Татьяна Коростышевская

Академия Заотар

Книга 2
Шоколадница и маркиз

 

Глава 1. Начало учебного года

Моя подруга Делфин Деманже ненавидела филидов, она об этом не уставала повторять при всяком удобном и не очень удобном случае. Аристократы — лентяи, пустышки, недоразумение магического мироустройства.

— Сама рассуди, Катарина: мы — оваты, на нас все держится. Мы изготавливаем артефакты, занимаемся хозяйством…

Дальше я позволяла себе не слушать. Знаю, все знаю. Но, к сожалению, академия Заотар, в которой мы с Дельфин имеем честь обучаться, устроена… Да так примерно и устроена — пирамидально. В основании пирамиды — оваты, те самые мастеровые и артефакторы, на вершине — острие из безупречных сорбиров, магов-воинов, которых всего-то несколько десятков, а центр — филиды, маги-менталисты. В прошлом году при поступлении в академию мне, Катарине Гаррель из Анси, удалось шагнуть через ступень, то есть стать сразу филидом, о чем недвусмысленно свидетельствовала моя лазоревая форма. Шагнуть-то я шагнула, но оказалась наверху лишь частично, зацепившись носком башмака. На экзамене выяснилось, что основы основ — мудрической консонанты, то есть алфавита — я не знаю. Пришлось восполнять пробелы в образовании — в рекордные, между прочим, сроки. Монсиньор Дюпере, наш ректор, безупречный сорбир и вообще великий человек, дал мне время до окончания учебного года. Его я провела с пользой. И провела бы с еще большей, если бы в самом начале не ввязалась в нелепое противостояние с местными аристократами: Арманом де Шанвером, его великолепной невестой Мадлен де Бофреман и их друзьями-клевретами. Нелепое…

До сих пор воспоминания о прошлом септомбре заставляют меня отчаянно краснеть. Арман наложил на меня сорбирское проклятие, Мадлен обвинила в воровстве, перед этим подбросив в мой гардероб кошель с золотыми луидорами, а ее приятель Виктор де Брюссо… Этот оказался законченным мерзавцем, хотя поначалу притворялся благородным шевалье… Ах, даже вспоминать не хочется. К счастью, мне удалось обелить свое имя с помощью местного привидения барона де Даса, Безупречного Суда и артефакта Зеркало Истины. Рассказать об этом я не могу ровным счетом никому — клятва Заотара. Для людей посторонних это название ничего не скажет, зато все студенты о ней прекрасно осведомлены. Монсиньору Дюпере достаточно проговорить: «Клятва Заотара — все, что происходит в академии, остается в академии», и ты, несчастный, нем, не можешь выдавить ни словечка о произошедшем. Итак, я победила, сорбира Шанвера наказали, отправив в ссылку на весь учебный год, Мадлен отправилась с ним, а неприятнейший Виктор, к моему невыразимому счастью и удивлению, через неделю после их отъезда решил взять академический отпуск и тоже пропустить год.

Все было бы вполне прекрасно, я собиралась закончить Заотар до их возвращения, получить вожделенный зеленый диплом овата и отправиться служить в какую-нибудь библиотеку. Не сложилось. В начале жаркого месяца маи меня вызвал в канцелярию мэтр Картан — секретарь ректора.

— Что ж, мадемуазель Гаррель, — сказал мэтр, просматривая отчет о моей успеваемости, — вы достигли потрясающих успехов. Четырнадцатое место в общем балльном зачете…

Я смущенно потупилась. Участие в балльной гонке принимали все студенты, вне зависимости от ступени, или, если угодно, корпуса. Блеснувший на занятиях оват вполне мог опередить в ней даже сорбира. Нас награждали баллами преподаватели, они же ими штрафовали, причем штраф можно было получить и за поведение, или, например, забыв напудрить прическу. Естественный цвет волос дозволялся только аристократам. Четырнадцатое место… Займи я одно из первых трех, меня бы избавили от оплаты за учебу. Но этого добиться не удалось, поэтому я рассматривала орнамент на ковре канцелярии и ожидала, что мне сейчас предложат.

— Великолепно, — повторил секретарь, — мадам Шанталь весьма довольна вашими успехами.

Мадам Шанталь! Это моя дражайшая маменька, чьими усилиями я и оказалась в Заотаре. Она — бывшая актриса (великая, между прочим), а теперь… гм-м… подруга маркиза де Буйе. То есть уже, наверное, вдова. Да, моя маменька, как ни стыдно мне в этом признаваться, исполняла при маркизе роль шоколадницы. Для провинциала название должности скажет мало, житель же Ордонанса, нашей столицы, понимающе улыбнется: «Шоколадница, ну-ну…», и если немедленно не получит от меня по лицу, то выслушает много малоприятного. При мне маменьку трогать не сметь! Хотя, если начистоту, именно положение родительницы доставило мне в академии наибольшие неприятности. Я даже прозвище из-за этого получила — Шоколадница из Анси. И моя любовь к модному напитку тут абсолютно ни при чем.

