В. В. Ильин

ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ. ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКАЯ МЕТОДОЛОГИЯ. АРХИТЕКТУРА ПОНИМАНИЯ

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 1/14(075.8)

ББК 87.я73

         И46

      

Автор:

Ильин В. В., доктор философских наук, профессор.

Рецензенты:

Делокаров К. Х., доктор философских наук, профессор;

Лебедев С. А., доктор философских наук, профессор.

Монография посвящена гносеологической природе понимания. Сущность «понимания» развертывается как многоотсечный когнитивный процесс умственного означивания ресурсом герменевтики. Работа представляет шестую книгу издания, задуманного как систематическое положительное изложение философской доктрины познания.

Для специалистов в области философии, психологии, методологии, педагогики, культурологии.

УДК 1/14(075.8)

ББК 87.я73

© Ильин В. В., 2017

© ООО «Проспект», 2017

Мы ничего не хотим знать
и все хотим понимать.

А. Эйнштейн

От автора

«Понимание» в линейке когнитивно родственных сопряженных способностей — «постижение», «прояснение», «уяснение», «уразумение» — передает умение умственно означивать, осмысливать, осознавать, усваивать, удостоверять, выстраивать ментальную панораму, налаживать содержательную стереоскопию, воспроизводить существо дела, добиваться предметной ясности, достигать идейного света, обретать мыслительную внятность. С позиций гносеологических рассмотрений познавательная природа понимания конституируется множеством довольно тонких семантических процессов и процедур, эпицентром которых служит «придание смысла», «наделение значением». Говоря строго, понимание «понимания» сводится к езде не вдаль, но вглубь. Вглубь реальных факторов оформления представлений со стороны их отображательной, когнитивной, изъяснительной, референциальной определенности.

Орудие понимания — обозначение, выражение, интерпретация, обслуживающие столь деликатные и принципиальные задачи, как предикация, денотация, моделирование, венчающиеся смыслообразованием, смыслораскрыванием.

Функционально понимание формируется на стыке (1) объяснения — более или менее формально канонического растолкования (доказательство, обоснование, удостоверение, оправдание, демонстрация) неких обстояний дел; и (2) пробуждающейся на базе обозрения (1) интуиции не как когитального «чутья», но как обретения очевидности (эвидентность; непосредственное знание) предъявляемого содержания через пробуждение оригинального чувства приятия, демонстрируемого без специальной его оценки. Блок (1) и (2) возбуждает специфическое духовное состояние уверенности (отсутствие возражений) в правильности (беспристрастности), справедливости наполнений духа посредством вызревания высшей степени ясности.

Структурно понимание складывается в качестве объемного многозначительного кумулирующего резюме процедур отнесения мыслеосваиваемого к

• знакам: лексическое удостоверение; план выражения (семиология);

• предметам: референциальное удостоверение; план содержания (семасиология);

• целям: целевое удостоверение; план устремления (телеология в рациональной редакции);

• ценностям: аксиологическое удостоверение; план квалифицирующего установления (деонтология).

Ментально понимание осознается как комплексная способность преодолевать состояние умственной бесформенности и раздробленности за счет вписания частей в целое, упорядочения элементов в систему последовательного хода и традиции. На данном резоне понимание не сводится к «рассудочному» (что предопределяет критическое отношение к структурализму и постструктурализму, придерживающимся анаморфической трактовки понимания); отображая, говоря словами Маркса, «тотальность человеческого проявления жизни»¹, оно задается многомерной структурой человека как существа символического — погруженного в мир смыслозначимостей и утверждающегося в нем.

Коммуникационно понимание выражается осмысленностью межсубъективного общения, взаимодействия, обмена деятельностью посредством координации и субординации воздействий, влияния агентов на контрагентов и vice versa через поставляемые визуально (чувственные созерцания) и рефлективно — значения, смыслы, цели, мотивы, ценности, оказывающиеся компонентами когнитивных карт, логических систем, категориальных каркасов, базовых социокультурных, выразительных презумпций, пресуппозиций, темпоральных символических консенсусов².

Психологически понимание представлено непредикативной способностью «Я» воссоздавать интимные черты и признаки миропредставления, мироотношения (состояния души — мысли, мотивы, интенции) с использованием недискурсивных механизмов идентификации (уподобление, опознавание, проекция), сопереживания (проникновение — вживание — вчувствование), эмпатии (умение проникаться болью другого), содоверия.

Прослеживание эволюционных предтеч высшей психической способности понимания заставляет адресоваться к: инстинктам (врожденные реакции, акты поведения, возникающие в ответ на внешние и внутренние раздражения); сложным безусловным рефлексам; лабильным экстраполяционным рефлексам; возникающим на их базе временным условным рефлексным связям. «Понимание» на уровне первой сигнальной системы оконтуривается выстраиванием высокоадаптивных реагирований на агенты внешней и внутренней среды. Таково, к примеру, оказывающее влияние на поведение, рост, развитие, взаимодействие, функциональное отношение особей (в особенности живущих колониями — общественные насекомые) производство вырабатываемых экзокринными железами или специальными клетками животных химических веществ — феромонов, включающих половые аттрактанты, вещества тревоги, сбора, ролевости. Понимание на уровне второй сигнальной системы оформляется выстраиванием контролируемых сознанием реагирований на условные раздражители, фиксируемые языком и передаваемые его материальными носителями — звуками, жестами, графами.

