Глава первая

«Дороги на войну… Кто бы мог подумать, что они снова пролягут по России», — Олег Ермилов, ожидая отправления поезда, вздохнул, задумчиво поглядев на перрон через окно купе.

Раннее утро, московская осень, лужи на платформе, в которых плавают сигаретные бычки и отражается ртутно-серое светлеющее небо, проводница в берете цвета морской волны, поджидающая опаздывающих пассажиров на платформе. Конец сентября и прохладно.

Картинку в луже нарушил носильщик в кислотном светоотражающем жилете — рассек колесом своей груженной чемоданами телеги поверхность одной из луж. Так и мирная жизнь, казавшаяся устойчивой, надежной, в этом феврале на поверку оказалась зыбкой, как поверхность лужи, пошла рябью, муть поднялась со дна…

— Вот-вот тронемся. — Вася Егоров сидел напротив и в окно не заглядывал, уставившись в пространство с отрешенным и довольным видом.

Он бросил свою хулиганского вида клетчатую кепчонку на полку рядом с собой и расслабленно вытянул ноги, предвкушая, как выспится в этой двухэтажной «Таврии», где чуть пахнет угольным дымком железной дороги, креозотом, порошком от свежевыстиранного постельного белья и едким одеколоном прежних пассажиров.

Билеты на этот самый быстрый поезд до Крыма, отходивший с Казанского вокзала, оставались только в вагон СВ, что, естественно, вызвало недовольство у финансиста и слегка злорадное ликование у обоих командировочных фээсбэшников.

На первом этаже поезда семь довольно просторных двухместных купе, где вместо верхней полки продолговатое зеркало. Когда зашли и отразились в нем, Ермилов подумал, что они как безбородые Маркс и Энгельс в профиль, не хватает только дедушки Ленина.

Полковник Олег Ермилов, начальник отдела ДВКР ФСБ [ДВКР ФСБ — Департамент военной контрразведки ФСБ России], и его заместитель подполковник Егоров приехали на вокзал на служебной машине прямо с Лубянки, из дома два, где дневали и ночевали с самого начала специальной военной операции. Ни выходных, ни отпусков… И не предвидится. Поэтому путешествие на юг оба восприняли со сдержанным, но все же энтузиазмом. Хотя Ермилов подозревал, что руководство из Москвы будет поторапливать и они с Егоровым не то что света белого не увидят, но и моря синего…

— Будем проезжать Ростов, помашем ручкой нашим, — Егоров сонно потянулся и метко забросил кепку на полку для чемоданов.

Ночь накануне отъезда выдалась беспокойная. Надо было анализировать полученные от москвичей оперативные данные по разработке одного нечистого на руку инженера, работающего в НИИ Минобороны. Вечером, правда, удалось заскочить на полчаса домой, и Вика снабдила Васю снедью на дорогу, рассчитывая в том числе и на начальственные аппетиты Ермилова. Трястись в поезде им предстоит чуть больше суток.

Белобрысый, коротко стриженный, с угловатыми чертами лица, напоминающий скандинава или древнерусского богатыря с голубыми глазами, Василий слыл человеком активным, нетерпеливым, но толковым, поэтому Ермилов и переманил его из Ижевска в центральный аппарат, увидев Егорова в деле во время одного совместного мероприятия. Не пожалел, хотя хлопот с горячим и порывистым оперативником прибавилось, но все-таки из него вырастил себе заместителя. Руководитель Департамента Петр Анатольевич Плотников, сообщив о назначении Василия Стефановича на эту должность, многозначительно предупредил:

— Ты вот ратовал за кандидатуру своего Егорова в замы. Получи и распишись. А он парень чересчур азартный. Не сможешь его удержать в рамочках, прилетать будет тебе, имей в виду…

«Ручкой нашим» Вася вознамерился помахать не без ехидства. Они с Ермиловым собрались уж было ехать в Севастополь с очередной группой военных контрразведчиков на автобусе сперва до Ростова-на-Дону. Однако выяснилось, что группа сотрудников, в том числе и из региональных управлений, прошедшая дополнительно спецподготовку для действий в условиях СВО, накануне отбыла на юг России, а далее, как говорится, везде — разъедутся по разным городам новых территорий. Сесть к ним на хвост, к счастью, не удалось, поэтому и оказались Ермилов с Егоровым в купе СВ и смогут насладиться комфортными условиями.

Были еще варианты: добраться до Новороссийска, а оттуда на корабле до Севастополя или с помощью пограничников на катере пересечь Керченский пролив… Но по здравом размышлении Плотников санкционировал Ермилову поездку на поезде до Севастополя.

Обратные билеты не взяли — никто не знает, когда домой, даже всевидящий Плотников…

Без берета проводница оказалась с коротким седоватым ежиком волос, остриженная почти по-мальчишески, с нарисованными полосками бровей, немного усталая, но своя в доску. С такой можно и по рюмашке хлопнуть, и за жизнь поговорить.

Она тут же принесла чаю, опытным глазом выявив в двух пассажирах командировочных, к тому же военных. Сразу же назвала Ермилова полковником, и он непроизвольно похлопал себя по карману пиджака: не выронил ли удостоверение ненароком.

Егоров фыркнул, когда она вышла.

