Татьяна Коростышевская

ЗАОТАР

МЫШЕЛОВКА ДЛЯ ШОКОЛАДНИЦЫ

Глава 1.
Кошмарное начало дня

Последний день септомбра начался, как и любой другой день в академии Заотар, с побудки, объявленной серебристым голоском мадам Информасьен, местного привидения. В прошлом он непременно застал меня за дополнительной утренней гимнастикой, или другими важно-неотложными делами, но сегодня я открыла глаза ровно в шесть часов утра, поморгала, плохо соображая, где именно нахожусь. Спала я плохо, урывками, поэтому нисколечко не отдохнула. Не удивительно, после стольких-то событий.

Мой фамильяр, демонический крыс Гонза, уже покинул свою норку в запасной подушке и отправился по своим делам, соседка по комнате Делфин Деманже тоже встала и теперь застилала постель.

— Доброе утро, Кати.

— Доброе…

Мы с Делфин были подругами, то есть, до вчерашнего дня я так думала, но Арман де Шанвер заронил во мне сомнения. Ох уж этот Шанвер, то ли враг, то ли друг, то ли подлец, то ли благороднейший шевалье из всех ныне живущих, с ним ничего понятно не было никогда. Он… Впрочем, неважно. Вчера мы с этим месье попрощались навсегда, как влюбленные в финале театральной трагедии, только что заунывного хора на фоне не хватало. «Ты сильная, милая, ты со всем справишься…» В переводе с пафосного на общечеловеческий: «Вы, Катарина Гаррель корпус филид второго года обучения — простолюдинка, и абсолютно нам, великолепному Арману де Шанверу маркизу Делькамбру, без пяти минут опять сорбиру, не подходите». Как-то так. «У меня, великолепного Армана, есть невеста — мадемуазель де Бофреман, которой я, впрочем, нисколько не доверяю, но намерен оставаться с ней, пока…» Что пока? А этого мне как раз не сообщили. Обещали только «придержать» коварную Бофреман, чтоб она перестала меня изводить. Как будто мне эта «придержка» хоть сколько была нужна!

В самых расстроенных чувствах я отправилась в умывальню, постояла под ледяным душем, (нет, нет, с водой в наших дортуарах перебоев не было, но холодный душ по утрам был мне привычнее) и, нисколько настроения не исправив, стала одеваться для утренних занятий физической гармонией: узкие кюлоты, приталенный камзол, мягкие гимнастические туфли, все лазоревого цвета, как и предписано «Сводом законов и правил академии Заотар» — оваты — в зеленом, филиды — в голубом, ну и безупречные сорбиры, сливки сливок, в белом как снег. Вот, если бы жизнь была устроена хоть немного справедливее, Катарина Гаррель могла бы тоже носить белое, но увы, она простолюдинка, да и женщина к тому же. Два из двух — мимо. И все равно, что эта самая Гаррель, то есть я, за чуть больше года в академии умудрилась не только постичь азы магии и выдержать испытание в отряд «стихий», но и получила от святого покровителя сорбиров Тараниса Повелевающего Молниями волшебную способность, которой одаривают лишь безупречных. А еще у меня появился фамильяр, демон-помощник, которые и не у всякого безупречного водятся. Правда, мой демон лишен большей части своих демонических способностей, но это нисколько моей гордости не умаляет. Увы, как я уже заметила, жизнь несправедлива, мне приходится скрывать как Гонзу, так и свои качества боевого мага. Почти от всех, в том числе и от Делфин Деманже.

Когда я вернулась из умывальни и занялась одеждой, соседка, уже в гимнастическом костюме, который, к слову, этой высокой, соразмерено сложенной блондинке шел чрезвычайно, сидела в кресле у камина. «Нет, нам непременно следует поговорить с Делфин начистоту, развеять нелепые подозрения, иначе, боюсь, наша дружба будет ими омрачена», — думала я, заплетая перед зеркалом косу.

Нам, простолюдинам, вообще-то приписывается правилами пудрить прически, но по утрам все студенты этим предписанием пренебрегали. Согласитесь, нелепо совершать пробежку или отрабатывать боевые связки с куафюрой на голове? Пренебрегали все, но штрафные баллы от старосты девочек Лавинии дю Ром за это получали только мы с Делфин, каждое утро, день в день. Ну ничего, недолго осталось. Сегодня после занятий состоится ученический совет, на котором, как я надеялась, на должность старосты назначат более подходящего для нее человека, а именно мою подругу и соседку мадемуазель Деманже. То есть, даже не надеялась, а была почти точно уверена. Делфин — серьезная умная девушка с немалым опытом, она несколько лет была старостой девочек-оватов и справится гораздо лучше этой дурочки Лавинии. Почему я обозвала дю Ром дурочкой? Да уж не без оснований. Она — клевретка моего заклятого врага — Мадлен де Бофреман, коварной, злобной, мстительной…

Нет, даже думать о ней сейчас не буду!

Я показала язык своему отражению в зеркале и обернулась к Делфин, прикидывая, с чего следует начать откровенный разговор. «Арман де Шанвер тебя подозревает…?» Нет, не так, лучше: «Вообрази, дорогая, ходят слухи, что Бофреман предсказала наши действия в авантюре с Виктором де Брюссо в мельчайших подробностях!» Да, это немного изящней. Предсказания Мадлен, к слову, не сбылись, я не смогла довести дела до конца: заставить шевалье де Брюссо раздеться догола, облить его медом, обвалять в перьях и отправить на всеобщее осмеяние, но планы-то такие были. Или можно еще начать разговор…

— Не приходи сегодня на ученический совет, — сказала Деманже.

— Прости? — я вытаращилась на нее, ничего не понимая. — Но ты ведь сама меня туда пригласила.

— И теперь свое приглашение отзываю, — Делфин на меня не смотрела, ее невероятно интересовало нечто, что показывали только для нее в танцующих язычках каминного пламени.

Из десятков вопросов, немедленно возникших у меняв голове, ни одного задавать не пришлось, Делфин Деманже корпус филид первый год обучения продолжала с испугавшей меня монотонностью:

— Не приходи, прекрати за мной таскаться, втягивать в свои бездарные и безуспешные авантюры и вообще…

— Что вообще? Мы больше не подруги?

Она наконец посмотрела мне в лицо с ледяным высокомерием:

— Подруги, Гаррель? А мы, разве ими были?

