СМЕРТЬ АМИРА КОЭНА
Трудный выдался день, неприятный… дрянь день… при мысленном подведении итогов, «ле азазель» так и мялось на языке… «йом ло наим бихлаль», мысленно пошутилось… Когда нужно часами выпивать ушаты лицемерия, и все напрасно, поскольку дело не движется — мало приятного… Этот глава рабочего комитета — еще та мразь… корчит праведника… слушаешь его завывания о «судьбе людей, которые отдали фабрике десятки лет жизни, коль нешматам ве аводатам», а сейчас «должны остаться без куска хлеба, без возможности повезти детей отдохнуть», и не знаешь, как суметь скрыть за маской желание сплюнуть и горечь во рту… Правильно играет, конечно, хоть и банально… но для дела, для его дела, не все ли равно? Хотя так заигрывается, что удерживаешься с трудом… «он никогда не даст», «через его труп», «он едет в Иерусалим, в министерстве примут его доводы»… езжай, езжай… я знаю цену твоим позам и твоим доводам… в эрев шабат, в пабе на тель-авивской набережной, мне ее точно назвали… арак и закрытие старых счетов развязывают язык… иногда счет лежит годами, и меняешь его всего на несколько слов, но стоит того… Мне точно сказали, сколько и как… точно… те, кто с тобой работал… сказали как, описали все твои позы…
При воспоминании о полуденной беседе злая улыбка разлилась по губам Амира — он соотнес позы и прокламации с тем, что рассказал ему в эрев шабат Шуки — как этот самый «грузини а-масриах», который возглавляет рабочий комитет фабрики, три года назад на неограниченный кредит играл в казино в Варне, три дня подряд играл, почти не выходил, и ведь играть-то не умел… как ему шлюх возили… почти сразу, после окончания забастовки… рабочий комитет тогда принял очень многие требования хозяев, «во имя спасения фабрики», «общего дела»… праведник… радетель прав трудящихся… Тут Амир не удержался и сплюнул в открытое окно джипа… Грамотно ведет себя, дрянь… хорошо набивает цену… Предсказуемо… Просто он так изошелся в истерике, что не понятно, сколько это продлится, и не заломит ли слишком много… обычно — полпроцента от суммы, сэкономленной на первоначальных требованиях, плюс «бонус», то есть Варна или что-то в этом роде… это только звучит «полпроцента», а речь то — о сотнях тысяч… не ему одному, конечно…
Амир закусил губу, думая… Грузин может ведь и вправду «заиграться», поехать в министерство, начать заходить в кабинеты и стучать по столам, заработает машина и дело затянется, а дело ведь серьезное… и цену в конце заломит, обнаглев, и время тянуть слишком нельзя, шум и вой уже подняли, потянешь — вообще все сорвется…
Подходящий к концу летний, тяжелый для Амира день, прощался с ним, заставляя лак его джипа играть в лучах солнца на подъезде к Тверии…
Дорога была пуста, ничто не мешало думать… работать головой, просчитывать… для чего бог дал тебе голову? Думай… Поначалу, этот человек даже смог его убедить, а потому — очень серьезно, по-настоящему испугать… Амиру показалось, что дурная удача столкнула его и вправду с тем фанатиком профсоюзного дела, которые пару раз попадались ему на пути… такого можно не переломить, а значит — план реструктуризации провести не удастся, а это может пустить все начинание, всю прекрасно разработанную задумку под откос… проблема… он тогда не стал лезть напролом, отступился, начал осторожно интересоваться, собирать информацию, искать подходы… поднял все старые связи, задергал за ниточки, которые уже давно покрылись пылью, встряхнул все старые векселя… И не напрасно… В последний эрэв шабат человек, на которого он очень полагается, рассказал ему, что представляет собой «непримиримый борец за права трудящихся», и сколько этот «борец» стоит… вся эта непримиримость «старого пальмахника», вся эта «оборона Гиват-а-Тахмошет», яростные речи на собрании рабочих — все это поза, очень умелая… Полюбовное соглашение возможно, есть условия, просто этому соглашению предшествует прелюдия… Шуки подробно рассказал ему, как решились несколько подобных ситуаций с этим человеком три года назад и еще ранее… В другое время Амир и сам бы был не прочь поиграть, но в этот раз дело не ждет.. Во время сегодняшней встречи он попытался сразу пойти если не напролом, то по крайней мере — к делу, к цели, попробовал сократить дистанцию… и нарвался на резкое обострение конфликта, на еще более непримиримую позицию… По началу — даже испугался, на какой-то момент засомневался в Шуки, подумал, что этот знакомый ему еще с университетских времен прохвост просто очень захотел закрыть один свой старый вексель и дал ему ложную