— У вас, Олег Константинович, конспирация хромает на обе ноги. — Он выложил пакет с пирожками от Вики на стол. — Похоже, в вагон-ресторан нам нет смысла тащиться…

Переодевшийся в спортивный костюм Егоров стал неуловимо походить на молодого и борзого бандита из девяностых. Он собрался было улечься спать, умяв несколько пирожков, но Ермилов, прослывший в ДВКР большим занудой и педантом, поставил на стол ноутбук и воткнул в него флэшку.

Егоров не знал причину их срочной поездки в Севастополь. Ермилов просто не успел ввести его в курс дела. Василий лишь понял, что какой-то инициативник явился в Управление ФСБ по Черноморскому флоту и сделал некое заявление, после которого встал на дыбы Плотников, а затем и Ермилов понесся вскачь, захватив Егорова, так что только пыль из-под копыт.

— Смотри! — Он запустил видео, снятое сотрудниками Управления ФСБ по Черноморскому флоту.

Купе наполнилось звуками, заглушившими перестук колес. Зашуршало — слышно было, как двигаются стулья по ламинату.

Ермилов следил за выражением лица Егорова, уставившегося в экран. Подполковник преобразился, утратил сходство с братками из девяностых, сонливость ушла из его голубых глаз, теперь они излучали смысл и живую заинтересованность.

На экране возник здоровенный бугай в темно-синей ветровке, очень смуглый, стриженный почти под ноль, с ежиком русых волос, с крепкими покатыми плечами, вполне раскованный и, как охарактеризовал его про себя Ермилов, когда сам вчера просматривал видео, дерзкий. С крупным носом, тяжелым подбородком, словно приплюснутыми губами, с густыми бровями, одна из которых была заметно прорежена старым рассечением. Тяжелый взгляд.

Бугай сел на стул. Синие глаза его сверлили сидящего напротив военного контрразведчика, проводившего беседу. Видеокамера снимала поверх головы оперативника. Естественно, в приемной Управления ФСБ по Черноморскому флоту все встречи с такого рода визитерами проводились с обязательной видеофиксацией и дополнительной аудиозаписью.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил голос за кадром.

— Демченко Владислав Григорьевич, — глухим голосом сказал мужчина и смолк вдруг в нерешительности.

— Изложите, пожалуйста, суть вашего заявления. Ведь вы хотели сделать какое-то заявление?

— Вы же слышали информацию о взрывах на «Северных потоках»? — Демченко кашлянул. — Дело в том, что около трех месяцев назад на меня вышли в Турции люди и предложили работу. Как я понял, уже теперь понял… — он вздохнул. — Похоже, меня хотели подписать на эту историю с диверсионной акцией.

— Почему вы обратились именно к нам? — довольно спокойно уточнил собеседник, никак не демонстрируя, очевидно, мелькнувшие у него подозрения.

Всегда хватало сумасшедших, приходивших в приемную ФСБ с разного рода инопланетными заявлениями. Однако в данном случае настораживало не психическое здоровье заявителя, а то, что он явился именно к военным контрразведчикам, а не в Управление ФСБ по Республике Крым и городу Севастополю, демонстрируя тем самым особую осведомленность. Этот тип явно знает, что делает и куда ему идти. Случайностей тут быть не может. Или кто-то надоумил…

Демченко вообще производил впечатление человека, который по жизни знает, куда шагнуть в следующую минуту, и делает это решительно и твердо. Такого не вышибет из седла ни смена власти, ни смена государства. У него явно толстая и многослойная кожа. Будет сбрасывать очередную личину, а за ней новая, а за той еще одна, а там следующая — и все разные, противоречивые, добраться до него настоящего задачка не из легких.

Можно было, конечно, предположить, что под самым последним слоем наносного он все-таки мягкий и ранимый. Но отчего-то Ермилову в это не верилось…

Демченко потер могучий загривок и, чуть замешкавшись, пояснил:

— Я бывший капитан-лейтенант семьдесят третьего Морского центра спецопераций Украины… Остался в Крыму после четырнадцатого года.

Егоров смекнул, что беседу с заявителем ведет не обычный дежурный приемной, который сидит там с девяти до шести, а вызванный им оперативник профильного отдела военной контрразведки, специализирующегося на данной теме. Как видно, состоялся предварительный краткий опрос бугая дежурным, а на видеозаписи уже более детальная беседа.

Демченко замолчал, позволив контрразведчику переварить сказанное и додумать недосказанное. Естественно, его принадлежность к разведке военно-морских сил ВСУ подразумевала существенную степень осведомленности в подобных вопросах — такой человек не может не понимать разницу между просто контрразведкой и военной.

— В Турции вы отдыхали?

В голосе оперативника не прозвучало удивления. Спокойный тон.

— Железный малый, — прокомментировал Егоров поведение контрразведчика и остановил аудиозапись, так как в купе заглянула проводница.

— Полковник, еще чаю? — с улыбкой спросила она.

— Пожалуй. — Ермилов смущенно провел ладонью по лысеющей голове, впрочем, он свою залысину упорно именовал высоким лбом. — Если я, по-вашему, полковник, то у него какое звание?

Прищурившись, проводница быстро взглянула на Василия и припечатала:

— Майор!

— О как! — развел руками Ермилов, когда она удалилась за чаем. Егоров хоть и работал на полковничьей должности, но совсем недавно получил подполковничьи звездочки. — Нам бы эту тетку в отдел — глаз-алмаз…

— Семьдесят третий центр? — вдруг переспросил Егоров задумчиво. — Нехило! У них там подготовочка что надо.