— Мне так казалось, — пролепетала я, все еще надеясь, что Делфин сейчас рассмеется, признается в нелепом розыгрыше, и все будет как прежде.

Но девушка резко спросила:

— Когда, Катарина, тебе так казалось? В тот момент, когда ты не отомстила де Брюссо за мою поруганную честь? Ты знала, что этот мерзавец со мной сделал, знала, но предпочла с ним подружиться! Ну разумеется, шевалье твой товарищ по квадре «вода», он нужен тебе на турнире стихий, послушный и верный.

— Я Брюссо в квадру не выбирала, нас распределил лабиринт. Что же касается мести… поруганной чести…

Мысли в голове путались, поэтому и фразы получались бестолково рваными. Пять или шесть лет назад, меня тогда еще даже в Заотаре не было, у Делфин с Виктором было нечто вроде романа, Брюссо обманул бедняжку-оватку, его страсть оказалась притворной, в результате «блистательная четверка» — компания противных аристократов — над Деманже посмеялась. Да, я об этом знала. И, клянусь, если бы Делфин… Но она сама предпочла обо всем забыть.

— Хочешь, я вызову Брюссо на дуэль? — предложила я. — Стану твоим клинком?

Девушка фыркнула:

— Какое запоздалое благородство, Гаррель! Не трудись, за меня уже отомстили.

Не сказать, чтоб это меня расстроило, с моими-то невеликими успехами в фехтовании, но Делфин продолжала:

— Виктор де Брюссо с позором изгнан из «блистательной четверки», потерял покровительство маркиза Делькамбра, бывшие друзья его презирают, он жалок и будет растоптан, когда узнает, кто именно занял его место в компании лучших дворян академии.

— То есть, — не могла я не уточнить, — за твою честь вступилась де Бофреман? Та самая, что ее когда-то…?

— Прекрати, — перебила Делфин с горячностью, — Мадлен ни в чем не была тогда виновата, она всего лишь слабая женщина.

«Ну, в ее руках достаточно силы, чтоб дергать за ниточки своих клевретов, — подумала я, — и ты, дорогая, об этом прекрасно знаешь, но покорно вступаешь в ряды приспешников», а вслух спросила:

— Не эта ли слабая женщина подсказала тебе замечательную мизансцену в комнате пыток? Обезумевший от афродизиака голый шевалье, липкий мед, перья… Ах, нет, прости, ты ведь предлагала наполнить ночной горшок под потолком нечистотами из клозета.

Деманже поморщилась:

— Не умничай, Гаррель, если бы у тебя хватило храбрости исполнить все в точности…

— Сейчас вы с Бофреман обвиняли бы Шоколадницу из Анси в непристойном поведении, спустив в клозет мою репутацию.

— Твоя репутация? Катарина, ее у тебя нет! Жалкая провинциальная дурочка, бегающая за чужим женихом, ты ненавидишь Мадлен, потому что никогда ею не станешь. Что ты там себе планировала? Разрушить великолепную четверку? Думаешь, тебе это удалось? Ты получила своего жалкого Брюссо, но его место займет…

— Святой Партолон! — прозрела я. — Мадлен пообещала включить тебя в эту воображаемую квадру?

Делфин немного смутилась, покраснела, но горделиво приосанилась:

— И это станет смертельным ударом для Виктора де Брюссо. Ты, Гаррель, можешь сейчас пытаться возражать, указывать на то, что я общинница, что низкое происхождение не позволит мне занять место на вершине, но можешь даже не начинать. Неделю назад моя семья получила дворянские грамоты от его величества Карломана, и теперь меня зовут де Манже.

Девушка говорила довольно быстро, и паузы между «де» и «манже» я поначалу не осознала, поэтому растерялась, Делфин же восприняла мое замешательство превратно.

— Не завидуй, дорогая, — протянула она с противными интонациями Бофреман, — не каждому везет иметь подругой Мадлен, обладающую связями при дворе. Кстати, она также поспособствовала тому, что мой папенька стал королевским мебельщиком.

— Поздравляю, Манже, — присела я реверансе, — вот что значит, правильно выбирать друзей, браво.

Соседка прекрасно поняла, что над ней потешаются, я же, если честно, держалась из последних сил, голова кружилась, хотелось забиться в угол и разрыдаться от обиды и бессилия. Нужно уходить, скоро начнется занятие утренней гимнастикой, пореву как-нибудь потом, при случае. Где же Гонза?

Я побрела к двери, но Делфин не собиралась оставлять за мной последнего слова.

— Дворянские грамоты, королевский заказ, место в блистательной четверке, — перечислила она звонко, — и сверх того, сегодня на студенческом совете я получу должность старосты девочек-филидов, отобрав ее у идиотки дю Ром.

«Как будто последнего она не получила бы без Бофреман!» — подумала я раздраженно и обернулась на пороге:

— И снова браво, Манже! Только, знаешь, не вздумай хвастаться барышами от продажи старых друзей друзьям новым, они аристократы, не поймут!

Я так сильно хлопнула дверью, что, не будь потолки дортуаров зачарованы, с них непременно бы обсыпалась штукатурка. Брямс! Вот так! Последнее слово, все же, осталось за мной, но меня это не утешало. Гадость, какая гадость…

Мой учитель с виллы Гаррель месье Ловкач всегда считал, что от дурных мыслей нет ничего лучше физической работы, когда его Кати хандрила, он отправлял ее в сад, собирать упавшие яблоки, или на кухню, помогать кухарке Бабетте перебирать чечевицу, чистить котлы, натирать до блеска столовое серебро. Сейчас же я надеялась, что меня излечит пробежка и тренировка. Увы, кроме пота и боли в мышцах, они мне ничего не принесли. Я старалась, чтоб товарищи по квадре «вода» моего плохого настроения не заметили, и это удалось, потому что де Брюссо хандрил еще больше меня, и, в отличие от дочери великой актрисы Дивы Шанталь, притворяться не умел. На расспросы Лазара с Мартеном он отвечал односложно. Да, плохо спал, нет, не расстроен. Шанвер? Они больше не друзья, хотя пока остаются соседями по комнате. Теперь, когда Арман нашел своего фамильяра, ему, скорее всего, предложат вернуться к сорбирам в Белые палаты. Демона видел, огромная, с тигра ростом, генета.

