Оглавление

ПРОЛОГ

Вождь Джонсон пристально вглядывался в, раскинутый перед ним, пейзаж. Бледные лучи, еще не вышедшего из-за горизонта, солнца добавляли нежной желтизны красным камням и зеленой листве горного можжевельника, уже подернутой яркими красками осени. Предрассветный туман разливался по долине Красной реки, ластясь к стенам каньона, словно котенок к ногам любимого хозяина. В сотнях футах внизу, у самого русла истока, виднелись индейские типи. Лошади мирно хрустели зеленой травой, давно потерявшей свою свежесть в открытой степи, фыркали и помахивали хвостами, отгоняя утренних комаров. Тишина и умиротворение.

Взглянув на полковника Маккензи, вождь тонкава молча кивнул. «Спешиться!» — молчаливый приказ был понятен без слов — соблюдать осторожность. Три сотни солдат и почти сотня индейских скаутов, ведя своих коней в поводу, гуськом спустились по зигзагообразной тропе, почти невидимой для неопытного глаза.

Ну, вот и все. И хотя уже почти рассвело, плотные заросли хорошо скрывали людей и лошадей.

— Пять, — тихо сказал, вернувшийся с разведки, вождь Джонсон. — Пять лагерей. Команчи, кайова и шайенны.

— Хорошо, — кивнул полковник и повернулся к офицерам. — Разделимся на пять отрядов. Атакуем одновременно. Вверх по течению Красной реки движется подполковник Буэлл с Девятым и Десятым кавалерийским. Из форта Силл выступил полковник Майлз. Они должны быть где-то недалеко. Возьмите себе часть скаутов, и ради бога, не позволяйте тонкава заниматься каннибализмом. По коням.

Приказ был исполнен быстро и четко.

— — — — — — — — — — —— — — — — — — — — —

— Ekąsaapana! Ekąsaapana! — Красный Боевой Убор вскочил на ноги, и надрывно крича, бросился к раскинувшимся в долине, палаткам.

Звук выстрела разорвал благостную тишину сентябрьского утра, эхом отразившись от каменных стен. Заспанные и перепуганные команчи, спешно выскакивали из своих типи, почти не успевая прихватить по дороге оружие и патроны. Стремительная атака 4-го кавалерийского, сопровождавшаяся яростными боевыми криками скаутов тонкава и черных семинолов, посеяла панику, мешавшую соображать, что к чему. Неразбериха, столпотворение и беспорядочные стычки, во время которых воины пытались защитить своих женщин и детей или отогнать лошадей к верховью каньона. Лишь единицам удалось ускакать верхом по горным кручам. Кто-то искал укрытие в мелких водах истока Красной реки, кто-то пытался затеряться в редких зарослях, но большинство решило, что самое безопасное место — это отвесные стены каньона, взобравшись по которым, можно попытаться искать убежища в родных бескрайних степях. Добежать до своих Красный Боевой Убор не успел — скаут тонкава застрелил его в спину, и со всех ног бросился снимать скальп.

— Мистер Пейн! — полковник Рэнальд Маккензи громко окликнул и жестом подозвал чернокожего потомка племени семинолов, неоднократно демонстрировавшего сообразительность и верность делу. — Напомните вождю тонкава, что я запретил поедать плоть убитых, тем более женщин и детей, — и, повернувшись к адъютанту, добавил, — скальпы, еще куда ни шло, но людоедство вряд ли поможет нам успокоить команчей.

Адам Пейн, как всегда, сдержанно кивнул, и легкой трусцой направил коня к месту сражения.

В лучах восходящего солнца темные мундиры солдат выглядели особенно чужеродно. Впрочем, военные предпочитали, главным образом, стрелять с расстояния и заваливать шесты палаток из бизоньей шкуры, предоставив право бесчинства тонкава, питавшим вековую ненависть к своим извечным врагам. Скауты бросались на бегущих команчей с томагавками, не щадя никого, а запрет полковника лишь подогревал их жажду крови. Крики раненых и яростные звуки сражения неслись отовсюду, но маленький лагерь, затерявшийся среди скал и зарослей громадного каньона, не имел достаточно сил, чтобы сопротивляться натиску кавалерии.

Видя, что его приказ плохо исполняется, полковник Маккензи решительно направил лошадь вперед.

— Отставить!

Его окрик, почти что физически, ударил тонкава, уже пытавшегося отведать свежего мяса поверженного врага. Животное нервно теребило ногами рядом с окровавленным телом и испуганно косило глаза. Лейтенант Стенли подоспел как раз вовремя. Присутствие двух офицеров заставило скаута бросить свою добычу и продолжить преследование беглецов. Некоторые из них все же успели найти оружие или отобрать у врага, и теперь, укрывшись среди камней, с высоты восьми сотен футов, поливали противника огнем так, что чертям в аду стало жарко.

— Сэр, пытаясь выбить индейцев из скал, мы только зря растратим патроны и потеряем людей, — адъютант понимал, что полковник не зря занимал свою должность и нарушение субординации вряд ли придется ему по душе, но эмоции уже взяли верх.

Понимал это и Маккензи. Находясь на краю поля битвы, он имел возможность охватить его взглядом, как во всех деталях, так и целиком.

— Я вас сюда привел, я и вытащу. У индейцев мало патронов. А у меня приказ генерала Огура «следовать за ренегатами, куда бы они ни пошли». И мне очень не хочется вечно бегать за ними по пятам, — его взгляд нервно блуждал по окрестностям в поисках правильного решения.

За тысячефутовыми стенами каньона начинались Столбовые Равнины, на которых легче погибнуть от голода и жажды, чем найти непокорных команчей. Их лошади, напуганные звуками выстрелов, в панике носились по округе, но плотные заросли и высокие стены не давали им вырваться из западни. А без них команчи всего лишь нищие пешие бродяги, а не гордые властелины равнин.

С востока раздался звук горна.

— Подполковник Буэлл как раз вовремя! — удовлетворенно заключил Маккензи.

— Девятая кавалерия! — воскликнул лейтенант Стенли. — Солдаты-бизоны!

Кавалерийский полк из шести рот чернокожих солдат быстро двигался вверх по течению Красной реки, надежно отрезая пути к бегству и возможность объединения с другими лагерями шайеннов или кайова. Похоже, они подверглись атаке со стороны полковника Майлза. Разделяй и властвуй!

— Лейтенант Стенли, — полковник обратил на себя внимание адъютанта, — передайте приказ: удерживать команчей на расстоянии, но в рукопашную не вступать. Наши армейские винтовки дальнобойнее винчестеров. Нужно полностью уничтожить все имущество индейцев и запасы еды. Я возьму наших скаутов и солдат Буэлла. Отгоним индейских пони, дабы пресечь возможность побега.

В чем было трудно отказать суровому полковнику, так это в исполнительности. Его солдаты, несмотря на некоторую вольность тонкава и семинолов, были прекрасно вымуштрованы подчиняться приказам. Индейские свистки из орлиных костей начали издавать привычные резкие звуки, приказывая скаутам прекратить атаку и собраться возле их командиров.

Черные семинолы внешне почти не отличались от чернокожих солдат девятого кавалерийского, но, как и их соратники из племени тонкава, носили длинные волосы и индейские украшения поверх армейских мундиров. Адам Пейн и вождь Джонсон стояли ближе всего к Маккензи и подполковнику Буэллу. Остальные солдаты исправно исполняли роль ковбоев, сгоняя индейских лошадей в кучу и ожидая дальнейших приказов.

— Вождь Джонсон, — Маккензи обратился к главному скауту племени тонкава, — я понимаю, что мой приказ нарушает ваши обычаи, но наша задача не разозлить команчей, а вернуть их в резервацию. Ваши люди хорошо проявили себя во время этой кампании, поэтому можете забрать себе любые трофеи.

— Мы хотим лошадей, — коротко ответил тонкава.

— Мои люди тоже хотят лошадей, — вмешался Адам Пейн.

— Что ж, справедливо. Сколько вам нужно?

— Сорок. Мы возьмем сорок, — вождь Джонсон был лаконичен, поскольку не очень хорошо говорил по-английски. — Самых красивых.

— У команчей все пони как на подбор, — хмыкнул Маккензи, знавший толк в лошадях.

— Думаю, нам хватит по два на каждого, — согласился семинол, — больше будет трудно контролировать. Мы возьмем боевых.

— Сто сорок пони, — заключил Маккензи.

— Думаю, столько же понадобятся для нужд армии, — дополнил подполковник Буэлл. — Наши лошади сильно измотаны, Девятая кавалерия проделала немалый путь.

— Хорошо, еще сто пятьдесят. Но что с остальными? Их тут полторы тысячи. Не отдавать же их команчам, а в открытой прерии они быстро отыщут друг друга.

— Да уж, — кивнул подполковник, — я сам видел, что индейские пони бывают преданнее собак.

— Позвольте предложить, сэр, — Адам Пейн, несмотря на индейское происхождение, хорошо знал армейские порядки. — Мы можем отогнать их к нашей базе у озера в каньоне, из которого мы пришли. Там отвесные стены и долина в ширину не более 75 футов. Это капкан, лошади не смогут вырваться на равнины, а команчам будет тяжело их угнать.

— Хорошо, до туда, примерно, двадцать миль, — согласился Маккензи и поискал глазами офицера, которому можно поручить столь незаурядное дело. — Капитан Картер, возглавьте это мероприятие. В дополнение к своим подчиненным, возьмите две роты из Девятой кавалерии и скаутов в качестве арьергарда.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Огромный живой прямоугольник двигался вверх по каньону. Впереди капитан Картер с авангардным отрядом в боевом порядке, по бокам два отряда в колонну по два, и широкая линия арьергарда, призванная предотвратить как нападение индейцев, так и бегство коней. Более тысячи лошадей заполняли его, испуганно поглядывая на незнакомых людей, и стараясь держаться поближе друг к другу, будто табун мог их защитить.

— Тысячи лет, так было тысячи лет, — полковник Маккензи смотрел вслед уходящим, как будто провожая корабль, отправлявшийся за горизонт.

— Простите, сэр, — лейтенант Стенли был несколько озадачен сентиментальным настроем сурового военного, особенно на фоне непрекращающегося боя. Очевидно, несмотря на стрельбу и крики индейцев, его не отпускала какая-то мысль, не желавшая уходить.

— Лошади думали, что от людей лучше держаться подальше, и только табун даст им надежную защиту. Ради этого ощущения они готовы на все…

— Вы хотите что-то сказать, сэр? — лейтенант не понял мысли полковника, хотя прекрасно знал о его репутации лучшего офицера кавалерии, прекрасно понимавшего лошадей.

Маккензи помолчал и, хотя мысли его блуждали где-то далеко, наконец, ответил:

— Три года назад, в восьмидесяти милях отсюда, в каньоне Бланко, команчи Куаны Паркера устроили нападение на наш отряд, угнав более шестидесяти лошадей. Тогда у меня был серый иноходец — превосходно выезженный конь. Я был уверен, что знаю его как облупленного. Что он предан мне не меньше, чем дикие пони команчей… — печальная ироничная улыбка заиграла в уголках его рта. — Куана угнал его, как и всех остальных, всего за пару минут.

— Да, сэр, команчи невероятные мастера в воровстве лошадей. Наверное, они знают какой-то секрет… — и, поняв течение мыслей своего командира, лейтенант осмелился спросить, — думаете, он там, среди них?