— Еще бы! Все же советская школа, а теперь и натовские прибамбасы добавились. Гремучая смесь.

— Советская?

— Историю знать надо! — укорил Ермилов. — В пятьдесят третьем создали в Севастополе часть спецназначения с усиленной водолазной подготовкой. Потом они дислоцировались на острове Первомайский, позднее стали ОМБСН [ОМБСН — отдельная морская бригада специального назначения] разведки ЧФ [ЧФ — Черноморский флот]. Ну а потом наступил девяносто второй, будь он неладен. Приняли украинскую присягу желающие, и вот… До двухтысячных бедствовали как все, а затем стали семьдесят третьим центром в том виде, в каком мы его сейчас знаем. Их задействовали в боевых действиях на Донбассе, там, под Иловайском, они проводили войсковую разведку. Какие-никакие разведывательные навыки есть, хотя суша не их дело. Ну и на штурм кидали. Вообще они специализируются на разведке, проведении диверсий, захвате судов и береговых объектов, на подводном минировании… — Ермилов подмигнул. — Любопытно, в каком отряде Центра служил наш Владик? Он-то избежал бессмысленного участия в войне на Донбассе. Там бы мог и буйную головушку сложить, как его коллеги по подводному цеху. Заводи шарманку!

… — В Стамбуле я работаю инструктором по дайвингу, — купе снова наполнил бархатистый голос Демченко.

Говорил он с усмешкой, непонятно к чему относящейся. Скорее всего, к его статусу наставника для богатых бездельников после долгих лет серьезной диверсионно-разведывательной подводной подготовки и работы. Дескать, как низко он пал.

— То есть у вас рабочая виза?

— Так точно. Чалышма изни — это рабочее разрешение оформил хозяин дайвинг-центра на Принцевых островах. А потом уж я получил рабочую визу. У меня непрерывное разрешение.

— Насколько я понимаю, для такого разрешения нужно прожить в Турции порядка восьми лет, — вот тут в голосе оперативника прозвучало легкое недоумение.

— Верно, — коротко ответил Демченко. — Только я не понимаю, какое отношение имеет моя виза и место жительства к тому, о чем я вам толкую.

— Важны обстоятельства, при которых вам поступило предложение о работе. А в чем, собственно, оно заключалось?

— Речь шла о приличном заработке, что меня и привлекло. Географически это Африка, может быть, Азия.

— В чем должна была состоять ваша работа? — оперативник, как видно, задал тот самый вопрос, на который Демченко так и не придумал правильный ответ, способный причинить ему минимальный вред, поэтому он промолчал, погрузившись в размышления.

— Что-то незаконное? — снисходительно подсказал контрразведчик. — Теперь это не должно так уж вас беспокоить. Вы же здесь, согласия на работу им не дали… Так ведь?

Демченко кивнул.

«А жаль! — подумал Ермилов. — Приди он к нам раньше, может, и подрыва удалось бы избежать. Боялся? Или в самом деле не понял, что от него хотят конкретно?»

За последние сутки слушавший эту запись уже в третий раз, Ермилов обреченно поморщился — тяжко придется им с этим парнем. Порой легче, наверное, изобрести вечный двигатель, чем разобраться в мотивациях самого обычного хомо сапиенса.

И вроде все разложено по полочкам за столетия человеческого существования. Самый надежный и самый вечный двигатель — это различные стремления и страсти: любовь, сребролюбие, зависть, чувство мести… Все давным-давно описано в умных книжках, а все равно никогда не знаешь, чего ждать от каждого конкретного индивидуума, и диву даешься, сколько еще всего сокрыто в потемках души. К тому же так и не определились до сих пор, где она затаилась, эта душа. В переплетении сосудов и вен, в пульсирующей влажной среде, как в формальдегиде, или курсирует по телу, подталкиваемая ритмом сердца, прячется в извилинах серого вещества?..

— Когда предложили для начала попробовать свои силы в северных широтах, на Балтике, меня это напрягло еще больше.

«Еще бы! — раздраженно бухнул на столик стакан в подстаканнике с чаем Ермилов. — Тут ведь ты, голубчик, мог попасть под юрисдикцию Российской Федерации. А в Африке… В дикой-дикой Африке. Кто там будет искать! Конкретики, однако, пока никакой он не дал. Судя по всему, речь шла о сомалийских пиратах или, быть может, о хуситах. Тем тоже нужны инструкторы-дайверы для диверсий на американских и израильских судах. До всего нам придется докапываться».

— Что вкладывалось в понятие «попробовать свои силы»? — уточнил контрразведчик.

— До деталей не дошло, — пожал плечами Демченко. — Все разговоры велись полунамеками, что-то о подводном минировании… Они, по-видимому, не до конца доверяли мне, я — им. Они, наверное, поняли, что я не слишком настроен, чересчур много вопросов задавал, решили найти кого-то посговорчивее. И нашли…

— Если не дошло до деталей, почему вы все-таки решили, что вам предлагалось участвовать именно в диверсии на «Северных потоках»? — прозвучал вполне закономерный вопрос.

Демченко улыбнулся криво, словно разочаровался в умственных способностях собеседника, но сказать об этом не решается. Он провел здоровенной рукой по лицу, словно стирал смущение и недовольство. Очевидно, ожидал другой реакции от военных контрразведчиков.

— Мое дело заявить. Я это сделал. А дальше вам самим решать, как применить эту информацию. — Он встал, пододвинул стул к столу, видеокамера теперь фиксировала только его торс и руки. Демченко провел ладонью по ладони, словно смахивал невидимую пыль. — Я могу быть свободен?

