Оглавление

Мемуары в рассказах.

Художественное изложение Нины Левиной.

К читателям

Рад приветствовать Вас, уважаемые читатели первой книги цикла «Жизнь напролом»!

Долгие годы друзья и знакомые уговаривали меня записать все необыкновенные истории, произошедшие в моей жизни, но я решился на это, когда понял, что многих людей по-прежнему интересует ушедшая эпоха СССР.

Я жил со скоростью «год за пять». Вся моя «жизнь напролом» была насыщена экстремальными событиями и рискованными приключениями. Воспоминания открываются рассказом из студенческой юности, когда судьба свела меня, спортсмена-дзюдоиста, чемпиона Украины и внештатного сотрудника Уголовного розыска, с младшим сыном влиятельного партийного руководителя. С этим знакомством связан ряд комических ситуаций. После выпуска из института мне удалось без малейшего «блата» к двадцати восьми годам совершить невероятно стремительный карьерный взлёт и занять должность директора объединения «Юность» на киностудии имени Александра Довженко. Такой «выскочка» был один на весь СССР — ваш покорный слуга. Многое произошло за тот период. Съёмки фильмов, курьёзы и трагедии, дружба с Леонидом Быковым, Ефимом Копеляном, Михаилом Казаковым… Совместная работа с известными артистами: Евгением Евстигнеевым, Владимиром Высоцким, Ольгой Матешко, Евгением Лебедевым и другими. Знакомство с выдающимися советскими разведчиками и тайная работа на КГБ. Потом — крутое пике, и карьера разрушилась, казалось, навсегда. Но Её Величество судьба опять стремительно вознесла меня и облекла властью первого заместителя директора в «Укртелефильме», чтобы через некоторое время для проверки на прочность снова швырнуть вниз, в нищету и забвение, приведшие меня в ликвидаторы Чернобыльской аварии.

Затем последовал очередной взлёт в совершенно неожиданном амплуа — нефтяного магната-миллионера, колесящего по всему миру. И это в тяжёлые 90-е… А ещё была работа в Первом управлении разведки КГБ под прикрытием, сразу после развала СССР конфликт с первым Председателем СБУ, искренняя дружба и сотрудничество с Патриархом Алексием II… Перечислять можно долго. Оглядываясь в прошлое, трудно поверить, что всё это было со мной. Я неоднократно оказывался на краю пропасти, когда моей жизни угрожала опасность, но каждый раз высшие силы присылали человека, спасавшего меня из очередной безнадёжной ситуации.

На страницах первой книги «Дзюдо и кино» вас ждут рассказы, наполненные юмором, доброжелательным сарказмом, комедийными и трагическими ситуациями, собранные из моих воспоминаний крымской писательницей Ниной Левиной. Они охватывают период студенческой молодости и работы на киностудии. Имена и фамилии некоторых участников событий, в силу определённых обстоятельств, изменены.

Приятного чтения!

Всегда Ваш, Сергей Цыганков (бывший Рак).

Комсомольское задание

Поздней осенью 1966 года лёгкой пружинистой походкой я шёл по коридору Киевского политехнического института. Настроение было прекрасное — второй курс, опытный студент, с преподавателями по-дружески здороваюсь за руку. Проходя мимо доски «Спортивных достижений», я задержался на пару минут. Ещё раз с гордостью взглянул на свою фотографию на почётном месте. Подпись под моей довольной физиономией гласила: «Сергей Рак — капитан сборной института по дзюдо, чемпион Киева и Украины среди студенческих общеcтв». Я невольно оглянулся — мимо проходили первокурсники, с восхищением смотревшие на живое воплощение почётного фото. Я слегка приосанился и продолжил свой путь. Поднялся на второй этаж и направился к аудитории, в которой должна была состояться лекция. Неожиданно моё внимание привлекла странная возня в конце коридора. Присмотревшись, я понял, что какой-то невысокий коренастый парень прижал к стенке девушку и ведёт себя с ней не слишком вежливо, так как та безуспешно пытается вырваться из назойливых «объятий», испуганно повизгивая. Поразило меня также и то, что никто из множества проходящих студентов, никак на это не реагирует. Все слишком поспешно проходили мимо, делая вид, что ничего не замечают.

