Оглавление

Пролог

Июль 1099 года

Он смотрел, как от порывов знойного ветра поднимался полог его шатра. Видел, как лёгкие песчинки вихрем кружились на улице под палящими лучами солнца. Слышал протяжные стоны больных, обрывающиеся на высокой ноте — всеобщее отчаяние остро ощущалось каждым из тринадцати тысяч крестоносцев, осадивших Иерусалим. Их камнемёты не брали неприступный город, каждый раз извергавший из себя стрелы, огонь, смолу и гвозди на головы рыцарей и пехотинцев. Шли долгие недели противостояния, и, казалось, все они умрут под кипенно-белым солнцем среди песков и скал. Редкая зелень и колючки, устилавшие выжженные земли, не давали ни тени, ни воды. Светлые квадратные башни Иерусалима и купол церкви Святого Стефана, казалось, исчезали в туманной дымке влажного тёплого воздуха.

Все они верили.

Город, за стенами которого Господь обрёл свой покой. Там, где он наконец-то смог отдохнуть от бесконечных страданий за род человеческий. Там, где было слишком много боли и силы духа. Там, куда добрые христиане уже не имели доступа. Там, где под его стенами томились тысячи воинов, перенёсшие голод, болезни и неудачи…

Он прикрыл глаза. Кольнуло болью в висках. Стиснув зубы, застонал, пока не почувствовал прикосновение мокрой ткани к горячему лбу. Короткий миг облегчения, который вновь сменится беспокойным маревом перед глазами. Живот словно жгло калёным железом — казалось, от любого движения его снова вывернет наизнанку.

— Уильям, — услышал он тихий голос монаха-лекаря, Глена, — только пост и молитва спасут вашу душу.

— Я не могу даже осенить себя крёстным знамением, — пробормотал он.

— Дай бог, вы поправитесь, милорд, — Глен вновь смочил тряпку и приложил к его лбу, даруя облегчение всего на несколько мгновений. Марево перед глазами плясало, превращаясь в белёсую дымку.

— Есть вести? — прохрипел Уильям.

— Нет. Дерево, которое привезли генуэзцы, пошло в расход. Пока ещё осадные башни и машины не готовы. Но люди продолжают умирать! Господь наказывает нас за промедление! Неверные отказываются сдать город и продолжают осквернять наши святыни, милорд. Раймунд Тулузский и Готфрид Бульонский удвоили усилия, чтобы скорее закончить приготовления к штурму.

— Во имя Господа, — шептал Уильям с закрытыми глазами. У него не оставалось сил на то, чтобы сфокусировать взгляд хоть на чём-то. — Как герцог?

— Герцог Роберт укрепляется в вере благодаря Арнульфу. Он верит, что вы поправитесь, и снова будете участвовать в его совете.

— Я хочу написать письмо, Глен. Позови Жана.

— Будет сделано, милорд. Я мигом!

Уильям открыл глаза и заметался на постели. Почти месяц они осаждают город. Смотрят на зубчатые стены и узкие бойницы, за которыми прячутся неверные. Видят, как те мучают христианских паломников, выталкивая их на стену со связанными конечностями. Упиваются их страданиями. Высмеивают. Глумятся над их болью. Осталась позади изнурительная осада Антиохии, где крестоносцы устроили кровавую бойню, вымещая ярость за многонедельную жару и ледяные дожди, обезглавленных невинных, набеги сельджуков и отсутствие поддержки. Казалось, что все правители забыли о терпящих бедствие воинах, призванных освободить путь христиан к святыням. Даже для того, чтобы построить осадные башни, пришлось снимать дерево с галер генуэзского купца Гульельмо Эмбриако, прибывшего пару недель назад в порт Яффы. Уильям поморщился: при этих воспоминаниях боль снова сковала виски — воины креста добрались до этих мест из последних сил. Ещё несколько дней назад единственным беспокойством казалась только бессонница от накопившейся усталости. Долгими ночами Уильям вслушивался в пение песков за пологом шатра, нарушаемое бормотанием и храпом спящих воинов. Со стороны Иерусалима царила зловещая тишина.

— Вы звали, милорд? — на фоне светлого полога шатра Уильям различил очертания его оруженосца Жана в грязной и рваной тунике.

— Отдай свои вещи прачкам, пока ты ещё служишь мне. Как у нас с едой?

— Цены растут, милорд, особенно, на горох и овсяные лепёшки. Наши запасы подходят к концу. Олаф распорядился урезать порции на треть. Почти каждый день мы по очереди отправляемся за водой всё дальше и дальше от лагеря. Если будет воля божья, то продержимся, милорд!

— Как остальные?

— Держатся, — Жан вздохнул. — Мы молимся за ваше выздоровление.

— Пока могу говорить, — пробормотал Уильям, силясь оставаться в сознании, — я продиктую письмо. Если со мной что случится, то оно должно оказаться в Иннис Касле. Пусть кто-то из парней отвезёт его моей жене.

— Я готов, милорд, — голос оруженосца дрогнул. — Правда, чернила пришлось одолжить у Сезинанды, наши-то совсем высохли…

Последние слова Жана как будто утонули и растворились в тумане. Бессонница, одолевавшая Уильяма по ночам, бесследно исчезала к полудню, и он не мог бороться со сном. Каждый раз, когда закрывал глаза, его одолевали кошмары. Снился отец, граф де Клер, неустанно наставляющий его в воинском искусстве. Строгий, жёсткий, требующий дисциплины. Припоминавший сражение с Вильгельмом в долине Дюн, научившее идти на риск и добиваться своего. Снился старший брат Гилберт, с кем они не раз вместе отправлялись в походы. Ночевали под открытым небом, упражнялись в воинском искусстве, охотились и подолгу просиживали над свитками с чертежами и схемами по осаде очередной крепости. Снилась жена Кларисс, чьи ярко-зелёные миндалевидные глаза вспыхивали гневом у алтаря, где они оба произносили брачные обеты почти тринадцать лет назад. Златокудрая, с россыпью едва заметных веснушек на округлом лице. Упрямая, своевольная и неутомимая в достижении целей. Ненавидела норманнов, но терпела их присутствие в Иннис Касле долгие годы. Носила под сердцем его дочь. Ждала его после очередного похода…

В кошмарах его близкие люди сгорали в огне осаждённых городов. Погибали вместе с неверными под закопчёнными стенами. С приходом прохладной ночи, они растворялись, чтобы в те несколько часов, когда его одолевал дневной сон, возродиться вновь. Когда лихорадка усиливалась, Уильям оказывался один в кромешной тьме, на преодоление которой уходили последние силы…

Он верил, что сумеет вернуться домой, когда Иерусалим будет взят. Когда будет открыт путь к Гробу Господнему. Не осталось больше никаких надежд, кроме всепоглощающей усталости и изнуряющей жары. Глен советовал дойти до реки Иордан и окунуться в её воды, но Уильям так ослаб, что ему пришлось бы передвигаться на носилках.

В этот раз темнота, окружившая его, казалась сгустком чернильно-синей ночи над бескрайней пустыней. Казалось, что слышны отголоски напевов берберов. Уильям не раз встречал этих закутанных с головы до ног в синие одежды странников, перегонявших овец, путешествующих на верблюдах и умевших ориентироваться по звёздам. Они находили воду среди песков! Берберы сторонились крестоносцев, несмотря на то, что некоторые парни подначивали их, вызывая на бой. Уильям запомнил цепкие внимательные глаза кочевников, которые с осторожностью смотрели на размахивающих руками людей в кольчугах и шлемах. Некоторые хотели купить у редких странников воды или лепёшек с мёдом, но эти попытки оканчивались неудачей — берберы при виде денег качали головами и продолжали свой путь под палящими лучами солнца.

Сейчас же Уильям видел ночь — в ней было слышно лишь шипение песка, подгоняемого ветром и отдалённые напевы, в которых тянулись гласные и обрывались на высокой вопросительной ноте. Он чувствовал, как от этих нарастающих звуков у него начинало шуметь в ушах, и уже мог расслышать отдельные слова:

— Кровь Христова! Проснись, Уильям!

Он пытался увернуться от этого звонкого голоса, но слабость была сильнее тщетных попыток. Беспомощно мотал головой и продолжал всматриваться в темноту, не понимая, откуда идёт звук. Пустыня и скалы вокруг него безмолвствовали, словно скрывая возмутителя спокойствия. Нужно только зажмуриться! Это всегда помогало вернуться в мир живых под слепящим солнцем.

Уильям едва разомкнул тяжёлые веки, всё ещё скованные сном.

— Уйди, оставь меня, — бормотал он, пытаясь разглядеть склонившееся над ним лицо. Когда его взгляд прояснился, то первое, что он увидел — большой капюшон, под которым виднелось чумазое лицо. Яркие, чуть раскосые, зелёные глаза. Мягкая линия подбородка. По-девичьи узкие плечи…

Звонкий голос упрямо пробивался через пелену его сознания. Такое знакомое, скороговоркой проглатывание окончаний слов и там, где англичане говорят «э», возмутитель спокойствия произносил короткое «а». Это гаэльский! Уильям не мог ошибиться — он узнал бы этот язык из тысячи других.

— Ответь мне! Очнись! Уильям, гореть тебе в аду, если не произнесёшь ни слова!

— Кларисс, — прошептал он, едва выговаривая фразы на языке, которого не слышал долгие три года, — откуда ты взялась?