Вопрос вернул Маккензи к реальности.

— Какая теперь разница? Но Куаны здесь, похоже, нет. Должно быть, ушел в Мексику. Он всегда был хитер. Однако, мне кажется, я видел шамана Маман-те, Железную Рубаху и вождя Бедного Бизона.

— Великие воины, сэр. Они, без сомнения, попытаются отбить своих лошадей. У нас около четырех сотен солдат, но если команчи, кайовы и шайенны объединятся, боюсь, нам не устоять.

— Это точно. Им нечего терять. Без коней они почти что беспомощны. Как и без бизонов…

Взгляд полковника упал на рогатый череп, лежавший возле груды камней, по-видимому, некогда служившей индейским алтарем. Бизон был для племен равнин источником пищи, из шкур делали одежду и покрышки для типи, из рогов и копыт варили клей, изготавливали ложки и погремушки — все, даже высушенный на солнце навоз, шло в дело. Он был источником жизни. Не случайно генерал Шеридан настаивал, что только поголовное истребление этих животных заставит индейцев жить в резервациях. И сейчас офицеру кавалерии, подобно команчу, не видевшему смысла жизни без лошадей, предстояло принять самое сложное решение.

Несмотря на то, что полковник прочистил горло, его, обычно громкий командный голос, вдруг сел и начал отдавать хрипотцой.

— Лейтенант, мы должны уничтожить все имущество беглых индейцев…

— — -— — — — — — — — — — — — — — — —

Выстрелы из армейских винтовок и пулеметов Гатлинга продолжались несколько часов. Солдаты вели беспрестанный огонь с высоких, почти вертикальных стен узкого каньона, по дну которого, давя и брыкая друг друга, метались перепуганные лошади. Мертвые тела падали им под ноги, на них валились новые, и еще, и еще…

** 1 **

Иеремия Томпсон вытер со лба пот и пристально посмотрел на проезжавших ковбоев. Знойный ветер колыхал волны пожелтевшей травы, предвещая своим горячим дыханием скорое приближение июльской засухи. Мозес тоже устало разогнул спину, повернув голову в сторону неспешно следовавших мимоходом незнакомцев. Впрочем, Боба Макензи, владельца соседнего ранчо, они знали. Не то, чтобы он был хорошим знакомым или приятелем, не затем люди строят землянки на пустынных территориях, чтобы общаться с соседями, но человеком приличным. Во всяком случае, старик не совал нос в чужие дела. За те пару месяцев, что они жили на берегу Канейдиан ⁽¹⁾, парни Боба несколько раз проезжали мимо, перегоняя небольшие стада, но желания общаться новые соседи не выказывали. Братья-бирюки предпочитали заниматься своими делами, не обращая внимания на других. А дел у новых поселенцев хватало, до зимы бы успеть. Однако сейчас стадо насчитывало чуть менее тысячи голов, состоя из пестрой смеси традиционных техасских лонгхорнов, беломордых английских герефордов, шотландских шортхорнов и черных представители даремской породы скота ⁽²⁾. Увы, столь любимые жителями штата Одинокой Звезды ⁽³⁾, мексиканские длиннорогие, прекрасно переносившие все тяготы дальних переходов по пустынной местности, больше не являлись центральным интересом скотоводческой промышленности. Излишне костистые и жилистые, они не имели достаточного количества мяса, чтобы отвечать новым требованиям, а их длинные и острые рога, превосходно защищавшие от степных хищников, мешали перевозке этих животных в плотно набитых товарных вагонах. Еще одним минусом стала эпидемия клещевой болезни под названием «Техасская лихорадка». Сами бычки ей не страдали, но приносили с собой в другие штаты, что привело к жестким ограничениям и запретам на их присутствие. Именно поэтому владельцы техасских ранчо начали скрещивать своих коров или дополнять стада другими породами мясного скота.

Коровы были сбиты десятком ловких ковбоев в плотную длинную ленту, и это не могло не привлекать внимания. Особенно тех, кто сам никогда не принимал участия в нечто подобном. Сам Боб ехал в чаквагоне ⁽⁴⁾, одновременно исполняя роль руководителя перехода, возницы и повара. Может быть потому, что неплохо готовил, может, экономил на зарплате или не нашел подходящего человека, а может из-за того, что его старые кости больше не хотели радоваться верховой езде во время долгого перехода. Так или иначе, повар всегда считался самым ценным членом ковбойской бригады. В отличие от многих одиночек, предпочитавших жизнь на уединенном ранчо, Боб был веселым и добродушным человеком, достаточно повидавшем на своем веку, но, при этом, не утратившим радости жизни. Завидев соседей, старик приветственно махнул им рукой, что несколько смутило Иеремию. Он не знал, то ли ответить на приветствие, то ли сделать вид, что не заметил, поэтому его рука вяло махнула в ответ, вроде бы отгоняя навязчивую муху, и молчаливый переселенец предпочел вернуться к работе. Оно и правда, день обещал быть жарким, а работы невпроворот. Земли, вроде бы, и свободные, но пока ты не построил дом, и не обзавелся стадом, прав на них не имеешь. А конкуренты не дремлют, недаром к востоку и южнее реки ранчо росли как грибы.

Даже отсюда, с северных холмов, отлично виднелась плоская, как стол, равнина, протянувшаяся до самого горизонта, всего несколько лет назад принадлежавшая грозным команчам. Казалось, что ориентироваться, да и просто выживать здесь, могут только бизоны и индейцы, но с того момента, как Чарли Гуднайт построил в этих местах первое ранчо, все изменилось. Бизоны почти исчезли, индейцы отправились в резервацию, а Льяно Эстакадо ⁽⁵⁾ стало принадлежать скотоводам и скотокрадам. Роберт Маккензи, известный как Старый Боб, более полувека проработавший наемным ковбоем, и внимательно следивший за Гуднайтом с тех пор, как тот открыл тропу через Нью-Мексико, поначалу думал основать собственное хозяйство южнее, ближе к Мексике, но граница была неспокойна. Мексиканские бандиты, американские ренегаты, вечно терроризирующие поселенцев индейцы, усиливающиеся засухи — все это вынудило его выбрать место к северу от Южной Канейдиан на следующий год после того, как Гуднайт построил свое ранчо JA возле известного каньона Пало-Дуро ⁽⁶⁾. Зимы здесь были мягкие, лето не такое засушливое, скот быстро плодился, до железной дороги намного ближе, чем с юга Техаса и предприятие сулило неплохие барыши. Во всяком случае, до последней зимы…

Билл Ричардс, сероглазый блондин, с фигурой Аполлона, идеальным греческим профилем и изящными складочками возле рта, неизменно вызывавшими восторг у противоположного пола, притормозил коня возле повозки старика. Бобу нравился этот парень, которого он нанял бригадиром несколько месяцев назад. Он чем-то неуловимо напоминал самого старика во времена далекой молодости: ловкий, смелый, с мягким, но сильным характером, Билл обладал качествами, которых так не доставало самому Маккензи — галантными манерами и образованностью, с головой выдававшими человека из большого города. В отличие от большинства ковбоев, он, почти каждый день брился, тщательно уничтожая даже свою небольшую растительность на лице. Настоящий рыцарь равнин, сошедший со страниц женских романов. Старый Боб всегда с удовольствием наблюдал за работой своего «сегундо», как он привык называть заместителей еще со времен Мексиканской войны ⁽⁷⁾, словно вновь ощущая в руках тяжесть жесткой плетеной реаты ⁽⁸⁾ из сыромятной кожи, движение боков лошади после быстрой скачки или приятную потертость старого седла. А Билл великолепно держался верхом, бросал лассо и стрелял без промаха, и при том, делал это всегда легко, словно играя, а слегка прищуренные печальные глаза и легкая ироничная улыбка в уголках рта неизменно внушали старику хорошее настроение. Особенно сейчас, когда котелки, сковородки и металлическая посуда в фургоне мерно позвякивали, создавая ощущение спокойствия и домашнего уюта.

— На ночь остановимся у ручья Мустангера ⁽⁹⁾? — спросил Билл, хотя это разумелось само собой.

Боб неспешно кивнул:

— Путь неблизкий, мы же не хотим, чтобы бычки потеряли в весе.

Бригадир ⁽¹⁰⁾ и не ждал другого ответа. Больше обсуждать было нечего, но ему нравилось молча ехать рядом со старым ковбоем. Пышные усы Боба, переходящие в бакенбарды, неизменная короткая трубка, широкополая шляпа с отвисшими полями, старые армейские сапоги и изрядно поношенная, но все еще прилично выглядящая одежда — все выдавало в нем давнего жителя равнин, немного гордящегося своей отчужденностью от цивилизации. Здесь, посреди бескрайних просторов, он чувствовал себя гораздо увереннее и свободнее, чем в городе, и даже находиться поблизости от этого бывалого, веселого человека, было большим удовольствием.

Старый Боб обернулся и посмотрел назад, сквозь болтающиеся на ветру пологи парусиновой накидки фургона.

— Как там новички? Справляются?

— Если б не справлялись, меня бы тут не было, — усмехнулся Билл. — Парни хорошие. Неопытные, но мы ж тоже такими были.

Боб пробурчал в ответ что-то невнятное, неспешно вынул из-за пазухи кисет, вновь набил табаком любимую трубку, и смачно закурил, растягивая удовольствие. Равнины располагали к созерцанию, особенно сейчас, когда стадо двигалось по высокой желтой траве, в синем небе парили краснохвостые ястребы, а вдали вприпрыжку скакали легкие вилороги. Единственное, что доставляло неудобство — это нещадно палящее солнце, хотя его жар с утра уносил вечно гуляющий по прерии ветер.

Том и Гарри нанялись на работу к старику, прибыв с колорадских гор, откуда-то из района Колорадо-Спрингс. Оба уже отработали свой первый сезон на одном из местных ранчо, помогая по хозяйству, немного возились с лошадьми и коровами, но зима в этом году выдалась суровой, и снега нападало больше, чем по колено. Парни не помнили такого снегопада с самого рождения. Раундап ⁽¹¹⁾ в Колорадо задерживался, и им пришлось искать работу там, где быстрые руки и лихие наездники оказались нужнее. Однако в Техасе и Оклахоме к тому времени весенние сборы закончились, и новичкам пришлось изрядно помотаться, прежде чем они нашли новый приют. Уже около месяца они трудились на ранчо Старого Боба — не каждый возьмет пацанов без достаточного опыта, когда и матерый ковбой вынужден мыкаться по округе, а ремуду ⁽¹²⁾ им доверили впервые, что вызвало бурю восторгов и волнений: целый табун лошадей на свободе, не ограниченный ничем, кроме воли человека. От их способностей и стараний зависит, смогут ли выполнять свою работу остальные ковбои. Мальчишки болтали, по этому поводу, целую неделю, и, наконец, настал первый день перегона!

Том лихо скакал вокруг табуна сменных лошадей, быстрым шагом передвигавшихся по равнине, чем несколько будоражил животных, Гарри же старался двигаться максимально точно и сдержанно. И все же, эти совершенно непохожие друг на друга молодые люди, были давними приятелями. Гарри импонировала восторженность и импульсивность его скромного, улыбчивого товарища, а Тома привлекали уверенность и четкость, свойственные, по его представлениям, настоящим героям.