Значит, вчера я очень вовремя сбежала из родонитовой пещеры, в которой оказалась. Урсула, фамильяр Шанвера, был там, под толщей розоватого с серебряными прожилками волшебного минерала. Последний блокирует большинство видов магии, не удивительно, что попав в этот капкан, генета не смогла самостоятельно выбраться и была недоступна для поисковых заклинаний. Для заклинаний недоступна, но зелье Мадлен де Бофреман оказалось сильнее магии. Браво, Мадлен. Действительно браво, как бы я тебя не ненавидела. Ты помогла своему жениху де Шанверу, он вернет себе память, стертую в наказание за проступок, который он не совершал, и сможет опять исполнять сорбирское кружево. Простите, но Шанвер и без того колдовал как сорбир. Где Гонза? Нам нужно это обсудить.

Я попыталась бросить призыв, никаких особых манипуляций для этого не требовалось, просто «громко подумать», ответа не получила, отчего расстроилась бы еще больше, если бы было куда.

Когда мы, мокрые от пота и шатающиеся от усталости, спускались с парнями с крыши башни Живой натуры, где проходила тренировка, Брюссо оказался рядом.

— Кати, — позвал он негромко, — а что такого произошло с мадемуазель Деманже? Вчера вечером я попытался вымолить ее прощение, но Делфин… Она показалась мне странной.

— Неужели? — сказала я, чтоб что-то сказать.

Рассказывать Брюссо о дворянстве бывшей подруги я не собиралась, она же, наверняка, хочет пригвоздить его своими блестящими новостями, пусть насладится.

— То есть, — продолжал шевалье, — ты же понимаешь, я не надеялся на немедленное прощение, это был только первый шаг в длительной осаде, ну, знаешь, опуститься на колени, склонить голову…

Я взмолилась:

— Избавь меня от подробностей. Мадемуазель не приняла твоих извинений, потому что им недоставало искренности, вот и все.

— Искренности? Да ею можно было затопить весь Заотар!

— Ты обвинил во всем Бофреман? — предположила я.

— Да нет, рассказал Делфин всю правду, — Брюссо пожал плечами, — ну, те крохи, которые помнил, тогда у меня такой кавардак в голове творился, не только у меня.

И, сколь я не желала остаться в неведении, меня все же просветили. Зелья, много зелий, веселящих, дурманящих, возбуждающих, шевалье из «блистательной четверки» потребляли тогда их без разбора и ограничений. Зачем? Виктор объяснил с интонациями старшего товарища:

— Для эмоций, Кати, для чувств, ты новичок в ментальной магии, но скоро и тебя ждет пресыщение, ты будешь буквально по крохам искать, чем наполнить контур мудры.

— То есть, опозорив порядочную девушку, ты теперь пытаешься оправдать свою мерзость помутнением рассудка? — спросила я строго, борясь с желанием залепить Брюссо пощечину.

Шевалье прижал ладони к груди:

— Клянусь, я даже не понял, что кого-то там опозорил. Какая-то оватка, простолюдинка, да я имя ее запомнил года через полтора после этих событий. Прости… — Виктор наконец заметил мою ярость. — Прости, Катарина, ты совершенно другое дело.

Мы стояли у портшезной колонны, поджидая кабинку, Лазар с Мартеном уже уехали, забившись туда вместе, моя нога конвульсивно подергивалась, каблук выбивал дробь по мраморному полу. «Дробь? Да это же то самое стаккато, о котором меня предупреждал Шанвер, фаблер, дар Тараниса — святого покровителя сорбиров. Спокойно, Гаррель, не хватает тебе разрушить еще и башню Живой натуры, или где вы сейчас находитесь». Я перенесла вес тела на непослушную ногу, спросила с преувеличенным дружелюбием:

— Другое дело? А отчего же со мной ты тоже не был куртуазен? Ты, Брюссо, чуть не залез мне под юбку. Или об этом ты тоже мало что помнишь?

— Прости, — Виктор потупился, — нет, нет, Катарина, не отмахивайся, я, на самом деле, полон раскаяния, и, поверь, приложу все силы, чтоб заслужить твое прощение, мадемуазель Гаррель из Анси, мой боевой товарищ по квадре «вода».

Говорил ли он искренне? Так, по крайней мере, выглядело. Только вот я Виктору де Брюссо не верила, впрочем, это касалось любого аристократа Лавандера, поэтому сменила тему разговора, спросила, что подтолкнуло шевалье к смене цвета шевелюры. Виктор — блондин, его волосы, длинные, как у любого дворянина, до середины спины, в этом году приобрели настолько светло-жемчужный оттенок, что издали казались седыми. В ответ на вопрос меня развлекли анекдотом, историей, которая должна была бы показаться забавной, но мне не показалось. Мой товарищ по квадре, дворянин, между прочим, стащил флакончик с притираниями с туалетного столика герцогини Сент-Эмур, когда гостил в ее доме. Немыслимо! Нет, гостил и гостил, тем более, герцогиня — мачеха Армана и родная мать Купидончика Эмери, но украсть?!

К счастью, наконец появилась кабинка, я кивнула Брюссо, села в портшез. Да где же демоны носят моего демона!? Гонза, ответь!

До завтрака следовало принять душ, да, опять, я стояла под ледяными струями по два раза утром и, если было желание, повторяла процедуру перед сном. Нет, остальные студенты так не делали, слава святым, в академии хотя бы это не контролировал свод правил. Деманже, то есть простите, де Манже в спальне не было, то ли успела переодеться раньше, то ли задерживалась на своей тренировке (квадра «серебро» отряд «металлы»), уточнять, заглядывая в ее гардеробную, я не стала, открыла дверцу своего шкафа. Какой кошмар! Лазоревое форменное платье пришло в негодность! Вчера, раздевшись в темноте, я повесила его на специальные плечики, обычно этого хватало, чтоб за ночь одежда стала свежей и отглаженной, хозяйственная оватская магия. Но это обычно, когда я, всего-навсего, хожу в этом платье по коридорам, посещаю лекции, сижу в столовой. Вчера же я провалилась в пещеру, разодрала по шву юбку, испачкала ткань в какой-то гадости, кажется, это мед из треклятого ночного горшка, ко всему, каркас фижмы оказался поврежден, гибкие прутья попросту поломались.

