеясь на понимание с его стороны, благоразумие и порядочность. Ей хотелось всего этого, но не с ним. Но не тут — то было. Он стал ещё настойчивее в своих действиях. Она стала отбиваться от него, от его нежелательных ласк.

Тогда он грубо повалил ее на диван и стал срывать с нее одежду, продолжая целовать и делая это больно и неприятно. Ей было противно. Она испугалась его и сказала, что закричит и тогда он, со страшно искаженным лицом крикнул ей: Что сука, будешь кричать, как там, в, своей Ахтырской, под пальмой? Так я буду только рад этому. Я ведь был там и видел вас, как вы трахались, а меня держала на расстоянии полгода. Сука. А там разлеглась чуть не в первую же ночь, шалава. Подстилка. Да не нужна ты мне вовсе. Ну и ему тоже, ты не нужна, уж я об этом позаботился, объяснил кое — что. Поэтому он и сбежал от тебя, ты поняла, падла ты. Шлюха дешёвая. А то корчишь из себя недотрогу. Ты же просто тварь, продажная. Ты истекала желанием к этому своему бугаю, как сука во время течки. Это чувствовалось на весь ресторан. Ты прямо исходила вся этим запахом, запахом страсти, желания. Но теперь это всё закончилось, и ты осталась у разбитого корыта. Страдай и мучайся стерва, а я буду наблюдать за тобой. Когда надоест всё, и ты приползёшь ко мне, я ещё подумаю, простить ли тебя, а может к этому времени у меня уже будет достойная девушка, а не грязная подзаборная потаскушка. И он выбежал, громко хлопнув дверью. А она продолжала лежать, не в силах ни встать, ни понять.

Боже! Неужели это все со мной происходит? Неужели это все, правда? За что? За что Максим? Ведь я была всегда честной с тобой, я никогда не говорила, что люблю тебя. А секс без любви, я не принимаю. Это же грязно, это или насилие, или проституция. Но я не проститутка. Как ты мог так поступить со мной: жестоко, цинично, безжалостно? Ну, что я сделала плохого тебе?

Она не помнила, как поднялась, приняла душ, как легла в постель. Очнулась, когда уже надрывался будильник. Она не знала, спала она в эту ночь, или же это было, только какое-то забытье.

Приехав на работу, она сразу же прошла в кабинет директора и положила на стол заявление, по — собственному желанию.

Вы что, посходили все с ума, что ли сегодня? Макс принес точно такое же заявление, теперь ты. Что с вами? Опять нелады в личной жизни? — прямо кричал директор, глядя на Катюшу. Вот что девочка, ты посиди, поостынь. А вот заявление твоего дружка, я на верное все — таки подпишу. Пусть поищет себе другое место, что-то не нравится, он мне последнее время. А ты посиди, подумай — продолжал он, выходя из кабинета, и оставляя, ее одну.

Немного успокоившись, она порвала заявление и пошла к Наташке. Давай, после работы, в парк Сокольники поедем, посидим, где ни — будь в ресторанчике, или, просто погуляем по лесу. Мне так много надо тебе всего рассказать.

В этом огромном городе, это было самое любимое место у Катюши. С самого рождения её, их семья жила на Сокольническом валу, это же у самого парка. Она отдыхала здесь от любых проблем. Этот парк был ее, с детства; он понимал ее, оберегал её, участвовал во всех ее тайнах.

Они шли по аллее, неспеша, и она поведала подруге все, от. А, до Я. Наташка, родная, что же мне делать, скажи? Он так и сказал: Я постарался, чтоб он от тебя сбежал. Что он мог наговорить такого? Посоветуй подруга, что же делать теперь?

Не будем мы ни чего делать, просто будем ждать, — сказала Наташка.

И если, как ты говоришь, парень он не дурак, а самое главное, если любил тебя, приедет; ну а если уж обратное, так по ком горевать то. А? Я поживу у тебя, немножко, ладно? Я ведь в этом тоже виновата, это же я сказала Максу, что ты у Ленуськи. И прости меня, пожалуйста.