Стратегически понимание реализуется как обнаружение смысла, выявление значения, материализующихся в деятельности, находящих объективацию многоразличных символических форм.

Тактически понимание венчает обширную эшелонированную, разветвленную процедуру с допонятийным и понятийным фазисами. Один — этап предусмотрения, предмнения; другой — этап собственно постижения (проникновения, усмотрения) существа дела. Главное в динамике — актуализация смысла-значения в рефлективном установлении.

Композиционно понимание, вбирая определенности лексикографических, стилистических, риторических, семантических, этологических, психологических пластов, обретает плоть развернутого реконструктивного суждения о манифестации смыслозначимого. Очевидно: не должен навевать неадекватных коннотаций термин «реконструктивный». Согласно предлагаемой «Теорией символических форм» схеме понимания «понимания» как смыслового порождения, творчества³ следует утрировать момент не воспроизведения, а произведения, не воссоздания, а создания (пересоздания) смыслов. Такой ход наставляет на трактовку понимания в категориальной сетке не феноменального, но субстанциального процесса, опирающегося на креативные акты в символическом мире.

Сказанное, однако, вовсе не подрывает допущения неких генеральных аутентичных содержаний, вкладываемых авторами в собственные (эксклюзивные) произведения. Присущее пониманию сотворчество, в идеале влекущее резонирование сознаний, достигает генерации тождественных идей. В иных случаях подключается ресурс «источниковедения», «критики», «аналитики», «хронизма», «биографизма», отсекающий неправомерные возможности (издержки архаизации, модернизации, лакировки — конъюнктурного обращения с духовным наследием). Таким образом, мы не являемся участниками дискуссии: устанавливаемый пониманием «смысл» является ли или не является достоянием текста (имманентным или трансцендентным ему). Понимание «понимания» захватывает как эпистемологическую, так и метафизическую сферу.

Говоря о понимании в пределах первой сигнальной системы, предпочтительней использовать фигуру «ориентация»; в пределах второй сигнальной системы — фигуру «интенция», достаточно точно очерчивающих контур рефлективной тематизации, версификации.

Сверхважная нам «интенция» как рычаг второсигнального понимания запускает эвристические систематизации, нацеленные на подведение содержательных единств под качественные разнообразия явлений определенной природы. В элементарной коммуникации для уяснения существа дела подходит модель Мида: значащие символы, адресованные агентами, принимаются, воспринимаются, перерабатываются контрагентами; идет обмен символами (символическими жестами); развертываются обоюдозначимые действия. Ситуация усложняется, приобретает неоднозначный, головоломный характер в случае, когда движение символических жестов навстречу друг другу адекватного принятия и ответных реакций не получает. Влияние агентов не порождает ожидаемых ответных реагирований контрагентов; цепных коммуникативных реакций не складывается. Таковы хорошо известные разломы понимания представителей разных культур, убеждений, лингвосообществ, поколений, эпох, страт, гендеров, рас.

Понимательная подоснова любой коммуникации — значащие символы, налаживающие эффект когитального домино. Вещь в том, однако, что соприкосновение нереципрокных символических групп деформирует смысловые общности — интерактивные связи рвутся, межиндивидная коммуникация разлаживается.

Осмысление поведения человека символического, не описываемого схемой «организм — среда» (первосигнальность), востребует учета смыслозначимых доминант, соотносимых с релевантными обстановкам системами интерпретируемых знаков. В кругу данной установки центрируется ресурс герменевтической методологии. Экзегетически дело выглядит так, что наборы семантических цепочек истолкований-пониманий передают связи не только между смысло-, но и лингво- и культуроформами, в которых циркулируют. Здесь вмешиваются топологические, традиционные, аксиологические, прагматические отягощения. Лишь несколько эмпирических указаний.

Топологическая дифференциация: правый — верный; левый — неверный («правая рука» и «left-handed man»).

Семасиологическая дифференциация: польское uroda означает «хорошо уродившийся, симпатичный», тогда как русское «урод» — нечто противоположное.

Онтологическая дифференциация: «всякий металл электропроводен» (отображение закона строения кристаллической решетки веществ, позволяющее комбинировать квантором всеобщности) и «не всякий металл Яна — Теллера электропроводен» (новейшее создание в мире вещественных состояний, обладающее свойствами как изолятора, так и сверхпроводника и отменяющее правомерность использования квантора всеобщности в номологическом связывании металличности и электропроводности).

