— Ты-то чего об этом знаешь. — Сказала Дилси. — На тебя что, накатило. — И не надо, чтоб накатывало. — Сказал Роскус. — Разве ж знак не лежит в этой кровати. Разве ж люди пятнадцать лет не видят этот знак. — Ну и что. — Сказала Дилси. — Тебе-то и твоим худа от этого не было. Верш работает, и Фроуни замуж выдали, и Т. П. уже так вырос, что подменит тебя, когда ревматизм тебя совсем скрутит.
Сломанный цветок свисал по кулаку Бена, и его глаза были пустыми, и синими, и снова безмятежными, потому что карниз и фасад опять ровно текли слева направо; столб и дерево, окно и подъезд и щит для афиш — все на своих положенных местах.
В этом реве было нечто большее, чем изумление, в нем был ужас, потрясение, агония, безглазая, безъязыковая — только звук и глаза Ластера, на белый миг скошенные назад.
О своей племяннице он не думал вовсе, ни о реальной ценности денег. И она, и они в течение десяти лет не имели для него ни собственного существования, ни личности; вместе они всего лишь символизировали место в банке, которого он лишился, еще не получив его.
И Джейсон объяснил ему, и, подогреваемый ощущением незаслуженной обиды и бессилия, которое нарастало с каждым словом, он в яростном нагромождении самооправданий и возмущения скоро забыл, что спешит.