Покровитель мадам Шанталь покинул земную юдоль тоже в начале прошлого учебного года, и маменьке пришлось уехать из Лавандера за границу, связи мы не поддерживали. Время от времени мне писал мой драгоценный учитель месье Ловкач, который остался на вилле Гаррель, где я обитала до поступления в Заотар. На вилле все было по-старому: старички, отставные актеры, жили-поживали, передавали мне пожелания успехов, благодарности за небольшую сумму, отправленную с письмом, и ожидали свою мадемуазель Кати в начале месяца жуа — если не насовсем, то хотя бы на каникулы.

Минуточку… Мэтр Картан сказал: «мадам Шанталь весьма довольна», то есть не в будущем времени, не «будет довольна»? Я приподняла брови.

— Да, Катарина, — сказал секретарь, — ваша матушка списалась со мной на этой неделе.

Он положил поверх бумаг пестрый от обилия марок конверт с гроздью печатей:

— Мадам Шанталь желает, чтоб вы продолжили учебу.

— Как долго?

— В письмо вложен банковский вексель на… очень приличную сумму. Если бы не ваши успехи в общем балльном зачете, я сказал бы — еще на два года, но четырнадцатое место позволит нам несколько пересмотреть плату за обучение… — мэтр Картан посмотрел вверх, как будто на потолке были цифры-подсказки: — Три года, минимум.

«Ого!» — подумала я. Секретарь продолжил:

— Мадам Шанталь желает, чтоб вы получили лазоревый диплом филида по специальности «трувер» либо «общая ментальная магия», на ваш выбор.

Трувер? Лицедей? Родственница надеется, что я пойду по ее стопам? Странно, раньше она мне это запрещала. Непременно расспрошу об этом на каникулах месье Ловкача.

— Вам не нравится это решение, Катарина? — спросил после паузы секретарь.

Я пожала плечами:

— Не думаю, что от моего мнения хоть что-нибудь зависит.

— К сожалению, это так. Впрочем, как только вам исполнится двадцать один год, по законам Лавандера вы станете совершеннолетней и сможете сами решать, продолжить или уйти.

Мне немедленно захотелось уточнить, вернут ли мне в таком случае разницу в оплате, но делать этого я не стала. Во-первых, чтоб не подчеркивать лишний раз свой статус простолюдинки (это же только мы о презренном металле думаем), а во-вторых, и так понятно: не вернут, в Заотаре обитают те еще крохоборы.

— Итак, Катарина Гаррель, — сказал мэтр Картан официально, — корпус филид, второй год обучения, поздравляю.

Я поднялась со стула для посетителей, почтительно поклонилась:

— Благодарю.

— Еще одно. Мадам Шанталь настаивает, что все каникулы вы должны проводить в стенах академии.

«Чего?» — мысленно я позволяла себе просторечье, вслух же произнесла:

— Простите?

Мэтр Картан уже вернулся к своим бумагам, поэтому рассеянно отмахнулся:

— Многие студенты Заотара проводят лето точно так же. Спросите мадам Арамис. Ступайте.

Для начала я спросила старосту девочек-оватов Делфин Деманже.

— Не многие, — улыбнулась она, — всего лишь некоторые — бесприютные сиротки или взрослые девушки, вроде меня, которые небезосновательно опасаются, что, явись они в отчий дом, их немедленно выдадут замуж.

Делфин была на четыре года старше меня, ей уже исполнилось двадцать три. Разумеется, ее родители спали и видели вытолкать чадушко под венец. Тем более, Деманже — статная высокая блондинка с голубыми как небо глазами — пользовалась у противоположного пола успехом.

— Ну, какое еще замужество, Кати? — смеялась подруга. — Прислуживать всю жизнь какому-то болвану-торговцу? Это так скучно.

В Заотаре скучно не было никому: ни тем студентам, которые, как я, обожали новые знания, ни легкомысленным вертопрахам, обитающим в дортуарах филидов.

Ах, да, о филидах и нелюбви к ним Делфин Деманже. Она училась в академии девять лет! Девять! И, хотя была не глупа, ни разу не сдала оватского выпускного экзамена. Почему? Делфин этого не хотела. Она прекрасно себя чувствовала на зеленой ступени — тем более, предметов нам предлагалось такое несметное количество, что каждый год можно было браться за изучение чего-нибудь новенького. Ко всему прочему, последние три года девушка занимала должность старосты, и это тоже ей нравилось. К сожалению для Деманже, ее родители наконец решили поднажать и заявили письмом, что больше они ее оватские будни оплачивать не намерены. Примерно тогда же, когда мэтр Картан сообщал мне о планах мадам Шанталь, Делфин с блеском сдавала переходный экзамен. Она стала филидом! Как и я.

