Ирина Шевцова

Дятел у меня в голове

Жизнь с мигренью

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ирина Шевцова, 2019

Мигрень — это гадость, причины которой не найдены. Если вы являетесь моим «товарищем по несчастью», эта книга будет полезна уже тем, что вы не одиноки в своих страданиях. Любая болезнь нас чему-то учит, я в этом уверена. Я сделала попытку понять, чему научила меня моя мигрень и как я все это выдержала, не дав ей завладеть моей жизнью.

16+

ISBN 978-5-4496-1029-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дятел у меня в голове
2. Зачем мне это надо?
3. Как я впустила Мигрень в свою голову
4. Та самая ночь
5. Плохо, но долго
6. Кундалини не на месте
7. Зачем болит твоя голова?
8. Мигрень как компас
9. Иду на страх
10. Поглощение меньшего большим
11. Знание причины не устраняет симптом
12. Болезнь: фон или фигура?
13. Внутренний Ребенок как симптом
14. Прелести коммерческой медицины
15. Смелость, меняющая жизнь
16. Лесная терапия
17. В дорогу
18. Мечты не сбываются — их сбывают!
19. Легкость, полученная нетрадиционным способом
20. И — придумай что-нибудь!
21. Арт-терапия, почему бы и нет?
22. Книги. Мои книги
23. Квартира нашей мечты
24. Волшебная таблетка
25. Домашние животные: любовь как терапия
26. Жаловаться или скрывать?
27. Семья как команда
28. Доброжелатели
29. Долгое приключение под названием «Дом»
30. Специалист по головной боли
31. Тайская таблетка
32. загородная жизнь — начало и конец
33. Чего вы едите?
34. Короткая память
35. Доктор по «сарафанному радио»
36. Про солнце и питерское лето
37. Отдадим дом в хорошие руки
38. …Чем сердце успокоиться…

Зачем мне это надо?

Если вы читаете эти строки, то мне удалось избавиться от напасти по имени Мигрень. И значит, что я даю себе право поделиться с вами своим опытом, поддержать, вдохновить, помочь…

Перечитала и задумалась. Начало, как у состоявшегося самоубийцы.

А может, я уже могу рассказать о том, как долгие годы, уже почти 25 лет, испытывая постоянную головную боль, я:

— сохраняю в себе радость жизни,

— люблю свою семью и не допускаю, чтобы моя боль разрушала наши отношения,

— стала отличным специалистом, реализовала массу проектов,

— написала 7 книг,

— научилась зарабатывать деньги,

— построила с мужем дом,

— объездила десятки стран,

— научилась многому и не позволила Мигрени завладеть моей жизнью?

Да, я решила написать эту книгу прежде всего для себя — чтобы понять и, может быть, через понимание и принятие, попрощаться с той, которая меня мучает. Может быть. А может и не быть — в этом случае я все равно в выигрыше. Потому, что я стану еще сильнее. И если мне суждено всю жизнь прожить с дятлом в голове, так пусть он станет ручным, что ли….

Все эти годы меня не покидает ощущение, что люди, к которым я обращаюсь за помощью — врачи, целители, психотерапевты, консультанты, ясновидящие и т. д. просто не понимают что такое Мигрень. Они не осознают ее многоликости, коварства, как и силы моих мучений. В лучшем случае — сопереживают, что тоже немало. Но никто особо не вникает, все ищут кнопку, на которую можно нажать и боль прекратится. Типа, эта кнопка точно есть, ее просто еще не нашли предыдущие целители. Или вообще не заморачиваются поиском и просто сосредотачиваются на том, чтобы на время отключить боль. Тоже неплохо, иногда готова отдать что угодно, лишь бы получить передышку. Но цена оказывается такой, что начинаешь сожалеть об опрометчивости своего желания… И так, помочь себе могу только я сама — это убеждение на сегодня. Я открываю забрало. Мне надоело с тобой биться. Я хочу с тобой поговорить.

Как я впустила Мигрень в свою голову

Несколько раз у меня были попытки рассказать людям, которые брались меня лечить, как все началось. Пару раз мне это удалось, но по ответной реакции визави я понимала, что для него это просто так, вступление, мало что означающая информация. Психотерапевт пытался стразу приступить к анализу, стал задавать вопросы, а мне надо было просто рассказать. Рефлексия — важная часть психологического здоровья, это я говорю как специалист. И да, нам важно, чтобы нас слушали. Говорить в пустоту тоже можно, но надо иметь навык — не видя глаз, не встречая одобрения, не получая ответной реакции человека, сидящего напротив, говорение очень быстро иссякает. Написать — это тоже рефлексия. Но тоже важно чувствовать, что рано или поздно ты покажешь свои записи кому-то, может быть одному, самому близкому, а может быть многим, и даже незнакомым, в зависимости от смелости открыться и доверия к людям. Я уже много лет работаю психологом, привыкла воспринимать себя, как рабочий инструмент, для меня второй вариант более приемлем. Я рассказываю себе, какому-то своему внутреннему собеседнику, но уже сейчас знаю, что этим собеседником станете и вы.

И так, осень 1993 года. Могла бы даже запомнить дату, я тот период помню очень хорошо, он исчислялся возрастом моего сына. Многие мамы знают, каким выпуклым становится время после рождения ребенка и по мере его роста. Все, что происходит с ним — опрелости на ножках, первая улыбка, переворот на бок, первые распевные звуки (гуление) и слоги (лепет), проблемы с животиком, прогулки, прикормы…. Все, все это становится твоим внутренним кино, которое можешь прокрутить в любой момент. Наш с мужем ребенок был очень долгожданный, его появлению предшествовало 6 лет неустанной борьбы за то, чтобы он появился. Лечение бесплодия и в наше время — штука трудная и непредсказуемая. А в 90-е это вообще был подвиг. Врачи, не имея знаний и средств, действовали методом «тыка», все способы были новаторскими и женщины того периода стали первыми подопытными использования гидротубации, пластики труб, сильных гормональных препаратов, процедуры ЭКО. И мы шли на это с готовностью. Мне было 26, когда я родила, это значит, что молоденькой девочкой я пустилась во все тяжкие, иногда встречая откровенное пренебрежение со стороны врачей: «Ты, дура, какое бесплодие в 20 лет? Приходи лет через 10, тогда поговорим». К счастью, это были первые годы рыночной экономики, и медицинские кооперативы росли, как грибы. Мне удалось не попасть на шарлатанов, я их как-то сразу чувствовала, и найти тех, кто действительно мне помог. До замужества вообще не припомню, чтобы испытывала физическую боль, я была щуплой и на вид слабой, но не болезненной девочкой. И вот, первое столкновение с болезненными процедурами. Ты ложишься в больницу не испытывая никакой боли (у большинства женщин с диагнозом бесплодие ничего не болит), тебя начинают лечить и терзать твое тело. Я на это шла, упорно, подчинив цели родить ребенка всю свою жизнь в то время. Муж мог только поддерживать морально и зарабатывать деньги на лечение. Казалось, что с желанной беременностью сразу наступит счастье. Но наступил страх. Огромный, постоянный, затмивший собой все остальные чувства. Страх потерять того, кого так хотела — своего ребенка. Сейчас моему сыну 25 лет. Очень бло бы здорово, если бы в то время явилась мне добрая фея и на блюдечке с золотой каемочкой показала сегодняшнее будущее — вот смотри, он взрослый парень, с ним все в порядке. Может быть тогда я смогла бы просто радоваться и чувствовать счастье? Но я помню только ежедневное, ежеминутное напряжение.

Сынок рос, а я пыталась быть супер-мамой. Для полноты картины: весила я тогда 43 кг, кормила грудью, но у сына был страшный диатез (последствие материнской тревожности, как я поняла позже, когда стала детским психологом), я сидела на жесткой диете. В стране голод, еда по талонам, детское питание и сухое молоко из гуманитарной помощи. Муж ходит на работу, но не получает зарплату уже много месяцев. Перебивается халтурами, чинит все, что включается в розетку. Люди предпочитают расплачиваться водкой. Он не пьет, приносит домой бутылки, их можно продать или обменять. Я постоянно хочу есть и спать. Ребенок спит очень мало и беспокойно. Так проявляется детская невропатия — последствие моего состояния во время беременности. На улице темно, холодно и постреливают. Вся страна тогда была «улицей разбитых фонарей». И я из последних сил пытаюсь реализовать свои мечты «вот когда у меня будет ребенок» — гуляю по режиму, улыбаюсь и разговариваю, играю и пою песенки, бассейн с 6 месяцев, кубики Зайцева с года, пестушки-потешки и рисование пальчиками. Но мне хочется забиться в нору и тихо выть. Каждое утро, пока сынок еще не проснулся, я стою у окна и плачу. Я одна и мне очень плохо. Саша уходит, когда мы спим, и приходит, когда я укладываю Даню спать. Есть телефон, я иногда звоню подружкам, но после рождения ребенка наши жизни очень отличаются, говорить не о чем. Новых подруг «из песочницы» я еще не завела.

Однажды приехала мама, увидела мое состояние и сказала мужу: «Саша, привези Иру ко мне, пусть хоть отдохнет немного». Слово «отдохнет» вызвало слезы. Я пробыла у мамы неделю, потом побежала на почту звонить мужу и просила нас забрать домой. Мама, вырастив трех детей сама, просто не умела помогать, не считала нужным наверное. Да, она кормила меня, стирала ползунки, но мне надо было, чтобы кто-то иногда забирал у меня ребенка и давал мне возможность просто опустить руки. Или просто поспать одной. Иногда выручала младшая сестра, Даня с ней оставался охотнее, чем с бабушкой. Я, как зомби, толкала в феврале коляску по нечищеному снегу и плакала все чаще, но тайком, не жалуясь. Это была послеродовая депрессия¸ самая настоящая, со всеми классическими симптомами. Помню как я, до дрожи, хотела шоколада. Он продавался в киосках, но у нас было очень мало денег. Я экономила на всем и покупала самую маленькую шоколадку, батончик, и отламывала по кусочку целый день. Знала количество кусочков, жила от кусочка до кусочка. Этот спрятанный батончик был моим якорьком, удерживающим меня на поверхности. Еще я старалась перед сыном: он не должен видеть слабую мать. Если я буду лежать и плакать, то… ну, в общем я знала уже, что происходит в жизни ребенка в первые годы, как складывается мироощущение, доверие, самооценка. Я улыбалась и играла активную, жизнерадостную маму. Позже, на консультациях и тренингах, стала замечать у людей эту депрессию с улыбкой, распознавать ее, понимать. Единственный человек, которому я показывала свои слезы, был муж. На первых порах он жалел, пытался помочь. Но депрессия — очень мощная воронка, она втягивает в себя всех, кто находится рядом. Видимо, он чувствовал это интуитивно, дома бывал все реже, стал брать халтуры по выходным. Деньги конечно же были нужны, но поддержка была нужна больше. Её не было. Так два самых близких мне человека — муж и мама, люди, на которых я рассчитывала, оставили меня один на один с моей болезнью. Не сочли нужным, не оценили происходящее, не почувствовали боль, заботились о себе? Наверное, все вместе. Поле было вспахано, осталось только дождаться семени, которое в него упадет. На такой почве — усталости, душевной боли, одиночества, обиды, могла вырасти любая болезнь. Мне досталась Мигрень.

Я смотрю на все произошедшее глазами моей мамы. Она прожила очень нелегкую жизнь, её лозунг — это борьба. Не поддаваться трудностям, сопротивляться, побеждать. Рождение ребенка — какая же это трудность? Обычное дело, она троих вырастила, и мужа любящего рядом не было. Глазами моей мамы — худая, изможденная, задерганная дочь наконец то обрела счастье материнства. У мамы на тот момент были еще свои дочери-подростки, трудная работа, собственные проблемы. Да, она могла бы помочь, поддержать, но не считала нужным. Потому что ей никто никогда не помогал. Моя обида — моя проблема. Как и моя головная боль.

Я смотрю на все произошедшее глазами мужа. У него второй брак и очень тяжелый опыт расставания с первой женой. Там осталась дочь, которую у него забрали. Он переболел душой, я это знала. И как след той, больной любви — не привязываться. Потому что, если опять отнимут, пережить эту боль еще раз не по силам. Да, он хотел и очень ждал нашего сына. Он был с ним ласков и внимателен. Но он не стремился домой. Там была я — со слезами и претензиями, горы нестиранных ползунков и ребенок, обычно капризный к вечеру. Помню, что каждый день я просила: «Приди, пожалуйста, пораньше». Он обещал и называл время. И у меня внутри включался таймер, отмеряющий мои силы ровно до назначенного часа. Проходил очередной тяжелый день, стрелки часов очень медленно ползли, и все… Ровно в это время мой завод заканчивался и я падала на диван. Я была тряпичной куклой, способной только лежать, тупо смотря в потолок. А Саша не приходил. Каждая минут была пыткой. Сынок хотел играть, требовал моего участия, его надо было кормить, купать, укладывать спасть. Ему надо было улыбаться и с ним разговаривать. А мне хотелось орать. Громко. Биться в истерике. Разнести весь наведенный в квартире порядок, запустить в стену тарелку, которую я приготовила мужу для ужина, шибануть об пол кастрюлю с супом, разорвать его рубашку, на которую я сегодня пришивала пуговицу. И схватить вот эту спицу, из яркого клубка, который должен стать шапочкой для сына, и всадить вебе… в ногу? В живот? В голову! Чтобы заглушить психическую боль физической… Он приходил, когда Даня уже спал. А у меня не было сил на истерику. И опять текли слезы. Молча. Надо было хоть немного поспать. Скоро заплачет сынок, вдернет меня из сна, и я буду ходить по темной квартире, и качать, и что-то петь. А муж будет спать, потому, что ему завтра на работу.

Я не только вспахала поле, я его еще удобрила — приходи Мигрень, посмотри, как легко здесь дать всходы, как мощно и плодоносно ты будешь здесь расти… Я была молода и глупа, и никто не сказал мне тогда: береги себя. Да, может быть, я бы и не услышала. Я погибала, сил становилось все меньше. Голод и отвращение к пище, желание спать и бессонница, стремление изо всех сил изображать счастье.

Я выторговала у мужа кусочек свободной жизни — записалась на шейпинг. Было тогда такое модное занятие. Женщины приходили худеть под музыку. Я просто убегала из дома раз в неделю. Милая, красивая девушка Ирина, наш тренер, определила на глаз недостаток мышечной и жировой массы, разработала для меня комплекс «с высоким пульсом» и попросила принести список всего, что я ем. И потом удивлялась названиям блюд — «зразы куриные с грибами», «гурьевская каша», «оладьи из кабачков». Готовила все это я, женщина с маленьким ребенком, с талонами на продовольствие, без помощи и поддержки и с почти полным безденежьем. Зразы куриные — очередь полтора часа за фаршем, стояла с коляской на улице и смотрела, как движется за витриной женщина, за которой я заняла. Грибы из собранных запасов, еще во время беременности. Гурьевская каша — это просто в горшочке и в духовке, и горсточка изюма из запасов, и ложечка меда… И так все: одежда ребенка — невозможно надеть фиолетовый комбинезон с зеленой шапочкой, это не красиво, надо связать желтенькую, а перед этим распустить старый свитер; порядок в доме, игрушки своими руками, отглаженная одежда мужа. На себя не хватает сил, катастрофически — денег. Я покупаю за 30 рублем краситель для тканей и крашу, варю в ведре, шерстяное платье маминой молодости. Оно красное, но выцвело и потерлось на швах, я его выкрашу и буду носить. Мне в нем неудобно — у мамы была другая фигура, но это все равно обновка. Я очень чувствительна к красоте, чувствую себя страшной, некрасивой, патологически худой. У меня нет современной одежды, я понимаю, что весь мой гардероб из прошлой жизни — это не модно, висит на мне и болтается. Я унижена, но делаю вид. И борюсь, я же дочь своей матери — мне надо бороться. Хожу на шейпинг, и делаю упражнения на тренажерах «с высоким пульсом». У меня появились подружки в песочнице, на шейпинге. Я держу баланс. Но я его потеряю, в одночасье, и долго, мучительно буду вылезать из этой ямы.

