Оглавление

1. Конец игры
2. — 1-
3. — 2-
4. — 3-
5. — 4-
6. — 5-
7. — 6-
8. — 7-
9. — 8-
10. — 9-
11. — 10-
12. — 11-
13. — 12-
14. — 13-
15. — 14-
16. — 15-
17. — 16-
18. — 17-
19. — 18-
20. — 19-
21. — 20-
22. — 21-
23. — 22-
24. — 23-
25. — 24-
26. — 25-
27. — 26-
28. — 27-
29. — 28-
30. — 29-
31. — 30-
32. — 31-
33. — 32-
34. — 33-
35. — 34-
36. — 35-
37. — 36-
38. — 37-
39. — 38-
40. — 39-
41. — 40-
42. — 41-
43. — 42-
44. — 43-
45. — 44-
46. — 45-
47. — 46-
48. — 47-
49. — 48-
50. — 49-
51. — 50-
52. — 51-
53. — 52-
54. — 53-
55. — 54-
56. — 55-
57. — 56-

— 1-

— Такого просто быть не может! — на выразительном лице Наргиз было написано такое недоумение, что Амир невольно улыбнулся.

— Почему? — мягко спросил он, поднимая голову и перестав орудовать ножом и вилкой.

Они сидели в небольшом кафе, которое привлекло их почти домашним уютом, веселенькими, расшитыми вручную скатертями и живыми цветами, которые были повсюду — и в горшочках на подоконниках, и в изящных вазочках на каждом столике, и в больших вазах на покрытом темным лаком паркетном полу.

— Потому что так не бывает! — Наргиз досадливо поморщилась. — Они не задали мне ни одного вопроса, словно им было все равно, кого они принимают на работу. А им не может быть все равно. Это все-таки телевидение, а не какая-нибудь шарашкина контора, и вакантная должность не какого-нибудь технического работника, а парламентского корреспондента.

— Может, достаточно было одного взгляда на тебя, чтобы ты им приглянулась? — Амир снова приступил к еде, пробуя на вкус бифштекс с кровью, который им только что подали.

— Не могла я им приглянуться с первого взгляда! Я не Мэрилин Монро и не Шерон Стоун, чтобы они тут же распустили нюни и простерлись предо мной ниц.

— Ты недооцениваешь себя. Ты талантливая журналистка…

— Да откуда им это знать! — не дала она ему договорить. — У меня ведь не написано на лбу, что я чертовски талантлива и именно меня они искали всю жизнь. Да и резюме у меня так себе. И потом, я никогда не работала на телевидении, у меня нет никакого опыта, а они вдруг без единого вопроса заявляют, что я им подхожу и с завтрашнего дня могу приступать к работе.

— И что тебя не устраивает? — Амир перестал есть и сделал нетерпеливый жест рукой. — Любая другая на твоем месте визжала бы от восторга, что так легко добилась места на телевидении.

Наргиз пожала плечами.

— Я давно решила для себя, что в этой жизни ничто так просто не дается. А если что-то само плывет в руки, то этому должно быть разумное объяснение.

— Ты стала подозрительной, — заметил Амир.

— Будешь подозрительной, — проворчала она, — когда на тебя смотрят так, словно хотят сказать: «Ну что ты ломаешь комедию! Ты же прекрасно знаешь, что будешь принята, даже если в твоем резюме черным по белому написано, что у тебя три класса образования и ни одной извилины в мозгу».

Амир на мгновенье замер, потом бросил на молодую женщину обеспокоенный взгляд. Она перехватила его, и в ее глазах странного темно-вишневого цвета зажглись искорки понимания. Осознав, что выдал себя, он быстро отвел глаза и начал шарить в карманах в поисках сигарет.

— Здесь не курят, — сухо предупредила Наргиз.

Он моментально прекратил поиски, мысленно чертыхнулся и приготовился к неизбежному.

— И я хочу знать, — ледяным тоном продолжила она, — почему они на меня так смотрели.

— Ты хочешь узнать это у меня? Почему у меня? — попытался он уйти от ответа, но, поймав ее взгляд, понял, насколько это бесполезно.

— Не увиливай, Амир. Это ты постарался? Замолвил, так сказать, за меня словечко?

— Да, я, — не счел он больше нужным скрывать и, полагая, что лучший способ защиты — нападение, быстро добавил: — А что в этом зазорного? Разве я не вправе попросить за свою хорошую знакомую, которая к тому же долгое время сидит без работы?

— Я не просила тебя о подобной милости, — ее голос был по-прежнему сух и резок.

— Ну, конечно, ты не просила, — так же сухо произнес Амир. — Ты ведь привыкла рассчитывать только на себя.

— Это упрек или обвинение?

— Ни то и ни другое. — Он задумчиво потер подбородок и посмотрел ей прямо в лицо. — Надеюсь, ты не помчишься сейчас в Останкино и не станешь отказываться от работы, для которой так подходишь?

Его спутница молчала, и он подумал, что, скорее всего, она так и поступит.

— Как же с тобой трудно! — вздохнул он.

— Я просто не люблю, когда вмешиваются в мои дела.

Ее тон нисколько не смягчился, и он протянул руку через стол, накрыл ее пальцы своей длинной узкой ладонью.

— Поверь, это самое малое, что я могу сделать в благодарность за все, что ты для меня сделала.

В ее глазах вспыхнули искорки гнева.

— Я не требую от тебя благодарности. Ты мне ничем не обязан. — Она быстро убрала руку и откинулась на спинку стула.

— Конечно, не обязан, — обманчиво-простодушным тоном проговорил он, — если не считать, что ты трижды спасала мою жизнь.

— Ты преувеличиваешь. Это было давно и было…

— Правдой. Все это было правдой, — не дал он ей договорить.

Действительно, год назад Амир попал в страшный переплет, когда, решив стать депутатом Госдумы, выдвинул свою кандидатуру по Дербентскому избирательному округу. Его главным соперником на выборах должен был стать крупный бизнесмен, миллионер и бывший зять губернатора Мурманской области Рауф Нагиев. При разводе с женой последний повел себя не по-джентльменски, что очень и очень не понравилось тестю-губернатору. Нагиев не только лишился его поддержки — всемогущий губернатор спустил на него всех собак, каких только можно. Принадлежащую ему компанию стали усиленно проверять и Генпрокуратура, и налоговики, ему инкриминировали участие в незаконных операциях и связи с криминальным миром, так что Нагиеву как воздух был нужен депутатский мандат и неприкосновенность, которую тот гарантировал. Однако, понимая, что в Дагестане его плохо знают и у него мало шансов победить на выборах, он решил подкупить соперника, а когда получил решительный отказ, перешел к открытым угрозам. Жизни Амира много раз угрожала опасность, но благодаря Наргиз он не только остался жив, но и победил на выборах.

Воспоминания, еще такие яркие, словно все случилось только вчера, нахлынули на него, но усилием воли Амир отогнал их.

— И я не вижу ничего предосудительного в том, что попросил за тебя своего друга, — закончил он.

— Своего друга? И кто он, твой друг?