И в первый день септомбра мы с подругой хозяйничали в своей новой спальне на лазоревом этаже дортуаров. Северный коридор, седьмая дверь по правой стороне. Квадратная комната, две кровати под балдахинами у стен, по центру — круглый инкрустированный стол с парочкой стульев, отдельные гардеробные, комоды, камин, около него — кушетка и низенькие креслица, обширный книжный шкаф. Великолепная обстановка. Единственное, что ее омрачало — пейзаж за окном. Если из оватских дортуаров открывался вид на вечное лавандерское лето, то здесь лютовала стужа.

Я задернула шторы и бросила в камин щепотку зажигательного порошка. Мы, оваты, умеем хозяйничать с помощью удобных магических заготовок. Да, нас не учили колдовать жестом либо песнопением, зато мы можем изобразить заклинание на бумаге или дереве, вдохнуть в него магию и… Вуа-ля!

Зажечь поленья в камине, помыть грязную посуду, выстирать и высушить одежду — ничто из этого не было сейчас для меня проблемой. На лазоревый этаж мы с подругой принесли комплект зачарованных метелок, одна из которых сейчас смахивала пыль со шкафов, и утюг, способный раскалиться докрасна за считанные мгновения, и удобные одежные плечики, на которых платья сохраняли свежесть, и еще кое-что по мелочи, что могло обеспечить нашу защиту от возможных посягательств.

Делфин устроилась в кресле у камина, оправила на коленях зеленую юбку. Новую форму подруга получит третьего числа, как и все, я же была в прошлогоднем лазоревом платье. Его пришлось немножко расширить в груди, но оно все так же великолепно на мне сидело.

С Деманже мы сблизились еще прошлой осенью, после моих приключений с проклятыми аристократами. Взрослая Делфин решила меня опекать, научить уму-разуму. «Не вздумай флиртовать с филидами, Кати, и, тем более, с сорбирами. Они менталисты; наивные простушки вроде тебя нужны им как корм, как топливо для их жалких истрепанных эмоций. Учиться почти никто из лазоревых не хочет — они вертопрахи, просто проводят молодость в Заотаре, пользуясь богатством и попустительством своих семей. Думаешь, почему на лазоревой ступени находится столько народа? Да потому что монсиньору Дюпере на них ровным счетом наплевать. Родители платят — и прекрасно, сиди в аудитории хоть до седых волос. Сорбиры? О, это белая косточка. Нет, они, пожалуй, не опасны непосредственно нам. Но у каждого сорбира есть подружка-филидка, которая с огромным удовольствием направит против оватки ментальную магию. Запрещено? А ты попробуй сначала доказать магическое воздействие!»

Подруга была права: я в свое время чуть было не пострадала от филидской ревности. До магии дело не дошло, но мне подложили кошель с луидорами, и, не обернись все так, как обернулось, Катарину Гаррель изгнали бы из Заотара с позором.

Итак, мы сблизились с Делфин еще осенью, но окончательно сдружились этим летом, во время каникул. Мои соседки-подружки, Натали Бордело и близняшки Фабинет, отправились по домам. Купидончик — Эмери виконт де Шанвер, младший брат злокозненного Армана — тоже уехал в поместье Сент-Эмур к папеньке с маменькой, а мы, несчастные сиротки и к ним примкнувшие, остались. Деманже, я, несколько филидок, которые с нами общаться не собирались, парочка мальчишек-оватов. Мы поднимались утром по команде Информасьен, академической дамы-призрака, завтракали на кухне, а потом занимались тем, чем велела наша кастелянша мадам Арамис: починка автоматонов, подновление хозяйственных заклинаний, чистка артефактов, помощь в библиотеке с разбором книг. Считалось, что таким образом мы оплачиваем пребывание в академии во время каникул. Свободного времени тоже было много. Мы с Делфин устраивали вылазки с оватского этажа в поля Лавандера, купались в речке, бродили по вечно золотистой ниве и изумрудным лужайкам, болтали. Я все подруге рассказала — все, о чем могла. О маменьке-шоколаднице, детстве в актерской труппе, вилле Гаррель и учителе месье Ловкаче, о первых днях в академии. Призналась, что целовалась с Виктором де Брюссо и Арманом де Шанвером, а еще чуточку — и отдала бы сорбиру свою невинность. Арман де Шанвер маркиз Делькамбр — тогда он был безупречным сорбиром, но в наказание его разжаловали на целую ступень. Его янтарные глаза до сих пор снились мне в кошмарах.

Делфин тоже мне призналась. Давно, очень давно, у нее был страстный роман с одним студентом. Увы, он оказался мерзавцем — из тех, кто обожают стряхивать росу с едва распустившихся бутончиков.