— Разумеется! — спохватился контрразведчик. — В ближайшее время вы не собираетесь уезжать из города?

— Простите?.. — переспросил несостоявшийся диверсант таким тоном, словно собирался ударить оперативника, если тот ответит неправильно. — Вы намекаете на подписку о невыезде?

— Я намекаю на то, что с вами захотят поговорить снова, уточнить детали. Вы, как я понимаю, человек ответственный, раз решились сделать подобное заявление.

— Пока не уезжаю, — снизошел до ответа Демченко.

Хлопнула дверь, и запись прервалась.

Ермилов глядел на Егорова, а тот все еще смотрел на черный квадратик в центре экрана ноутбука. Практически квадрат Малевича, загадочный и бессмысленный.

— Мы можем его задержать? — мрачно и кровожадно спросил Вася.

— Основания? — Ермилов нажал на тыльную сторону экрана ноутбука, закрывая его. — Кина не будет. Как сказал бы наш Саша Петров, доказухи-то нету. Что думаешь?

— Сведения о его службе в семьдесят третьем достоверны?

— Проверили ребята, — кивнул Ермилов, пряча ноутбук в портфель. — Служил он до четырнадцатого года в Крыму, именно в том году семьдесят третий центр перебазировался в Очаков. Крым вернулся в Россию, а у Демченко в Севастополе отец-подводник. Ну Владислав и подал в отставку.

— Крысы бежали с украинского корабля? — ехидно определил Егоров.

— Ну почему? Может, для него семья важнее. Может, отец уже в возрасте и не слишком здоров. Да мало ли какие семейные обстоятельства, — пожал плечами Ермилов.

— Вы бы смогли забыть о присяге?

— Жизнь порой сложнее… — начал было Ермилов. — А вообще — нет. Иначе бы не присягал, если бы изначально сомневался.

— Вот и я о том же!

— Ладно-ладно, мы не психологический портрет его рисуем. Наша задача достать из него все возможное и невозможное. И попытаться вытянуть всю цепочку связей Демченко, по которым на него те люди вышли. Кто на той стороне этой цепи?

— Интересная семейка! — Егоров подложил себе подушку под спину и прилег настолько вольготно, насколько позволяли ситуация и субординация. «В купе и в бане все равны», — подумал он, слегка переиначив поговорку и покосившись на Ермилова. — Папаша присягал России, сын — Украине. Жили они дружно и счастливо. Пока Крым не стал нашим. Тогда сын стер трезубец с предплечья наждачной бумагой и вернулся в лоно семьи, усвистав в Турцию на заработки. Отчего-то ему не по нутру было поработать тем же боевым пловцом на благо России.

— В самом деле, — согласился Ермилов. — У них что, посреди дома пролегала госграница до четырнадцатого года?

— Между туалетом и кухней, — подсказал Егоров.

— Да и отец посодействовал бы продвижению сына по службе. Все-таки старпом на подлодке. Да-да, Василь Стефаныч, — подтвердил Ермилов, заметив удивление на лице зама. — Солидный папаша. Не последний человек.

— Чем мы можем его прижать? Он укатит в свою Турцию, и только мы его и видели. Нырнет в Мраморное море — и привет!

— Ты удивительно правильно сформулировал наши с тобой первоочередные задачи, — вздохнул Ермилов. — Действовать будем сразу по двум направлениям. Ты займешься анализом информации, полученной от агентуры. Копать начнем издалека. Поднимем докладные наших сотрудников, курировавших личный состав той самой подводной лодки, где проходил службу Демченко-старший. Я более чем уверен, что их семья заинтересовала наших товарищей, еще когда Владислав служил в семьдесят третьем центре, до четырнадцатого года. Я не сомневаюсь, что его отец порядочный и честный человек, однако, будь я на месте особиста подлодки, подумал бы, стоит ли оставлять на службе подводника, который дома общается накоротке с моряком другого государства, тогда уже враждебного нам, к тому же спецназовцем, а не заведующим вещевым складом.

Егоров согласно кивнул.

— Теперь папаша на заслуженном отдыхе, — продолжил Ермилов. — И дело прошлое… Но уж если не отстранили под благовидным предлогом, то хотя бы поинтересоваться, кто этот Влад и чем он дышит, оперативник был обязан. Иначе я его и вовсе не пойму, — в его голосе прозвучала угроза.

Василий поежился. Начальственные нотки у Олега Константиновича прорывались не так часто, но если случалось, то тут уж спасайся кто может.

— А второе направление? — после затянувшейся паузы напомнил Василий.

— Попытаюсь провести с ним беседу, более детальную, чем эта, — Ермилов бросил взгляд на портфель с ноутбуком. — Будет большой удачей, если Демченко пойдет на контакт и выложит все как на духу, в чем я сильно сомневаюсь. Вопрос, какие цели он преследовал, выйдя из тени?