информацию, чего раньше не случалось… Потом, вспомнил все свои дела с Шуки — тот ни разу его не подводил — успокоился, и пришел к выводу, что грузин — большой мудрец… в таких делах и правда — вся приличия и церемонии должны быть выдержаны и оттанцованы, до последнего… по крайней мере, если бесстыдный воришка и взяточник хочет продолжить делать карьеру «настоящего профсоюзного борца»… думая об этом, Амир чуть оскаблился… нет, он умел оценить хорошего игрока, он и сам, как уже много лет говорят, «не дурен в деле»… нет, нет, все правильно… просто теперь главное все точно продумать и просчитать… В Тель-Авив ехать нет уже ни сил, ни времени, жена перебьется, утром с детьми разберется сама… В Тверию, снять номер, душ, поесть, отоспаться, на завтра — в Тель-Авив, в главный офис, описать ситуацию, все просчитать, выработать шаги… Амир Коэн — адвокат, юрисконсульт финансово-промышленной группы, в расцвете карьеры… Группа пытается купить фабрику на севере страны, фабрика на грани банкротства, и особого выхода у ее хозяев нет… потенциал там очевидный, все просчитано… все «ашкаот» окупятся года за три… Глубина кризиса на фабрике — это его личное, Амира, изобретение, спущенное в прессу… если «кризис» — пусть меньше корячатся… Проблема, как всегда, не в хозяевах… те будут не против избавиться от дела, которым не умели управлять… Нужно уволить триста человек… вот в чем проблема… Кажется, не много, но в условиях севера — очень много… работы там и так нет… Ну, уволить триста — это конечно в идеале, реальная программа от идеальной далека, это — для начала «торга» с рабочим комитетом… есть несколько вариантов, на одном из которых все в конечном итоге остановится, вопрос в цене… Цену этого урода он в Тель-Авиве, в эрев шабат узнал… и главное — быстро надо все сделать, не дать слишком разгореться шумихе, если влезет министерство — проблема.
Амир — не просто адвокат… он тот, кого называют «махер»… человек связей… он знает, как выглядит нужная дверь, знает номер кабинета, знает, как разговаривать с тем, кто в этом кабинете сидит… ему доверяют, знают, он — батуах ле матаим ахуз, от него не утечет… ему доводилось оформлять разрешения на запрещенную застройку… на месте пустырей, накапливающих пыль, утесов с сосенками поднимались небоскребы… Без его, Амира, встреч, бесед, пожатий руки нужным людям — они бы не поднялись, не встали… Как только не честят, не клеймят людей его рода занятий эти цепные собаки из СМИ… закон… При этих воспоминаниях лицо Амира скривилось зло, саркастично, будто ему после рюмки арака попался особенно кислый лимон… закон… клоуны… знали бы вы, сколько стоит «закон»… как на протяжений десятилетий в этой стране все это делается… он просто встроился в систему, не он ее придумал, и не он создал… что он делает плохого? Что плохого в том, что были вложены деньги, которые заработали тысячи людей, что ненужные, пустующие из-за глупости правил места, превратились в здания с десятками этажей? Что он делает плохого? Чья вина, что в этой стране законы мешают правильному делу? Чья вина, что сотни пиявок используют протокол для того, что бы бизнес-проект лежал в конторском столе многие годы? Он просто помогает лить масло на заржавевший от старости и плохого ухода механизм… Такие люди как он — настоящие двигатели прогресса, важных дел… без них — никуда… проекты, которые лежат в столах годами, они выводят в разработку за пару месяцев… и все, что они берут за это — положено им. Да, вот именно так. Положено. Правда, не всегда все было так благообразно… «на благо нации и общества»… (при этих мыслях Амир снова зло и саркастично улыбнулся в лицо вечернему солнцу и искрящемуся Кинерету). Когда времена были совсем тяжелые, он сводил попавших на «дело» в налоговой инспекции бизнесменов с тем чиновником в центральном управлении, в Тель-Авиве, от подписи которого зависело, закрыто ли будет дело, или пойдет в разработку, «по маршруту»… доводилось решать дела и на таможне, освобождать арестованные грузы… Тут бывал серьезный доход… бывал — очень серьезный… настоящий навар… но и риск — велик. Пять лет уже у Амира работа с «крахмальными рукавами», и вот сейчас, в этих самых рукавах, он должен решить дело с рабочим комитетом, и быстро… и в разумных пределах… так, чтобы этому вонючему грузину не захотелось вместо Варны сыграть в Праге или еще где-нибудь подальше…