Но не таков был ваш покорный слуга — главный дзюдоист института. Будучи ещё сопливым семиклассником, я вступил в отряд «Юных дзержинцев», а потом в комсомольские оперативные отряды под патронатом МВД и по вечерам, в компании таких же молодых мальчишек, бороздил просторы родного города, выявляя и пресекая разные хулиганские действия несознательных граждан. Поэтому ещё с того времени появилось особое отношение к обижающим слабый пол — в своих вечерних патрулированиях я насмотрелся всякого, и при звуках испуганных женских криков невольно «вставала холка дыбом», как у сторожевой собаки.

Уверенным спортивным шагом я подошёл к парочке и негромко, но весьма убедительно, попросил парня оставить девушку в покое. В ответ парень в грубой форме посоветовал мне отправляться в дальний сексуальный маршрут.

— Понял, — ответил я и без дальнейших разговоров быстрым и точным движением уложил нахала на пол ударом в лоб.

— Что смотришь? — Спасённая девушка продолжала испуганно жаться к стене. — Беги отсюда! А ты, — наклонился я к лежащему парню, удивлённо глядящему на меня, — научись вежливо обращаться с девушками. Ещё раз такое увижу — бить буду без предупреждения. Всё понял?

Он только согласно закивал, и я, весьма довольный собой, отправился в аудиторию на лекцию. Там ко мне, оглядываясь по сторонам, подсел Вася, староста нашей группы. Он как-то сочувственно посмотрел на меня и сказал:

— Ну ты попал, Серёга!

— Не понял?

— Да ты хоть знаешь, кому только что по лбу дал?

— Как кому? По-моему, наглецу, грубо обращающемуся с девушками, — уверенно ответил я, глядя на укоризненно качающего головой Васю.

— Да ведь это же Прохоренко! — воскликнул Вася.

— А кто это? — спросил я, предчувствуя недоброе.

— Это сын Прохоренко, дурило ты эдакое! А Прохоренко — правая рука самого Петра Шелеста — Первого Секретаря ЦК Компартии Украины! — Вася уже чуть не всхлипывал. — Что теперь с тобой будет? — Он пересел за другую парту, подальше от меня.

Настроение резко испортилось. «Это ж надо так влипнуть! Уложить ударом в лоб на пол сынка какого-то партийного бонзы. Что я наделал? И всегда мне больше всех надо! А я-то думаю, почему никто в коридоре не рукоплескал после того, как я разделался с хулиганом». Такие невесёлые мысли преследовали меня весь день. А вечером я пошёл на тренировку, и в кропотливой работе на ковре инцидент этого дня сам собой забылся.

Через неделю во время тренировки ко мне подошёл парень из нашей команды и тронул за плечо:

— Слышь, Серёга, выйди. Там тебя спрашивают.

Я с неудовольствием сошёл с тренировочных матов, поправил кимоно и выглянул из зала. Каково было моё удивление, когда перед входными дверями я увидел того самого коренастого парня, который схлопотал от меня по лбу. Он стоял, слегка насупившись, но смотрел с любопытством и дружелюбием.

— Чего тебе? — спросил я не очень резким тоном, помня, чей он сын.

— Ты так здорово меня тогда уложил! Всего одним ударом, — преодолевая неловкость, ответил парень и улыбнулся. — Научишь так же?

Это было слегка неожиданно.

— Зачем тебе? — недовольно буркнул я в ответ. — Чтобы с девушками покороче разбираться?

— Нет, что ты! — воскликнул он. — Даже не знаю, что на меня в тот раз нашло. Как затмение! Обычно девушки сами ко мне на шею вешаются, впору от них отбиваться. Ну так как? Научишь?