Та самая ночь

Осенняя ненастная ночь 1993 года. В комнате полумрак, горит настольная лампа, которую я включаю по ночам, чтобы переодеть ребенка, памперсы уже появились, но нам они недоступны. Сынок спит. Мне бы тоже уснуть, но для меня это немыслимо — я не нахожу себе места от страха. Муж пообещал вернуться в 9 часов вечера, уже ночь, а его нет. Да, это случалось уже неоднократно, он опаздывал на час-полтора, но такого, чтобы его не было дома ночью, еще не случалось. У меня одна мысль и она ужасна. Я не могу себе представить, как он может так задержаться не предупредив! Я кружу по квартире, душу в себе слезы, не нахожу места беспокойным рукам. Я вся превратилась в слух — вот –вот, сейчас я услышу гул его машины, потом все затихнет, хлопнет дверца и через пару минут раздастся скрежет ключа в замке. До сих пор, спустя 25 лет, моя память хранит эти звуки. После этого мое состояние менялось — из страха я мгновенно попадала в злость. Он мучает меня, не выполняет обещанного, обманывает, а я ничего не могу с этим сделать… Но в ту ночь я готова была простить ему все, лишь бы он вернулся. Бросаюсь то к одному, то к другому окну, пытаюсь там увидеть то, чего там нет — подъезжающую машину, фигуру мужа, его шаги к дому… Паника внезапно сменилась ступором, я замерла у окна, увидела свое отражение в черном стекле. Растрепанная, в розовой ночной рубашке (подарил муж, фланелевая теплая рубашка, я тогда постоянно мерзла), темные круги под глазами, безумный взгляд. И тогда я подумала: «Уж лучше бы сойти с ума, чтобы не испытывать этой боли». И в это самое мгновение почувствовала шевеление в своей голове. Так, еще недавно, шевелился ребенок в моем животе. Я понимаю, что в голове шевелиться ничего не может, но явно ощущаю, что там что-то происходит — не больно, но удивительно. Как будто мой страх и мой гнев соединились и переместились из моего измученного тела в голову. И быстро, буквально сразу я услышала то, что так жаждала услышать — шум подъезжающей машины. Он все таки приехал, он жив, и судя по всему, с ним все в порядке. В очередной раз он указал мне на то, что я не могу повлиять на это — он будет делать то, что хочет. Я потеряла контроль над ситуацией. То, что раньше было принято в наших отношениях — заботиться друг о друге, выполнять обещанное, стараться не волновать, быть рядом, когда плохо… все это было, совсем недавно, до рождения ребенка… этого нет. Я бросаюсь на кухню, хватаю из аптечки упаковку аспирина и бросаю ее на стол — смотри, до чего ты меня довел! Больше я не помню подробностей той ночи, утром я проснулась с головной болью. Я не сошла с ума, но боль душевная сменилась болью физической — в моей голове поселилась Мигрень. Поначалу я удивлялась, думала, что это от недосыпания, вот посплю и все пройдет. Но она установила график — раз в 3—4 дня, и долгие, долгие годы не меняла эту периодичность.

Хотела ли я, чтобы муж чувствовал себя виноватым? Да! Но мои головные боли ничего не изменили в его поведении — он приучил меня к своим поздним возвращением, потом вдруг стал уходить в выходные. И я уже не протестовала, я даже ничего не чувствовала, выгорела, смирилась, сосредоточилась на сыне. Позже, когда сыночку было 2.5 года нарыв вскрылся: муж признался, что у него есть другая женщина, и он собирается уйти к ней.

Плохо, но долго

Сейчас я уже знаю, что люди заболевают для чего-то. Вероятно, это касается не только Мигрени, но и всех психосоматических заболеваний. А может быть и вообще всех болезней. Тогда я об этом не знала, но, как девушка умная, догадывалась, что мои боли не оставят равнодушными людей вокруг. Душевную боль я скрывала, это стыдно, это про слабость. А вот «болит голова» — это вроде как повод для внимания, заботы, любви. Да, это повлияло на поведение мужа. Я лежала пластом, и он вынужден был брать всю заботу о ребенке на себя. Я получила то, чего хотела — чтобы меня просто оставляли в покое на какое-то время. И во время приступа я не могла ничего чувствовать, кроме физической боли. Я не могла ни о чем думать. Главный вопрос: «Что происходит в наших отношениях?», уходил на дальний план. Оставалась только боль. Когда приступ проходил, я опять возвращалась в действительность, и она была ужасна.

Период невыясненных отношений — самый тяжелый. Ты чувствуешь, но не понимаешь. Были ли у меня догадки? Нет, я была наивна, я еще держалась за те воспоминания, за ту любовь, которая была еще недавно. Саша не превратился в монстра, он проявлял заботу, и мы обнимались при встрече, я могла, как прежде, сесть ему на колени, и он искренне переживал, когда заболевал Даня, он был хорошим отцом… когда был дома.

Прошел целый год, прежде чем я дошла до поликлиники. Все надеялась, что само пойдет. Но приступы крепчали и не меняли своей периодичности. Я пила Цитрамон — таблетки, которые видела у своей мамы, в доме был всегда запас. Да, у моей мамы тоже была Мигрень. Я помню ее приступы в тот период, когда она разводилась с отчимом, долго и мучительно. Потом, как мне кажется, с его уходом, их стало все меньше, наконец, они прошли совсем. В общем, про Цитрамон я знала, но диагноза у меня еще не было. Усталая, равнодушная тетя выписала мне несколько бумажек — направлений на обследование. Эти первые результаты — пожелтевшие бумажки, до сих пор хранятся в моих медицинских документах.

«Наличие очаговых изменений патологической активности в теменно-височных областях полушарий на фоне умеренных диффузных изменений БЗА головного мозга с заинтересованностью диенцефальных структур ствола мозга»

Тетенька — невропатолог, прочитав заключения сказала: «Ну, и слава Богу». Что она имела ввиду? Вероятно, то, что моей жизни ничего не угрожает. Позже, более разговорчивый врач, старичок с добрыми глазами, к которому я пришла в отчаянии и с этими же бумажками, объяснил: «Деточка, это Мигрень, она не лечится. Подбери себе какие-нибудь таблеточки и живи дальше. Жить ты будешь плохо, но долго».

Плохо, но долго. Я протестовала — так жить невозможно! Я еще не привыкла, порог болевой чувствительности был очень низкий. Интуитивно я находила во время приступа какие-то способы, чтобы облегчить мучения. Очень быстро были найдены горячая вода и лед. Когда приступ начинался, меня морозило и я становилась очень сонной. Если удавалось тут же встать под горячий душ, то я оттягивала боль. Если же она уже разливалась по моей голове, то я бежала к холодильнику. Там, в морозилке, лежали замороженные кубики льда, я выдавливала их в пакет, заматывала в полотенце и прикладывала к больному месту. Удавалось ли мне снять приступ? Скорее нет, я просто его отодвигала, немного приглушала, но под конец все равно ползла к аптечке и выдавливала на ладонь очередную таблетку. Количество принимаемых таблеток меня пугало. Я ждала, что мой организм не выдержит, боялась проблем с желудком, печенью, понимала, что «одно лечим, другое калечим», что таблетки — это лишь обезболивание, они ничего не меняют, лишь отключают центр боли. Сразу скажу, что кроме своей Мигрени я не заработала за эти годы никаких видимых патологий (тьфу-тьфу).

Кундалини не на месте

В середине 90-х целители, экстрасенсы, колдуны имели бОльшую популярность, чем врачи в поликлинике. Государственная медицина загибалась, ей не доверяли, а первые медицинские кооперативы, где можно было за деньги получить пусть не помощь, но хотя бы внимание, еще не пользовались спросом, слишком долго нас приучали, что брать деньги за помощь недопустимо. Врачам мы не платили, а вот бабке Дарье, целительнице Ангелине или колдуну Вивамусу несли свои деньги не раздумывая. На первом канале телевидения Алан Чумак заряжал воду, Анатолий Кашпировский собирал стадионы, Джуна предсказывала будущее. И шла народная молва о том, что кто-то кого-то вылечил, поставил на ноги, избавил от боли. У моей подруги Ирины, инструктора по шейпингу, куда я продолжала ходить, маме диагностировали рак 4 стадии. На этом функция врачей закончилась, женщину отправили домой доживать, снабдив рецептом на наркотические обезболивающие. И Ирина нашла целительницу. Звали ее Галина, жила она недалеко от нас, в деревне. И Саша сразу же повез меня к ней. Галина оказалась крупной, молодой женщиной, принимала она всех, кто приезжал, без предварительной записи или звонка, просто бросала свои домашние дела, снимала фартук и начинала лечить. Она посадила меня на стул, попросила закрыть глаза и стала делать пассы руками. Периодически стряхивая что-то невидимое, но, вероятно, вредное. На первом приеме она сказала мне, что у меня «Кундалини не на месте», что «оно» змейкой обвилось вокруг моей головы, а должно быть в промежности. Она поместила все на место, но в следующий раз змейка опять была вокруг головы. Я жаловалась Галине на свои тревоги, приступы паники, проблемы с мужем, мне хотелось поговорить, рассказать все. Но Галина не была психотерапевтом и работала другими методами. Она дала мне листочек с молитвой «Отче наш» и сказала, чтобы я читала, когда не могу справиться с эмоциями. Галина не брала денег, ей надо было привозить продукты и оставлять на холодильнике в прихожей. У нас было очень мало денег, всякий раз я мучилась тем, что купить. Магазины были уже заполнены дорогими продуктами иностранного производства, покупать дешевое было неловко, мы покупали нужное — бутылку масла, упаковку муки или сахара. Ездила я к Галине где-то с полгода, пыталась поверить, что пассы руками меня излечивают, но ничего не происходило. Видимо, мой рациональный мозг, несмотря на весь ажиотаж вокруг всего мистического, не смог принять то, что мне не понятно.

Не исключаю, что вся история моей болезни могла бы благополучно закончиться в том деревенском доме. Галина еще занималась обучением, и неоднократно говорила, что у меня что-то есть, какие-то способности. Но, видимо, мне суждено было стать психологом, а не целителем, и я пошла дальше, искать другую помощь. Мне не хватило веры. У меня был другой склад ума. У меня уже стоял диагноз. И я уже догадывалась, что как-то повинна сама в своем состоянии.

Несколькими годами позже я познакомилась на работе с молодой женщиной, как оказалось, подругой по несчастью. «У меня тоже много лет была Мигрень» — прошедшее время меня заинтересовало — «Ходила по врачам, лежала в больнице. Приступы такие, что хоть в петлю лезь. Меня бабка вылечила за одну встречу!» Хотела я получить адрес той бабки, но оказалось, что было это на Камчатке, и давно, и бабка была древняя, вряд ли жива… Этой девушке не надо было разбираться в причинах, лишь бы не болело. Она работала секретарем, растила двоих детей и радовалась тому, что здорова.

Зачем болит твоя голова?

Однако, недостаток денег на самое необходимое, это сильный стимул для выживания. Через день мы с сыном ходили на площадь «к бочке» — разливное молоко было дешевле, и, считалось, что оно более натуральное. У нас была пластиковая канистра на полтора литра. У бочки всегда стояла длинная очередь из бабушек, в хорошую погоду это было развлечением — старушки умилялись Даней, он уже начал разговаривать и охотно вступал с ними в беседу. Продавщица всегда угощала конфеткой. В холод и дождь покупка молока превращалась в добывание пищи, очень горестное и унизительное. Никто не знал, что я не могу себе позволить зайти в магазин и купить это молоко без очереди. А так же творог, сметану, только что появившиеся в продаже йогурты и десерты — в их сторону я посматривала с завистью. Это все было нам не по карману, я экономила каждую копейку. Неизменной оставалась маленькая шоколадка, как мое тайное излишество, и, как я поняла позже, лекарство от депрессии. Никто не знал, что полтора литра молока из бочки дома разбавлялись водой, чтобы хватило на кашу на два дня.

Саша страдал оттого, что не может обеспечить семью, меня мотало от сочувствия до упреков. Иногда я говорила: «Ничего, прорвемся» и сочиняла очередные обеды из скудных припасов, ушивала старые платья, вязала и шила для сына. Иногда билась в истерике и кричала: «Ну, сделай хоть что-нибудь, так же жить невозможно!». Мудрость, которая настигла меня позже: от человека нельзя получить то, чего в нем нет. Предположим, у кого-то нет слуха, он никогда не станет музыкантом, а кто-то (как я) физически слаб, он не сможет копать огород или работать на стройке. У моего мужа были золотые руки, он соображал во всех поломках, хорошо выполнял поставленную задачу. Но он не был предприимчив, и этому никогда так и не научился. Зато у меня ответ на вопрос «Как заработать денег?» был всегда. И не один. К тому же, капитализм в самом диком его проявлении, уже бушевал в нашей стране. И однажды, когда Даня спал, я заготовила десяток рукописных объявлений «Подготовлю вашего ребенка к школе», и на прогулке развесила на всех ближайших столбах. К вечеру у меня было 3 ученика — две девочки-соседки, мамы которых имели возможность сидеть с ними дома и пользоваться подобными услугами, и мальчик с серьезными проблемами здоровья, его мама вела битву за то, чтобы ее ребенок пошел в «нормальную» школу, а не специализированную, как им пророчили врачи. И я опять написала объявления и опять побежала на вечерней прогулке к знакомым столбам — «Ищу няню для мальчика полутора лет», и тут же раздался звонок. Няней оказалась чудная женщина преклонных лет Вера Николаевна, неимоверная болтушка, и внешне, и по голосу похожая на Рину Зеленую, чем сразу расположила меня к себе. Даня тоже увидел в ней родственную душу, ему очень нужна была собеседница, я уже не выдерживала постоянной болтовни, а ей это было в радость. Позже, на тренингах, я буду произносить фразу «Если чего-то захотеть по-настоящему, Вселенная пойдет тебе навстречу», и это для меня не просто красивые слова, это правда моей жизни.

В моей предпринимательской деятельности не было большого рационального смысла. Иногда, если вдруг кто-то из учеников заболевал или уезжал, я отдавала няне почти все, что заработала. Но мне нужно было уходить из дома, попадать в другую обстановку, играть другую роль, это была потребность на уровне выживания. И у меня появились «живые» деньги, я могла, возвращаясь домой, зайти в магазин и купить творог. Или зефир. Или апельсины. То, что долгое время было в нашем доме недоступным. У меня стало меньше претензий к Саше. Я почувствовала свою самостоятельность, все силы, которые тратились на обвинения и упреки, использовались в другом русле — я готовилась к урокам, делала пособия, читала книги по детской психологии. Но еще одна мудрость догнала меня позже: вина — это то чувство, с которым невыносимо долго жить, человек сделает все, чтобы избавиться от него. Даже если для этого надо уйти от тех, кого ты любишь.

Я вышла на работу, Даня пошел в ясли, жизнь налаживалась. Здоровье не налаживалось, приступы не переставали поражать своим постоянством. Даже спустя полтора года я не могла смириться с тем, что «во вторник и субботу у меня болит голова, ничего планировать нельзя». Ну, или в среду и воскресенье. Я не собиралась ей подчиняться! Научилась скрывать приступ на людях. Работала я преподавателем, 3 дня в неделю, но это были дни «под завязку», по 4 пары в день. И студенты не догадывались, что их бойкая и требовательная училка в перерывах «закидывается» таблетками и плещет себе в лицо ледяной водой (потом восстанавливая макияж). Друзья по несчастью могут сказать, что, видимо, приступы были не такие уж и серьезные. Я уверена, что серьезность приступа регулируется нами — если есть возможность свалиться, мы валимся, если нет, то боль подчиняется. Как только заканчивались лекции и я доезжала до дома, превращалась даже не в больное тело, а в тень, свернувшуюся комком. У меня не было ауры, рвоты, измененного состояния сознания, но у меня были приступы дважды в неделю, которые я уже тогда, без подсказок врачей, определяла по 10-бальной шкале.