— Это как раз ответ! — завелся с пол-оборота Егоров. — Все очевидно… — Он поймал на себе заинтересованный взгляд Ермилова. — Зря улыбаетесь! Тут не бином Ньютона. Морда у этого амбала в таком пуху, как будто он целый курятник распотрошил. За километр видать. Не удивлюсь, что сам на них вышел и свои услуги пловца-диверсанта предлагал настойчиво и за большие бабки. И бежал наш Демченко в управление ДВКР, опасаясь, что о его поползновениях и инициативных предложениях заказчикам диверсий на газопроводе нам станет известно не от него, а от кого-то еще. Может, планировали заказчики слить исполнителей после подрыва. Даже тех, кто по каким-то, возможно, техническим причинам не попал в состав исполнителей. — Василий пристукнул кулаком по столу так, что розовые цветочки в тонкошеей вазочке подскочили на долю секунды в воздух. — Кстати, надо еще запросить наших товарищей, кто особенно интересовался работой семьдесят третьего центра и получал по ним информацию. Авось и Демченко там где-нибудь в отчетах фигурировал. Не мог такой не засветиться. Хотелось бы поглядеть, на чем он особо специализировался. С чем мы имеем дело?

— Это верно! — Ермилов записал что-то в блокноте, лежащем перед ним рядом со стаканом с чаем.

Егоров наконец с блаженством вытянулся на полке, уловив, что производственное совещание иссякло.

Ложечки в стаканах дребезжали в унисон. Ермилов, засмотревшись на пейзажи за окном, вдруг подумал, что так же дребезжали они, когда в Крым ехал Сталин на Ялтинскую конференцию союзников для встречи с Рузвельтом и Черчиллем. Ехал, понимая, что победа близка, ехал, глядя в окно на свою страну, оглядывая все по-хозяйски…

А в поезде не спали десятки контрразведчиков, которые должны были обеспечить безопасность Вождя. Сквозняком носило по коридорам вагонов запахи «Шипра», папирос и сигарет, сталинских папирос «Герцоговина Флор», английского трубочного табака «Данхил», начищенных яловых сапог и оружейной смазки — оружие не должно было дать сбой в случае вероломного нападения. И чаем пахло, только хорошим, грузинским… Февраль и мягкая ялтинская зима. Титаны делили послевоенный мир.

А стало ли миром то, что получил Советский Союз после войны? В нынешнем феврале все началось или, как лава из кратера вулкана, просто выплеснулось наружу, пробурлив в недрах несколько десятилетий?

Ермилов смотрел на желтеющие деревья и убранные поля и испытывал жалость к Родине, многострадальной, нашпигованной железом от множества войн, политой кровью миллионов людей, мечтавших просто жить, возделывать свою землю, растить детей…

— А вот мне кажется, — из-за столика с накрахмаленной скатеркой провокационно начал Василий, — что вы ему верите. Это должно было выглядеть так, что он, честный человек, явился с заявой, едва понял, в каком неблаговидном деле мог бы быть замешан. Но не выглядит. Надеялся Владик, дескать, не всплывет его, пусть и косвенное, участие в мероприятии. Хотя насчет того, косвенное ли, тут тоже надо посмотреть под лупой. — Егоров сел на полке. — А его заявление как дезинформационную акцию вы не рассматривали?

— Само собой. Вопрос только в том, с какой целью дезинформация? Пустить по ложному следу расследование? Они не могли не понимать, что оно будет проводиться. До начатого европейцами расследования нас на пушечный выстрел не допускают. Да и что мы там на дне моря-окияна увидим? Трубу разорванную? Так ее по всем телевизионным каналам показали, только ленивый не видел. Одно ясно — сработано профессионально и заряд был мощный. Действовали боевые пловцы, использовались глубоководные устройства. Наверняка. Обеспечивалась операция надежным прикрытием с поверхности моря и спутниками из космоса. Могли гражданские глубоководники работать? Может быть… Но с ними сложнее в плане соблюдения тайны. С военным людом проще, они и так соблюдают секретность.

— И все-таки, задействовали сторонних спецов, если обратились к Демченко. Да, в прошлом боевой пловец, но он не европеец, не из НАТО. Хотя кто знает…

— А что касается доверия ему, о котором ты говорил… — Ермилов снял пиджак с задумчивым выражением лица и повесил его на плечики. Ослабил узел галстука. — Если исключить дезинформацию и его страх за собственную шкуру, то почему бы ему не быть честным парнем, который в самом деле понял, что чудом избежал скверной истории и решил как патриот сообщить в органы?

— Ха! — сказал Егоров. — Патриот какой страны, хочется уточнить?

— И все-таки такой вариант сбрасывать со счетов мы не имеем права. Оттолкнуть его нашими подозрениями… мы всегда успеем, особенно когда будем иметь на руках факты, их подтверждающие, — он подмигнул Василию. — А пока исходим из сказанного Демченко и проверяем все остальные версии. Я не могу исключать и того, что у этого парня есть красные линии, как сейчас модно говорить, далее которых он шагнуть не должен, какие бы доллары-евро ему не посулили. Он, может, азартен, может, авантюрист, готов на многое, но когда понял, что дело пахнет государственной изменой, то дал заднюю.

Пузырьки воздуха скользили в толще воды вместе с всплывающими аквалангистами, преодолевая гравитацию. На поверхности моря эти пузырьки уже не будут заметны: на травящем клапане стоит специальная сетка, уменьшающая их диаметр.

Холодная балтийская вода не прогревалась, даже несмотря на то, что глубины около Борнхольма не превышали ста метров. В не слишком прозрачной воде проглядывал силуэт чего-то темного и огромного. Как ни вглядывайся, контуры силуэта размывало в желтовато-зеленой воде, изображение не обретало четкость, распадалось, как фотография с плохим разрешением рассыпается на пиксели.