Её ответ словно растаял в воздухе: тьма ожила и поглотила его, разорвав ту тонкую нить, за которую он тщетно пытался удержаться.

Глава I

Слово короля

Август 1096 года

В тот вечер Уильям вместе с доброй сотней рыцарей дворянских кровей предстал перед Вильгельмом Руфусом в Винчестерском замке. Помнил, как пламя факелов отбрасывало косые дрожащие тени на каменные стены. В просторном зале видел разноцветье гербов уважаемых домов Англии и Нормандии. Одни рыцари были в стальных доспехах, а другие, ниже рангом, облачены в броню из дублёной кожи с металлическими вставками. На их туниках и плащах красовались свежие нашивки с красным крестом.

Король говорил отрывисто и быстро. Его волнистые, расчёсанные на прямой пробор волосы, пламенели под короной в сиянии огней. Взгляд словно у коршуна, высмотревшего свою жертву. Широкий крупный нос, такой же, как и у его отца, Вильгельма Завоевателя. Стремительная походка, за которой так сложно угнаться многим придворным. Колкая, наполненная сарказмом речь…

— Их вера оскверняет Святые земли! — рокотал Вильгельм Руфус. — Вы все слышали о речах Папы Римского, Урбана Второго. Он призвал нас в помощь добрым христианам для защиты от неверных. Франки уже выдвинули свои войска. Англия и Нормандия не должны оставаться в стороне! Христианские святыни должны быть возвращены церкви! Вы последуете в Палестину и освободите Иерусалим. С честью и достоинством, преисполненные верой, представите страну, которую мой отец хотел видеть единой и сильной! Мой старший брат Роберт поведёт вас. По ту сторону Сирийского моря, в Константинополе, вас ждёт император Византии и его войска. Все остальные распоряжения и сопровождение получите уже на месте. Отправляйтесь в Руан под знамёна моего дражайшего брата. Да пребудет с вами Господь!

Первая попытка добраться до Святой земли завершилась неудачей. Обедневшие и разорённые вилланы, воры, бандиты, религиозные фанатики и просто сумасшедшие — все эти люди ринулись к сирийским берегам. Отчаяние византийского императора росло, и он был готов на многое, чтобы удержать власть. Вильгельм Руфус отошёл в сторону, приняв от своего брата в залог Нормандию и выплатив ему десять тысяч марок золотом. А средства, которые понадобились Уильяму, чтобы собрать своих людей, включали в себя все его доходы за последний год. Нужно было обеспечить свой отряд провиантом, доспехами, палатками, оружием и лошадьми, поэтому собрать средства помог дом де Клер. Уильям хотел взять с собой семьдесят человек, однако, в Шотландии и Нортумбрии было неспокойно, поэтому он оставил большую часть людей на защите крепости. С ним поехали только верные и преданные рыцари: бесшабашные Олаф и Ранульф, служившие ему уже больше десятка лет, а также юный оруженосец Жан, кузены Этьен и Эврар, угрюмый бретонец Ренье с седыми длинными усами, задумчивый и мечтательный Руперт, серьёзный франк Ги, недоверчивый Адемар и коренастый лысый Рожер, похожий на разбойника.

Крепость Иннис (англичане называли её Иннис Касл, а шотландцы — Иннис-брох) стояла на приграничной территории между Англией и Шотландией. С одной стороны от неё возвышались горы, а с другой простиралось море, чьи волны разбивались об гладкие стены одной из четырёх башен. Крепость отошла к Уильяму после заключения брака и последующей смерти его тестя, Ангуса Маккея, главы одного из шотландских кланов. Этого союза не хотел никто, однако король Вильгельм Завоеватель настаивал на укреплении границ. Поэтому первое, о чём Уильяма спросил отец, когда тот вернулся от короля в Лондон, был именно Иннис.

— Значит, отправляетесь на рассвете. — Роджер де Клер внимательно посмотрел на сына. — Кто управляет крепостью после твоего отъезда?

— Рональд, он служил ещё отцу Кларисс. Это он сдал нам крепость, когда её дядя отказался впустить нас. Для восточной башни, которую я построил для размещения своих людей, назначил Алана де Фриза. Он тоже занимается обучением молодых воинов вместе с Рональдом. — Уильям сидел возле камина, в котором тлели уголья: вечерами становилось прохладнее. — Я доверяю им. В крепости около двух сотен человек, включая женщин и детей.

— Сколько воинов?

— Восемьдесят два человека, включая юношей.

Роджер сухо кивнул. Уильям видел, как за последние годы отец сдал — на его висках и аккуратной бороде уже серебрилась седина, щёки ввалились, а под глазами набрякли мешки. Некогда широкие плечи ссутулились, а на кистях рук проступали вены. В полумраке его точёный профиль озарялся сиянием свечей, расставленных на каминной полке.

— Обещал ли король поддержку в походе?

— Нет, отец.

— Жаль.

— Шотландцы считают, что их король дал бы больше. Тем более, Иннис стоит в предгорье, как яблоко раздора, несмотря на то, что Вильгельм Руфус построил деревянный замок Карлайл[7] к югу от него. На крепость могут напасть валлийцы, а могут подняться и саксы, ищущие убежища в сторону от бывшей Нортумбрии. Ещё не будем забывать о горных кланах, не желающих ничего слышать об Англии и Нормандии. Лучшим решением все видят мою присягу Дональду Третьему, на которого Вильгельм давно точит зуб. Как будто это решит все проблемы!

— Однако сын Малькольма присягнул Руфусу, — заметил граф де Клер. — За это он поплатился жизнью два года назад. Вильгельм не успокоится, пока не добьёт Дональда. Он как коршун кружит над ним, чтобы броситься камнем вниз.

— Именно, — нахмурился Уильям, помня о том, как мятежный король отступил в горы и поднял восстание.

— Твоя жена так и не родила наследника?

— Пока нет.

— Твоя дочь Маргарет скоро вступит в брачный возраст. У неё были проблемы с речью. Ты писал, что она начала говорить.

— Ей всего девять, — сдержанно произнёс Уильям, — и она уже не отстаёт от сверстников. Кларисс винила в этом нормандскую кровь и проклятия её покойного дяди.

— Женщины глупы в этих вопросах, — Роджер покачал головой. — Что ж, за время Священного похода[8] она пересмотрит свои взгляды. Твоя мать хотела, чтобы ты стал священником. Анна была бы счастлива, узнав, что ты отправляешься на Святую землю воевать за Гроб Господень. Она благословила бы тебя.

— Значит, благословишь меня ты, отец.

— Хочу предостеречь тебя, — Роджер понизил голос. — От Нормандии до графств Апулия и Калабрия трудный путь, но относительно безопасный. А вот за этими графствами, по ту сторону моря, лежат земли кочевников и греков. Для некоторых народов получить голову рыцаря — это символ доблести и отваги. Когда вы доберётесь до византийских земель, то там вас уже будут сопровождать люди императора.

— Что тебе известно о тех землях?

— Люди там говорят на разных языках. Есть те, кто будет устраивать вам засады, поэтому группируйтесь так, чтобы суметь защитить обозы, выставив перед ними стену из щитов. Обозы ставьте в центр между шеренгами. За ними должны идти арбалетчики, а не лучники, чтобы успевали перезаряжать арбалеты и не мешкали при внезапной атаке. Скажи это Гийому. Он — хороший командир, но бывает несобранным, а это может дать врагу преимущество.

Уильям нахмурился. Его лоб прорезала вертикальная складка, а губы сжались в тонкую полоску. Отец прав! Они ничего не знают о том, с чем придётся столкнуться в пути. Малейшая оплошность может стоить жизни. Нужна более жёсткая дисциплина в отряде, когда все действуют заодно.

— Гилберт хотел приехать в Лондон, но не смог оставить дела в Суффолке, — продолжил граф. — Начался сбор урожая. Надеюсь, не получится так, как восемь лет назад, когда из-за поздней весны его собирали в ноябре.

— Когда ты видел Гилберта в последний раз?

— Полгода назад. Твой брат лишний раз не приезжает в Лондон, не желая попадаться королю на глаза. Как ты помнишь, ему пришлось жениться на леди Брианне, которая гораздо старше его и не особо любит покидать пределы поместья.

— Гилберт там угасает, отец, — негромко заметил Уильям, вспоминая письма брата, ставшие такими сухими и короткими после его женитьбы.

— Это его бремя, — граф де Клер нахмурился. — Суффолку нужна твёрдая рука, и наши ветви дома де Клер должны действовать заодно. Подойди ко мне, я благословлю тебя.

Уильям приблизился к отцу и опустился перед ним на одно колено. Роджер положил руки ему на голову и произнёс:

— Я благословляю тебя на этот путь во имя Христа. Всегда помни, что ты из рода де Клер, у которого на первом месте честь и достоинство. Пусть ничто не затмит твой разум на поле брани. Пусть Господь ведёт тебя на этом пути.

С этими словами Роджер повернулся, и направился было в свою опочивальню, но Уильям остановил его:

— Отец…

Роджер замер. Уильям видел, как позади него из темноты проступали очертания висевших на каменных стенах гобеленов — родовой замок в Суффолке, портрет основателя дома де Клер Годфрида де Брионна и фамильный герб — три красные полосы на жёлтом фоне.

— Дождись меня, — негромко произнёс Уильям. Чувствовал, как в горле словно застрял ком невысказанных слов. Отец болен, и, возможно, это их последняя встреча. От этой мысли у Уильяма перехватывало дыхание.

