Оглавление

1. Под стягом Никлота
2. Глава 1. Встреча
3. Глава 2. Лев готовится к прыжку
4. Глава 3. Никло́т принимает решение
5. Глава 4. Новые друзья
6. Глава 5. Вече
7. Глава 6. Враг пришёл
8. Глава 7. Раздумья и тревоги Никло́та
9. Глава 8. Штурм
10. Глава 9. Поручение Никло́та
11. Глава 10. Волкодавы грызутся стоя, или «Посеешь рознь — пожнёшь вражду!»
12. Глава 11. Битва на суше и на море. Даны уходят несо́лоно хлебавши
13. Глава 12. Ночь — мать размышлений
14. Глава 13. Огнём и мечом, или «Пришла беда — отворяй ворота!»
15. Глава 14. И доброе слово лечит
16. Глава 15. Лесная засада
17. Глава 16. Преподобный отче грешит, или «Грешить греши, да не теряй души!»
18. Глава 17. Приключение в лесной чаще
19. Глава 18. Разгром обоза для Генриха Льва
20. Глава 19. Весточка любви — что солнышко на небе
21. Глава 20. «Видит око, да зуб неймёт!», или несбыточные мечты
22. Глава 21. Хитрости велемудрого Никло́та
23. Глава 22. Альбрехт Медведь и Конрад Майссенский терпят неудачи
24. Глава 23. Война любви не помеха
25. Глава 24. Последний бой
26. Глава 25. И мир пришёл на землю венедов, или «В единстве — сила!»
27. Словарь старинных слов и выражений

Глава 1. Встреча

Ранним июньским утром 1147 года в любе́кскую гавань медленно входил караван судов новгородского торгового гостя[1] Степана Дормидонтовича Ша́лого. Двадцать лодей, словно утки тяжело переваливаясь с борта на борт, весело бороздили тёмно-зелёные воды Тра́вы². Резвый шело́нник³ громко хлопал парусами, гнал упругую волну, осыпая разноцветной водяной пылью затейливо выгнутые носы лодей.

— Глянь-кось, басота́⁴ какая! — сын Шалого Кирилл, теребя отца за локоть, указывал пальцем вперёд, на город. Там, в косых лучах восходящего солнца, влажно блестели крытые черепицей, тёсом, а то и просто соломой, крыши домов и острые шпили кирх⁵. Узкие прямые улочки серебряными змейками разбегались во все стороны и снова сбегались, образуя затейливо сплетённую сеть городских кварталов. Отстроенный на месте Бу́ку — бывшей крепости ободритского⁶ князя Кру́то и неподалёку от сожжённой недавно полабанской⁷ Лю́бицы⁸, город богател за счёт обильной торговли. Чего только не встретишь на любе́кском торгу! Имбирь, перец и корицу из Персии; оливки из Греции; перлы⁹, кору́нды¹⁰, смара́гды¹¹, вени́сы¹² из Индии; тонкие фландрские сукна; све́йское¹³ железо и медь; соль и вина из Франции; серебро из Чехии; мёд, сало, воск, лён и пеньку, а также мечи и боевые топоры из Господина Великого Новгорода. Являясь средоточием торговли на побережье Варяжского¹⁴ моря, Любе́к имел свои фактории в Бе́ргене, Брю́гге, Ло́ндоне и Но́вгороде…

Не первый год ходит в Лю́бку¹⁵ удалой купец Шалый. И всякий раз возвращается с прибы́тком¹⁶. А всё потому, что торгует самым ходовым товаром — ру́хлядью¹⁷, житом¹⁸ и бранной кузнью¹⁹.

Вот и на этот раз трюмы лодей заполнены доверху: заботливо укрытые промасленным рядно́м²⁰, лежат в кожаных мешках вороха собольих, бобровых и горностаевых мехов; в сосновых коробах — обильно смазанные бараньим салом (чтобы ржа не поела) — кольчуги и шлемы, секиры и наконечники для протаза́нов²¹, су́лиц²² и, особо ценившиеся у немцев, мечи булатные и связки больших замков хитрой новгородской работы.

