Предисловие

Когда я заканчивала второй год магистратуры по истории в Университете Пантеон-Сорбонна Париж 1, мои научные руководители Мари-Пьер Рей и Франсуа-Ксавье Нерар предложили мне работать в докторантуре по истории кооперативного движения в царский и советский периоды. Тема и ее хронологические рамки сначала мне показались слишком широкими, а все это разнообразие кооперативов и артелей, особенно в годы НЭПа, представало как бесформенная масса в густом тумане. Я благодарна моим научным руководителям за их доверие и поддержку, которые позволили мне развеять туман кооперации и написать историю людей, которые работали в кооперативах, координировали их деятельность или пропагандировали их развитие. Отдельно я благодарю оппонентов на защите диссертации Грегори Дюфо и Сабин Дюллен.

Эта книга была изначально написана по-французски, и мне повезло работать со специалистами кооперативных движений других стран: Алексия Блен и Никколо Миньеми щедро делились со мной замечаниями, исходя из их опыта исследования американских, итальянских и французских кооперативов. Несмотря на различия, которые накладывал тот или иной национальный нарратив, кооперативные движения в разных странах мыслились самими современниками событий на рубеже XIX–XX веков как часть единого международного течения. Опираясь на это многообразие кооперативных движений, я смогла, наконец, найти точку опоры для моей истории российских кооперативов и увидеть их в новом свете. Так, кооперативы предстали передо мной в своем пестром разнообразии как варианты воплощения единой формы: инструмента социальных реформ в руках агентов модернизации.

Второй сдвиг — в сторону региональных архивов — помог мне понять, как кооперативы работали в действительности. В Перми меня тепло приняли все сотрудники Центра сравнительных исследований, и я особенно благодарна Ирине Шевцовой, Андрею Семенову и Севе Бендерсону за наши дружные вечера после архива.

Я благодарю издательство «Новое литературное обозрение» и редактора серии Игоря Мартынюка за подаренную мне возможность сделать мою книгу доступной русскоязычным читателям. Перевод занял у меня больше времени, чем я ожидала, в том числе потому, что у меня была возможность изменить и сделать яснее целые пассажи текста. Наконец, я горячо признательна Юлии Сафроновой, которая согласилась, посредством этой книги, на нашу более тесную связь, чем простое совпадение фамилий. О более внимательной и вдумчивой научной редактуре я не могла и мечтать.

Введение

Новый взгляд на историю кооперативов

Одна из задач моей книги — понять, что собой представляли разные формы товарищеских предприятий, существовавшие в России с 1860 по 1930 год, которые и историки, и современники событий назвали кооперативами. Мне не раз приходилось встречаться с тем, что определение кооператива многим кажется очевидным, но при этом у разных людей оно может сильно различаться. Во Франции, где писалась эта работа, одни коллеги, узнав тему моего исследования, задавали вопрос о преемственности между сельскохозяйственными кооперативами и колхозами. Другие, напротив, удивлялись, что кооперативы существовали в России и до революции 1917 года. Российские же коллеги обычно связывали мою тему исследования исключительно с городскими потребительскими кооперативами, относя их исключительно ко времени НЭПа.

Один из центральных вопросов книги следующий: чем объяснить то, что такие разные предприятия, как кредитные сельскохозяйственные товарищества, общества потребителей и промысловые артели, существовавшие в дореволюционной России и в ранний советский период, несмотря на их очевидные различия, относятся к одной категории «кооператив»? Что они собой представляли? Какие общественно-политические условия сделали возможным их развитие? И через какие метаморфозы, объясняющие одновременно и их различия между собой, и их сходство, прошли кооперативы с 1860 по 1930 год? Данная книга предлагает по-новому взглянуть на российское кооперативное движение, взятое во всем его разнообразии, начиная с 1860‑х годов, когда в контексте общеевропейского увлечения ассоциациями на российской почве стали появляться первые формы товарищеского объединения нового типа, через развитие кооперативного движения, достигшего высшей точки накануне Первой мировой войны и расколовшегося во время Гражданской войны (1918–1922), вплоть до полной трансформации кооперативов в ходе коллективизации и сталинского «Великого перелома» 1930 года, изменивших саму суть организаций, называемых кооперативами.