— Я не могу обещать, — чуть помедлив, произнёс Роджер. — Это твой долг. И ты должен исполнить его. Я готов к любому варианту развития событий. Сделай всё, чтобы вернуться с честью.

Уильям почувствовал, как окаменело его лицо. Стиснув зубы, заставил себя умолкнуть. Понимал, что отец переживал не только из-за сыновей, но и из-за того, что его младшая дочь Катарина всё больше укреплялась в желании стать невестой Христовой и готовилась принять постриг. Она наотрез отказалась покинуть Кентерберийское аббатство, где её мать Сесилия помогала восстанавливать разрушенные временем и войнами стены монастыря. Вместе с монахами они трудились, переписывая манускрипты, и собирали старинную библиотеку. Мачеха иногда приезжала в Лондон, но так, как её не особо желали видеть при дворе из-за саксонского происхождения, старалась не задерживаться в городе. Тем более, Вильгельм Руфус не спешил обзавестись семьёй, и двор оставался без королевы и её свиты, больше напоминая военный лагерь в перерывах между сражениями.

Роджер не принимал участия в совете короля в Вестминстере, поэтому относительно спокойно доживал свой век в поместье на берегу Темзы. С Вильгельмом у него сложились напряжённые отношения, особенно тогда, когда сын его кузена, Ричарда Тонбриджского, в прошлом году поднял восстание под руководством графа Нортумбрии. Король подавил мятеж, но не стал лишать дом де Клер владений в Англии, однако, оттеснил от участия в государственных делах. Английская ветвь дома поддерживала младшего брата Руфуса — Генриха Боклерка, и Уильям не раз оказывался свидетелем ожесточённых споров отца с братом. Гилберт высказывался против церковной политики короля, а отец считал, что такая позиция может поставить под угрозу их семью. Всё это подтачивало здоровье Роджера.

Смерив Уильяма тяжёлым взглядом, отец покинул холл. Ещё некоторое время его тень, отбрасываемая от настенных факелов, подрагивала на каменном полу, пока не исчезла в коридоре. Уильям поднялся и подошёл к окну. Наблюдал, как ночные огни переливаются в спокойных речных водах. В Шотландии всё было совершенно иначе. Бескрайние вересковые пустоши. Туман, обволакивающий дальние горы. Узкие тропы, петляющие между холмов. Скалистый берег моря, чьи волны с грохотом разбивались об камни. Отары тучных овец, пасущихся в низине. Приземистые гнедые лошади, на которых шотландцы объезжали свои земли. Резкие порывы северного ветра, пронизывающего до костей…

Кларисс была в бешенстве, узнав, что Уильям может оставить Иннис на долгие годы. Считала, что он мог отказаться, так как крепость постоянно нуждалась в защите. Мог отказаться, вместо того чтобы ковать новые шлемы и доспехи, нашивать кресты на одежду и проводить бесконечные тренировки. Уильям разделял гнев Кларисс, но сделать ничего не мог — за отказ участвовать в походе он мог запятнать своё имя позором не хуже дезертира. Также он знал, что Дональд Третий подбивает мятежников против английского короля, который держал целую армию на границе, зорко наблюдая за шотландцами.

Впервые за свои тридцать два года Уильям чувствовал себя в полной растерянности. Впервые перед ним маячили чужие земли, на которых даже не распространялась власть Святого Престола. Земли, в которых удавалось побывать только редким паломникам, осилившим этот путь пешком, с посохом и верой в бога. Священник Инниса, отец Дэниэл, как-то признался, что если бы не возраст, то он был бы счастлив посетить Иерусалим. В его глазах светилась надежда, а в душе Уильяма — мрачная решимость довести дело до конца и вернуться домой.

Когда его оруженосец Жан помог снять доспехи, то он сам осмотрел кольчугу — проверял прочность звеньев и искал следы ржавчины. Его отряд расположился в гарнизоне, а со стороны кухни даже ночью кипела работа — под руководством командира Гийома д’Арка заполнялись провизией обозы, а уже в Нормандии они присоединятся к герцогским. После аудиенции у Вильгельма Руфуса многие рыцари казались воодушевлёнными, предвкушая несметные богатства и славу — до Англии уже давно доходили слухи о драгоценностях, золочёной утвари, специях, мягких коврах и богатых расписных тканях. Уильям понимал, что многие пойдут на всё ради богатства, чтобы окупить не только расходы на путешествие и войну, но и чтобы безбедно прожить остаток жизни. При дворе короля ходили самые немыслимые рассказы: об эмирах, невольничьих рынках, диких зверях и безрассудной ярости сельджукских воинов.

— Говорят, что они коварны, — Жан с важным видом делился сплетнями, пока чистил плащ. Его чёрные глаза горели в предвкушении предстоящего похода, а на щеках то и дело вспыхивал румянец. — Нападают бесшумно, как демоны! Мой дед слышал от своего соседа, что у сельджуков кривые кинжалы, которыми удобно вспарывать животы. И эти люди не признают ничью веру, кроме своей.

— Что ещё говорят? — Уильям пытался отвлечься от мыслей. Перед ним, озаряемая пламенем свечи, на столе лежала карта. На ней стрелками был прочерчен маршрут от Лондона в сторону Константинополя и Палестины. Только богу известно, сколько месяцев уйдёт на дорогу!

— Они добывают золото, — заговорщицки произнёс Жан и прищурил глаза. — Дед сказал, что оно настолько чистое, что любой алхимик умрёт от зависти! Берут его среди песков и меняют на воду и еду.

Уильям вспомнил, как королевский алхимик Анжильберт де Прюдо, который помог разобраться в деле с отравлением Кларисс сандараком[11], был сослан сыном Вильгельма Завоевателя во Францию. Руфус тогда заявил, что ни церковь, ни алхимики не должны ставить себя выше королевской власти. Для дегустации своих блюд он нанимал разных людей, чьи жизни ни во что не ставил.

Жан опустил голову и на его щеках вновь вспыхнул смущённый румянец. Парень явно страшился того, что его ждёт на Святой земле, но вместе с тем был полон энтузиазма и азарта. Никто доподлинно не знал, что там произойдёт. Среди воинов ходили разные байки — начиная от кровожадных диковинных животных и заканчивая неуловимыми убийцами, способными проникнуть в любую крепость, чтобы перерезать горло спящему. Также оруженосец рассказал о слухе, который давно ходит среди простых горожан — якобы там живут чёрные великаны, поедающие города: поэтому там жара, пустыни и глубокие пещеры, в которых они прячутся. Всё дело рук этих великанов! Уильям не нашёл никого, кто бы побывал в Иерусалиме и успел вернуться оттуда. С чем же на самом деле им придётся столкнуться ради того, чтобы отстоять Гроб Господень[12]?

— Возвращался ли хоть кто-то из Святой земли в последнее время? — Уильям поднял левую бровь.

— Нет, милорд, — Жан понизил голос. — Никто из паломников так и не появлялся в Лондоне. Может, по дороге нам кто-то встретится?

— Возможно. Роберт Нормандский почти год готовился к этому походу, — заметил Уильям. — Но до Инниса новости доходят ещё дольше. Я хочу написать письмо. Разыщи гонца и скажи, что на рассвете он отправится в Суффолк, к моему брату.

Жан поклонился и бросился исполнять поручение.

Уильям недолго думал над письмом: в нескольких строчках попросил Гилберта принять крепость Иннис под свою защиту на время его отсутствия — отправить туда хотя бы пятнадцать хорошо обученных воинов. Упомянул и о том, что здоровье отца вызывает тревогу. Дописав, поставил внизу свитка свою печать на воске с гербом дома де Клер, и, откинув шерстяной полог на кровати, лёг не раздеваясь.

Некоторое время Уильям лежал без сна. Ему всегда было спокойно спать в отцовском доме, однако, некая сила неумолимо тянула его в Нормандию — к месту, где он родился. Смутно помнил, как были счастливы родители, несмотря на то, что отец часто уезжал в Кан, где обосновался Вильгельм Завоеватель перед взятием Англии. Его старший сын Роберт выбрал Руан, поэтому перед походом обязательно нужно побывать в замке Орбек, ставшим Уильяму домом в первые годы жизни. Теперь же хотелось получить благословение и на родине, чтобы с чистым сердцем отправиться в путь.

На рассвете Уильям спустился в холл, чтобы передать свиток гонцу. Закутавшись в плащ (август 1096 года в Лондоне выдался сырым и прохладным — всё чаще моросил мелкий дождь), наблюдал, как к нему направляется человек его отца. Приняв письмо и получив необходимые указания, поклонился и вышел, оставив Уильяма в одиночестве среди тишины, нарушаемой свистом ветра в закоулках поместья. Он долго будет помнить опустевший холл, который постепенно заполняли робкие бледные лучи поднимающегося солнца, касаясь трёх гобеленов возле камина.

Роджер де Клер, тяжело опираясь на трость, медленно подошёл к Уильяму. Его лицо казалось опухшим, словно он не сомкнул глаз этой ночью. Волосы были взъерошены, а руки едва заметно дрожали. Лоб прорезали глубокие морщины. Отец был в просторной тёмно-синей сорочке, поверх которой был наброшен короткий шерстяной плащ. Некоторое время Уильям молча смотрел на графа прежде, чем тот обнял его. Дыхание отца было тяжёлым и прерывистым, словно он силился произнести хоть слово на прощание. Отстранившись, Уильям увидел, что глаза отца слезятся, а рот нервно подрагивает.