«Ничего страшного, — отгоняла я подступающую панику, — я попрошу Купидона все починить, он прекрасный оват, он уговорит форму вернуть прежнюю форму». Идиотский какой каламбур!

В гардеробе, кроме лазоревого платья, висело еще несколько: то, в которым я уезжала с виллы Гаррель — шерстяное дорожное с крахмальным воротничком, бледно-зеленое, которое некогда казалось мне нарядным, домашнее. Шерстяное на меня не налезло, за прошедший год я немного поправилась в груди. То есть, не немного, а, как оказалось, катастрофически. Зеленое пришлось бы в пору, если бы я в нем прекратила дышать, но увы, этот наряд некогда пострадал, его исполосовали перочинным ножом, Купидон исполнил магию, уговорил, починил, но это было больше года назад, кажется, за это время зеленый шелк утомился, или передумал, или, вообще, лишился некоей душевной эманации, которой обладают предметы. С отчаянием я разглядывала неаккуратную бахрому, в которую превратилась юбка. Домашнее платье? Увы, с ним произошло то же самое, что и с нарядным. Все это придется сжечь вместе с разодранными вчера чулками.

Мадам Информасьен уже объявила время завтрака, а я все так же лихорадочно перебирала жалкий свой гардероб, уже не сдерживая слез. Святой Партолон, да за что же мне весь этот кошмар?

— Какой кошмар, — сказала Натали Бордело, вошедшая в спальню, — и какое счастье, что тебя удалось застать. Не реви, сядь, выпей воды, дай я посмотрю, что можно сделать.

Я покорно опустилась в кресло, налила из графина воды в бокал, руки дрожали, но мне удалось сделать глоток. Горло сжало спазмом, я закашлялась. Не мой день, абсолютно не мой.

Натали с деловитой невозмутимостью перебрала одежду, сложила ее стопкой:

— Это — на утилизацию, лучше сжечь.

Я поморщилась:

— Да хоть немедленно. Что делать с формой? Купидон сможет ее починить?

Бордело пробежалась пальчиками по швам и торчащим из ткани обломкам прутьев фижмы:

— Увы, дорогая, если бы мы с тобой уже не перешивали это платье, Эмери оватской магией мог бы попробовать на время его исправить, но наше вмешательство изменило саму суть зачарованного изделия.

Ну да, я еще летом расставила грудные выточки, из-за того, что моя фигура несколько изменилась с возрастом, а Натали перешивала юбку, устраивая в ней тайное гнездышко для фамильяра, мы с Гонзой тогда только закрепляли свое слияние и не должны были расставаться ни на минуту. Кошмар…

— Его тоже сожжешь, — решила подруга, от чего стопка выросла еще на один лазоревый этаж, а потом увенчалась, как крышей, парой форменных туфель. — И обувь. Каблук сломан, подметка оторвана, поверь, починка у артефакторов обойдется дороже покупки новой пары.

— Нет! Никаких трат! — воскликнула я отчаянно покраснела.

Натали с улыбкой вздохнула:

— Не бойся, Кати, я не стану предлагать тебе денег в долг, и вовсе не из опасения оскорбить твой нелепую гордость, у меня их попросту нет, родители, вздумавшие контролировать мои расходы, оставили меня на этот год без единого гроша.

Бордело говорила это не затем, чтоб я ей посочувствовала, ее родня не была чудовищами, они заранее оплатили академии все необходимые дочери дополнительные услуги и предметы. А наличности лишили, чтоб Натали, наша романтичная кокетка, не смогла подкупить кастеляншу мадам Арамис и прекратила переписку с многочисленными поклонниками за стенами Заотара. Об этом я знала, поэтому пожала плечами:

— Как-нибудь все образуется со временем. Но сегодня мне нечего надеть на занятия, не могу же я сидеть на лекциях в гимнастическом костюме.

— Сегодня? — Натали присела около камина. — Позволь мне сжечь с прочим и твое чудовищное шерстяное платье, и я подарю тебе совет.

— По рукам, но сначала совет.

— Изволь… — Бордело картинным движением бросила на горящие поленья мои драные чулки. — Твоя матушка мадам Шанталь, помнится…

Не дослушав, я ахнула, вскочила с кресла, ринулась к кровати, под ней стоял сундук, который в прошлом году прислала мне матушка. А я-то об этом абсолютно забыла!

— Ты гений, Натали!

— Еще какой, — согласилась подруга и бросила в камин горсть оватского порошка, чтоб ткань лучше горела. — Одевайся.

Пока Бордело уничтожала почти все, что до сегодняшнего дня я считала своим гардеробом, я сама надевала перед зеркалом прелестное жемчужно-серое платье, туфельки в тон и пудрила прическу. Великолепно, меня все равно накажут за неподобающий вид, но, по крайней мере, этот вид будет не жалок. Деньги на новую форму? Что-нибудь придумаю.

— Кстати, — спросила я, обернувшись, — Гонза тебе нынче не попадался? Он куда-то исчез с самого утра.

— О, дорогая, уверена, тебя ждет сюрприз.

— Ненавижу сюрпризы.

Натали хихикнула:

— Этот тебе понравится. Открой дверь наружу, нужно проветрить комнату.

В камине уже все прогорело, и, хотя вытяжка работала исправно, запах гари присутствовал. Я распахнула створки, впустила ледяной ветер снаружи, поежилась от холода. Нужно будет перед выходом закрыть дверь, чтоб не выстудить спальню. Что еще? Ах, конечно, жетон. Все студенты Заотара должны были носить при себе металлические пластины, на которых обозначалось их имя, ступень обучения и квадра, к которой они принадлежали, на форме для ношения жетона было вшито специальное колечко на груди. Серое платье этого аксессуара не имело, свою голубую от патины медную пластину мне пришлось приколоть булавкой у ворота. Теперь я была готова к учебному дню, захлопнула стеклянные створки, взяла с комода портфель:

— Можем идти?

— Можем, — сказала неуверенно Натали, но продолжала сидеть в кресле.

«Увы, — подумала я, — сегодня завтрак придется пропустить», и опустилась в соседнее:

— Итак, Натали Бордело корпус оват, какое дело привело тебя в мою спальню?

Глава 2.
Контракт Купидона

Мое предположение оказалось верным, Натали явилась ко мне не случайно, а по делу, и дело это касалось нашего общего друга Эмери виконта де Шанвера.