Все вокруг вздрогнуло, изображение поплыло как марево во время сильной жары, и ударил резкий полый звук по барабанным перепонкам с такой силой, что Ермилов проснулся…

Сел на поездной полке, ошалело пялясь на отражение в зеркале двери, где мелькали огни окошек встречного поезда. Помимо этих окошек в купе ничего не светилось. В темноте посапывал Егоров на соседней полке. И тихо звякали ложечки в стаканах.

Именно грохот встречного совпал со взрывом во сне, а железнодорожный мост, по которому «Таврия» сейчас пролетала, усилил звук многократно, вырвав Ермилова из тревожного сна.

Последние месяцы он спал беспокойно. На работе сон прерывают ночные звонки в кабинете. Домашних не видел, бывало что и неделями. А теперь еще этот подрыв газопровода и заявление Демченко, нарушившее некое шаткое равновесие, которого Ермилов достиг, как ему казалось, за последние недели.

Только было начал втягиваться в новый ритм работы, рваный, напоминающий мелкую мозаику — рисунок мультикам на камуфляже, в который облачались военные контрразведчики, то и дело выезжавшие в командировки на новые территории.

Но все же этот самый ритм возник, он существовал. Его отбивало время, пульсируя кровью в висках, его диктовали время и страх за будущее, то и дело заставляя ускоряться то vivo [Vivo (итал.) — живо, музыкальный термин.], то prestissimo [Prestissimo (итал.) — очень быстро, музыкальный термин], то почти становясь largo [Largo (итал.) — очень медленно, протяжно], сорок два удара метронома в минуту, когда приходилось выжидать, проводя контрразведывательную игру с ГУР МОУ [ГУР МОУ — Главное управление разведки министерства обороны Украины], или хоронить товарища — героя, отдавшего жизнь за Россию в борьбе все с теми же нацизмом и бандеровщиной на исконно русских землях. «Ще не вмерла Украïни…» Та Украина, гоголевская, шевченковская, советская, с песнями и радушием, «вже померла», а бандеровцы, как вурдалаки, восстают из небытия, пока не вобьют в них осиновый кол.

Ермилов тихонько вышел из купе. Сон улетел вместе со встречным поездом. В коридоре сильнее пахло углем. Облокотившись о хлипкую штангу со шторками, он попытался смотреть в черное окно, но только изредка взгляд цеплялся за отдельные огоньки фонарей или вдруг за отрезок дороги у одинокого переезда.

Ермилов набрал номер Богданыча на сотовом. Теперь Вячеслав Богданов — генерал на Житной в МВД, а был Славка в конце девяностых — начале двухтысячных собровцем, рубахой-парнем, возглавлял какое-то время областной УБОП. Ермилов познакомился с ним в Грозном. Собровцы персонально охраняли входившего в состав следственной группы Генпрокуратуры Олега Константиновича. А когда попали в засаду, Славка вытащил раненного в ногу Олега из-под огня, сам получив контузию. С тех пор дружили уже больше двадцати лет.

Разговаривать в коридоре Ермилов не стал, удалился в тамбур. Там присел на ступеньки, ведущие на второй этаж вагона. Все пассажиры уже угомонились, спали по своим купе, наверное, подремывала и проводница.

Голос Богданова не предвещал ничего хорошего. Звонок из поезда явно поднял его с постели.

— Чего тебе? — буркнул он. — Который час? Ты не офигел там, Ермилов? Два ночи! — Он, как видно, разглядел циферблат наручных часов.

— Слушай, Богданыч, не бухти! Я звоню к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало…

— Вот то, что ты с приветом, эт-то точно! — ухмыльнулся Вячеслав, проснувшись окончательно. — Чего тебе надобно, старче?

— Попрошу без намеков на возраст! Впрочем, стареем, брат. Стал уж я подзабывать кое-что. Помнишь, ты мне рассказывал, как в девяностые вы брали своих опэгэшников [Опэгэшники (жарг.) — члены ОПГ — организованной преступной группировки.] без санкции прокурора, когда не было возможности провести досмотр помещения, а очень надо?

— Но-но! Я девушка порядочная! — забасил Богданов. — Ты меня что, решил подставить? По телефону-то… Приезжай, я тебе еще и не о таких мульках поведаю. Пузырь раздавим…

— Я удаляюсь сейчас от Москвы со скоростью поезда «Таврия», — намекнул Ермилов. — Кстати, если пропадет связь, не обессудь!

— А чего тебе приспичило? В коррупцию решил окунуться с головой? Прям тебя не узнаю, старого, доброго, порядочного Константиныча. Между прочим, теперь разрешение суд выдает, или тебя склероз окончательно разбил?

— При чем тут коррупция! — Ермилов поморщился, глядя на висящее на стене поезда напротив ступеней фото «Таврии», мчащейся по степям Крыма. — Мне надо прижать одного типа. Но пока нет повода.

— А кто он? Хотя по телефону не можешь, наверное… — Богданов зевнул.

— Ну скажем обтекаемо, бывший моряк, военный. Так, в общих чертах.

— Чего проще! Наркотики ему подкинуть… Да шучу я, шучу. Даже по телефону чую, как твое юридическое нутро крючкотвора взбудоражено.

— Оставь в покое мое нутро! Предлагай что-нибудь дельное.

— Три двойки ему нарисуй. Сто процентов какой-никакой кортик завалящий у него в тачке найдешь, голову даю на отсечение. Все же холодное оружие. Если не табельное. А то и ствол посерьезнее.