Амир — ушлый адвокат, хороший «махер»… дела идут, все хорошо… и шикарная черная «Тойота» отливает в лучах солнца… «дэгэм ле ацлаха исраэлит» — как всегда они смеются с друзьями молодости, когда удается посидеть вечером, в пабе на набережной, и выпить не «Хеннеси», не десятилетний «Кармель Шираз», как любят его боссы после наваристой сделки, а по старинке — араку… При воспоминании о последнем вечере субботы он удовлетворенно хмыкнул — Шуки дал ему ключ к решению его дела, и теперь все сложится, надо только терпеливо продумать все… хорошо-то хорошо, но как дела обстоят, знает только хозяин счета в банке… хорошо… только он знает, чего ему стоил новый, в прошлом году купленный дом в Рамат-а-Шароне… да и года с пол назад «нашли» его, подловили на старом деле, не слишком в свое время «гладко» обделанном… всплыли следы, пришлось откупаться… При воспоминании зубы как-то сразу заскрипели — он заплатил много… и главное — там можно было попытаться поиграть, задавить, сбить цену, или вообще «слезть», но это риск, опасность скандала, и времени не было на это, пришлось платить… Так что очень нужно ему все быстро кончить с фабрикой, получить чек, закрыть дыру… хорошо-то, хорошо… но он помнит, какая доля мгновения между «очень хорошо» и «очень плохо»… он не знает, кому больше нужно закончить дело быстрее — ему, или его боссам…
Трудный был день… не только в фабрике дело… все началось еще с утра… да, если вдуматься, жена — это то, что тревожит не меньше… черт… жена… порода есть порода… надо было смотреть и думать… чем станет марокканка в сорок лет — не трудно было понять и тогда… мать-покойница, благословенна память, говорила, но робко, не решалась, боялась что отец, большой либерал, «здесь все евреи», прогрохочет грозно, выкатив глаза — гизанит… эх, мама-мамочка, говорила бы ты громче, глядишь… ну, а теперь — что?… теперь ужас, кошмар… «ле азазель», ведь и вправду ужас и кошмар, нельзя этого больше терпеть!! Хочешь терпеть — не можешь, нельзя, сил больше нет!… Вот так вспомнишь о возвращении домой — тошнота, сосет где-то под грудью… от недавних ощущений чуть не закричалось, не заплакалось в ярости… жена… царица Беэр-Шевы… да и вправду была королева… кожа — сладкий бархат, волосы длинные, черные, улыбка, лицо красивое, и совсем не дура… работящая, цепкая — такой дом доверить не грех… на горло всегда любила давить, да что — у кого то по-другому? Да и по молодости как-то все мимо проходило, не задевало, а после сорока — все стало страшно… нет — ведь правда страшно — террор… просто террор, террор… языком, воплями — хуже чем араб с ножом… Наглая стала… еще пару лет назад знала меру — а тут просто откровенный террор, просто ест, холодно, разумно, хоть и визжит… Сегодня дом начал трястись через четверть часа после того, как она встала, загремела на кухне, а ведь знала же, знала дрянь, что тяжелый будет день, что дети, когда слышат, боятся из комнаты выходить… а в последнее время — стали орать как она… При одном воспоминании об утреннем скандале, о лице жены, о том, как невзирая на истерику, она холодно смотрела на него, словно расчетливо била и била ножом в одно место, Амир и сам не заметил, как шандарахнул по рулю обеими руками и выругался по-арабски, грязно… да, никогда любви большой не было… какая-такая «любовь»… поначалу — ну, как у всех… Потом — привычка, дети пошли… Бывало много раз, когда и вправду можно было ей хоть что-то рассказать, хоть часть страха с души снять, чувствовалось, что не предаст, просто даже из разумных мотивов — не предаст, поможет… а за это, всякий скажет — можно очень много стерпеть… Но что она превратится в такого откровенного врага… будет выдирать из глотки, что хочется, не задумываясь о средствах, о цене, о том, что в доме происходит… кто мог знать… ад… повседневный ад… привычный, изо дня в день… тов, ладно, нельзя об этом сейчас думать, хватит! О другом нужно думать, о деле… Амир включил новости, но успел только услышать прогноз погоды, в Тверии завтра — 42… Ну, да он рано уедет, когда над Кинеретом еще густая дымка, не почувствует… хотя в Тель-Авиве будет не намного прохладнее…