— Прощай, отец. — Уильям кивнул и отступил. — Дай бог, ещё свидимся.

Не оборачиваясь, он покинул поместье в сопровождении своих рыцарей. В его голове звучали строки из Библии: «Если Бог будет со мною и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом…»[13]

Его путь лежал к Узкому морю[14] и в родную Нормандию. Чем ближе он был к нему, тем сильнее была вера в то, что он сумеет вернуться.

Глава II

Опасные желания

Август 1096 года

Она видела, как её дядя стоял на холме, озаряемый вспышками молний. Его ноги были широко расставлены, кулаки подняты к небу, а на лице застыло свирепое выражение. Он проклинал её. Обвинял в собственной смерти. Тряс обрывком верёвки, на которой его повесили. Его пунцово-красное лицо бледнело, а затем вновь начинало багроветь. Кларисс бежала со всех ног, оскальзываясь и падая в мокрой земле.

— Это не дождь! — рычал её дядя, Баллард Маккей. — Это слёзы нашего народа! Униженного и раздавленного Завоевателем и его чёртовым отродьем! Шотландия умывается слезами вдов и детей, обездоленных и убогих, лишённых пищи и крова! И всё по твоей вине, глупая девчонка!

Кларисс чувствовала, как земля уходит из-под ног. Чувствовала, как задыхается. Чувствовала, как бешено колотится сердце, словно она угодила в капкан. Волосы застилали глаза, вились вокруг шеи и хлестали по рукам, когда она бежала без оглядки. Ещё мгновение, и она начала проваливаться в ледяное вязкое болото.

— Это могилы наших предков! — рокотал Баллард. — Займи своё место среди них, чтобы никогда больше не выбраться! Моли их о прощении! Отведи английский кулак от нашей земли!

Она судорожно пыталась высвободиться, била руками по топкой жиже, звала на помощь. Однако, дождь становился всё сильнее, превращаясь в град. Колкий лёд осыпал её, ускоряя погружение. Кларисс тщетно пыталась прикрыть лицо руками. Ей оставалось кричать. Кричать изо всех сил…

— Проснись! — донёсся до неё густой низкий голос Роны, её кузины. — Ну же, Риз! Давай, выбирайся из своих кошмаров!

Вздрогнув, Кларисс непонимающе уставилась на полную рыжеволосую женщину, которая отчаянно трясла её за плечо. Встретившись с ней взглядом, лицо Роны посветлело, и она убрала руку.

— Что произошло? — прошептала она, пытаясь отдышаться.

— Ты переполошила весь Иннис-брох, Риз, — орехово-карие глаза Роны округлились. — Неужели опять дядя? Отец Дэниэл говорит, что когда усопшие приходят в кошмарах это значит, что они не нашли упокоения и мечутся между раем и адом.

— Значит, он до сих пор хочет спасти Шотландию, — Кларисс села на кровати и откинула влажные пряди со лба. — Он даже пошёл на убийство брата ради этого. Поднимал восстания. Покушался на моего мужа. Предал наш клан!

— Он проклял всех нас, Риз, — заныла Рона, и её глаза привычно наполнились слезами. — Мой муж скоропостижно погиб, а ты так и не родила наследника… Я боюсь… Боюсь, что клан Маккей вымрет!

— Маргарет — наследница, и в ней течёт не только норманнская кровь, но и кровь моего отца и деда, — отрезала Кларисс. — Дядюшка сделал многое, чтобы она не появилась на свет. Но даже он оказался бессилен! Во снах он до сих пор проклинает меня. Говорит, что в его доме хозяйничают норманны, и скоро мы все прогнёмся под сапогом английского короля.

— Это устроил Завоеватель, — голос Роны дрожал. — Я так устала, Риз! Мы все живём в страхе, что от Иннис-броха камня на камне не останется от этих распрей!

— Мы — шотландцы, — твёрдо сказала Кларисс, теряя терпение. Нытьё кузины всегда действовало ей на нервы. — Уильям и его люди защищают крепость и стараются мирно улаживать конфликты: так всегда поступал мой отец. И будь он жив, то одобрил бы действия моего мужа.

Кузина, насупившись, молчала. Её кудрявые, медного оттенка, волосы, поблёскивали в свете разгорающегося дня. Кларисс перевела взгляд на окно и смотрела, как алое небо постепенно светлеет. Вслушивалась в грохот волн, разбивающихся об стены Инниса. Чувствовала тонкий аромат выпечки, доносившийся из кухни — по приказу Уильяма её переоборудовали так, чтобы дым выходил через отверстие в крыше, а не окутывал холл и коридоры замка. Ей самой не нравилось, что простое и аскетичное убранство главного зала сменилось нормандским стилем — серебряная посуда, кованые подсвечники, изысканные масляные лампы, гобелены, скатерть, расшитая по краям золотыми нитями и полосатые дорожки на полу. Кларисс считала это всё безвкусным и непомерно дорогим, и в первое время новое убранство холла не раз заставляло её краснеть под неодобрительными взглядами соплеменников.

— Уильяму стоило большого труда наладить отношения с соседними кланами, — жёстко продолжила она. — Те же Макгрегоры, Макдауэллы и Макгрэйвы! Дядя хорошо поработал над тем, как их настроить против норманнов! Эти кланы воровали наших овец, угоняли лошадей, вытаптывали посевы! И это всё, на что они были способны. Знаешь, что сделал Уильям? Он призвал их к перемирию и нашёл подход к каждому! Юэну Макдауэллу подарил лошадь, а сына Дугласа Макгрэйва взял на обучение. Для Дэвида Макгрегора выделил средства для починки дома, в котором прохудилась крыша. Ты устала жить в страхе за свою жизнь, а я устала каждый день выслушивать обе стороны!

— Остынь, Риз, — умоляюще произнесла Рона. — Я… Я не трясусь за свою жизнь, нет… Но мне страшно, когда вижу, что в деревне точат вилы и топоры, чтобы встать на пути английского войска.

— Возможно, они просто хотят заняться сбором урожая, — отмахнулась Кларисс. Услышав недовольное сопение Роны, она отправила её на кухню. Чувствовала, как её трясёт от вспыхнувшего раздражения.

Глупо пытаться объединить сталь и камень! Люди, чувствуя доброту Уильяма, часто пытались выторговать себе какие-либо привилегии в стиле «милорд, мне нужен второй конь для работы в поле» или «милорд, может ли ваш кузнец подковать мою лошадь, а я отдам деньги после того, как соберём урожай?» Кларисс понимала, что стоит за этими незатейливыми просьбами и если муж уступал, не понимая этих тонкостей, то высказывала ему о том, что вскоре придётся распродавать Иннис по камням, чтобы выплатить долги. Она пыталась втолковать ему ценности шотландцев, чтобы объяснить их бесхитростные просьбы, однако, Уильям оставался непрошибаемым. Нормандская сталь и шотландский камень никогда не станут единым целым!

Оставшись в одиночестве, Кларисс плеснула в лицо холодной воды из кувшина и медленно выпрямила спину. Её руки тряслись от гнева, когда она заплетала волосы в косу, а затем пыталась зашнуровать домашнее платье. Несмотря на английский титул, Кларисс одевалась скромно, понимая, как нелепо смотрится на фоне роскошного убранства замка среди нормандских интерьеров.

Она помнила, как Уильям собирался в дорогу. Как разрывалось её сердце, и холодели пальцы при мысли о том, что возможно пройдут годы прежде, чем они снова встретятся. А вдруг Дональд Третий поднимет мятеж? Вдруг сюда хлынет войско Вильгельма Руфуса? Крепости Иннис и Карлайл — единственные на приграничной территории…

— Если бы ты присягнул Шотландии, то тебе не пришлось бы нашивать крест на свою тунику, — горько сказала она, видя, как Уильям даёт короткие распоряжения своему оруженосцу: Жан аккуратно складывал его вещи в дорожный сундук.

— Кларисс, я служу английскому королю, — не оборачиваясь, произнёс Уильям. Его голос был глубоким и мягким как восточная ткань. — И мой долг отправиться в Святые земли.

— А как же семья? Твой дом? Дональд прячется в горах и собирает людей!

— Точно так же действовал твой дядя, — Уильям обернулся, и вопросительно поднял левую бровь. — Дональд не трогает Иннис, потому что знает, что он принадлежит клану Маккей, а Вильгельм знает, что крепость принадлежит дому де Клер. Какие я ещё могу дать гарантии того, что обе стороны не будут посягать на крепость? Пока мы все на своих местах, всё будет в порядке. И я не хочу нарушать этот порядок, Кларисс. Я и так большую часть людей оставляю на защиту крепости.

Она чувствовала, как в горле тугим комом стоят едва сдерживаемые слёзы. Веки нещадно щипало, когда видела, как двое мужчин из отряда Уильяма подхватили сундук и вынесли его из комнаты. Вслед за ними вышел Жан и аккуратно притворил за собой дверь. Из окна тянуло августовской прохладой, смешанной с ароматами свежескошенной травы. Лёгкие облака на небе уже окрасились в золотисто-розовые тона уходящего солнца. Возбуждённые голоса воинов едва заглушал рокот моря, чьи волны неустанно разбивались об стены северной башни. Со стороны кухни доносились запахи свежеиспечённых пирогов.