C формальной точки зрения кооператив — это форма объединения людей и капитала, предприятие с общей долевой собственностью, совладельцы которого либо работают в нем, либо пользуются его услугами. Все важные решения пайщики принимают в ходе общего собрания членов, на котором голосование проходит по принципу один человек — один голос, так что голос владельца большего количества паев весит столько же, сколько и голос пайщика с меньшей долей. Общее собрание выбирает из своих рядов от трех до пяти человек в правление, ответственное за ежедневное функционирование кооператива: осуществление закупок, ведение документации, наем рабочей силы и т. п. Для открытия кооператива, в зависимости от его типа, достаточно от пяти до двадцати пяти учредителей. Первоначальный капитал формируется либо за счет взносов пайщиков, либо благодаря внешним источникам (кредит или субсидии). Кооперативы создаются в отраслях, не требующих значительных капиталовложений (сельское хозяйство, розничная торговля и ремесла), и открывают таким образом людям скромного достатка экономические преимущества увеличения масштаба деятельности. Одно из важных отличий кооперативов от обычных акционерных обществ заключается в том, что их деятельность сопровождается распространением дискурса, подчеркивающего нравственные или политические преимущества кооперативов над частными предприятиями той же отрасли. Этот дискурс служит созданию общей идентичности у людей, связанных, прямо или косвенно, с товариществами, называемыми кооперативами, несмотря на различия их социального статуса, занятости или их политических симпатий.

Данное выше рабочее определение содержит в себе две группы критериев: формальные и реляционные. Кооперативом в этой книге называются объединения, обладающие правами юридического лица, то есть официально зарегистрированные и регулируемые уставами. Существует три основных типа объединений, соответствующих разным отраслям деятельности: объединение потребителей в сфере розничной торговли, объединение сельскохозяйственных производителей и объединение самозанятых рабочих в сфере услуг или ремесленного производства. В разных политических контекстах каждому из этих типов объединений соответствует особая юридическая форма, определяемая уставом, регулирующим их деятельность. В Российской империи эти три объединения носили следующие юридические названия: «общество потребителей» (лавка для розничной торговли), «ссудо-сберегательное товарищество» (с 1865 года) и позже появившееся (с 1896 года) «сельскохозяйственное кредитное товарищество» (сельский банк) и «артель» (ремесленная мастерская или объединение рабочих для совместного подряда, например в строительстве). В годы Гражданской войны и в первые годы НЭПа, с 1919 по 1922 год, существовали только «общества потребителей» и «промысловые артели», а с 1924 года снова был восстановлен устав «сельскохозяйственных кредитных товариществ». Именно эти формы объединения современники событий обозначали как формы кооперативного движения.

Другие виды объединений, которые не были оформлены уставом (как артели обычного права), не являются предприятиями, а только формой совместного проживания (как коммуны), а также формы взаимопомощи (как кассы взаимного страхования) не входят в рамки моего исследования, потому что не считались частью кооперативного движения современниками изучаемых событий. Что же касается «жилищной кооперации», термина, появившегося только в советский период, то она тоже исключена из исследования. Во-первых, потому что современники не включали ее в состав кооперации. Во-вторых, количество товариществ для совместного строительства жилья в царский период было настолько незначительным, что они не были заметны в общей массе других форм объединений. Наконец, существовавшие в годы НЭПа общества совместной аренды жилья были формой административного контроля над жильцами, а не экономически выгодными предприятиями. Таким образом, важным критерием отбора была преемственность формы объединения и факт (само)идентификации ее и ее членов с кооперативным движением. Так в книге я отличаю формы объединения, называемые «кооперативами», от других форм объединения труда или капитала.

Первая линия раздела проходит между кооперативами и артелями обычного права, понимаемыми здесь как традиционные формы солидарности работников, существовавшие в России до 1917 года. Слово «артель» является лишь одним из многих названий, обозначающих объединения людей скромного достатка, создававшихся для удовлетворения экономических потребностей и структурированных по отраслям деятельности (существовали артели для выполнения сельскохозяйственных работ, для ремесленного производства, для строительных работ и т. д.). Артели позволяли объединять капитал и совершать сделки на оптовом рынке, что делали не только рыбаки или лоточные торговцы, но даже солдаты и заключенные [5]. Деятельность таких артелей регулировалась обычным правом, а не формальным позитивным правом [6]. Вследствие этого неформальные артели, скрепленные устным или письменным договором, не обладали полными правами юридического лица и поэтому не могли брать кредиты у государственных организаций, а их деятельность в значительной степени ускользала от внимания городских элит. Помимо данного формального критерия, артели обычного права исключены из исследования также потому, что их создание не сопровождалось политическим дискурсом, характерным для объединений, претендовавших на принадлежность к кооперативному движению.