Отношения с коллективом у меня не сложились. Я зарекомендовала себя, как отличный преподаватель, несмотря на свою молодость, ко мне очень благосклонно относилась директор, но ненавидели и откровенно подставляли старшие тетки-преподаватели, чем-то я их раздражала. Но были два человека, близких и приятных мне — Вера Павловна, моя бывшая заведующая, которая перетащила меня из детского сада в колледж, и моя ровесница, Вика, с ней мы делили общую лаборантскую. И вот, мои коллеги-подружки, стали рассказывать мне про «тренинг» — тогда я впервые услышала это слово. Мне было интересно все, что о психологии, но меня пугало их состояние какой-то непривычной восторженности, открытости. В стране как грибы после дождя появлялись всякие секты, и люди, попадающие в них, вели себя, по моим представлениям, именно так. Во мне боролось любопытство и опасение. Тренинг стоил денег и немалых, где-то треть моей зарплаты за два с половиной дня. Сначала они мне предлагали настойчиво, но, видя мое сопротивление, отстали. Их разговоры меня раздражали, но я не могла не признать, что в чем-то они правы. Ну, например, что все проблемы мы создаем себе сами. И если ты меняешься, то меняется и мир вокруг. И мы сами ответственны за свою жизнь… Сейчас это кажется таким банальным и очевидным, но в 90-е такие мысли были еще крамолой.

— Выходит, что я сама виновата в том, что болит моя голова? — пыталась спорить я.

— А зачем болит твоя голова? — вопросом на вопрос отвечала Вика.

И меня это бесило еще больше. Но вопрос засел, как заноза. И однажды я залезла в свою заначку (мечтала о новой куртке) и передала через Вику деньги «на тренинг».

Мигрень как компас

Это была важная развилка в моей жизни! Как-то тяжело представить себе, что было бы… Почему-то я мечтала поступать в медицинский. Была навязчивая идея, я болела ею года два после рождения ребенка. Помимо семейных проблем, обострилась еще и профессиональная: на работу я ходила только потому, что там платили деньги. Еще наш колледж был областным, и нас подкармливали с местной птицефабрики. Кто жил в 90-е, тот поймет, что значит куры и яйца дважды в месяц. Еще желающим давали землю (мы не желали), и преподаватели дружно после лекций отправлялись с тяпками и лопатами на поля — люди выживали, кто как мог. А я пыталась выжать из своей работы хоть каплю интереса, но удавалось это с трудом. План был такой: я готовлюсь к поступлению в институт (год), потом поступаю, учусь 6 лет, потом ординатура… ну, короче лет в 36—37 я буду молодым специалистом. Так себе план… На фига мне нужен был медицинский? Если честно, то нравились мне люди в белых халатах! И еще к ним сидели очереди. Очень мне хотелось, чтобы ко мне сидела очередь. Как я потом поняла — это чувство своей значимости. Но свой план я не осуществила, так как попала на тренинг.

Тренинг мне не понравился: очень много незнакомых мне людей, многие не понятны и неприятны, с каждым очень долго и подробно разговаривают, потом делают странные задания, которые называются упражнениями. На тренинге принято быть откровенным и рассказывать все о себе и своей жизни. Тренер спросила меня: «Ты улыбаешься все время, тебе очень радостно?» Я не замечала, что я улыбаюсь, и радостно мне не было, скорее, наоборот — меня многое раздражало, пугало, и мне хотелось побыстрее отсюда смыться. Тренер назвала мою улыбку лицемерием. Я оскорбилась, но задумалась. Два с половиной дня продолжалось это безумие. Люди плакали, смеялись, погружались в печаль или безудержное веселье. Именно за эти дни я научилась различать эмоции. Казалось бы, я все знаю, но знать и чувствовать — это разное. На тренинге звучало много такого, с чем я была категорически не согласна. Про то, что чувства мы выбираем сами, и мы сами решаем, обидеться нам или нет (А если нас обижают???), про ответственность за свою жизнь, мол, все, что в твоей жизни происходит — это твой выбор (Значит, и мои мучения на работе выбраны мною???), и все испытания и невзгоды — для чего-то… Вот, с этого места поподробнее, пожалуйста… Я заявила это на первом шеринге (ох, сколько слов я вынесла с этого тренинга не подозревая, что они станут моими профессиональными): у меня болит голова, и я подозреваю, что в этом есть психологическая проблема. Меня поддержали, но проблем вылезло так много, что я так и не поняла, какая из них — причина.

Я была разочарована, мне было жалко денег, а еще я была как-то взбудоражена. Так много услышала и увидела за эти дни, так много прозвучало историй, и вместе со всеми я выполняла упражнения, не понимая их смысл, но, как позже узнала, сила психотерапии именно в том, что и без понимания в тебе начинает что-то сдвигаться. И я заболела. С высокой температурой, ломотой во всем теле, бредовыми снами. На несколько дней я осталась одна. Саша отводил сына в ясли и забирал вечером, меня изолировали, чтобы я их не заразила. Лежа в постели все эти дни я спорила с тренерами. Пока, через неделю не признала их полную правоту. И тогда я стала обдумывать основное, то, зачем ходила на тренинг: в чем выгода моей головной боли. Я уже знала, что психологи это называют «вторичная выгода». И суть работы заключается в том, чтобы признать это, и научиться получать все другим способом. Сразу скажу, у меня не сработало, голова болеть не перестала, но личностный рост пошел в рост…

Когда я выздоровела, меня накрыло еще одно осознавание: за три дня можно изменить человека. Даже против его воли, как это произошло со мной, оказывается, даже такие упрямые и твердолобые меняются. Не за год, не за месяц, а всего за три дня! И этот инструмент называется тренингом. И, блин, чего уж скрывать от самой себя — я хочу этим заниматься. И очень внезапно мой план поменялся: я не буду поступать в медицинский ВУЗ, я пойду на психфак. В этот раз я уже думала не только о людях, которым хочу помогать (это был скорее исследовательский интерес, чем желание помогать), сколько о себе. Я хочу понять себя, разобраться, как я скатилась в эту яму, ну, и почему (зачем) болит моя голова, конечно. Наличие ямы я признала на тренинге, просто перестала отрицать очевидное: отношения с мужем разладились, семья рушится, ребенок от этого страдает, я болею с какой-то целью… И я чувствую себя очень ущербной, зависимой, испуганной. А еще очень некрасивой, жалкой, одинокой (здравствуйте, комплексы 14 лет, я уж думала, что вас нет…). И у меня появился план….

Иду на страх

Что произойдет самого страшного? Этот вопрос я до сих пор использую, как рабочий. Люди реагируют на него озадаченно: страх есть, но чего боишься, не знаешь. Или знаешь, но настолько боишься, что страшно сказать. Я боялась потерь. Сын был еще маленьким, он постоянно находился рядом, я даже устроилась работать в его детский сад, но любая разлука, или любая угроза его здоровью, вызывала во мне панику. Я сказала себе: это твоя проблема — решай ее. И стала замечать, что мне помогает. Становилось легче, когда я чем-то увлекалась. Например, когда я занималась с чужим ребенком, искренне пытаясь его чему-то научить, про сына я не вспоминала. Или, когда я придумывала, как унылую лекцию превратить во что-то интересное. То есть, когда я выходила из роли Матери, становилась вполне нормальным человеком. А ролей у меня было не много, мне срочно надо было их возродить, чтобы не вырастить сына невротиком.

Я ходила на тренинг уже ассистентом, смотрела на все происходящее уже с профессиональной позиции. По образованию я методист, а это универсальный навык, умею видеть методику в любом процессе. Я училась быть тренером, наблюдая работу тренеров, но не запоминая, чтобы скопировать, а понимая, что они делают и к чему это приводит. Позже я закончу институт и пройду кучу обучающих программ, но это будет лишь малое добавление тому, чему я научилась на тренингах. Я стала растить своего Профессионала. Тема сексуальности была, пожалуй, самой популярной проблемой, которую заявляли на тренингах. И я кричала про себя: да, да, я тоже давно забыла, что я Женщина! Объясняла тем, что на красивую одежду, косметику, украшения, у меня нет денег, а еще нет времени… и желания. Я не люблю своего отражения в зеркале, мою самооценку несколько лет поддерживал муж, а теперь я лишилась этой поддержки. Еще я вспомнила, что раньше у меня были подруги. С рождением ребенка они все «рассосались», образовался новый круг общения, но близости с людьми я не допускала. И я стала реанимировать свою роль Подруги.

Что произойдет самого страшного? Страшно остаться без мужа. Я так боялась за его жизнь, что совсем не думала о другой опасности. Позже вспоминала, как много поступало информации, как часто звенели звоночки, но вот она — сила иллюзии! Я стала провоцировать откровенные разговоры, он их избегал. Я научилась говорить о своих чувствах, хотела вернуть в нашу жизнь искренность и любовь, которую еще помнила. Однажды, я повесила на стену три конверта. Объяснила сыночку, что в конверты мы можем писать друг другу записочки, ну, а тому, кто еще не очень хорошо пишет, можно рисовать. Даня сразу же стал рисовать сердечки для папы и для мамы. Я написала печатными буквами, как я его люблю и положила в конверт. И мужу тоже написала. Несколько дней я с тревогой заглядывала в свой конверт, но кроме рисунков сына там ничего не было. Мой порыв остался не поддержанным.

И вот, однажды, муж пришел домой рано, у сына как раз был дневной сон, и сказал: нам надо поговорить. «Вот оно, сработало» — подумала я радостно. Мы сидели на кухне, он говорил мне, что, конечно, он меня по-прежнему, любит, и сына очень любит, но у него есть другая женщина… и он ее любит… больше. Я сползла со стула на пол, и мне показалось, что пол тоже меня не держит, он качается. Поняла, что означает «земля ушла из-под ног», я не плакала, я умирала. Но не умерла, в комнате захныкал Даня. Через минуту я держала его, теплого после сна, прижимая к себе, и беззаботно щебетала, что мы сейчас поедем к бабушке…

Картинки этого дня впечатались в мою память: муж везет нас на машине к моей маме, я пытаюсь играть с сыном, читаю ему книжку на заднем сидении, он сосет Чупа-чупс, я не хочу его пугать, но он чувствует, что что-то не то. Больше всего мне тогда хотелось уползти в нору, свернуться калачиком и выть. Не плакать — выть. В тот день я поняла, что истинная боль не терпит свидетелей. Да, мне нужна будет поддержка, но позже, сейчас — оставьте меня, уйдите….Во время очень сильных приступов я всегда хочу спрятаться. Это еще одна мудрость, которой меня научила Мигрень….

Мама сказала просто: «Не ты первая, не ты последняя». Её философия — быть сильной, ни на кого не надеяться, в очередной раз подтвердилась жизнью. Побыть одной я тоже не смогла, кроме меня о моем ребенке позаботиться было некому.

Что происходит с нашей психикой в моменты потрясений? Уже тогда мое сознание разделилось на две части: моя душа болела, а другая моя часть наблюдала за болеющей душой. Включился Наблюдатель, взрослая, беспристрастная часть психики. Она позволяла мне горевать, но не давала потерять контроль над происходящим. Я ничего не ела несколько дней, с трудом заставляла себя пить. Почти не спала. Было забытье, когда я погружалась в другую реальность, но не переставала собой руководить. Я видела свои внутренние органы — оболочки, пульсирующие сосуды, движение лимфы. Это было удивительно, и я ни на миг не усомнилась в реальности видения.

Саша приехал через три дня. Сказал, что без нас не может. Я простила. Потому, что поняла, что я тоже не могу. Или не хочу?

Поглощение меньшего большим

В моей жизни было несколько потрясений. Про одно из них я уже написала. Была смерть собаки — ее отравили. Она умирала мучительно целую неделю. А потом, на протяжении нескольких месяцев, я просыпалась среди ночи и пыталась найти способы, которыми ее можно было бы спасти.

Был пожар в доме. Мы спасались из горящего дома, вскочив с постели и накинув первое попавшееся на плечи. Саша спасал животных, а я сидела в машине и смотрела, как горит дом, который мы строили 7 лет.

Благодарю Бога, что испытания были по-силам. И после каждого я становилась другой, во мне появлялось новое качество, новое отношение к жизни. И во время всех потрясений Мигрень отступала, она давала мне передышку, чтобы я решила главное. А потом возвращалась, входила в обычный ритм.

После измены Саши я стала подозрительной, меня пугало все — телефонные звонки, его опоздания, его внимание и невнимание. Я себя изводила, пытаясь понять — что я сделала такого, чтобы это произошло. Вопрос очень правильный, но искать ответ можно лишь когда улягутся эмоции. Демонстрация состояния «у меня все хорошо» сменилось искренностью. Нет, не всегда и не всем, но я стала открываться людям. Раз в месяц уходила на тренинг, это была моя отдушина, возможность получить поддержку. Получала ли я ее от мужа? Да, наши отношения поменялись, но мой страх и его вина не позволяли нам опять стать теми, которыми мы были раньше, когда жизнь друг без друга была немыслима, когда объятия и поцелуи, нежные записочки, сюрпризы, все дела вместе. В этой созависимости была опасность, которую мы не понимали. И получили то, что получили. А что такое любовь — с достоинством, взаимоуважением, возможностью развития, мы еще не поняли.

На тренинге были другие люди, другое общение, другие взаимоотношения. Можно было просто плакать «для себя» и почувствовать, что кто-то положил тебе руки на плечи — ничего особенного, но это жест «Я вижу, что тебе больно». Можно было ржать, захваченной общим весельем. Можно было сопереживать чужому горю. Можно было говорить о разном. Почему всего этого я не получала в жизни? Там фокус восприятия сдвинут на внешний мир, на заботы и быт, слишком сильное информационное поле, которому я не могла еще противостоять. Позже я пойму опасность этого явления, я узнаю, что такое «тренинговая игла» и научусь, как тренер, не заменять тренингом жизнь участников, а помогать им в жизни создавать то, что они получают от тренинга. И это прежде всего потребность быть собой.

Саша не препятствовал, но мои состояния его пугали, он был не готов к этому. Однажды меня с тренинга подвозил на машине один из участников, взрослый, серьезный мужчина. И с ним состоялся разговор о том, почему случаются измены. Он рассказал мне, что чувствуют мужчины, как они воспринимают и интерпретируют. И именно после разговора с ним я поняла, что если любишь, то счастлив счастью того, кого любишь. А проще: пусть Саша будет счастлив, даже если он будет с другой женщиной. Я поняла, что не смогу его ненавидеть, не буду добиваться и мстить. Очень ясно поняла, и мне это понимание пригодилось.

Через несколько месяцев я опять почувствовала уходящий из под ног пол. Но я припечатала ступни и сказала сама себе: «Стоять!». Другая женщина никуда не делась, и страсть побеждала семейное постоянство. В это время мы собирались везти Даню на море, все выяснилось буквально за пару дней до отъезда. Ехали мы «дикарями», я понимала, что одной мне не справиться, да и сына нужно как-то постепенно приучать к отсутствию папы рядом. И мы решили — съездим, и он уйдет. Теперь уже безвозвратно, как муж. Я не собиралась как-то ограничивать общение с Даней.

Сказать, что я действовала хладнокровно, это ни сказать ничего. Рана, которую расковыряли, страхи, которые воплотились, опять невозможность есть и спать. Но у меня есть цель: ребенку нужно море, мне нужно свыкнуться с мыслью и приучиться жить без мужа. На все это месяц, через месяц я должна быть готова к новой жизни.

Помню, что на вокзале перед отъездом я купила книгу «Депрессия», и прочла ее залпом. Определила свой тип депрессии, выявила симптомы, наметила план выхода из болезни. О том, что я страдаю депрессией уже несколько лет, поняла тоже тогда. И «срослось» все, и внезапные слезы, и страсть к шоколадкам, и обиды, и Мигрень, как симптом. Я приняла решение быть здоровой и счастливой. Позже, наблюдала это у своих клиентов — решимость менять ситуацию. Даже не ситуацию, а себя, своё восприятие жизни. Я отложила книгу и взяла в руки журнал «Cosmopolitan», женский красивый глянец, который я позволила себе купить на вокзальном прилавке. И неожиданно зачиталась, увлеклась историей выпечки кекса, хихикнула над рассказом о похудении (мне бы ваши проблемы!), внимательно рассмотрела «что сейчас носят». И отметила про себя — помогает, надо пользоваться. В работе с депрессией все средства хороши, надо использовать все, что помогает! И, как правило, помогает всем разное. Я стала очень внимательно относиться к своему состоянию, отмечать ухудшения настроения, навернувшиеся слезы, приступы злости, спокойствие, намеки на радость. Кого-то не надо учить рефлексии, но таких, как я — рассудочных и умных, необходимо переключать на чувства, ощущения, учить замечать поведение, видеть ответную реакцию жизни. И учит этому жизнь особенно хорошо в периоды потрясений.

