В величье я вознесся до зенита
И вот теперь с меридиана славы
Лечу к закату. Прорезая ночь,
Я пронесусь блестящим метеором
И рухну в тьму навек
свиты, кто должен был разделить с ним трапезу, он делал шаг назад. По окончании ужина император резко отталкивал свой стул от стола и уходил, явно радуясь тому, что он, наконец, закончился.
Особых вкусовых penchant[14] у Наполеона не было. Он жил очень просто и мало заботился о том, что он ел. Его обед начинался в девять, и в этот час его maître d’hôtel[15] Чиприани с глубоким почтением и очень торжественно объявлял: «Le dîner de votre Majesté est servi»[16]. Затем, пропуская вперед Наполеона и тех
Он много занимался физическими упражнениями и любил гулять — по долине и прилегающим к ней горам. Однажды вечером он — сопровождаемый генералом Гурго, моей сестрой и мною, вышел на луг, на котором паслось несколько коров.
как ребенок его боится, попросить войти в дом. Приблизившись, он потрепал ей волосы, потом, покачивая ее голову то вправо, то влево и ужасно притом гримасничая, издал дикий вой. И тогда бедная малютка возопила так громко, что ее мама, опасаясь, что с ней вот-вот случится истерика, вывела ее из комнаты.
Образ жизни императора в течение всего проведенного им у нас времени, был простым и упорядоченным. Просыпался он, как правило, в восемь часов утра, и весьма редко подкреплял себя чем-нибудь кроме чашки кофе до часу дня, когда завтракал, или, скорее, можно сказать, обедал, затем — ужин в девять, и около одиннадцати он удалялся на покой. В манерах своих он был настолько непринужденным, доброжелательным и дружелюбным, что спустя несколько дней я чувствовала себя весьма уютно в его обществе и воспринимала более как друга-одногодка, чем могучего воина, от имени которого «весь мир бледнел»[12]. Всегда пребывая в великолепном настроении, порой он вел себя почти мальчишески в своей любви к веселью и радости, но, временами и не без некоторого злорадства.
Как-то раз, вскоре после его прибытия, нас посетила дочь одной из наших знакомых леди — маленькая мисс Легг. Напичканное преужасными историями о Наполеоне бедное дитя — едва я сказала ей, что он сейчас гуляет на лужайке, тотчас, насмерть перепуганная, крепко вцепилась в меня. Будучи сама уже совсем свободна от прежних детских страхов, я оказалась достаточно жестокой, чтобы выбежать наружу и, рассказав Наполеону о том,
oui, — расхохотался он. — Vous savez très bien, ç'est moi qui l'a brulé»[9]. Услышав его смех, я набралась смелости и заметила: «Полагаю, сэр, русские сожгли ее, чтобы избавиться от французов». Он снова засмеялся и, казалось, был рад узнать, что я хоть что-то знаю по этому вопросу.
внезапно резко обернулся, а затем, сурово посмотрев на меня, строго вопросил:
— Qui l'a brulé? [8]
Увидев, как изменились его голос и выражение его глаз, я вновь подпала под власть своего детского страха перед ним, и я не смогла вымолвить ни одного слова.
Я часто слышала, как взрослые обсуждали сожжение Москвы, и присутствовала на жарких дискуссиях о том, были ли французы, а может, русские, виновниками сего ужасного пожара, так что я просто побоялась — назвав его имя, тем самым обидеть и еще больше рассердить его. Он повторил вопрос, но я лишь пролепетала: «Не знаю, сэр». «Oui,
невозможно было запечатлеть на холсте — в них-то и таилось главное — очарование Наполеона. Волосы его — темно-каштановые, из-за тонкости и шелковистости скорее приличествующие ребенку, чем взрослому мужчине, ибо именно из-за мягкости они выглядели такими тонкими. Зубы — правильные и ровные, но довольно темные, позднее я узнала, что по причине привычки Наполеона постоянно жевать лакрицу, которая непременно хранилась им в кармане его жилета.
Пока он разговаривал с мамой, я имела возможность более тщательно изучить его черты, что я и сделала с большим интересом и, конечно, я никогда до сих пор не видела никого, кто обладал бы столь замечательной и удивительной внешностью. Его портреты дают хорошее общее представление о ней, но его улыбка и выражение его глаз не