Следует сделать краткое отступление, поясняющее также принципиальное различие общественно-экономических условий, в которых появились артели обычного права, с одной стороны, и кооперативы, с другой. Следуя предложенной французскими исследователями Пьером Франсуа и Клэр Лемерсье периодизации в их «Исторической социологии капитализма», можно выделить три основных эпохи: эпоху торговли (1680–1880), эпоху заводов (1880–1980) и, наконец, эпоху финансов (1980 — по сей день) [7]. Артели обычного права были характерной формой сетевой организации производства эпохи торговли, называемой в литературе также рассеянной мануфактурой [8]. Множество мелких производителей или исполнителей отдельных этапов производства, рассеянных географически по сельской местности, и конечный заказчик в лице негоцианта, были связаны опосредовано через перекупщиков. Фигура капиталиста в эпоху торговли воплощена в негоцианте, крупном купце, занятом оптовой торговлей товарами на дальние расстояния (в том числе и торговлей людьми), владевшем достаточным капиталом, чтобы играть роль банкира и ссужать крупные кредиты другим торговцам (а также правителям), и способном выступить в роли фабриканта, управляющего целой отраслью производства [9]. В отличие от артелей обычного права, бывших характерной формой организации коллективного труда в эпоху торговли, промысловые артели, называемые здесь кооперативами, появляются в ответ на концентрацию производства на больших механизированных заводах и пролетаризацию сельского населения. Фигура капиталиста, против которой был направлен кооперативный дискурс, тоже иная. В эпоху заводов — это владелец промышленного предприятия, которому непосредственно подчиняются рабочие. Производительные кооперативы ставили своей задачей организовать сеть мелких производителей таким образом, чтобы они могли концентрировать капитал и выдержать конкуренцию крупных предприятий и избежать пролетаризации.

Вторую границу я провожу между кооперативами и коммунами совместного проживания. Действительно, на своей начальной стадии кооперативное движение имело многие точки соприкосновения с коммунитарным движением: оба были вдохновлены идеями Шарля Фурье и Роберта Оуэна, выступавших за объединение рабочих в ответ на социальные преобразования, вызванные механизацией и развитием крупной промышленности в Англии и Франции в первой половине XIX века. В разных общественных и политических кругах, в том числе в царской России, эти идеи были приняты и переработаны по-разному, дав начало двум различным движениям политической мысли [10]. Политический дискурс коммунитарного движения настаивает на отрицательном влиянии частной собственности и поэтому предлагает в качестве решения создание сообществ для совместного проживания, члены которого вместе проводят досуг, вместе работают и делят совместное имущество. В отличие от кооперативов, большинство коммун не является юридическим лицом и не обязательно ведет коммерческую или производственную деятельность. В российской истории наиболее известными примерами таких сообществ были толстовские общины 1880–1890 годов, а также сельскохозяйственные и городские коммуны революционного периода [11].

Широкое определение кооперативов, не отграничивающее их от коммун, показало свою эпистемологическую слабость. Так, в работе 2009 года «Российская кооперация: что это было?» Елена Козлова и Вадим Телицын определяют кооперацию как «форму коллективного хозяйствования» [12] и причисляют к этой категории такие различные организации, как кассы взаимопомощи офицеров в царской армии, сельскохозяйственные кредитные союзы, городские потребительские кооперативы, а также кибуцы в Израиле. Широта географических и хронологических рамок порождает у читателя больше вопросов, чем ответов. Например, почему авторы внесли в свое определение кассы взаимопомощи офицеров царской армии, исключив все другие типы взаимного страхования рабочих и служащих? Или почему среди множества форм совместной обработки земли во всем мире упоминаются именно кибуцы и по какому критерию тогда исключены советские коллективные хозяйства?

Третье разграничение обозначим между кооперативами и обществами взаимопомощи. Речь идет о страховых фондах рабочих или служащих одного и того же предприятия или отрасли занятости, созданных для сбора средств с целью оказания помощи своим членам в случае болезни, инвалидности, безработицы или смерти. В отличие от кооперативов, общества взаимопомощи не занимались торговой или финансовой деятельностью, а представляли собой форму взаимного страхования, существовавшую в промышленных странах до того, как государство взяло на себя функции обязательного социального страхования [13]. В России в исследуемый период вокруг касс взаимного страхования не сформировалось автономного общественного движения, так как такие общества часто находились в прямой зависимости от работодателя, который предоставлял первоначальный капитал, а затем взимал с заработной платы работников обязательный сбор на пополнение фонда [14].

