25 век стал для Земли роковым. Экологическая катастрофа привела к гибели флоры и фауны. Людям пришлось эвакуироваться на другие планеты. Вот Земля для человечества куда важнее, и гибель её станет концом для всей цивилизации.
— Процедура очистки окончена, — прозвучал женский голос искусственного интеллекта, и дверь в жилую капсулу разгерметизировалась.
— Спасибо, — тяжело выдохнув, поблагодарил я программу. Поднял свёрток и вошёл внутрь.
Тёплый, чуть приглушённый свет зажегся с открытием двери, а на панели напротив тут же появилась карта галактики с мигающими точками-колониями. Рядом, на соседнем экране, вокруг своей оси крутилась Земля с иссиня-чёрными морями и океанами и с песочного цвета пустынными материками.
Пусть мне и стукнуло три дня назад семьдесят восемь лет, я не мог вспомнить Землю иной. Той зелёной цветущей планетой, что осталась на старинных фото и в тысячах фильмов. Похожую красоту можно было встретить в далёких колониях, а Земля… Похоже, её конец я наблюдал своими глазами.
К концу 24 века мусор и токсичные отходы загрязнили природу до предела, и началось вымирание всего живого. В считанные годы погибли больше половины зверей и птиц, растений и рыб, насекомых. Затем, будто этого было мало, начал стремительно истощаться озоновый слой, и делом времени стала минута, когда космическая радиация прорвётся в атмосферу. Ситуация выходила из-под контроля, надежда исправить что-либо своими силами таяла на глазах, и назревало самое тяжёлое решение в истории человечества.
Двадцать лет назад, в 2394 году, совет Звёздной Федерации приказал покинуть столичную планету до тех пор, пока природа не восстановится сама. Либо навсегда, если все же Земля погибнет. Всё командование перебралось на Терра Нову — самую развитую из полутора тысяч колоний.
Вместо миллиарда последних землян командование оставило на Земле тысячу сторожей. Тех, кто добровольно вызвался наблюдать за процессом восстановления. Можно было обойтись и автономными станциями: андроиды собрали бы сведения гораздо точнее и оперативнее, но общественность не могла смириться с тем, что на Земле не останется людей.
енно, старик, я в восторге! Они там столько всего наснимали, что куда не наступишь, по-любому это место в каком-нибудь ф��льме было. И это круто, старина, серьёзно, невероятное впечатление. Помнишь тот фильм, где они сначала поцеловались, а потом забыли об этом? Ну вот, я на той скамейке посидел, представляешь?
Майкл говорил так быстро, что не будь нейросети, я бы ни слова не понял. Да и так не особо успевал за потоком его мыслей.
— Видимо, это была лучшая скамейка в твоей жизни?
— Ну, вроде того. Но вид там уже совсем не тот. Знаешь, когда видишь чёрный океан и высохшие деревья, сложно поверить, будто это то же, что и в фильме.
— Наверное, потому я старые фильмы и не люблю.
— Да-да, я эти слова через раз слышу. Ты, кстати, нашёл ту пластинку? Кажется, Магомаев, да?
— Как раз сегодня в одной антикварной лавке отрыл.
— А вот это я никак не пойму. Зачем тебе это старьё? В фонде культуры есть всё, и притом в отличном ка