— Сегодня тридцать первое число, — сказала Бордело, — завтра первое октомбра.

— Бесспорно, — согласилась я. — При чем тут Купидон?

— При том, что первого числа вступают в силу фактотумские контракты.

Еще один «милый» обычай Заотара, в жирных кавычках «милый», раз в три месяца богатые аристократы могли нанять себе в услужение более бедных студентов, слуг в академии не полагалось, потому что простой человек, не маг, не мог долго находиться в ее стенах. Я этой участи год назад избежала, Купидон тоже. И вот опять…

— Арман де Шанвер взялся за старое? — спросила я со вздохом.

Маркиз Делькамбр, то ли враг, то ли друг, то ли мерзавец, то ли нет, но, абсолютно точно, старший брат малыша Эмери.

Натали кивнула:

— Купидону за завтраком принесла документы эта рыжая дылда Пажо, клевретка Бофреман, Эмери просто раздавлен.

При слове «завтрак» мой желудок жалобно ухнул, я сглотнула слюну и попросила девушку продолжать. Самого Армана в столовой не было, но на бумагах уже стоит его подпись, на словах Пажо передала пожелание маркиза, чтоб фактотумский контракт, предварительно подписанный виконтом де Шанвером к вечеру оказался в канцелярии академии.

— Полюбуйся! — Натали достала из рукава скомканный лист бумаги, расправила на коленях, протянула мне.

— Знаешь, — пробормотала я, — мне кажется, Эмери слишком предвзят по отношению к старшему брату, Арман вовсе не так плох и, скорее всего, не желает никому зла.

Во взгляде Натали Бордело читалось нечто вроде: «Да ты, Гаррель, втрескалась в маркиза! Бедняжка…» Смутившись, я замолчала и стала читать. Обычный официальный документ, мне такие уже видеть приходилось. Арман де Шанвер и прочее и прочее нанимает, прочерк для имени, в качестве доверенного фактотума… ля-ля-ля, сроки, оплата, завитушечная подпись аристократа.

Вздохнув, я повела подбородком в сторону потухшего камина:

— Этот контракт мы, разумеется, можем сейчас сжечь, Натали, но Купидону доставят следующий.

— Без сомнений. Поэтому, Кати, мы с Эмери и пришли к тебе. — Девушка махнула рукой. — Он не может запросто войти в спальню мадемуазель, таковы правила, остался у портшезной колонны ждать твоего решения.

— Решения о чем?

— О контракте, — Бордело жалобно улыбнулась. — Как ты сама только что отметила, Купидона его родственник в покое не оставит, поэтому… Не возражай сразу, подумай. Будет лучше, если Эмери станет чьим-нибудь другим фактотумом.

Я все еще не понимала смысла авантюры, предположила:

— Вам нужно мое благословение?

— Твоя подпись!

— Чего?

— Эмери виконт де Шанвер должен стать фактотумом Катарины Гаррель из Анси!

— Почему я?

— А кто? Найм прислуги может происходить только сверху вниз, то есть, овата нанимает филид, филида — сорбир, никак иначе.

Я возразила:

— Но безупречный вполне может стать хозяином овата, предложите этот контракт, например, Лузиньяку, они с Эмери в дружеских отношениях и…

Бордело покачала головой:

— Этому господину я, прости, нашего Купидона не доверю, слишком противоречивые слухи ходят по академии о безупречном Дионисе, к тому же, он — член «блистательной четверки Заотара» и ближайший друг Армана де Шанвера.

— Шанвер — не чудовище! — воскликнула я с излишней горячностью.

Опять эта ее «да ты, Гаррель, втрескалась в маркиза» усмешка! Так бы и врезала!

Натали, поняв мое настроение, перестала улыбаться, вздохнула:

— Больше года назад одна глупенькая оватка-новичок попала в опасную скандальную переделку, ей казалось, что она все в жизни понимает…

— К чему ты об этом вдруг вспомнила? — удивилась я.

Девушка, как будто не услышав моего вопроса, негромко продолжала:

— Знаешь, Кати, я ведь невероятно тогда на тебя злилась, особенно за отказ стать фактотумом виконта де Шариоля, чтоб… — Губы ее нервно дрожали, как будто она сдерживала слезы. — Помнишь, что я тебе наговорила? Катарина Гаррель — простолюдинка и все равно станет прислугой, если она не подпишет бумаг с Шариолем, я буду опозорена по ее, Гаррель, вине…

Натали вытерла глаза носовым платком:

— Я была дурой, Кати, высокомерной наглой дурой. Знаешь, кто мне мозги на место поставил? Купидон Эмери де Шанвер. — Девушка спрятала платок в рукав и посмотрела на меня с грустной улыбкой. — Ты дура, Бордело, сказал он, не понимающая, от чего тебя спасла Гаррель и чем она сама при этом рисковала.

— Это все в прошлом, как и сам де Шариоль, — пожала я плечами.

Честно говоря, жертвовать завтраком ради неприятных воспоминаний казалось мне глупостью. И с чего вдруг Натали в них пустилась?

— Забавно, — протянула девушка, — как и год назад, мадемуазель Бордело уговаривает мадемуазель Гаррель подписать фактотумский контракт.

— И опять без успеха. Натали, мешаться в семейные отношения — дело неблагодарное, Эмери с Арманом — братья, уверена, старший не причинит младшему вреда.

— Как будто меня это беспокоит! Купидон вовсе не такой невинный ягненок, как пытается казаться.

— Прости?

— Он умный, хитрый, расчетливый, прекрасный, нет, великолепный маг-оват, уж что-что, а защитить себя он сможет. Нет, Кати, я опасаюсь, что приблизившись в Шанверу, Эмери решит провернуть какую-нибудь авантюру, чтоб навредить братцу, отчего сам и пострадает.

Я недоверчиво приподняла брови:

— Хитрый и расчетливый? Натали, ты фантазируешь. Купидон — маленький мальчик…

Фраза беспомощно подвисла, меня отвлекли размышления. Ну, хорошо, не хитрый, не расчетливый, просто маленький Эмери де Шанвер, но он все равно ненавидит Армана. Пусть необоснованно, но… Купидон может попытаться как-то свою ненависть проявить? Непременно. Кто из братьев при этом пострадает, особенно если припомнить, какими они оба иногда бывают высокомерными болванами? Выбирать не хочется: Эмери мой друг, но и Арман…

— Хорошо, — решила я, поднимаясь, — я подпишу фактотумский контракт, но, предупреждаю, не нечем платить за услуги!