Как и положено молодым людям их возраста рода занятий, оба были стройными, но достаточно крепкими. Том, с его мечтательными глазами и, трепавшимися на ветру, неровно отросшими светлыми волосами, выглядел скорее милым простачком, вечно витающим в облаках. Гарри представлял собой полную противоположность: строгий взгляд, аккуратная прическа, шляпа с ровными, четко очерченными полями, хорошо сидевшая одежда с подтяжками идеальной длины и плотно подогнанным ремнем с кобурой. Даже в седле он держался так, словно обучался в школе верховой езды. Впрочем, не удивительно — его отец служил офицером кавалерии, и, скорее всего, отправил бы сына по своим стопам, но внезапная кончина три года назад и отсутствие средств заставили Гарри временно отложить мечты о Вест-Пойнте ⁽¹³⁾, чтобы постараться обеспечить мать и младшую сестру.

— Том, если будешь так скакать, твоя лошадь устанет еще до привала! — заметил Бен, догнавший юнца, чьи восторги скорее забавляли опытного ковбоя, а потом небрежно добавил. — А я оторву тебе голову.

Том судорожно сглотнул, но обернувшись к товарищу, понял, что техасец шутит, хотя на то, чтобы реализовать свою угрозу он имел полное право. Лошадь принадлежала ранчо, а выведение ее из строя грозило увеличением работы и без того небольшой бригаде. Однако среди ковбоев, вроде Бена, прошедшего со Старым Бобом огонь и воду, грубоватый юмор был в порядке вещей.

Бен родился в поместье потомка франко-американских рабовладельцев Жозефа Вильере, который в поисках лучшей доли перебрался из, насыщенной конкурентами, Луизианы в мексиканский Техас, чтобы, согласно Закону о Колонизации, организовать новый бизнес. Вильере построил там небольшую асьенду и хозяйство, куда и перевез два десятка своих рабов и домашней прислуги, в числе которой была мать Бена и он сам. А через несколько лет указ президента Герреро отменил рабство на территории Мексики, и формально хозяин был вынужден объявить своих рабов свободными гражданами. Несмотря на возмущение американских колонистов, утверждавших, что это нарушает их права, правительство Мексики упорно стояло на своем, и рабовладельцы, пользуясь отсутствием реальной власти, просто игнорировали закон. Впрочем, для юного Бена ничего не изменилось. Отца своего он не знал, но поскольку мать прислуживала в доме мистера Вильере, а может по какой-то другой причине, тот особенно тепло и бережно относился к ее сыну. Хозяин учил его читать и писать, давал книги и особо не перегружал работой. Что сильно отличало его от других рабовладельцев, считавших чернокожих своей собственностью, на уровне мулов. Окрепнув, Бен пас овец на его ранчо, много общался с мексиканскими вакеро, быстро научился ездить верхом и работать с кнутом и лассо. Тогда-то судьба и столкнула его с совсем юным Бобом Маккензи, устроившимся работать ковбоем в поместье Вильере. Целую жизнь тому назад — кто бы мог подумать! Задолго до того, как возникли знаменитые ранчо Техаса и даже известные тропы перегонщиков скота ⁽¹⁴⁾.

Потом были девять лет Республики Техас, ставшие суровым испытанием для всех свободных чернокожих. «Свободная страна» провозгласила рабство, чуть ли не основой государственности. Новая Конституция давала большую защиту рабовладельцам, одновременно введя существенные ограничения для рабов, а Законодательное собрание приняло закон, запрещающий нахождение свободных чернокожих на территории Техаса. Число официальных рабов стремительно увеличивалось не только за счет прибытия новых поселенцев с Юга, но и за счет того, что старые хозяева формально записывали свободных чернокожих как рабов, чтобы тем не грозило выселение. Так поступил и мистер Вильере, из-за чего после Бен и взял его фамилию.

Затем последовало участие в Мексиканской войне, а через тринадцать лет началась Гражданская. Хотя долгое время никто не знал, что происходит — все просто жили, как раньше. Мистер Вильере ценил преданность делу и хорошо обращался со своими работниками, поэтому Бен не искал иной доли. Так длилось до тех пор, пока его не забрали, чтобы служить в армии Конфедерации, строя укрепления и выполняя разную грязную работу. Службой это было назвать тяжело: их держали подальше от войск Союза, чтобы исключить побег, в сражениях он не участвовал, но все равно был уверен, что служит на благо своей родины.

Несмотря на то, что победа Севера принесла с собой окончательное освобождение, Бену почему-то запомнились слова одного из его сослуживцев: «Что мне больше нравится: быть рабом или свободным? В рабстве я ничем не владел, а мой хозяин говорил мне, что делать. На свободе я должен сам решать, как поступать, искать работу, думать о будущем, копить деньги, чтобы иметь дом и семью… По мне, все это слишком хлопотно. Но что поделать, теперь придется учиться быть свободным». Через несколько лет до него дошел слух, что этот парень примкнул к одной из многочисленных банд скотокрадов и был застрелен техасскими рейнджерами.

Что случилось с бывшим хозяином Бен, то ли не знал, то ли не хотел вспоминать. Во времена Реставрации федералы не зверствовали на этих землях так, как в других областях Юга, так что, скорее всего, поместье пострадало от набегов команчей, терроризировавших штат, когда все мужчины отправились на войну. Но по ее окончании Техас просто разрывала непримиримая борьба консервативного Конгресса вкупе с Ку-клукс-кланом, запугивавшим чернокожее население и Бюро вольноотпущенников, пытавшимся обуздать насилие и помочь освобожденным в образовании и трудоустройстве. И кто знает, как сложилась бы судьба Бена, если б по возвращении, он вновь не встретил старину Боба Маккензи, и не подался в ковбои. Благо скот к тому времени расплодился так, что перегоны стали невероятно выгодны. Вместе они гоняли длиннорогих, сперва по тропе Шауни, потом по тракту Чисхолм, сражались с индейцами, отбивались от бандитов, а потом пропивали денежки в Абелине и Додж-Сити. В те дни за работу ковбоям платили немного, но зато от владельца стада можно было получить несколько молодых коров, а через несколько лет положить начало собственному хозяйству.

Может быть, Боб Маккензи и не ввязался бы в эту авантюру, но так уж получилось, что через несколько лет после Гражданской войны Бен женился на бывшей рабыне по имени Джудит, что была младше его на полтора десятка лет. У нее уже был позади один неудачный брак, из-за чего женщина стала весьма религиозной, и, боясь потерять еще одного мужа, настаивала на том, чтобы он перестал бродить по равнинам и обзавелся приличным домом. Однако купить его в Техасе чернокожему было непросто. Рождение первенца, Элайя, не принесло больших перемен, и дело двигалось медленно, но когда у приятеля, которому уже перевалило за пятый десяток, родилась дочь Нелли, Старый Боб понял, что пора брать дело в свои руки. Он отправился следом за Чарли Гуднайтом и построил небольшое ранчо на «ничейных» землях на границе с Индейской территорией ⁽¹⁵⁾, куда перевез семью Бена. Формально владельцем ранчо считался Роберт Маккензи, но Бенджамин Вильере внес существенную лепту, и, фактически, являлся партнером давнего друга.

В отличие от скромного Боба, предпочитавшего одеваться практично и неброско, в молодости Бен любил шик, подчеркивавший его принадлежность к касте техасских ковбоев, бывших наследниками вычурных мексиканских вакеро. Его не пугали косые взгляды сторонников «белого превосходства» и пристальное внимание бродяг и бандитов — он был ковбоем, повелителем стад, наследником традиций первых поселенцев и членом тайного братства. Но после свадьбы, когда влияние набожной жены стало расти, остепенился, и перестал транжирить, и без того скромный, семейный бюджет. Поэтому сейчас его, некогда издалека бросавшиеся в глаза, чапсы ⁽¹⁶⁾ с блестящими кончос и широкими «крыльями» из толстой кожи, тисненая кобура с револьвером компании Smith&Wesson, украшенным перламутровыми рукоятками, клепанные кожаные нарукавники, сапоги с громадными техасскими шпорами и красивая шляпа, выглядели довольно потасканными. Некоторым из этих вещей было чуть меньше лет, чем самому Бену. И все же, подобно своему наряду, опытный ковбой, выглядел все еще достаточно живописным, хоть и постаревшим. Что, впрочем, придавало ему особый шарм, как затертой временем, крепкой дубленой коже, из которой были сделаны детали его костюма.

— Если не умеришь свой пыл, вряд ли дотянешь до моих лет, — назидательно сказал он. — С лошадью лучше вести себя спокойно, а не прыгать, как молодой козленок.

— Да, сэр, — Том потупил взор, тем более, что сравнение с козленком ему не сильно понравилось.

Бен оглянулся по сторонам, привстал в седле и посмотрел вдаль. Его и самого позабавила мысль о прыгучем козле, поскольку в паре сотен футах из высокой травы показались знакомые украшения головы, настороженные глаза и характерный узор из черно-рыже-белых вертикальных полос.

— Вот что, парни, — ему в голову пришла идея, — если вам некуда силы девать, подстрелите-ка на ужин парочку вилорогов ⁽¹⁷⁾. Вам, небось, и самим не в радость есть засоленную говядину, а так вы докажете свою полезность мистеру Бобу. За лошадьми я пока присмотрю.

Воодушевленные новички лихо рванули вдаль, стремясь доказать свою необходимость, а заодно и выпустить пар. Бен, то ли с усмешкой, то ли с улыбкой смотрел им вслед. На мчащийся во весь опор молодняк обратили внимание и остальные.

— Но, видит Бог, излишняя забота —

Такое же проклятье стариков,

Как беззаботность —

горе молодежи ⁽¹⁸⁾, — слегка нараспев произнес Билл, глядя как двое парней удаляются от Бена, отчего Старый Боб вопросительно взглянул на своего спутника.

— Еще одна цитата?

— Шекспир, «Гамлет».

Макензи удовлетворенно хмыкнул.

— Да, да… Образованного человека в этих местах встретишь не часто. Ты хороший ковбой, Билл, хоть и с востока, но все никак не возьму в толк, что ты ищешь на западе? Можешь не отвечать, если не хочешь, мы же не в суде.

Блондин некоторое время молчал, обдумывая, что сказать. Несмотря на слова босса, промолчать было бы невежливо, а прямой ответ не всегда лучший выход.

— При всем уважении, сэр, — наконец, произнес он, — я не уверен, что смогу внятно объяснить.

Боб усмехнулся: многие считали его неотесанной деревенщиной, но он не обижался, потому что сам избрал такой образ — удобно, когда работники принимают тебя за своего, а не смотрят, как рабы на хозяина асьенды. Но, всю жизнь прожив на природе, он прекрасно знал ее законы, поэтому терпеливо ждал, пока бригадир сам не захочет продолжить общение. А то, что такое произойдет, опытный ковбой даже не сомневался.

— Я слышу зов, неслышный вам,

Гласящий: — В путь иди! —

Я вижу перст, невидный вам,

Горящий впереди ⁽¹⁹⁾, — Билл все же собрался с мыслями. — Это Уильям Блэйк. Знаете, раньше я читал много книг…

Макензи только хмыкнул:

— Это уж я заметил.

— Да, — слегка кивнул головой сегундо, — так вот, в Бостоне жил один пастор по фамилии Эмерсон ⁽²⁰⁾. Он написал несколько эссе о Природе и о Душе…

Боб хотел вставить замечание вроде: «А о чем еще может написать пастор?», но промолчал, дабы не сбивать с мысли своего помощника.