Как наверняка уже заметил читатель, выбранное мною определение кооператива нуждается в разграничении двух неразрывно связанных явлений: непосредственных институций, которым присвоен статус кооператива, и более широкого набора идей и дискурсов, которые оправдывают развитие именно этой формы объединения.

Различить кооперативы и кооперативное движение

Вопреки общепринятому представлению, будто общественное движение носит обязательно протестный характер, направлено против существующего общественно-политического режима и задействует такие формы коллективного действия, как забастовки и демонстрации, социологи предлагают более широкое определение этого явления. Вслед за французским исследователем Эриком Невё под общественным движением здесь понимается «определенная форма согласованного коллективного действия, направленного на достижение общей цели» [15]. Так, кооперативное движение выступает за улучшение условий жизни его участников, а не против существующего политического режима. Тем не менее всякое общественное движение нуждается в фигуре противника, по отношению к которому строится самоопределение его участников. В случае с кооперативным движением в этой роли выступает отрицательный образ спекулянта (частного торговца, посредника, скупщика, ростовщика и т. д.). Более того, общественные движения не обязательно формируются в среде бедных и подавленных — доминирующие слои общества также могут создавать сообщества, защищающие их интересы [16]. В рядах «деятелей кооперации» можно встретить представителей зажиточных слоев населения, уже наделенных определенной властью.

Одним из необходимых условий для успеха общественного движения служит наличие организации, координирующей действия, собирающей ресурсы и отстаивающей общее дело. Социолог Ханспетер Кризи предложил различать четыре типа организаций, связанных с общественным движением на основании двух переменных: степень вовлеченности участников и ориентированность действий либо на государственную власть, либо на рядовых членов [17]. Так, членство в кружках, кооперативах и в кассах взаимопомощи (организациях, ориентированных на рядовых членов), так же как и участие в центральных и региональных кооперативных союзах (чья деятельность направлена на то, чтобы повлиять на органы власти) подразумевает активную вовлеченность участников движения. Политические партии и группы влияния, чья деятельность тоже адресована властям, напротив, не рассчитаны на активное участие рядовых членов [18].

Таким образом, если следовать строгому определению общественного движения Эрика Невё, лишь непосредственно центральные и региональные кооперативные союзы являются организациями кооперативного движения. К ним относятся, например, Московский союз потребительских обществ (МСПО), учрежденный в 1898 году и переоформленный летом 1917 года во Всероссийский центральный союз потребительских обществ (Центросоюз). Местные кооперативы (кредитные товарищества, промысловые артели и потребительские общества) взаимодействовали с центральными организациями кооперативного движения в том числе благодаря посредничеству пропагандистов кооперации, которые распространяли кооперативный дискурс и идеологию. Однако участие рядовых членов кооперативов часто заключалось в простой уплате взносов или посещении собраний, поэтому они были в строгом смысле не активистами движения, но скорее его бенефициарами.

Данное разделение между кооперативным движением и кооперативами позволяет лучше понять, почему различные рядовые члены кооперативов, с одной стороны, и видные фигуры кооперативного движения, с другой, не только защищали разные интересы, но и прибегали к разным стратегиям адаптации в ходе революции, Гражданской войны и после установления советской власти. Это разграничение позволяет также понять, почему кооперативы продолжили существовать, тогда как кооперативное движение было расколото сначала войной и революцией, а затем отдельные его течения были подчинены власти большевиков.

Наконец, здесь мы подходим к четвертой линии разделения кооперативов и похожих на них организаций. Эта последняя граница проводится между формами объединений, которые были признаны кооперативами участниками одноименного общественного движения, сформированного на рубеже веков, с одной стороны, и новыми организационными формами, появившимися в первое десятилетие после прихода большевиков к власти, не имевшими аналогичной формы до 1917 года, с другой. Следуя этому критерию, из данного исследования исключены жилищно-строительные и жилищно-арендные товарищества, объединившие совладельцев или жильцов дома с целью совместного управления общими расходами по строительству нового жилья или содержанию уже существующего. Несмотря на то что незадолго до 1917 года в России стали появляться жилищно-строительные товарищества (около пятнадцати накануне Первой мировой войны в Санкт-Петербурге), эта форма объединения не была включена участниками кооперативного движения в качестве нового течения [19]. Причиной тому может быть не только их незначительное количество, но также и относительная близость к муниципальным властям, выделявшим субсидии на жилищно-строительные товарищества наряду с другими формами городского планирования [20]. Жилищно-арендные товарищества получили развитие уже в 1920‑х годах, став скорее инструментом контроля над тем, кто и на каких основаниях имеет доступ к жилью, нежели объединением жильцов, совместно управляющих домом [21]. По своему функционированию они были больше похожи на административные единицы власти в масштабе здания, чем на кооперативные предприятия.