— С тех пор, Кати, я решила: больше ни с кем и никогда!

Я знала, что в мою подругу влюблены сразу двое парней — староста мальчиков-филидов Лазар и Жан Мартен — ее коллега по зеленому корпусу. Последний, кстати, тоже шагнул на лазоревую ступень вместе с объектом чувств. Девушку все это забавляло:

— Глупые мальчишки.

Им обоим, действительно, было по двадцать, и подруга чувствовала себя с ними скорее старшей сестренкой или даже тетушкой.

Делфин происходила из семьи зажиточных торговцев — отец владел целой сетью столярных лавок и поставлял мебель во многие дворцы Лавандера, маменька… Да чем она могла заниматься, если младших братьев и сестер у Деманже было семеро?

— Себе я такой жизни не хочу! — говорила подруга, мечтательно подставляя лицо солнцу. — Ни за что.

Основы магии она изучила прекрасно; кроме консонанты (мудрического алфавита) хорошо разбиралась в артефактах; история и география, пожалуй, хромали, как и живопись с музыкой. Но на зеленой — или, если угодно, изумрудной ступени — особых успехов в общих науках от нас и не требовалось. Зато Делфин стала для меня настоящим кладезем знаний об академии.

— Великолепная четверка Заотара, — фыркала она, пускаясь в воспоминания, — или, как вариант, блистательная: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк и Бофреман! Ах, тебе повезло, что в полной силе ты этих мерзавцев не застала. Бофреман у них кукольник, только держит не за ниточки, а прямо за…

Сравнение я сочла несколько жестковатым, поэтому покраснела.

— Парни поступили в оваты вместе, а Мадлен де Бофреман уже подметала полы академии лазоревой юбкой. Обычные избалованные аристократы. Шанвер этот вечно с красными глазами ходил, худой как палка. Но это недолго. Монсиньор старается дворян как можно быстрее вытолкать в филиды, чтоб мест не занимали — вот и эти через год перешли, втроем. Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател — тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюссо кто-то обидел — на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был. Или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, и они непременно в процессе оказываются наедине в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.

Делфин покраснела:

— Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.

Я ахнула:

— Неужели?

Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:

— Чтоб заморочить голову неопытной мадемуазель, много ума не надо. Он и не старался особо: парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу, — Делфин сглотнула. — У нас все было, Кати — все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Он завязал мне глаза — вроде бы чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем платье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман, а вся четверка надрывала животики от моего позора! Знаешь, что они мне говорили? Что я — ничтожество, и что даже если меня позолотить, то теперь, когда бутончик невинности сорван, ни один дворянин больше не обратит на меня внимания.

— И что же ты?

— Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…

Мы больше эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась — просто эталонный мерзавец. Со мною он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, страсти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскому обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.

Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиньора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное — слава богам, география Лавандера обширна, а магическая — так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.

«Придется быть очень осторожной, — размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. — Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен, и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все — мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер, его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»

Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя тоже, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диониса Лузиньяка…

Но обо всем по порядку.

Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.

— Катарина Гаррель! — бросились ко мне близняшки Фабинет, Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.

Мы расцеловались. Девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет — в свою бывшую спальню. Натали Бордело действительно занималась гардеробом, даже гардеробищем, если можно так выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству Натали передалась страсть к нарядам. Носить это нам было абсолютно негде — правила академии требовали от студентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.

— Это тебе, Гаррель, — протянула мне Натали картонную коробку, — с днем рождения.

— Спасибо!

Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…

В коробке оказалось…

— Это, — сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, — специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.

— И ты решила помочь мне сэкономить? — переспросила я.

С деньгами дела у меня всегда обстояли неважнецки, и подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась; сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят — один я успела потратить.

Натали рассмеялась:

— Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, просто захотела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.

Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталенные камзолы и мягкие, почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой — голубым.

— Должны же вы — создания, начисто лишенные вкуса в одежде — получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, — веселилась означенная мадемуазель.

У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки — два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. А потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.

К моему невероятному удивлению, оказалось, что и костюмы для гимнастики тоже ручной работы.

— Вот этими вот ручками, — пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев. — Маменька с папенькой решили, что засадить меня на три месяца за шитье — самое великолепное решение.

Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подходящий, по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.

Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.

— Мои драгоценные мадемуазели! — дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.

— Купидончик!

— Ну, ну, что за экспрессия? — мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. — Марит — духи, Маргот — тоже духи, но с другим запахом, и храни вас святой Партолон от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс различать вас, Фабинет. Натали, тебе вот… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?

Он подарил Бордело брошь — ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», — подумала я.

Купидон выглядел как обычно — ну да, слегка подрос, но в одиннадцать лет это не удивительно. Еще больше располнел — и это тоже не странно: он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…

— Признайся, милый, — протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, — ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.