Дорога подошла к Тверии, к крутому спуску… Амир привычно перевел скорость и начал сдавать на тормозах… по крайней мере — так ему показалось… дорога была пуста, мысли лились своим чередом, независимо от воли… что произошло дальше — он почти не успел понять, только от неожиданности, лихорадочности происходящего, успел лишь снова заорать по-арабски… Пока он думал, он не заметил, что машина вопреки всему скорости не сбавила, а напротив, начав спуск, разогналась… Машина тормозов не послушалась, и понеслась по крутому серпантину, набирая скорость, на первом же витке ее страшно занесло, почти повалило. Амир сначала не понял, аж глаза раскрыл от изумления, подумал — перепутал с усталости что-то, надавил на тормоз, и понял — ТОРМОЗА НЕ РАБОТАЮТ… Пару раз еще долбанул по педали, вмял ее в днище — не работают… Нет тормозов… На дурную его удачу джип был еще и гружен… Машина вылетела на прямой кусок дороги, неслась страшно, впереди, метров сто пятьдесят, замаячил крутой поворот, за ним, с обрыва виднелся город в лучах заката… Быстро все случилось… От неожиданности, в панике, Амиру не пришло в голову выключить мотор, попытаться остановиться на ручнике, он подумал — единственное, что можно сделать — «потереть» машину об ограждение трассы… это и решило все. Джип заскрежетал адски, заискрил, с мясом выворотило дверь, а потом, видать, уткнулся во что-то капотом…. Может, в какой-то выступ скалы, в изгиб ограждения… Только от страшного удара его развернуло багажником, и дальше, багажником, он перелетел на другую сторону трассы, ударившись об основание рекламного столба, надломился пополам с правой стороны, силой инерции перевернулся, перелетел через ограждение другой стороны трассы и начал сползать в пропасть, в обрыв… всего этого Амир не видел… от первого удара его грудью вдавило в руль, от второго — он въехал спиной в кресло так, что голова, чуть не переломив шею, мотнулась назад, челюсть сомнкулась, лязгнула и впилась в язык… под грудью засосало, все оборвалось куда-то, сперло дыхание, потемнело в глазах…
Когда он очнулся, увидел — подушка справа сработала, может это и спасло его во время кувыркания машины… Первое, что он почувствовал — дикую боль во рту и удушье от какого-то и соленого, и горького, липкого комка в горле. Выплюнув кровь, судорожно глотая воздух, стоная от боли, он начал потихоньку сознавать, что происходит, пытаться понять… Жив, уже хорошо… какая может быть еще первая мысль… боль страшная, челюстью, языком — не пошевелить… крикнуть не получится… попробовал — чуть не потерял сознание от боли, от хлынувшей крови… спокойно, спокойно — если жив, значит все будет в порядке…. Наверняка, кто-то видел… да, конечно — сквозь гудение в ушах, и тошноту, и полуобморок, услышались ему голоса где-то сверху, кричащие «позвонить в маген давид», в «службу спасения»… Точно, все нормально, меня вытащат… где я, «ле азазель», что происходит… Джип лежал на левом боку, сильно наклонившись вперед… переднее стекло, все смятое, большей частью отошло… смеркалось, да и в глазах было темно, и блики какие-то, то ли желтые, то ли черные, все время проплывали перед глазами, и трудно что-то было увидеть и понять, но Амир попробовал… спереди была видна пропасть… Амир не понял сначала, как это возможно — вроде бы джип лежит на скале, а впереди пропасть, виднеется Кинерет, кусочек города… минуту отдышавшись, собравшись, Амир начал думать, и картина ему показалось такой — джип, наверное, начал катиться, сползать в пропасть, но, видимо, запнулся о какой-то порог, о какой-то выступ скалы… ему вдруг воочию представилось, что значит — ВИСЕТЬ НА КРАЮ ПРОПАСТИ… Ему представилась покореженная машина, зацепившаяся на уступе скалы, капотом наклоненная в пропасть… и он внутри… Когда он понял это, когда он понял, что это он внутри, что это происходит с ним, что это он ВИСИТ НА КРАЮ ПРОПАСТИ, и стоит лишь чуть качнуться, чуть двинуться, и он сорвется вниз, его пробрал холод какого-то невообразимого, невыразимого ни словами, ни криком ужаса… он даже крикнуть не смог, у него сперло дыхание, крик застрял то ли в горле, то ли в груди… он вдруг физически почувствовал, что такое лететь в бездну… что такое нестись на встречу приближающейся земле, представил, что еще секунда, может, еще метр — и он летит вниз… И ВСЕ… как все… КАК ВСЕ??? ЧТО ВСЕ???? ВСЕ??? Все, ничего не будет больше.. его не будет… смысл этого «не будет», вдруг, впервые за всю жизнь, наверное, стал ему ясен, ощутим физически… ужас, невыразимый, холодный, липкий, спер дыхание, заставил его задергаться, попытаться встать, хватать рукой воздух, и джип от этого чуть подвинулся, от чего Амир, если бы мог завизжать по-детски — завизжал бы… его глаза смотрели в неспешно наливающуюся темнотой пропасть… он вдруг почему-то ясно, несомненно понял — это случится, вот сейчас случится, будет… джип не удержится, его не успеют спасти… это будет… как мог он собраться с мыслями, с духом — попытался собраться, сказал себе — яа, хабиби, аколь йигйе беседер, азов, шток, сверху люди, ты слышишь, тебя спасают, уже сейчас спасаю