Немногочисленные, но веские примеры свидетельствуют: понимание конституируется совершенно определенным семантико-референциальным масштабом. Логически подобного рода мыслительные связи передаются специфическими структурами отображения (ratio cognoscendi) с присущими им многозначностью, релятивностью, потенциальностью (посессивностью). Исключительно в идеале возможно явное указание фиксированного множества истинностных значений высказываний и их интерпретаций. Откуда вытекает необязательность установления (получения) значений (затрудненность алгоритмического, линейного упорядочения элементов в некоторой матрице истинностных значений).

Отдавая дань ритуалам формально-логичности, скажем так: логически существо понимания описывается техникой как транзитивных (элементарные контексты), так и нетранзитивных (неэлементарные контексты) отношений R, которым свойственны:

• (а) рефлексивность (xRx — понимание самопонимательно);

• (b) симметричность (несимметричность) — инвариантность (неинвариантность) структуры содержания относительно ее преобразований; в более строгом смысле симметричность есть свойство бинарных отношений, передающее идею независимости выполнимости отношения для пары объектов от порядка, в котором указанные объекты входят в пару: из xRy следует yRx; в случае антисимметрии из xRy (при x ≠ y) следует ;

• (с) переносимость (непереносимость, интранзитивность) — свойство бинарных отношений, обеспечивающее (не обеспечивающее) для неких содержаний x, y, z операцию: из xRy и yRz следует xRz (соответственно из xRy и yRz вытекает ()).

Комбинация (а) и (b) в понимательном процессе обеспечивает толерантность, т. е. схожесть, но не подобность интерпретаций (неполное понимание); тогда как комбинация (а), (b), (с) гарантирует подобность интерпретаций (полное понимание). В элементарных контекстах понимание можно представлять бинарным отношением; в нетривиальных контекстах следует использовать представления многоместных (n-арных) отношений вплоть до идеи взаимообогащения и конфликта интерпретаций, не укладывающихся в тезис «сводимость», «замыкание».

Гиперболизация транзитивности применительно к пониманию: каждая контактирующая инстанция вполне понимает иную в сериях итераций — намечает специфическую идеологию универсальности в лице:

• фундаментализма: всесторонне-всеобъемлющее понимание (слияние душ, преодоление всяческих рассогласований) с приобщением к некоему базису эвидентности;

• финализма: достижение исчерпывающей реконструкции природы одной предметности в терминах предметности иной природы с последовательным нисхождением к элементарной праоснове.

Не будем обольщаться и обманываться: проблема универсальности в понимании «понимания» — наиболее сложная. Не расценивая фундаментализм-финализм как материал для историко-критических исследований, скажем прямо: невзирая на нетранзитивность понимания как мыслительного отношения, фундаменталистско-финалистская идея единой основы мыслепостижения получает визу практики, ожесточая рефлексию, является весьма продуктивной. До конца не исчерпанная глубина тезиса о фундаментальной праоснове понимания находит приемлемую редакцию в границах фациального подхода⁴, артикулирующего социокультурную интервальность, а с ней — смыслозначимость (интерпретируемость) соответственных основополагающих когниций. Разумеется, здесь нельзя обойти вниманием исключительную эвристичность комбинации:

• базисное, предпосылочное, фоновое знание (ВК) — капитальные гипотезы существования, онтологические допущения, каркасы реальности;

• культурно-исторические консенсусы (ВС) — генеральные соглашения о типах возможно-невозможного в качестве атрибутирования бытия (естественная сила — сверхъестественный дух; гравитация — левитация);

• золотой фонд познания — свод достоверных эмпирических и теоретических достояний;

• фон личности — персональные диспозиции, предрешающие трактовку и выбор в качестве открытого поля («непустых») химер: Николай I: «Да, деспотизм еще (звучит актуально. — В. И.) действует в России, ибо он составляет сущность моего проявления, но он согласен (?! — В. И.) с гением нации»; Уваров: «У политической религии, как у веры в бога, есть свои догматы. Для нас один из них — крепостное право. Оно установлено твердо и нерушимо (?! — В. И.). Отменить его невозможно, да и ни к чему (?! — В. И.)». (Вот уж действительно: «Умом Россию (точнее — ее политическую элиту — В. И.) не понять»).

Как видно, «материя» понимания укладывается в определенное дискурсией содержание положений, но все же от него уклоняется. Уклоняется в отходе от шаблона — банального распознавания образов, адресаций, фигур с помощью элементарных (едва не механических) процедур и операций. Понимание хорошо моделируется в створе развертывания мыслительно рутинных процессов (дедуктивно выводного знания), но утрачивает это качество в створе развертывания процессов мыслительно нерутинных, исключающих апелляцию к последовательному выполнению правил вывода (дедуктивное извлечение следствий). В таких случаях формальное отступает, теснится набирающим силу неформальным.

Неформальное в понимании — недедуктивное, не поддающаяся формализации содержательная сторона, завязанная на уловление даже незначительных воздействий-отнесений к неабстрагируемому. Нетемперируемая агогика, неэкстрагируемая метафоричность смыслозначимостей, обилие неотчетливо очерченных деталей коммуникаций, обусловленных вариабельностью темперамента их агентов, миниатюрность интенсивного переживания индивидами всего опыта прибывают по мере удаления от горизонта абстрагируемого, открывают кредит неформальному психодинамическому общению.