Во время отпуска я делала то, что собиралась сделать — приучала себя к жизни без Саши. Он был рядом, он заботился и был внимателен, но я тренировала отчуждение, чтобы не рвать по-живому. Я сказала Дане: «После того, как мы вернемся, папа уйдет, он не будет жить с нами». Сынок испуганно спросил: «Почему?» А я ответила: «Он полюбил другую тетю». И Данечка заплакал. Я поняла, что это была ошибка. Готовить можно себя, я взрослая женщина, а трехлетнего ребенка подготовить невозможно. Я его успокаивала, говорила, что папа будет часто приходить, играть с ним. И он, вроде бы, успокоился, и даже забыл, но когда мы приехали в гости к моей тете, Даня сразу сообщил: «Когда мы вернемся домой, папа уйдет к другой тете».

Никаких скандалов и выяснений отношений у нас с мужем не было. Мы оба делали все возможное, чтобы сынок отдохнул и набрался сил. Целый год у него тек нос, дорогое и интенсивное лечение не приносило больших результатов. Позже, когда я стала детским психологом, наблюдала, как маленькие дети реагируют на разлад в семье — они начинают болеть. И для этого родителям не обязательно ругаться, ребенок все чувствует. Иногда я уходила, вроде бы на рынок или в магазин, но на самом деле бродила по городу, пыталась почувствовать себя самостоятельной, взрослой женщиной, пыталась разглядеть мужчин, со мной даже кто-то знакомился. При всей внешней уверенности и умения справляться с трудностями, я чувствовала себя маленьким брошенным ребенком. Не всегда, но иногда накатывала такая беспомощность, что я с трудом удерживалась, чтобы не устроить истерику: «Не бросай меня…»

Однажды, я вышла на берег моря, это было на закате, дул очень сильный и теплый ветер. Прямо горячий! Я стояла на камне, подставив всю себя этому ветру, и вдруг почувствовала, как эта сила наполняет меня. И в этот момент я поклялась. И сказала вслух: «Я сделаю все возможное, чтобы никогда и ни от кого не зависеть. Какой бы мужчина ни был рядом со мной». Позже я часто вспоминала эти слова. В тот момент я стала взрослой. Вернее, взрослое состояние во мне перевесило детское. Вернулась с моря я другой. Спокойной. Как бы не сложилась жизнь, с моей любовью никто ничего не сделает. Да, я люблю этого мужчину. И я готова его отпустить, если это сделает его счастливым. С этого момента начался какой-то перелом в отношениях. Как будто я долго пыталась удержать птицу в руке, а она вырывалась, а когда я раскрыла ладонь, птица не захотела улетать.

Мы вернулись домой. Я сразу же уложила Даню спать, и освободила от вещей чемодан. Пришла на кухню, где сидел Саша, и сказала: «Уходи сейчас, пока он спит». Он вышел в комнату и стал закладывать в чемодан игрушки — мы использовали его для хранения игрушек. Потом подошел, обнял и сказал: «Я хочу быть с вами. Если можешь — прими меня обратно».

В наши проблемы была посвящена только моя подруга. Помню, она казала: «Разбитую вазу не склеишь…» Мы склеили. Долго и мучительно вылезали из ямы недоверия, обид, вины. Мне помогло то, что я оградила себя от любой информации о той женщине — просто вся сосредоточилась на себе. Знаю, что любые подробности приносили бы боль. И до сих пор, спустя 30 лет ничего о ней не знаю.

Знание причины не устраняет симптом

В семье все было хорошо. Даня совсем перестал болеть, насморк прошел. Саша признался, что ему нужна психологическая помощь и сам решил сходить на тренинг. У нас появилась новая жизнь, наполненная общим опытом, разговорами, переживаниями, знакомыми. Так было много лет назад, когда мы вместе занимались в народном театре. Все было названо своими именами, мы разделили ответственность за то, что произошло. С тех пор я усвоила, что в конфликте ответственность делится пополам. Даже если кажется, что виноват во всем один, другой тоже что-то сделал для этого. Это не всегда очевидно, но принять роль жертвы — та еще манипуляция…

Я решила поступать в институт. «Поступать» — не то слово, я пошла на коммерческое обучение психологии. То есть два года мне нужно было платить за обучение приличную сумму. Но Саша меня поддержал. После двух месяцев учебы я решила, что уже стала немножко психологом и предложила себя в этой должности в детский сад, куда ходил Даня. Заведующая меня знала, я на общественных началась уже проводила какие-то беседы с родителями, пыталась собрать первый тренинг. И у нее как раз были полставки, которые отдали «на психолога». А мне больше и не надо — я еще продолжала преподавать, а дополнительных денег хватало как раз на учебу.

За работу я взялась рьяно. Сразу же сообщила, что не буду готовить детей к школе, как это делала коллега до меня. Я буду работать с родителями и педагогами, поскольку все проблемы детей — от взрослых. Это был тяжелый период, когда старые стандарты воспитания менялись на новые, называлось «личностно-ориентированный подход». Но как это на деле, никто не знал. А я знала. Не от научения, не из книг, и не из богатого жизненного опыта. Я понимала и чувствовала, что происходит с каждым конкретным ребенком, видела, угадывала по мельчайшим деталями, что родители делают неправильно и почему. Меня как будто подключили к пониманию. Можно сказать, что это была интуиция. Но на протяжении уже многих лет я чувствую себя «подключенной». Да, конечно, я училась, много читала, наблюдала за работой именитых специалистов, но это всегда было вторично. То есть я лишь подтверждала свое понимание, находила слова и теории. Я почувствовала себя счастливой в этой работе и ушла из колледжа. Где-то через год меня вызвала к себе заведующая:

— Ирина Владимировна, я документы к аттестации готовлю и не могу найти вашего диплома.

— А у меня его еще нет, будет через год…

— А как я вас вообще на работу без диплома то взяла?

— Ну, наверное, вы без диплома увидели, что я психолог…

Во время обучения в институте я испробовала все методики, чтобы разобраться со своей больной головой. Жизнь поменялась, а Мигрень осталась той же, без изменений. К нам приходили разные специалисты, психотерапевты, приглашали кого-то на роль клиента. Я всегда вызывалась.

— Озвучьте свою проблему…

— У нее болит голова — хором произносили мои сокурсники.

Да, у меня не было других актуальных проблем, два года на тренингах помогли во много разобраться.

Я рисовала свою Мигрень, отвечала на вопросы от ее лица, разыгрывала по ролям, писала установки, визуализировала…. Я понимала все, я устранила все причины, которые нашла. Я стала другим человеком, но с приступами ничего не происходило. Один психотерапевт сказал мне: «Знание причины не устраняет симптом». Как же так? В чем же тогда суть психотерапии? Он ответил, что в том, чтобы принять себя со своей болезнью.

Принимать я не хотела. Я боролась. По-прежнему приступы вышибали меня из жизни два раза в неделю. Я нашла Кофетамин (кодеин с кофеином), приступ он снимал достаточно быстро, и «приятно», если можно так сказать о действии лекарства. Где-то через час я чувствовала легкие мурашки по всей поверхности головы, боль стихала и, наконец, разом отпускала. Но количество выпитых таблеток меня по-прежнему пугало. Старалась найти какой-то способ, чтобы без таблеток. Что я попробовала? Да, все, что находила или слышала.

— Красный шарф — туго вокруг головы;

— Намазать голову глиной;

— Натереть виски лимонной коркой;

— Натереть шею перцовой мазью;

— Измельченный лук в ухо с той стороны, которая болит;

— Дышать интенсивно. Не дышать как можно дольше… И даже — дуршлаг на голову.

Случалось, что что-то помогало, но единично, повторение не приводило ни к какому результату. Ну, и, конечно, бывали приступы, которые не снимались таблеткой. Я садилась в ванну, направляла душ на голову и тихонько выла. Иногда не тихонько.

Но как только приступ проходил, я тут же начинала жить. Не позволяла себе отлежаться, не болит — вставай и займись делами. А интересных дел в жизни прибавилось. Учеба в институте, тренинги, работа — все было в радость.

Я начала консультировать. Произошло это через несколько месяцев учебы, мне позвонила подруга и сказала, что у одной ее знакомой «пипец». Меня, конечно, смущало, что «мы такого еще не проходили», но ощущение, что справлюсь, оно было. И вот, я встретилась с молодой женщиной, которую уже лечил психиатр, но от этого лечения она впала в еще большую тревогу, огромная «побочка» от лекарств и абсолютное непонимание, что с ней происходит. А я понимала — передо мной сидела я, годами тремя раньше. Те же симптомы послеродовой депрессии, те же приступы страха за ребенка, тот же разлад с близкими, конфликты с мужем, обиды на мать. Позже мне часто говорили коллеги, что клиенты приходят с их же проблемами. Я поняла, что они не приходят — их присылают. Есть в этом промысел, и если тебе прислали этого человека, значит ты в силах ему помочь.

У Ирины, моей первой клиентки и тезки, тоже были приступы. Она называла их «трясучка», очень неприятные вегетативные реакции. Я видела ее во время приступа, она металась, не находила себе места, то задыхалась, то заламывала руки. Но с физиологией я могла работать только через психологию. Самым страшным симптомом были «голоса» (они и заставили психиатра дать пациентке сильный психотропный препарат). Происходило это так: вот покупает она ребенку ползунки на вырост, а голос: «Не покупай, не понадобится…», или гость дарит погремушку, а она слышит: «На могилку ее положишь…». Только я, неопытная и самоуверенная, могла взяться за такой случай! Меня все это не пугало, я видела перед собой морально истощенную женщину, запутавшуюся и не понимающую, как жить. Мы разговаривали. По 2—3 часа. Она рассказывала, я внимательно слушала, складывая, как из пазлов, общую картину. Очень быстро и с готовностью она стала работать со своим детством. Симптомы не исчезали, но я заразила ее азартом исследования. В психике ничего не бывает случайным и ненужным. Если что-то есть, значит оно служит. Или служило. То, что под одной крышей, в огромной сталинской квартире жило четыре поколения — Ирина со своей семьей, ее мать и старики, давало возможность понять всю систему, а не отдельный элемент. Оказалось, к примеру, что ее мама родилась преждевременно, 22 июня 1941 года, когда бабушка узнала о начале войны. А она сама тоже родилась раньше срока, когда мама, спасаясь от пьяного отца, выпрыгнула в окно. Три поколения тревожных женщин под одной крышей — очень трудно остаться здоровой и не «заразить» своих детей. Да, понимание причины не снимает симптомов, но именно через понимание мы получаем возможность меняться. Мы работали больше года, встречаясь регулярно. Ирина стала веселой, активной, много читала, депрессия отступала, но, как и у меня остались последствия — приступы. Мы сдружились. Она «пачками» присылала мне клиентов, оказалось, что человек, который получил помощь, обязательно расскажет об этом другим. То самое «сарафанное радио», которое сейчас стараются заставить работать маркетологи и предприниматели. Но «сарафан» не продается и не покупается — он возникает только как результат качества услуги. Я перестала заниматься репетиторством, стала консультировать. И очень быстро перешла на проведение тренингов.

Болезнь: фон или фигура?

Я нашла себе нового мастера — парикмахера. Да, я уже могла позволить себе выбирать не по цене, а по качеству. Приятная, очень общительна женщина, которой удалось сделать стрижку и подобрать цвет волос, которые меня полностью устроили. Это был период «классического длинного каре», я приходила к ней раз в месяц, и, как это часто бывает в этих случаях, мы очень быстро многое узнали друг о друге.

— У вас тоже Мигрень? Вот уж не подумала бы…

— Почему же?

— Ну, у вас такая насыщенная жизнь, вы ни в чем себе не отказываете — поездки, общение, работа… Я вот оставила себе пару рабочих дней и все, ничего не могу планировать, потому что в этот день может случиться приступ…

Оказалось, что у нас похожая картина, у нее приступы пореже, но они с аурой. И она тоже нашла себе лекарство, иногда ей помогает темнота, тишина и сон, иногда — стопка коньяка. Но она сделала свою Мигрень фигурой, а я-фоном. Я отказалась подстраиваться под болезнь. Приходилось ли мне менять планы? Конечно, но зато они у меня были…

Представьте себе, что ваша жизнь — это поезд. Где-то, когда-то он замедлил ход, и в это время на подножку прыгнула она — безбилетный пассажир. И оказалось, что дверь в вагон не заперта, она стала ходить из вагона в вагон, вначале ехала в сидячем, потом перешла в плацкарт, потом ее кто-то пустил в купе. Если бы проводник был повнимательнее, то он бы заметил и не дал ей разгуливать по составу. Но она смогла добраться даже до кабины машиниста. И? Да, машинист позволил ей сесть рядом. Поначалу она лишь давала указания, как ехать и куда, но в какой-то момент оттолкнула машиниста и взялась управлять составом сама…

Во время самых жестоких приступов я всегда помнила, что это закончится. Я не умру, не стану инвалидом, боль пройдет, и я вернусь к жизни. Пыталась отвлекаться, если были силы — сочиняла какие-нибудь сюжеты, мысленно писала книжку, планировала, что я буду готовить на ужин… Иногда под действием лекарства проваливалась в тяжелый сон, и тогда мои фантазии приобретали причудливую форму, иногда я видела в картинках то, что сочиняла, и уже казалось, что мне показывают что-то, а не я придумываю это. Иногда сны превращались в кошмары. Однажды мне приснилось, что я кручу ручку огромной мясорубки, закладываю в нее все, что попадается под руку, и все это перемалывается в дерьмо. Огромная куча дерьма, меня мутит, но я все кручу и кручу эту адскую машинку. Проснулась с ощущением тошноты. А сон потом долго помнила и пыталась разгадать его символику.

Внутренний Ребенок как симптом

Моя радость от благополучия в отношениях, от работы, которая мне нравится, от того, что подрастает сынок, то, что я называла — «у меня нет проблем», сменилась очень внимательным отношением к своей жизни, переживаниям, мыслям. Я стала разгребать свои «завалы», и, конечно же, мне пришлось начать работать с детством.

В одной книге прочла, что Мигрень — это подвижность тонуса сосудов, которая впервые возникает во время родов. Если ребенок застревает в родовых путях, он стремится стать «узким» — возникает реакция сжатия сосудов. Тело запоминает это, как реакцию на стресс. И в любой момент жизни, в ситуации опасности может включиться этот механизм. Я знаю от мамы, что рождалась я ногами вперед, и застряла головой, что акушерка буквально тянула меня за ноги. И что мне делать с этой информацией? В психотерапии есть техника ребефинг — рождение заново. Ее можно делать по-разному: в воображении, через тело, как групповое упражнение. Я рождалась заново много раз, пытаясь соединиться с тем глубинным опытом, который стал первым опытом моей жизни. Я успокаивала маленькую девочку, вспоминала тех людей, которые рады её появлению на свет. Я даже видела лицо отца, и пыталась воспроизвести его прикосновения, слова. Реальная история моего рождения — в сельской больнице, неопытной, растерянной женщиной, которая уехала от мужа и не собиралась к нему возвращаться, и была озабочена, как ей теперь жить дальше. И бабушка, которая родила и вырастила семерых, и появление очередной внучки не было особым событием, и, возможно, даже ошибкой ее дочери.

«Никогда не поздно иметь счастливое детство» — услышала я на одном тренинге, и мучительно, шаг за шагом, я двигалась в эту сторону. Мне не дано узнать, что тогда было на самом деле. Нужна ли я была отцу, ждала ли меня мама, как отнеслись к моему появлению родственники… но мне сейчас ничто не мешало сделать так, чтобы этот сценарий стал моим ресурсом, а не началом проблем.

Очень скоро я поняла, что пока я не проплАчу, пока не выскажу в пустоту все свои обиды, пока не расскажу про лишения и боль, я не сдвинусь с места. Позже из этого опыта я сделаю методику, проведу много тренингов, напишу книгу. И первый этап этой работы: позволить Внутреннему Ребенку рассказать свою историю.