Натали фыркнула:

— Кто о чем, а Гаррель о презренном металле, пойдем, скажешь это Купидону лично.

Разжигать камин, чтоб уничтожить контракт с Арманом, времени не было, я сунула бумагу в комод под саше с носовыми платками, взяла портфель, мы с Натали вышли из спальни.

Эмери ждал нас в фойе лазоревого этажа, сидел на мраморном полу в уголке, прислонившись спиной к стене, на его коленях лежала папка, мальчик, пользуясь ею, как столешней, что-то писал. При нашем появлении он улыбнулся и быстро поднялся на ноги:

— Бордело удалось тебя уговорить?

— Веревки из меня вьет, — сообщила я с шутливым вздохом. — Но, виконт де Шанвер, не смотря на то, что я согласилась на участие в этой авантюре, вынуждена напомнить вам: нельзя всю жизнь бегать от родни, обещайте при первой возможности побеседовать с маркизом Делькамбром вашим безупречным братом, он вовсе не чудовище и, если дать ему шанс…

Из южного коридора показалась процессия, возглавляемая Мадлен де Бофреман. Красавицу филидку, по обыкновению, сопровождали фрейлины — Пажо и дю Ром, они, в отличие от Мадлен, чьи черные волосы были свободно распущены по плечам, свои прически забелили. Меня это всегда приводило в недоумение, они тоже, как и Бофреман, дворянки, по крайней мере, Лавиния, последняя могла бы и не трудиться. Четвертой в компании была моя бывшая подруга, а теперь просто соседка по комнате — Делфин. Ее светло-пшеничная грива была подхвачена голубыми, под цвет глаз, лентами.

В гробовом молчании процессия пересекла фойе, скрылась в Лазоревом переходе, который вел в соседнюю башню.

Натали удивленно протянула:

— Что произошло с Деманже?

— Де Манже, — поправила я, — с нею произошло дворянство и смена круга общения.

Попытка придерживаться саркастичного тона провалилась, я позорно разрыдалась, чем испугала обоих друзей. Меня обняли, дали носовой платок, пообещали, что все скоро будет великолепно, рано или поздно, так или иначе, и потребовали внятных объяснений.

Я рассказала, перепрыгивая с события на событие, от расстройства даже не подумала ничего скрывать, ни давней истории, произошедшей между Делфин и Виктором де Брюссо, ни своей беседы с Арманом, когда тот предупредил меня о возможном предательстве подруги.

— Все потому, — довольно странно утешала Бордело, — что ты, ансийская простушка, воспитывалась в прискорбном уединении, лишенная общества девиц своего возраста, иначе ты бы знала, что нам, то есть, женщинам, доверять нельзя… по большей части…

Купидон бормотал:

— Лабиринт, Кати, тот самый сорбирский лабиринт, что разделил нас на квадры…

— Чего? — шмыгнула я носом.

Эмери пояснил:

— Каким-то магическим образом лабиринт учил как наши возможности, так и желания, даже скрытые и потаенные, уверен, квадры составились не случайно. Делфин очутилась с теми, с кем, на самом деле, мечтала. Мы все оказались на своем месте.

Эти утешения подействовали на меня гораздо лучше, чем сомнения Бордело в качестве воспитания на вилле Гаррель, я даже нашла в себе силы прекратить рыдать.

— Информасьен, — сказала Информасьен, — начало урока.

Святой Партолон! Магическая география у мэтра Скалигера! Я бросилась в Лазоревый переход, но была решительно остановлена бдительной Натали Бордело:

— Несколько минут тебя уже не спасут, Гаррель, сначала фактотумский контракт.

Купидон торжественно на вытянутых руках, как оруженосец меч сюзерена, протянул мне папку с документом.

— Стань моей госпожой, Кати.

Как я не торопилась на лекцию, подписать, не читая, под чем именно ставлю подпись, не могла. Впрочем, текста там было не много. Катарина Гаррель из Анси корпус филид нанимает Эмери виконта де Шанвера корпус оват в качестве доверенного лица, в скобках, фактотума, оплата производится ежегодно первого числа месяца октомбра…

— Поцелуи? — приподняла я брови. — Виконт де Шанвер будет служить мне за поцелуи?

Купидон одарил меня сладкой как мед улыбкой:

— Виконту не нужен презренный металл.

Я посмотрела на мадемуазель Бордело, та немного побледнела, но кивнула:

— Подписывай, Кати, вот здесь, рядом с именем Купидона.

Святой Партолон, да она, кажется, ревнует?

— Минуточку, — я достала из специальной петельки у корешка папки магическое перо.

Под текстом на листе оставалось еще свободное место, я вписала туда: «Ежегодная оплата производится по доверенности Натали Бордело корпус оват, специально назначенным представителем Катарины Гаррель».

— Традиции Заотара, — я вывела свою подпись и протянула папку девушке, — ты станешь моим «клинком», дорогая, фигурально выражаясь, поэтому тоже подпишись, и, будь любезна, завтра заплатить моему фактотуму причитающийся аванс.

Перо в пальцах Натали дрогнуло, но она быстро заскрипела им по бумаге.

— Ну вот, — протянул Купидон капризно, — Гаррель не хочет со мной целоваться.

Расхохотавшись, я сгребла пухлое тельце в объятия и чмокнула Эмери в щеку:

— Не в оплату, дорогой, а просто так, остальное получишь от тетушки Натали, раз идея этой авантюры принадлежит именно ей.

Глава 3.
Финансовая пропасть

Мэтр Скалигер оштрафовал меня за опоздание на двадцать баллов, когда я наконец добежала до залы Ветров, где проходил урок. Наказание было справедливым, как и другое, не озвученное, запись о котором появилась в «Своде законов и правил академии Заотар»: минус десять баллов за неподобающий вид от старосты дю Ром.

В «Свод» я заглянула, усевшись на свое место за первой партой перед учительской кафедрой и отдышавшись. Самой Лавинии в зале не было, видимо у квадры «серебро» в учебном плане были другие лекции.