— Генеральный директор Первого канала, — ровным голосом произнес Амир.

— Ух, ты! — Наргиз даже присвистнула от удивления. — Ты не говорил, что генеральный директор Первого канала ходит в твоих друзьях.

— Я должен был кричать об этом на каждом углу? — беззлобно усмехнулся он. — Мы знакомы целый век, и в свое время я оказал ему кое-какую услугу.

— И теперь ты счел, что ему пришла пора расплачиваться?

Он тяжело взглянул на нее.

— Иногда ты становишься просто невыносимой.

Она небрежно повела плечами. На несколько минут за столом воцарилось молчание. Заметив проходящего мимо официанта, Амир попросил унести тарелки и принести чашку крепкого кофе. Наргиз отказалась от кофе и заказала ананасовый сок. Расторопный официант быстро выполнил заказ и удалился.

Амир маленькими глотками попивал черный обжигающий напиток, незаметно наблюдая за своей спутницей, потягивающей из трубочки сок. Она продолжала хмурить брови, и он начинал жалеть, что три дня назад отправился к Артему Богонравову и попросил его взять на работу свою приятельницу Наргиз Велиханову. Тот был явно не в восторге от подобной просьбы, но не мог отказать своему другу. К заверениям Амира, что он не пожалеет о выборе, Богонравов отнесся с прохладцей, сказав лишь два слова: «Поживем-увидим».

Сок был давно выпит, а Наргиз продолжала вертеть в руке пустой стакан, словно не знала, что с ним делать. Тонкая трубочка по-прежнему оставалась зажатой меж зубов. Амир не выдержал, привстал, забрал из ее рук стакан и, нисколько не церемонясь, выдернул изо рта трубочку и бросил на стол.

— Послушай меня, — тихо, но властно проговорил он, снова усаживаясь. — Ты можешь продолжать дуться на меня и отказаться от новой работы, но мой тебе совет: отправляйся завтра на телестудию, берись за работу и выполняй ее так, как можешь только ты. Кстати, — теперь его голос звучал небрежно, — если ты не справишься, то можешь не сомневаться: никто с тобой нянчиться не станет и держать тебя не будут, погонят взашей. И тогда никто тебе не поможет. Ни Артем Богонравов, будь он даже трижды мне друг, и никто другой. Уж точно я не пошевелю и пальцем.

— Кто бы сомневался! — пробормотала она.

Амир вдруг весело засмеялся, и Наргиз не удержалась, рассмеялась вслед за ним. Напряжение, возникшее между ними, исчезло так же быстро, как и возникло.

— Вот и умница! — Он перегнулся через маленький столик и поцеловал ее в макушку. — Не подведи меня. Я за тебя поручился.

— Признайся, — отсмеявшись, сказала она, — ты преследовал и меркантильные интересы.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Ведь теперь ты можешь рассчитывать, что станешь чаще появляться на экранах телевизоров. Теперь я парламентский корреспондент, а ты как-никак депутат Госдумы и в благодарность за то, что хлопотал за меня…

— Не продолжай, — едва не простонал он. — Ты на самом деле так думаешь?

Она не ответила, только глаза ее лукаво заблестели.

— Ну, если тебе легче от этой мысли, что ж, пусть будет так.

— Конечно, легче. Приятно сознавать, что людьми движут корысть и честолюбие, а не благородство и добрые помыслы.

— Ты серьезно? — Он с беспокойством смотрел на нее, обманутый ее серьезным видом.

— А как ты думаешь?

У него был такой растерянный вид, что она не выдержала и прыснула со смеху. Несколько мгновений он недоверчиво глядел на нее, потом покачал головой и улыбнулся:

— Последнее слово должно остаться за тобой. Не так ли?

— Как всегда. Или ты забыл об этом?

— Нет, не забыл, но даже если б так, ты бы наверняка мне напомнила.

Безобидную пикировку прервал телефонный звонок. Амир извлек из кармана мобильник, послушал с минуту, вернул его обратно на место и извинился.

— Мне надо идти, Наргиз. Продолжим наш разговор в следующий раз.

Через час Наргиз встретилась с двумя другими своим друзьями — Чингизом и Максимом. Те знали, куда она отправилась утром, и с нетерпением ждали от нее новостей.

Наргиз вошла в кабинет Чингиза с таким мрачным выражением лица, что первая мысль, которая пришла в голову друзьям, — она провалила собеседование. Мужчины тут же бросились ее утешать, заверяя, что она с ее способностями найдет работу во стократ лучше. Она слушала не перебивая и, только когда слова утешения иссякли, почесала нос и произнесла:

— Вообще-то я прошла собеседование и принята на работу.

Чингиз от удивления даже помотал головой.

— Ничего не понимаю. Отчего в таком случае похоронный вид?

— Это вопрос к Амиру.

— При чем тут Амир? — не понял Максим.

— При том, что успешным собеседованием я обязана ему, а не своим способностям, в которых вы, как мои друзья, не сомневаетесь. — И она рассказала Чингизу и Максиму о тех шагах, которые предпринял Амир для ее трудоустройства.

— К сожалению, я узнала обо всем этом только два часа назад, — закончила она свой рассказ.

— Представляю, как досталось от тебя Амиру, — не смог сдержать улыбку Чингиз, хорошо знавший независимый характер Наргиз.

— Ему не позавидуешь. Не хотел бы оказаться на его месте, — подхватил Максим.

— Не стоит так за него переживать. На этот раз он отделался довольно легко.

— Надо будет спросить, как это ему удалось, — проворчал Чингиз. — К нам в подобных случаях ты обычно бываешь менее снисходительна.

— Ну вот, сейчас вы обвините меня в неблагодарности.

— Мы ни в чем не собираемся тебя обвинять, — возразил Максим, — но тебе давно пора привыкнуть к тому, что у тебя есть друзья. Мы любим тебя, переживаем, когда у тебя неприятности, и готовы сделать для тебя все, что в наших силах, и сверх того. Нам ли убеждать тебя в том, что друзья должны помогать друг другу? Ты сама по первому зову мчишься нам на помощь, но нашу принять почему-то не спешишь.

— Господи, да я и так позволила вам слишком много для меня сделать! Мне начать перечислять?

Друзья дружно покачали головами.

— Вы что, собираетесь все мои заботы переложить на свои плечи?

— Если это в наших возможностях, то почему бы и нет? — невозмутимо произнес Чингиз.

Наргиз едва не задохнулась от возмущения.

— Если вы еще не заметили, я не девяностолетняя беззубая старуха со скрюченными подагрой пальцами рук и ног и могу передвигаться самостоятельно. И решать свои проблемы, большие и маленькие, я тоже, слава Богу, в состоянии. Без посторонней помощи.

— Посторонние — это мы? — уточнил Максим.

— Не придирайтесь к словам. И давайте договоримся: если мне понадобится помощь, вы первые, к кому я обращусь, но без моего ведома не берите на себя роль добрых самаритян.

— Если мы будет ждать, когда ты нас позовешь, то, боюсь, никогда не дождемся, — проворчал Чингиз.

