Глава 1

10 лет спустя

Волосы у мамы невероятной красоты – до плеч, рыжие, как заходящее солнце, освещающее горы Монтелюче, на которые она целыми днями смотрит из кресла, которое покидает только перед сном.

Ни один фейри не обитает на скалистых вершинах, вечно окутанных облаками, но чистокровные процветают по другую сторону опасного хребта, в пышных дебрях, простирающихся к океану и славящихся безмятежными бухтами, пышными джунглями и перламутровым песком.

Я никогда не ездила в Тареспагию, но там живут моя тетя Домицина и прабабушка Ксема. Вместе они управляют роскошным приморским поместьем, в котором любят гостить богатые фейри со всех концов трех королевств.

Хотя до нас всего полдня по морю, Домицина и Ксема никогда не останавливались в Тарелексо. Даже когда они отправляются в Изолакуори, навестить моего дедушку Юстуса Росси, главу королевской гвардии.

Все трое стыдятся меня.

Я еще раз провожу расческой по маминым волосам, стараясь не задеть кончики ее ушей. Хотя прошло уже двадцать два года с того момента, как дедушка закруглил их при помощи стального лезвия, узнав о ее беременности, она все еще вздрагивает от прикосновения к ним. Я точно не знаю почему – из-за боли или стыда. Поскольку она редко приходит в себя, я боюсь, что никогда не получу ответа.

Соленые порывы ветра поднимаются с солоноватого канала и задевают кроны высоких хвойных деревьев, примыкающих к горному хребту. В отличие от остальной части королевства, эта лесистая местность не имеет официального названия. Она известна только болотом, или Ракоччи на лючинском языке. Между собой мы называем его Ракс. Нас, фейри, предостерегают от посещения этого места, наполненного людьми, нищетой и беззаконием.

– Мама, ты когда-нибудь бывала в Ракоччи?

Мама, как всегда, не отвечает, просто смотрит на узкий остров с его военными казармами и пропускными пунктами, на материк за ним. Среди серо-зеленой листвы мерцают огни и отражаются от коричневой воды. Издалека они придают лесу очаровательный вид, но я слышала от стражников, патрулирующих болота, что в землях смертных нет ничего очаровательного.

Я кладу расческу на туалетный столик рядом с чайником свежезаваренного рябинового чая.

– Ты думаешь, там действительно так ужасно, как все говорят?

Под ее окном проплывает гондола с солдатами, остроконечные уши сверкают золотыми украшениями. Жители Тарекуорина выбирают ограненные камни, солдаты же любят подбирать украшения под эфес их мечей.

Я улыбаюсь солдатам; они не улыбаются в ответ. У офицеров-фейри вечно мрачные лица, как будто они вот-вот ринутся в бой. Насколько я знаю, а знаю я довольно много благодаря работе с Сибиллой в таверне «Дно кувшина», наш народ уже больше двух десятилетий ни с кем не воевал, так что их мрачность не оправдана.

Мама что-то бормочет, но я не могу разобрать, потому что вслед за гондолой военных проскользнула еще одна – с фейри, которые, судя по громким голосам и вульгарному смеху, выпивали вино фейри. Один из них, мужчина с черными волосами до пояса, дерзко подмигивает мне.

Я качаю головой, прежде чем повернуться обратно к матери.

– Что ты сказала, мама?

– Пришло время.

Я хмурюсь:

– Для чего?

Мама широко распахивает глаза.

– Бронвен наблюдает.

Мурашки бегут по моей коже.

– Бронвен?

Голубые радужки глаз моей мамы, на четыре тона светлее моих фиолетовых, утопают в море белого.

– Бронвен наблюдает. – Она начинает раскачиваться взад-вперед, эти два слова безостановочно слетают с ее дрожащих губ.

Я обнимаю ее за плечи, присаживаюсь перед ней:

– Мама, кто такая Бронвен?

Ее ответ – все те же два слова.

Я отпускаю ее и наливаю чашку чая, затем подношу к ее губам, надеясь, что это ее успокоит. Может быть, Нонна знает, о ком идет речь.

Как будто почувствовав, что я думаю о ней, бабушка влетает в мамину спальню со стопкой простыней:

– Все в порядке?

Я заставляю маму выпить еще чая, и, как всегда, волшебный настой действует. Как только она перестает раскачиваться на стуле, я ставлю чашку и подхожу к креслу, чтобы помочь Нонне расправить ткань, пахнущую глицинией и солнечным светом.

– Мама говорила, что женщина по имени Бронвен наблюдает. Ты знаешь ее, Нонна?

Простыня выскальзывает из рук бабушки и скользит по матрасу в мою сторону.

– Я не имею ни малейшего представления. – Ее негнущиеся пальцы и расширенные зрачки говорят об обратном. Не поднимая на меня глаз, она заправляет простыню под матрас в одно мгновение.

Я смотрю на поднимающиеся над болотами завитки лавандового дыма от костров, которые люди разжигают, чтобы согреться ночью.

– Думаешь, это кто-то из жителей Ракса?

– Этот кто-то живет в голове Агриппины, вот и все.

Мое сердце болит за женщину, которая потеряла рассудок из-за отрезанных ушей.

Я ненавижу короля Марко за то, что он заставил моего дедушку наказать дочь, но еще больше я ненавижу дедушку за то, что он не сопротивлялся и не защищал свою плоть и кровь.

– Верно, но на этот раз в словах был смысл. – Интересно, эта Бронвен из Люче или из соседнего королевства? – Она также упомянула о том, что время пришло.

Нонна заправляет пуховое одеяло, пожелтевшее и истончившееся со временем, в кремовый пододеяльник, заштопанный во многих местах так, что напоминает топографическую карту.

– Фэллон Росси! – Мое имя гремит сквозь распахнутое окно маминой комнаты, сотрясая лозу глицинии, которая обвила три наши стены.

Я подбегаю к окну, на губах уже расцветает улыбка, потому что я узнаю этот голос, хотя не слышала, как он произносит мое имя, больше четырех лет.

Я кладу руки на подоконник, глядя на запрокинутое лицо моего гостя – его голубые глаза блестят, как утренняя роса.

– Ты вернулся! – легкомысленно выкрикиваю я, спутники принца ухмыляются, но меня не очень волнует, что они думают обо мне. Меня волнует, что обо мне думает Данте.

Я взрослела, все время ожидая, что он откажется от меня, но этого не случилось.

– Ты еще красивее, чем я запомнил.

Я смеюсь, наблюдая, как гондольер – воздушный фейри – изо всех сил пытается удержать лодку от раскачивания, но это трудно, когда два пассажира ерзают на бархатных сиденьях, а третий стоит.

– Ты насовсем домой или только на помолвку брата?

– Насовсем.

Четыре года не прошли для него даром. Он раздался в плечах, лицо приобрело четкие очертания, а каштановые волосы, заплетенные во множество косичек, такие длинные, что теперь задевают украшенную драгоценными камнями рукоять меча, который висит на богато отделанной кожаной перевязи. Только голубые глаза и смуглая кожа напоминают о прежнем Данте.

Он показывает большим пальцем через плечо.

– Моя казарма находится прямо напротив вашего дома, синьорина Росси.

– Как удобно.

Я чувствую чье-то присутствие у себя за спиной. Поскольку мама не встает, я знаю, что это бабушка.

Данте кланяется:

– Синьора Росси, вы, как всегда, выглядите неземной.

Я фыркаю от его нежности.

– Добро пожаловать домой, Altezza[10]. Я надеюсь, что ваше путешествие на север было самым благоприятным.

– Так и есть, спасибо. Если когда-нибудь начнется война, у нас есть опытные союзники, на которых мы можем рассчитывать.