Уильям нетерпеливо мерил шагами комнату. Одетый в кожаные штаны и просторную рубаху, с его вьющимися короткими тёмными волосами и правильными чертами лица, он напоминал Кларисс античного бога с греческих полотен, которые она видела у отца Дэниэла в маленькой библиотеке. Обхватив себя руками, наблюдала за движениями мужа — каждый шаг выдавал в нём лёгкость и гибкость. Круто развернувшись, он подошёл к ней. Медленно и нежно тронул ладонью её щеку и убрал прядь волос за ухо. Склонившись, коснулся губами её губ — его лёгкое прикосновение словно околдовало Кларисс, и она замерла. Шумный окружающий мир словно утратил свои краски, растворившись в дымке наступающего вечера. Её веки опустились, а напряжение, сковывавшее тело в последние дни, разжало свою стальную хватку. Кларисс чувствовала, как ласкающие губы Уильяма скользнули к её щеке и спустились к шее. Хотелось окунуться в головокружительном желании близости, отвечать на опаляющие поцелуи, позволяя страсти испепелить не только тело, но и душу…

— Простите, милорд, — донёсся голос запыхавшегося Жана. Уильям повернулся и кивнул ему, разрешая продолжить. — Всё готово.

— Ступай отдыхать, — сказал Уильям. — На рассвете отправляемся в Винчестер.

Когда за оруженосцем закрылась дверь, Кларисс отпрянула от мужа.

— Нет! — воскликнула она. — Ты не можешь сейчас уехать!

— Прости, Кларисс, — его глаза потемнели, а лицо приобрело выражение мрачной решимости. В его угрожающе спокойном голосе она расслышала ярость и страдание. — Это мой долг, и я должен исполнить его.

От охватившей её тоски, захотелось взвыть. Кларисс закрыла пылающее лицо ладонями. Ярость клокотала внутри, ища выхода. На лбу выступила испарина от сдерживаемых эмоций. Сколько ещё раз судьба будет испытывать её через этот брак? Сколько она ещё будет разрывать своё сердце? Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и выдохнуть.

— В такие моменты я тебя просто ненавижу, — глухо произнесла она.

— Я знаю, — голос Уильяма звучал отчуждённо. — Поговорим с тобой, когда ты успокоишься.

Кларисс хорошо помнила, что успела наговорить ему до момента, как он приказал ей выйти из комнаты. Видела, как играли желваки на его лице. Ей хотелось броситься к нему и молотить по его груди кулаками, надеясь, что это заставит его передумать. Заставит его остаться в Иннисе. Заставит отречься от своего короля. Но муж был непреклонен — он открыл дверь и повторил приказ. Глядя в его тёмные от гнева глаза, Кларисс обречённо понимала, что ей не удастся удержать его рядом с собой. С таким же успехом она могла попытаться заковать его в цепи как дикого зверя. Ярость испарилась, уступив место тянущей боли в груди. Едва сдерживая всхлипывания, Кларисс покинула комнату…

С тех пор она больше не видела Уильяма — ей удалось уснуть лишь под утро в комнате Маргарет, и она беспробудно проспала до тех пор, пока не рассвело. Узнав от дочери, что ей удалось попрощаться с отцом и получить от него поцелуй в лоб, Кларисс зажмурилась, прогоняя непрошеные слёзы. Она винила себя за устроенную ему истерику. Кусала до крови губы, испытывая жгучий стыд. Ненавидела себя больше всего на свете!

В начале осени в Иннис пожаловал торговец тканями и украшениями. Со всех сторон его окружили жители крепости и близлежащих деревень. Кларисс издалека наблюдала, как он раскладывал на вынесенном во двор столе свой товар — тяжёлый византийский шёлк, тончайшие и яркие дамасские ткани, полотенца и узорчатые вуали. На его широком поясе позвякивали образцы ключей и украшений, чей блеск не оставил равнодушной ни одну женщину. У него было обветренное загорелое лицо, плотный шерстяной плащ и крепкие башмаки. Прищурив глаза, Кларисс слушала, как этот мужчина с уже начавшими седеть волосами рассказывал о том, как ему довелось побывать в Святой земле. С открытым ртом его слушали даже дети — о венецианских купцах и генуэзских торговых судах, о невольничьих рынках и охоте на тигров.

— А какая там пустыня! — он описывал руками полукруг. — Величественная! Огромная! И её пески поют. Счастлив тот, кто услышал её пение — это считается добрым знаком!

— А какие та… там звери? — Маргарет стояла в компании девочек и в её глазах, таких похожих на глаза Уильяма, стоял неподдельный интерес. — Есть ли там волки? А м-медведи?

— Там бродят рыси и пумы, тигры и шакалы. Большие, клыкастые и свирепые твари! Горе тому, кто встретится им на охоте! Поговаривали, что от пропавших людей оставался только башмак или кошель.

— Ну, оставить после себя кошель, набитый монетами — это ещё неплохой исход дела! — потешался Джок, двоюродный брат Кларисс.

— Такого и врагу не пожелаешь, — она смерила его предостерегающим взглядом, отчего Джок потупился. — Нет ничего ужаснее, чем не быть преданным родной земле, когда нет даже могилы…

— Так в эти края и отбыл твой муж, — он покачал головой. — В Святые земли, воевать за Гроб Господень. Он может и не вернуться.

— Хватит, — отрезала Кларисс и повернулась к торговцу: — Останьтесь на несколько дней. Мы будем вам благодарны за истории о ваших путешествиях.

Когда с наступлением сумерек жители начали расходиться по домам, она повела гостя на кухню. Усадив его поближе к очагу, приказала дать ему бобовой похлёбки и варёной рыбы с зеленью, налить отборного шотландского эля.

— Благодарю за гостеприимство, миледи, — сказал торговец после ужина.

— Расскажите всё, что знаете, о Святой земле, — она выжидающе смотрела на него. — Долго ли туда добираться? Что слышно о паломниках? Какие там места? Как выглядят люди и какую одежду носят? Какую слушают музыку? Играют ли они в кости? А что едят?

— Каждый раз я добирался много месяцев до берегов Палестины. Чаще всего ночевать приходилось в монастырях, где могли дать миску горячей похлёбки и соломенный тюфяк. Мои башмаки не раз протирались до дыр! Поэтому пришлось их дважды сменить, пока я добрался до Византии. Дорога очень трудная, особенно, когда приходится карабкаться по скалам и висеть над ущельем, пытаясь пройти по козьим тропам. Многие умирали по пути, миледи.

— Так как же вы добрались? — Кларисс побледнела при мысли о том, как это всё похоже на Шотландию! Не каждый горец отправится в такой путь в одиночку и без подстраховки! Горные ущелья, быстрые реки, узкие тропы и сбивающие с ног ветры, резкая смена погоды…

— С божьей помощью, миледи, — торговец покачал головой. — Мы отправлялись в марте прошлого года. Шли через Лотарингию и Швабию. Спустя три месяца достигли Апулии и Калабрии — земли норманнов. Они переправили нас на византийский берег, где мы дальше следовали за торговым обозом до Константинополя.

— Я слышала об этом городе, — неуверенно произнесла Кларисс. Не так давно это название произнёс Уильям, подгонявший воинов перед отправлением ко двору короля. Если бы она не была так ослеплена яростью на него! Если бы была внимательнее к его словам!

— Там золочёные ворота, зубчатые белые башни, — принялся перечислять торговец, загибая заскорузлые пальцы, — черепичные крыши и большой порт, в котором стоят корабли. А какой там храм с круглой крышей, колоннами и изысканной резьбой! Нигде такого не увидите, миледи! А недалеко стоит дворец императора, утопающий в ещё большем великолепии и блеске. Фонтаны, сады и райские птицы, разноцветье богатых тканей, обилие фруктов и нектаров. Женщины носят золотые браслеты, украшенные драгоценными камнями, а на ногах — сандалии.

— Что это?

— Башмаки в виде ремешков, оплетающих ногу ниже колена. Такие часто носили римляне, миледи.

— Удобно в них ходить?

— В летнюю жару самое то, миледи! И вы ещё не видели их одежду! В таких местах носят не только сандалии, но и цветные лёгкие ткани: дамасский шёлк и парча, расшитые золотом, серебром и жемчугом. Разноцветье кожи тех людей поражает: есть с молочно-белыми лицами, а у некоторых цвет похож на глину. Ещё некоторые красят губы и нижние веки красками из местных растений, истолчённых в порошок.

Кларисс слушала торговца, открыв рот от изумления. Качала головой, пытаясь представить странных женщин в плетёных башмачках, облачённых в золото с ног до головы. Пыталась представить тёмную кожу, но у неё не получалось. Неужели такое бывает? Ей хотелось увидеть всё это вживую! Потрогать ткани, оказаться внутри большого храма, приложиться к святыням и посмотреть на византийского императора. Увидеть море и покачивающиеся на нём лёгкие корабли, о которых с таким восторгом говорил собеседник. Попробовать фрукты, которые слаще верескового мёда…

— Продолжайте рассказ, — нетерпеливо произнесла она, подавив желание дёрнуть торговца за рукав.

— У мужчин начищенные до блеска доспехи и многие тоже носят сандалии. Они неторопливы и не суетливы, как и сам император. При его дворе много музыкантов и поэтов. Часто люди собираются, чтобы послушать сказания о героях и сыграть в триктрак, отведать тонких вин и сочных ароматных плодов с сирийских берегов. Многим хотелось бы вернуть римские времена, но мы не властны над временем, и нам остаётся лишь воспевать их подвиги. Сам император сидит на роскошном троне из золота. Его руки усыпаны перстнями, а на ногах сафьяновые туфли, расшитые сверкающими каменьями. Его алый плащ подбит белоснежным мехом самого свирепого зверя тех краёв — рыси. На его голове лёгкий венец самой тонкой работы, которую только можно представить! А какие там ярмарки! Чего там только нет! И специи, и фрукты и сладости. Можно найти множество тканей, инкрустированную камнями золотую конскую сбрую, украшения и посуду из чистейшего серебра и золота, диких зверей в клетках, рабов, красители для одежды, лица и волос. Мрамор и драгоценные породы деревьев. Всего не перечислить!