Формальное — неформальное, абстрагируемое — неабстрагируемое, рутинное — нерутинное, дискурсивное — недискурсивное… В диалектических (трагических) крайностях разум часто пасует. Альтернативы вбирают ситуации: смысл — протосмысл, тождественность и самодостаточность; стабильность и процессуальность; аутентичность и автономность. Все упирается в способность жить своей историей, отрываться от корней, обретать самосмысленность — нетранзитивность. Содержательная область, принципы которой трудно выделить, на которую проецируется психодинамическое общение, — вот камень преткновения понимания «понимания».

Понимание — порождающий, но не формально (дедуктивно), а эвристично (психодинамично) порождающий процесс, где вполне осознанно учитывается опыт общения. Никакая формальная доктрина адекватных правил достижения понимания (правил выстраивания герменевтического процесса) в подобном опыте предложить не способна. Жить в кругу, очерченном циркулем, возможно, только радиус круга будет всегда мал. Кроме того, в контексте «понимания» данный круг чертится произвольно — с субъективным значением всех действий. Скажем, предложение руки и сердца с посулом «жить как в раю», предположительно, сталкивается с неожиданно обескураживающим: «Это как? Голая, босая и только яблоки есть?»

В метатеоретической физике (теория физических структур — ТФС) при рефлексии порождающих правил познавательной деятельности апеллируют к абстрактным принципам симметрии (инвариантность), обеспечивающим внутреннюю трансформацию знания (идея морфизмов). В гносеологической метатеории апелляция к морфизмам аннулирует проблемную (предметную) сферу. Воображение каждого позволит решить, установится ли доверительная межиндивидная связь в ситуации, когда с целью сделать комплимент хорошенькой девушке, увидев ее зубы, спросить: «Милая, это ваши зубы?»

В отличие от «ясной» физики в «неясной» гносеологии адресуются не к формально выразимым параметрам, а к наполнениям визуальной интуиции, удостоверениям фронезиса (типа отнесений к «целому», «полноте», «правде жизни»).

Как и во всяком условном деле, в рассчитанном на условность понимании, однако, обнаруживается безусловное.

Формы символического не охватывают всего богатства «теории», «знания», «познания», «жизни», но стремятся к этому, выстраивая схемы законов, порядки связей многогранностей определенных типов. Реальное наполнение указанных «схем», «порядков» осуществляется конкретными исследованиями; потенциальная же разработка идеологии символического схематизма относится к компетенции метаисследований. В нашем случае — к герменевтической методологии. Предлагаемый ею способ освоения столь нетривиального умственного процесса, как понимание, реализуется с точностью до изоморфизма: содержания коммуникации выставляются сугубо абстрактными смыслозначащими конструкциями, лишенными конкретно физической, контекстуальной привязки, но относящимися к классам герменевтических сущностей, наполненных не элементарными формальными алгоритмами, а способностями отображать и перерабатывать знания о мире, реагировать на стимулы согласно тонким предусмотрениям развитой интуиции и догадки.

Глава I.
Понимание «понимания»

Герменевтическая методология, теория понимания — «медленная» методология и не менее «медленная» теория — «медленны» по способу самоактуализации: невозможность прямой адресации ни к modus rectus, ни к modus obliquus активирует modus procedendi. Последнее предопределяет конструктивно-реконструктивный принцип мыследействия, ориентирующий на достигание условного символического соприсутствия: обозрение возможностей действительного (для наличного) и действительностей возможного (для чаемого).

Конструктивный момент понимания — момент порождающий; реконструктивный момент понимания — момент сопоставляющий. Взаимоконтакт данных разноосных и эмерджентных моментов выстраивает драматургию понимания, заключающуюся в победе его над данностью. Более пространно сказанное выражается так.

Отсутствие четких кулис простодушия и открытости в фигурах взаимообмена деятельностью — обилие завуалированных интонаций, произвольности пятен красок, эффектов самоиндукции, отстраненности от контекстов — способны лишать общение последних остатков ясности. Коммуникация как символический акт зиждется на распознавании, однако полисемантичность подспудья интенций, этот акт захлестывающая, исключает способ автоматически решить, чтó имеет отношение к смыслозначимости, а что нет.

В идеальном случае агент проникается к контрагенту сочувственным взглядом человеческого существа; в неидеальном случае возбуждаются нерезонансные, несочувственные взгляды. По основанию содержательной удостоверенности предметов общения, специфике их представленности выстраиваются градации понимания: на некой шкале ясности ранжируются единицы с позиций близости или удаленности от предельных значений. Предельные точки процесса «понимание» — «непонимание» опосредуются промежуточными значениями — степенями, выражают зависимость одних переменных от величин других. «Величина» в нашей формулировке толкуется в максимально широком смысле — как любой смыслозначащий параметр, элемент произвольного множества, символически определяющий значение зависимых переменных — функцию понимания.