– Война начнется, – слышится тихий мамин голос, и все же он, должно быть, достигает ушей принца, потому морщина появляется на его гладком лбу.

Чистокровные обладают непревзойденным слухом.

Мои щеки пылают от стыда, надеюсь, Данте пропустил зловещий шепот мимо ушей, но на всякий случай я меняю тему:

– Я бы с удовольствием послушала о твоих приключениях, Данте.

Нонна цокает языком.

– Princci[11] Данте. – Я растягиваю звук «р» и закатываю глаза, потому что Данте в первую очередь – мой друг, а потом уже принц.

Мальчик, который убедил брата не забирать меня в замок для дальнейшего изучения в тот день, когда я говорила со змеей.

Мужчина, который подарил мне первый поцелуй в узком переулке в вечер перед отплытием в Королевство Глейс.

На темное лицо Данте падает солнечный луч.

– Я бы с удовольствием развлек тебя, дорогая Фэллон.

– Тогда найди меня, когда у тебя будет время.

– Где? – Он хватается за лакированный деревянный фальшборт[12], лодка сильнее раскачивается.

– Поспрашивай вокруг. Весь Люче знает, где трудится печально известная Заклинательница змей. – Я закрываю окно, а фейри воздуха уносит лодку от набережной.

Один из друзей Данте, должно быть, сообщил ему, где я работаю, потому что принц больше не улыбается. Я думаю, они забыли уточнить, что я обслуживаю желудок и печень посетителей, а не то, что ниже.

– Он никогда не женится на тебе, Фэллон. – Слова Нонны стирают мою улыбку.

– Я не хочу выходить замуж.

– Ты хочешь стать его шлюхой?

Я вскидываю голову, а рот кривится от отвращения. Я ничего не имею против женщин, которые продают свое тело – я считаю многих своими подругами, – но я никогда не сумела бы… никогда бы не сделала этого. Я уже достаточно опозорила семью, просто родившись.

– Он не король. – Я тереблю шерстяное покрывало, которое накинула на мамины исхудавшие ноги.

– Возможно, но принц не может жениться на простолюдинке. Особенно если он хочет сохранить свой титул.

Нонна смотрит на меня, но я слишком взволнована и раздражена, и…

– Фэллон, отдай свое сердце другому мужчине.

– Мое сердце никому не отдано, Нонна.

Ее вздох заменяет тысячу слов. Я уверена, мудрых слов, но я не в настроении выслушивать.

– Я опаздываю на работу, – говорю я и целую в щеку маму – не Нонну, проскальзываю мимо нее вниз по винтовой лестнице, в тень Тарелексо.

Нонна утверждает, что тени защитят меня, и, возможно, она права, но тени делают меня незаметной, а я хочу, чтобы Данте видел меня.

Глава 2

Фейри воды, не обладающая ни каплей магии, – жалкое существо, особенно когда живешь на островах, покрытых грязными лужами. Особенно в рыночные дни.

Западный причал занят моряками, выгружающими последние продукты, которые не продались в королевской гавани. Фрукты помяты, овощи с гнильцой, молоко прокисло, рыба с мутными глазами и мешки с зерном, кишащие насекомыми, но полукровки и люди разберут все до наступления сумерек. Урчащие желудки не привередливы.

Я обхожу стороной вонючую жидкость, придерживая подол, чтобы юбка не испачкалась и не пришлось ее стирать. У меня целых три платья в гардеробе, но из-за отсутствия магии мне приходится отстирывать пятна вручную.

Стирка входит в список ненавистных обязанностей наряду со сменой простыней в «Дне кувшина», когда горничная-человек Флора сидит дома, ухаживая за каким-нибудь из своих двенадцати детей.

Таверна пользуется популярностью среди лючинских военных, да и многие благородные тарекуорины сюда захаживают. Родители Сибиллы подумывали даже о второй горничной, но люди склонны к воровству и лжи, а у фейри, даже у полукровок, проблемы с доверием.

Я прохожу мимо трех моряков, укладывающих пустые ящики на судно, в котором нет ни изящества гондол, ни прочности рыбацкой лодки.

Один из них свистит, что заставляет двух других обернуться.

– Сколько еще ты будешь заставлять мое бедное сердце страдать, Фэллон Росси?

Я качаю головой, Энтони вечно что-нибудь выкидывает, но улыбаюсь – мне нравится его настойчивость.

– Неужели Берил и Сибилла снова тебе отказали?

Энтони увивается за каждой юбкой. Я слышала, что он переспал с половиной лючийских дам, будь то люди или фейри, и что он очень внимательный любовник. Но я романтичная натура, я хочу, чтобы мой первый любовник стал и последним, а я сомневаюсь, что для Энтони я буду последней.

– Никому из них я не предлагал выйти замуж.

Действительно. Потому что они были не против переспать с ним.

Энтони забегает вперед, шагает задом наперед, лицом ко мне, пока я пробираюсь по оживленной пристани к ярко освещенной таверне.

– Я уже почти накопил на жилье, – говорит он.

– Поздравляю.

Он останавливается, вынуждая меня тоже остановиться, и наклоняется надо мной, его глаза на красивом загорелом лице мерцают, как звезды.

– Я не шучу, Фэллон.

– И я тоже. Я искренне рада за тебя.

– Я имел в виду предложение руки и сердца. – От него пахнет рассолом и рыбьей чешуей.

– Ты хочешь жениться на мне только потому, что я отвергаю твои ухаживания.

Он проводит рукой по густым медовым прядям, обсыпанным морской солью, волосы вьются вокруг его округлых ушей.

– Я хочу жениться на тебе, потому что ты, безусловно, самая красивая и добрая девушка во всем Люче.

Я сжимаю руки в тяжелых складках моего темно-бордового платья.

– Лесть не заставит меня сказать «да», Энтони.

– А что тогда? Жемчуг? Я брошу вызов змеям в Марелюче, чтобы принести тебе драгоценности, если это то, что нужно.

Уголки моего рта опускаются, потому что его голос звучит серьезно.

– Не хочу, чтобы ты попал там в ловушку.

Хотя я не плавала с того рокового дня на рынке, но, когда никто не смотрит, я окунаю пальцы в оживленные воды канала и бормочу имя, которое дала розовому змею, израненному Нонной.

Он неизменно приходит.

Да. Он. Самцы крупнее самок, а Минимус[13] огромен, что прискорбно, учитывая прозвище, которое я выбрала для него.

– Тогда новое платье? Я обращусь к торговцу, который продает лучшие шелка в Тарекуори.

– Мою любовь нельзя купить, Энтони. Ее нужно завоевать.

– И как же завоевать твою любовь, Фэллон?

Военная гондола пристает к причалу. Я не могу удержаться и украдкой проверяю, нет ли Данте среди шестерых мужчин, которые высаживаются. Лучи света фейри, освещающие доки, отражаются в золотых пуговицах их униформы и серьгах в остроконечных ушах. Мой взгляд останавливается на знакомом лице – Катон.

Беловолосый фейри – частый наш гость. Я думаю, он приходит к Нонне, которую провожает взглядом при каждом удобном случае, но она настаивает, что он просто шпион моего дедушки. Юстус Росси, возможно, и не хочет иметь с нами ничего общего, но тем не менее следит за нами.

Энтони издает низкий горловой звук:

– Мундир? Должен был догадаться.

Я возвращаю свое внимание к рыбаку:

– Что «мундир»?

– Ничего. – Он пятится, плотно сжав губы. – Приятного вечера, Фэллон. – А потом Энтони бегом возвращается к друзьям.