— Боже мой, — выдохнула Кларисс, тщетно пытаясь представить себе это великолепие.

— Там очень жарко и много пустынных земель. Солнце и пески, деревья и пышные сады, холмы и скалы, у подножья которых выстроены сельджукские крепости. Когда я ехал в Дамаск за тканями, то видел, что некоторые из них даже обшиты сталью и сделаны из камня.

— Какие они, эти сельджуки?

— Очень свирепые, миледи.

— Как валлийцы?

— Хуже, — торговец сокрушённо покачал головой. — Я видел их в бою. Никого не щадят! У них сабли с кривым лезвием, булавы и секиры. Несметные войска, миледи. В одном из сирийских городов пленили самого патриарха. Заковали его в кандалы и бросили в темницу!

Кларисс похолодела. Что говорить о простых воинах, которым придётся столкнуться с такими силами? Уильям говорил, что Вильгельму Завоевателю нелегко пришлось сражаться на чужой земле, однако, он победил Гарольда Годвинсона и стал королём Англии. Поэтому есть надежда, что они доберутся до Палестины и с божьей помощью одержат победу.

— А как же город, где находится Гроб Господень?

— Он прекрасен, светел и чист, — благоговейно произнёс торговец и молитвенно сложил руки. — Кто бы им ни правил, пусть только Иерусалим останется в целости и сохранности! Я буду молиться за всех воинов, отправившихся к Святой земле. Пусть бог рассудит всех нас, грешных…

Пожелав торговцу доброй ночи, Кларисс вернулась в холл, где на полу на соломенных тюфяках спали слуги. Она замерла на месте, услышав за спиной лёгкие шаги.

— Ирвин, — произнесла она с укором, — подслушивать нехорошо.

— Да брось, тётя Риз, — к ней подошёл худощавый юркий подросток двенадцати лет. — Будет завтра что рассказать парням! Неужели так огромен мир?

— Я не была нигде дальше Лондона, — поморщилась Кларисс, вспоминая густонаселённый город, где судьба свела её с Уильямом.

— И не хочешь? — в ломающемся голосе подростка слышался вызов.

— Я не брошу Иннис-брох, — твёрдо сказала она. — Сейчас слишком беспокойное время, Ирвин. Тем более, ты сам видел, сколько средств нужно собрать на такой поход.

— Да уж, пару бочек серебра не помешает! — хмыкнул племянник и, имитируя голосом цокот копыт, убежал во двор.

Кларисс поднялась в комнату дочери, которая уже спала, свернувшись калачиком. Со стороны окна доносился убаюкивающий шум моря, а во дворе замка кто-то насвистывал грустную кельтскую мелодию. Ему вторил голос, подпевавший:

«Разбойники в пустоши напали на нас

Ограбили и верёвкой связали

Оставили диким зверям сей же час

Мы приуныли, надежды пропали…

Но вот шёл по пустоши храбрый Беван

И узрел он наши страданья

Ловко достал свой острый кинжал

Хей ди хо! Конец нашим терзаньям!»

Кларисс помнила эту песню, в которой храбрец сразился с пятью разбойниками, и на дорогах снова стало безопасно. Засыпая, думала о том, по каким дорогам сейчас едет отряд Уильяма, и какие опасности могли поджидать его в пути…

Глава III

Под сенью яблоневого дерева

Сентябрь 1096 года

Нормандия встретила Уильяма лёгким тёплым бризом и суматохой — со всех сторон ко двору герцога Роберта в Руане стекались люди, чтобы последовать за ним в Иерусалим. Оказавшись на берегу, долгое время Уильям ждал, пока с корабля переведут лошадей и перенесут все сундуки с одеждой, шатрами, палатками и снаряжением. Как бы сказал Вильгельм Руфус: «Я состарюсь, пока перевезу весь этот зверинец на берег!» В Нормандии он практически не бывал, считая, что хватает дел в Англии.

Уильям, наблюдая за выгрузкой, думал о небольшом замке в Орбеке к югу от Руана, где родился в середине октября, когда вовсю шёл сбор урожая. Там его мать была счастлива с отцом, который не представлял, что через три года поможет Вильгельму Завоевателю одержать победу в битве при Гастингсе и захватить Англию. Спустя год, в Вестминстерском аббатстве, умерла мать, а отец надолго замкнулся в себе и с головой ушёл в военные дела. Уильяму хотелось прикоснуться к камням замка Орбек, принадлежащего дому де Клер, однако, франкские крестоносцы уже отбыли в Константинополь и Роберт просил поторапливаться со сборами.

При дворе герцога вовсю кипела работа — бегали слуги, шились и складывались вещи в дорожные сундуки, над новыми доспехами трудились кузнецы, отбирались самые выносливые кони и по вечерам у Роберта все собирались вокруг большого стола с разложенными на нём картами и чертежами.

— Мы пройдём через Италию к морю, где встретимся с отрядами Гуго де Вермандуа и Раймунда Тулузского, — оживлённо говорил герцог. Уильям, стоявший чуть поодаль, разглядывал его лицо: Роберт был темноволос, как и его отец, Вильгельм Завоеватель, со светлой кожей и небольшой бородкой. — Вместе с франками и провансальцами пересядем на корабли, следующие до византийских берегов. Пойдём через Париж. Более короткого пути нет.

— Мой отряд почти готов, моньсеньор, — негромко произнёс Стефан Блуаский[15]. Уильям видел, как он заметно нервничает. — Хотелось бы знать, что нас там ожидает. Примет ли нас византийский император, как обещал?

— Да, примет, — хмыкнул Роберт Фландрский и ущипнул себя за ус. — Но на этом всё гостеприимство и закончится.

— Друг мой, — герцог склонил голову набок, — вы же были на Святой земле. Так расскажите, граф, нам о тех краях! Мы пройдём через Рим, пересечём море и остановимся в Диррахии[16], а затем будет последний рывок до Константинополя.

— Это благоразумно, — граф сделал пару шагов от стола. — Сейчас наша главная проблема — это неспокойное море до Диррахия. Но на этом проблемы не закончатся. До Константинополя мы пойдём по старой римской дороге, что явно не обрадует местных. Поэтому нужно усилить охрану обозов, так как на этот отрезок пути уйдёт не одна неделя при хорошей погоде.

— Получается, что до Константинополя мы можем ещё и не добраться? — Стефан поёжился и беспокойно огляделся.

— Не исключено. Если печенеги ещё служат императору, то о половцах таких сведений нет. Мы будем идти вдоль их владений в степях. — Роберт Фландрский сложил руки на груди. Пламя расставленных на столе свечей золотило кожу на его обветренном лице.

— Что мы можем ещё сделать? — Уильям указал пальцем на столицу Византии на карте.

— Молиться, — на лице Стефана явственно читалось отчаяние. — Ибо у нас нет кораблей, чтобы остаток пути пройти по морю.

— Значит, тогда останемся зимовать на континенте, — простодушно заявил герцог. — Поэтому на сборы остаётся ровно неделя, после чего мы отправляемся в путь. Да поможет нам бог!

— А что делать с осадными машинами? — поинтересовался суховатый высокий граф д’Анже, один из соратников Роберта.

— Будем собирать их на месте, — герцог пожал плечами. — Уж с древесиной нам точно должно повезти! Как я понял, даже на Святой земле растут деревья.

— Но их может и не быть, — неуверенно произнёс Стефан.

— Я не смогу опровергнуть ваши слова, мой друг. С нами в путь отправляются прекрасные инженеры и строители. Они предупреждены о том, что им придётся… м-м-м… работать с разным материалом.

— Стало быть, мы отправляемся в начале октября? — Роберт Фландрский внимательно посмотрел на герцога.

— Верно, — в этот момент тот показался Уильяму немного растерянным. — Мы вернём христианскому миру его святыни. Это наш долг чести. А пока мы все здесь, пейте, друзья! Ешьте вволю и уделяйте внимание дамам! А через неделю на коней и в путь!

Его двое друзей только переглянулись друг с другом, пока остальные обдумывали услышанное. Сам герцог был полон энтузиазма, напоминая Уильяму юношу, грезившего посвящением в рыцари. Его взгляд был открытым и искренним, а речь плавной и чаще всего на высоких нотах. Он с рвением принялся за сборы, но порой его подводила невнимательность из-за желания держать во внимании всё происходящее. В его замке у Уильяма создавалось ощущение запустения и неряшливости. Он невольно вспомнил первое впечатление, которое на него произвёл Иннис — весьма скромное убранство, что-то среднее между монашеской кельей и жилищем виллана. Несмотря на протесты Кларисс, Уильям постарался придать замку достойный вид, но не сомневался, что за время его отсутствия жена вернёт Иннису первоначальный облик, чтобы не переживать за сохранность нормандской утвари.