В возрасте 9 месяцев мама оставила меня у бабушки на Кубани, и уехала в Ленинград налаживать жизнь. Моя тетя писала маме письма, рассказывала, как я расту, что у меня происходит. Так продолжалось до трех лет, потом мама меня забрала. Эти письма сохранились, и мама мне их отдала.

Я читала по одному письму и не переходила к следующему, пока не переставала плакать над предыдущим. Там не было никаких ужасов — мои первые шаги, мои слова, «шкоды», хитрости… Но я представляла себе своего сына в этом возрасте, лишенного мамы. Я понимала своими взрослыми мозгами, что так было надо, что это, вероятно, был лучший выход, что бабушка меня любила. Но так же я понимала, что часть меня не хочет никаких оправданий, она жалуется и плачет. Я читала, как бабушка ушла на рынок, а я осталась одна, и как высыпала на веранде всю кукурузу из мешка и сидела на этой кукурузе, как в песочнице. И как мне досталось от бабушки, а я ревела и не понимала за что. И представляла себе, как беру на руки девочку, успокаиваю ее, вытираю мокрые щеки и нос, несу в сад смотреть как дрозд клюет сливу, а утята плавают в тазу, и смородина висит красными сережками. А девочка совсем маленькая, еще нет и трех лет, и одета она в пижамку, которую прислала мама, купила ее в большом городском магазине, но бабушка подумала, что это костюм, и водит ее в этой пижаме по селу… Я научилась утешать своего Внутреннего Ребенка. Я думать, что обо мне кто-то должен позаботиться — стала это делать сама для себя. Это называется «сформировать Внутреннего Родителя». И когда он есть, то ты перестаешь зависеть от других людей — начинаешь просто их любить.

Прелести коммерческой медицины

В середине-конце 90-х стало возможным за все платить. Многих это возмущало, а меня радовало. Я вспоминала свое «хождение по мукам», когда лечилась от бесплодия, очереди и ожидания месяцами, что тебя примет какой-то специалист, хамское и издевательское отношение в поликлиниках, взятки, которые я научилась засовывать в карманы белых халатов, полезные знакомства, и, иногда просто невозможность что-то сделать, достать, куда-то попасть. И вот, все прозрачно и законно — висит прейскурант на процедуры и услуги, платишь и тут же получаешь, что нужно. У нас по-прежнему было очень туго с деньгами, несмотря на мои подработки и Сашины «халтуры». Наша маленькая однокомнатная квартира становилась нам тесна, мы начали откладывать понемногу на обмен. Саше пришлось уйти с предыдущей работы, где он почти не получал деньги, но два года с нас брали взносы на квартиру, эти деньги мы попросту потеряли. Вернее, они стали взносами на квартиру его начальника. У нас была старенькая машинка, Запорожец, потом мы поменяли ее на «копейку» — Жигули первой модели, и Саша чаще их чинил, чем ездил. Но я не могла смириться с болью, и искала новые возможности, теперь уже за деньги. А предложение было огромное. Просто как грибы после дождя возникли платные клиники, и в каждой мне давали обещание, что поможем, вылечим. Надо сказать, что каждый раз, когда я решалась на очередное лечение, верила искренне, и держалась до последнего — пока не заканчивались деньги или, моя голова вообще никак не реагировала не лечение.

Я пошла к остеопатам. Профессор, директор клиники имени себя, выслушал, посмотрел, и сразу же сказал, что все дело в копчике. Он у меня сломан и загнут, от этого повышается внутричерепное давление. И назначил мне снимки, анализы и, зачем-то, посещение психолога.

— Я сама психолог — смущенно сказал я.

— Значит вам тем более надо! — радостно крикнул он.

Прием психолога стоил немалых денег, но миновать этот кабинет я не могла, таков план лечения. В кабинете сидела пышная блондинка, которая с порога спросила меня:

— А под каким деревом сидит заяц в дождь?

Я ответила верно, потом еще 3—4 подобных «тестовых» вопросов, и мне написали заключение: «Взгляд осмысленный, мыслит логически». Все.

Через несколько дней я опять сидела перед профессором. Он подтвердил мой сломанный копчик, и, заручившись заключением психолога, взял меня на лечение. Всего курс из 14 процедур. На первой мне ставили на место копчик, описывать эту процедуру я не буду. Потом профессор передал меня своему ассистенту, и тот стал работать с другими причинами моей Мигрени. Надо ли говорить, что спустя месяц, отдав внушительную сумму денег, устав от длительных поездок из пригорода в город, потратив уйму времени и сил, я осталась при своей Мигрени? «Выписывая» меня, профессор рассыпался в комплиментах, как я посвежела и похорошела, сразу видно, что внутричерепное давление теперь в норме. А я сидела перед ним, как ударенная пыльным мешком, после ночного мучительного приступа. И он, конечно же, не спросил о моем самочувствии, но сказал, что через полгода надо повторить.

К позвоночнику я еще обращалась неоднократно. И к остеопатам ходила, правда, уже не к таким амбициозным. Однажды, приехала на очередной сеанс и пожаловалась, что у меня болят колени. Врач что-то там делал с коленями минут 20… С тех пор колени не болят. Угадайте, что произошло с моей Мигренью? Правильно, ничего не произошло, плевала она на остеопатов…

Смелость, меняющая жизнь

Я работала психологом в детском саду. Я стала хорошим психологом, ко мне записывались на прием и ждали в очереди. Все, о чем я мечтала, когда хотела стать врачом))) Я очень много работала с родителями и педагогами. Постепенно, от детских проблем мы переходили ко взрослым. Заведующая, чуя неладное, разрешила мне свободный график и позволила работать в кабинете после рабочего дня. Позже она сказала, что поняла — я уйду, и пыталась оттянуть это мое решение. Я была в исключительной ситуации, все остальные сотрудники ходили по струнке, моя начальница строила их, как хотела. Манипулятором она была великим! Знала слабости всех своих работников — кому отпуск за свой счет нужен, чтобы в деревню съездить, помочь выкопать картошку, у кого ребенок часто болеет, кто с мужем на грани развода, кто может злоупотребить в праздники… Это были «крючочки», за которые она периодически дергала, и люди были вынуждены работать сверхурочно, делать то, что им не положено, оставаться на вторую смену. В самом начале моей работы, заведующая сообщила, что один раз в неделю я должна приходить на работу в 7 часов утра и делать «закладку» — контролировать закладывание продуктов на кухне. По факту это кусок масла, который пр мне должны взвесить и опустить в кашу. И то же самое с сахарным песком. Я хорошо знала эту процедуру, участвовала, когда работала в детском саду методистом. Но это функциональная обязанность администраторов — заведующей, методиста, завхоза. Психолога обязать это делать невозможно. И я просто сказала ей об этом. Она удивилась, возмутилась… и отпустила меня с миром. У меня не было «крючочка». Я не боялась потерять место, что моего ребенка выгонять из сада, или что мне не дадут отпуск… я ничего не боялась. Она это чувствовала, и решила сделать меня своей «правой рукой». Я действительно хорошо знала работу сада, в конце концов — это мое первое образование, помогала, когда могла и хотела, но не в «закладке» или подмене воспитателей — я помогала писать план работы учреждения, готовить сад к аттестации, участвовала в Конференциях и мероприятиях РОНО. И в конце концов получила признание от своей заведующей: «Кроме тебя я никого не вижу в своем кресле. Готовься его занять, скоро мне на пенсию». И поняла, что не хочу. Меня совсем не привлекала власть в таком ее обличии. Я могла, но не хотела.

И тут случился случай) Ждала в раздевалке, пока мой пятилетний ребенок наиграется и наконец захочет идти домой («мамочка, ну еще минуточку…»). Увидела на шкафчике «Психологическую газету». Психологического чтения в те годы было немного, а периодика вообще отсутствовала, но вот, оказывается… Воспитательница сказала, что газету (а по сути журнал) оставил один папа, сказал, передайте психологу, может найдет что интересное. Это было печатное издание одного коммерческого института, мизерный тираж. И я прочла от корки до корки, найдя много интересного. Но самое интересное было как раз на «корке» — задний разворот обложки, объявление о Конференции «Психология в школе». Вроде бы, тема не моя, но фраза «принимаются заявки на выступления» меня как-то задела. Весь вечер я думала, о чем бы могла рассказать на Конференции, и чем мог бы быть интересен дошкольный психолог для школьных коллег. Конечно же, работа с родителями! Дети растут, родители остаются теми же — с похожими проблемами, страхами, волнениями и желанием скомпенсировать травмы собственного детства за свет своих детей. На следующий день я позвонила по телефону и подала заявку. Меня попросили привезти тезисы выступления. Да, было время, когда тезисы печатались на машинке и предоставлялись на рассмотрение. И я это сделала — сдала тезисы вовремя и получила одобрение.

Удивительно, но больше всего меня заботил вопрос о том, что надеть на Конференцию. Вроде бы я работала детским психологом, но у меня совсем не было деловой одежды. Это были незапланированные траты, но я купила себе строгую юбку и блузку, чтобы соответствовать.

Конференция двухдневная, мой доклад утром второго дня. Первый день я сидела в огромном зале и слушала нуднейшие доклады. Это было потрясением: вся моя психология, с которой я была знакома и по тренингам, и по институту, была увлекательной, а в этом зале от скуки сдохли все мухи. Я смотрела по сторонам — тетеньки в деловых костюмах, с одинаковыми лицами, бесцветные и равнодушные. На сцене — трибуна с графином воды и президиум. И я решила рискнуть. К черту тезисы! К черту деловую юбку! Персиковый любимый костюм, оранжевый лак на ногтях, высокие сапоги, и огромное желание расшевелить этот зал. Я не встала за трибуну. И я начала с истории. Истории девочки, которую не любит ее мама. Вернее, она не знает, как любить ребенка, потому, что ее мама тоже не умела любить. И о том, как девочке поставили диагноз «задержка психического развития», как она сгрызла все ногти и начала писаться не только ночами, но и днем. И как я, обычный детский психолог, без таблеток и процедур, вылечила ребенка, ничего не делая с ней. Но ее мама провела в моем кабинете очень много часов….Я рассказывала о взаимосвязи проблематик родителей и детей, но основное в моем докладе было — не осуждайте их! Поймите и примите. Помогите, расскажите и покажите как. Станьте их союзником, а не врагом… Я рассказывала и понимала, что уже перебрала положенные 10 минут, но меня никто не останавливал, я видела глаза людей, и президиум тоже, как оказалось, был из людей — внимательных, заинтересованных. Мне задали много вопросов, ко мне ринулись в перерыве сразу несколько человек. Среди них оказалась директор валеологического центра из Тулы — она предложила мне провести тренинг с сотрудниками. Тренинг!!! Выездной!!! За деньги!!! Еще подошел главный редактор солидного издания и попросил написать статью на тему выступления. А на следующий день раздался звонок:

— Ирина Владимировна, я ректор института, слушала вчера ваш доклад, понимаю, что вы хороший практик, к тому же тренер. Приглашаю вас сотрудничать с нами — речь идет об открытом тренинге в нашем институте.

Не зря боялась моя заведующая — я действительно через год ушла из сада.

Нередко я встречала в литературе рекомендацию, страдающим Мигренью — избавиться от стрессов. Если речь идет о недосыпании, недоедании, огромной физической и умственной нагрузке — о том, что вынужден делать, такая рекомендация должна помочь. Но если под стрессом понимать полноценную жизнь, с эмоциональными пиками, переменами, решениями, которые принимаются по желанию, а не вынужденно, то, вы не только не избавитесь от Мигрени, но еще и получите скучную, однообразную жизнь.

Лесная терапия

Моя семья вынуждена считаться с моей болезнью. Муж научился делать уколы, знает, что в морозилке всегда должен быть лед, и что мне не стоит предлагать алкоголь. Сынок, во время моих приступов старается не шуметь и оставляет меня в покое. Когда он был совсем маленьким, подходил тихонько к моей кровати, слюнявил пальчик, тер по моему лбу и спрашивал: «Так полегче?» Когда я чувствовала приближение, старалась спрятаться, забиться в уголок, уйти. В этот момент я понимала, что настоящая боль не требует ни сочувствия, ни участия, ей вообще не нужны зрители. С болью надо оставаться один на один, чтобы не заботиться о состоянии и реакции других людей, иногда близких и любимых.

Мы очень полюбили выезды в лес. Первый наш «поход» случился, когда Дане было года полтора. Поехали мы с друзьями, на пару дней на озеро. И это озеро стало нашей семейной традицией на многие, многие годы. Моя любовь к лесу соединяется с любовью к комфорту. Мы всегда тащим с собой все, что может облегчить жизнь — много одежды (я ненавижу влажную одежду, и ту, которая пропахла дымом от костра), постельное белье (а как спать на подушке без наволочки?), переносную газовую плитку (костер для уюта и тепла, а не для приготовления пищи). Позже, конечно, стало легче, появились спальные мешки и масса туристических «примочек», но первые наши выезды напоминали переезд, а не пикник на несколько дней. В ленинградской области редко везет с погодой, и, как только устанавливалось устойчивое тепло, мы бросали все и уезжали в Ягодное. Иногда на 2—3 дня, а однажды нам повезло и мы просидели в лесу аж две недели. Да, у Саши была работа, и я тоже еще ходила на государственную службу, но дело всегда в ценностях, а не правилах. Как-то мы доносили до наших начальников необходимость уехать, и не помню, чтобы наш выезд когда-то сорвался, потому что нас «не отпустили».

Каждый раз укладываясь спать в палатке или просыпаясь, я мысленно молилась: «Господи, только без приступа! Дай мне прожить этот день счастливой»… Но у Мигрени был график, и она не собиралась его менять ради солнечного дня среди сосен. И вот я, чтобы никто не заметил, проглатываю таблетку и говорю, что хочу пройтись. И говорю это самым беззаботным голосом. Сын кричит:" Я с тобой!» Муж чувствует неладное: «Сынок, а мы на лодке покатаемся!» Я знаю, что им не будет хорошо, когда мне плохо, так уж устроены близкие люди…

Я сидела на мягкой подушке из мха под сосной и умоляла дерево забрать мою боль. Я прижималась к шершавому, смолянистому стволу щекой, затылком, виском. Потом ложилась, сворачивалась клубком и становилась частью этого леса, как коряга, ползущий муравей, шишка, не замечающая меня птичка. С лесом у меня всегда получается, это мой храм, здесь находится мой Бог, и Он, если даже не избавит от боли, то примет меня с моей болью. Здесь я всегда в монологе, я могу задавать вопросы и получать ответы. Но Он никогда не прямолинеен, его язык — знаки, его ответы уклончивы, но поддержка неизменна. Где-то на соседнем дереве дятел монотонно делал свое дело. И я представляла этого дятла у себя в голове. Вот прямо сейчас он долбит в одно место, в правом виске, твердым клювом потрошит мою плоть, с легкостью продалбливая кость, добираясь до уже почти оголенного нерва. А иногда моя боль представлялась мне змеей, плотно стянувшей мою голову, пульсирующей всем своим ядовитым телом. Иногда это был когтистый зверь, а иногда вообще что-то аморфное, лишенное образа, что-то типа ядовитого газа.

Если мне не удавалось вернуться здоровой, я приползала в палатку и отлеживалась там, зная, что в это время у костра нет обычного вечернего веселья, игр в слова, тихих разговоров и мне было от этого тягостно. Если тебе не для чего выздоравливать, то приступ длится дольше, это я давно уже поняла. И как светлели лица, как с них спадало напряжение, когда, наконец, я выходила к костру.

В дорогу

Первая моя «командировка» случилась, когда Дане не было еще и трех лет. Это был тренинг в Туле, как раз после Конференции. Я почувствовала кайф от работы с группой, которая пришла специально «на меня», и мне, как столичному тренеру дали кредит доверия, которого не было дома. И еще случилось то, что навсегда изменило мою профессиональную жизнь — за три дня работы я получила свою месячную зарплату. И поняла, что этой мой режим, я хочу так жить — работать несколько дней в месяц, а остальное время быть дома. И тренинги давали мне такую возможность. Следующее событие помогло мне это сделать быстрее: меня пригласили вести тренинги в коммерческом Институте, всего то 3—4 тренинга в год, но туда приезжали люди со всей страны, и очень скоро я стала «выездным» тренером.