Я ещё раз с недоверием оглядел сынка большой партийной шишки и подумал: «Интересный парень — в лоб получил и в ученики просится», — а вслух сказал:

— Если только ты мне пообещаешь, никогда не применять дзюдо для нападения, а только для защиты себя и слабых…

— Обещаю! — радостно ответил парень и протянул мне руку для пожатия. — Давай знакомиться! Прохоренко Володя. А тебя зовут Сергей, я уже знаю.

— Я о тебе тоже немного наслышан, — пробормотал я, отвечая рукопожатием.

Со следующего дня Володя стал приходить к нам в зал на тренировки. Надо отдать ему должное — ученик он был способный и терпеливый. После того, как я припечатывал его в очередной раз спиной к мату, он не морщился, а вскакивал на ноги и с восторгом говорил:

— Здорово! Покажи, как ты это сделал! — И я снова укладывал его на лопатки.

Однажды вечером, спустя примерно неделю от начала занятий с Володей, я вышел из здания института после тренировки. Настроение было прекрасное, я хорошо потрудился, немного устал, мечтал о горячем сытном ужине и не обратил внимания на чёрную «Волгу», припаркованную прямо перед выходом из корпуса, и двух мужчин, стоящих возле неё. Зато они сразу же заметили меня и загородили проход широкими плечами.

— Сергей Рак? — строго спросил один.

Я удивлённым взглядом окинул их крупные фигуры в ратиновых пальто, заметил и одинаковые ондатровые шапки. По дорогим шапкам сразу же сообразил, что это не представители МВД.

— Ну да… — Ответ прозвучал неуверенно.

— Присаживайтесь в машину, поедете с нами, — велели мне, и тогда я заметил чёрную «Волгу».

«Это КГБ!» — охнул я про себя, понял, что пререкаться нет смысла, и начал усаживаться в машину, лихорадочно соображая, что же такого натворил, раз меня прямо у выхода из института вылавливает столь грозная контора. Один из мужчин сел за руль, а второй рядом со мной на заднем сиденье, и «Волга» мягко покатила по улицам вечернего города.

— Куда вы меня везёте? — сделал я попытку получить хоть какую-то информацию.

— Скоро узнаешь, — прозвучал краткий ответ, и больше никто из нас за всю дорогу не проронил ни слова.

«Неужели светит мне Колыма? Бедная мама, она не переживёт! Что же я сделал? И когда успел? Мамочка, прости меня!» — Мысли, одна горше другой, проносились у меня в голове.

Наконец, к моему удивлению, машина остановилась возле здания ЦК Компартии Украины на Печерске. Мужчины вышли из машины, и я проследовал вместе с ними внутрь здания. Дежурный офицер охраны войск КГБ на входе вскочил при виде моих спутников и слегка вытянулся. Мужчины, не задерживаясь и не предъявляя документы, прошли мимо него, на ходу бросив:

— Этот с нами!

Дальше мы проходили мимо каких-то кабинетов, поднимались по этажам. Всё это время я шёл, как неживой, в голове клубился туман от непонимания ситуации — зачем меня сюда привезли, почему ведут под конвоем, что меня ждёт и, главное, куда я отсюда выйду? Наконец, дверь одного из кабинетов распахнулась, и меня впустили внутрь.

— Сергей Рак. Доставлен в целости и сохранности. Как говорится, получите и распишитесь! — отрапортовал один из моих сопровождающих женщине-секретарше, сидящей за небольшим столом.

Женщина взглянула на меня и приветливо улыбнулась, как старому знакомому:

— А-а, Серёжа! Проходи, располагайся удобнее! — Взглядом она показала на небольшой кожаный диванчик, стоявший тут же в кабинете. — Чаю хочешь?

Я отрицательно помотал головой, ещё не совсем придя в себя от неожиданно доброжелательного приёма. Одно было понятно — Колымы пока не будет, перед Колымой чаю не предлагают. Я оглянулся на дверь — она снова была закрыта, а моих сопровождающих и след простыл.