Чем эта книга отличается от предыдущих работ о кооперативах в России

Мое исследование стало возможным благодаря широкому перечню трудов исследователей, разработавших на рубеже 1990–2000‑х годов поле истории кооперативов в России с 1860 по 1930 год. За редким исключением [22], работы российских исследователей отличаются фрагментарностью анализа, когда кооперативное движение изучается только в одной отрасли (кредитные кооперативы [23], производительные кооперативы [24] или потребительские кооперативы [25]), в одном регионе [26] и в короткий период времени [27]. Работы зарубежных исследователей тоже следуют этой тенденции, при том что большинство исследований посвящено сельскохозяйственным кооперативам [28], тогда как потребительские кооперативы упоминаются лишь мельком в общих работах и не являются основным объектом изучения [29]. Несмотря на обилие работ, общего четкого определения, которое подошло бы ко всем типам предприятий, называемых кооперативом в данный период, так и не было выработано. Опираясь на уже существующие достижения историографии, данная книга прибегает к новым методам исследования и приходит к новым выводам.

Во-первых, мое исследование уходит от преобладающего подхода, при котором кооперативное движение идеализируется и рассматривается в ключе антагонистического противостояния общества с государством. Хотя неконфликтные формы взаимодействия кооперативов с разными инстанциями местной или центральной власти и упоминаются в существующих работах, их описание не ставит под вопрос тезис о непреодолимой границе между обществом, представленным в лице кооперативного движения, и репрессивной государственной властью [30].

Идеализация, характерная для многих исследований как российских, так и зарубежных кооперативов, уходит своими корнями в первые работы, составленные на рубеже XIX–XX веков непосредственными участниками кооперативного движения, как в России [31], так и во Франции [32]. Созданный 1895 году Международный кооперативный союз, в который входили том числе представители российского кооперативного движения, провозгласил ряд априорных свойств, присущих «настоящим» кооперативам, таких как добровольное членство, демократическое самоуправление, политическая нейтральность и независимость от местных властей [33]. Набор «кооперативных принципов», называемых в литературе также рочдейльскими (вслед за Обществом потребителей в Рочдейле, пригороде Манчестера, созданном в 1844 году и ставшем примером для подражания следующих поколений кооперативных деятелей благодаря работе Д. Я. Холиока), создает нормативный образ кооператива, но не описывает действительных практик реальных кооперативов. Этот набор критериев соответствует теоретическим постулатам сторонников кооперативного движения и их чаяниям относительно функционирования кооперативов, а не наблюдениям, основанным на реальной практике [34]. Это лишь желаемый идеал, от которого, как мы увидим в этой книге, функционирование кооперативов оставалось далеким.

Постсоветские работы о российских кооперативах во многом воспроизводят официальный дискурс кооперативного движения, идеализирующий кооперативы, которым проникнуты работы, написанные его непосредственными участниками: «Кооперативное движение в России. Его теория и практика» С. Н. Прокоповича (1903) и «История кооперации в России» М. Л. Хейсина (1926). Их общий тон, восхваляющий кооперативы и людей, их пропагандирующих, а также взгляд из центральных организаций и из среды городской интеллигенции — сформировали устойчивую канву, по которой пишутся последующие работы о кооперативном движении: история головных организаций и биография ее видных руководителей [35]. В итоге читателю представляется идиллическая картина деятельности кооперативных организаций дореволюционного периода, успешно противостоявших давлению царской власти, но беспощадно разгромленных большевиками или лишенных всякого смысла.

В русле последних работ по истории предпринимательства кооперативы рассматриваются в данной книге не как антагонисты государственной власти, а как одни из активных участников, влиявших на экономическую политику и на законодательную деятельность государства наряду с другими торговыми и промышленными предприятиями [36]. Кооперативы анализируются как особая разновидность предприятий и им не присваивается никаких априорных характеристик (ни как средству подавления общества в руках властей, ни как инструменту гражданской мобилизации), так что внимание уделяется тому, как разные кооперативы, адаптируясь к разным условиям в отдельных контекстах, встраивались в сложные и динамические взаимоотношения между обществом и властью, не сводимые к простому антагонизму.