После приёма у Роберта, Уильям вернулся в отведённую ему комнату, куда уже занесли его сундук с личными вещами. Разглядывая герб на железном замке, он думал о том, что успеет съездить в Орбек. Успеет пройтись по тенистым аллеям между яблонями, пообщаться со старыми слугами и провести ночь в комнате, где он родился. Однако, нужно было поставить в известность Роберта, что он будет отсутствовать несколько дней. Поэтому Уильям попросил назначить ему аудиенцию, и на следующий день герцог пригласил его к себе.

Покои Роберта отличались светлыми оттенками — в обеденной комнате стоял круглый стол, покрытый льняной скатертью, на котором была расставлена серебряная посуда. Слуги внесли запечённых каплунов[17], от которых ещё поднимались струйки дыма.

— Давайте обедать, виконт Инниса, — предложил Роберт и взглядом указал на стул с высокой спинкой напротив него. — Вы из рода де Клер, как я понял.

Уильям занял место, и слуга налил ему в кубок разбавленного вина.

— Да, монсеньор. Уильям де Клер, виконт Инниса, расположенного на землях Камберленда на границе с Шотландией.

— А-а, так это рядом с вашими владениями мой брат-король выстроил свою мрачную крепость! Как идут его дела? Всё ли у него в порядке? — поинтересовался Роберт. — Я слышал, в Англии сейчас неспокойно.

— Вильгельм не пускает Ансельма в Рим за посвящением на место архиепископа Кентерберийского, поэтому Англия пока без поддержки церкви.

— Ранульф Фламбард[18] не успокоится, пока не приберёт церковные земли в казну, — в глазах Роберта Уильям заметил печаль. — Жестокий и подлый человечишко! Рельеф[19] стал очень высоким, и вряд ли будет уплачен в ближайшее время. В этом наши взгляды с Вильгельмом… м-м-м… расходятся. Возможно, во время пребывания в Риме я смогу что-либо сделать, так как Ансельм служит Англии верой и правдой.

— В целом этот год выдался спокойным, — продолжил Уильям. Птица на его тарелке оставалась нетронутой. — Разве что отношения с Шотландией не улучшились.

— Мой друг, — участливо произнёс герцог, — когда пятнадцать лет назад мы шли через Шотландию, то нас встречали не только бесконечные дожди и туманы, холод и грязь той осенью. Шотландцы возникали словно из ниоткуда, устраивали нам засады где только можно. Я навсегда запомнил их раскрашенные синим лица и боевой клич, настолько громкий, аж до судорог в кишках! Это… м-м-м… было впечатляюще. Малкольму Третьему приходилось отступать, несмотря на героическое отчаяние скоттов. Мы ведь дошли до Фолкерка! Как же вы уживаетесь с шотландцами?

— С переменным успехом, — Уильям невесело усмехнулся. — Я женат на шотландке. Это было решение вашего отца, монсеньор.

— Мой отец, царствие ему небесное, славился… э-э-э… смелыми решениями. Однако он не учитывал многого. Скажем, важность переговоров. Силу убеждения. Возможность выбора своего дома. Взгляды церкви. Интересы всех сторон перед заключением такого союза. Но… шотландцы! Они уже доказали, что никогда не покорятся! Они будут стоять до последней капли крови, но не отдадут Англии ни одного акра[20] земли, которую считают своей!

— Именно так, — Уильям кивнул.

— Я вам сочувствую, мой друг, — герцог казался расстроенным, и отложил недоеденную птицу. — Сколько вы взяли с собой людей?

— Одиннадцать рыцарей, монсеньор. Большую часть людей пришлось оставить для защиты крепости в столь беспокойное время.

— Да, мой дорогой брат… м-м-м… заставляет волноваться приграничные территории. Что Шотландия, что Уэльс для него как кость в горле! А где именно ваша родина?

— Здесь, в Нормандии. Замок Орбек, монсеньор. Там прошли первые четыре года моей жизни.

— Что было дальше? — оживился Роберт. Взяв в руки апельсин, принялся его аккуратно разрезать кинжалом на дольки. Знаком велел слуге подлить им вина в кубки.

— Ваш отец направил корабли в сторону Англии, и мой отец присоединился к нему. Наша семья позже прибыла в Лондон, а затем в Винчестер, монсеньор. Далее мы с братом воспитывались уже при дворе вашего отца.

— Давно вы участвуете в походах?

— С пятнадцати лет я сопровождаю своего отца.

— Значит, за вас можно быть спокойным, — Роберт улыбнулся и огладил рыжевато-каштановую бородку. — Уже через шесть дней мы отправимся в путь во имя Христа. Я бы хотел восстановить своё доброе имя, которое порочат всякие… м-м-м… смутьяны. А какие у вас цели, мой друг?

— Я служу своей стране, монсеньор, и это мой долг как христианина, — Уильям поднял брови, — но вместе с тем я хочу вернуться с миром к моей семье после окончания Священного похода.

— Ваша присяга подтверждает достойные намерения, — кивнул Роберт и отпил вина. — И чего вы сейчас хотите?

— Я хотел бы получить ваше разрешение съездить в Орбек до начала похода.

— Конечно, — улыбнулся герцог и взглядом показал на нетронутого каплуна перед Уильямом. — Только сначала отведайте мясо. Мой повар специально вымачивал его в маринаде, в который добавлял сирийские специи. Думаю, вы оцените этот тонкий вкус и аромат.

— Благодарю, монсеньор.

Не успел Уильям покончить с птицей, как к Роберту уже пожаловал гонец с новостями. Герцог поднялся и велел тому ожидать в кабинете. Поблагодарив за приём и передав благодарность повару, Уильям поспешил к выходу, чтобы дать поручение седлать коня — путь до Орбека мог занять несколько часов.

Возвращаясь в свои покои, он заметил идущую ему навстречу женщину. Чуть поодаль, за ней, шествовали две дамы. Заметив его, незнакомка остановилась как вкопанная. Её лицо было в тени, а в руках, в свете факела поблёскивали чётки. Длинное платье из тяжёлого бархата облегало полноватую фигуру, а волосы скрывала небольшая шапочка, расшитая жемчугом. Уильям не сразу узнал женщину, и, нахмурившись, замер на месте.

— Я не верю, что это ты, — одними губами произнесла она. — Прошло столько времени, а мы как будто расстались вчера…

Она жестом отослала своих спутниц и ждала, когда он подойдёт к ней.

— Агнесса? — Уильям недоверчиво прищурил глаза. — Вот это встреча!

Он приблизился к ней и всмотрелся в её лицо, которое в последний раз видел накануне собственной свадьбы. Когда-то хотел жениться на этой женщине, и этот брак устроил бы всех. Однако вмешался Вильгельм Завоеватель и связал его судьбу с дочерью шотландского лаэрда. Агнесса нравилась Уильяму своим чувством юмора и образованностью, его тянуло к ней. Они могли долго целоваться в саду, опасаясь быть застигнутыми врасплох. Помнил, как она изящным жестом откидывала от лица тяжёлые каштановые волосы и смущённо оглядывалась по сторонам. В свои двадцать три года он был влюблён в Агнессу. Она же пылко признавалась в своих чувствах и верила, что их помолвка обязательно приведёт к браку.

— Давай уйдём отсюда, — её глаза заблестели. — Туда, где нас никто не подслушает.

Агнесса увела его во внутренний дворик, где росли молодые яблони. Вильгельм Завоеватель любил нормандские крепкие белые яблоки со сладким запахом, и в его отсутствие за садом присматривала его супруга Матильда, когда приезжала в Руан. Теперь же, при их старшем сыне Роберте, он пришёл в некоторое запустение из-за нерадивых слуг и отсутствия должного контроля со стороны кастеляна. Уильям с Агнессой расположились на заросшей плющом деревянной скамье, и он мог в лучах солнечного света разглядеть лицо женщины, в которую когда-то был влюблён. Бледная кожа без единого изъяна, безвольный мягкий рот и каштановая прядь волос, выбившаяся из-под чепца. В её облике было что-то безучастное, но бывшая возлюбленная это тщательно скрывала.

— Да, ты больше не розовощёкий юный рыцарь, — Агнесса во все глаза смотрела на Уильяма. — Тебя уже выдаёт осанка, крепкие плечи и твёрдый подбородок с ямочкой, заставляющей трепетать моё сердце. Я всегда знала, что у тебя будет блестящее будущее, мой дорогой. Мне так жаль, что тогда наши пути разошлись.

— Агнесса, — он покачал головой, — это было давно. Ты выходила замуж.

— Да. Мой отец по указу короля выдал меня за Жерара д’Анри, который здесь, в Нормандии, стал графом. Но в прошлом году он оставил меня вдовой, и я хочу вернуться в Англию.

— От чего умер твой муж?

— Его предали и убили, — голос Агнессы дрогнул, а в тёмных глазах мелькнула боль. — Вокруг него сплели заговор. Когда он объезжал одну из деревень графства, на него напала шайка безумцев! Они закололи его копьями и оставили умирать в канаве! Мой дорогой, это была ужасная смерть… Я никогда ещё не испытывала такого лютого страха! Я решила покинуть замок Анри и больше туда ни ногой! Лучше расскажи, как ты поживаешь? Я счастлива видеть тебя, таким здоровым и красивым!

Закусив нижнюю губу, она коснулась ладонью его щеки и, смутившись, отдёрнула руку. Взгляд на мгновение затуманился и губы дрогнули. Уильям перевёл глаза на яблони, чья листва уже начала желтеть.

— Прости, я не должна была этого делать, — Агнесса прерывисто вздохнула. Её округлые плечи вздрогнули.