— Подожди, пожалуйста, несколько минут, — попросила меня женщина.

— Хорошо, я не спешу, — попытался я неловко сострить, разлепив ссохшиеся губы.

Через несколько минут на столе зазвонил телефон. Секретарша сняла трубку, выслушала указание, а потом подошла к большой массивной двери, ведущей в другой кабинет, распахнула её передо мной и сказала:

— Входи, Серёжа!

И я вошёл на негнущихся ногах. Навстречу мне по просторному кабинету шёл невысокий худощавый мужчина средних лет в строгом костюме и приветливо улыбался.

— Здравствуй, Сергей! — Мужчина пожал мою руку. — Меня зовут Александр Григорьевич Прохоренко. Я отец Володи. Того самого, которому ты недавно дал в лоб.

При этих словах сердце моё ухнуло вниз. «Нет, всё-таки Колыма», — с тоской подумал я, вяло отвечая на рукопожатие.

— Очень рад с тобой познакомиться, — продолжал Александр Григорьевич. — Володя от тебя просто в восторге! Да ты присаживайся, у меня к тебе есть очень серьёзный разговор. — Он жестом указал мне на кресло, стоящее возле стола.

Я уселся в кресло, а Александр Григорьевич расположился в соседнем, предварительно попросив секретаршу принести нам чаю. Напряжение спало, и я слегка расслабился, приготовившись выслушать Володиного отца.

— У меня, Сергей, два сына, — начал он, после того, как нам были поданы чашки с чаем и какие-то конфеты с печеньем. — Володя — младший. За старшего сына я совершенно спокоен, он окончил институт и сейчас работает. А вот Володя меня сильно тревожит. Парень он неплохой, добрый, даже слишком по отношению к некоторым своим приятелям, и совершенно безалаберный. К учёбе относится несерьёзно. Ты, наверное, знаешь, что на втором курсе он задержался на второй год?

Я кивнул, а он продолжал:

— А ведь вполне способный мальчишка. Но на него сильное влияние оказывают разные компании и мешают взяться за ум. Вот у меня и будет к тебе просьба, Серёжа, взять над Володей шефство…

При этих словах я чуть не поперхнулся чаем и с удивлением уставился на Александра Григорьевича.

— Мне?! Над вашим сыном?!

— Да, Серёжа, над моим сыном Володей. — Прохоренко спокойно смотрел мне в глаза. — Очень прошу тебя. Ты ведь комсомолец?

— Конечно!

— Можешь считать это ответственным комсомольским заданием. Мне известно, что Володя уже неделю ходит к тебе на тренировки. Я навёл справки и знаю, что ты характеризуешься везде с положительной стороны. И главное, Володя тебя уважает, а значит, ты именно тот человек, который сможет влиять на него. — Александр Григорьевич замолчал и вопросительно посмотрел на меня.

Надо отдать должное Володиному отцу — он говорил со мной совершенно откровенно, по-дружески, чем сразу же завоевал моё доверие и желание помочь ему. С одной стороны, я уже собирался «шефствовать» над Володей, но с другой стороны понимал всю ответственность. А ведь я сам был ещё мальчишкой! Справлюсь ли? Александр Григорьевич словно прочитал мои мысли:

— Не переживай, ты не будешь один. Со своей стороны буду оказывать тебе всяческую помощь. Я ведь понимаю — у тебя своя жизнь, к которой ты относишься ответственно — спорт, соревнования, целеустремлённость. Мне нужен рядом с Володей такой человек, как ты, чтобы и он начал к чему-то стремиться. Так что? Договорились?

— Я постараюсь, Александр Григорьевич! — Мы крепко пожали друг другу руки.