— … и как-то раз я прочел: «Не ходи торными тропами. Отправляйся туда, где нет дорог, и двигайся вперед, оставляя за собой путь». Поэтому я здесь. Может, мне просто хотелось проверить, на что я способен.

Старик глубоко затянулся, задержал дыхание, позволяя табачному дыму медленно сочиться сквозь ноздри и приоткрытые губы, наконец, выдохнул остатки и хитро улыбнулся:

— Да уж, поистине «Человек сделан из книг, которые он читает». Ладно, Билл, будем, как в аптеке, принимать тебя небольшими дозами…

Глаза блондина раскрылись от удивления:

— Сэр, вы читали Эмерсона?!

Старик расхохотался.

— Всего пару строк, но этого достаточно, — Старый Боб снял шляпу и взъерошил пятерней седую шевелюру. — Как-то раз на тропе Чисхолма я встретил Маргарет Борланд ⁽²¹⁾. Черт возьми, она руководила ранчо и перегонами скота, была отличной матерью, стреляла почти как Энни Окли ⁽²²⁾, но мало кто знал, что «Мамочка» была одной из самых образованных женщин Техаса. Книг прочла больше, чем у меня коров. Черт, да она могла заткнуть за пояс кого угодно! Только зачастую ум женщины заключается в том, чтобы не показывать, насколько она умна, — Боб вздохнул и огляделся по сторонам. — Глянь, как там парни справляются со стадом. До привала еще несколько часов, и я не хочу всю ночь собирать по окрестностям разбежавшихся коров.

— Конечно, сэр, — Билл пришпорил коня и поскакал в сторону стада.

Пятеро ковбоев внимательно отслеживали перемещение тысячи голов скота по засушливой местности. Обычные бродяги, нанятые на сезон — таких пруд пруди, но во время перегона ценность этих работников, резко растет. Зачастую у них нет даже собственной лошади, и хозяин предоставляет им животное, седло, оружие, оплачивает патроны. Поэтому и выглядят они часто неухоженными оборванцами, с грубыми манерами и простыми потребностями. Но только такие люди готовы ночевать под открытым небом, питаться соленой говядиной с бобами, не иметь ни дома, ни семьи, и выполнять тяжелую работу за сущие гроши. Джейк и Салли были великовозрастными оболтусами, то ли с Канзаса, то ли еще откуда. Мало ли на Западе мест, где можно найти низкооплачиваемую тяжелую работу! Они явно исповедовали принцип «Живи полной жизнью!»: ешь, пей, гуляй, если можешь — жизнь коротка, и надо ловить момент. Выпивка, карты и женщины требовали денег, поэтому трудились парни только по необходимости, стараясь не более, чем требовалось.

Сэм — тихий, скромный, чернокожий парень, лет восемнадцати, переехал с семьей на Запад после Гражданской войны, и, подобно Бену, изо всех сил пытался собрать стадо для собственного ранчо. Он с радостью нанимался на любую работу, если она не противоречила его принципам, хотя в большинство мест, от которых не воротили нос Джейк и Салли, он предпочитал не соваться. Гильермо Гарсиа — мексиканец, всю жизнь проведший на перегонах и краже скота в Техасе, Нью-Мексико, Аризоне и Старой Мексике, и словно родившийся верхом на лошади, с веревкой в руках. Из всей этой, вполне обычной, компании ярко выделялся только один персонаж. Педро Ортега, или, как его звали на американский манер, Пит, еще семь лет назад бывший настоящим команчеро ⁽²³⁾.

Видимо, еще с тех недавних времен, когда все равнины Техаса принадлежали свободным команчам, он унаследовал привычку носить длинные волосы, заплетенные в косы и черные усы, выдававшие его смешанное происхождение. Черная шляпа с прямыми полями, усиливавшая и без того суровые черты обветренного загорелого лица, была украшена ремешком с серебряными бляшками и небольшим орлиным пером, черная рубашка и жилет оттеняли болтавшийся на шее мешочек из светлой оленьей кожи, расшитый бисером в стиле команчей и длинное ожерелье из бус. Его пояс и ножны с ножом Боуи, также были щедро украшены заклепками, а вместо обычных брюк, он предпочитал замшевые штаны с бахромой, заправленные в армейские сапоги. Но что действительно ценил команчеро — это оружие. В кобуре на поясе висел новенький револьвер, а к седлу был приторочен сверкающий металлическими накладками винчестер, также украшенный на индейский манер. Помимо цвета кожи и жестких усов, принадлежность к мексиканским предкам выдавали пестрое серапе ⁽²⁴⁾ и удобное седло с толстым широким рогом на передней луке и длинными тападерос ⁽²⁵⁾. Ему было уже больше сорока. Старый, уже почти заросший, шрам через всю щеку выдавал человека, привыкшего не бегать от проблем, а темные глаза с хитрым прищуром, говорили, что молчаливый Пит, на деле, человек азартный и непростой. Мексиканец, и впрямь, имел репутацию задиры и заядлого спорщика, которого легко пробить на «слабо». Поговаривали, что однажды он на спор съел стеклянный стакан, стрелял в яблоко на голове девушки и победил в схватке с кнутом против револьвера. Команчеро, действительно, прекрасно владел кнутом, стрелял, пил… и на работу он подвязался, видимо потому, что остро нуждался в деньгах, а связываться с законом на старости лет не хотел. Впрочем, как и все остальные члены команды, со скотом он обращался умело, видимо, не раз перегоняя через границу краденых коров.

Билл, как минимум, уважал Пита. Несмотря на разницу в происхождении и интересах, тот, как все «плохие парни», привлекал к себе способностью на серьезный поступок, создававшей неповторимую харизму. Он безропотно выполнял все приказы начальства, хотя, мог без особых усилий перехватить лидерство.

Как бригадир, обязанный отслеживать все мелочи в округе, Билл въехал на ближайший холм, внимательно наблюдая за перемещением стада. Чем дальше на запад, тем бледнее становились краски. Мир выглядел так, будто его нарисовали карандашом, а потом стерли, оставив сухие кусты посреди бесцветного песка и жары. И в этом мареве неспешно двигались коровы, напоминая медленно тающее мороженое, лениво растекающееся по тарелке.

Все в порядке: фланговые и сопровождающие на своих местах, а при отсутствии опасностей и достаточном количестве травы и еды, большего не требуется. Помощь остальных понадобится только при переправах или если стадо ударится в паническое бегство — тогда даже Старый Боб может сесть в видавшее виды седло, поскольку без умелого руководства легко потерять половину бычков.

Удивительно, каким маленьким кажется огромное стадо посреди бескрайних просторов, и человек, со всеми его важными делами, страстями и ценностями — лишь пылинка среди бесконечных волн колыхающейся травы. Мы считаем себя вершиной цивилизации, властелинами мира, царями природы, но не можем справиться даже с небольшими прихотями судьбы…

Билл снял шляпу, взлохматил челку и вытер рукавом пот со лба. Чертова жара, когда трава сохнет прямо на корню, не оставляя шансов благополучно пережить следующую зиму! Дальше может быть хуже, но до сих пор открытые прерии и рукава рек уберегали скот от голода и жажды. Прерия простиралась на запад, насколько хватало глаз. Казалось, что равнины будут тянуться вечно, но Билл знал, что через пару недель они увидят синие отроги Скалистых гор, а в конце пути, они предстанут во всем своем грозном великолепии.

** 2 **

Тихо потрескивал костер, ночь окутала равнины своим темным покрывалом, в ясном небе рассыпалось бесчисленное количество звезд, а далекая заунывная мелодия губной гармошки убаюкивала не только стадо, но и тех, кто должен был его охранять. Впрочем, несмотря на темноту и долгий тяжелый день, спать пока не хотелось. Ужин только-только плотно улегся в желудках, крепкий густой кофе, в котором, как любил говорить Боб, «должна плавать подкова» ⁽²⁶⁾, на время отогнал усталость, от чего сам собой развязывался язык. Днем говорить некогда, можно перекинуться парой слов, но стадо требует постоянного внимания. То ли дело вечером у костра!

Допив свою кружку, Джейк смачно рыгнул и, рассмеявшись, откинулся на седло, служившее ему подголовьем. Салли хотел было повторить за приятелем, но у него получился совсем другой звук, отчего оба громко заржали. Еще не привыкшие к подобной грубости, Том и Гарри смущенно опустили глаза, но все же заулыбались. Гарри взял кофейник и плеснул в кружку еще черной жижи, напоминавшей скорее кашу, чем напиток.

— Осторожней, парень, а то не сможешь спать до самого Ратона! — хохотнул Старый Боб. — Мой кофе заставит твое сердце выпрыгнуть из груди, не хуже команчей.

Шутка понравилась непритязательным ковбоям, тем более, что сейчас, через несколько лет после сокрушительного поражения команчей в битве в каньоне Пало-Дуро, грозные властелины равнин, представлялись уже не такими опасными — каждый может пнуть мертвого льва.

— Сэр, а вы сражались с команчами? — спросил Том, хотя ответ подразумевался сам собой.

— Черт возьми, всю свою жизнь! — усмехнулся старик. — Я прибыл в Техас таким же зеленым юнцом, что и ты. Даже не представляю, как я дожил до своих лет. Много людей погибло от голода, болезней, индейцев… но больше всего, знаете от чего?…

Старый Боб хотел выдержать паузу, чтобы дать ковбоям возможность поразмыслить, но их внимание привлек топот быстро приближающихся копыт. Прибывший в лагерь после осмотра стада, Билл остановил коня, и вдруг, резко выхватив револьвер, пальнул в поваленное дерево, на котором сидел старик. От неожиданности вздрогнули даже самые закаленные в боях жители Запада, не говоря уж о молодежи, для которых выстрел прозвучал как кара небесная. И только Маккензи, на секунду замерев от неожиданности, быстро пришел в себя, неспешно опустил взгляд под ноги и посмотрел туда, где из почвы взвился в воздух маленький столбик пыли. Посмеиваясь над собственным испугом и неосмотрительностью, он поднял с земли мертвое тело гремучей змеи с размозженной головой.

— Надо же! Сколько лет живу в этих местах, а так и не научился замечать их приближение, — хмыкнул он, и, размахнувшись, отбросил труп далеко в сторону.

— Я слышал, индейцы говорят, что не нужно убивать змей в лагере, — заметил Бен, назидательно поглядывая на бригадира.

— Да ладно тебе, старина, — вступился за него Боб, — Билл все же, как-никак, спас мою жизнь. — И вновь обратился к молодежи, которая с трудом собиралась с мыслями. — Так что, парни, от чего можно потерять жизнь на Диком Западе?

— Гремучих змей? — предположил Джейк.

— Дрянного виски? — подхватил Салли.

— Мексиканцев?

— Не, не… женщин? Точно, все проблемы от них!

Старый ковбой усмехнулся:

— От собственной глупости, — уверенно заключил он. — Змеи, мексиканцы или виски — лишь орудие в руках божьих. Кого он не любит, так это дураков! Конечно, с виски вам тоже может не повезти. Но змея не будет нападать, если вы смотрите себе под ноги и не лезете на рожон. С индейцами и мексиканцами часто можно договориться. Но, на самом деле, парни, больше всего людей гибнет из-за скота и лошадей, и только потому, что им не хватает ума понять этих животных. Лошади умные…

Джейк и Салли, с детства привыкшие иметь дело со скотом и, ведшие жизнь, не обремененную излишними размышлениями, решили, что старик шутит. Их опыт позволял грубовато, но неплохо держаться верхом и успешно справляться со стадом, но представления об этих животных ограничивались транспортными и гастрономическими интересами. Они ткнули друг друга локтями и хихикнули, от чего Боб неодобрительно посмотрел в их сторону.