Эмери фыркнул:

— Не сама ли тетушка обещала мне свидание, как только я достигну подходящего возраста?

Все рассмеялись: эти пикировки у Купидона с Бордело проходили часто и всегда нас немало забавляли.

— И наконец, дамы, — Эмери поклонился, — моя самая драгоценная и любимейшая Катарина… Да, Натали, тут тебе придется погасить пламя ревности — Гаррель для меня выше всех. Итак…

В пухлых ладошках друга, которые он протягивал в мою сторону, лежали очки в проволочной золотой оправе.

Присев в реверансе, я торжественно приняла подарок:

— Благодарю, виконт. Другая мадемуазель могла бы упрекнуть вас, что вы невольно намекаете на ее плохое зрение…

— Намекаю? О том, что Гаррель близорука, не знает только слепой! Надевай! Ну!

Проволочные дужки удобно разместились за ушами, а Эмери продолжил говорить:

— Итак, Кати, стекла зачарованы таким образом, что будут реагировать на освещение и твои личные эмоции. Сейчас они голубоватые — не эмоции, разумеется. Но если ты подойдешь к окну, — он раздернул шторы, — вуа-ля! Темно-серый.

Несмотря на некоторое затемнение, видела я сквозь стекла прекрасно — лучше, чем без них.

— Спасибо, дружище. Не будешь любезен проводить меня к портшезу? Скоро бал-представление, а мне нужно отнести в новую спальню все свои подарки.

Девушки не возражали. В любом случае мы скоро опять увидимся: теперь мы не первогодки, а солидные студентки, и непременно будем сегодня танцевать и веселиться.

— Что случилось? — спросила я Эмери напрямую, когда мы с ним вышли в коридор. — Ты поссорился с родителями?

Ах, нет, я все неправильно поняла. С родителями все великолепно, да он с ними почти не виделся. Герцогский замок Сент-Эмуров такой огромный… Папенька занят делами… Маменька…

— Кстати, Кати, у меня появился еще один брат — как ты понимаешь, младший.

Понятно. Маменька тоже была все время занята, малыш Эмери перестал быть малышом и чувствовал себя брошенным. Обычная детская ревность, Делфин мне о такой рассказывала. Купидон страдал и, по обыкновению, заедал свое горе. Что сказать? Как утешить?

Мальчик многозначительно усмехнулся:

— Однако предположу, что твое желание со мной уединиться вызвано интересом к моему другому брату — Арману де Шанверу маркизу Делькамбру?

— Давно по лбу не получал? — осведомилась я дружелюбно.

Купидон ахнул и, если бы его руки не были заняты моими пакетами, непременно всплеснул бы ими:

— Арману? По лбу? Какое неуважение! Ладно. Даже если не желаешь, все равно расскажу. Братец провел год в своем поместье, никого не принимал. Балов не устраивал. Родители нанесли ему визит, краткий визит вежливости. Арман не помнит ничего из того, что у вас с ним произошло. Нет, Кати, маменька не спрашивала о тебе, разумеется. Откуда бы ей тебя знать? Она просто сообщила, что бедняжке подчистили память за четыре месяца, с момента его перехода на сорбирскую ступень и до первого дня ссылки.

— Какой кошмар, — пробормотала я. — А маркиз собирается вернуться в академию? Или, напротив, решил учебу не продолжать?

Эмери пожал плечами, вздохнул:

— Увы… Нет, я точно не знаю, но предчувствую, что райская жизнь в Заотаре для нас с тобой, Кати, закончилась. Арман непременно явится, чтоб…

Фразы Купидон не закончил — дверца портшезной колонны распахнулась, приглашая меня внутрь. Я села в кабинку, спутник сложил мне на колени подарки.

— Мадам Информасьен, будьте любезны, лазоревый этаж, — попросила я даму-призрака, которая управляла всей транспортной системой академии.

Портшез тронулся, Эмери помахал рукой на прощание.

Я все еще на что-то надеялась — к примеру, на то, что молитвы простолюдинов исполняются, и Арман де Шанвер не вернется опять донимать младшего брата и портить жизнь мне. Надежда продлилась ровно три с половиной минуты, потому что, когда портшез остановился на этаже филидов, в фойе у колонны я увидела свой ночной кошмар — бывшего сорбира Шанвера. Невероятно длинные темные волосы, янтарные глаза, высокомерная осанка царедворца. Он был в коричневом с золотом камзоле, с драгоценным гербовым перстнем на пальце, и казалось, что этот лощеный аристократ по ошибке забрел в студенческий дортуар.

Сердце болезненно сжалось. Я шагнула из кабинки, прижимая к животу свои подарки. Здороваться или не здороваться? Лучше промолчать.

Арман посторонился, уступая дорогу, но, когда мне почти удалось его обойти, придержал мой локоть:

— Мы, кажется, знакомы, милая?