Из здания ЦК я не вышел, а выпорхнул на крыльях гордости и поспешил домой. Ну и день сегодня! Такой большой человек попросил меня, студента второкурсника, взять шефство над его сыном! Ну, Володька, держись! Я Александру Григорьевичу пообещал человека из тебя сделать! Я невольно рассмеялся, вспомнив, как трясся от страха и собирался на Колыму! А отец Прохоренко, которым меня так пугали пару недель назад, оказался очень дружелюбным и приятным в общении человеком. Вот ни капельки я не чувствовал себя ниже его по статусу, пока мы разговаривали. Или это он не дал мне почувствовать… Внезапно я остановился и задумался — а ведь судьба снова преподнесла мне интересное знакомство. Через Володю — с Александром Прохоренко, далеко не последним человеком в партийной верхушке. Его даже называли правой рукой самого Петра Шелеста. Интересно то, что за несколько лет до этого события судьба свела меня с родным братом Петра — Дмитрием Ефимовичем Шелестом.

Уроки от пролетариев и Дмитрий Ефимович Шелест

После седьмого класса я наотрез отказался продолжать учёбу в школе. Мама плакала, умоляла, грозила мне — всё было напрасно. Я твёрдо решил, что пора начинать самостоятельную жизнь, и направил стопы в ПТУ. Честно говоря, в школьных науках, а особенно в математических, я был не силён, надоело получать «шайбы» в школе и выволочки от матери, и уж очень меня прельстила стипендия — целых двадцать три рублика, которую обещали выплачивать в училище. Что ж, мама поплакала, но смирилась — в то время я был на редкость упрям и мог легко составить конкуренцию одному известному вьючному животному.

Взяли меня на обучение токарем. Первого сентября нам объявили, что в классах ещё не закончился ремонт, а потому начнём сразу с работы учениками в цехах. Каждый день в восемь утра я стоял возле станка и терпеливо обучался процессу вытачивания деталей строго по чертежу. Процесс мне, надо честно признать, совсем не понравился. К концу дня я был весь чумазый, в смазке и стружках, а мама с детства прививала мне любовь к чистоте и порядку. После обучения в цеху я мчался на уроки в вечернюю школу, так как пообещал маме, что не остановлюсь на ПТУ, а буду стараться поступить в институт. А после уроков спешил на тренировки ибо без спорта не представлял свою жизнь. Вот так началось моё вхождение во взрослую жизнь. Крутился словно белка в колесе! Через месяц такой напряжённой деятельности я страшно устал, был зол на всех, а ремонт в классах всё никак не заканчивался. Зато я научился неплохо ориентироваться в чертежах и мог самостоятельно выточить простейшие детали.

В один прекрасный день мой наставник, вечно хмурый здоровенный дядька средних лет, поручил мне целую смену точить какую-то простую деталь цилиндрической формы. Я внимательно изучил чертёж, настроил станок и всю смену старательно работал, высунув язык от усердия. Я наточил целый ящик этих деталей, когда ко мне подошёл наставник. Он взял несколько цилиндров, измерил их и, выпучив глаза и брызгая слюной, обрушился на меня трёхэтажным матом. Из этой лавины непечатных выражений я с трудом смог выловить несколько литературных слов, из которых стало понятно, что наточен целый ящик брака. Я, конечно же, возмутился, так как всё делал в точности по чертежу. Безуспешно попытался прорваться сквозь поток брани и объяснить ему, что всё делал правильно, потом ткнул чертежом наставнику в лицо, чем привёл его в неописуемое бешенство. Он схватил чертёж, порвал его у меня на глазах и продолжил свои «поучения».

В этот момент я перестал управлять собой. Обострённое чувство справедливости, усталость последнего месяца и наползающая на сознание тень холодной ярости помутили мой разум. Я схватил лежащий рядом молоток и полез в драку, размахивая этим тяжёлым орудием производства, прямо к ненавистному лицу наставника. Что тут началось! Сбежались токари со всего цеха, несколько человек скрутили меня, отобрав молоток. Меня колотили со всех сторон, а потом вышвырнули в раздевалку и сказали, чтоб духу моего больше не было на этом заводе!