— Проблема в том, что дурак не в силах осознать свою глупость, и считает глупцами тех, кто гораздо умнее его.

Билл уже успел привязать лошадь и приблизиться к костру. Услышав слова старика, он одобрительно хмыкнул, но предпочел промолчать. Бен, что сидел возле фургона, протянул ему металлическую тарелку с едой и пустую кружку для кофе.

— Это было опасно, — назидательным тоном сказал он.

Все прекрасно понимали, что ковбой не закончил, поэтому терпеливо дожидались, пока Билл присядет рядом с Бобом и сделает первый долгожданный глоток.

— А знаете, от чего еще много смертей? — наконец, вступил в разговор бригадир.

Джейк и Салли переглянулись, ожидая продолжения, и даже не пытаясь проявить сообразительность.

— От оружия, — подсказал Бен, видя их нерешительность. — Это ж очевидно!

— … вы сами

Против себя оружие сковали

Угрозами, обидным обращеньем

И нарушеньем клятв, что нам вы дали

В те дни, когда был замысел ваш юн ⁽²⁷⁾, — продекламировал Билл, решив поддержать компаньона своего босса, и, наслаждаясь недоумением на лицах присутствовавших, пояснил, — это Шекспир, «Генрих IV». Да, оружие опасно. Особенно для тех, кто не умеет с ним обращаться.

— И для других, — Бен не хотел его помощи, поскольку испуг был слишком силен, и ковбой злился на себя, однако признавать этого не хотел.

— Согласен, — хмыкнул сегундо. — Про естественный отбор, слыхали? Его придумал Чарльз Дарвин. Смысл в том, что глупцы должны иметь возможность спокойно истреблять друг друга, дабы их место заняли люди более сообразительные.

Старого Боба явно повеселил этот монолог, но, в отличие от бригадира, он не испытывал удовольствия от интеллектуального превосходства даже над такими простаками, как Джейк и Салли.

— Билл имеет в виду, что оружие, как и животные, требует уважения и грамотного обращения. Ты хочешь что-то сказать, Том? — старик заметил, что молодой человек открыл было рот, но придавленный его авторитетом, умолк, ни сказав ни слова.

— О, нет, сэр, — запинаясь от волнения, произнес тот. — Я просто читал в «Денвер трибьюн» о том, что люди цивилизованные не прибегают к оружию, и лучше от него отказаться…

Парень смущенно замолчал, боясь, что ляпнул лишнего. Джейк и Салли вновь захихикали, словно пацан сморозил какую-то чушь, Гарри приподнял бровь, Билл иронично ухмыльнулся, и только Бен задумчиво поскреб небритую щеку, пробормотав что-то вроде «Может быть, может быть…»

— «Может быть», Бен?! — вскинул брови Старый Боб. — Черт побери, не ты ли вместе со мной объехал все равнины, и без «мистера Кольта», скорее всего, вряд ли дожил до сего дня!?

— Да я не про то, Боб. Просто хотел сказать, что здесь-то оружие нужно, чтобы защитить себя и свое имущество от чужаков. Нас тут немного, и тут ты совершенно прав… но в городах… Вспомни хотя бы Додж-Сити! Конечно, не бог весть, какой город, но убийства там случаются на каждом шагу. Люди не знают друг друга, думают только о себе, вот и стреляют по любому поводу. Человек слаб и беспомощен по самой своей природе ⁽²⁸⁾, и хватается за оружие, даже если не прав.

— А мне нравится Додж-Сити, — негромко, но вполне четко возразил Джейк. — Выпивка, игры, бордели на каждом шагу — отрывайся по полной, коль деньги есть. Но без ствола быстро останешься и без штанов.

Салли понравился каламбур, и он добавил:

— Да и здесь без него никуда. Кругом бандиты или индейцы. Краснокожие — вот настоящее зло!

— Не сказал бы, — возразил Старый Боб. — Я как-то год жил с кайовами… хе-хе… попал в плен во время Гражданской войны. У них в почете, и впрямь, то, что не принято в цивилизованном обществе, но настоящего насилия среди своих нет. Они не спешат убивать. Грабят чужаков — это да. Но для индейца сражение — скорее игра. Перед лицом смертельной опасности острее чувствуешь жизнь, и в этой игре важно не убить, а показать врагу свою силу. Индейцы вынуждены убивать, потому что мы убиваем их, отбираем их земли, заставляем забыть, кто они есть.

— Да вы философ, сэр! — все с той же долей привычной иронии удивился Билл.

— Я-то что! — улыбнулся старик. — Вот Бен, так настоящий философ. Как-то раз мы погнали скот по Тропе Гуднайта, и снегопад накрыл нас на перевале посреди Колорадо, так он до самой весны читал мне стихи Омара Хайяма ⁽²⁹⁾ и цитаты из Библии! Клянусь богом, я, как Буриданов осел, не мог выбрать, стать мне пастором или пьяницей, — захохотал он, радуясь своей шутке, которая понравилась и остальным, хотя явно не все из присутствующих поняли, о чем речь.

— Простите за назойливость, — продолжал настаивать Билл, демонстрируя светские манеры, — я привык видеть краснокожих только по ту сторону револьвера. Находясь в плену, вы не думали о них, как о врагах?

— Конечно же, думал! Но знаешь, живя рядом с ними, я принял их образ жизни. Они прекрасные охотники. Знают, как устраивать засады, как эффективно убивать. Дикие… и сильные. Сильные духом. С такими людьми и ты становишься сильнее. Если научиться их понимать и не провоцировать на драку, то жить можно. Но слабаков они видят насквозь. Лично я не рискнул бы выйти без оружия против воина команчей, — посмеиваясь, ответил старик.

— Интересно, — Билл допил кофе и готовился приступить к ужину. — Выходит, по-настоящему сильному человеку нет нужды показывать силу. А слабые силы не знают, потому и лезут на рожон.

— Верно, верно, — согласился Боб. — Самые жестокие преступники, как и самые отчаянные задиры, обычно трусы и слабаки. Это мы наблюдали не раз, так ведь, Бен? А к чему ты клонишь?

— К тому, что когда у людей есть оружие, дураки и слабаки вынуждены становиться умнее, чтобы не схлопотать пулю. Но если запретить оружие, глупость будет чувствовать себя на коне, и проблемы вместо людей будут решать юристы. Знаете, что тогда произойдет?

— ???

— Законов станет так много, что обычный человек будет вынужден нанимать адвокатов, чтобы они разобрались в проблемах, которые сами же и создают.

— Ты про что?

— Надписи мелким шрифтом, непонятные формулировки, отсылки к другим законам, нагромождение параграфов… В жизни не разберешься. Но поставил подпись, и ты в деле. Никому не важно, понял ли ты, что там написано, согласен или у тебя просто выхода нет. Юристы всегда найдут, в чем ты виноват.

— Кому может понравиться такая жизнь? — фыркнул Салли, вероятно, не представлявший действительности цивилизованного мира.

— Много кому. Она дает спокойствие и уверенность, что все под контролем. А управление законами — это ощущение власти, способность вывернуть ситуацию в свою пользу.

— Упаси нас бог от того дня, когда будет шагу нельзя сделать, чтобы не вляпаться в какого-нибудь юриста! — воскликнул Старый Боб.

— В городах на востоке все так и происходит, — кивнул Билл. Вероятно, вспомнив свой опыт общения с представителями власти, он криво усмехнулся. — Они такие серьезные, такие образованные, такие беспристрастные со своими законами. Только закон несправедлив. Юристы прекрасно знают, что люди всегда поступают в соответствии со своими желаниями и обстоятельствами, но привлекают их к ответственности так, словно те имеют выбор и руководствуются лишь волей и разумом. Они суют нос, куда могут, но сами никогда ни за что не отвечают. Здесь ты можешь пристрелить мошенника или грабителя, но если тебя грабит банк, то он всегда ни при чем.

— Мне ли не знать! Вечно обставляют все так, что страдают простые люди, а хитрецы набивают себе карманы. Слыхали, что уже восемь лет творится в округе Колфакс ⁽³⁰⁾?! Мы как раз туда направляемся. Земли там прекрасные, но из-за чертовых юристов я решил все же построить ранчо близ Индейской территории. Где воздух чище.

Старик фыркнул и разочарованно махнул рукой, но заметив непонимание в глазах молодежи, пояснил:

— В Нью-Мексико купленные законники отменили старые порядки и установили свои! Теперь они нарушают права скваттеров и отбирают ранчо у тех, кто не может им заплатить. Разве не для того люди заводят хозяйство на свободной земле, чтобы хоть как-то сводить концы с концами?

— Только вряд ли у них получится что-нибудь изменить, — попытался возразить Джейк. — Кто у власти, тот и прав. Не проще ли жить, как сказано, и обернуть все в свою пользу?

— Проще, но не лучше. И какую «пользу» ты имеешь в виду?

— Встать на сторону властей, наняться стрелком…

— Черта с два! — запальчиво оборвал его Боб. — Именно поэтому люди взялись за оружие. Вот что, парни, я вам скажу: имей стволы только правительство и богатеи, ни один человек не смог бы защитить себя и свой дом. Юристы! — снова фыркнул ковбой. — Все продажны. Деньги — единственное, что их интересует. Они приводят к власти мошенников и набивают свои карманы за счет надуманных проблем. Нет, сэр, я не хочу жить в таком мире. Хвала Господу и отцам-основателям, это свободная страна. Честное слово и револьвер — вот то, во что я хочу верить!

Речь Боба была настолько зажигающей, что на какое-то время установилась тишина. Старик сам не заметил, как в запале вскочил на ноги, однако теперь, когда эмоции схлынули, перевел дух, и устало опустился на свое место. Все-таки годы и кочевая жизнь давали о себе знать.

— «Мы раздражаемся по пустякам, когда задеты чем-нибудь серьезным» ⁽³¹⁾, — задумчиво произнес Билл. — Похоже, вас это сильно зацепило, сэр. Проведи вы так предвыборную кампанию, наверняка стали бы сенатором.

На сердце старика потеплело, да и других повеселило предположение главного помощника.

— Политики… нет уж, — хмыкнул Маккензи. — Как по мне, так все до единого жулики, каких поискать. Черт меня подери, если я пожму руку кому-то из них. Хвала господу, пока мои права лучше всех защищает мистер Кольт.

Он выразительно похлопал ладонью по кобуре. Однако слова старика произвели на его компаньона совсем не то впечатление, которое тот ожидал. Бен опустил голову и вздохнул:

— Ты же знаешь, Боб, всегда есть цена. Техас сражался не только за свободу, но и за цивилизованный мир. Так вот — он идет.

— И на кой дьявол мне нужен такой мир?

— Может, это не так уж и плохо, если никто не будет бояться, что человека могут пристрелить или повесить без суда.

— Ах, вот ты о чем. Только по-моему, закон — это кулак, и вопрос только в том, по какую сторону от него ты, в данный момент, находишься.