— Твоя голова еще очень даже пригодится! — обрадовался Ермилов, соглашаясь с ходом мыслей друга. — Но…

Главное, ничего незаконного Богданов-то и не предлагал. Слабым звеном в его идее было взаимодействие с полицией. Связываться не хотелось, да и Плотников может не санкционировать. Вот если только сам Богданов замолвит словечко.

— Что «но»? — клюнул Богданов.

— У тебя в Крыму ведь наверняка есть знакомые менты?..

— Но-но! — предостерег старый друг.

— Уже запряг и поехал! Что ты нокаешь? Я тебя еще ни о чем не просил. — Ермилов помолчал и добавил: — А теперь прошу. Пришли-ка номерок своего знакомого, чтобы нам без напряга поработать.

— Ну и нахал! — выдохнул Богданов и рассмеялся: — Хотя всегда под маской овцы таился лев.

— Ого! Растешь в моих глазах, — улыбнулся Олег, знавший, что Богданыч не читал ничего серьезнее УПК, разве что комментарии к вышеозначенной книжице. — Шекспира штудировал?

— Вильяма нашего? А как же! Настольная книга… — он вздохнул. — Так чего не спится, полковник?

— Уснешь тут! Мне надо, чтобы парень никуда не свинтил и действовать в рамочках. Сам понимаешь. Дилемма! То, что они на свободе, это не их заслуга, а наша недоработка, — вспомнил известную шутку Ермилов. — Начальство давит, нужен запасной вариант на экстренный случай. Страховочный вариант. Меня не поймут, если он исчезнет у нас из-под носа. На сколько можно будет его поставить на прикол?

— До суда. Нужен тебе, так пусть пока погуляет под статьей, затем можно и штрафом ограничиться, если ты свое любопытство удовлетворишь к тому времени.

— Красивая картинка вырисовывается, — хмыкнул Ермилов, передернув плечами. Не хотел бы он попасть в лапы к Богданычу в девяностые, когда тот со своими парнями не слишком-то церемонились с разгулявшимися бандитами.

— А ты все по югам катаешься? В прошлом году ведь ездил с Наташкой. Я вот лично торчу на работе как пришитый со всеми этими делами, — намекнул он на усиление, переросшее в казарменное положение для всех носивших погоны после начала СВО.

— Когда это я катался? — начал было Ермилов.

И тут словно раскаленный воздух ударил в лицо вместе с дисперсной пылью, разлетавшейся от верхушек волн, когда они на катере пограничников подкатили к скалам, на которых возвышался белый старинный маяк Тарханкута, помнивший еще российских царей и их императорскую яхту «Ливадия», потерпевшую крушение тут же, у скал, в 1883 году. Пока смотритель чистил лампу маяка от нагара, а на это требовалось всего минут пятнадцать, «Ливадия» села на мель между камней неподалеку от мыса Тарханкут, потеряв ориентиры, и погибла.

Действующий маяк был режимным объектом. Кого попало туда, разумеется, не пускали. А им с пятнадцатилетней Наташкой пограничники устроили экскурсию. Это тот редкий случай, когда Ермилов воспользовался служебным положением. Для полковника из центрального аппарата ФСБ, конечно, расстарались. А Наташка обожала маяки, подводное плавание — романтическая натура.

«В кого бы это?» — с недоумением спрашивал Ермилов у жены. Людмила деловая, опытная адвокатесса. Ее недюжинная хватка позволяла семье держаться не только на плаву, но и жить даже с привкусом легкого шика. Зарабатывала она раз в пять больше полковника. В ответ на этот вопрос он удостаивался насмешливого взгляда Люськи и встречного вопроса: «Действительно, в кого бы ей?»

Около мыса Наташка погружалась с аквалангом с погранкатера в компании с мичманом Юрой — боевым пловцом. Бедный Ермилов бегал по катеру вдоль борта, высматривая аквалангистов по цепочке пузырьков. Но его волновала не столько безопасность бесшабашной отчаянной Наташки, сколько то, что шоколадный от загара Юрий весьма привлекательный молодой парень, и Наташка может увлечься. Тяжело быть отцом юной дочери. Он никогда так не беспокоился по поводу двух старших сыновей-двойняшек, один из которых уже сделал Ермилова дедом. Но Наташка очень поздний ребенок…

«Вот откуда во сне у меня всплыли травящий клапан, уменьшающиеся в диаметре пузырьки воздуха, не позволяющие демаскировать пловца. Об этом ведь рассказывал Юра. Надо будет его привлечь для консультаций».

Как он мог забыть те солнечные дни, диковатый пляж в Оленевке, запах ржавчины от затонувшего сухогруза, море, кишащее медузами, то спокойное, то при ярком солнце агрессивное, каким бывает улыбающийся человек с холодными, злыми бирюзовыми глазами.

Начавшаяся война стерла, как шипящая волна, их с Наташкой следы на мокром песке. Отпечатки ее маленьких, еще почти детских пяточек и его медвежьи отпечатки. Выдуло стылым ветром с привкусом гари и пороха запомнившийся, кажется, навсегда запах сырого белого известняка внутри маяка, обеззвучило гулкие шаги его и Наташки по спиральной чугунной лестнице, забылось ощущение шероховатости стен под пальцами, проблески моря — ослепительно-голубого, переходящего в бирюзу и изумруд, видневшегося в окнах-бойницах, которые на нижнем ярусе проходили аж через двухметровую толщу стен. Наверху, в маячной комнате, современное оборудование, в том числе и мощнейшая радиостанция. В маяке находились бытовые и навигационные комнаты, масса оборудования…

После разговора с Богдановым, утешившим хотя бы в том, что есть запасной вариант, Ермилов вернулся в купе.