Мои любимые темы, изученные и прожитые — «Диалоги с Внутренним Ребенком», «Работа психолога в детском саду», «Работа с родителями». Практическая психология только набирала обороты, и я вовремя вышла на рынок, спрос только появлялся, а конкуренции не было. Эти темы стали моими, я заняла эту нишу первая, и все, кто пришли позже были вынуждены считаться с этим. Я ничего не знала про бизнес, продажи, целевую аудиторию, рекламу, конкуренцию, но интуитивно делала верные шаги. И главное — мне очень хотелось делать то, что я делала! В моем ежедневнике тех лет города стояли в очереди: октябрь — Пермь, февраль — Вологда, апрель — Екатеринбург… Часто я не ездила, каникулы и лето — святое, я с сыном, да и поездки давались мне не легко. Очень тяжело и страшно было оставлять сына. Даже зная, что он под присмотром, что Саша с ним ладит хорошо, но оторваться все равно было сложно. Я заставляла себя, зная, что это необходимо делать, иначе выращу тревожного невротика и сама стану такой же. Всем тревожным мамам говорила об этом: снизить тревогу помогает только увлеченность, ищите другой интерес, помимо ребенка. Когда я ехала в поезде, мне было плохо. Но как только я начинала работать, сразу забывала обо всем.

Я избегала самолетов и мест с другими часовыми поясами. Подозревала, что эти два фактора отразятся на моей голове, и в общем то, была права. Когда мне все же пришлось летать (на Камчатку другим способом не попасть), перелет и день прилета были у меня традиционно «больными». Предупреждала об этом организаторов, ставила условия по проживанию. Однажды меня привезли в квартиру, она оказалась насквозь прокуренной, видимо, жилье сдаваемое подневно использовалось не только приезжими тренерами. Боялась показаться капризной, но потребовала, чтобы поменяли. Так же поступала, когда было слишком шумно, холодно, когда не было возможности нормально поесть или выспаться… Моя Мигрень научила меня быть настойчивой и заботиться о себе. «Доктор сыт- больному легче» — это мой лозунг.

Но если приступ накрывал меня во время тренинга, я никогда не отказывалась работать и даже не сокращала время тренинга. Чаще всего никто не догадывался, даже во время сильнейших приступов ничего не менялось — я была активна, шутила, рассказывала истории, вела беседы. Было такое ощущение, что Мигрень вцепилась в меня, но пока я работаю, не может окончательно свалить. Нет, она не отстанет, и как только все уйдут из зала, мне тут же потребуется тишина и одиночество. Потому что это зрелище не для посторонних глаз. Еще одно требование в моем райдере — жить близко от того места, где работаю.

Однажды, это было в Тольятти, я вела тренинг с ассистенткой. Той самой женщиной, которая стала моей первой клиенткой, а позже — коллегой. В то время она училась в институте, мы были дружны, вопреки настоятельной рекомендации не дружить с клиентами, к тому же, жили в одном дворе. Когда я предложила Ирине поехать со мной на тренинг в другой город, она тут же согласилась. О, боже, сколько мы хохотали! Поводов для смеха было множество, мы вместе были падки на приключения, и они нас находили. В Тольятти нам сняли квартиру. Бордовые тяжелые шторы, огромный диван во всю комнату, на кухне нет никакой посуды, кроме рюмок и фужеров. Не оставалось никаких сомнений по поводу предназначения этого жилья. Двух психологов-тренеров квартира не принимала. Нам не хватало самого необходимого, например, чайника и чашек. Обнаружилось это все поздно вечером, когда мы вернулись после первого дня работы. Пришлось сжевать всухомятку по бутерброду, оставшихся с поезда, и лечь спать. На новом месте я всегда сплю плохо, среди ночи чувствую, что меня «накрывает», надо бы встать, выпить таблетку, но я очень боюсь разбудить Ирину. Вдруг слышу: «Ты спишь? Чего-то мне так плохо, пойдем пустырника выпьем…». Среди ночи, два тренера пили из рюмок настойку пустырника, пытаясь справиться каждая со своей напастью и шутили о том, что если бы нас сейчас увидела группа… Нет, психология не избавляет от болезней. Но она помогает воспринимать все философски…

Люди помогающих специальностей — это те, кто знает, что такое боль. Физическая, душевная, боль потери, расставания, те, кто как-то справился со своими испытаниями. «Спасенный спасатель» — так назвал один специалист психологов. И дело здесь не в особой судьбе — покажите мне взрослого человека, у которого в жизни не было испытаний! Дело в сильной эмоциональной чувствительности. То, что для другого неприятность, для нас — трагедия, для другого несправедливость, для нас — травма, для другого «хорошо-плохо» — для нас целый спектр самых разных переживаний, мыслей, выборов. В психологи можно попасть за компанию, из интереса, от скуки. Но задержаться и стать специалистом только пережив опыт оголенных нервов. Спасешься сам — научишься спасать других. В то время, сидя в чужой квартире в Тольятти, баюкая свою больную голову, я понимала, что завтра выйду на группу и смогу слышать этих людей, смогу их чувствовать, быть для них полезной.

Мечты не сбываются — их сбывают!

Мы мечтали о новой квартире. У нас была чудесная, очень уютная, с вишней в окне и балконом в сквер, но очень маленькая квартирка. Даня рос, ему нужно было свое пространство. К школе мы сделали ему мебель, настоящий письменный стол для левшей. Когда сынок был в школе, я писала за этим столом свою первую книгу. Вначале казалось, что это записки «в стол», но в тайне я признавалась себе, что пишу книгу. Если стол был занят, я писала на кухонном. Это сейчас мне нужны идеальные условия для работы, тогда я жила по принципу «неудобно спать на потолке». Остальное все было удобно. Мои командировки дали возможность понемногу откладывать деньги, буквально по 100 долларов с поездки. Смешно, конечно, но это было уже что-то. На квартиру нужно было, по нашим подсчетам, 2500, это доплата с условием продажи нашей.

Однажды, к нам пришла знакомая и рассказала, что ее соседка, одинокая пожилая женщина, хочет поменять свою двушку на однокомнатную без всякой доплаты. Мы ужасно обрадовались — неужели так просто все решится? Тетенька пришла к нам смотреть квартиру и с порога сказала: «Ой, как у вас хорошо!» Нам все так говорили, это была непроизвольная реакция, от нашей квартиры веяло счастьем, в то время уже настоящим, семейным счастьем. Первая часть сделки состоялась — ей понравилось. И мы не сомневались, что нам тоже понравится. Всей семьей, промозглым осенним вечером, мы пошли смотреть, возможно, наш новый дом. Мне нравилось, где он расположен, мне нравился двор, но как только мы переступили через порог… Все было темным, больным, унылым, пахло затхлостью и одиночеством, болезнью и …умиранием. Да, это лишь эмоции, по факту — двухкомнатная квартира, да, комнаты смежные, но их две! Но даже в воображении я не стала ее преображать. Не включилось. Верный признак, что это не мой дом. Как только мы вышли, Даня спросил: «Мы же не собираемся здесь жить? Мы с Сашей переглянулись и сказали: «Нет, сынок…»

Следующий шанс поменять жилье не заставил себя ждать. Саше предложили «халтуру». По тому, кто предложил, я понимала, что дело не чистое. Но это был конец 90-х, денег или не было вообще, или они были не честные. Даже моя подруга подрядилась отмывать в своей ванне водочные бутылки. Ему нужно было на машине приехать на предприятие и забрать бочки, привезти их по адресу и получить деньги. В бочках был спирт, его воровали …ну, и так далее. Единственное, что я спросила у мужу: «Спирт хороший?» Он сказал, что да, он пробовал, все качественно. Участвовать в краже — это одно, а быть причастным к гибели людей, это совсем другое. После нескольких таких «ходок» муж пришел домой и высыпал на диван пачки денег, он принес их в сумке. Мы сидели на полу перед диваном, пересчитывали наше богатство. Если купить валюту, то получалось как раз 2500, стоимость квартиры.

— А давай поедем заграницу? — выпалила я.

— А давай! — согласился он.

Безрассудство! Но интуиция подсказывала, что это правильный ход.

Несколько месяцев ушло на то, чтобы сделать паспорта, купить путевки. Соблазнила нас Турция. Вернее, мы позволили себе Турцию, нет, не по деньгам, их бы хватило, а по ощущениям. Вроде, как больше нельзя, потому что мы боимся разочароваться, потратив на 2 недели отдыха свою новую квартиру.

Поездка намечена на начало августа. Лето мы с Даней проводим у бабушки. Саша делает ремонт и продолжает работать. А я уже проигрываю в своем воображении, что может нам помешать. Нет, ведь не может же быть все хорошо, так не бывает, обязательно должны быть трудности и препятствия… Про дефолт я узнала утром из телевизора. И сразу подумала про полсумки денег, которые у нас лежат под диваном. Путевки то у нас есть, но успел ли Саша купить доллары, или там по-прежнему рубли, которые в одночасье растаяли, превратились из способа воплощения мечты в средство для покупки, скажем, пылесоса, и то, если подсуетиться. Целый день я ходила в шоковом состоянии — да, мы поедем, путевки то никуда не делись, но у нас будет очень мало денег, придется на всем экономить. Мечта померкла, больше всего было жаль Даню — он не о чем не просит, привык, что у нас немного денег, а так хотелось, без оглядки, нет, не шиковать, но хотя бы не ужиматься в расходах. Вечером я наконец то дозвонилась. «Я успел» — услышала Сашин голос.

Это были две недели рая. Самый лучший отель, в котором над достался самый хороший номер с огромным балконом и чудным видом на море, шведский стол — первый опыт неограниченных вкуснейших блюд, и масса новых впечатлений от каждого прожитого дня. Объективно — скромная «трешка» в городе. В первый день мы пришли на пляж, подошли с сыном к палатке с мороженным.

— Какое тебе, сынок?

— А мы можем любое себе позволить? — спросил меня мой шестилетний сын.

— Да, выбирай!

Он стал внимательно, снизу вверх рассматривать плакат с фотографиями рожков, батончиков, стаканчиков. Внизу — самые дешевые, чем выше, тем дороже. Дошел взглядом до верхнего левого угла:

— Вот это!

Это был Магнум, самое дорогое мороженное. Я наслаждалась, что все две недели мой сын ел именно это мороженное.

В последний вечер перед отъездом я стояла на балконе и провожала солнце. Это была моя традиция — опускать солнце в море, с благодарностью и сожалением провожать уходящий день. И опять, как много лет назад, я дала клятву этому солнцу, морю, теплому ветру, что в моей жизни будет много таких путешествий. Я сделаю все, чтобы они были постоянными. Чтобы мой сын таким образом знакомился с миром. Чтобы я и мой муж не испытывали неловкости от услужливости официантов, шезлонгов и зонтиков на берегу, коктейлей у бассейна, прогулкок на яхте. Это стало нашей ценностью. И теперь я знаю, что деньги нужны для удовольствия, радости, а не для выживания.

Легкость, полученная нетрадиционным способом

Жизнь налаживалась — нам было с чем сравнивать. Да, мы жили в однокомнатной маленькой квартирке, нам по-прежнему не хватало денег, у Саши не было хорошей работы, старенькая машина вечно ломалась. Но нам было хорошо вместе, кризис прошел, сын перестал болеть, у меня появилось дело, которым я собиралась заниматься и уже зарабатывала на жизнь. Все менялось, неизменным оставалось одно — моя Мигрень… Однажды, лежа с очередным приступом, я постаралась посчитать, сколько времени за эти годы я провела вот так, страдая от боли. Расчет было сделать не трудно — пачка таблеток в месяц, значит треть — больше двух лет! Два года бездействия, вычеркнутых из активной жизни, годы беспомощности, разочарования. И, в очередной раз, собравшись с силами и подкопив денег, я ринулась на битву. Опять для проформы сходила в «официальную медицину», теперь, заплатив за это деньги. Сделала МРТ, внимательно читала заключение, пока ждала врача. Он посмотрел мельком и сказал: «Все нормально». От этих фраз я впадала в жуткий диссонанс — с одной стороны, это облегчение, ничего серьезного мне не угрожает, с другой — хотелось вопить: «Какого черта??? Я сдыхаю два раза в неделю, а вы не можете сказать почему?!».

После этого заключения и курса препаратов, выписанных таки по поводу моих жалоб, я стала искать — что еще? Информация находилась не так быстро, эпоха Интернета еще не наступила. Уже не помню кто мне дал номер телефона, но я записалась на прием к иглотерапевту. У меня уже был такой опыт, но тем специалистом был мой врач-гинеколог, он сказал честно: «Я знаю, куда надо поставить иголки, чтобы случился выкидыш, знаю куда, чтобы этого не произошло, но что делать, когда голова болит не понятно от чего, я не знаю. Покажу тебе, куда надо втыкать, чтобы снять боль». И подарил мне несколько игл. Я втыкала, куда он показал, даже несколько раз мне вроде бы помогло: приступ прошел полегче, голова не разболелась, хотя собиралась. Но вот чтобы снять боль, когда она уже бушует, такое достигалось по-прежнему только с помощью таблеток. Опытным путем я остановилась на Кофетамине, блестящая, словно шоколадка, упаковка, Кодеин в составе… Через несколько лет моя новая подруга увидела у меня в сумке эту упаковку и с горечью произнесла: «Мой брат-наркоман скупал это лекарство десятками упаковок». Когда Кофетамин сделали рецептурным, я испытала настоящий ужас и панику… И да, это было похоже, мне кажется, на ломку.

Иголками заправляла женщина чудной красоты, с бархатными, восточными глазами в которых читалось неподдельное сопереживание. Звали ее Фатима Баталовна, была она врачом крупной больницы, лояльное руководство отдало под ее «эксперименты» небольшое помещение в цокольном этаже. Там в ряд стояли три койки, перегороженные ширмами, а в коридоре сидела очередь из желающих их занять. Я приехала к назначенному времени, но поняла, что всё в порядке очереди, расстроилась — уж если я плачу деньги, то хочется какого-то обслуживания, отличного от поликлиники! Но когда я зашла в кабинет, настроение мое поменялось. Она не только слушала, она пыталась понять и почувствовать. Фатима была влюблена в свои иголки. Но это был не просто инструмент, это была философия. Впервые меня не делили на органы и части, я была целостна. Врач предупредила, показывая мне иголку длиной в карандаш, что это не больно, и стала медленно вкручивать ее мне в бедро. Я взвыла от боли. Она удивилась, но поверила. Мне было больно везде, во всех местах, и не только тогда, когда иглы ставили, но и после, когда они просто из меня торчали. За ширмой с двух сторон мирно посапывали такие же «уколотые», иногда даже похрапывали, а я молча глотала слезы. Фатима сказала, что встречается с такой реакцией впервые, и это тоже симптом: «Вы очень чувствительны. Во всем…». От нее этим веяло, это были не слова, это было настроение, влияние — легче, все легче….Живи легче, относись ко всему легче, расслабься, все, что должно произойти, произойдет помимо твоей тревоги… После сеанса она поила меня зеленым чаем, соленым и с молоком. Это был мерзкий напиток, но я ей доверилась и покорно глотала. К Фатиме Баталовне я съездила положенные 10 раз. Я была ей очень благодарна, даже подарила журнал со своей статьей. Тема, конечно, была ей вряд ли интересна, но это был мой жест благодарности. И….Мигрень не прошла, она не поменяла ни своего графика, ни силы. Но у меня не было ощущения разочарования, зря потраченного времени и денег — она не вылечила, но она подтолкнула меня к более глобальны изменениям.

И — придумай что-нибудь!

Это было упражнение на тренинге, оно называлось «Придумай что-нибудь». Под подбадривающие крики людей в кругу человек должен был прямо здесь и сейчас что-то вытворить: запеть, станцевать, сделать что-то неординарное… Это про творчество.

Творчество у меня повсеместно. Оно возникает тогда, когда очень тяжело и надо найти выход. Тогда, когда очень скучно или как-то все банально. Тогда, когда есть время и желание. И тогда, когда не болит голова))) Мне дается это легко, мне не нужно усилий, чтобы что-то придумать, ну, может самую малость, но я знаю, что обязательно придумается. Я начала писать книги потому, что я знала, как это сделать не банально — как рассказать о чем-то не в лоб, не нравоучениями, а …изящно что ли. Но были ситуации, когда придумывать надо было срочно.