— Вторая поправка к Конституции, — добавил Билл. — У людей должна быть возможность защитить себя от диктата правительства, иначе, вместо свободы, мы получим жизнь, полную ограничений.

— Вот такой закон мне по душе, — усмехнулся старик. — Иначе, в чем тогда был смысл нашей борьбы?

Бен только пожал плечами. Он сказал, что хотел, и повторяться не было смысла.

— Быть может, твой единственный алмаз

Простым стеклом окажется на глаз» ⁽³²⁾, — произнес бригадир, поскольку пауза затянулась.

— Да ты, Билл, похоже, больше техасец, чем я, — пошутил Старый Боб. — По мне, так в любом случае, с востока ты или с запада, с оружием или законами, но человек должен оставаться человеком, — закряхтев, он поднялся на ноги. — Ладно, парни, я — спать. Да и вам пора на боковую. Завтра нужно встать до рассвета.

Он завернулся в одеяло, разложенное под фургоном, и уже через минуту мерно засопел, словно забыв обо всем на свете. Глядя на него, Бен усмехнулся:

— Правду говорят: если ты не заснул сразу же, как упал, значит, просто не достаточно устал. Сколько его помню, Боб всегда был таким.

Костер понемногу угасал, ночь становилась все более темной, и ковбои расходились по своим лежанкам, чтобы не было так тяжело подняться еще до зари. Последними полуночниками оказались лишь давний товарищ Старого Боба и бригадир. Билл подбросил в огонь пару веточек и выплеснул на песок густые кофейные остатки.

— Ты, на самом деле, веришь в то, что говорил, Бен? В справедливый закон, равноправие?

— Может, когда-нибудь, лет через сто или двести… когда люди научатся думать иначе.

Билла развеселили эти слова. Он помолчал, собираясь с мыслями, и произнес:

— Люди не меняются. Знаешь, почему я здесь? Потому что видел правду. Законы работают только на благо правительства. Без оружия люди бесправны, никто не может себя защитить. Это тоже самое рабство, Бен, просто в другой упаковке. Против него-то Союз и сражался во время Гражданской войны.

— Я воевал за Конфедерацию, — заметил Бен.

— Почему? — удивился Билл.

— Меня особо не спрашивали. Просто пригнали на войну и сказали, что Техас — мой дом. Впрочем, хозяин поместья, мистер Вильере, был хорошим человеком, мне нравилось у него работать.

Билл удивленно приподнял брови:

— Немногим так повезло. Я читал «Хижину дяди Тома», про Юг там рассказывали не самые приятные вещи.

Его собеседник только пожал плечами:

— Плохие люди есть везде. В Техасе было много плохих людей, но у мистера Вильере я ничего подобного не встречал. Я получил свободу еще до Гражданской, а потом мы вместе выживали здесь, как могли, стояли плечом к плечу против бандитов или индейцев, потом против мексиканцев, потом северян… Может, эта книжка была частью их пропаганды?

— Если так, — печально качнул головой Билл, — то и здесь тоже ложь. Простые люди думали, что борются за правое дело, но те, кто все это затеял, лишь прикрывались высокими идеалами. Им нужны были богатства Юга, дешевая рабочая сила сотен тысяч освобожденных рабов, возможность проводить выгодные им законы.

— Ты оправдываешь южан? — удивился Бен.

— Нет-нет, — Билл, обычно настроенный весьма оптимистично, на этот раз был предельно серьезен, даже суров. — Если правды нет, то нет смысла выбирать сторону. В любом лагере, какие бы идеалы не поднимались на флаг, тем, кто у власти, на них наплевать. Они лгут ради денег или могущества, и у власти оказываются только жадные лжецы.

— А как же демократия? — удивленно закивал Бен.

— Наивные дурачки, верящие в великие идеалы. Знаешь, что случится через сто или двести лет?

Бен молчал, ожидая продолжения, ведь Билл явно уже заготовил ответ.

— Мы станем слабыми. Место чести и достоинства займут жалобы и обвинения. Как сказал Будда: «Станьте сами своим спасителем, не ищите убежища у других». Здесь проходит последняя граница свободы. И только здесь ты можешь защитить свои права, потому что у тебя есть револьвер. Только здесь ты, по-настоящему, человек.

Пожилой ковбой не хотел спорить. Может быть, устал от долгой дороги, может, не хотел расставаться с мечтой, а может, просто много повидал на своем веку.

— Похоже, тебя кто-то сильно обидел, — помолчав, наконец, заключил он, хотя в утверждении прозвучали и нотки вопроса. — Я слышал, как один человек сказал, что ты теряешь только то, за что слишком сильно держишься, — он положил руку на плечо Билла. — Я спать пойду, а то скоро на смену вставать. Не засиживайся долго.

Бен вздохнул и поднялся на ноги. Бригадир не ожидал подобной проницательности, и слова собеседника заставили его погрузиться в невеселые мысли. Как всегда, в подобных случаях, он прибег к своему излюбленному способу выражения — цитате:

— Берегов этих лживых я был уроженцем

И в бесчестных волнах искупался младенцем,

Смой, Огайо, с меня эту мутную воду!

Я родился рабом, но познаю свободу ⁽³³⁾.

Но бывалый ковбой этого уже не слышал. Слегка кряхтя от долгого нахождения в седле, он вразвалку направился к фургону, возле которого приготовил себе постель, оставив Билла в одиночестве смотреть на угли догорающего костра.

** 3 **

Тихо поскрипывая колесами, чак-вагон двигался вдоль края высокого обрыва, под которым начиналась низина, тянувшаяся на десяток миль до самой реки. Легкий ветерок ласково трепал волосы Старого Боба, словно отец, довольный школьными успехами сына. Старик восторженно, и немного печально смотрел вдаль, наслаждаясь привычным пейзажем. Низина простиралась до противоположного берега реки, представлявшего собой почти вертикальный откос — капрока, слабо заметный с такого расстояния, тем более на фоне широкой степи под огромным высоким небом. Из-за сходства откоса с частоколом, местность и получила название — Столбовые Равнины, поскольку позади него начиналась плоская, безликая поверхность, будто приглаженная гигантским утюгом. Высокое плато открывало бескрайний, как океан, вид. Ни дерево, ни куст, ни какой-либо другой предмет не облегчали тоскливого однообразия огромного, обширного пространства пустынной прерии. Бескрайность небес, раскинувшихся от горизонта до горизонта, чувствовалась здесь особенно сильно. И на берегу реки, человек ощущал себя песчинкой в необъятном пространстве Вселенной.

Старый Боб любил эти прерии. Любил безжалостные весенние ветра, срывавшие тонкий слой почвы, претворявшие приход знойного лета. И внезапные штормы, приносившие обильные ливни, словно стремясь разнообразить жаркую пору крупным градом и ужасающими торнадо, словно добавляя остроты пресному блюду бесцветных равнин. А временами природа, как опытный повар, не забывала приправить пейзаж буйством колыхающейся травы, нежными рассветами и невероятными закатами такой красоты, что человек забывал о мелких недостатках приготовленных яств. За долгие годы бродячей жизни Старый Боб научился хорошо разбираться в поварском деле.

Стадо лениво брело вдоль обрыва, хватая по дороге стебли травы, которые в этих местах казались чуть слаще других. Розовые лучи восходящего светила добавляли картине пастельных тонов, настраивая на романтический лад.

— Эй, Бен, позови-ка сюда пацанов! — крикнул Боб своему напарнику.

Пожилой ковбой сперва не расслышал, но потом, взглянув на капрок, поднимающийся в нежных лучах восходящего солнца, понимающе кивнул и легко поскакал в сторону ремуды, вяло плетущейся позади стада.

Поначалу Гарри и Том думали, что старик решил их за что-то отругать, поэтому виновато понурив головы и лихорадочно ища причины возможной ошибки, неуверенно приблизились к, качающемуся на ухабах, фургону. Но, по-видимому, Боб Маккензи был настроен благодушно. Легкая улыбка блуждала на его губах, когда он смотрел по сторонам и с нею он повернул голову в сторону пацанов.

— «Горизонтальный желтый», — произнес он. — Слышали такое название? Непривычно, да? Но это здесь, где находимся мы с вами. Высокие равнины, покрытые желтой травой до самого горизонта. Горизонтальный желтый, — слегка растягивая слова, словно смакуя, повторил Маккензи и кивнул в сторону противоположного берега. — А там, парни, северный капрок Столбовых Равнин.

Зрелище, действительно, впечатляло, и хотя молодые люди не могли его не заметить, они еще не в полной мере осознавали то, что лежало перед их взором. Обычно дело: для того, чтобы по-настоящему оценить, что находится перед вами, нужно о нем, хотя бы, узнать.

— Знаете, почему их так называют? Столбовые Равнины. Я слышал, что раньше мексиканцы, чтобы не заблудиться, ставили здесь метки в виде столбов. Но, думаю, это брехня. Спросите хоть у Гильермо. По-испански плато называется Льяно Эстакадо. Равнина С Кольями. Он говорит, это потому, что издалека капрок похож на изгородь из вертикальных столбов. Вот ему я верю. Когда я был молод, эти места называли «Ножницы», и соваться тогда сюда я бы тогда не рискнул. Жаркие были времена… Здесь толпами рыскали команчи и апачи, вечно дравшиеся за земли, на которых обитают бизоны. А открытой воды не найти на десятки миль. Здесь ты все время как между Сциллой и Харибдой.

Парни недоуменно переглянулись. Персонажи древнегреческой мифологии явно были для них в новинку. А, кроме того, неужели Боб позвал их только для того, чтобы вспомнить былые деньки? Что за блажь! Маккензи прищурил глаз и, осознав, что его болтовня не возымела должного эффекта, решил изменить подход:

— Знаете о Чарли Гуднайте ⁽³⁴⁾? — спросил он. — У него ранчо JA к югу отсюда. Миль шестьдесят поди. Не видать… Ну тот самый Гуднайт, который первым открыл путь перегона скота через Нью-Мексико аж до самого Вайоминга.

Том и Гарри дружно закивали. Про путь Гуднайта они слышали хотя бы потому, что он проходил неподалеку от знакомых мест в их родном Колорадо, и его имя знал каждый уважающий себя ковбой.

— Чарли первым решил разводить тут коров. Исследовал прерии вдоль и поперек, а потом уж и остальные потянулись, — старик хмыкнул и улыбнулся своим мыслям. — Забавно. Поначалу он говорил, что здесь так пусто, что нечему даже создавать эхо, но вот взял и построил ранчо в каньоне Пало-Дуро. А все почему? Потому что даже он не был готов к тому, что увидит здесь. Люди боятся всего необычного. Дикой природы, диких индейцев, диких лошадей. Они кажутся суровыми и опасными. Страх мешает им разглядеть красоту. Но красота — единственное, ради чего стоит жить. Ни деньги, ни власть, ни успех не стоят того, чтобы ради них страдать. А красота сто́ит. Красивую картину можно купить, землю завоевать, женщину очаровать… хе-хе… но не создать. Это всегда творение божие, и принадлежит оно только ему. Красоту можно только почувствовать. И Чарли чувствовал ее здесь…

Он замолчал, любуясь окружающим пейзажем и надеясь, что молодые люди способны оценить то, что он им рассказал. Однако, похоже, Том и Гарри были не в том возрасте или не в том настроении, чтобы проникнуться сентиментальной речью старика. Они удивленно переглядывались, пожимая плечами — для них окружавший пейзаж был обыденным и унылым.