В формальных теориях понятие функции задается аналитическим, графическим, табличным способами. В неформальной и неформализуемой теории понимания (как в герменевтической методологии в целом) поступать таким образом невозможно. Дополнительную сложность предобусловливает недостижимость редукции расплывчатого (неотчетливого) к нерасплывчатому (отчетливому), как, скажем, в интеракционистских рассмотрениях, подменяющих «характер» «ролью». Интеракционизм очень условно можно квалифицировать как глубокую понимательную платформу человеческой самореализации ввиду игнорирования «богатого внутреннего мира», не подменяемого поведенческой маской. Человек — не функция, не амплуа, не стандарт; не безропотный узник ни свойств нервной системы, ни темперамента, ни принадлежности к статусам. Активный устроитель персональной судьбы, человек уверенно и непреднамеренно распоряжается аутентичным потенциалом, черпает вдохновительное жизнеутверждение в самоорганизующей самостийности.

Соответствующее действительной природе человеческой самости (das selbst) ее понимание должно избегать свертывания многообразия субъективности до неких получаемых путем «снижения и сниженности» (Гегель) необязательных элементарных знаков. Выйти из плена ложных мыслей позволяет центростремительное выстраивание антропореальности в нелатерализованном формате образности, понятийности, откровенности.

Защитная сила человеческой жизни — многообразие проявлений, отображение которых в обход умышленности востребует выхода на эпическое раздолье объемной, лишенной соматической и институциональной инерции антропологики.

Мы недаром сближаем суждение о многомерности антропореальности с убежденностью в холистической методологии ее освоения. Любая частичная, алгоритмичная техника воспроизведения фигур das selbst, находясь под влиянием односторонних, а значит, ложных гипотез, является произвольной. Основной акцент теории понимания — дифференцированная внутренняя жизнь в ее сопряжении с внешним миром. В согласии с данным акцентом в качестве презумптивной установки уместно руководствоваться идеей множественности световых полос, получающихся при прохождении лучей через преломляющую среду. Откуда вытекает естественный полисемантизм как неизбежный аккомпанемент достаточно богатой коммуникации.

Сочетание «достаточно богатой» фиксирует ситуацию размытости спектральных линий в неэлементарных коммуникационных контекстах. При соответствующей фокусировке достижим эффект резкого света, позволяющий по содержанию символических раздражителей от агентов налаживать сопоставительные мыслительные ряды у контрагентов. Нерв понимания, что очевидно, — тема: содержательные мыслительные сопоставления. Предпримем в указанную благодатную тему необходимые рефлективные интервенции.

Опыт общей характеристики «сопоставления» влечет апелляцию к сравнению, сличению с целью установления тождественности, идентичности, конгениальности, т. е. совпадаемости, подобности, конгруэнтности, соразмерности, пропорциональности трактовки сути вещей. Поименованные известные, правда, гносеологически непрозрачные отношения в пределе сводятся к «взаимооднозначности». Взаимооднозначность содержательных единиц (ментальных таксонов), принадлежащих мыслительным рядам агентов и контрагентов, означает равноценность, равнодостойность (или постоянность) семантических расстояний между любыми парами соответственных точек (при постоянности интервалов возможно введение коэффициентов подобия).

Установление подобия (достижение равноценности) предполагает задействование систем преобразований, движений, обеспечивающих сохранение постоянства базовых величин при осуществлении параллельных переносов. Вне зависимости от типов переносов (в том числе в ветвящихся, цепных, каскадных, флуктуационных процессах) отношение подобия гарантирует инъективность отображения (вложения), т. е. ситуацию, где различные образы множества А имеют различные представления в множестве В, но одни и другие описываются языком взаимооднозначности.

Отсутствие последней осознается как «непонимание», присутствие последней градуируется в интервале «абсолютное — относительное» понимание.

Первый исход — практически недостижимый случай идентичного мировидения. При формальной реконструкции речь может идти о всецело механическом процессе типа марковой цепи, где в последовательности случайных величин х₀, х₁, … х_n условие распределения х_n при любом n зависит от значения х_n–1 и не зависит от всех предыдущих значений. Конечно, это экзотический по своей простоте, элементарности случай, локализующийся эпизодом растительной жизни по предсказуемым, самоочевидным, вегетативным потребностям. Многогранные потенции мысли в лице наглядно-образности, действенности, логичности умещаются здесь в непредставительный фокус распознавания естественных надобностей. Так мы «понимаем» натуралистические позывы ребенка, больного, старика.