Я плакал, размазывая грязные слёзы по щекам. В этот момент пионер, будущий комсомолец, возненавидел дерущийся и ругающийся пролетариат аж до печёнок! Нет! Всё, что угодно, но только не пролетарии! Я поклялся на всю жизнь никогда больше не идти в рабочие! Хватит с меня этой грязи, ругани и несправедливости! Собрал свои вещи и бегом, зарёванный, помчался домой. Там я бросился маме в ножки и умолял её помочь вернуться в школу. Какими сладостными мне казались теперь двойки по математике! Мама успокаивала, как могла, но в душе ликовала — её упрямый сын на собственной шкуре понял, что надо учиться.

Однако устроиться в школу оказалось не так-то просто. Заканчивалась первая учебная четверть, и все классы были заполнены под завязку. В мою школу вернуться не представлялось возможным — свободные места отсутствовали. То же самое было и в других школах. Мы с мамой обошли почти весь Святошинский район и, наконец, наши поиски увенчались успехом! В сороковой школе нашлось одно свободное место в восьмом… математическом классе. Я чуть было снова не зарыдал — хуже всего у меня обстояли дела именно с математикой. Если по другим предметам удавалось кое-как перебиваться на троечках и четвёрках, то моя предыдущая учительница математики вывела неутешительный вердикт касательно моих способностей — «полный бездарь!» Но страх перед заводом пересилил страх перед математикой, и меня зачислили в восьмой класс.

Классным руководителем моего нового класса оказался Дмитрий Ефимович Шелест — родной брат Первого Секретаря ЦК Компартии Украины Петра Шелеста. Помимо классного руководства Дмитрий Ефимович преподавал математические науки. Именно к нему мне пришлось явиться с повинной. Я рассказал ему о своих злоключениях в заводском цеху и желании продолжить учёбу в школе. Но при этом честно признался, что в математике у меня знаний меньше ноля, и в его математический класс пришлось идти от безысходности.

Дмитрий Ефимович внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Мне нравится твоя честность, Серёжа. Скажу откровенно — за свою многолетнюю учительскую деятельность я понял одно: не бывает плохих учеников, бывают плохие учителя. Приступай, сынок, к учёбе и ничего не бойся. Гарантирую, что через месяц ты будешь знать математику, пусть не лучше всех, но не хуже других в классе.

Про себя, конечно же, я посмеялся над его словами, ведь и в обычном классе чувствовал себя полным Буратино, а уж в специализированном — тем более ничего не светит. Дмитрий Ефимович даже не представляет себе, с каким «полным бездарем» ему придётся иметь дело! Но я его честно предупредил, и он позволил мне учиться, а большего и не надо!

Однако Дмитрий Ефимович знал, что говорил. Он был Настоящим Учителем, а это дар от Бога! К своему неописуемому удивлению и радости через месяц я действительно перестал чувствовать себя деревянным сыном папы Карло и больше не смотрел на алгебраические выражения, как на таинственные письмена. А в геометрии, кроме точки, появились и другие фигуры, и теоремы начали приобретать глубокий смысл. Более того — математика стала моим любимым предметом! Когда я сказал об этом Дмитрию Ефимовичу, он только улыбнулся и ответил:

— А как можно её не любить! Люди не любят только то, в чём не разбираются. А математика — это увлекательнейшее путешествие для извилин нашего ума.

Ну чего-чего, а «путешествий для извилин» нам хватало. Математика была по двенадцать часов в неделю, и задавал Дмитрий Ефимович по сотне примеров и задач! И всё это надо было сделать на завтра. Мы с ребятами кооперировались по несколько человек, делили задание на всех поровну и потом обменивались решёнными задачами. Поначалу, учитывая, что мне пришлось серьёзно догонять свой класс по знаниям, у меня иногда от усталости опускались руки, а перед глазами даже во сне продолжали мелькать формулы и уравнения. Но стоило мне только вспомнить токарный станок, как откуда-то брались силы, и я решительно приступал к трудным задачам.