Я хмуро смотрю ему вслед. Что он имел в виду, говоря о мундире? Неужели он думает, что я мечтаю выйти замуж за солдата? Потому что это не так. Я ни за кого не желаю выходить замуж.

Даже когда я думаю об этом, я чувствую вкус лжи, потому что есть мужчина, которому я бы сказала «да» не задумываясь, – Данте.

Я смотрю на палаточный лагерь. Я слышала, офицерские палатки прочнее и роскошнее, чем разноцветные дома на Тарелексо. Солдатам не разрешается приводить гражданских в свои казармы. Сибилла убеждена – они хотят скрыть от нас военные секреты, но она любит теории заговора почти так же сильно, как дразнить Феба за его мягкосердечность.

Когда я направляюсь обратно к таверне, слышу крики и улюлюканье и прирастаю башмаками к покрытой соляной коркой брусчатке. Бирюзовая змея выпрыгивает из канала и переворачивает ведро с рыбой. Мое сердце замирает, когда в вижу сполохи магии и блеск мечей. Неистовая толпа готова растерзать и сжечь чешуйчатого захватчика.

Я выдыхаю хриплое «нет», которое теряется в вечернем шуме, делаю два торопливых шага к пирсу и замираю. Приказ Нонны скрывать привязанность к животным давит на мои легкие так же сильно, как косточки в корсете.

Я прижимаю ладонь к груди, пытаясь сдержать учащенное сердцебиение, прежде чем оно привлечет чье-либо внимание. Покалывает затылок, сигнализируя о том, что я собрала вокруг себя зрителей. Надеюсь, их мало.

Я оборачиваюсь – на меня пристально смотрят Энтони и еще две женщины с сумками, полными овощей. С их губ слетает мое прозвище – Заклинательница змей. Я бы украсила этими словами свое тело, если бы не боялась из-за этого оказаться в их логове.

Интересно, о чем бы подумали люди, узнай они, что я нравлюсь не только змеям. Каждая кошка и ящерица в Люче знает, где я живу. Даже мыши, которых большинство фейри и людей выгоняют из дома метлами или магической воздушной волной. Я кормлю их крошками, глажу и прячу от Нонны.

Фейри почти не держат питомцев, а у людей часто бывают домашние животные. Вот почему я верю, что в Раксе не так уж плохо.

Всплеск заставляет меня повернуться обратно к каналу. Просто кто-то опорожнил ведро.

Я замечаю движение на ракоччинском берегу за военными казармами. Одинокая фигура стоит на черном песке, юбка трепещет вокруг ее ног. Она поднимает руку к своему тюрбану, как будто защищает от ветера. Несмотря на большое расстрояние, мне кажется, я могу разглядеть, как блестят ее глаза.

Целую минуту я пристально смотрю на нее, и она ни разу не моргает. Она слепая? Я слышала, что люди часто страдают от разных недугов, поскольку их тела более хрупкие, чем наши, но тем не менее это тревожит.

Бронвен наблюдает.

Мамин шепот касается моих ушей, как будто она стоит рядом. Я подпрыгиваю и оглядываюсь через плечо. В надвигающихся сумерках рядом никого.

Когда я снова смотрю на другой берег, женщины уже нет.

Глава 3

Я наполняю кувшин игристым вином фейри до краев для командора Дардженто – я ненавижу его так же сильно, как стирку.

Вру. Я ненавижу его гораздо сильнее.

– Я могу отнести ему заказ после того, как проверю, свободна ли комната, – говорит Джиана, старшая сестра Сибиллы, и ставит блюдо на деревянную стойку.

У Джианы, как и у Сибиллы, очень светлые, серебристые глаза, которые кажутся еще светлее на фоне ее темно-коричневой кожи. Между сестрами разница в шесть десятилетий, но родители общие – редкость для Люче, где верность необязательна. Особенно учитывая, что чистокровные живут шесть-семь столетий, а полукровки – половину этого срока. Если бы я прожила так долго, я бы, наверное, устала от своего партнера.

Я смотрю в сторону круглого стола, за которым сидит командор.

– Я способна пересилить отвращение и поставить кувшин на стол, а не пролить содержимое на колени.

Сибилла выносит из кухни большую кастрюлю, от которой идет пар с ароматом тимьяна.

– Чьи колени ты хочешь облить вином? – спрашивает она и добавляет со смешком: – Представь, как бы ты разбогатела, если бы брала с него медяк каждый раз, когда он прикасается к тебе.

– Он все еще так делает? – спрашивает Джиана и пристально смотрит, как командор Дардженто, Катон и с ними еще трое высокопоставленных чиновников уничтожают кабанятину.

Я хватаю кувшин за ручку:

– Если бы я начала взимать плату с постоянных посетителей за то, что они прикасаются ко мне, я бы купила особняк в Тарекуори.

Сибилла хихикает, а Джиана нет. Она все еще сердито смотрит на командора, который вытирает жир с острого подбородка.

– Все в порядке, Джиа.

– Ничего не в порядке, – качает она головой и переводит взгляд на меня. – Caldrone[14], как я ненавижу это место.

– Нет, ты просто ненавидишь его посетителей, – говорит Сибилла и уходит.

Джиана вытирает тарелку.

– Наши посетители – животные.

– Животные добры, – говорю я. Она смотрит на меня снизу вверх, и мне хочется ущипнуть себя. Хотя Джиана никогда не осуждала меня, считается, что полукровки любят своих животных только зажаренными под ароматным соусом.

– Ты права. Наши посетители хуже.

– Не обобщай, Джиа. Среди нас есть замечательные экземпляры, – говорит Феб, светловолосый фейри, и ставит локти на стойку.

– Не видела тебя всю неделю, Фебс, – улыбаюсь я. Он мне симпатичен.

Он сцепляет пальцы вместе и кладет их на затылок, потягивается. Наверное, только что проснулся. Мой друг – ночной житель.

– Семейные делишки, – говорит он.

Я хмурюсь, потому что Феб ненавидит свою семью. Он переехал из Тарекуори в Тарелексо, как только мы закончили школу.

– Какие делишки?

– Флавия только что обручилась.

– Твоя сестра обручилась? С кем?

– С чистокровным.

– Которым из них? – Не то чтобы я знала всех в Люче, но остроухие люди составляют двадцать процентов нашего населения, и после учебы в единственной школе в Тарекуори я так или иначе слышала о большинстве семей.

– Викторий Сурро. – Феб произносит это имя с таким отвращением, что я не могу удержаться от улыбки.

Несмотря на то что сам Феб остроухий, он ведет себя так, будто уши у него круглые. Иногда я боюсь, что своим поведением он заработает железную расправу, которой подверглась моя мать, но, несмотря на всю свою наглость, Феб чист сердцем и духом.

Я киваю в потолок:

– Твой будущий зять в настоящее время занимает комнату прямо над нами.

Феб следит за моим взглядом, его зеленые глаза тускнеют.

– Ржавый Котел.

Я ухмыляюсь и несу вино к столу командора. Я стараюсь держаться рядом с Катоном, которому по крайней мере доверяю.

– Господа, вам понадобится что-нибудь еще? – спрашиваю я.

Командор скользит по мне своими янтарными глазами. Прыгнуть бы в канал, чтобы смыть его плотоядный взгляд, но я расправляю плечи и натягиваю улыбку на лицо.

Он откидывается на спинку стула, заставляя деревянные перекладины скрипеть. Тело у него крупное, мускулистое. Если бы он не был невоспитанным подхалимом, я бы даже восхищалась его фигурой, но для меня важнее характер, а характер командора такой же гнилой, как фрукты, что продаются на пристани.

– Ты знаешь, что Юстус о тебе думает? Что ты здесь не только вино подаешь, синьорина Росси.