— То, что ты сейчас говорила… — Максим пытливо посмотрел на нее. — Все это ведь не означает, что ты отказалась от работы на телевидении?

— Нет, не отказалась, — вздохнула она. — Точнее, не успела.

— Вот и хорошо, что не успела. Хорошенько подумай, прежде чем предпринять следующий шаг.

— Ладно, подумаю.

Друзья выжидательно смотрели на нее.

— Вы ждете от меня ответа прямо сейчас?

Они дружно закивали головами.

— Хорошо-хорошо! — Она подняла руки, признавая свое поражение. — Я возьмусь за эту работу. В конце концов, мне давно пора начать возвращать долги вашему банку.

Чингиз Салихов вот уже десять лет руководил солидным московским банком, а Максим работал его заместителем. В недалеком прошлом московская квартира Наргиз была разгромлена бандитами из чеченской группировки, а сама она, чудом избежав смерти, попала в больницу. В ее отсутствие друзья не просто привели в порядок квартиру, но и полностью обставили ее. Зная, что она никогда не согласится принять в качестве подарка и великолепный ремонт, и дорогую обстановку, они договорились, что она будет выплачивать потраченные ими деньги в течение последующих десяти лет.

Вынужденно уйдя из редакции газеты «Московский комсомолец», где она успела проработать всего пару месяцев, весь последний год Наргиз перебивалась случайными заработками, сотрудничая сразу с несколькими изданиями. Ее материалы с удовольствием публиковали, ей даже предлагали перейти на постоянную работу, но она не торопилась. Ей хотелось чего-то нового, отличающегося от того, что она делала до си пор. Узнав, что на Первом канале телевидения проводится конкурс на замещение вакантной должности парламентского корреспондента, она не раздумывая отправила туда свое резюме. И вот она принята, но радости не было. Все портило воспоминание о взглядах, которыми перекидывались те, кто проводил с ней собеседование, и сознание того, что успехом она обязана не собственным способностям, а протекции Амира — черт бы его побрал! Одно успокаивало: если она проявит некомпетентность, если провалится в эфире, ее не просто вышвырнут с работы — ни один телеканал не захочет больше иметь с ней дело.

Ее нерадостные размышления прервал голос Чингиза:

— Ну что, друзья, у нас, кажется, появился повод собраться и отпраздновать это событие. Кто позвонит Амиру?

— Я позвоню, — предложила Наргиз. — Встречаемся там же, где всегда?

Чингиз кивнул:

— В любимом ресторане Максима — в «Гроте».

— 2-

Наргиз с головой окунулась в работу, которая разительно отличалась от той, чем она занималась до последнего времени. Писать статьи в газеты, даже в самые популярные, с многотысячными тиражами, было значительно легче, чем стоять перед телекамерой и говорить вживую. Но, удивительное дело, оказалось, что она нисколько не боится камеры, очень быстро сумела привыкнуть к ее присутствию и даже полюбила ее. Камера отвечала ей взаимностью: она нисколько не искажала ее лица и фигуры, скорее наоборот, делала их еще более четкими и выразительными.

В первый же раз эфир оказался прямым. Наргиз понимала, как много зависит от того, какой ее впервые увидят телезрители — уверенную в себе, в своих возможностях или дебютантку, у которой поджилки трясутся от волнения. Конечно, она волновалась, но ничто в ее лице не выдавало и тени беспокойства. Она выговаривала слова четко, а мысли излагала ясно, без излишней суеты и торопливости. После выхода в эфир первого ее репортажа она взяла запись домой и множество раз прокручивала ее, пытаясь найти ошибки в том, как стояла, как двигалась, куда и как смотрела, как выглядела вообще. Она и после тщательно анализировала каждый свой выход в эфир. Обладая удивительной способностью беспристрастно смотреть на себя со стороны, словно там, на телеэкране, не она, а совершенно другой человек, она подмечала каждую свою оплошность, придиралась к каждой мелочи, которую, возможно, зрители даже не замечали, но мимо которой никогда не прошел бы профессионал. Она пыталась проанализировать и учесть каждую ошибку и не повторять ее вновь.

Репортажи с парламентских заседаний готовились систематически, и Наргиз старалась, чтобы они получались острыми, живыми, интересными, такими же как публикации, которые выходили из-под ее пера. Очень скоро она приобрела среди депутатов Госдумы много друзей и нажила немало оппонентов. Однако она старалась, чтобы ее личные симпатии и антипатии не довлели над ней, когда она готовила свои сюжеты, хотя и вовсе беспристрастной быть не могла.

В немалой степени тому, что ее репортажи из здания на Охотном ряду так хорошо удавались, способствовал Амир. Он был ее неизменным спутником в извилистых коридорах власти, не позволяя заблудиться в них, показывая все подводные течения и камни, подавая руку там, где она могла споткнуться. Он так же, как и она, тщательно анализировал каждое ее появление в теленовостях, указывал на просчеты и ошибки, изредка хвалил, чаще оставался недоволен, но она удивительно терпеливо относилась к его замечаниям, понимая, как важно мнение Амира и как друга, и как депутата.

У нее было запоминающееся лицо, и уже через три-четыре месяца после появления на телеэкране ее стали узнавать на улице, в троллейбусе, в метро. Соседи по дому теперь не смотрели на нее настороженно, а приветливо улыбались, интересовались последними новостями, расспрашивали о знаменитостях, с которыми ей случалось встречаться в людных и шумных коридорах Останкино.

Новая работа захватила ее полностью, единственное, что огорчало — теперь она не могла уделять детям столько внимания, сколько ей хотелось. Последние пять месяцев Рустам и Элла жили в Москве. После обустройства квартиры Наргиз наконец-то смогла забрать их к себе, и хотя дети скучали по родному городу и своим двоюродным братьям и сестрам, их уже захватила жизнь в большом и шумном городе. Девочка ходила в школу, во второй класс, а шестилетний Рустам все еще посещал детский сад. Теперь, когда она работала по десять-двенадцать часов в сутки, за детьми присматривала одинокая пожилая женщина, живущая с ней на одной лестничной площадке. Соседка сама изъявила желание помочь ей и теперь отдавала ее детям все нерастраченное тепло и любовь. Элла и Рустам полюбили ее сразу, что было неудивительно: у Аллы Сергеевны было доброе и приятное лицо, от нее всегда пахло пирогами и чем-то еще очень вкусным, домашним. Бывшая учительница младших классов, она жила на маленькую пенсию и, тем не менее, долго отказывалась от денежного вознаграждения, которое ей предлагала Наргиз. Однако ей удалось настоять на своем, и Алла Сергеевна фактически поселилась у нее, нередко уходя к себе за полночь. Наргиз называла ее палочкой-выручалочкой и не знала, как благодарить Бога за то, что он послал им ее.