Во-вторых, в отличие от большинства существующих работ, уделяющих внимание кооперативам одного типа и преимущественно на центральном уровне, данная книга рассматривает российское кооперативное движение во всем его многообразии, сочетая разные уровни анализа, от рядового кооператива с его пайщиками до международного кооперативного движения. Этим она отличается от других работ, вписавших аграрное течение кооперативного движения в более широкий контекст модернизации российского и раннесоветского общества, но ограничивших при этом определение кооперативного движения рамками сельскохозяйственных кооперативов [37].

В своем исследовании, впервые опубликованном в 1999 году, Янни Коцонис, рассматривая более короткий период, проанализировал дискурс, с помощью которого аристократические землевладельцы оправдывали создание сельскохозяйственных кредитных кооперативов по западной модели в царской России после отмены крепостного права [38]. В книге «Как крестьян делали отсталыми. Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1961–1914» автор приходит к пессимистичному заключению, что сельскохозяйственные кооперативы, задуманные 1870‑х годах по либеральной модели, основанной на индивидуальной ответственности, не смогли прижиться в царской России, где крестьянскому сословию была недоступна частная собственность. Только в 1890–1910‑х годах новая модель более коллективистских кооперативов, опиравшихся на сельские общины и поддерживаемых государством, получила свое развитие.

Другие исследователи сельскохозяйственных кооперативов, также ограничившие анализ кооперативного движения одним аграрным течением, как и Я. Коцонис, задавались вопросом о степени преемственности между дореволюционными кооперативами и советскими колхозами. Работы К. Бруиш, И. В. Герасимова и А. Станциани рассматривают не столько сельскохозяйственные кооперативы, сколько агрономов с ними связанных, их профессиональную деятельность и распространяемые ими дискурсы в период с 1905 по 1930 год [39]. Они посвящены аграрным экономистам, писавшим о кооперативах, в частности, самому видному их представителю А. В. Чаянову, в то время как действительное функционирование кооперативов остается за рамками исследований.

Данная книга, напротив, рассматривает российское кооперативное движение в царский период в более широком контексте социального реформизма. Для этого здесь используется аналитическая категория «социальный реформатор», которая позволяет понять, что объединяет либеральных агрономов и аграрных экономистов из работ Бруиш, Герасимова, Коцониса и Станциани с симпатизировавшими социал-демократии экономистами, пропагандировавшими потребительские кооперативы, а также с социалистами, которые ратовали за кооперативы производительные. Термином «социальный реформатор», вслед за французским социологом К. Топаловым, я обозначаю сформировавшийся в промышленных странах в период с 1890 по 1914 год социально-политический тип акторов, обладавших рядом общих характеристик, несмотря на их разнообразие в политическом и профессиональном плане (среди них встречаются ученые, государственные чиновники, землевладельцы, промышленники, общественные деятели). Социальных реформаторов объединяет недоверие к свободному рынку в сочетании с неприязнью к революционному социализму и к стратегии классовой борьбы, а также готовность сотрудничать с местными или центральными властями. Кроме этого, их объединяет убежденность, что научная экспертиза способна найти решение общественным проблемам [40].

В ответ на пролетаризацию и пауперизацию сельского и городского рабочего населения социально-политические группы предлагали разные меры. В то время как социал-демократы способствовали созданию рабочего движения, а социалистические партии боролись за принятие законов, защищающих промышленных рабочих, более умеренно настроенные группы социальных реформаторов искали компромиссные решения, удовлетворившие бы одновременно и рабочих, и заводовладельцев, и крестьян, и крупных землевладельцев.

Итак, кооперативы рассматриваются в этой книге как многофункциональные инструменты модернизации, которая в свою очередь определяется как совокупность практик и дискурсов конкретной социальной группы (агентов модернизации), направленных на то, чтобы преобразовать общество в соответствии с представлениями этой группы о том, каким должно быть современное общество [41]. Агентами модернизации в разных контекстах выступают агрономы дореволюционного периода, социальные реформаторы, а также большевики и кураторы кооперации на местном уровне. Различные агенты модернизации стремятся провести через кооперативы разные преобразования. Следовательно, за одним императивом о «модерности» скрываются различные проекты будущего общества. При этом дискурс, оправдывающий преобразования, настаивает на их срочности и неизбежности, а в случае отказа от них или промедления предрекает упадок и закостенелую отсталость. Так, сельскохозяйственные кооперативы призваны решить аграрный вопрос благодаря модернизации деревни, а потребительские кооперативы — улучшить уровень жизни рабочих, обреченных иначе на бедственное положение.