Катон вздрагивает.

Не знаю.

– Дедушка верит во многие ужасные вещи обо мне. Из-за моих ушей, полагаю, – улыбаюсь я Сильвию, потому что нет ничего сильнее улыбки. Мужчины сразу теряются, зато у них масса идей, что делать при виде румянца. – Я надеюсь, вы объяснили ему, что единственные бедра, которые я массирую, – это кабаньи, которые вы так любите, командор.

Мне не смешно, а вот уголки губ Сильвия приподнимаются.

– Ты должно быть хорошенько их массируешь, потому что они невероятно нежные, – шутит он в ответ.

Так мне и надо.

– Если это все…

– Церера одобряет твою работу? – Он склоняет голову набок, как будто пытается заглянуть мне за спину, но его глаза прикованы к моим, так что, возможно, он пытается увидеть нечто внутри меня.

– Почему бы и нет? Марчелло и Дефне относятся ко мне как к собственной дочери. Кроме того, моя бабушка поощряет финансовую независимость.

Один из его соседей по столу фыркает. Для всех наших продвинутых мыслителей лючинские женщины – второй сорт.

– И ты добилась ее? – Губы Сильвия блестят от свиного жира.

С живыми кабанами я еще не общалась, они живут только в дебрях Тареспагии, и встречались они мне только в разделанном и засоленном виде, но я уверена – их общество понравилось бы мне больше, чем общество Дардженто.

– Итак, синьорина Росси, – Сильвий медленно облизывает губы. – Ты финансово независима?

Поскольку он знает, что это не так, я не утруждаю себя ответом.

– Что-нибудь еще? – Мой голос больше не сладкий, как мед, а терпкий, как золотистые сливы.

– Нет. Спасибо, Фэллон, – кивает мне Катон, как всегда вежливо.

Порыв ветра касается кожи, объявляя о приходе нового клиента. Должно быть, кто-то очень важный, думаю я, увидев, как проститутки, сидящие на коленях у потенциальных клиентов, перестают нашептывать сладкие пустяки в их заостренные уши.

– Любимый принц Люче вернулся. – Сильвий все еще сидит, откинувшись назад, но, к счастью, его взгляд больше не направлен на меня.

Я оборачиваюсь и вижу Данте, закрывающего вход в таверну, золотые украшения, закрепленные тут и там в густых косичках, мерцают так же ярко, как и пуссеты в его длинных ушах.

– Пожалуйста, – он вскидывает руку в воздух, – не прекращайте веселиться из-за меня.

Шум нарастает, как и мой пульс, когда наши взгляды встречаются и он улыбается. Я направляюсь к нему, сердце бьется так быстро, как крылья спрайта. Я собираюсь сказать, что он нашел меня, но что, если его визит в таверну не имеет ко мне никакого отношения?

Эта мысль отрезвляет.

– Добро пожаловать в «Дно кувшина», Altezza.

Его друзья – злой рыжеволосый Таво и уравновешенный светловолосый Габриэле – подходят сзади, обшаривая взглядом толпу: первый – в поисках веселья, второй – неприятностей.

Как всегда, я заколола волосы, чтобы они не лезли в глаза и не падали на шею, но когда я стою перед Данте, а он внимательно смотрит на меня, я сожалею о прическе, ведь из-за нее форма ушей еще заметней.

Я борюсь со смущением. С каких это пор меня это волнует? Не волнует. Как и Данте, иначе он не нанес бы мне визит.

– Вас трое?

– Да.

Оторвав взгляд от объекта моей одержимости, я веду их к столику рядом с командором в задней части таверны, в зоне, отведенной для самых уважаемых гостей, которую можно отгородить тяжелой бархатной занавеской, если того пожелают посетители.

– Когда ты начала здесь работать, Фэл? – спрашивает Данте. От его тела исходит тепло, которое опаляет мою оголенную кожу.

– После окончания школы. – Я сосредоточиваю свое внимание на полу, чтобы не споткнуться о чьи-то вытянутые ноги или не наткнуться на блуждающую девицу.

Мужчины за столом командора встают, даже Сильвий, и кланяются.

– Вольно. – Данте, должно быть, стоит прямо позади меня, потому что его теплое дыхание дразнит мою шею, когда он шепчет: – Я надеюсь, ты позаботишься о нас, Фэллон.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Ну, это моя работа.

– Твоя единственная работа? – Его приподнятая бровь передает смысл сказанного.

– Да, Данте. Моя единственная работа. Я оставляю очаровательных мужчин профессионалам.

– Хорошо. – Его ответ такой же мягкий, как и предшествующая ему улыбка.

Пока мы вот так стоим рядом, пока его глаза удерживают мои, толпа расплывается, как в калейдоскопе. Он облизывает пухлую нижнюю губу, и это переносит меня мыслями в прошлое, в тот темный переулок, где сбылась моя детская мечта.

Тонкая рука обхватывает меня за талию – Сибилла.

– Выглядишь блестяще, Данте. – Ее голос грубо возвращает меня в теплую таверну. – Я удивлена, что твои уши еще не начали отвисать под тяжестью такого количества золота.

Данте отпускает мой взгляд, улыбается Сибилле.

– И я удивлен, что твой язык не раздвоился от такого количества шуток.

Она откидывает голову назад и смеется, в то время как я все еще под впечатлением от принца, чтобы даже хихикнуть.

– Что сегодня в меню, Сиб?

– Основное блюдо – жареный кабан с айвой, на выбор – тушеный тюрбо или лингвини[15] со знаменитым на все королевство маминым соусом из баклажанов и сливок.

Он оглядывается на друзей, которые уже уселись, откинувшись назад и широко расставив ноги.

– Мы возьмем по одному каждого. Сделайте большие порции. Дорога домой была изнурительной.

Таво присвистывает, когда Берил, одна из любимых проституток-полукровок, проходит мимо стола. Он обхватывает ее за талию и тащит к себе на колени, ее пышные груди подпрыгивают. Если бы он рискнул проделать со мной подобное, я бы его укусила, но милая Берил просто хихикает. Она смеется, и его рука исчезает под гофрированной спереди юбкой, которая открывает вид на ее стройные ноги.

– Скоро все подадим, – говорит Сибилла и с силой тянет меня назад, но я упираюсь, когда острый аромат роз ударяет мне в нос.

Подобно змее, почуявшей кровь, Катриона скользит к принцу. В отличие от других местных девушек, она куртизанка. Другими словами, вместо медяков она берет серебром, и, вместо того чтобы разгуливать полуголой, она не выставляет товар напоказ, пока не заплатят.

Ее украшенные драгоценными камнями ногти царапают белый мундир, облегающий мускулистую грудь Данте, золотую отделку его стоячего воротника.

– Добро пожаловать домой, Altezza.

Хотя я восхищаюсь Катрионой за то, что она добилась всего сама, в данный момент мне хочется затянуть на ее шее кружевной чокер, который она подобрала к своему бордовому платью.

Пальцы Сибиллы предупреждающе впиваются в мою талию. Хорошо, что у меня нет магии, иначе я бы призвала кувшин с водой и опрокинула на блестящие светлые локоны.

– Катриона, – предупреждающе произносит Данте.

Мой гнев стихает.

Хотя Катриона была со многими, я точно знаю, что она не была с принцем, потому что ее рот такой же развязный, как и ее тело. Иногда я удивляюсь, что мужчины все еще хотят с ней переспать, учитывая ее склонность к сплетням, но Катриона считается лучшей в Люче, а чистокровные полагают, что заслуживают только лучшего.