Теперь она реже виделась с друзьями, за исключением Амира, но и с ним встречи обычно не длились больше двадцати-тридцати минут. Да и виделись они в основном в здании на Охотном ряду. Максима такое положение дел не устраивало, и однажды он собрал у себя друзей и заявил, что им не следует отдаляться друг от друга. Все были с ним согласны, и какое-то время они действительно возобновили свои встречи, но постепенно Чингиз стал отлынивать от них: у него завязался очередной бурный роман с юной девицей, единственным достоинством которой было ее кукольное личико. Если у нее и имелось больше двух мозговых клеток, которые боролись за жизнь, прячась за ее огромными пустыми глазами, то ей еще явно надо было научиться пользоваться ими. Поймав при случайной встрече огорченный взгляд Наргиз, Чингиз невозмутимо пожал плечами.

— Что поделаешь, — философски изрек он, — красота и ум — две вещи несовместимые.

Бурный роман закончился так же внезапно, как и начался, но Чингиз не стал появляться у друзей чаще. Амир с головой ушел в законотворческую работу — как раз очень остро обсуждался проект бюджета на предстоящий год, так что Максим и Наргиз теперь чаще встречались вдвоем. Нельзя сказать, что это их особенно огорчало. Им никогда не было скучно вместе, они могли говорить часами обо всем на свете и так же подолгу молчать, не чувствуя при этом ни скуки, ни неловкости. Максим был частым гостем у нее и любил возиться с ее детьми. Он приходил к ней даже в ее отсутствие, делал с Эллой уроки, учил Рустама играть в шахматы и решать логические задачки, водил их в кино и зоопарк. Дети привязались к нему и скучали, когда перерывы между его визитами становились слишком длинными.

Как-то Максим позвонил Наргиз и пригласил в ресторан.

— По какому поводу? — поинтересовалась она.

— А разве обязательно нужен повод? — тут же отреагировал он.

— Нет, конечно!

Максим услышал ее веселый смех.

— А Чингиз будет?

Спрашивать об Амире Наргиз не стала: его в Москве не было, он уехал на несколько дней в Париж, где последнее время жили его родители.

— Я пригласил его, но он утверждает, что занят.

— Что ж, в таком случае я попробую его вытащить. Может, у меня получится?

После разговора с Максимом она не откладывая позвонила Чингизу. Тот ответил ей так же, как и другу: он с удовольствием бы посидел с ними, но чертовски занят и прийти не сможет.

— У меня создалось впечатление, что ты нас избегаешь, — вдруг сказала она. На другом конце провода повисло молчание.

— Почему ты так думаешь? — послышалось, наконец, в трубке.

— Не знаю. Но ты стал реже бывать с нами и всякий раз находишь отговорку, чтобы не прийти.

— Я действительно не могу отлучиться, — сказал он, однако его голосу не хватало убедительности.

— Чем ты так занят? — Наргиз могла быть настойчивой, когда хотела.

— Ну… у меня важная встреча.

— С кем? — не отставала она.

— К сожаленью, я не могу тебе этого сказать.

— Почему? — невинным тоном поинтересовалась она. — У тебя встреча с агентом ФСБ или со шпионом вражеской разведки?

Чингиз попытался подавить смех, но у него ничего не получилось.

— Нет, — сквозь смех сказал он, — это не агент ЦРУ и даже не сотрудник ФСБ.

— Вот и хорошо! Значит, встреча не так важна и мы ждем тебя ровно в восемь часов вечера в ресторане «Грот».

Она тут же отключила телефон, не давая возможности своему собеседнику отказаться.

Ровно в восемь часов банкир сидел за круглым столиком в компании двух своих друзей.

— А ведь я соскучился по тебе, — заявил он, разглядывая несколько осунувшееся лицо Наргиз.

— Не верю, — спокойно возразила она. — Если бы это было так, мне не пришлось бы почти силой затаскивать тебя сюда.

— Нет, правда, я хотел тебя видеть.

— Что же в таком случае мешало поддаться желанию?

— Я хотел дать тебе и Максиму возможность больше бывать вместе.

Наргиз даже замерла от неожиданности.

— Что это значит, Чингиз? — тихо спросила она. — Я не понимаю…

— Да чего там понимать! — Он перевел взгляд на Максима, потом снова посмотрел на молодую женщину. — Перестаньте валять дурака, ребята! Вам давно пора прекратить морочить друг другу головы и пожениться.

Наргиз словно окаменела после этих слов. Максим заскрежетал зубами и метнул на друга яростный взгляд.

— Будь добр, не вмешивайся в наши отношения. — В его голосе явственно прозвучал металл, но это нисколько не обескуражило Чингиза.

— Если я не вмешаюсь, вы еще лет пятьдесят будете ходить вокруг да около и так и не признаетесь друг другу в своих чувствах. Ты же любишь ее, Максим! И любишь давно, с первой встречи. Почему бы тебе не сказать ей об этом?

Синие, как море, глаза Максима потемнели, став почти черными. Что-то было в выражении его лица, что Наргиз поняла: сейчас он на самом деле признается ей в любви. Она поняла это — и насмерть перепугалась. Страх заплескался в ее глазах цвета спелой вишни с такой силой, что она судорожно сглотнула, подалась назад и сделала предостерегающий жест рукой.

Максим заметил и ее страх, и смятение, и невольный жест рукой — и ощутил внезапную боль в груди. Нет, он не станет пугать ее своим признанием. Ей нечего опасаться.

— Ребята, зачем все портить? Ведь все было так хорошо. Помните: мы договорились — мы друзья, не более.

В ее голосе было столько мольбы, что Максим успокаивающе сжал ее руку и мягко сказал:

— Не пугайся так, Наргиз. Чингиз просто пошутил.

— Никаких шуток, — запротестовал тот.

— Ты пошутил, — с нажимом произнес Максим. — Скажи, что ты пошутил.

— Хорошо, я пошутил, — покорно согласился его друг.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы убедиться: он говорил серьезно. Но Наргиз решила поддержать Максима и подразнивающими нотками в голосе поинтересовалась:

— А ты, значит, умываешь руки?

Еще в самом начале их знакомства Чингиз неожиданно для нее предложил ей выйти за него замуж. Она не приняла его слова всерьез и отказалась от такого, казалось бы, заманчивого предложения. Еще бы: банкир, миллионер, владелец шикарной квартиры в центре Москвы и загородного дома в Подмосковье, к тому же умен, красив, обаятелен. Кто бы отказался?! Но он был слишком красив и слишком часто увлекался юными длинноногими красотками, чтобы она вознамерилась соединить с ним свою судьбу. Позже время от времени он намекал ей на свои чувства, но она реагировала легко, с юмором, и он не настаивал. Потом они договорились, что будут друзьями и только друзьями, и разговоры прекратились. И вот теперь…

— Я решил отступить, — осторожно сказал Чингиз.

— Почему? Разуверился в собственной неотразимости?

— Нет, не разуверился, но я подумал, что ты достойна лучшего мужа, чем я. А Максим во всех отношениях лучше меня. И он единственный, кому я соглашусь тебя уступить.