Забавно, Кати, но ты, как бы поизящнее выразиться, играешь в ноль, утром получаешь минусы, в течение дня их понемногу отрабатываешь. Прискорбная ситуация. В общем прискорбная, сегодня тебе еще повезло, дю Ром наградила всего десяткой, а не привычными двумя, то есть, в кои веки поступила по законам академии. Справедливо… Кстати, Гаррель, о штрафах и справедливости. Помнишь, тебя наказали минус двумястами баллами за покалеченную разъедаловкой Бофреман? Ты тогда считала себя крайне обиженной, воображая, что Мадлен сама опрокинула на себя сосуд с этой гадостью, чтоб обвинить тебя. И что? Наказали-то тебя за дело. Это именно ты, недосорбирка, своим тайным фаблером…

Я испуганно придержала ладошкой колено, нога, как всякий раз, когда я вспоминала о своем фаблере-стаккато — даре святого покровителя Тараниса, начала подпрыгивать. С этим мне предстоит разобраться как можно скорее, осознать процесс, сделать его управляемым. Нужны тренировки, Гонза… Да где его носит? Мне о стольком нужно с ним посоветоваться, кроме непокорного стаккато: контракт с Купидоном, мой гардероб, то есть, его отсутствие, де Манже…

Нога наконец успокоилась, я решила, что на лекции нужно заниматься лекцией, а не размышлениями о постороннем, и, отодвинув «Свод» на край парты, чтоб не отвлекаться, раскрыла конспект, тем более, мэтр Скалигер как раз закончил опрос и вывел мелом на доске тему урока: Космогония мира.

Перья студентов привычно заскрипели, мое тоже… скрипнуло, будто издав предсмертный хрип, и кончик его отломился. Из трещины вытекла струйка магических чернил, застывая слюдяной твердой кляксой. Ну вот, писчие принадлежности студентов Заотара рассчитаны ровно на один учебный год, мне еще первого септомбра следовало купить новый комплект в лавочке «Все что нужно». Увы, пяти корон, именно столько стоили перо и бесконечный лист магической бумаги, у меня не было. Решив раньше времени не расстраиваться, я достала из портфеля кисть для каллиграфии, чтоб продолжить вести конспект с ее помощью, отодвинула испачканную страницу… Увы, чистого листа на парте не появилось. Это конец, Кати, фиаско. Думай, где добыть денег.

Денег…. денег… денег… Перо и бумага, мыло, которое тоже совсем закончилось, новые чулки, туфли, форма… Нет, думать буду после…

Мэтр Скалигер свой предмет «Самая общая магическая география» любил и читал его превосходно. Уж чего чего, а внимания моего лекция заслуживала.

— Космогония — наука о происхождении вселенной, к географии, на первый взгляд, отношения не имеет, но только на первый, — говорил учитель. — Сегодня, коллеги, мы с вами поговорим о трех мирах, прамирах, с которых все началось.

Лишенная писчих принадлежностей, я старалась запомнить каждое слово мэтра Скалигера.

Эвклаз, Сардис, Онихион, прамиры назывались именно так. Люди, или, если угодно, пралюди, а также все или почти все животные, обитали некогда в Сардисе, Эвклаз был населен эфирными бестелесными созданиями, а Онихион — демонами, у которых была и магия, и условные тела. Потом, в результате вселенской катастрофы, три мира столкнулись, рассыпавшись на мириады осколков, каждый из которых со временем стал самостоятельным магическим миром. Нашим предкам, получившим в результате этого как способности к магии, так и новых опасных врагов, пришлось постараться, чтоб сохранить человечество, они сражались, запечатывали врата в опасные нам миры, заключали договоры с мирами безопасными…

Все это было так интересно, что когда мадам Информасьен объявила конец урока, по аудитории разнесся ропот разочарования. Мэтр Скалигер удовлетворенно улыбнулся, задал составить таблицу, в которой все уже изученные нами магические миры должны быть распределены по происхождению, и отпустил студентов.

— Как дела, мелкая? — прозвучало в голове, когда я шла по переходу из башни Аквамарин.

— Хуже некуда, — подумала я в ответ.

Фамильяр прятался в какой-то крысиной норе неподалеку, наша с ним ментальная связь действовала лишь на близком расстоянии, но показываться не спешил.

— Что стряслось? Почему ты не в форме?

Со стороны могло показаться, что Катарина Гаррель тронулась умом, но, к счастью, в переходе, кроме меня, людей не было, и никто не видел, как я, замерев у колонны, таращусь на нее невидящим взглядом. У меня это называлось «громко думать». Процесс занял около четверти часа, так как событий с рассвета произошло немало.

— Паршивка Делфин, — фыркнул крысеныш, — деревяшечная аристократка.

— Вот это вот ты счел самым важным? — не на шутку возмутилась я. — виконт де Шанвер стал фактотумом простолюдинки, чем его брат маркиз непременно оскорбится, мы с тобой — банкроты, а тебя заботит какая-то Манже?

— Удивительно, что ты сама восприняла предательство подруги как должное.

— Ничего удивительного…

Я испуганно обернулась, прервав ментальную связь, за моей спиной стояла мадам Арамис.

— Катарина Гаррель корпус филид? — протянула кастелянша с вопросительной интонацией.

И, хотя вопрос был риторическим, мадам прекрасно меня знала, я кивнула и присела в приветственном реверансе. Кастеляншу сопровождала пара автоматонов в лакейских ливреях, нагруженные стопками бухгалтерских книг.

На мое «доброе утро» мне не ответили, зато проговорили строжайшим тоном:

— Мадемуазель Гаррель, извольте к вечеру рассчитаться с долгами. Вы должны академии двадцать пять корон за гимнастическую форму.

Какой еще долг? Комплект для занятий «физической гармонией» мне подарила на день рождения Натали Бордело. Именно это я попыталась объяснить кастелянше, старательно избегая эпитетов вроде «крохоборы», «сквалыги», «жадины» и, вертящегося на кончике языка: «совсем уже ополоумели».

— Ничего не знаю, — сказала мадам Арамис, — гимнастический комплект у вас есть, извольте заплатить за него академии.

В отчаянии я пообещала, что пожалуюсь монсиньору Дюпере, на что кастелянша предложила мне сначала принести ей четверть луидора, а потом жаловаться хоть святому Партолону, хоть Балору-отступнику, хоть ректору.

А потом противная тетка ушла со своими лакеями, оставив меня беситься от беспомощности.