Я сжимаю зубы, когда она шепчет что-то на ухо Данте – это занимает все его внимание, он смотрит на их сцепленные руки. Возможно, он и не хотел, чтобы прикасались к нему, но, по-видимому, не против сам прикоснуться к ней.

Ревность снова сдавливает мою грудь.

– Фэллон, – шепчет Сибилла. – На кухню. Сейчас же.

На этот раз, когда она дергает меня назад, я не сопротивляюсь.

Глава 4

– Фэллон! Он это сделал! Он это действительно сделал! – Феб, спотыкаясь, врывается в мой дом вслед за своими громкими воплями.

Я поднимаю взгляд от кожуры репы, разбросанной по кухонному столу.

– Кто и что сделал?

– Данте. Он пересек канал!

Мое сердце подпрыгивает к горлу, потому что канал между Изолакуори и Тарекуори проходит над Филиасерпенс, подводной впадиной, в которую бросают предателей. Морские змеи без зазрения совести хватают их и утаскивают прочь.

Поскольку фейри могут умереть только от глубокой старости или от обезглавливания стальным клинком, я полагаю, что многие лежат на линии разлома, без сознания, но живые, пока с них сдирают плоть, которая не успевает восстановиться, поедая живьем. Это безжалостная пытка, которой король угрожал Нонне, когда она выбрала мою маму, а не моего дедушку.

До сих пор она не рассказала мне, как ей удалось сбежать. Иногда я поднимаю этот вопрос, но это портит ей настроение, поэтому я не настаиваю.

– Dolto[16]. – Осуждение слетает с губ Нонны, и она с удвоенной силой принимается кромсать тощую сморщенную морковь.

Я хочу сказать, что Данте не идиот, но разве это правда? Он рисковал жизнью ради трона, который его брат унаследовал после битвы Приманиви два десятилетия назад, Марко ждал целое столетие, чтобы его занять. Не думаю, что он уступит его.

– Это обряд посвящения для королей, Церера, – напоминает Феб моей бабушке, хотя я сомневаюсь, что она забыла. – Теперь Данте может законно занять трон.

Его зеленые глаза устремляются к открытой двери, чтобы проверить, не подслушивают ли нас, так как желать королю несчастья – предательство, которое может привести в Филиасерпенс.

Поскольку наш лазурный дом примыкает к юго-западной окраине Тарелексо, у нас только два соседа, и сейчас один на работе, а второй в школе.

– Разумеется, в случае если с его братом что-то случится, – добавляет Феб. – Упаси Котел.

Я поклялась соляной клятвой Фебу и Сибилле, что, если кого-нибудь из них когда-нибудь бросят в Филиасерпенс, я прыгну с ними, потому что так поступают друзья, особенно из числа заклинателей зверей.

Феб барабанит пальцами по дверному косяку.

– Ну, ты идешь или как?

Я встаю так резко, что мои колени ударяются о стол. Я делаю шаг к нему, но затем бросаю взгляд на Нонну.

– Ты идешь, Нонна?

– Чтобы стать свидетельницей того, как гордый мальчик становится высокомерным мужчиной? Я откажусь. – Глаза бабушки прикованы к кожуре цвета ржавчины, которая скручивается, падая на покрытый царапинами стол.

– О Нонна. Данте совсем не похож на своего брата. Марко не дружит с полукровками. А Данте…

– Давным-давно у короля Марко было много знакомых полукровок. Власть меняет людей. Никогда не забывай об этом, Фэллон. И ты тоже, Феб.

– Да, синьора.

Я не могу представить, чтобы суровый и безжалостный король фейри когда-либо дружил с круглоухими, но Нонна живет уже три столетия, а король Марко – всего полтора. Она знала его задолго до того, как корона из золотых солнечных лучей украсила его голову.

– Фэл-лон. – Феб произносит мое имя и постукивает своим коричневым ботинком. У него много достоинств, но терпение не входит в их число.

– Иду! – Я засовываю ноги в башмаки, затем выбегаю вслед за ним.

Мы бежим по узким мощеным улочкам и по деревянным мостам Тарелексо к широким, залитым солнцем дорогам и стеклянным мостам тареокуринских островов, где цветы ярче, а воздух чище.

Двадцать минут спустя мы врываемся в восточную гавань и прокладываем себе путь сквозь толпу людей, пришедших поаплодировать мужеству принца. Воздух наполнен волнением и спрайтами. Некоторые одеты в шелка и кожу в тон одежды хозяев и парят над их головами; другие, вольные, возбужденно жужжат над резвящейся бирюзовой поверхностью Марелюче, оставаясь достаточно высоко, чтобы не стать змеиной закуской.

Вонь теплой крови и рыбьих потрохов смешивается с цветочными и цитрусовыми ароматами, текущими из квартала чистокровных. В отличие от нашей убогой пристани, мостовая здесь натерта до серебряного блеска, и поскольку сегодня не торговый день, я озадачена тошнотворным запахом.

– Посмотри на размер, мама. – Человеческий ребенок протягивает толстый белый стейк, который занимает две его ладони и блестит, как его бритая голова.

Его мать прикасается ко рту:

– Боги, благословите Princci Данте.

Моя ладонь тоже касается рта, но не в знак благодарности. В ужасе. Потому что белая мякоть покрыта розовыми чешуйками.

Я отступаю назад, забывая, что окружена, и в итоге отдавливаю кому-то ноги. Раздается недовольное бормотание, а затем толчок.

– Фэллон? – хмурится Феб. Он перехватывает мою руку, сжимающую колючую ткань юбки. – Что на тебя нашло?

Я сглатываю, но слюна не может проскользнуть сквозь комок горя, набухающий в моем горле. Феб не знает о моей дружбе с Минимусом. Никто не знает, что я встречаюсь со змеем каждую ночь, чтобы накормить его объедками и погладить его чешую и красивый рог.

Никто не должен знать.

И теперь никто никогда не узнает, потому что…

Моя нижняя губа начинает дрожать. Я прикусываю ее верхними зубами.

Я слышу, как мое имя снова срывается с губ Феба, но не могу ему ответить. Моя тоска слишком сильна, слишком ужасна.

– Фэллон, что…

– Кто? Кто убил его? – шепчу я.

– Его?

– Если вы уже получили кусок змеиного мяса, пожалуйста, отойдите назад, чтобы другие тоже могли получить королевское подношение! – рявкает охранник из центра толпы.

Когда люди переминаются с ноги на ногу, я замечаю отблеск золота на каштановых косах, отточенный взмах руки, покрытой плотью, отливающей бронзой от пота и морской воды, блеск широкого серебряного мачете, опускающегося на то, что осталось от туловища зверя.

Я хочу убежать.

Я хочу плакать.

Вместо этого я убираю руку от дрожащих губ, вырываю свои пальцы из хватки Феба и проталкиваюсь сквозь стоящих передо мной фейри и полукровок.

За эти годы я очертила каждый белый шрам на теле Минимуса. У него их пять – четыре из-за лоз Нонны и один из-за рога соплеменника змея.

Я знаю их наизусть, потому что я глажу эластичную плоть без чешуи каждый раз, когда мы встречаемся, желая, чтобы у меня была сила исцелить его, как когда-то давно он исцелил меня.

Катон стоит перед принцем, сдерживая толпу. Когда он замечает, что я приближаюсь, то едва заметно качает головой. Неужели он думает, что я причиню Данте вред за то, что он убил животное? Несмотря на отчаяние и отвращение, я могла причинить фейри или человеку вреда не больше, чем зверю.

Феб кладет ладонь мне на поясницу и наклоняется к уху:

– Пойдем.

Хотя я благодарна ему за поддержку, я не могу уйти.

Прежде мне нужно увидеть.