Разговор опять принимал опасный оборот, и Максим, не желая продолжать его, резко поменял тему и заговорил о предстоящей поездке Чингиза в Германию. Наргиз слушала вполуха и думала о том, что Чингиз прав: надо перестать ломать комедию и выходить замуж за Максима. Ни с кем из мужчин ей не было так спокойно и легко, как с ним. Ее дети привязались к нему, а он — к ним, и лучшего отчима для Эллы и Рустама трудно будет найти. Ее первый и единственный брак длился три года и распался бы раньше, если бы муж согласился отпустить ее. Больше года назад он погиб, утонул в море, неудачно прыгнув с невысокой скалы. Она не боялась повторного брака, хотя очень ценила свою свободу. Да и Максима никак нельзя было сравнивать с ее бывшим мужем. Он был как каменная скала, за которой она могла укрыться от всех непогод. Он никогда не предаст, не обманет, не взвалит на нее груз своих проблем, а наоборот, возьмет на себя заботу о ней и ее детях. Что же мешало ей согласиться и выйти за него замуж? Даже себе она не могла ответить на этот вопрос. Правда, до сих пор Максим не делал ей никаких признаний в любви и не предлагал руку и сердце, но она знала, как давно и глубоко он ее любит. Он готов был сделать предложение хоть сию минуту, но ждал от нее какого-то знака, жеста, которые подтвердят, что она примет, не оттолкнет ту любовь, которую он предлагал. Она же ни разу не давала ему повода надеяться, хотя и понимала, что не сможет бесконечно долго держать его в неведении относительно собственных чувств. Были ли эти чувства так же глубоки и сильны, как у него? Она не знала однозначного ответа на этот вопрос. Он ей нравился, очень нравился, она была готова на все ради него, но выйти замуж… Наргиз всегда отличалась умением быстро принимать решения, а тут не знала, как поступить.

Она подняла глаза на Максима и встретилась с ним взглядом. В его глазах было столько тепла и нежности, что она чуть не зажмурилась. Что же ей делать? Последовать совету Чингиза или оставить все, как есть?

Наргиз не только решила оставить все, как есть, но и стала избегать Максима. Теперь она, как и Чингиз, ссылалась на занятость и отсутствие свободного времени. Времени у нее действительно оставалось мало, работа на телевидении захватила ее всю, и если бы не дети, она появлялась бы дома только поздно ночью, чтобы поспать три-четыре часа, принять душ, переодеться и утром снова бежать на работу.

— 3-

В следующий раз все вместе, вчетвером, они собрались у Амира. Тот отмечал свое сорокалетие и пригласил друзей отпраздновать юбилей вместе с ним. Других гостей, кроме них, не было. Когда Наргиз выразила удивление по этому поводу, Амир ответил, что с родственниками и коллегами будет праздновать свое сорокалетие в ближайшую субботу в одном из московских ресторанов.

Амир жил в большом красивом доме, купленном им несколько лет назад и полностью отреставрированном. Окруженный фахверками, словно опутанный паутинами, с тонкой кованой оградой, дом был легок и сиял светлыми тонами штукатурки и декоративного камня.

Планировка дома была анфиладной, и она очень нравилась Наргиз. Из арочного прохода можно было попасть во все комнаты — в малую и большую гостиную, кухню и столовую. Сам проход в лилово-бежевых тонах был построен на сочетании двух видов арок в стиле модерна. Большей частью они были прямоугольной формы, но одна из них имела форму разорванного круга с темной окантовкой. Плавные линии арок подчеркивались подсветкой, расположенной в верхней части проемов и перекликались со световыми коробами на лестнице, ведущей на второй этаж.

Друзья собрались в большой гостиной. Комната была выдержана в розовато-бежевых тонах. Особый уют ей придавали яркие вкрапления древесины, мягкая мебель, напольные светильники и угловой встроенный камин, изготовленный по собственным чертежам Амира.

Хозяин дома разжег камин, и какое-то время друзья сидели возле него, делясь последними новостями, потом юбиляр пригласил гостей к столу. Хозяйничала в этот день Наргиз. Амир хотел заказать еду из ресторана, но она не позволила, сказав, что уж на четверых едоков она как-нибудь сама приготовит. Кажется, Амир не очень доверял ее кулинарным способностям и какое-то время опасливо наблюдал за ее приготовлениями, когда она явилась рано утром и принялась колдовать на кухне. Однако стоило ему попробовать салат из нежного куриного мяса, чернослива и голландского сыра и пару других блюд, как он понял, что его опасения беспочвенны. Наргиз не только любила хорошо и вкусно поесть, но и готовила отменно.

— Как же долго ты скрывала свои таланты! — воскликнул он, пробуя азербайджанское национальное блюдо — долму из виноградных листьев. — Все, с сегодняшнего дня никаких ресторанов и кафе. Встречаемся только у тебя.

— Этого я и боялась, — засмеялась Наргиз. — Скажи вам, что я умею готовить, и придется всю жизнь простоять у плиты.

— Всю жизнь — это очень долго, но раз в месяц ты можешь вспомнить, что ты, прежде всего, женщина.

— Ты хочешь сказать, что я об этом забываю? — она удивленно приподняла бровь.

— А разве нет?

Наргиз пожала плечами. Она не то чтобы не любила вести домашнее хозяйство или ленилась — ей просто было жалко времени на готовку, стирку, уборку. Слава Богу, появились стиральные машины, которые выдавали уже высушенное белье, моющие пылесосы, которые позволяли быстро завершить уборку, посудомоечные машины, легко справляющиеся с грязной посудой. Что касается еды, то она предпочитала покупать полуфабрикаты, нежели часами торчать у плиты. Лишь изредка она заставляла себя приготовить что-нибудь самой, испечь детям сдобные булочки и пироги к чаю. Ее старшая сестра Мадина любила говорить, что в ее случае природа ошиблась, когда вместо мальчика на свет появилась девочка. Наргиз охотно соглашалась: ей действительно следовало родиться мужчиной.

Последние слова она произнесла вслух.

— Думаю, ты ошибаешься, — тут же отреагировал Амир. — Если бы ты захотела, из тебя получилась бы прекрасная хозяйка.

— В том-то и дело, что я этого не хочу, — пробормотала Наргиз.

— Это потому что рядом с тобой нет мужчины, которого бы ты любила и ради которого готова была бы часами стоять у плиты.

— Что?! — растерялась она. — Ты хочешь сказать, что я превращусь в добропорядочную домохозяйку в цветастом халатике и обвязанном вокруг талии фартучке, стоит мне выйти замуж?

— Конечно. Просто тебе сейчас не для кого стараться.

— Нет уж! — горячо возразила она. — Ни один мужчина не заставит меня превратиться в кухарку.

Амир рассмеялся.

— Что ж, скоро мы это узнаем.

— Скоро? — не поняла она. — Почему скоро?

— Не вечно же тебе быть одной. Рядом с женщиной всегда должен быть мужчина.

— Да мне вроде бы и так хорошо, — пожала она плечами равнодушно. — Без мужчины рядом.

— Вот именно «вроде». И не говори, что ты самодостаточная личность и тебе никто не нужен. Не может быть тебе хорошо одной.

— Я не одна. У меня есть дети.

— Мы сейчас говорим не о детях, а о спутнике жизни.