Три седми́цы²³ прошло с тех пор, как покинул Шалый свой терем на Данславле-улице. Шли вниз по Волхову, затем — через Ладожское озеро, реку Неву и далее — уже по морю Варя́жкому. Преодолевая штормы, каждый миг рискуя подвергнуться нападению морских та́тей²⁴, вёл купец караван. И вот, наконец, он у цели…

…Несмотря на ранний час на пристани уже вовсю кипела работа: меж больших и малых судов юрко сновали чёлны перевозчиков и рыбаков, деловито скрипели во́роты и жеравцы²⁵, извлекая из объёмистых трюмов бочки и тюки заморского товара. На сотни голосов шумела пёстрая разноязычная толпа. Грузчики, матросы, купцы, мы́тники²⁶, стражники что-то оживлённо сообщали друг другу, куда-то спешили и ударяли по рукам, помогая себе при этом выразительными же́стами и острым словцом. Были здесь свеи²⁷, даны²⁸ и ляхи²⁹, варяжские³⁰, персидские и иные гости.

Уплатив лоде́йное³¹ и ве́счее³², Степан Дормидонтович велел приказчику Про́кше Ло́мову везти товар на скла́ды Русского Торгового Двора. Сам же, с сыном, погрузив на телегу несколько бочек и тюков, двинул на улицу Святого Якова, где жил старинный приятель Шалого, золотых дел мастер Ханс Хо́рнер. Уже выезжая из ворот по́рта, чуть было не задавили какого-то мужика в грязной поско́нине³³. Тот, обернувшись, обвёл гостей мутным взором и, качаясь, направился в сторону трактира «У старого Перевоза».

— Ишь, с зара́нья готов! — улыбнулся Кирилл и стегнул лошадей…

…Ханс Хорнер отложил шти́хель³⁴. Перед ним на крытом синим сукном столе возвышался золотой кубок, усыпанный драгоценными каменьями. Словно капельки росы сверкали на нём крупные диама́нты³⁵, охватывая ободком нижнюю часть кубка. Чуть выше, расположенные в виде цветков, красными, зелёными искрами вспыхивали рубины и изумруды. Пространство между ними занимали сцены охоты. Вот олень, пригнув голову с острыми ветвистыми рогами, мчится на всадника, занёсшего копьё; вот вы́жли³⁶ обложили вставшего на задние ноги медведя и яростно облаивают его. Все фигуры как живые…

Ханс невольно залюбовался своей работой. Настоящий кунстштю́к³⁷! Такую вещь не стыдно поднести самому королю. Недаром Ханс считается в Любе́ке лучшим мастером цеха золотых дел. Жаль, но завтра кубок придётся вручить заказчику — графу Голшти́нскому А́дольфу II. И непременно в срок: граф не терпит проволочек и не любит долго ждать. В прошлом году, когда задержали на один день колье́ для его жены, учинил скандал. Так что лучше от греха подальше, как говорится: «С господами вишен не ешь — косточками забросают!»…

Ханс вздохнул. Всякий раз почему-то грустно расставаться со своими работами. Сколько фантазии, сил и времени вложено в каждую. И всё для того, чтобы не увидеть их больше никогда. Приятно, что твой труд приносит людям радость. Но всё же, отдавая им изделие, Ханс как бы отрывал частицу самого себя. А ведь этот кубок, пожалуй, лучшее, что он создал за последние семь лет…

«Да, быстро мчатся годы… Вот и дочка Сабина подросла. Красавицей стала. В мать. Те же, как утреннее море глаза, те же светло-русые с нежным отливом волосы, гибкий стан, улыбка. Всё то же. Только ещё краси́вее. В самой поре девка-ягодка. Давно ли ребёнком на руках носил? И вот теперь, поди ж ты, невеста. Видела бы её покойница Анна! Как бы порадовалась доченьке!.. Конечно, красота Сабины не осталась незамеченной. Видные женихи просили её руки. Средь них и мастер янтарного цеха О́тто Шля́йхер. Человек почтенный и богатый. Имеет большую мастерскую, дюжину учеников и подмастерьев. У него всегда много заказов и деньги рекой текут в сундуки. Сабина была бы за ним как за каменной стеной. Но не погляну́лся ей Отто. Пришлось отказать ему, как, впрочем, и другим женихам, сославшись на чрезмерную молодость невесты — шла Сабине в ту пору четырнадцатая весна.