Я скольжу взглядом по останкам мертвого змея, выискивая шрамы среди розовой чешуи, но не нахожу их. Я еще раз обхожу трубчатое тело – на всякий случай. Хотя этот змей такой же длины и толщины, как Минимус, это не Минимус. Слезы облегчения и стыда за то, что мне стало легче, текут по моим щекам.

Я смахиваю их, молясь, чтобы никто не увидел, но Данте смотрит на меня.

Подавляя эмоции, я собираюсь отвернуться, как раз когда гондола причаливает рядом с принцем и королевский целитель фейри – гигантский мужчина, одетый в свои обычные черные одежды, – выходит из лодки.

Данте передает нож для разделки мяса одному из многочисленных стражников, идет к целителю, который стоит так близко ко мне, что я могу сосчитать количество золотых колец в длинном ухе – тридцать. Каждое кольцо украшено целебным кристаллом, который он трогает пальцами, чтобы извлечь эссенцию, когда работает с пациентами.

Данте наблюдает за мной, его лоб пересекает морщина. Как и Феб, он, должно быть, чувствует мою боль, поскольку знает, что я не выношу жестокого обращения с животными. Он медленно поворачивается, подставляя спину целителю. Кровь сочится из глубокой раны под его лопаткой и стекает по позвоночнику.

– Зверь напал на меня первым. – Данте не произносит моего имени, но я знаю, что его слова обращены ко мне.

Глаза щиплет, но я не жмурюсь и смотрю на рану.

Данте был ранен первым.

«Он был ранен первым», – повторяю про себя.

Когда я оглядываюсь на безжизненного змея, сердце болит меньше. По правде говоря, мое сердце болело меньше с того момента, как я поняла, что это не Минимус.

Эгоистка.

Я такая эгоистка.

Целитель сжимает огненно-красный кристалл и проводит ладонью по спине Данте, пока темно-бронзовая кожа моего принца не начинает покрываться паром и заживать. Когда все завершилось, целитель кланяется Данте. На обратном пути к своему судну он задерживает на мне взгляд.

Он что, шпионит для Юстуса Росси? Ищет, в чем меня можно уличить?

Я отворачивасюь, прежде чем он успевает что-либо прочесть в моих глазах, и смотрю на жемчужину Люче – замок Реджио из стекла и мрамора, окруженный прозрачными каналами и золотыми мостами. Замок на острове Изолакуори. Бьющееся сердце нашего королевства.

– Феб. – Данте кивает моему другу, сжимая окровавленные пальцы в кулаки. – Забери Фэл отсюда.

Рука Феба скользит по моей талии.

– Я этого и хотел.

Когда мы пробираемся обратно сквозь голодную толпу, Феб долго и глубоко вздыхает, прежде чем поцеловать меня в макушку.

– Когда-нибудь твое сердце доставит нам столько неприятностей, – говорит он.

– Нам? – я поднимаю свои покалывающие глаза.

– Да. Нам. Тебе, мне и Сиб. К лучшему или к худшему. На всю оставшуюся нашу очень долгую жизнь. Помнишь? Мы дали клятву и обменялись кровью.

Боги, я люблю этого парня. Обнимаю его за талию, прижимаюсь к нему. Как только мы отделяемся от толпы, я говорю:

– Нонна была не права.

– В чем?

– В том, что переход через канал изменит Данте, сделает хвастливым. Во всяком случае, он казался раскаявшимся, что укрепляет мою веру в то, что власть меняет не всех мужчин.

Глава 5

Дни проходят без новых убийств змеев. А также без Данте. Надеюсь, моего принца удерживает вдали надвигающаяся помолвка Марко и другие важные обязанности, а не любовные свидания.

Воспоминание о пальцах Катрионы, пробегающих по его смуглой коже, повергает меня в уныние всякий раз, когда я недостаточно занята, поэтому я намеренно нагружаю себя работой или помогаю Нонне с домашними делами. Или погружаюсь в книги.

Чтение было одним из любимых занятий моей матери, и, возможно, из-за этого оно стало любимым и для меня.

– И они жили вместе, счастливые, дикие и свободные, – дочитываю я книгу в кожаном переплете, историю о двух фейри из враждующих королевств, которые преодолели разногласия и отказались от своих убеждений, чтобы быть вместе.

Страницы истончились от того, как часто я их перелистывала, шелковая нить, скрепляющая страницы обложки, начала распускаться. По словам Нонны, «Сказка о двух королевствах» была самой любимой маминой книгой. Я не знаю, правда ли это, потому что она никогда не показывает эмоций.

– Опять эта? – Нонна всегда усмехается, когда заходит в спальню во время чтения. – Разумеется, она стала и твоей любимой.

Нонна называет меня мечтательницей, но с чем я остаюсь без мечтаний? С мамой, которая отдала свое тело недостойному мужчине, и бабушкой, которая отдала свое сердце карателю? Реальность разбивает сердце. По крайней мере у меня есть родители Сиб. Их любовь – это нечто прекрасное.

Сибиллу огорчает моя одержимость романтикой, она говорит, что у меня нереалистичные ожидания. Иронично слышать это от девушки, чья семья – воплощение мечты, но те, у кого все есть, часто не замечают своей удачи.

– Бронвен наблюдает. – Шепот слетает с маминых губ как раз в тот момент, когда я кладу книгу на ее маленькую полку, рядом с гладким камнем, на котором вырезана буква В.

– Кто такая Бронвен, мама?

Я подхватываю камень, провожу большим пальцем по бороздкам, подхожу к окну и смотрю на коричневый канал, который блестит золотом в лучах заходящего солнца. Мой большой палец замирает, потому что я вижу, что под кипарисом стоит женщина в тюрбане и платье, таком же черном, как и тени, окутывающие ее.

Может быть, это та самая синьора, которую я заметила на пристани несколько ночей назад?

Телосложение и одежда такие же. Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть ее черты в темноте, но гондола, проплывающая под моим окном, отвлекает мое внимание на себя. Я чувствую на себе мужские взгляды, слышу, как один спрашивает, буду ли я сегодня в «Дне кувшина», он-то, по-видимому, будет.

Я хочу отогнать гондолу.

К тому времени как она скрывается из виду, исчезает и женщина.

Я сжимаю в руках маленький камешек.

– Та леди на берегу – Бронвен, мама?

Тишина.

– Мама? – Я машу рукой перед ее лицом, но она ушла в свой израненный внутренний мир.

Вздохнув, я возвращаю камень на полку. Рассматриваю гравировку, задаваясь вопросом, что может означать буква В или, скорее, кого? Я нашла камень в кармане одного из маминых платьев, когда выросла достаточно, чтобы носить ее вещи. Сказала Нонне, что камень мой, чтобы она не выбрасывала его.

Дело не в том, что бабушке не хватает сочувствия, это не так; она просто считает, что вещи из прошлого навредят маме, поэтому старается скрыть их от нее.

Маленький камень расплывается, когда я представляю женщину в тюрбане из Ракса. Должна ли я пойти к ней? Идея путешествия в земли смертных и ужасна и заманчива. Нонна никогда бы меня не отпустила, но мне двадцать два. Мне не нужно ее разрешение. Что мне нужно, так это деньги и пропуск, чтобы сесть на паром, который ходит между пристанью и болотами.

Деньги у меня есть, но пропуск будет трудно достать. В конце концов, мне нужна веская причина, чтобы посетить Ракоччи, я не могу сказать стражам фейри, отвечающим за выдачу пропусков, что я ищу женщину по имени Бронвен.

Они донесли бы дедушке, а тот не только отказал бы, но и велел Нонне, чтобы та приструнила свою внучку.

Я улавливаю всплеск, мелькание желтого змеиного хвоста, и мой пульс подскакивает, как потревоженная вода.