— Тогда и я вправе спросить, каково тебе быть одному? Разве, по аналогии, рядом с мужчиной не должна быть всегда женщина?

Наргиз заметила, как Амир изменился в лице, и мысленно обругала себя. Больше года назад его жена и дочь были убиты. В их трагической смерти Амир винил себя. За несколько лет до этого у него был роман с молодой красивой женщиной, который закончился, когда он отказался развестись с женой и жениться на ней. Анна вышла замуж за другого, но не смогла забыть Амира. Желая вернуть его, она наняла убийцу, который застрелил Марию и ее дочь Олю. Наргиз участвовала в расследовании двойного убийства, и ей удалось разоблачить Анну, но до суда дело не дошло: Анна погибла в результате автомобильной аварии и при этом едва не забрала с собой на тот свет и Наргиз.

Амир не мог смириться со смертью близких людей. Если бы не депутатская деятельность, которой он отдался всецело и которая занимала почти все его время, неизвестно чем бы все кончилось. Он наверняка впал бы в депрессию, из которой мог бы и не выйти. Он заставлял себя работать по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, чтобы не оставлять время для воспоминаний и невеселых раздумий и, придя домой, завалиться от усталости в постель и спать без сновидений до самого утра.

С ее стороны было жестоко напоминать Амиру, что он сейчас один. Впрочем, если он считает, что она не должна быть одна, то и ему самому пора подумать о спутнице жизни. Тем не менее, она извинилась перед ним.

— Прости, Амир, я не хотела будить в тебе невеселые воспоминания. Особенно в такой день. Прости.

Она приблизилась к нему, дотронулась до его руки. У нее было виноватое выражение лица, и он успокаивающе сжал ее пальцы.

— Ты меня тоже прости. Мне не надо было начинать этот разговор.

— Это, наверное, Чингиз тебя заразил. — Он непонимающе уставился на нее. — Не так давно он заявил мне и Максиму, что нам пора перестать валять дурака и пожениться.

— И что же ты? — не сразу спросил он.

— Я трусливо поджала хвост и сбежала.

— И Максим позволил тебе это? –он недоверчиво взглянул на нее.

— Ему не оставалось ничего другого. Он знает, что на меня нельзя давить.

— Джентльменство может дорого стоить Максиму.

— Что ты имеешь в виду?

— Что найдется кто-то понапористей и смелей и уведет тебя.

— Ты думаешь, со мной это будет так просто? Пришел, увидел, победил?

— Нет, не думаю. Тебя нужно завоевывать шаг за шагом.

Наргиз сделалось весело.

— Я не военный трофей. Меня не нужно завоевывать, — заявила она.

Амир словно не слышал ее.

— Максиму нужно изменить тактику, если он хочет продвинуться хоть немного в своем ухаживании.

— Только не смей указывать, что ему делать.

— Я и не подумаю. Он не примет от меня никаких советов. Если ты не заметила, он ревнует тебя ко мне.

Она весело засмеялась.

— Его ревность беспочвенна.

— Да, беспочвенна.

Он произнес это таким ровным и бесцветным голосом, что Наргиз удивленно взглянула на него. По его лицу ничего нельзя было прочесть, оно было непроницаемым, как темная гладь воды. Не желая углубляться в эту щекотливую тему, она вернулась к готовке — ей предстояло еще столько сделать, и тратить время на непонятные разговоры было некогда.

И сейчас, сидя за красиво сервированным столом, она выслушивала от друзей комплименты своим кулинарным способностям.

— Господи, как же давно я не ел голубцы из баклажанов! — восклицал Чингиз, заправляя баклажаны, начиненные докрасна прожаренным фаршем, чесночным соусом.

— Очень вкусно, — подтвердил Максим, делая то же самое. — Ты превзошла саму себя, Наргиз.

Максим, который не раз гостил у родных Чингиза в Баку, хорошо знал и любил кавказскую кухню и теперь с удовольствием пробовал блюда, приготовленные Наргиз.

Сама Наргиз ела мало, она успела насытиться запахами, когда готовила, и теперь с удовольствием ухаживала за мужчинами, подавая им все новые и новые блюда. Как и полагалось, было произнесено множество тостов в честь юбиляра. Чингиз с Максимом были знакомы с Амиром чуть больше года, и если в начале знакомства между ними и возникали некоторые недоразумения, то после они прониклись взаимной симпатией, и теперь их соединяла настоящая крепкая мужская дружба.

После тостов и здравниц они перешли в малую гостиную. Чингиз, не дожидаясь приглашения, сел за рояль и начал играть своего любимого Брамса. После за роялем его сменили Максим и Амир. У всех троих было начальное музыкальное образование, и по их игре можно было предположить, что посещали они музыкальную школу не из-под палки.

— Ну а теперь нам сыграет Наргиз, — сказал, вставая со стула, Амир.

Чингиз с Максимом удивленно переглянулись. Они знали, что Наргиз не умеет играть, она неоднократно сокрушалась по этому поводу и говорила, что больше всего на свете хочет научиться играть на фортепиано.

Наргиз неуверенно взглянула на друзей, но послушно села за рояль и опустила пальцы на клавиши. Она играла знаменитую мелодию Альбинони. Возможно, ей не хватало техники, но играла она с большим чувством, отдавшись во власть печальной и одновременно светлой музыки гениального итальянца. Друзья долго аплодировали ей.

— Когда ты успела научиться игре на фортепиано? — удивленно спросил Чингиз, подходя к ней.

— Брала уроки у Амира. Промучился он, конечно, здорово — я была не самой прилежной ученицей, но кое-чего все-таки добился. Правда, нот я по-прежнему не знаю, подбираю на слух, но тут уж ничего не поделаешь.

— Почему ты держала в тайне свои занятия? — спросил Максим. — Мы бы тоже могли дать тебе уроки музыки.

— Но ты ведь сам говорил, что мне медведь на ухо наступил и учить меня игре на каком бы то ни было инструменте — пустая трата времени.

— Неужели я это говорил? — пробормотал Максим.

— Говорил-говорил! — засмеялась Наргиз. — Вот я и решила доказать тебе обратное.

— У тебя это получилось. Беру свои слова обратно и готов помочь тебе одолеть нотную грамоту.

— Ловлю на слове.

Праздничный ужин продолжался. Они ели, пили, слушали музыку, говорили о пустяках, много шутили и смеялись. И никто из них не знал, что вот так вместе, вчетвером, им суждено будет собраться вновь очень и очень не скоро.

— 4-

Через месяц Чингиз уехал в Соединенные Штаты и исчез. Но еще до этих событий, принесших друзьям большие волнения и тревоги, Наргиз съездила в Мурманск, куда была приглашена Ольгой Григорьевной, женой бывшего генерала ФСБ Алексея Петровича Солоницына. В ближайшее воскресенье должен был исполниться ровно год с момента его исчезновения, и Ольга решила отметить эту своеобразную дату.