Негласный досмотр квартиры Демченко возможен только с санкции суда. А даже если будет известно из агентурных донесений, которые изучат они с Егоровым, что у Демченко в квартире под завязку холодного оружия, длинные и короткие стволы в изобилии, не факт, что удастся получить санкцию. Проще это сделать полиции в качестве проверки сигнала, поступившего от бдительных граждан-соседей. Или что-то в этом роде.

Ермилов в силу пессимистичного характера и жизненного опыта понимал, что, пока он будет безуспешно пытаться разговорить Демченко, одним прекрасным утром ему сообщат, что тот улетел в Стамбул.

Плотников торопил Ермилова с отъездом в эту командировку, хотя Олег Константинович считал, что достаточно было послать в Севастополь зама. Разобрался бы Василий Стефанович самостоятельно. Чего пороть горячку!

Ну объявился некий Владислав Демченко — бывший капитан-лейтенант 73-го Морского центра спецопераций Украины, ну сообщил противоречивую информацию о том, что он косвенно может быть причастен к взрывам на газопроводах «Северный поток». Звучит безумно. Выглядит как дезинформация со стороны украинской военной разведки. А работы хватает и в Москве…

Но Плотников обладает особым чутьем. Раз сорвал с места начальника отдела, да еще вместе с замом, практически оголив отдел ради проверки сообщения, значит, что-то его по-настоящему взволновало. Впрочем, на хозяйстве остался второй и более опытный зам — Вадим Григорьев. На него можно положиться вполне.

По размышлении, а перестук колес поезда и монотонные пейзажи за окном способствовали такой умственной деятельности, Ермилов начал дозревать до понимания спешки Плотникова и перспектив дела.

То, что сразу же обвинили Россию в подрыве собственного газопровода, — это ничего, дело привычное, без фактов на руках, к тому же бесперспективное. Брошенные слова повиснут в воздухе как легкое облачко над Балтикой, оставшееся после взрыва, если оно и вовсе вышло на поверхность сквозь толщу воды.

Более всего в функционировании «Северных потоков» были заинтересованы Россия и Германия, а также Нидерланды и Франция, участвовавшие в реализации проекта строительства. Исходя из логики именно эти страны нужно исключить из списка подозреваемых. Ан нет! Логика, оказывается, может быть у каждого своя, персональная, карманная — в одном кармане одна, в другом другая, и пригождается та или иная из них в зависимости от ситуации.

Глава вторая

Пластинка крутилась на старом польском проигрывателе на веранде. Окна распахнуты, видно море. На календаре все еще апрель, когда Влад улетал в Турцию, пробыв весной в Крыму полтора месяца, повидавшись с родителями и с половиной Севастополя.

Все те дни он ходил под хмельком. Наливали вина то тут, то там, а то и чего покрепче, особенно с батиными приятелями. У тех-то в ходу до сих пор было шило, особенно вдали от жен и врачей, в лодочном сарае бывшего командира подлодки, — адской крепости спирт, разбавленный водой в зависимости от настроения и политической обстановки. Среди удочек, пластиковых коробок с блеснами и бойлами, источавшими запахи банана и клубники, призванными привлекать рыбу и пригодными, чтобы занюхать шило, которое, впрочем, и у пловцов было в ходу.

В шутку седые каперанги и кавторанги прозвали Влада водолазом, прекрасно зная специфику его недавней службы. Боевой пловец — это не котелок [Котелок (жарг.) — водолазный шлем 12-болтовый или 3-болтовый, водолаз].

Стариков до сих пор бог здоровьем не обидел. Мужики как скалы холодного Северного моря. Подводники, которым за шиворот при авральном погружении из-подо всех болтов лодки льется морская или океанская соленая водичка.

С тех пор как услышал новости о подрыве газопровода, Влада преследовало ощущение, что он ходит под азотной белочкой [Азотная белочка (жарг.) — неадекватное поведение аквалангиста при азотном опьянении] или попал в водоворот, вернее, в карстовую воронку, а прилив уже вот-вот начнется и тогда не выбраться, накрыло его, как жестокий бичбрейк [Бичбрейк (beach break) (англ., жарг.) — волна, разбитая о выпуклости на песчаном дне]. Это сёрферам от банок [Банка — возвышение морского дна, песчаная отмель] на дне одно удовольствие, гребни возникают, катайся — не хочу. Но такая радость не для подводных пловцов — закрутит, и не поймешь, где дно, а где поверхность.

Вернувшись от военных контрразведчиков, сделав вынужденное заявление, Влад бросился на скрипучую тахту в своей комнате, положил руку на лоб, чувствуя жар и смятение.

Он не мог подставить своих стариков. Не имел права. Отец не вынесет позора. Еще, чего доброго, по-гусарски пустит себе пулю в лоб. А ему ведь есть из чего — наградной лежит в сейфе в мастерской, где пахнет ПВА и деревом. Батя на старости лет увлекся судомоделированием. Мало ему походов по полгода, болтанки без всплытий — он все еще бредит морем.

Влад же давно избавился от романтики. Она вышла из него вместе с соленой горечью морской воды, к