— Знаете, почему и я выбрал эти места? Из-за красоты. Только представьте: люди приезжают сюда и год за годом терпят невзгоды. Одни говорят, что жаждут найти золото, другие, что им нужна слава, третьи ищут смысл мироздания, но я думаю, что ими движет восторг от сознания того, что они, хоть на миг, становятся частью красоты. Это и есть жизнь. Ну, а вы? Что вы хотите?

— Простите, сэр? — не понял Том.

— Что вы ищите здесь, на равнинах? — повторил Старый Боб. — Может быть, свободу? Или мечту?

Молодые люди мешкали, не зная, что и ответить. Они никогда не задавались подобными вопросами. И если Тома, время от времени, интересовали темы таких абстрактных понятий, как совесть, свобода или устройства общества, то для Гарри все было очевидно. Есть мир, в нем определенный порядок. Плохие люди нарушают порядок, хорошие делают, как положено. В этом суть общественного договора.

— Мечты, мечты… Еще несколько лет назад и мы с Беном скакали по этим равнинам в поисках Призрака Льяно Эстакадо.

— Призрака, сэр? — удивился Гарри.

— Да… — протянул он. — Черт, парни, в те годы за ним охотились все: ковбои, мексиканцы, индейцы. Его видели то здесь, то там. Иногда казалось, что он вот-вот попадется к вам в руки, но нет… он просто растворялся в воздухе или носился кругами, изматывая и людей, и коней.

— Извините, сэр, что за Призрак? — попытался уточнить молодой человек.

— Белый мустанг. Лошадь невиданной красоты.

— А вы его видели? — глаза Тома, наконец, загорелись от воодушевления, словно он сию же минуту был готов отправиться на поиски таинственного жеребца.

— Лишь раз, — усмехнулся старик. — И скажу вам, ребятки, что ради него я бы отдал оставшуюся часть своей жизни… Только изловить его все равно, что поймать солнечный свет. Вот тогда я и решил остаться в этих местах.

Боб Маккензи замолчал, погрузившись в воспоминания, а молодые люди ехали рядом, не зная, что делать. Том пару раз порывался что-то сказать, но потом обрывал себя еще до того, как открывал рот. Наконец, Гарри решил прекратить тягостное безмолвие:

— Сэр, нам нужно сменить Бена. Если вы не против…

— Что? А, да, да, конечно, — рассеянно ответил старик и, вздохнув полной грудью воздух, пропитанный ароматами трав, окинул взглядом раскинувшийся за рекой пейзаж. — Скажите Бену, что у Большого Ручья поворачиваем на север, там трава сочнее, да и будем держаться подальше от других ранчо.

Высоко в небе прокричал круживший над равниной орел. Он видел, как два всадника отдалялись от фургона, и как стадо, словно пестрая змея, лениво поворачивает на север вдоль русла высохшего ручья. Он видел намного дальше, но ему не было дела до того, что происходит там, за границей человеческого восприятия, куда людям очень хочется, хоть и не суждено, заглянуть.

Старый Боб в последний раз оглянулся на Льяно Эстакадо, скрывавшееся за парусиновой тканью поворачивавшегося фургона.

— Да, — вздохнул он, — полжизни отдал бы, чтобы еще хоть раз увидеть того жеребца.

Караван уходил от реки все дальше и дальше, оставляя позади и берег, и парящего в небе орла.

** 4 **

Крик орла в безоблачном небе явно был неспроста. Зоркий глаз молодого апача ⁽³⁵⁾ проследил направление полета птицы и остановился на раскинувшейся перед ним белой равнине, покрытой, словно снегом, матово светящим песком. Он и сам будто парил, сидя на краю отвесного утеса, и заворожено наблюдая за тем, как внизу, среди белых холмов, рассекая неподвижный голубой воздух, как стрела летел, сверкающий серебром, белоснежный конь. На фоне глубокого неба, клубы пыли казались почти невесомыми, и в тоже время невероятно объемными. Они вздымались из-под его крепких ног, из ноздрей вырывался громоподобный храп, ветер трепал его гриву и хвост, сплетаясь в причудливый узор. Казалось, что жеребец был самим ветром и медленно растворялся в воздухе, как утренний бриз.

Юноша открыл глаза, но продолжал еще некоторое время лежать на кровати, пытаясь вернуться к реальности и судорожно сглатывая, чтобы смочить пересохшее горло. Сон выглядел слишком реальным, настолько, что он даже не сразу понял, где находился. В старом потрепанном типи ⁽³⁶⁾ было темно. Костер давно потух, хотя угольки все еще слегка тлели, больше напоминая далекие звезды, чем некогда горящий огонь. Впрочем, нужды в нем не было — апачей с малолетства приучали переносить холод, а в середине лета, даже ночью в горах было достаточно тепло. Костер использовался лишь для приготовления пищи или освещения — взрослые любили засиживаться допоздна и болтать о былых временах или о том, что будет теперь, после гибели Викторио ⁽³⁷⁾. В резервации настроения бродили самые разные: от яростных призывов отомстить и бежать в Мексику, до совершенно пессимистичных — дескать, старое время ушло, и остается только умирать от голода и тоски, оставаясь запертыми в горах, некогда бывшими родным домом.

Молодой человек вылез из жилища, подставив лицо ночной прохладе. Мысли стали понемногу успокаиваться. Растаявший в воздухе, сверкающий жеребец приснился не случайно, как и воспоминания об ушедшем отце, явно нахлынувшие не просто так. Он видел его всего несколько раз, но по-настоящему почти не знал. Меньше года назад, убитая горем мать, в знак траура обрезавшая свои шикарные волосы, в порыве отчаяния рассказала ему то, во что поначалу трудно было поверить.

Тот, Кто Осматривает Своего Коня, или, как его называли родственники, Биду-йа — вырос в семье потомственных вождей апачей чихенне из группы Теплых Ключей — Охо Кальенте, что, в отличие от большинства соплеменников, вынужденных повышать статус боевыми заслугами, сразу же увеличило его шансы стать предводителем. Молодой человек отличался смелостью, сообразительностью и крутым нравом, что вкупе с довольно высоким ростом и выразительной внешностью было ему на руку. Он рано женился на дочери одного из самых выдающихся вождей апачей, и уже в возрасте восемнадцати лет обзавелся первым ребенком. Благодаря талантам ⁽³⁸⁾, ему быстро доверили право управлять собственным отрядом, совершая набеги на север Мексики вместе с известными вождями и воинами из других групп апачей. Весь Юго-Запад знал имена Мангаса Колорадаса, Кочиза, Наны, Дельгадито, Кабальеро, Кучильо Негро и Джеронимо. Вскоре они узнали и Биду-йа, которого мексиканцы, в честь многочисленных побед, прозвали Виторио, а американцы, на свой манер, переделали в Викторио. Верховный вождь чихенне Мангас Колорадас обучил его еще более изощренной тактике устроения засад и всячески покровительствовал своему зятю. Увы, на следующий год американская армия, под предлогом установления мира для всех апачей, заманила его в ловушку и подло убила, на многие годы посеяв ненависть самых опасных обитателей региона ко всем белым переселенцам.

В том же году, только исполнившая свой Танец Рассвета, юная девушка по имени Биянетту, вместе с родителями, старшим братом и пятью сотнями апачей из групп мескалеро, была помещена в резервацию Боск Редондо ⁽³⁹⁾. Место, организованное Китом Карсоном ⁽⁴⁰⁾, было не из лучших, но когда туда прибыло несколько тысяч навахо ⁽⁴¹⁾, находившихся с мескалеро в извечной кровной вражде, жизнь стала совсем невыносимой. Год тянулся как десять лет. Пайки были скудными, мясо гнилым, вода горькой, погода стояла ужасная, на пустынной почве ничего не росло, насекомые уничтожали посевы, а вскоре начались болезни. В довершении ко всему, как снежный ком, росли постоянные раздоры и стычки с навахо. В одной из них погиб отец Биянетту. Это стало последней каплей. Старший брат, с забавным именем Ни-чу-чуни — Собака Твоей Бабушки, которому на тот момент исполнилось уже двадцать лет, убедил мать и сестру бежать из резервации. Но если мать, ослабленная голодом и болезнями, предпочла остаться у родственников в горах Сакраменто, то более молодые и сильные имели шанс присоединиться к Викторио, к тому времени собравшему отряд около трех сотен человек из чихенне и мескалеро, и скрывавшегося в Мексике.

Это был год, когда северяне праздновали победу над Югом ⁽⁴²⁾. Впрочем, апачи не придавали этому значения, а зря, поскольку с окончанием Гражданской войны на территорию Нью-Мексико стало прибывать все больше американских поселенцев. Скотоводы осваивали новые земли, старатели искали в горах медь, золото и серебро, поселения росли, а вместе с ними множилось и число конфликтов с индейцами. В ноябре, во время одной из очередных стычек, Викторио получил ранение в щеку, навсегда оставившее ему шрам не только на лице, но и в душе. К тому времени сорокалетний вождь уже давно был женат и имел троих детей, но юная восторженная Биянетту без памяти влюбилась в героического и харизматичного лидера, подарившего им с братом долгожданное спасение. Тем более, что он сразу приметил и приблизил к себе Ни-чу-чуни, отличавшегося смелостью и талантом понимать людей и лошадей. В отличие от большинства соплеменников, то ли по причине большой любви к жене, то ли почему-то еще, Викторио не только не стремился обзавестись еще одной супругой, но, насколько известно, ни разу не изменял ей. Его сильный характер и твердые принципы еще больше разжигали интерес девушки, не испытывавшей недостатка в поклонниках, но предпочитавшей тешить себя надеждой стать избранницей великого человека. То ли алкоголь, то ли постоянный страх от возможного нападения белоглазых ⁽⁴³⁾ и мексиканцев, то ли короткая размолвка с женой, вкупе со случайной близостью доброй и красивой молодой девушки, сделали свое дело, и, некоторое время спустя, Биянетту поняла, что беременна. Боясь не столько за себя, сколько за репутацию вождя и, не желая обременять его излишними заботами, она упорно не открывала имени отца ребенка даже своему брату. Единственный человек, кто догадался о случившимся, была сестра Викторио — Лозен ⁽⁴⁴⁾, женщина-воин, всецело посвятившая себя служению народу и помощи своему великому брату. И все же, она ни разу в жизни даже не упомянула о своих предположениях.