Как-то теперь сложится её судьба?..».

…Размышления Ханса неожиданно прервал громкий скрип открывающихся ворот. Хорнер выглянул в окно — во двор въезжал небольшой воз, на котором сидел давнишний приятель Степан Ша́лый а рядом — молодой человек, лицом весьма похожий на него. Был он лет восемнадцати-двадцати, рослый, крепко сбитый. Смуглое от загара лицо с ярко-синими глазами обрамляла шапка тёмно-русых волос. «Сын!» — радостно догадался Ханс.

Дав гостям умыться и переодеться с дороги, Ханс пригласил их отобедать. Стол, накрытый белоснежной кружевной скатертью тонкого голландского полотна, был украшен розами в расписных стеклянных вазах. Вкруг них, в тонких фарфоровых тарелках, лежали закуски: икра белорыбицы с лимонным соком, копчёная и ветряная³⁸ осетрина, стерлядь и сёмга, привезённые Шалым из Новгорода. Также местные блюда: приготовленная по-све́йски³⁹ (под луком и уксусом с перцем) сельдь, медвежий и свиной окорока; аппетитно дымилось жаркое — индейка, каплуны, гусь в яблоках с гречневой кашей; кровяные, жареные и копчёные колбасы; варёная телятина с тушёной капустой и маслинами; заливные языки; салат зелёный, помидоры, редис и огурцы.

— Видишь, Бинхен, какие гости дорогие к нам пожаловали! — обратился к дочери Ханс, — уважь, сердечко, принеси нам старого рейнского!

Сабина встала из-за стола и легко выпорхнула из комнаты. Кирилл, очарованный красотой девушки, долгим взором проводил её до двери, в которой она исчезла.

Длинное шёлковое василькового цвета платье, с завязками на небольшом разрезе от ворота до груди, с золотым поясом на талии, подчёркивали изящные линии её фигуры. Волосы, струившиеся на плечи, были схвачены на лбу серебряным обручем. От всей фигурки девушки веяло неповторимой свежестью молодости и чистотой. У Кирилла сладко заныло сердце…

Сабина быстро вернулась, неся большой серебряный кувшин с рейнвейном.

— Налей нам, доченька, выпьем из твоих рук! Попотчуй гостей, подложи им горячего!

Сабина налила золотистого вина в чаши и поставила их перед отцом и гостями. И́скоса поглядывала глазами-озерцами на Кирилла.

— Выпьем за дружбу нашу и Новгород! — произнёс здравицу Хорнер.

Кирилл поднёс чашу к губам, почувствовав на ней тепло Сабининых рук. Сделав глоток-другой ароматного вина, неприметно залюбовался девушкой. Сабина сидела напротив раскрасневшаяся, перебирая пальцами коралловое ожерелье.

— Доброе вино, — сказал Степан Шалый. — Не хуже мёда новгородского. Налей-ка, дочка, ещё. Пусть теперь Кирилл скажет, за что пить будем.

Сабина подошла и взяла у Кирилла чашу, слегка коснувшись кончиками пальцев его руки. Вздрогнув, юноша едва не опрокинул чашу, и не заметил, когда Сабина поставила её перед ним вновь наполненную.

— Выпьем за встречу нашу, которой мы так долго ждали! — сказал Кирилл и глянул на Сабину.

Она смотрела на него с улыбкой. Но, встретившись с Кириллом взглядом, смущённо отвела взор…

По́дали третью перемену блюд. На столе появилось печенье трёх сортов, ше́ффенские пряники, миндаль, лесные и грецкие орехи, жареные каштаны, кизил, финики, корица в палочках и анис, топлёное молоко, сливки и венец всего дыня — свежая и в меду.

После обеда вышли в сад, расположенный позади дома Хорнера. На небольшом участке земли, обрамлённом живой изгородью из персидских⁴⁰ кустов, жасмина и лип, росли яблони и груши, черешни и вишни. Меж ними пестрели клумбы цветов — розы, тюльпаны, георгины и нарциссы.