Я могла бы позвать Минимуса, схватить его за рог, чтобы переплыть с ним. Но что, если вместо этого он унесет меня в свое логово? Нет, он наверняка встал бы на мою сторону. Что, если он этого не сделает? Что, если он бросит меня на полпути? Схватит ли меня один из его змеиных собратьев?

Но появляется идея получше. Та, которая успокаивает мой пульс. Я напишу письмо и попрошу Флору передать его Бронвен.

Написав записку с вопросом, откуда она знает мою маму и чего хочет от меня, я целую маму в озябшую щеку, натягиваю шерстяное одеяло на ее веснушчатые плечи и оставляю любоваться закатом.

Я прихожу на работу пораньше и предлагаю Флоре помочь с уборкой спален. Она бросает на меня недоверчивый взгляд, но все-таки не отказывает. В конце концов, она сможет вернуться домой раньше, хотя я слышала, как она говорила родителям Сибиллы, что рада сбежать от детей. Не могу поверить, что она выбирает работу, а не материнство.

Я жду, пока мы закончим с третьей спальней, прежде чем спросить:

– Флора, ты знаешь женщину по имени Бронвен?

Она шипит, как будто я плеснула ей на кожу горячим маслом.

– Ты знаешь ее.

Ее карие глаза устремляются к открытому дверному проему.

– Нет.

– Тогда почему ты шипела?

Флора сосредоточенно взбивает набитые пухом подушки.

Я сую руку в карман за запиской, но вместо нее достаю медяк:

– Я просто хочу знать, кто она такая. Вот и все.

Флора бросает взгляд на мое подношение, затем отворачивается, ее натруженные пальцы сворачивают грязное постельное белье.

– Все, что здесь сказано, останется в этих стенах. Я клянусь в этом своей смертной жизнью.

Она снова смотрит на мою монету. Я достаю второй медяк. Ее глаза жадно блестят, и она кивает на свою юбку. Мое сердце колотится, когда я опускаю оба в ее карман.

– Я не ‘оворила о ней, если меня спросят, слышишь меня, полукрохвка?

– Я слышу.

Она смотрит на открытую дверь, потом снова на меня, говорит вполголоса:

– Как я уже ‘оворила, я сама ее ни знаи. – Из-за ее сильного ракоччинского акцента мне приходится сосредоточить все внимание на ее шевелящихся губах, чтобы разобрать слова. – Но я знаи о ней. ‘оворят, что она прорицатель.

– Прорицатель? Она может предсказывать будущее?

– Ш-ш-ш. – Обычно румяное лицо Флоры сейчас такое же бледное, как простыни, которые она прижимает к своей пышной груди.

– Прости, – бормочу я.

– Ее слепахта дает ей схвет.

Итак, я не просто вообразила странный блеск ее глаз…

– Ее предсказания сбывались?

То немногое, что осталось от румянца на щеках Флоры, исчезает.

– Она предсказала, что крошка моей дхвоиродной сестры утонет в ночь на Йоль. Мы хвсе по очереди наблидали за ним, боясь, что он прохвалится под лед в канале. За дхве минуты до полуночи мы празднохвали ее ошибку, ‘огда обнаружили, что он плахвает лицом хвниз в хванне, кахторуи его братья и сестры забыли слить.

– О боги, мне так жаль, Флора.

– Если хвы спросите меня, она злая. – Ее лицо искажается горечью. – Держись ахт нее подальше, Фэйллон.

Флора неуклюже выходит, прежде чем я успеваю передать ей свою записку. Спускаясь обратно в столовую, я снова и снова прокручиваю в голове все, что узнала.

Я спотыкаюсь. Крепко сжимаю поручень, мое сердце бьется не в такт. Как Бронвен может наблюдать, если она слепа?

Она наблюдает за моим будущим? Это то, что мама имеет в виду? Откуда женщина, которая родила меня, знает о ясновидящей Бронвен?

Настроение портится из-за того, что у меня становится больше вопросов, чем ответов.

Глава 6

Я украдкой бросаю еще один взгляд в маленькое окно таверны. Хотя стекла не помешало бы немного почистить, а луна скрыта вуалью, я могу разглядеть ракоччинский берег.

Пустынный берег.

Ножки стула скрипят по дереву, и шипение исходит от фейри, которому я подаю вино – или, скорее, на него.

– О боги. Мне так жаль, синьор Романо.

Пожилой фейри достаточно хорошо воспитан, чтобы не кричать на меня и не требовать бесплатный кувшин вина за мою небрежность. С другой стороны, он приходит каждый вечер два столетия подряд, со дня открытия таверны, так что он знает, что я не всегда такая неуклюжая.

– Все в порядке, Фэллон. Ничего страшного не произошло. – Пока я убираю беспорядок, он улыбается. – На твоем месте я бы тоже отвлекся.

Я выпрямляюсь, тело деревенеет.

– Вы… бы?

Слышал ли он наш с Флорой разговор? В конце концов, он фейри, и он уже сидел тут, когда я спустилась в зал.

Улыбка оттеняет его теплые янтарные глаза.

– Я не сомневаюсь, что ты получишь ленту.

Я моргаю.

– А… ленту?

На его лбу собираются морщинки, как вода от кильватерного следа корабля[17].

– Ой. Верно. Ленты. – Я хлопаю себя по лбу, притворяясь, что только что сообразила, о чем он говорит, хотя у меня нет ни малейшего представления, почему я должна беспокоиться о кусочках шелка.

Мой поступок, должно быть, убедителен, потому что он заговорщически подмигивает.

Я бегу обратно к бару и подкрадываюсь поближе к Сибилле, пока ополаскиваю испачканную вином тряпку.

– Сиб, ты знаешь что-нибудь о лентах?

Она перестает наливать воду в графины и поднимает бровь так высоко, что она почти касается линии роста волос.

– Как ты можешь не знать о них?

– Эм… – Я пожимаю плечами. – В последнее время о другом думала.

– Ты не говорила. – На ее губах появляется ухмылка, и я уверена, она считает, что думала я о Данте и снова о Данте.

Она прислоняется бедром к деревянному прилавку, который держит в безупречной чистоте, даже несмотря на то, что посетителям его не видно. Как и ее отец, Сибилла помешана на аккуратности. Феб часто шутит, что это болезнь, но я думаю, что он втайне завидует, потому что сам он большой неряха. Он разбрасывает вещи повсюду, у него дома царит абсолютный хаос.

– Королевская семья раздает на помолвку приглашения в виде золотых лент. Очевидно, идея Данте. Весь Люче, затаив дыхание, ждет их, но не все их получат.

Получу ли я? Я размышляю о перспективе попасть на королевский бал, и настроение слегка поднимается, рассеивая хандру, которая прилипла ко мне, как паутина.

– По-видимому, – говорит Сибилла, – его охрана сегодня должна обойти дома.

Нонна, скорее всего, запретит мне идти на праздник на Изолакуори, и настроение портится.

– На что ты дуешься? Бал! С твоим любимым принцем! Я думала, ты будешь трепетать от волнения.

– Ты думаешь, Нонна меня отпустит?

– Я очень люблю твою бабушку, Фэллон, но ты уже взрослая. Ты сама решаешь, куда и когда ходить.

Сибилла права, и все же в глубине души я знаю, что не смогу бросить вызов бабушке, потому что она отказалась от всего ради меня. Будет справедливо, если я откажусь от чего-то ради нее.

Катриона суетится, шурша топазовым шелком, и садится на один из высоких стульев у барной стойки, щеки блестят от пудры, глаза подведены черным.

– Добрый вечер, девочки. – Ее длинные пальцы играют с золотым чокером.