Лозен была умной, внимательной и молчаливой. Предпочитая не болтать, а действовать, она предложила отвезти девушку на родину к матери, и Биянетту, испытывавшая угрызения совести из-за своей неосмотрительности, с радостью согласилась. Мальчик родился в горах Сакраменто. Однако тяжелая жизнь в Боск Редондо сильно подкосила силы матери Биянетту, и через год она умерла. Родственники были слишком любопытны и назойливы, и тогда на помощь сестре, предпочитавшей жить в одиночестве, немедленно явился Ни-чу-чуни, успевший к тому времени обзавестись женой, которая была уже на сносях. После того, как отряд Викторио был захвачен армией, при участии чернокожих «солдат-бизонов» и техасских рейнджеров, и помещен в резервацию Охо Кальенте, расположенную полутора сотен миль к западу от родных гор мескалеро, ему нечего было делать среди воинов чихенне. Племянник, мало общавшийся с родственниками, долгое время не имел своего имени, и дядя дал ему ничего не значащее для индейцев, мексиканское прозвище «Беннито» — «благословенный», до той поры, пока мальчик не повзрослеет и не обретет, достойное мужчины, настоящее имя. О его отце он догадался только тогда, когда понял, что сестра намеренно держится вдали от всех, отклоняет все предложения руки и сердца других воинов племени, а сестра Викторио подозрительно часто заезжает к ней в гости. На самом деле, это происходило всего раз в пару лет, но для женщины, старавшейся, как можно больше, помогать своим людям и сопровождать Викторио в военных походах, и такое казалось уже слишком. Похоже, о внебрачном сыне вождь не знал, да и способствовать присоединению к воинственному отцу, миролюбивый Ни-чу-чуни не хотел. Тем более, что вскоре начались бесконечные мытарства чихенне, приводившие к многочисленным бунтам и набегам, когда они, временами, находили приют в резервации Мескалеро, среди своих друзей — апачей гор Сакраменто и Сьерра Бланка.

В последний раз Беннито видел Викторио два года назад, когда тот ненадолго поселился в агентстве Тулароса при резервации мескалеро, а потом, под давлением обстоятельств и усиливавшейся паранойи бежал, прихватив с собой несколько десятков молодых воинов. Среди них мог оказаться и сам Беннито, но дядя был против, а мать советовала сыну не докучать вождю, тем более, что он не закончил свои «четыре священных похода» ⁽⁴⁵⁾, и не мог считаться полноценным воином, а возиться с малолеткой во время настоящей войны никто не хотел.

Викторио, в меру своих сил и представлений о жизни, как мог, заботился о своем народе и утверждал, что устроенные им кровавые рейды были вынужденной мерой, дабы привлечь внимание американского правительства и спасти от прозябания и голодной смерти группу Теплых Ключей. Но мать и дядя Беннито со временем убедились в правдивости слов их вождя Сантаны ⁽⁴⁶⁾, считавшего, что прямое сражение с белыми — это путь в никуда. К тому времени Ни-чу-чуни начал выращивать кукурузу на своем маленьком участке в резервации, а в отсутствии даже намеков на возможное появление нового мужа у своей сестры, заменил мальчику отца, учил охотиться, рассказывал об обычаях. Беннито проводил много времени со своим двоюродным братом Маркосом, всего на год младше его, потом у дяди появилась дочь Нжу-ши, и наконец, младший Чико. Конечно, родственники, время от времени, навещали семью Ни-чу-чуни и Биянетту, но сблизиться с ними у Беннито так и не получилось, как и с детьми из других семей. Его внимание больше всего привлекала Лозен, по-прежнему заезжавшая довольно редко и ненадолго, но каждую встречу, с которой он ждал, как праздник.

Подобно его матери, в свои сорок лет женщина-воин ни разу не была замужем и даже, похоже, не имела романов и легких увлечений. Правда, ходили слухи, что в юном возрасте она влюбилась в неизвестного чужака, которого апачи называли Серым Призраком, а после того, как он уехал, поклялась встать на путь воина, и свято блюла этот обет. Подтверждений этому не было, но зная ее гордый и взбалмошный нрав, Беннито нисколько в этом не сомневался — несмотря на внешнюю привлекательность, мало кто из мужчин рискнул бы сделать ей предложение. Лозен была не просто воином, но и шаманкой, а жить с таким человеком означало иметь постоянную головную боль. Зато ее дар чувствовать приближение врагов не раз спасал жизни Викторио и его людей. Но в последний раз Лозен рядом с ним не было. Узнав о внезапной кончине брата, она исчезла где-то в мексиканских горах, взяв на себя заботу о немногих выживших после кровавой резни. И уже более полугода о ней не было ни слуху, ни духу.

Биянетту тихо приблизилась к сыну. Ее мокасины почти бесшумно ступали по земле, но Беннито узнал знакомые шаги, поэтому даже не шелохнулся. Мать бережно набросила на его плечи навахское одеяло, прихваченное во время бегства из Боск Редондо, и бывшее пестрым лет пятнадцать тому назад, после чего, молча присела рядом. Апачи редко говорили, особенно, если все было понятно без слов. Вокруг возвышались голые вершины холмов, внизу расстилались покрытые лесом долины, а на западе сверкала белой шапкой священная гора Dziâgais’â-ní — Сьерра Бланка. Ночной ветерок, гулявший под звездами, ярко светившими на ночном небосклоне, остужал голову и уносил прочь тяжкие думы. И все же одна мысль не давала покоя: ветер и вершина Белой горы навевали воспоминания о серебристом коне, летевшем над облаками песка. Однако Беннито понимал, что мать вряд ли сможет сказать ему что-то дельное — она была обычной женщиной и плохо разбиралась в подобных вещах. Другое дело шаман.

— Люди говорят, вчера приехала Лозен, — словно прочитав его мысли, почти шепотом произнесла Биянетту, от чего сын удивленно встрепенулся. Несмотря на помощь и участие в жизни Беннито, мать недолюбливала сестру Викторио — взбалмошная сорви-голова, так и норовившая втянуть окружающих в опасные авантюры. С самого детства в ней сидел беспокойный дух, превративший девочку в отчаянного сорванца, заменившего тепло домашнего очага кровью и дымом военных костров. С годами она стала чуть более степенной, но от этого не менее дерзкой, недаром ее называли «Ловкая Конокрадка» — знаменитая женщина-воин могла утащить лошадь прямо из-под седла. И сын явно испытывал к ней симпатию, хотя видел не так уж часто. Впрочем, может быть, именно поэтому.

— Мне сказали, что она остановилась у Кедрового ручья. Говорит с людьми, убеждает их присоединиться к отряду Сломанной Ноги ⁽⁴⁷⁾, чтобы продолжить дело Викторио и отомстить за его смерть. Не думаю, что это хорошая идея, но ты уже взрослый, решай сам. Если хочешь, можешь ее навестить, — продолжила мать, — она пробудет здесь несколько дней.

— Думаешь, я смогу поехать с ней в Мексику? — в голосе сына прозвучали одновременно надежда и опасение.

— Ты же сам знаешь, что еще не закончил свое обучение, — Биянетту сочувственно положила руку ему на плечо. — Даже если кто-то из воинов будет готов за тебя поручиться, никто не рискнет взять с собой на опасное дело мальчика, не прошедшего путь Ребенка Воды. Из-за отсутствия магической силы может погибнуть весь отряд.

— Я знаю, — вздохнул Беннито.

— Не спеши, твое время придет. Тебе предстоит еще многому научиться. И как ты думал добраться до Мексики? Солдаты забрали у нас всех лошадей. У твоего дяди остался лишь один старый мул. И денег купить коня, у нас нет.

— Точно! — встрепенулся молодой человек. — Вчера дядя был в форте Стэнтон. Солдаты снова дают нам работу объезжать лошадей. Они не так хороши в этом деле, но они платят. Мы отправимся туда через пару дней.

— Это хорошо, — согласно кивнула мать. — Твой дядя многому тебя научил. Солдаты наши враги, но все же работать на них лучше, чем умирать. Завтра я пойду за пайками, которые дает правительство. Жаль, что теперь приходится это делать пешком.

— Да… — все также смотря вдаль, ответил Беннито. — Лошадей в резервации осталось мало. Верхом наши люди могли уехать отсюда. Некоторые только и ждут повода, чтобы удрать в Мексику.

— Там тоже не лучше. Их защищают скальные кручи Сьерра-Мадре, но жить где-то еще для наших людей слишком опасно. Некоторые даже называют себя яки или тараумара ⁽⁴⁸⁾, лишь бы их не опознали, как апачей. Думаю, работа на ранчо или в форте — меньшее из зол.

Беннито кивнул. Он помнил, что многими вопросами с индейцами занимались военные. В резервации было несколько гражданских агентов, последовательно сменявших друг друга. Некоторые из них изо всех сил старались улучшить жизнь в резервации, но из-за не самой дружелюбной политики военных, быстро разочаровывались и уезжали. В какой-то мере военные помогали исключить произвол и часто оберегали апачей от самосуда и излишней жестокости поселенцев. Но все же, несмотря на образованность некоторых офицеров, большинство военных не блистало интеллектом, зато в большой мере отличалось жестокостью и снобизмом. Встречались среди них и хорошие люди, но, в любом случае, это были враги. Восемь лет назад для его народа организовали резервацию при форте Стэнтон, контролировавшем жизнь индейцев в горах. В прошлом году, после того как люди Викторио ненадолго поселились в резервации мескалеро, вновь начались волнения, и участились стычки с белыми поселенцами. Испугавшись массового побега и усиления отряда Викторио, солдаты забрали почти всех лошадей, и Ни-чу-чуни, хорошо понимавшему этих животных, было особенно тяжело. Свои знания и любовь к лошадям, больше характерную для индейцев равнин, чем для тех, кто привык скрываться в горах, дядя передал Беннито, в котором боролись юношеское стремление стать грозным воином и мудрость, воспитанная словами вождя Сантаны — направить свой талант в мирное русло. В стенах форта эта борьба особенно обострялась, вызывая в душе мальчика серьезное смятение. Но на деньги, получаемые за работу, можно было что-то купить и чуть меньше зависеть от милости американского правительства.

Молодой человек повернул голову к матери и улыбнулся:

— Солдаты в форте называют дядю «вождем». Они думают, что он мой отец.

Мать тоже заулыбалась.

— Мой брат и вправду заменил тебе отца. Ты похож на него, — она аккуратно обняла сына за плечи. — У него доброе сердце, он умеет понимать. Его сила, проявляется мягко, но она намного больше, чем у военного вождя. Страх порождает лишь страх, понимание порождает все вокруг. Так создается гармония. Гармония — это то, благодаря чему существует наш мир.

— Знаю, знаю. Я слышу эти слова с самой весны.

Апачи редко общались на подобные темы, но сейчас причина была очень весомой — впервые за несколько лет в их семье должно было состояться главное событие для народа апачей.

— Ты помнишь о церемонии?

— Вы все время только и говорите, что о Танце Рассвета ⁽⁴⁹⁾ для Нжу-ши.

— Да. С тех пор, как Ни-чу-чуни принес мне бирюзу и орлиное перо, попросив стать крестной для его дочери, минуло уже три месяца. Теперь время пришло. Скоро мужчины начнут ставить Священное Жилище, но для тебя тоже есть важное дело.

— Добыть оленя?

Мать молча кивнула.

— Мы принесем мескаль ⁽⁵⁰⁾ и кукурузу, но без мяса оленя праздник не тот, — Биянетту некоторое время молчала, вспоминая прошлое. — Когда-то у нас было много оленей. Много бизонов, много лошадей. Вся эта земля принадлежала нам, и мы жили с нею в гармонии. Чтобы вновь ее обрести, и нужен ритуал. Он нужен всем нам.

Они посидели еще немного. Продолжать разговор не было смысла, зато, наконец, к Беннито пришло успокоение, а вместе с ним и удивительное ощущение единства с горами, журчащей в реках водой, порывом ветра, внезапно налетевшим с востока и бескрайним звездным небом, накрывшим мир, словно огромное одеяло. И лишь отправляясь спать, он заметил еще одну странность: белая нить, напоминавшая тонкий серебряный волос, пролетела по ветру мимо него, и словно растворилась на фоне священной вершины Сьерра Бланка.