От отчаяния найти работу, Саша ввязывался в самые разные авантюры. Слава Богу, что спиртовой бизнес накрылся, его больше не звали, и я испытала облегчение. Мы успели ухватить «шальных денег», получить от них удовольствие, но продолжение было чревато, это понимали мы оба. Муж одной знакомой предложил трудную работу, за которую обещал хорошие деньги. Саша согласился, принял мужское решение, трудностей не боялся. Но боялась я — плавить свинец, даже соблюдая всю технику безопасности, занятие очень опасное. Я к этому времени уже долго «сидела на двух стульях» — работала в муниципальном психологическом центре и урывками консультировала и вела тренинги. У меня был опыт получения денег иным способом, нежели получка и аванс. Я обнаружила в себе предпринимателя, вероятно, он всегда был, но в стране наступил период, когда это стало возможно использовать. В глянцевом журнале про моду, красоту и ведение хозяйства, я увидела статью «Как я начинала свой бизнес». Девушка писала о том, как открыла салон видеопроката. Из всего прочитанного я выхватила одну информацию: «У меня было 500 долларов и я решила рискнуть». За шкафом, под ковром, у нас были спрятаны именно 500 долларов — деньги, которые откладывали на квартиру. Было субботнее утро, Даня гостил у дедушки, мы собирались позавтракать…

— Слушай, а если бы не надо было работать, чем бы ты занимался?

— ????

Вопрос не прокатил, не многие, как оказалось позже, могут сразу на него ответить…

— Как ты думаешь, какой услуги не хватает у нас в городе? — сделала заход с другой стороны.

— Ну, было бы неплохо, если бы мы не возили воду с родника, а нам бы ее привозили на дом…

Отлично! (Доставка воды появится позже, но мы обсуждали это лет за пять). Я стала развивать тему, вместе мы вышли на то, что это очень «тяжелый» бизнес, в буквальном смысле слова — амортизация машины, подъем бутылей. Да и со спросом как-то не понятно, готовы ли люди платить за воду? Мы уже пару лет ездим дважды в месяц на родник, благодаря чистой воде я забыла, что такое пиелонефрит (да, были у меня и другие хвори, помимо Мигрени), но, блин, вода льется из крана, совершенно бесплатно, неполезность этой воды еще не очевидна людям.

— А помнишь, что раньше было, а теперь исчезло и этого не хватает?

— Прокат санок в парке!

Точно, прокаты раньше были везде, можно было взять что угодно — от велосипеда и до телевизора, на полках в прокате стояли утюги, гантели, детские коляски. Все было страшненькое, старое, но стоило копейки и людей выручало. А у меня тут же мысль: «Нет, прокат не годится, нужно много денег на закупку вещей…»

— А еще я любил стрелять в тире. Выстрел — копейка, а сколько удовольствия!

Точно, я тоже любила стрелять! Удивительно, но девочка, которую никто этому не учил, которая выросла без отца, я интуитивно понимала, как обращаться с оружием и на уроках НВП показывала лучшие результаты.

— Вот бы открыть тир! — это моя реплика. Саша подхватил, так, на уровне фантазии. Какое нужно оружие и сколько, как сделать мишени и как важны призы… Через пару часов мы уже ездили в нашей старенькой машинке по городу и смотрели, где мог бы быть тир. Постройки на стадионе, здание, где расположен ночной клуб, какие-то сараи воле парка… И вдруг, павильон «Фрукты-овощи», заброшенный, расположен идеально — напротив школы, по пути к парку, прекрасный размер — сильно вытянутый прямоугольник. Мы вышли из машины, потоптались вокруг, Саша окликнул женщину, которая проходила мимо:

— Извините, вы не знаете, чей это магазин?

— Знаю, моей соседки…

Минут через пять мы стояли перед дверью и разговаривали с женщиной в халате, которая только что вымыла голову.

— Вы не хотите продать ваш павильон?

— Ну, могу…

В ее глазах мелькнула радость, я это заметила!

— А за сколько?

— Ну, за 500 долларов…

Поздно вечером мы легли спать счастливыми обладателями старого павильона, который намеревались переделать в тир. И это было начало непростой, но, в общем — то, счастливой истории. Саша уволился и стал «тирщиком» — человеком очень известным и уважаемым в городе. Мы с легкостью отдали накопленные деньги, потом были еще траты на ремонт, оборудование, откуда мы их взяли, я уже не помню. Тир окупился за полтора месяца — рубль выстрел.

Позже, когда все уже работало, с сезонными затишьями, взлетами на праздники, разборками с рэкетом, чиновничьими проволочками, но работало, мне на глаза опять попалась та статья в глянцевом журнале. Оказалось, что я обсчиталась нулями — девушка, которая написала статью, потратила не 500, а 5000 долларов…

Арт-терапия, почему бы и нет?

Я искренне верила в пользу психотерапии. И сейчас верю. Даже если не попали «в яблочко», то есть не устранили заявленную проблему, все равно на пользу. Потому, что терапия все равно сделала свою работу, результат есть, но он не очевиден.

Однажды меня занесло аж на 12-дневный курс. Вернее, он был на 5 дней длиннее, но я решила ограничиться двумя ступенями, это была арт-терапия. Интересов для участия было много, профессиональный, конечно же, я часто использовала в работе все, что позволяло снять контроль сознания. Когда работала в детском саду, придумала тест «Мой ребенок в образе растения». Я еще не знала, что тесты нельзя вот так просто придумывать, что все это серьезно и требует долгих исследований и статистики. Но то, что было в арсенале — «Дом, дерево, человек», «Несуществующее животное», «Человек под дождем», меня совсем не устраивало, и как-то не доверяла я всем этим стандартизированным методикам. И вот, я просто прошу маму или папу, а лучше — обоих, представить и нарисовать своего ребенка, если бы он был растением. И, вот они — неосознаваемые родительские ожидания, восприятие, отношение, … «Это геацинт, он пророс из луковицы, я не верила, что что-то получится. А он вырос, красивый такой, но требует постоянного ухода… Понимаете, это я луковицу у метро купила, чего-то она мне сейчас вспомнилась…». Тааак, выясняем при помощи этого рисунка, что отец сына страдал сердечным заболеванием и не соглашался на ребенка, говорил, что родится инвалид. Но она забеременела, родила здорового мальчика, с мужем разошлась уже давно. А потом стала искать, что не так и таскать ребенка по врачам. На момент нашей встречи мальчику было уже 12 лет, и мама хотела определить его на домашнее обучение. Ко мне пришла за заключением. Мальчик немного замкнут, вероятно, у него трудности с общением в школе, но это не повод, чтобы посадить его дома. В общем, она сейчас не осознавая этого реализует сценарий «родить инвалида», делает из здорового ребенка немощного и слабого. Тест опросника подтверждает — «зашкаливает» шкала «инвалидизация», стремление видеть ребенка более слабым, чем он есть. Но тесту бы мама не поверила, ушла в защиту, а вот рисунок — это другое, здесь беседа, воспоминания, откровения, инсайты. Сейчас, кстати, детские психологи используют этот тест для диагностики родительских отношений, иногда даже мелькает имя автора)

Еще один интерес к арт-терапии, конечно же, личный — я пытаюсь лучше понять себя, увидеть то, что скрыто от сознания. И… ну, вы догадались, что у меня есть вопрос, на который я мучительно ищу ответ долгие года?

Арт-терапия мне представлялась по-другому. На семинаре толпа народу, более 40 человек, здесь художники, психиатры, психотерапевты, педагоги, и коллеги-психологи. Третий день нудной лекции, это надо умудриться такой интересный материал давать так, что люди засыпали от скуки. Мы сидим и пишем, у нас нет выбора, мы заплатили за обучение много денег, ведущий — признанный эксперт… ну, как оказалось, он просто один в этой области дипломированный специалист, человек-мозг, с явным дефицитом эмоций. Я уже не пишу, я рисую машинально, не думая, в своей тетради разные фигурки, это называется «почеркушки», и они очень диагностичны. Настолько, что после серьезных совещаний, военных или бизнеса, эти рисунки необходимо уничтожать. На полях моей тетради по арт-терапии появляется красавец-гриб, крепенький такой, важный, окруженный травой, вероятно — молодой подосиновик, я рисую ручкой, цвет мне не важен. Это на каком материале я отключилась, ушла в себя, позволила руке рисовать бесконтрольно? Ага, Анима-Анимус, женское в мужчине, мужское в женщине, мой гриб — явная весточка от Анимуса. Значит надо посмотреть на свои мускулинные качества, без лупы видно, что их полно. Я логична, очень. С анализом и причинно-следственным связями у меня все ок. Планирование — моя стихия, я дружу со временем, вижу конечную цель, стратегию, выбираю лучшее тактическое решение. У Саши, кстати, с этим не важно, он совсем не может жить в многозадачности, ему важна одна и с понятным способом решения. Но он полностью сосредотачивается на ней, упорно и кропотливо исполняя самые нудные, на мой взгляд, действия. В этом мы дополняем друг друга — я придумываю и выстраиваю план, он его реализует. И я восхищаюсь его умением, он ценит мое, без всяких боданий «кто в доме хозяин». Активность –да, агрессивность… тоже да. Моя агрессия — это сарказм, я бью словом, научилась это делать еще в детстве, компенсируя умом свою физическую слабость. И да, мне знакомы соревнования и конкуренция. Вот, прямо сейчас, на семинаре, я уже много раз сравнила себя с ведущим, понятно в чью пользу. Есть ли в этом проблема? Это мой любимый вопрос, я задаю его на каждом тренинге или консультации, когда мы вдруг выходим на «проблему». Снять кавычки можно только после утвердительного ответа. Проблема есть, пожалуй, в огромном контроле, и это тоже про «мужское». И огромное напряжение от того, что все контролировать невозможно! Я не знаю, где сейчас мой муж, хорошо ли обращаются в садике с моим сыном, успею ли я за 12 дней понять что-то новое про арт-терапию, не забыл ли наш ведущий про время обеда… Есть такое прекрасное слово, я его впервые услышала на тренинге — отпусти. Отпусти ситуацию, отпусти людей, отпусти события, на которые ты не можешь повлиять. Это про умение жить процессом, отдаваться ему всецело. У меня так получается только в работе, и то не всегда, я это приравниваю к вдохновению. А ведь арт-терапия как раз про процесс, и, кажется, после обеда, наконец, он начнется, в аудиторию принесли краски и бумагу.

Испытание рисованием оказалось еще похлеще испытания лекцией. Нас поделили на пары, мне досталась немолодая, молчаливая женщина, про которую за эти дни я ничего не узнала, даже ее не замечала. Нам дали лист ватмана, краски и предложили, не договариваясь и молча рисовать на общем листе… два часа! Я испугалась, потом смирилась, а потом вышла в какое-то другое измерение, другой мир, где текут красно-голубые реки, многоцветные пятна расплываются, подобно фантастическим цветам, потом они превращаются в живых существ с глазами, рогами, ушами, потом все это сливается в радужное облако… Очнулась я от объявления, что два часа закончились. Перед нами лежал лист, наполненный образами, символами, о которых хотелось поговорить. Но, оказалось, что классическая арт-терапия не требует интерпретаций, она только о состоянии.

— Вам не кажется, что вот эти «реки» — про сосудистые проблемы? — спросила моя напарница. На самом деле весь наш рисунок был пронизан петляющими и расходящимися на мелкие протоки реками — красной и голубой, мы прокладывали кисточками русла, сильно разбавив краску и давая ей течь. Женщина оказалась врачом. И да, у нее тоже была Мигрень.

Оставшиеся дни мы много рисовали. Задания были самые разные — смешивание цветов, рисование левой рукой, с темами и без тем. Арт-терапия — это не только рисунки, были коллажи, работа с разными материалами, инсценировки, стихи и песни. Меня уже не раздражала «неправильность» процесса, я отпустила. Сказала себе: это не твой тренинг, ты не тренер, тебе не надо ни за чем следить и контролировать. Тебе надо быть в процессе по-максимуму.

В те дни я поставила рекорд: 11 дней без приступов. Я далеко ездила, много времени проводя в дороге, мало спала, ела что попало и когда попало. На дворе стояла весна, с резкими скачками температуры, ливнями и ярким солнцем. Но голова не болела. Неужели я нашла способ? Приступ случился на следующий день после семинара. Сильнейший, целый день я не могла встать, таблетки не помогали. Позже я пробовала делать все то же — рисовать, отдаваясь процессу, работать с пластилином, делать коллаж. Все получалось, красиво и с удовольствием — Мигрень вернулась к своему привычному графику. Но умение отдаваться процессу у меня осталось. И умение держать под контролем свой контроль тоже) И за все эти годы я так и не смогла побить рекорд в 11 дней, не прибегая к фармакологии.

Книги. Мои книги

Я писала всегда. Дневники, сочинения, тексты «в стол». В детстве написала несколько рассказов, их даже опубликовали в пионерских газетах. Когда я стала проводить тренинги и консультировать, возникла потребность делать профессиональные зарисовки. Практическая психология еще находилась в зачаточном состоянии, литературы почти не было, западные и американские авторы интересны, но их опыт был совсем не про нас. Однажды, я была на тренинге у американского приезжего тренера, он с удивлением рассказал об особенностях работы с нашими клиентами: «У нас на тренинге у Джона — проблема с матерью, у Ребекки — с сослуживцами, у Келли — с воспитанием ребенка. А у вас, к примеру, у Марии, проблемы с мужем, детьми, работой, матерью….не понятно, за что хвататься!»

И я начала писать книгу про тренинг. Про то, как я понимаю личностный рост, что происходит на тренинге, какие возможности он дает, какие опасности за этим срываются. А опасности были, и вполне реальные. Некоторые тренинги стали очень похожи на секты, там происходили ужасные вещи, калечащие психику. А люди принимали все за чистую монету. Это было время, когда Кашпировский лечил людей на стадионах, Чумак заряжал воду через экран телевизора, а люди, называющие себя тренерами, прыгая по сцене, упивались своей властью над полными залами. На фоне этого мракобесия было очень опасно говорить, что я тоже веду тренинги. Я установила ограничения по количеству участников, не более 12 человек, мне важно было проработать с каждым. У меня на тренингах не было шоу, но была глубокая, очень кропотливая и осторожная работа. Чем мягче работаешь — тем глубже пускают, психика не выставляет защиты. Атмосфера тренинга всегда отличается от того, что происходит в жизни, это лаборатория, где человек должен почувствовать себя в безопасности.

И вот, когда исписанных листочков уже набралось много, целая папка, вдруг мне позвонили с издательства. Они начали выпускать серию «Тренинг», и кто-то порекомендовал меня, как специалиста по тренингам личностного роста.

— Не хотели бы вы написать книгу на вашу тему?

— Хотела бы… вернее, я ее уже написала…

— Ну, тогда мы ставим ее в график на издание.

Да, вот так просто. Случай выпадает каждому человеку, но надо очень сильно постараться, чтобы им воспользоваться.

У меня еще не было компьютера, я притащила свои рукописи на работу и медленно, мучительно стала набирать текст. Тогда же пообещала себе, что больше я не пишу от руки, все буду набирать только на клавиатуре. И, значит настало время обзавестись компьютером.

Это оказалось не так быстро, как хотелось бы, но через несколько месяцев я держала в руках свою первую книгу. Это очень радостно и волнительно, и немножко страшно. В нашей стране всегда было абсолютное доверие печатному слову. А я писала только то, что думала, я рассказывала о своем опыте, в моей книге не было ни одной ссылки. Казалось, что вот придет кто-то и скажет, что все это не научно, что я дилетант, самозванка. Но никто не пришел, книга тиражом 5000 экземпляров разошлась по магазинам и вскоре я стала получать письма.

На последней странице я написала несколько строк о том, что буду рада отзывам, и разместила адрес электронной почты.

Мне позвонили из издательства и спросили, не боюсь ли я указывать свой адрес. Я ответила, что споры сибирской язвы мне по электронке не пришлют, а всего остального я не боюсь. Письма были очень теплые, много благодарностей от коллег. Я сунулась в нишу, никем еще не занятую, туда, где не было стандартов, правил, определений, и взяла на себя смелость все это заявить. Людям очень тяжело жить без ориентиров, они были мне благодарны за то, что я их дала. Но книга получилась не только методическая. В ней было много меня — моих чувств, переживаний, отношения к участникам. В ней было много открытости. И мои риски оправдались.