И они, погуляв ещё немножко, поехали домой к Кэт, в её шикарную, трёхкомнатную квартиру, на Таганке. Она и вправду успокоилась, рассказав всё подруге. Она будто освободилась, от какой-то тайны, которую было трудно хранить. Она решила начать всё сначала.

Утром они бежали на работу, в обеденный перерыв перекусывали в кафе, ну а вечером, купив всё необходимое, они отрывались по полной программе. Они устраивали вечера объедания, обе по ходу, заедали свои неприятности. Они не возвращались в разговорах к ним, к тем, кто был причиной, этих неприятностей. Просто, каждая думала о своей потерянной любви. Кэт наверняка знала, что это, любовь. По крайней мере, у неё. А вот у него? Ну да не будем, о грустном.

Она уплетала пирожные, бутерброды; да даже всякие там: жаркое, рагу, чего раньше за ней не наблюдалось. Прямо, еман какой то, напал на неё, она всё время хотела есть. Наташа, как — то пошутила: Ты подруга, не за двоих там лопаешь, случайно? Уж больно на тебя не похоже всё это, раньше всё губы морщила, при слове еда, а тут прямо, как троглодит, всё сметаешь. Да ну, что ты выдумываешь, просто невроз — отвечала Катюша. Но когда в положенный срок не пришли месячные, она серьёзно задумалась. Купила тест и тут-то все, и стало на свои места.

Господи! Господи! Боженька! Спасибо тебе, боже! Неужели, правда? Неужели у меня правда будет малюсенький, малюсенький Дэн, с такими же кудрями, глазами? Ей уже двадцать четыре. Ну что ж, достойный возраст, стать мамой; а что одиночка, так кому какое дело, она сама решит свою проблему в жизни.

Сказав обо всём Наташке, они вместе, как сумасшедшие дурачились и радовались, как маленькие дети. Ну и что же, что нет его рядом, этого Аполлона? Да хрен с ним. Я бы тоже хотела малыша, а вот же не цепляются, а у тебя вон сразу. Счастливая ты Кэт. Жалко только, что твои родители не дожили до этого, счастливей бы, не было людей, конечно же, после тебя. А что? Материально ты подкована, здоровьем тебя бог не обделил. Да ещё от самого — самого любимого, пусть и, прохвоста. Так, рожаем и точка, — подвела итог Наташка.

Всё было хорошо сначала, но потом, начался страшный токсикоз. Её выворачивало от любого запаха еды. Организм принимал только фрукты, овощи, ну ещё, некоторые йогурты можно было. Всё остальное, даже не хотелось видеть, не то, что есть. Она измучилась вконец. Неужели, так весь срок? — думала она. Но ничего, я всё выдержу.

Врач говорила, что это скоро пройдёт, а пока нужно немножко потерпеть. И она терпела, но токсикоз выматывал её до бессилия, ей не хотелось, ни куда выходить, кроме работы, тут уж надо. Погуляв немножко, прямо после работы, они просиживали все вечера дома, хотя Наташка иногда умудрялась, всё — таки, сбегать к очередному, хахалю. Да хоть бы для того, чтобы вот так же, как ты, забеременеть, сверкнув глазами, говорила она и убегала, не успев захлопнуть дверь. Но за те несколько часов, что отсутствовала, могла до десяти раз позвонить, а то и примчаться. Узнать как она тут, Катеринушка — душа?

Так шло время, токсикоз почти прошел, состояние было отличное. Она совсем успокоилась, да о каком беспокойстве речь, теперь нужно думать только об этой бусинке, попавшей к ней в живот и растущей там. На радость будущей маме. А папе? Нет! Нет! Об этом она запрещала себе думать. Его нет, и не будет. Это только её ребёнок и ни чей больше.