— Простите?

Янтарные глаза смотрели на меня с веселым недоумением:

— Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?

— Не понимаю, о чем вы, — дернула я локтем, но пальцы на нем еще сильнее сжались, так что я чудом не охнула.

— Катарина Гаррель, — проговорил Шанвер почти по слогам. — Девица в лазоревой форме, которую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть только пресловутая Шоколадница.

«Пресловутая? Да что он себе позволяет?» — подумала я, а вслух предположила:

— Или простушка-оватка, которой только в этом году удалось перейти на филидскую ступень? Неужели месье знает всех девушек академии?

— Не всех, — согласился маркиз. — Но это… — он указал на очки, — невозможно не заметить.

Увы, мое инкогнито продержалось недолго.

— Его светлость, — проговорила я дрожащим от ярости голосом, — перед самым обрядом лишения памяти приказал мне в будущем избегать всяческого общения с ним. Будущее наступило. Позвольте пройти!

Шанвер хмыкнул, отпустил мой локоть, но немедленно удержал за плечо, потому что я попыталась отшатнуться, и указательным пальцем свободной руки надавил на дужку очков, заставляя их сползти почти на кончик носа:

— Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…

Я сглотнула: от хриплого мужского голоса у меня внутри что-то сладко и болезненно сжалось. Точно так же, как… Но тогда я была под действием заклятия! Кроме нелепой истомы, у меня еще и приступы сомнамбулизма были. Заклятие развеялось, все прекратилось! Должно было прекратиться. Не важно!

Да чего я стою? Я уже давно не та прошлогодняя Катарина Гаррель, бесправная забитая провинциалка, не могущая двух слов связать пред ликом власть предержащих.

Дернув плечом, я отступила, все так же прижимая к животу коробки с подарками:

— Еще раз, Шанвер корпус филид, только посмейте прикоснуться к моему лицу…

И подвесив прекрасную театральную паузу, я ретировалась. Все равно придумать, что именно я сделаю, если он посмеет, не удалось.

Да уж, Кати, так себе представление. Размазня ты, форменная размазня.

Глава 2. Бал-представление

Делфин, вернувшись, нашла меня в нашей спальне. Я не могла найти себе места, встревоженно мерила шагами комнату.

— Наслышана, — сообщила подруга, прикрывая за собой дверь, — блистательная четверка Заотара снова в полном составе. Бофреман устроила праздник-воссоединение в саду оватских дортуаров.

— Я видела Шанвера, — пожаловалась я, — на нашем лазоревом этаже.

— Ну разумеется, Кати, мы теперь будем с ним соседями. Кстати, кастелянша жаловалась, что в этом году спален для филидов не хватает, автоматонам пришлось переоборудовать для этих целей несколько гостиных.

Автоматоны — механические куклы, оживленные с помощь заклинаний — исполняли в академии роль прислуги. Обитать в Заотаре могли лишь маги, поэтому нанять слуг обычных не представлялось возможным. Автоматоны подчинялись мадам Арамис, работали на кухне и в библиотеке, а студентам, даже привыкшим дома к штату лакеев и горничных, приходилось решать хозяйственные проблемы самостоятельно. Разумеется, деньгами можно было эти проблемы себе облегчить. Например, существовал некий обычай найма фактотумов. Раз в три месяца в Заотаре заключались фактотумские контракты. Фактотум — доверенное лицо аристократа, но, в сущности, та же прислуга. Когда-то виконт де Шариоль, противный филид-перестарок, пытался нанять меня. А Эмери собирался сделать своим лакеем его же старший брат. К счастью, и я, и Купидон этой участи избежали. Действительно, к счастью. За прошедший год я насмотрелась на последствия фактотумских контрактов. Девушки-оватки, с готовностью ставящие свои подписи на документе, оказывались буквально в кабале. Времени на учебу у них абсолютно не оставалось. Стирка, уборка, починка одежды, беготня с мелкими поручениями отнимали силы и часы отдыха. Как чудесно, что мне не пришлось идти в услужение. И Эмери… Казалось, у него не будет выхода. Родители лишили мальчика содержания, чтоб воспитать его волю, но волшебным образом передумали, когда Арман де Шанвер отправился в ссылку. Этот факт еще больше укрепил Купидона в мысли, что за всеми его неудачами стоял злонравный старший брат.

— Мне теперь все понятно, — сообщила Деманже.

— Прости? — вынырнула я из воспоминаний.

— Наша комната, — подруга развела руками, — посмотри: влажная штукатурка, камин слишком велик, а мебель пахнет столярной мастерской. Нас с тобой, Кати, поселили в бывшей гостиной.

Кончиками пальцев я потрогала стену. Действительно, краска не совсем просохла.

— Но это значит, что гостиной в нашем северном коридоре теперь нет?