Большие серые глаза Сибиллы начинают мерцать, как серебряные монеты.

– Это то, о чем я думаю?

Катриона расплывается в самодовольной улыбке:

– Принц подарил прошлой ночью.

У меня сдавливает грудь. Она видела Данте прошлой ночью? Его не было в таверне. Возникает вопрос: где она его встретила? Посещала дворец? Куртизанки часто собираются там на частные вечеринки с высокопоставленными чиновниками Люче.

Катриона поправляет конец ленты.

– А вы получили свои ленточки?

Сибилла вздыхает.

– В таком случае мы бы их носили.

Джиана вылетает из кухни с блюдом сыра.

Я отступаю в сторону, чтобы дать ей пройти, и притворяюсь, что не знаю ответа, когда спрашиваю:

– Данте был здесь прошлой ночью?

– Нет. Наши пути пересеклись в доме синьора Лавано, меня наняли для развлечения.

– Заканчивайте сплетничать, для мамы нужно разделать рыбу, а мне не помешала бы помощь в столовой. – Каштановые локоны Джианы обрамляют ее смуглое лицо. В отличие от Сиб, которая выпрямляет волосы с тех пор, как научилась этому, Джиа гордится своими кудрями.

– Я пойду. – Сибилла скрывается на кухне, дверь открывается и закрывается, выпуская ароматный травяной пар и запах шипящего масла.

Джиана кивает в сторону лестницы:

– Командор ждет тебя в бордовой комнате, Катриона.

– Ах, Сильвий, – нараспев произносит Катриона и указывает на амфору, наполненную золотистой жидкостью, которую Марчелло варит из ферментированного меда и клевера. – Налей мне выпить, хорошо, micara?[18]

Только меня Катриона называет micara.

Я наливаю сиропообразную жидкость в стакан размером с наперсток.

Она опрокидывает его, как только я убираю бутылку, затем постукивает пальцем по краю стопки, чтобы я налила еще.

– Знаешь, тебе стоит присоединиться к нам. Сильвий все время говорит о тебе.

Джиана отшатывается, как будто Катриона пригласила ее наверх.

– Я скорее переплыву канал, чем лягу с ним. – Я забиваю пробку обратно в амфору.

– Он щедро платит. Уверена, он и золотой монеты не пожалеет, я бы его убедила, учитывая, что ты…

– Мне не нужны деньги.

– Ты уверена в этом, micara? – Ее взгляд скользит по заплаткам на моем платье.

Тебя не волнуют такие вещи, Фэллон. Точно так же, как тебя не волнуют драгоценности или похвала.

– Фэллон слишком мила для твоей профессии. – Джиана ставит медные кружки на блюдо, тянется за кувшином воды, я подаю.

– Когда-то давно я тоже была милой. – Катриона подносит медовый напиток к губам и залпом выпивает. – Это быстро проходит, независимо от того, снимаешь ли ты одежду для одного мужчины или для многих.

– Брось, Катриона. – Джиана прищуривается, глядя на куртизанку, прежде чем повернуться и унести свое блюдо прочь.

– Я вижу, как ты смотришь на принца.

Медная кружка, которую я ополаскиваю, звякает о раковину и теряется под пеной.

– Я вижу, как он смотрит на тебя.

Я наблюдаю за Катрионой из-под ресниц.

– Я могла бы помочь тебе заполучить его. И не только на одну ночь.

Мое сердце колотится так быстро, что мой голос дрожит:

– Я полукровка.

Ее брови, которые намного темнее золотистых волос, вьющихся вокруг шеи, изгибаются.

– Я тоже.

Жар заливает мои щеки, когда я понимаю, что она говорила не про брак.

– Люче, может, и не позволяет нам подняться выше наших ушей, но брак – это еще не все, Фэллон.

– Откуда такому человеку, как ты, знать? – резко произношу я.

Катриона привыкла к колкостям, и все равно ее лицо застывает.

– Я многое повидала на своем веку, но никогда не видела брака по любви среди знати. Если ты хочешь верности и привязанности, избегай чистокровных.

Я знаю, завоевать сердце Данте – трудная задача, но если я вступлю в эту битву заранее побежденной, какие у меня шансы?

Глава 7

Звезды уже меркнут, когда я возвращаюсь домой. Внутри так тихо, что я слышу, как наши соседи, торговцы рыбой, заваривают чай, готовясь выйти в море до того, как поднимется ветер.

Не вижу на кухне ни золотой ленты, ни письма с официальной печатью, на цыпочках поднимаюсь по винтовой лестнице, вздрагивая при каждом скрипе. Во мне теплится надежда найти приглашение в комнате, но и она тает.

И Сибилла, и Джиана уже получили ленты, их родители тоже, и, конечно, Феб. Он может жить в Тарелексо и подстригать золотые волосы в знак солидарности с простыми жителями, но пока его семья не отреклась от него, он останется тарекуорином, а все тарекуорины, насколько я поняла по разговорам в таверне, приглашены.

Не раздеваясь, падаю на постель и сворачиваюсь калачиком. Как я ни стараюсь сдержать слезы, они все равно катятся на подушку. Я зла на мать. Так зла. Это она виновата.

Из-за нее у меня нет перспектив, только ужасная репутация.

Удивительно, что нас не отправили в Ракс вместе с дикарями.

– Ты поздно вернулась. – Нонна стоит в дверном проеме, ее черная ночная рубашка прикрыта шалью. – Или, скорее, рано.

– Это была грандиозная ночь, учитывая все волнения, связанные с лентами. – Я смотрю в окно на перламутровое небо. – Получили мы хотя бы одну?

В комнате воцаряется такая густая тишина, что мне кажется, Нонна вернулась в постель, но тут до меня доносится ее аромат лимона и глицинии, обвивая меня, как виноградные лозы.

– Нет.

– Конечно, нет. – Если существует список полукровок, которым запрещено ступать на Изолакуори, то женщины Росси точно туда вписаны.

– Королевские пиры переоценивают, Гокколина.

Осколок печали у меня в горле ощущается острее.

– Думаю, я никогда этого не узнаю.

– Mi cuori…[19]

Сегодня вечером я не хочу быть ни ее сердцем, ни каплей дождя. Мне даже не хочется быть Фэллон Росси.

– Спокойной ночи, Нонна.

Она садится рядом со мной на кровать, опускает ладонь на мои волосы, убирает пряди с влажных дорожек на щеках.

– Я сказала: спокойной ночи. – Я отодвигаюсь так, что ее рука соскальзывает.

Она замирает на мгновение, затем шепчет:

– Я люблю тебя.

Она ждет, что я отвечу тем же, матрас слегка просел под ее стройным телом, цветочный аромат атакует мои ноздри. Понимая, что не услышит от меня нежных слов, она уходит.

Ржавые петли скрипят, когда закрывается дверь в мою маленькую спальню. Только когда все звуки затихают, я вжимаюсь лицом в подушку и всхлипываю.

Таверна, как и большинство заведений в округе, закрывается в день праздника.

Гондола за гондолой, украшенные белыми цветами и увитые блестящей органзой, пересекают каналы, доставляя завсегдатаев праздников в Изолакуори. Каждый раз, когда кто-то проплывает под окном маминой спальни, у меня сжимается сердце.

Я наблюдаю, как пересекают канал разряженные в шелка и увешанные драгоценностями счастливчики. Некоторые даже поют непристойные песенки, начиная праздновать уже в лодке.

Четыре ящерицы, снующие между лозами глицинии, как будто чувствуют мою грусть, перепрыгивают через подоконник, солнечные лучи отражаются от золотистой чешуи и бегут по стенам, устраивая для