Наргиз хорошо знала, что предшествовало внезапному исчезновению генерала. Журналистское расследование, которое она вела по поручению главного редактора «Московского комсомольца», привело ее в Мурманск, где она и познакомилась с Алексеем Петровичем. Казалось, он сразу проникся к ней симпатией и взялся помочь в расследовании. Он даже познакомил ее со своей женой и, беспокоясь за ее безопасность, окружил заботой и вниманием. Но, как оказалось впоследствии, в той запутанной истории, когда Наргиз искала тех, кто покушался на жизнь Амира Караханова, а потом и тех, кто убил его жену и дочь, Солоницын сыграл не последнюю роль. Но узнала она об этом много позже, когда генерал исчез не только вместе с деньгами бизнесмена и кандидата в депутаты Госдумы Нагиева, но и прихватив заодно миллионы Машерова, которыми должна была распорядиться она, Наргиз. Исчез не один, а с молодой и красивой женщиной, дочерью губернатора Мурманской области Еленой Нагиевой, задумавшей отомстить бывшему мужу за обман и предательство и преуспевшей в этом. Рауф Нагиев, по ее милости, не просто расстался со значительной частью своего многомиллионного состояния — его едва не обвинили в гибели жены и дочери Караханова.

Ничего этого Ольга Григорьевна не знала, полагая, что исчезновение мужа связано с его профессиональной деятельностью. Ни правоохранительные органы, ни Наргиз не стали выводить ее из заблуждения. Поверить, что Ольга Григорьевна не имела никакого отношения ко всей этой истории, было несложно. Женщина явно пребывала в шоке, потеряв мужа, и едва не лишилась рассудка. Наргиз, обеспокоенная ее состоянием, вырвала ее из привычного круга и привезла в родной город, где в течение почти двух месяцев та медленно приходила в себя. Последующие месяцы они регулярно перезванивались, а теперь Ольга Григорьевна пригласила ее в Мурманск, и отказать ей Наргиз не могла. Собираясь в этот северный город, она не рассчитывала услышать какие-то новости о Солоницыне, уверенная, что если бы они были, она узнала бы о них в числе первых.

В аэропорту Мурманска ее встречала молодая женщина, в которой Наргиз без труда распознала дочь Ольги Григорьевны. Мать и дочь были очень похожи: те же голубые глаза с пушистыми ресницами, тот же выпуклый лоб и широкий рот с ровным рядом жемчужных зубов.

— Валентина? — Наргиз вопросительно посмотрела на молодую женщину. Та покачала головой.

— Валентина — моя старшая сестра. Я Татьяна. Можно просто Таня. — Женщина с нескрываемым любопытством смотрела на гостью. — Я много слышала о вас от мамы. Спасибо за все, что вы для нее сделали.

— Не стоит благодарности. На моем месте так поступила бы каждая.

Татьяна покачала головой, но ничего не сказала. Уже сидя за рулем серебристого «форда», она повернулась к своей пассажирке всем телом и тихо спросила:

— Вы поведаете нам, что на самом деле произошло год назад?

— Разве Ольга Григорьевна вам не рассказывала?

— Мама знает только то, что должна знать. Уверена, вы знаете значительно больше.

— А что известно вам?

Татьяна ответила не сразу, а когда заговорила, в ее голосе звучала неприкрытая обида на отца.

— После исчезновения отца к нам — ко мне и Вале — приходили разные люди из ФСБ, милиции, прокуратуры. Нам задавали множество вопросов, из которых мы поняли, что его исчезновение — не происки бандитов или шпионов. Он сам подготовил свой побег, и можно только догадываться, почему он сделал это, почему решил оставить всех нас — маму, меня, сестру. Мы даже не догадывались о его планах, так что ничем не могли помочь тем, кто хотел его найти. Все было неожиданно, как гром средь ясного неба. — Она перевела дыхание и продолжила: — Я знаю, что его до сих пор ищут. Весь этот год у нас периодически появлялись какие-то люди, расспрашивали, нет ли известий об отце. Все мы, в том числе и наши мужья, находимся под постоянным наблюдением. Наша почта просматривается, звонки прослушиваются. В наших квартирах наверняка установлены «жучки». Не удивлюсь, если окажется, что и этот наш разговор прослушивается.

Наргиз не знала, как быть. Рассказать ей все, как есть? Татьяна вправе знать, что случилось с отцом. И ее старшая сестра тоже.

— Ваша сестра тоже здесь, в Мурманске? — спросила она.

Татьяна кивнула. В Мурманск, как выяснилось вскоре, приехали не только дочери Ольги Григорьевны, но и ее зятья. Меньше чем через час она знакомилась с ними. Валентина, в отличие от младшей сестры, была больше похожа на отца. Только волосы ее были темнее и губы не такими тонкими, как у него. Мужчинам было лет по тридцать два-тридцать пять. У одного из них были густые светлые волосы, выцветшие под летним солнцем, и приятное лицо с правильными чертами. Высокий, атлетически сложенный, с широкими плечами и крепкими мускулами, он мог бы играть нападающим в футбольной команде. Другой был среднего роста, худощавый, с тем лоском, который приобретается, когда долгое время живешь за границей. Наргиз поняла, что это и есть муж Валентины, работавший в посольстве одной из западноевропейских стран.

За прошедший год Ольга Григорьевна похудела, вокруг глаз появилось множество мелких морщинок, но выглядела она лучше, чем ожидала Наргиз. Говорят, время — лучший лекарь. Возможно, она примирилась с потерей мужа, или боль притупилась и теперь не причиняла таких страданий, как в первые дни и недели.

Вечером они все вместе собрались за круглым столом. Ольга Григорьевна вспоминала мужа, и Наргиз заметила, что говорит она о нем как об умершем. Ей и в голову не приходило, что, будучи жив, он может не дать о себе знать. Татьяна с Валентиной поддерживали разговор, мужчины больше молчали и иногда многозначительно переглядывались. Наргиз чувствовала себя не очень уютно. Ее тяготила необходимость объясниться с дочерьми Солоницына. То, что они ее так просто не отпустят, она хорошо понимала. Когда все встали из-за стола, было десять часов вечера, и Валентина предложила прогуляться. Ольга Григорьевна решила остаться дома, чтобы убрать со стола, а молодые люди, накинув плащи и куртки, вышли на улицу. Не дожидаясь, когда ее попросят об этом, Наргиз рассказала им все, что произошло год назад. По крайней мере, то, что ей было известно. Несмотря на то что ее рассказ был довольно подробен, они забросали ее вопросами. Особого удивления на лицах своих спутников она не заметила. Видимо, они предполагали что-то подобное либо знали больше, чем говорили. Наргиз в свою очередь интересовало, есть ли у них какие-нибудь предположения насчет того, где в данный момент может находиться Солоницын. Ничего нового ей узнать не удалось. Зато ей охотно рассказали, что у Дмитрия, мужа Валентины, были большие неприятности на работе из-за исчезновения тестя. Его должны были повысить в должности, однако по причинам, которые даже не стали излагать, документы из Москвы были отозваны, и Дмитрий остался на прежнем месте работы. Молодой человек был переполнен праведным гневом, так как был уверен, что причина немилости — в его тесте. Со слов Ольги Григорьевны Наргиз знала: тем, что после окончания МГИМО он оказался не в какой-нибудь бедной африканской стране, а в экономически развитой Испании, Дмитрий был, прежде всего, обязан своему тестю, а потом уже своим способностям. Когда он в очередной раз пожаловался на Солоницына, Наргиз не выдержала и съязвила, что от судьбы следует ждать не только подарков, что если однажды он принял помощь от человека, то должен понимать, что в следующий раз может получить и пинок. Дмитрий стушевался, даже покраснел, но больше ничего плохого о своем тесте не говорил.

