Зорко следя за распространением вольнодумных идей, государство не позволяло развиваться философии, социологии, политологии, а за беллетристикой как жанром несерьезным наблюдало менее внимательно. В результате прозаики – те, у кого была такая потребность – становились философами, социологами, политологами, экономистами, и русская литература приучилась ощущать себя «больше, чем литературой». Это придало ей масштаб, значительность, универсальность. Люди читали новый роман Тургенева, Достоевского, Толстого, Салтыкова-Щедрина – да и писателей второго ряда, какого-нибудь Каткова или Боборыкина – не чтобы увлечься «волшебным вымыслом», а чтобы найти ответ на важные вопросы общественной жизни.
Самодержавие было кровно заинтересовано в том, чтобы поддержать и сохранить дворянство как класс. По этой причине правительство несправедливо обошлось с огромной частью населения, бывшими крепостными крестьянами, навязав им «временные обязательства» и непомерные выкупные платежи. Как уже говорилось, для помощи помещикам министерство финансов учредило Дворянский банк, который выдавал ссуды на гораздо более льготных условиях, чем Крестьянский банк своим малоимущим клиентам. В первый же год работы двух этих кредитных организаций Дворянский банк раздал шестьдесят девять миллионов рублей, а Крестьянский – только одиннадцать, притом что крестьян в стране было примерно в двести раз больше, чем помещиков.
мирная дипломатическая риторика не мешала Петербургу постоянно наращивать боевую мощь – Александр III любил повторять, что у России есть только два союзника: армия и флот. И армия, и флот постоянно увеличивались – до размеров, явно превосходивших потребности обороны. Царь был очень хорошо вооруженным миротворцем. Его сухопутные силы выросли с 850 тысяч до миллиона человек. Ускоренно строившийся флот вышел на третье место в мире после британского и французского, обогнав германский.