Более витиеватая вариация первого исхода — достижение особых (измененных) состояний в супранатуралистических практиках. Специальные оккультно-магические действа, аскетические, экстатические, медитативные ритуалы, внутренние волевые акты самовозбуждения, нацеленные на мистическое богослияние, мгновенное озарение, растворение в истине отрабатываются в:

• буддизме (буддийской йоге): внутренняя сосредоточенность — дхьяна — предусматривая отключение чувств (пратья-хара), концентрацию внимания (дхарана), обусловливает очищение, просветление ума (читты), освобождение «Я»;

• суфизме: богоугодный таухид, ведущий аскетический образ жизни, выходит на мистический путь (тарикат), венчающийся сверхразумным постижением истины в боге (халикат); истолкованное как озарение (ишрак) — обретение света, единение с познаваемым, последнее членится на взаимоусиливаемые ступени–стадии: прохождение (сайр), обхождение (сулук), обнаружение (кашф), усмотрение (шухуд);

• каббале: примыкание к божественной неопределимой беспредельности (Эн-Соф) посредством самоинициации — «возбуждению снизу» коррелятивно «возбуждение сверху»;

• ответвлениях христианства: розариумы — молитвенные упражнения (в XIII в. вводил Доминик), предполагающие многократное повторение (до 150 раз) песнопений (псалмов) с достижением эффекта впадения в транс; «прямое общение» со святым духом духовных христиан (хлысты, трясуны), посредством подергиваний на радениях доводящих себя до экстаза;

• исихазме: путь человека к единению с богом посредством очищения сердца (слезами), самососредоточением — системой приемов психофизического самоконтроля (самоинициация в регулировании дыхания, движения крови, проговаривания молитв) — практики египетских, синайских аскетов IV–VII вв.: Макарий Египетский, Евагрий, Иоанн Лествичник;

• йоге, тантризме (направление буддизма и индуизма), тапасе (фрагмент брахманистско-индуистских систем, джайнизма, позднего буддизма): практики активного подавления плоти (в йоге — изнурительные позы; тантризме — эзотерические техники; тапасе — самоистязание огнем, водой) — через персональный аскетизм повышение телесно-эмотивного напряжения с целью спиритуализации чувственности.

Гносеологический типаж «озарение» по исключению из него коннотаций таинственности, загадочности в редакции «внезапное прояснение сознания» захватывает деятельность причастных к объективной логике объективного предмета носителей профессиональной сметки — специалистов, диагностов «от бога».

Второй исход — неидеационный случай сравнительно неидентичного, не безусловно совпадающего мировидения. В качестве «даров духа» здесь обособливаются проявления

(1) Непредикативно схватываемое в чувстве-образе существо бытия, гносеологически специфицируемое как предпонятие: вне точного радиуса концептуального действия досужденческое содержательное обладание вещностью на базе «усмотрения», включения откровенной, нестесненной, искренней открытости.

Если первый исход тематизируется в терминах «экстатическое», то расцениваемая вариация второго исхода — в терминах «экзальтированное». Это не «видение» минуя разум (Рембо), а момент синестезии — ассоциативной межчувственной связи, не позволяющей осуществлять усмотрение universalem in re, но позволяющей производить усмотрение по роду символического цепляния за объект по предметно-чувственной ассоциации.

«Сверхразумное» гносеологически не осваивается — не имеется гносеологической теории экстаза, транса, медитации, ревеляции, иерофании, дивинации. «Неразумное» гносеологически осваивается — имеется (правда, недостаточно разработанная) гносеологическая теория выражения того, что чувствуется, хотя в слова не облекается. (Деликатность статуса указанной теории — балансирование на грани рациональности, нижним порогом которой является возможность перевода чувственных впечатлений в материальные носители мысли). Такое лучше представлять языком остенсивов.

Чаадаев: «…Мысль разрушила бы нашу историю, кистью одною можно ее создать». (Из письма А. И. Тургеневу).

Sic: освоить предмет не мыслью — «кистью».

Лермонтов:

…сладость есть

Во всем, что не сбылось, — есть красоты

В таких картинах; только перенесть

Их на бумагу трудно: мысль сильна,

Когда размером слов не стеснена,

Когда свободна, как игра детей,

Как арфы звук в молчании ночей.

Sic: мысль сильна бессловесностью.

Левитан: «…я никогда еще так сильно не чувствовал это божественное нечто, разлитое во всем… оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью» (из письма А. П. Чехову).

Sic: в полноте переживания природы «вербализуемое» замещается «изобразительным».

Блок:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой иль тоскою;

Когда над гробовой доскою

Все, что тебя пленяло, спит;

Когда по городской пустыне,

Отчаявшийся и больной,

Ты возвращаешься домой,

И тяжелит ресницы иней,

Тогда — остановись на миг

Послушать тишину ночную;

Постигнешь слухом жизнь иную,

Которой днем ты не постиг;

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушенным садом,

И небо — книгу между книг…

Sic: замена рационального постижения «вслушиванием».

Фет: «Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих».

Sic: выражение само-чувствия обыгрыванием звукового облика слова — силой аллитерации.

Толстой: «“Неужели и этот обманет, — подумала она. — После всего, что было, это было бы очень дурно с его стороны”. Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала (! — В. И.), что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Все это были не определенные слова (! — В. И.), но взгляды, улыбки, намеки, умолчания»⁵.

Sic: в репрезентативной позиции «она» утрируется потенциал не рациональной, но эмоциональной коммуникации с эвидентным исходом.

Там же: «Тяжелое чувство, испытанное им от разговора с Мисси, не покидало его. Он чувствовал, что формально… он был прав перед нею: он ничего не сказал ей такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не может жениться на ней»⁶.