— А что стало с Нагиевым? — вдруг поинтересовалась Татьяна. — Его все-таки засадили в тюрьму?

— Нет, он на свободе. На него работают слишком хорошие адвокаты. Ему уже не могли предъявить обвинение в убийстве жены и дочери Караханова, а другие обвинения рассыпались сами собой. Нагиев сейчас на свободе, живет в Москве и старается вернуть то, что потерял.

— Он ищет нашего отца и свою бывшую жену?

— Не думаю. Он ведь не дурак и понимает, что это не в его силах и возможностях. Если их не смогла обнаружить всесильная ФСБ, то что может сделать он? Тем более что он сейчас не так богат, как прежде.

Наргиз ошибалась насчет Нагиева и его возможностей, в чем смогла убедиться очень и очень скоро.

— А вы? Вы пытались его найти? Может, вы нащупали какой-нибудь след?

— Нет, не пыталась. Это то же самое, что искать иголку в стоге сена. Но знаете, — задумчиво произнесла Наргиз, — что-то подсказывает мне: рано или поздно я обязательно встречусь с вашим отцом. Не знаю, что сулит мне эта встреча, но то, что она произойдет, я нисколько не сомневаюсь.

На этот раз интуиция не подвела ее, но она даже не ведала, что встретится с Солоницыным при обстоятельствах, которые не снились ей даже в самом страшном сне.

— 5-

Чингиз улетел в Соединенные Штаты на следующий день после возвращения Наргиз из Мурманска, и она смогла попрощаться с ним только по телефону. Он сказал, что будет отсутствовать максимум две недели, и обещал устроить пикник на природе, когда вернется из поездки. В течение следующей недели он трижды звонил ей, подробно расспрашивал о детях и сам, в свою очередь, рассказывал о том, как проводит время в Нью-Йорке. Последующие дни звонков от него не было, но, погруженная в мысли о работе, Наргиз не обратила на это внимания. Она была в Останкино и слушала запись репортажа, сделанного накануне, когда зазвонил мобильник. Это был Максим. После обычных приветственных слов он спросил, не звонил ли ей Чингиз.

— Звонил, — ответила она и услышала в трубке вздох облегчения.

— Когда ты говорила с ним последний раз? — все же решил уточнить он.

— Дай-ка вспомнить… Кажется, в прошлый четверг.

— Это же шесть дней назад! — в голосе Максима отчетливо слышалось разочарование.

— А что случилось?

— Надеюсь, что ничего страшного. От Чингиза нет известий вот уже пять дней.

— А сам ты пробовал с ним связаться?

— Конечно, пробовал, но он не отвечает. Признаться, меня это беспокоит.

Наргиз и сама почувствовала смутное беспокойство. Что могло случиться с Чингизом? Почему он не дает о себе знать? В голову тут же полезли дурацкие мысли: его избили, ограбили, он попал под машину, оказался втянутым в неприятную историю… Однако, когда она снова заговорила с Максимом, она постаралась, чтобы голос не выдал охватившую ее тревогу.

— Уверена, он даст о себе знать в самое ближайшее время. Звони, если будут новости.

Работа, которую нужно было срочно выполнить, отвлекла ее на время от тревожных мыслей, но они вернулись, как только ее репортаж пошел в эфир и она оказалась свободна.

По дороге к метро Наргиз позвонила Максиму, надеясь услышать от него утешительные новости. Однако их не было ни в этот день, ни на следующий. Обеспокоенная еще больше, она отправилась в «Эконом-банк» и застала Максима нервно вышагивающего из одного угла кабинета в другой.

— Как хорошо, что ты пришла! — Он шагнул к ней, обнял за плечи и легко коснулся губами ее щеки.

Наргиз ни с кем не чувствовала себя так спокойно, как с ним, но только не сейчас. Он был сильно встревожен, и его тревога тут же передалась ей.

— Как ты думаешь, что могло случиться с Чингизом? — спросила она, вглядываясь в его встревоженное лицо.

— Ума не приложу. Он сказал, что будет отсутствовать не больше двух недель. Две недели уже истекли.

— Может, он загулял с какой-нибудь американской красавицей? — попыталась она пошутить, но он не принял ее нарочито беззаботного тона.

— Нет, это невозможно. Уж легкомысленным Чингиз никогда не был. Он знает, что нужен здесь, что нельзя надолго оставлять банк.

— Ты знаешь, в какой гостинице он остановился?

— Я могу узнать. Номер в отеле бронировался заранее.

Для Чингиза был забронирован номер в отеле «Плаза». Понадобилось минут двадцать, чтобы связаться с портье отеля и узнать у того, что мистер Салихов действительно остановился у них, но в данный момент отсутствует. Максим попросил его передать мистеру Салихову, чтобы тот связался с ним (он назвал свое полное имя и фамилию), как только вернется в отель.

Портье дважды переспросил фамилию Максима и обещал исполнить его просьбу. Они прождали звонка весь вечер, но Чингиз так и не позвонил. Портье, с которым они связались на следующий день, сообщил, что мистер Салихов ни вчера, ни сегодняшним утром не появлялся в отеле, более того, как ему стало известно, тот не появлялся в своем номере больше недели. Следующий интересующий его вопрос Максим задать не успел. Портье извинился, сказал, что очень занят и его ждут посетители, и отключился. Максим чертыхнулся вслух и бросил трубку. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — хороших новостей не будет.

Хмуро сдвинув брови, Максим встал и отошел к окну. Он смотрел сверху вниз на деловую Москву. Потоки машин ползли вперед, останавливались, снова двигались. На мгновение он коснулся лбом стекла. Далеко внизу по ту сторону улицы ветер ерошил листки деревьев. Они уже обрели тяжелую тусклость начала осени, но в эту секунду, пронизанные солнечным светом, трепетали и танцевали.

Через несколько долгих минут он повернулся к Наргиз и решительно произнес:

— Надо что-то делать.

Наргиз кивнула. Что-то подсказывало ей, что ждать, пока Чингиз сам даст о себе знать, не стоит. Надо что-то предпринимать, но что именно и с чего начать?

— Чингиз купил билеты в оба конца или только в один? — спросила она.

— Только в один. Он не знал точно, когда вернется.

— В любом случае он не предполагал оставаться в США более двух недель и наверняка заказал обратный билет. Вот только на какое число и на какой рейс? И хотел ли он напрямую лететь в Москву? Может, он собирался сделать пересадку и вернуться в столицу, скажем, через родной