Дальше протянулись аккуратно ухоженные кусты крыжовника и смородины. Несколько поодаль — грядки с дынями.

— О, я вижу, Ханс, ты не только золотых дел мастер, но и садовод отменный! Как растишь ты сии плоды? — спросил Шалый-старший, глядя на лежащие на земле созревающие дыни.

— Не я это, а дочь моя Сабина. Всё здесь возделано её руками. Поведай, Би́нхен, гостям!

— Особого секрета тут нет. Нужны только желание да терпение. Забот, правда, много. Сначала мочим семя в подслащённом молоке, или в настое дождевой воды с овечьим помётом, либо конским навозом. Перед посадкой землю снять на два локтя. Дальше застелить яму навозом и покрыть её землёй. Сделал борозды в пол-ло́ктя глубиной — сади семена. Сверху всё покрой рамами слюдяными. Потом только солнце давай. И урожай будет отменным.

— А ещё, чтобы саженцы дерев и кустов быстрее росли, — добавил Хорнер, — корни их перед посадкой надо погрузить на ночь в ведро с водою, где растворены две ложки мёду.

— Дивно вельми́⁴¹, произнёс Степан, — вернёмся в Новугород — непременно попробуем.

— Отчего не попробовать, — улыбнулся Ханс…

…Степан и Кирилл воротились на гостиный двор поздно вечером. Солнце уже село. Выпала роса. Из соседних переулков пахну́ло крапи́вой, лебедой и полынью. Наскоро умывшись, легли спать. Назавтра предстоял трудный день: с утра начинался рыночный торг.

Глава 2. Лев готовится к прыжку

Было далеко за полдень, но на Любе́кском рынке и в прилегающих к торговой площади улочках, в лавках и ремесленных мастерских, ещё шла бойкая торговля. Словно потревоженный гигантский улей гудела огромная разноязы́кая людская толпа. К неимоверному шуму голосов примешивалось мычание коров, бле́яние овец, ржание коней, визг и хрюканье свиней, кудахтанье кур. В жарком воздухе висел густой дух пряностей и воска, мёда, сена и дёгтя. Временами от лотков пра́солов⁴² доносился аромат пирогов и печёной дичи́ны.

Торг — нутро города. Все сословия, все ремёсла, всякий его житель идут сюда в надежде приобрести нужную вещь или продукты, а то и просто поглазеть на живописную картину. Да, здесь есть на что посмотреть и что купить! Глаза разбегаются от обилия товаров, выставленных на прилавках. Вот горы сушёных фруктов: яблок и слив, груш и прозрачного, как слеза, изюма. А рядом — столы, заваленные финиками, мускатным и грецким орехом. Дальше — благовония, духи и ароматическая вода в серебряных флакончиках. А вот лавка суконщика. Зазывно ма́нят покупателей поста́вы⁴³ тончайшего фла́ндрского⁴⁴ сукна «брюкиш» и лёгкие кашеми́ровые⁴⁵ материи, воздушные фря́жские⁴⁶ кружева и тяжёлый олови́р⁴⁷. Сам хозяин быстро разворачивает полупрозрачные полотнища китайского шёлка ярких расцветок, которые с прохладным шелестом скользят меж его ловких рук. Ближе к ва́жне⁴⁸ расположились вперемежку ли́хвари⁴⁹ и щепети́льники⁵⁰, мясной, медный, серебряный и янтарный ряды. Напротив стоял балаган шпильманов — бродячих музыкантов и артистов. За плотным по́логом их шатра слышалось пение, грохот бубнов, звон гу́слей, то и дело прерываемые громким хохотом зрителей.

