Говорят, человек ко всему привыкает. Можно спать под сирену воздушной тревоги. Приучиться смотреть одним глазом и прыгать на одной ноге. Попробовать на вкус печень соседского сына и ничего не почувствовать. Можно сагитировать себя, что все, кто против начальства (даже если это начальство ЖЭКа), сами виноваты. А кто их заставлял? А даже если заставляли, что, нельзя было незаметно? Ну а если нельзя, значит, раньше надо было думать! Власть на то и власть, чтобы себя защищать, а как ты хотел? А где по-другому? Ты потише такое вообще-то. О детях подумай. О детях. Давид. Анюта. Дашка. Саша. Бахрам. Юра. И красноглазый капитан с наспех побритой щекой, из которой сорняками вылазят толстые чёрные волоски, развозит губы в сладострастном «тебе тут никто не поможет». Сядь. Встань. Жопой на пол. На пол, я сказал! Кто тебя надоумил предать свою Родину?! Имена, сука, пиши! Я кому сказал, сука! И каждая сука пишет. И не сука тоже. А мы читаем. Или уже не читаем. Начитались. Что мы там не видели. И так понятно. Новая нормальность. Даже старая. Женя понимала, что все уже привыкли. Сначала сам арест студентов-школьников казался событием. Потом – история с мостом. Потом – с мостом в «Майнкрафте». А потом – ничего. Свёкла подорожала, слышала?
У него было вшитое в голову внутреннее правило: «укры», «колорады», «либерасты», «путиноиды» и прочий словарь боксёров по переписке был директивным указанием на окончание разговора. Любого. С любым. По любому поводу.
Ты что, пропустил историю наших шпионов в Швейцарии? У одного из них при обыске нашли чек такси – от штаб-квартиры ГРУ до Шереметьево. И вот эта деталь, вот этот чек – его ни одна вражеская шкура не выдумает! Именно этот чек говорит мне, что чувак и правда мой родной шпион – только он знает, что Родина обязательно наебёт и не заплатит. А значит, чек выбрасывать ни за что нельзя!
— Лучший! — экзальтированно завопили из зала. — Вот, — согласился Никита. — Лучший, да? Тогда вот как лучший вам хочу пообещать… вот такой хрени, когда все лижутся в жопу и ебут друг другу голову, будто дела «Комитета» нет, будто прямо сейчас не пытаются сожрать ребят, будто у нас тут осталась какая-то журналистика, и нам только ордена друг другу вертеть… Вот этого всего не будет. Поняли?! — переспросил он у затихшего зала. — Вам кабзда!
Нырнул в главный зал. Полутёмный, с яркими пятнами подсвеченных армейскими фонарями столов. Будто у Пелевина в «Чапаеве» подсмотрели, мелькнула в голове мысль, костры барона Юнгерна прямо.
Говорят, человек ко всему привыкает. Можно спать под сирену воздушной тревоги. Приучиться смотреть одним глазом и прыгать на одной ноге. Попробовать на вкус печень соседского сына и ничего не почувствовать.
Можно сагитировать себя, что все, кто против начальства (даже если это начальство ЖЭКа), сами виноваты. А кто их заставлял? А даже если заставляли, что, нельзя было незаметно? Ну а если нельзя, значит, раньше надо было думать! Власть на то и власть, чтобы себя защищать, а как ты хотел? А где по-другому? Ты потише такое вообще-то. О детях подумай.
О детях.
Давид. Анюта. Дашка. Саша. Бахрам. Юра.
И красноглазый капитан с наспех побритой щекой, из которой сорняками вылазят толстые чёрные волоски, развозит губы в сладострастном «тебе тут никто не поможет». Сядь. Встань. Жопой на пол. На пол, я сказал! Кто тебя надоумил предать свою Родину?! Имена, сука, пиши! Я кому сказал, сука!
И каждая сука пишет. И не сука тоже.
А мы читаем. Или уже не читаем. Начитались. Что мы там не видели. И так понятно.