Чуть позже я узнал, что родители, дети которых хотели бы в дальнейшем поступать в институт на технические специальности, старались всеми силами пристроить своих чад именно в класс к Дмитрию Ефимовичу. Тройка, заработанная в его классе, не шла ни в какое сравнение с пятёркой, полученной в обычной школе. То, что именно в этом классе нашлось место для меня, в дальнейшем я рассматривал как необыкновенное чудо. Дело в том, что нашего математика знали и уважали все ректоры ВУЗов, и для них его рекомендация была обязательной к исполнению. А Дмитрий Ефимович имел обыкновение в выпускном классе выносить так называемый «вердикт» своим ученикам, которых он знал, как облупленных.

— Ты поступишь, ты поступишь, ты поступишь, — проходя перед строем выпускающихся в этом году учеников, перечислял Дмитрий Ефимович. — Ты поступишь, нет, ты не сможешь поступить, ты поступишь…

Этого его «вердикта» ждали все с замиранием души. Потому что если Шелест сказал «поступишь», то это железно. Однажды даже был такой случай. В ноябре в школу зашёл один из ребят-выпускников. Он встретился с учителями, среди них был и Дмитрий Ефимович. Выяснилось, что парень не поступил в институт, так как не добрал балл на экзамене по математике.

— Этого не может быть! Ты должен был поступить! Ты — мой ученик! — Шелест побагровел от негодования. — Я тебя знаю, у тебя прекрасные знания по математике. Почему не пришёл ко мне сразу?

Парень замялся, объясняя, что ему было неудобно беспокоить Дмитрия Ефимовича, и вообще, он смирился с этим. Нет, так нет. В следующем году он попробует снова.

— Я этого так не оставлю! — заявил математик.

И не оставил. В скором времени молодой человек получил письмо из института, в котором сообщалось, что во время проверки экзаменационных работ была допущена досадная ошибка, он зачислен на первый курс и может приступать к занятиям.

Счастливые школьные годы пролетели быстро, и наступила пора выпускных экзаменов. Как-то утром весь класс собрался перед аудиторией для сдачи письменного экзамена по математике. На экзамен я шёл легко, так как с математикой был на «ты» и с улыбкой вспоминал то время, когда меня называли «полным бездарем». Мы оживлённо переговаривались, ожидая Дмитрия Ефимовича — он должен был принимать у нас экзамен. Время шло — Дмитрия Ефимовича всё не было. Прошёл час ожидания, второй, пошёл третий. Директриса заметно нервничала — неужели математик забыл про экзамен? День был по-летнему тёплый, мы всей гурьбой переместились в школьный двор и расположились на травке, греясь на солнышке.

— Идёт! — вдруг крикнул кто-то, и мы увидели Дмитрия Ефимовича, шагающего по аллейке.

Он шёл не спеша, беззаботно насвистывая какую-то мелодию.

— Дмитрий Ефимович! — подскочила к нему директриса, пытаясь сдержать рвущееся в голосе раздражение. — Вы не забыли случайно, что принимаете сегодня экзамен?

— Не забыл, конечно, — ответил математик. — Вот, пожалуйста, ведомость. — Он протянул ошарашенной директрисе заполненную экзаменационную ведомость.

— Но как это…? Что это? — растерянно пробормотала она. — А как же экзамен?

— Ну зачем мне принимать экзамен у СВОИХ учеников, которых я прекрасно знаю несколько лет? Здесь выставлены оценки по их способностям.

Директриса пыталась ему что-то безуспешно и ненастойчиво возражать, но он уже собрал нас возле себя и начал оглашать свой «вердикт» по поводу поступления. Какой сладкой музыкой для меня прозвучали его слова «поступишь»! Да, я не был отличником и получил от него итоговую тройку. Но с этой тройкой я легко и без напряжения расщёлкал все примеры и задачи, получив пятёрку на вступительном экзамене по математике в Киевский политехнический институт — один из лучших технических ВУЗов СССР того времени.