Делфин фыркнула:

— Не думаю, что захочу видеть этих синюшных куриц и после уроков.

Живя с оватами, мы часто по вечерам собирались в общих гостиных, чтоб поболтать, послушать игру на клавесине или заняться рукоделием. Но подруга права: здесь нам этого не захочется. Почти все филидки — высокомерные недружелюбные девицы. Минуточку, но мы тоже филидки!

— Посмотрим, что ты скажешь, — шутливо протянула я, — когда третьего числа сменишь цвет своего оперения.

— Да какая разница, что снаружи, если в груди твоей бьется малахитовое сердце леди Дургелы?

Красивая фраза. Леди Дургела — святая покровительница оватов. Делфин ее почитала наравне с Партолоном и ставила гораздо выше остальных покровителей — Кернуна Исцеляющего и Тараниса Повелителя Молний.

— Скорее бы закончился сегодняшний день, — бормотала я, поправляя у зеркала прическу, — этот нелепый бал… Ну почему на него непременно нужно идти?

Если говорить начистоту, этот бал в Заотаре должен был стать у меня первым. После прошлогоднего представления нам, новичкам, не позволили дальше оставаться в зале Безупречности, а то, что я все-таки вернулась туда, не считается. Меня заставила так поступить не жажда развлечений, а тревога за Натали Бордело. А еще два академических празднества — балы Зимний и Летний — обязательными к посещению не считались, и я их попросту пропустила. Не помню, почему — скорее всего, нашла себе более интересные занятия.

— Ничего не бойся, Кати, — Делфин запудрила свои прекрасные волосы и стала похожа на фарфоровую куклу. — Избегай открытых столкновений, а Лазар и Мартен пообещали быть нашими партерами в танцах…

Я хихикнула. Нашими! Оба молодых человека желали танцевать с Деманже, так что мне в партнеры достанется неудачник.

— В любом случае, — подруга придирчиво рассмотрела свое отражение, поправила локон, — нам нужно показать этим синим курицам, что…

Никому ничего показывать я не хотела. Это было абсолютно бессмысленно. Обозначить позиции? Так они будут ясны после недели занятий. Мне не интересны интриги нашего воображаемого двора, а все, к чему я стремлюсь, — это новые знания и приличные отметки. Весь прошлый год я изучала основы, пришло время постигать саму магию.

Оваты работают с неживой материей при помощи знаковых начертаний, филиды — менталисты, кроме консонанты используют также жест — минускул и фаблер или фаблеро — звук. Это было невероятно интересно.

— Катарина Гаррель! — воскликнула Деманже, отворачиваясь от зеркала. — Только не говори, что ты отправишься на бал с очками на носу!

Я посмотрела на свое отражение: стеклышки очков тревожно розовели. В остальном — привычная картина: лазоревое платье с квадратным вырезом и небольшими фижмами, на шее — студенческий жетон, медная некогда пластина, со временем тоже ставшая голубой, строгая запудренная прическа. Естественный цвет волос в академии дозволялся только аристократам.

— Почему бы и нет, — пожала я плечами. — Этот штрих удачно завершает образ заучки Гаррель.

— И привлечет внимание каждого обладателя злого языка. Нет, разумеется, если тебе хочется в первый же день…

Не хотелось. Я сняла очки и спрятала их в ящик комода. В конце концов, на что мне там, на балу, смотреть?

Лазар с Мартеном ждали нас у дверей залы Безупречности. Лазара звали Пьер — он был, как и я, в лазоревом. Жан Мартен, пока в зеленом, предложил руку Делфин. Она покачала головой и взяла под локоть меня.

— Наших рыцарей, Кати, представь, тоже поселили в одной комнате.

Кажется, оба молодых человека этим довольны не были, особенно Лазар: в прошлом году его соседом был назначен Виктор де Брюссо, и, в отсутствие последнего, Пьер наслаждался отдельными покоями. Но теперь вот к нему подселили новичка Мартена.

— А разве Брюссо не вернулся? — спросила я.

— Вернулся, но, разумеется, приложил все усилия, чтоб стать соседом Шанвера, — Лазар многозначительно потер указательным и большим пальцами поднятой руки, намекая, что усилия носили характер денежный, а попросту — аристократ дал взятку кастелянше.

В зале распоряжались автоматоны в лакейских ливреях. Один из них указал наши места в филидском строю. Лазоревый корпус разбавлялся несколькими зелеными точками. Полторы сотни оватов в зеленом (среди них я заметила своих друзей); колонна новичков — испуганные подростки, одетые нарядно кто во что горазд — их опекала лично кастелянша; безупречные стояли отдельно, и рыжая шевелюра Лузиньяка выделялась в толпе. Сорбиры вернулись из… Откуда-то, где было довольно солнечно: привычно холодные лица аристократов были непривычно загорелыми. Однако безупречных, кажется, стало меньше? Я пересчитала. Действительно. Раньше их было двадцать: пять четверок, или, если угодно, квадр. Минус Шанвер… Тринадцать, четырнадцать… Пятнадцать? Кто-то вернуться не смог?