В то время как существующие работы перенимают из кооперативного дискурса категорию «кооператор», относящуюся в равной степени как к лидерам кооперативного движения, так и к обывателям, пользовавшимся услугами кооперативов, данная книга предлагает разделять людей, так или иначе связанных с кооперативами, на разные группы [42]. Самыми многочисленными и при этом самыми труднодоступными для исследователя являются рядовые члены кооперативов. В большинстве своем это представители менее обеспеченных социальных слоев: рабочие, служащие, сельскохозяйственные мелкие производители, ремесленники.

В качестве кураторов будут рассматриваться посредники между кооперативом и остальным обществом (будь то местные или государственные власти или союзы кооперативов). В царский период часть кураторов посещали кооперативы и давали рекомендации их членам на добровольной основе. Вместе с тем существовали инспекторы мелкого кредита и инструкторы кооперации, нанятые для того, чтобы следить за деятельностью кооперативов на профессиональной основе. Кураторы выполняли двойную функцию. С одной стороны, они распространяли кооперативный дискурс и идеологию среди местных жителей, знакомя рядовых пайщиков с принятыми нормами и правилами кооперативной работы. С другой стороны, они информировали организации кооперативного движения о том, соответствует ли функционирование кооперативов ожиданиям агентов модернизации, заинтересованных в развитии движения.

В организациях регионального и центрального уровня были заняты административные работники — это белые воротнички кооперативных союзов и работники учреждений местной власти, в чьи обязанности входило обеспечение торговой и административной деятельности кооперативов (например, организация групповых оптовых закупок, бухгалтерский учет и т. д.), они также обеспечивали некоммерческие связи между кооперативами (организация съездов, курсов обучения для работников местных кооперативов и т. д.).

Наконец, следует выделить группу агентов влияния кооперативного движения. Это люди, занятые в основном распространением кооперативного дискурса и идеологии как в общественной сфере, так и среди представителей власти. Они публиковали работы о кооперации, заведовали периодическими изданиями и использовали свой круг знакомств для защиты интересов кооперативного движения.

Наконец, моя книга отличается от предыдущих работ об истории кооперативного движения разнообразием источников, с точки зрения как их институциональной и географической принадлежности, так и их природы (архивные документы, печатные издания, мемуары и художественные произведения).

Архивные документы, подготовленные на разных уровнях имперским и советским правительствами, дают информацию о взаимоотношении органов центральной и местной власти и местных кооперативов. К источникам, созданным на центральном уровне, принадлежат законодательные акты, относящиеся к правовому регулированию деятельности кооперативов; делопроизводственная переписка царских министерств и советских комиссариатов с местными властями о работе кооперативных учреждений и их организации. Отчеты политической полиции, акты ревизий инспекторов имперского и советского периода, сводки ГПУ, характеристики на работников кооперативных учреждений дают представление о нормативных ожиданиях центральных властей относительно того, какой деятельностью должны заниматься кооперативы и какие люди входить в их состав. К этой категории относятся отчеты о ревизиях местных кооперативов, составлявшиеся инспекторами кооперации с момента появления этой профессиональной группы в 1896 году по 1929 год. Анализ отчетов, готовившихся по одним и тем же образцам в имперский и советский периоды, позволяет проследить динамику изменений в работе кооперативов, а также трансформацию отношений между инспекторами кооперации, рядовыми членами и представителями местных властей.

Данные, представленные в отчетах инспекторов кооперации, были по возможности сопоставлены с документами, созданными самими кооперативными учреждениями обоих периодов, такими как протоколы собраний и переписка с вышестоящими организациями. Это документы не только центральных организаций, таких как МСПО (Центросоюз с 1917 года), но также и региональных союзов и самих товариществ на самом местном уровне. Два местных примера — Урал (Пермь и Свердловск) и Московская губерния (область) — помогают учесть разнообразие местных условий, в которых действовали кооперативы. Выбор Москвы объясняется ее близостью к власти и ресурсам, в то время как Урал, напротив, представляет собой случай периферии. Внимание к этому промышленному региону также продиктовано тем, что именно здесь в 1897 году было сконцентрировано самое большое число кооперативов. Документы уральских кооперативов советского периода лучше сохранились в архивах Свердловской области, тогда как материалы по дореволюционным кооперативам в основном представлены фондами архива Пермского края.

К ряду источников, созданных на местном уровне, принадлежат также мемуары, позволившие восстановить некоторые подробности о взаимоотношениях разных деятелей кооперации. В книге были использованы воспоминания В. М. Хижнякова, М. Д. Шишкина, В. Ф. Тотомианца и Л. В. Щегло.