Дмитрий Ефимович, безусловно, был необыкновенным человеком — Гением своей профессии! За годы обучения у Шелеста я заново оценил себя, свои способности, и это сыграло очень важную роль в моей дальнейшей жизни. Мне стало ясно, что нет нерешаемых задач и проблем — нужно просто подобрать правильный алгоритм для их решения. А я не бездарь, а человек с мозгами, способный на многое!

До сих пор с особой теплотой вспоминаю Дмитрия Ефимовича — очень сдержанного уравновешенного человека, классического учителя с картинки — слегка вьющиеся седые волосы, зачёсанные назад, строгий костюм. Это был человек высокой культуры, одинаково вежливо разговаривающий с учеником «бездарем» Сергеем и директором школы. Высокое общественное положение брата наложило свой отпечаток на его особу, но это больше проявлялось в уважительном отношении к нему окружающих. Сам же он вёл себя со всеми ровно, без чванства и высокомерия.

Я часто спрашивал себя потом, во взрослой жизни, почему, имея такого брата, Дмитрий Ефимович довольствовался должностью простого учителя в обычной, даже не престижной школе на окраине города? Ведь он легко мог занимать пост, если не Министра образования, то хотя бы его заместителя, или быть каким-нибудь высоким должностным лицом в этой сфере. А ответ на этот вопрос простой — Дмитрий Ефимович жил математикой, жил школой и своими учениками. Он по-настоящему искренне любил нас и отдавал нам всего себя! Он посвятил свою жизнь любимому делу, отбросив ненужные ему амбиции.

Сейчас я понимаю, что какая-то невидимая рука в определённый период времени подводила ко мне человека, который оказывался Учителем с большой буквы. Дмитрий Ефимович был таким человеком, но ещё раньше в моей жизни появился тренер по дзюдо Леонид Степанович Литвин.

Литвин и «юный дзержинец»

Я родился очень слабеньким. Впрочем, что можно было ожидать от ребёнка, появившегося почти сразу после войны у матери, проведшей страшные годы в оккупации? Причём не просто в качестве обычной горожанки, а партизанской связной. Опасное время и ситуации на грани жизни и смерти сказались на здоровье её ребёнка. В роддоме врачи потихоньку готовили маму к тому, что её сын — не жилец. Но решительные действия деда не позволили отправиться мне на тот свет раньше времени. Он заявился в роддом и, не обращая внимания на возражения персонала, забрал маму со мной и отправил под Киев, в село Фасивочка, к родне. Там меня отогрели на печке, отпоили травяными отварами, и я окреп.

Отец, к сожалению, оставил нас с мамой, когда мне исполнился всего лишь год, со словами: «Сдохнете с голоду без меня!» — и уехал покорять целину. Но мы выжили. Конечно, матери было очень тяжело и физически, и морально. Своего хилого ребёнка она вынуждена была отправить в недельный детский сад, а сама устроилась на завод. Я до сих пор помню это детское нетерпеливое ожидание субботы — когда наконец-то в группу вихрем ворвётся мама, обнимет и расцелует меня всего, быстро оденет, и мы, самые счастливые на земле, проведём время вместе до воскресного вечера. Мама ещё в то время вкусила все прелести работы в кругу заводского пролетариата. Именно поэтому спустя много лет она умоляла меня продолжать учёбу в школе и поступать в институт.

Наша жизнь кардинально изменилась с появлением отчима Виктора. Он забрал маму с завода, а для меня навсегда закончились томительные ожидания в недельном садике. В тот момент Виктор работал водителем у ректора Киевского политехнического института, и ему нетрудно было пристроить маму на спортивную кафедру — она стала заведовать выдачей спортивного инвентаря. И это определило всю мою дальнейшую судьбу.

В то время Киевский политех представлял собой огромный мощный организм, выпускающий советских инженеров различных технических специальностей и направлений. Институт считался одним из лучших в СССР, и развитию спорта в нём уделялось особое внимание. Спортивная кафедра насчитывала около двухсот тренеров и преподавателей всевозможных спортивных направлений. Волейбол, футбол, спортивная гимнастика, лёгкая и тяжёлая атлетики, вол