Хотела спросить Лазара, но на возвышении появились преподаватели, и зал взорвался аплодисментами. Присоединившись к ним, я почувствовала щекой чей-то взгляд, осторожно повернула голову. Кажется, меня рассматривали с галереи, где располагались гости — разряженная толпа лавандерских аристократов. Увы, без очков все их фигуры сливались в пестрое нечто. Зато взгляд филида Шанвера я рассмотрела безо всякого труда — маркиз стоял неподалеку, позади меня. Он приподнял безупречные брови, как будто удивившись моему к себе интересу. Беспутник! Я отвернулась и стала слушать приветственную речь.

Монсиньор выразил счастье видеть всех нас в стенах Заотара, прошедший год был труден, но этот обещает…

Мой взгляд скользил по сидящим на сцене у кафедры преподавателям. Вот секретарь ректора — мэтр Картан, мэтр Скалигер — географ, Гляссе — пожилой филид — специалист по магической и обыкновенной фауне, Мопетрю — мой строгий наставник в консонанте, сорбир эр-Рази, белых одежд не носящий, — его предмет назывался головоломия и был моим любимым, мастер-артефактор, за ним кто-то новый.

Я прищурилась. Святой Партолон! На сцене сидел месье Девидек, смешливый молодой человек — в прошлом году он был студентом-сорбиром. И прочие его товарищи тоже были здесь в темных учительских мантиях и квадратных шапочках профессоров.

— Господа, коллеги, — провозгласил ректор, — прошу вас приветствовать пополнение нашего учительского состава. — Раттез, Леруа, Девидек, Матюди — вчерашние выпускники. Мэтр Мадюди будет преподавать фаблеро-хоралию, мэтр Девидек — минускул и физическую гармонию, мэтр Раттез назначен наставником корпуса безупречных, а мэтр Леруа займется лекциями по общей магии.

Мы зааплодировали.

— Однако, — протянула Деманже, хлопая в ладоши, — слухи не врали, Оноре пустили в расход.

Мэтр Оноре, «введение в общую магию» которого я посещала в прошлом году, мне особо не нравился, поэтому печали я не испытала.

Подруга продолжала говорить:

— На него пожаловались самому королю. Кому-то из студентов удалось обойти клятву Заотара, и манера учителя показывать на лекциях неприличные гравюрки дошла до его величества.

Эта манера и мне не нравилась. Мэтр Оноре, прикрываясь необходимостью иллюстрирования, выводил на стену аудитории такие штуки…

— Погоди, — наклонилась я к ушку Делфин. — Обойти клятву Заотара? Это вообще возможно?

Та пожала плечами:

— Получается, что да.

Ректор продолжал:

— Поздравляем студентов, которым в прошлом году удалось шагнуть на следующую ступень. Филидами стали…

Когда назвали ее имя, Делфин присела в реверансе.

— Катарина Гаррель из Анси доказала свое право носить лазоревую форму, заняв четырнадцатое место в общем балльном зачете.

Пришел черед моего реверанса. Похвала была приятна, как и аплодисменты, я даже покраснела от удовольствия.

— Бойкая мадемуазель! — прокричал кто-то нетрезвым голосом с галереи. — Уважаемый ректор не боится, что она запрыгнет и на белую ступень?

Раздавшийся после этого выкрика хохот был менее приятен. Вообще нет.

Монсиньор Дюпере махнул рукой и стал представлять новичков-оватов.

Я погрустнела — вспомнила, как ректор однажды обозвал меня Балором в юбке и демоном разрушения. За то самое поступление сразу на лазоревую ступень, за поломку Дождевых врат и еще за то, что моими стараниями он лишился своего любимчика — сорбира Шанвера. Нет, все по делу, если рассудить. Но все равно обидно.

Официальная часть подошла к концу, первогодок увели из залы, учителя покинули сцену, и на ней появились музыканты.

— Теперь положено немного прогуляться, — сообщила подруга, — пока лакеи не подадут закуски.

Прочие студенты тоже бродили, разбивались на группки, здоровались со знакомыми. Блистательная четверка Заотара действительно блистала. Арман в своем коричневом с золотом камзоле держал под руку красавицу-брюнетку Мадлен в лазоревом, но вовсе не форменном платье. Холодный и высокомерный Лузиньяк, почти такой же высокомерный Брюссо. Его светлая шевелюра выцвела почти до прозрачной белизны, и со спины могло показаться, что молодой человек не молод, а, напротив, сед.

— Будем танцевать! — Натали с близняшками Фабинет присоединились к

...