Sic: в репрезентативной позиции «он» утрируется тот же потенциал с прямо противоположным, но столь же эвидентным исходом.

Там же: «…Глаза начинали говорить что-то совсем другое, гораздо более важное, чем то, что говорили уста»⁷.

Sic: слова не передают внутреннего прозрения, подлинного (едва не кровавого) прорыва во что-то настоящее.

По тому же поводу: «Они поцеловались и, улыбаясь, посмотрели друг на друга. Совершился тот таинственный, невыразимый словами, многозначительный обмен взглядов, в котором все было правда, и начался обмен слов, в котором уже не было той правды»⁸.

Sic: правда «читается» в глубине глаз.

Там же: «Я нехорошо говорил с твоим мужем, и меня это мучало… Я знала, я уверена была, — сказала сестра, что ты не хотел… И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была не ясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, что она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание»⁹.

Sic: вырезка из хаотического потока интерактивных фигур формирует участливое переживание «своего другого».

По тому же поводу: «Он чувствовал, что нет больше той Катюши, которая когда-то была так близка ему, а есть только раба чуждого ему и неприятного черного волосатого мужа»¹⁰.

Sic: подобная вырезка из подобного же вызывает прямо противоположное ощущение.

Там же: «Одно из двух: или она полюбила Симонсона и совсем не желала той жертвы, которую я воображал, что приношу ей, или она продолжает любить меня и для моего же блага отказывается от меня и навсегда сжигает свои корабли, соединяя свою судьбу с Симонсоном»¹¹.

Решает эпизод: «Я не прощаюсь, я еще увижусь с вами, — сказал Нехлюдов. — Простите, — сказала она… Глаза их встретились (! — В. И.), и в странном косом взгляде и жалостной улыбке, с которой она сказала это не «прощайте», а «простите», Нехлюдов понял, что из двух предположений о причине ее решения верным было второе: она любила его и думала, что, связав себя с ним, она испортит его жизнь, а уходя с Симонсоном, освобождала его и теперь радовалась тому, что исполнила то, что хотела, и вместе с тем страдала, расставаясь с ним»¹².

Sic: существование не представимо лишь по способу понятия; дух достигает высшей степени ясности через целевоплотительный момент.

Формальное, логическое жало мысли бездействует ввиду эффектов человеколюбивого сострадания, сомыслия, сочувствия (относительно чего Толстой настаивает: «Если можно признать, что что бы то ни было важнее чувства человеколюбия, хоть на один час и хоть в каком одном, исключительном случае, то нет преступления, которое нельзя бы было совершить над людьми, не считая себя виновным»¹³), находящего многообразные проявления в выражении лица, душевной жизни, разоблачающейся в сценах.

Не так уж неправ в свете сказанного Джемс, напоминавший: истина покоится на «кредитной системе» — способности ее усматривать и принимать.

Непреходящее достижение современной гносеологии — преодоление одноплановости традиционной схематичной абстракции «преимущественности» рационального познания. Иную — с печатью глубины, оригинальности, доктринальную трассу пробивает учение «мудрости аффектов» (ср. с набившей оскомину схемой классической гносеологии «аффекты — причина заблуждений») — «схватывание» персонально важных жизненных обстояний.

Концентрируясь на доминантных группах признаков (как выражение глаз: коммуникация «Нехлюдов — Маслова»: «Ах, что это? Зачем? — проговорила она и тем странным, всегда особенно действующим на Нехлюдова, косящим взглядом посмотрела ему в глаза. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг друга. И взгляд этот многое сказал и тому, и другому»¹⁴), тормозя сопутствующие психические процессы, аффективное мышление навязывает «распознавание правды». И это не мистика, не романтизация, не привнесение поэзии в теорию познания (ср.: мистицизм без поэзии — суеверие; поэзия без мистицизма — проза). Это учет сложившихся в эволюционном процессе высоко адаптивных механизмов постижения природы вещей (способов типичного действования в типичных условиях).

Не будет избыточным в данной связи указать на вызванную биологическими факторами характерную фокусировку (центровку) сознания. То же «смотрение в глаза» как соматическая реакция сопровождается повышением уровня окситоцина — вырабатываемого в гипоталамусе нейрогормона, стимулирующего формирование привязанности. (Такого рода инструмент обратной связи действует при упрочении любви матери к ребенку; подобное же наблюдается в коммуникационной сцепке «хозяин — любимый пес» и не наблюдается в коммуникационной сцепке «человек — волк». За время доместикации (с мезолита) собаки биологически (гуморально) закрепили роль взгляда, чего не сделали дикие псовые.)

Как подчеркивает Дьюи: «Наши аффекты, когда они освещены пониманием, являются органами, посредством которых мы проникаем в смысл естественного мира таким же подлинным образом, как и путем познания, но с большей полнотой и интимностью»¹⁵.