Степан Шалый давно уже всё про́дал и теперь ходил между рядов, прицениваясь к заморскому товару. Остановился у железного ряда. Сбавляя це́ну, долго спорил со свейским торговым гостем Бе́ргом Ю́ханссоном. Тот сначала упирался быко́м, но под конец сдался. Согласились на шести марках за пуд⁵¹. Ударили по рукам. Взял семьдесят пудов отличного све́йского железа. Напоследки у суконщика из Кёльна Пауля Руфа обменял полпуда рыбьего зуба⁵² на три девятнадцатима́рковых поста́ва шёлка и семь восьмима́рковых поста́вов сукна. Да ещё и пополо́нок⁵³ выручил — бе́рковец⁵⁴ соли по две марки за пуд. Поспел в самый раз: ровно в шесть вечера ударили в било, что означало конец торга. Потом с Кириллом, Прокшей и Онуфрием возили товар на гостиный двор. А покончив с делами, прихватили Ханса Хорнера и вместе с ватагой других новгородских купцов двинули в трактир «Медведь», расположенный на улице Роз…

…Славное пиво у Иога́нна Ку́мпа. Духови́тое, на хмелю. Выпьешь пару кружек — закачаются вдруг стены, поплывут мимо дубовые лавки и столы, веселее затрещат поленья в огромном камине. Ну, а если тебе прислуживают дочки Кумпа — Эрика и Лотта, тогда напиток и вовсе покажется божественным и ты не замечаешь уже ни закопчённого потолка, ни едкого дыма от вставленных в железные светцы́⁵⁵ еловых лучин.

Всё есть у ста́рого Кумпа: и мёды⁵⁶, и наливки, и вина. Высятся по углам высокие пирамиды буковых и дубовых бочек, обитых медными обручами, с винами: не́ккарским⁵⁷, мо́зельским⁵⁸, ре́йнским⁵⁹ и мускате́лем⁶⁰, также с бархатным и имби́рным пивом. В глубоком каменном подвале для самых дорогих гостей стоят запотевшие глиняные корчаги с романе́ей⁶¹ и мальва́зией⁶². Счастлив здесь тот, кому нужны вкусная и сытная пища, хорошее вино и весёлые, но не строгие женщины…

Трактир был переполнен. Купцы и горожане, ремесленники и мы́тники⁶³ пришли сюда пропустить стаканчик-другой, отдохнуть, обсудить дела. Степан Шалый и его друзья едва отыскали свободный стол. Сели напротив шумной, уже изрядно подгулявшей компании бременских и гамбургских купцов.

Подошли Эрика и Лотта с большим подносом, на котором стояли высокие кру́жки с холодным пивом, аппетитно дымилась жареная колбаса и ветчина в горошке, тушёная зайчатина в лапше с чесночным соусом, печёные на вертеле перепела и куропатки с луком и шафраном. Особо по́дали копчёную и сушёную рыбу, чёрную и красную икру свежего посола.

Короткие юбки и блузы со смелым вырезом давали возможность присутствующим по-достоинству оценить прелести девушек. Степан крякнул, с довольством и озорством потирая усы. Несмотря на свои пятьдесят четыре года чувствовал себя по-юношески молодым.

Шестое лето пошло, как схоронил он жену Настасью. А уж как любила его и… ревновала тож! Оставаясь верным памяти её, второй раз не женился. Но по девкам да по чужим жонкам нет-нет да и похаживал. Наверное, в деда пошёл, в Ондрея. Тот, сколь помнится, до женского полу дюже ярови́т был. Вот и Степан тоже своего не упустит. Недаром товарищи прозвали его «Шалый — ходок по бабам бывалый».

— Что, хороши девахи-то? — хитро подмигнув, спросил у Степана вощи́нник⁶⁴ Кондрат, дородный мужчина с ямочками на пухлых розовых щеках.

— А ничего, хотя наши-то, новгородские, стройней и те́льней будут!

— Ну и с этими уряди́ться можно, — откликнулся седой как лунь⁶⁵ лодейный староста Павли́ний. — Я, бывалоча, и с троимя́ управлялси.

— Вот жеребец, ему об домови́не⁶⁶ мыслить надо, а он всё туда же! Силён однако ж!

— Да и ты не промах, — ткнул в бок Кондрата Власт. — Ко вдовице-то Перфильевой, как ночь, так наведываешься!

— Дак в чужую бабу чёрт мёду положил!..

Дружный мужской хохот потряс стены трактира. Немецкие купцы за соседним столом обернулись и о чём-то зашептались между собой.

Выпили по второй, и по третьей. Сразу живее пошёл душевный разговор о торговых и житьи́х делах.

В самый разгар весёлого бражничанья Кирилл, попрощавшись с купцами, вышел из трактира.