Географические рамки исследования ограничены центральной частью Российской империи, они не включают западные и южные окраины и Среднюю Азию, что соответствует границам РСФСР без среднеазиатских автономных республик, выделившихся в 1936 году в союзные республики. Такой выбор объясняется значительными отличиями в том, что касается экономических возможностей кооперативов на периферии по сравнению с центром империи, разницей законодательных систем и степени интеграции в мировой и национальный рынок [43]. Так, кооперативы на западных и юго-западных окраинах (финских, балтийских, польских, украинских и бессарабских) быстрее смогли накопить капитал и развивались успешнее, чем в центре империи, потому что оказались ближе к международным торговым путям; городские кооперативы западных окраин развивались в условиях большей степени урбанизации, а кооперативы сельской местности юго-западных окраин объединяли производителей товарного земледелия.

Таким образом, исследование опирается на примеры из разных регионов центра с отдельным фокусом на два региона: Московскую губернию (область) и Пермскую губернию, ставшую в 1923 году одним из округов в составе Уральской области с административным центром в Свердловске. Уральская область существовала с 1923 по 1934 год и включала бывшие Пермскую, Екатеринбургскую, Челябинскую и Тюменскую губернии; в 1923 же году уезды и волости были упразднены и заменены округами и районами.

Опираясь на источники как центральные, так и местные, эта работа стремится восстановить, чем в действительности занимались люди, не только пропагандировавшие кооперацию, но также состоявшие рядовыми членами местных кооперативов. Задачей было понять, как реально работали разные по типу кооперативы на различных уровнях и какие взаимоотношения были между членами кооперативов и людьми, их пропагандировавшими. Взгляд последних формировался в свете их представлений о том, какими должны быть кооперативы в России, поэтому важную роль в исследовании играет анализ дискурсов о кооперации.

Источниками для анализа нормативного дискурса об идеальных или «настоящих» кооперативах послужили периодические издания и разнообразные брошюры по пропаганде кооперации. Многочисленные брошюры, изданные в дореволюционный и советский периоды, приводят примеры успешных кооперативов как за рубежом, так и в России, описывая их деятельность, а также публикуя биографии основателей кооперации и создавая таким образом пантеон движения. Одним из основных нарративных приемов было описание трудностей и лишений, через которые проходила группа людей, пока кто-то самый смелый и инициативный из них либо кто-то извне не предлагал организовать кооператив, который мгновенно улучшал материальное положение своих членов.

Журналы, издаваемые различными организациями, координировавшими кооперативы, позволили проанализировать и сравнить позиции разных ветвей кооперативного движения. В работе была использована периодика имперского периода, печатавшаяся в Санкт-Петербурге: «Вестник мелкого кредита» (1912–1915), журнал Управления по делам мелкого кредита при Государственном банке и «Труженик» (1908–1909), созданный группой социал-демократов в Санкт-Петербурге, освещавший деятельность независимых кооперативов. Кроме этого, были задействованы периодические издания, печатавшиеся в Москве как до, так и после 1917 года: журналы МСПО (Центросоюза с 1917 года) «Союз Потребителей» (1903–1930) и «Объединение» (1911–1918), журнал Совета Всероссийских кооперативных съездов «Вестник кооперативных союзов» (1914–1918) и журнал «Вестник кооперативного кредита» Московского народного банка (1918). Также были проанализированы журналы союза потребительских обществ Перми: «Известия потребителей» (1914–1917) и «Кооперативная жизнь» (1918). На основе публикаций периодических изданий были созданы зарисовки из деятельности различных кооперативов и реконструированы личные траектории наиболее знаковых деятелей кооперации.

Наконец, отдельную группу источников составляют художественные литературные произведения, большинство из которых относятся к пропагандистской беллетристике. Сюда входят театральные пьесы о создании кооперативов, написанные в 1910‑х годах для народных театров, такие как пьеса «В низинах» А. Ф. Клепикова, «В борьбе» А. Подсосова, и «Деревенские герои» С. Т. Терентьева. Жанр кооперативных пьес сохранился и в годы НЭПа, и такие произведения, как «Путь к счастью» В. Брут или собранные в книге «Кооперативная сцена. Сборник кооперативных пьес, лубочных инсценировок и раешников», позволили проследить эволюцию жанра, служившего одним из каналов распространения кооперативных идей, норм поведения и ценностей кооперативного движения. Пьесы народного театра воплощали на сцене живые картины из жизни воображаемого идеального кооператива и дополняли собой нормативный дискурс, сформировавшийся в периодических изданиях.