— Крохоборы! Сквалыги! Жадины! — бормотала я, постукивая каблуком по полу. — Совсем уже ополоумели!

— Нога! — заорал Гонза с такой экспрессией, что у меня чуть голова не треснула.

Но треснула не она, а колонна. Трещинки побежали от портика к портику, снизу вверх, как сеточка вен по старческой ноге.

— Па-бам… — сказал фамильяр. — Если не хочешь платить еще и за это, беги.

Беги? Великолепное какое предложение. Как будто в Заотаре можно хоть что-то скрыть!

— Информасьен, — леди-призрак, кажется, хихикнула, — минус двадцать баллов за порчу имущества академии мадемуазель Гаррель корпус филид.

Я облегченно выдохнула, счастье, что штраф не денежный, и побрела к портшезу. Мой тайный фаблер-стаккато, теперь о нем знает и привидение, впрочем, никому, кроме монсиньора Дюпере, Информасьен об этом не расскажет, а последний и без того о моих чудесных способностях осведомлен. «Вы демон разрушения, мадемуазель Гаррель, Баллор в юбке…»

— Давай потренируемся на ледяной пустоши, пока ты не разрушила Заотар до основания, — бормотал невидимый Гонза. — Прямо сейчас? Кажется, до обеда у тебя в плане нет никаких уроков?

В кабинке я раскрыла «Свод», действительно, свободное время. Но тренировку лучше устроить вечером, до отбоя, или на рассвете, меньше любопытствующих.

Портал из дортуарной башни перенес меня на галерею Перидота, опоясывающую огромную башню Цитадель знаний. В цитадели располагалась библиотека Заотара, а на галерее — многочисленные лавочки с хозяйничающими в них автоматонами-продавцами. Здесь можно было купить все: от писчих принадлежностей, до лакомств и одежды.

Итак, сколько именно денег мне понадобится? Двадцать пять корон кастелянше я учитывать не собиралась, платить не буду, даже если придется писать официальную жалобу на имя ректора, у меня есть свидетель, то есть свидетельница Натали Бордело, она же дарительница. Нужно пять корон на магическое перо и бесконечный лист, еще три — на вот этот вот огромный кусок туалетного мыла, нет, лучше купить два поменьше, один пущу в дело, а другой — размножу оватским заклинанием. Еще четыре короны, итого девять. Чулки? Пока обойдусь…

А вот без чего обойтись было невозможно, так это без писчих принадлежностей, их я приобрела в лавочке «Все что нужно», попросив записать в долг. Обычное дело.

Я медленно шла вдоль галереи, заглядывая то в одну лавчонку, то в другую, фамильяр не ощущался, наверное не нашел здесь подходящих для себя крысиных ходов. Любопытно, почему он так мне и не показался? Натали обещала сюрприз, боюсь, меня он не обрадует.

Новое лазоревое платье стоило пятьдесят корон! Пятьдесят! Хозяйка магазинчика (этот автоматон изображал женщину, одновременно исполняя роль манекена) пожала плечиками, скрипнув механическими суставами:

— В сумму входит также пара туфель и подгонка одежды по фигуре. Но, если мадемуазель готова расстаться с пятью луидорами, она может приобрести вот этот чудесный магический наряд.

«Чудесный магический наряд» выглядел так же как и немагический, но не требовал стирки, был устойчив к любым повреждениям и сам подстраивался к фигуре хозяина.

Пять луидоров, это пятьсот корон, или пятьдесят тысяч зу. Однако…

Нет, слишком дорого, обойдусь обычным платьем. Пятьдесят корон плюс четыре и пять долга… Но даже столько у меня не было. Неужели придется тратить золото Армана де Шанвера?

Его кошель лежал в моем комоде уже больше года, получила я его по нелепой случайности, то есть, вследствие коварства Мадлен де Бофреман… Ах, теперь не важно!

У кофейни «Лакомства» я ненадолго задержалась, любуясь композицией, украшавшей витрину. Там, за стеклом, лежал призывно приоткрытый мешочек, полный какао-бобов, стояло несколько ступок для измельчения зерен, фарфоровые скалочки, чтоб формировать лепешки, изящные столовые приборы, посуда. К мешочку был прикреплен ценник, горсть бобов стоила целую корону, а чашечка горячего напитка…

— Кати…

Мужской голос, раздавшийся у самого уха, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Виктор де Брюссо улыбнулся:

— Я тебя испугал? Прости… Позволишь, в качестве извинения, угостить тебя шоколадом?

Шоколаду мне хотелось, одалживаться де Брюссо — ни в малейшей степени, я вежливо отказалась и, кивнув шевалье на прощанье, отошла в сторону. Из окон галлереи Перидот, с той ее стороны, что не была занята магазинчиками и кофейнями, открывался вид на городскую площадь. Настоящая площадь Ордонанса, с конной статуей его величества Карломана по центру. Реальный мир! Как же я по нему скучала. Там, за окном, сейчас была осень, время года, о котором в стенах Заотара можно было бы и вполне позабыть, здесь было либо вечное лето на оватском этаже дортуаров, либо вечная зима со стужей на филидском. Возможно, осень с весной можно посетить из Белых палат сорбиров? Увы, я вряд ли об этом хоть когда-нибудь узнаю.

По площади, поднимая с брусчатки вихрь желтых опавших листьев, шел скверно одетый парень с лотком на кожаном ремне, я знала, что он торгует каштанами и что кулек этого лакомства стоит всего два зу.

Не буду об этом думать, не сейчас. Мне нужно пятьдесят девять корон, и добыть их я могу только из кошеля с вышитым на нем гербом Делькамбров. Катарина Гаррель вынуждена стать продажной женщиной, тем более гадкой, что расплачиваться своим телом с Шанвером она не намерена.

— Не намерена? Фи, Кати! Если уж берешь с аристократа деньги, изволь одарить его своими прелестями взамен!

И как это раньше я принимала Гонзу за свой внутренний голос? Абсолютно же непохоже.

Я улыбнулась:

— Даже, если маркиз этих самых прелестей не желает?

— Именно! Насильно одари!

Кругом были люди, смеяться в голос я не могла, хотя сдерживаться получалось с трудом.

— Привяжем его к кровати, ты будешь охранять подступы к спальне, чтоб Бофреман не спасла жениха.

— А ты не забудь заткнуть рот шевалье кляпом, а то еще вздумает звать на помощь!

...