В этом месте самое время привести мысль А. Ухтомского: «…Надо из самоудовлетворенных в своей логике теорий о человеке выйти к самому человеку во всей его конкретности и реальности. Наше время живет муками рождения этого нового метода. Он оплодотворяет нашу жизнь и мысль стократ более, чем его прототип — метод Коперника. Покамест этот метод был только в отрывках и пробах. Но все-таки то, что остается закрытым для премудрых и разумных, так часто бывает открыто для детей и всякого простого действительного любящего человека»¹⁶.

Все выше утверждаемое никоим образом не обеспечивает простор идеологии антиинтеллектуализма в вариациях:

• антисциентизм — Конт: «…мы отказываемся от поисков происхождения и познания вселенной, от познания внутренних причин явлений, от исследований их отношений следования и сходства путем комбинированного применения умозаключения и наблюдения»¹⁷;

• феноменализм — Виндельбанд: «Каждая область культуры — наука, общественная жизнь, искусство — означает… вычленение, выбор, обработку бесконечной действительности согласно категориям разума: в этом отношении каждая из них представляет собой лишь «явление» в этом именно выборе и в этой именно обработке существующее исключительно для разумного сознания, сотворившего себе в ней свой предмет. Последняя же связь всех этих «явлений» остается недоступной нашему познанию»¹⁸;

• скептицизм — Бальмонт:

Везде идут незримые теченья,

Они вкруг нас, они в тебе, во мне.

Все в мире полно скрытого значенья,

Мы на земле — как бы в чужой стране.

Мы говорим. Но мы не понимаем

Всех пропастей людского языка.

Морей мечты, дворцов души не знаем…

Все выше утверждаемое не обеспечивает простор и идеологии Wohlgefallen — идеологии неправильности, провальности рационально (научно) не обоснованного суждения.

Все выше утверждаемое обеспечивает простор гносеологически благодатной (за что мы ратуем) идеологии недискурсивных ветвлений интеллекта: мир чувства, универсум аффекта, как и ratio, питают культуру, обогащают науку — их рефлективное ядро — гносеологическую доктрину («понимательной») мыследеятельности.

Трудно найти лучшее завершение данному сегменту изложения, чем адресоваться к марксовой мысли о присвоении «человеческой действительности»¹⁹. Мы бы рискнули добавить «всей полноты» — присвоении всей полноты человеческой действительности. Традиционная теория познания не охватывает целого — концептуально не участвует в присвоении всей подобной полноты. Так возникает почва для разношерстных мистических версификаций недискурсивного, невербального опыта: модели интуиции как созерцания Бога (Фома), интеллектуальной симпатии — перенесение внутрь предмета, слитие с ним (Бергсон) и проч.

Отход от постных, заученных схем традиционных гносеологических рассмотрений обнажает новые сечения общей картины, привносит в тематизацию предмета достаточно богатые аналитические аксессуары. Сознание небеспредельности дискурсивно-логизируемой процедуры, неуниверсальности отнесения фигур ratio ко всему содержанию духовной сферы нацеливает на развертывание доктрины непонятийных — аффективно-образных, наглядно-образных, действенных форм интеллекта, зиждущихся на силе ассоциации — этом системном признаке человеческой чувственности — и стимулируемых ею идеационных актов — актов образования мирочувствительных идей. Передающие всю полноту человеческой действительности мирочувствительные идеи — постоянные отображательные жизнеприсутствия при жизнеотображаемых переменных (ср.: Астафьев: «Самочувствие есть единственная непосредственная мера всякой реальности»²⁰; Юнг: жизнь — «критерий истины духа»²¹) вне категориального бремени, но с участием культуры каузализма лишают рассуждения порочного момента частичной постулативности, которое, по Расселу, «имеет перед доказательством все те преимущества, которое имеет воровство перед честным трудом».

(2) Предикативно схватываемое в дискурсии существо бытия, гносеологически интерпретируемое как понятие. Акцентуация (1) в качестве поисковой сверхцели имела в виду обратить внимание на значимость аффективно-когитальных структур (совесть, стыд, близость и проч.) в «понимательной» ситуации. Достижение сознания высшей ступени ясности конституируется непреходящей ролью сенситивно-интуитивных ресурсов. «Стреляются не потому, что жизнь пролетела, а потому, что шнурки не завязываются», — ехидничал Пастернак. Но попробуйте понять и разъяснить это людям, не обремененным непредикативной способностью распознавать наполняющие Lebenswelt мирообъемлющие душевные жесты.

Важно не противопоставить ноэме эстему, а разглядеть скольжение чуткой мысли в разных одеяниях-оболочках. В топосе «эстема» совершается перелет к знанию по чувственным нюансам. В топосе «ноэма» подобный перелет совершается по рационально-дискурсивной логизирующей процедуре. Движение в ноэме предусматривает развертывание не впечатленческого, но рассужденческого гносеологического типажа, имеющего наряду с достоинствами сугубые изъяны. К последним (исключительно в створе «понимательных» разысканий) по трезвом размышлении мы бы отнесли: апелляцию к футлярным правилам (учимся мы «не для жизни, а для школы», — издевался Сенека²²), отсутстви

...