— Если у тебя трудности, то ты только скажи. Я найду, как помочь тебе. У тебя есть дети? Живы ли родители? Когда ты собираешься в Англию? Я могу найти тебе людей в сопровождение.

— У меня есть сын, хрупкий и болезненный мальчик. Ему вот-вот исполнится восемь. Мне нужна ясная и сухая погода, чтобы отвезти его к моим родителям. Но при Руфусе они попали в немилость, из-за того, что кто-то из саксов поднял мятеж против него. Они боятся потерять имение, и моё сердце болит из-за этого! Их некому защитить!

— Может быть, им стоит переехать в Нормандию? — Уильям сложил руки на груди. — Вы можете обосноваться здесь, в Руане. Поселиться в доме с видом на Сену и заняться торговлей. Твой отец знает в этом толк!

— Я умоляла их в письмах, — Агнесса зажмурилась. На её ресницах блеснули слёзы. — Они и слышать ничего не хотят о Нормандии! Они родились на саксонской земле и хотят там встретить старость. Я не могу оставаться в стороне, я ведь их единственная дочь! Кроме нас с сыном у них больше никого не осталось… Я не могу добиться от герцога ответа. Он оставляет мои просьбы без рассмотрения! Жерар был его вассалом! Мне нужно, чтобы в замке назначили нового кастеляна, который навёл бы там порядок. Хочу снять это бремя со своих плеч…

— Ему сейчас не до этого, Агнесса. Через шесть дней мы уезжаем в Святые земли. Поэтому тебе лучше поспешить отправиться в Англию уже сейчас, пока море относительно спокойно.

— Ты проводишь меня до корабля? — в её голосе зазвучала надежда. — Я хотела отплыть в ближайшие дни.

— Сегодня я уезжаю по своим делам.

— О-о, — Агнесса коснулась его руки, — скажи, куда? По каким делам?

— Я хочу съездить на родину, в Орбек на пару дней, — ему стало не по себе от её пристального взгляда.

— Возьми меня с собой, — она сжала его ладонь. — Может быть, мы больше никогда с тобой не встретимся… Мне надо развеяться. Разогнать эти мрачные мысли. Забыть, что я в трауре по Жерару! Моё сердце не вынесет твоего отказа!

Уильям молчал, изучая её лицо. Тёмные глаза Агнессы выжидающе смотрели на него, словно прожигая душу. Острый подбородок дрожал, выдавая волнение. Ей хотелось выговориться и получить поддержку. Несмотря на титул графини, Агнесса явно была в отчаянном положении. Уголки губ тянулись вниз, придавая лицу скорбное выражение, которое никогда не было ей свойственно. От былой жизнерадостности не осталось и следа. Перед ним сидела женщина, познавшая много печалей и невзгод. Она казалась изгнанницей, пытавшейся глотнуть свежего воздуха. Роберт не особенно жаловал придворных дам, стараясь окружить себя полезными и приятными в общении людьми, избегая помпезности и роскоши из-за постоянной нехватки средств. Он грезил Англией, и нигде не хотел быть узником. В этом плане они с Агнессой были похожи, поэтому Уильям решил принять её предложение. От того, что она сопроводит его в поездке, хуже не станет. Им будет о чём поговорить за время, проведённое в пути.

— Хорошо, — Уильям поднялся. — Надеюсь, ты не отвыкла от долгих прогулок верхом?

— Спасибо тебе, мой дорогой! — глаза Агнессы засияли. — Я велю моей служанке немедленно собираться! Ты моё спасение от всех печалей!

И, как когда-то, она оставила его в саду и бросилась бежать. Её белая шапочка, расшитая жемчугом, мелькала среди деревьев, пока не скрылась в крытой галерее. Уильям некоторое время смотрел ей вслед, пока не поднялся, чтобы отдать распоряжение седлать коней.

Через час они уже покидали Руан. Уильям взял с собой Жана, Этьена, Адемара, Руперта, Ги и Ренье. Олаф и Ранульф остались в Руане и решили не тратить время зря, поспешив к своим дамам сердца. Гийом, Эврар и Рожер занимались доспехами и оружием, а также по поручению Уильяма должны были отправиться за запасным шатром из козьих шкур, так как Роберт Фландрский сказал, что песчаные бури способны со временем изорвать любую ткань и шкуру. Агнесса взяла с собой одну служанку, беспечно заявив, что ей хватит и этого. Оживлённая и радостная, она принялась болтать без умолку, едва они выехали из Руана.

Уильям провожал взглядом светлые зубчатые стены города, украшенные цветными флажками. Видел оживлённую стайку женщин, которые спускались к реке — в их волосах виднелись яркие ленты. Сквозь гомон голосов доносились звуки музыки с площади, где расположилась последняя летняя ярмарка, на которую стекались все торговцы с округи. Дорога пролегала через равнины, на которых встречались дубы, буки и фруктовые деревья. В Орбеке Уильям планировал уже оказаться до захода солнца. Снова увидит дом, который почти стёрся из памяти. Дом, где они с братом устраивали засады на отцовских стражников. Дом, где родители были по-настоящему счастливы до момента, пока в их жизни не появилась Англия.

Глава IV

Любовь и ненависть

Вступая во владения дома де Клер, Уильям чувствовал, как стало легче дышать. В воздухе витал пряный аромат отцветающих трав, к которому примешивался запах свежей древесины. Вилланы работали на полях и, завидев герб дома де Клер на щитах рыцарей, начинали кланяться и махать руками, выкрикивая приветствия. На фоне ярко-голубого неба фигурки рабочих казались словно вырезанными из дерева и вызывали воспоминания из детства. Шуточные сражения на крепостной стене, неловкие выпады с копьём, украденный у матери отрез ткани, ставший импровизированным плащом…

Тем временем, Агнесса продолжала рассказывать новости об общих знакомых:

— Ты помнишь леди Констанс? Она служила моей маме и присматривала за мной. Противная старуха! Всё время одёргивала меня и жаловалась матери! Так вот, её хватил удар — видимо, так много злобы в ней накопилось за столько лет! Поделом ей!

— Когда ты стала такой болтушкой? — пожурил её Уильям.

— Та робкая девица уже выросла, милорд, — в глазах Агнесс плясали задорные огоньки. Он улыбнулся ей, радуясь, что с её лица исчезло скорбное выражение. — Ты же слушаешь меня, дорогой?

— Да, миледи, — Уильям мысленно закатил глаза.

— Так вот, — Агнесса придерживала поводья одной рукой и жестикулировала другой, — леди Констанс даже не была на моей свадьбе! Говорят, она трижды сплюнула через плечо и отказалась сопровождать меня в Нормандию! Представляешь? Я сказала матери, что нужно вызвать священника по её грешную душу, ибо в ней всё было тёмным как в подземелье… Уильям! Твой конь уже второй раз укусил мою кобылу!

— Наверное, он ревнует, — Уильям не выдержал и расхохотался. Напряжение, сковывающее его до приезда в Нормандию, начало отпускать. — Держитесь от нас подальше, графиня!

— Ох, я нажалуюсь священнику! Достанется же вам! — она отъехала от Уильяма и чуть замедлила шаг. — Посмотри, какие милые люди нас встречают!

Он, подняв руку в латной перчатке, приветствовал вилланов, трудившихся возле замка — они собирали сочные, спелые яблоки в большие корзины. Уильям дышал полной грудью, вспоминая, какой тёплой бывает осень в Нормандии. Построенный из тёмного камня и окружённый невысокой крепостной стеной, замок стоял на возвышении. Ворота были распахнуты, а во дворе уже ждали люди. Отдав поводья от коня слуге, Уильям помог спуститься Агнессе.

— Замок Орбек приветствует вас, — вперёд выступил черноволосый мужчина с аккуратной бородой. Судя по шёлковой мирте, кастелян.

— Я — Уильям Фиц-Роджер де Клер, племянник Ричарда Тонбриджского, а это моя спутница, графиня д’Анри.

— Добро пожаловать милорд, миледи, — мужчина поклонился. — Меня зовут Рауль, я управляющий замком. Сейчас здесь никого нет, кроме пожилой леди Аделаиды. Она живёт здесь с юности и воспитала не одно поколение вашей семьи.

— Я помню её, — Уильям нахмурился. — Да и отец многое рассказывал. Позаботьтесь о графине д’Анри и о моих людях, а я хочу поговорить с Аделаидой. Она должна помнить мою мать и меня.

— Конечно, милорд! Ваши люди разместятся на первом этаже, а для вас и миледи подготовим две комнаты наверху. Ваш приезд стал приятной неожиданностью! Я распоряжусь, чтобы ужин подали раньше.

— Спасибо, Рауль.

Уильяму не терпелось увидеть пожилую няню. Войдя в холл, он огляделся, пока не увидел хрупкую маленькую фигурку, дремлющую у стены на кушетке. Приблизившись, он всмотрелся в похожее на печёное яблоко лицо Аделаиды. Закутавшись в покрывало из беличьих шкурок, она вздрогнула от его прикосновения к плечу. Некоторое время подслеповато прищуривалась, пытаясь узнать его, однако, покачала головой и сокрушённо произнесла:

— Кто вы, молодой человек?

— Я Уильям, сын Анны Монтеньской и Роджера де Клер.

— Боже святый, — глаза старухи округлились. Протянув к нему руку с узловатыми пальцами, она попросила, — помогите мне подняться. Помнится, у вас ещё был брат, сорванец и шалопай! Запамятовала ваши имена только…

— Да. Старший бра