Связано ли как-то мое писательское творчество (а в том, что это творчество я не сомневаюсь) с моей Мигренью, я не знаю. Но с тех времен у меня сложилась привычка: когда приступ валит меня в кровать, но сила его совместима с жизнью, я начинаю сочинять текст. Тема приходит спонтанно, и я мысленно ее надиктовываю. Это отвлекает, помогает пережить час-полтора, пока не подействует таблетка. Иногда после приступа я встаю и тут же записываю то, что придумала. Но чаще они так и остаются во мне — мои тексты.

Однажды мы гостили у моей мамы. Я очень любила в детстве кухонные посиделки, после еды, если никто никуда не спешил, мы засиживались за столом часами. Мама жарила на большой сковородке семечки, и мы не вставали, пока гора горячих семечек на середине стола не превращалась в горки шелухи. Мама очень любила рассказывать, а мы всегда слушали. Еще к нам часто заходили соседки, тогда нам приходилось переслушивать одни и те же истории много раз. В этот раз все было, как в детстве — кухонная беседа, семечки. Приехала моя подруга детства. Мама оживилась, она очень любит гостей. По случаю «свежего» слушателя стала рассказывать про все, начиная с моего рождения. Истории следовали одна за другой и мне становилось невыносимо. В мамином исполнении все было смешно, это ее способ справляться с трудностями. А мне хотелось плакать, там было очень много моей печали и боли. Но, как в детве, я безмолвно слушала, пытаясь по-взрослому себя успокоить, убеждая, что мама имеет право видеть прошлое именно так. Потом проводила подругу, взяла собаку и ушла в лес. Рыдала от отчаяния — я столько лет потратила, чтобы разобраться и простить, чтобы больше не возвращаться к теме детства, я стольким людям помогла стать взрослыми, а, оказывается, все можно свести на «нет» простой кухонной беседой! Мне необходимо рассказать свои истории, но не маме, а самой себе. Я уже проходила этот этап разговора с пустым стулом. Теперь я буду писать. Название книги появилось сразу: «Я предъявляю детству счет».

Но книга не получилась автобиографическая. Только несколько рассказов написаны от первого лица. Все остальные герои встали в очередь, чтобы рассказать свою историю. Я видела их ясно, в деталях, они называли свои имена, показывали свою жизнь, и дальше, как в кино, я просто смотрела на все это со стороны и записывала. Я знаю, что эта девочка жила в комуналке, даже вижу, какой по счету была ее дверь, и слышу тиканье «ходиков» и запах лекарств в квартире у этого мальчика, я вижу туфли, на которые налипла грязь, детский велосипед с выломанной спицей… О, Боже, я все про них знаю, но не знаю откуда. Как-будто через меня эти реальные истории просто пропустили, а мне обязательно надо было их записать. Писала я «запоем», пока не дописывала историю, не вставала из-за стола, знала, что если прервусь, то меня уже в нее не впустят. …Книга получилась искренняя. Она была не для меня, но мне полегчало, как будто я сделал то, что должна была сделать.

Что происходит с моими мозгами? Эти постоянные сосудистые стрессы — сжатие, отек, и стремление снять боль — лед, горячий душ, что там, с моими нервными клетками, которые, как известно, не восстанавливаются? Это способ стать талантливой в чем-то или плата за этот талант? Я не знаю ответов на эти вопросы, но знаю точно, что я не могу не делать. Я не могу не писать. Я не могу не решать сложные психологические задачи. Я не могу не проявлять инициативу. Я на все это «заточена», а Мигрень… ну, может быть она и есть «точилка»?

Уже много-много лет я пишу постоянно. Теперь в стол ничего не идет — блог на сайте, соцсети, книги. У меня их уже семь, эта восьмая, число для меня знаковое. И да, я тайно надеюсь, что кто-то там, ТАМ, разрешит мне делать все то же самое, но без боли и страданий. Я уверена, что у меня получится…

Квартира нашей мечты

Очень долго мы копили деньги, несколько лет. За это время мы поменяли машину, съездили в отпуск не однажды, стали с мужем предпринимателями, каждый со своим бизнесом. В общем, это не был период отказа от всего ради великой цели. Период оказался побольше, чем мы рассчитывали, но, наконец, мы поняли, что можем заняться поиском нового жилья. Я очень люблю искать лучшее из множества вариантов! Саша даже не пытается помешать. Тем более, что повод такой радостный. Каждый день я сидела с ворохом газет и выискивала квартиру своей мечты, не меньше. Требования были таковы: двухкомнатная, изолированная, не первый, не последний, двусторонняя (люблю, чтобы солнце переходило из окна в окно) не требующая большого ремонта. Вроде бы все скромно, но в те годы отсутствия строек и нового жилья, даже эти скромные условия были труднодостижимы. И было еще что-то, чего не сформулировать, я должна была почувствовать. Квартира должна была подать знак, что она наша. Мы готовы были расстаться с нашим первым семейным домом, который любили всей душой, привязались к мелочам в виде цветущей вишни в окне пару недель в год или идеально уложенной Сашей кафельной плитки в ванной.

Начались просмотры. Маленькие, темные, захламленные, грязные. Я ходила по чужим домам и поражалась, до чего же убого живут люди! Не бедно, а убого. Стандартная полированная мебель, пыльные ковры на стенах, спертый воздух, немытые окна. Я цеплялась глазами за малейший намек на стремление сделать уют и красоту, но их было так мало, они не отличались ни вкусом, ни мастерством. Чеканка с голой девушкой в прихожей, «веселенькие» занавесочки, выкрашенный стул. Люди жили среди оборванных обоев, облупленных стен, грязных потолков в подтеках и ничего с этим не делали. У тебя, предположим, нет денег, но руки то у тебя есть! Все эти квартиры напоминали мне детдомовских детей — усыновить можно, но это, скорее, подвиг, счастье тебе никто не гарантирует.

Наконец, попался интересный вариант — двухэтажный дом, на два подъезда, старый, но расположен очень удачно, прямо возле парка. Квартира странная, с длинный узким коридором, но двумя изолированными просторными комнатами, светлыми, по два окна. Она выходи аж на три стороны. Но что-то меня смущает… Обхожу вокруг дома — сырой фундамент, потрескавшийся, трещины глубокие, таких не должно быть. Старый дом, который очень долго, вероятно, ни разу, не был на капремонте. Нет. Надо включить мозги и не вестись на клены за окном.

Однажды мне позвонила риэлтор и сказала, что появилась новая квартира. Назвала адрес, я аж подпрыгнула — тот дом, которые по общему мнению жителей является крутым. Ну, во-первых, он построен всего двадцать лет назад, время, когда почти не строили, а если и строили, то это были хилые панельки, без слез не взглянешь. Этот же был из кирпича. И стоял в прекрасном месте, правда, окнами на дорогу, но за дорогой начинался лес с озером. На все просмотры я ходила одна, но в этот раз мы пошли вместе с Сашей. Риэлтор сразу предупредила, что квартира долгое время сдавалась, она в плохом состоянии. И это было мягко сказано. Мы попали в пыльное, захламленное помещение, окна завешены циновками, сквозь них било солнце. Былая роскошь в виде паркета, двустворчатых дверей, широких бетонных подоконников — все надо было ремонтировать и менять. Но я увидела скругленную стену — это был знак. Квартира относилась к тому жилью, попав в которое ты не забудешь его никогда. Я это поняла про себя, Саше ничего не говорила. Она стоила на пределе наших возможностей, с учетом очень удачной продажи нашей квартиры, и требовала очень больших вложений. Жить в этом было невозможно, даже короткое время. Мы шли домой, я робко спросила:

— Ну, как?

— Берем — ответил Саша.

А дальше все сложилось. Мы выставили самую высокую цену по городу за однокомнатную квартиру, но она продалась с первого просмотра. Женщина, которая пришла смотреть, сказала: «Чувствую, что люди здесь были счастливы». И купила. Наш хозяин оказался вечно пьяненьким мужичком, который продавал квартиру своих родителей, чтобы поделить деньги с сестрой. Без трудностей не обошлось, нам пришлось самим вывозить на мусорку хлам, в то время, когда машина с нашей мебелью уже стояла во дворе. К вечеру нам удалось таки затащить все на четвертый этаж, и я принялась мыть все, что возможно было вымыть. От моего касания отваливалась плитка со стены на кухне, в воздухе стояли столбы пыли, плита под слоем жива оказалась не белой, но кремовой. Даня, привыкший жить в чистоте и уюте, разрыдался — как мы будем здесь жить? Но я очень четко видела потенциал этой квартиры. И все получилось: капитальный ремонт, перепланировка, которая дала возможность исполнить мою мечту о просторном санузле, новые окна, двери, мебель. Не сразу, постепенно. И всякий раз, когда я прихожу домой, думаю: «Как же у нас хорошо!»

Я очень, очень надеялась, что при смене жилья, «где все началось», я оставлю свою болячку в старой квартире. Однажды подруга дала мне контакты …я даже не знаю, как назвать этого человека, лучше всего подходит слово «ясновидящий». По телефону он меня как-тог расположил, и я поехала на встречу. Она была назначена у него на работе. А работал дедушка (он оказался пожилым человеком), сторожем на товарной станции. Поздно вечером я приехала на вокзал и по шпалам пошла в сторону станционных построек. Встретил меня улыбчивый человек, предложил чаю. А узнав проблему, сказал просто: тебе надо почистить квартиру. Для этого полагалось купить церковных свечей, перекрутить их в одну и пройтись… а дальше дедушка стал объяснять, где и что стоит в моей квартире.

— Обводишь свечей вокруг зеркала в прихожей, потом в комнате справа шкаф, в углу над детским диванчиком, окно… убери колючий цветок с окна, он не должен быть у тебя над головой…

Ну, и так далее, не ошибившись ни разу. С его слов, моя подруга («Да, вот та, о которой ты сейчас подумала») ненароком позавидовала, от этого и болею. Сделала все, как сказал старик, и верила без сомнений. Надо ли говорить, что мои хождения со свечей никак не отразились на моем самочувствии?

В общем, квартиру я оставляла с тайной надеждой. Но, видимо, Мигрень пробралась в одну из коробок с вещами и была доставлена по новому адресу.

Волшебная таблетка

Со временем я «обросла» большим количеством специалистов — коллег и «около-коллег». Психология располагается между психотерапией и эзотерикой, граница часто условна, специалисты перенимают друг у друга работающие инструменты, все, что во благо решению проблемы — идет в ход. И, конечно же, мы обращаемся друг к другу со своими проблемами.

Случилось у меня одно знакомство. Я работала на Фестивале и познакомилась с врачом-психотерапевтом, специализирующемся на психосоматике. То есть, он лечил проблемы тела психотерапевтическими способами. Когда традиционная медицина говорит, что органической причины у боли нет, это означает, что болезнь носит функциональный характер. То есть она зависит от эмоционального состояния, настроения, привычек, образа жизни и мыслей. Все эти годы я меняла себя осознано, но могло быть что-то такое, о чем я не догадывалась, и для этого мне нужен был специалист. И я пошла к Александру на психотерапию.

Начали мы, конечно же, с детства. Обида на маму, очередная проработка, воспоминания, которые всплывают невзначай. И я вижу, что есть явный прогресс, мой собственный Внутренний Родитель вырос и окреп, уже нет боли и беззащитности, все спокойно. Вспоминаются уже радостные эпизоды: в 15 лет мама купила мне пианино. Я пошла учиться в педучилище, там был предмет индивидуального обучения музыке. Но ни у кого из девочек в группе пианино не было, а у меня было. И это при том, что растила мама нас троих одна…

Муж, переживание измены — тоже все спокойно, проделанная работа принесла свои результаты, я простила не на словах, я отпустила этот эпизод нашей жизни, назад больше оглядываться не хотелось, наша сегодняшняя и будущая жизнь интересовали меня больше, чем прошлое.

Сын, тревоги — здесь сложнее, я по-прежнему контролирующая и тревожная мать. Но я хорошо справляюсь, моя тревога тоже под контролем. Мой десятилетний сын свободно перемещается по городу, он гуляет с приятелями, катается на роликах, велосипеде. Я не паникую над каждой болячкой, предупреждаю его только о реальных опасностях.

Мы встречались несколько раз, попытки Александра «нащупать» какую-то причину моей психосоматики не давали ощутимых результатов. Как-то, на очередной встрече, он сказал: «Ты самый здоровый человек из всех, кого я встречал в последнее время», и предложил мне курс антидепрессантов). Объяснение было такое: «Ты действительно несколько лет назад перенесла депрессию, но выкарабкалась из нее эмоционально. Сейчас я у тебя не вижу никаких депрессивных признаков. Но, видимо, биохимия депрессии осталась. То есть причину ты отработала, а симптом не исчез». И выписал мне рецепт на Амитриптилин.

Лекарство я принимала в очень маленькой, «гомеопатической» дозе. И сразу же что-то сало меняться — сон стал глубоким, с яркими сновидениями, изменились вкусовые ощущения, и… пропала головная боль!!! Неделю без приступа — аллилуйя! Две недели… месяц. О, это был шикарный месяц, радость охватывала меня по любому поводу: Весна! Ужин с семьей! Встреча с подругой! Новый тренинг! Работа на Фестивале!

Я работала на Фестивале приглашенным тренеров, проводила мастер-класс. Очень позитивные люди собрались, много смеха, приятных знакомств. И при этом продуктивная, серьезная работа. За час до своего тренинга я вдруг подумала: «А как долго у меня не болит голова? Неужели уже целый месяц?». И тут же почувствовала болевой толчок в виске, не сильный, но такой знакомый. Я отгоняла от себя эти мысли, пыталась сосредоточиться на тренинге, но процесс уже был запущен, приступ нарастал. Я так отвыкла от боли, потеряла прежнюю готовность, у меня в сумке не оказалось обезболивающих. Организатору пришлось обратиться со сцены и спросить, нет ли у кого-то в зале препарата. Меня выручили, я проглотила таблетку, ощутив во рту жгуче-горький вкус, а в душе ужас и разочарование. Неужели все вернулось? Да, спустя месяц ремиссии, мои приступы вернулись с той же частотой и той же силой. Еще несколько раз я делала попытки повторить удачный опыт, но они ни к чему не привели.

Домашние животные: любовь как терапия

Сын стал мечтать о собаке лет с шести. Приблизительно так же, как было в моем детстве. Я дождалась собаку в 14 и тут же потеряла — через полгода мой щенок попал под машину. Потом была череда собак, и ничего хорошего из этого не получалось — в моем детстве к собакам относились без трепета и внимания. Им доставались объедки со стола, выпускали гулять без присмотра и особо не церемонились. Я же мечтала о собаке- друге, хотела о ней заботиться, воспитывать, дрессировать. И, конечно же, хотела, чтобы она была породистой.

И я дала сыну обещание: когда мы поменяем квартиру, заведем собаку. И он начал готовиться: брал в библиотеке книги про разные породы и изучал. Я поддерживала такой подход, но выбор породы меня поставил в тупик: ротвейлер или доберман. Упс. Две серьезные, крупные собаки никак не подходили для неопытных собаководов, какими мы являлись. Но я не отговаривала, думала, что со временем что-то изменится.

Мы поменяли квартиру, когда Дане было 10 лет. И он не забыл о моем обещании. Саша был категорически против, меня это ошарашило: разговоры о собаке велись при нем, он знал, что о собаке мечтаю и я, и он сам очень любит животных. К этому времени у нас была кошка — приблудилась с улицы страшненьким подростком-заморышем, но вскоре стала холеной трехцветной …нет, красоткой она не была. Пятна на морде делали ее взгляд тяжелым, мы даже назвали ее Фреди, в честь знаменитого злодея, но, когда оказалось, что это кошечка, переименовали во Фриду.

Фрида сразу нашла себе место для сна — моя голова. Она ждала, когда мы уляжемся, и мостилась на моей подушке, накрывая своим телом мой лоб. Я протестовала, спать с кошкой на голове было неудобно. Но слух про лечебный эффект трехцветных кошек меня убедил — надо привыкать. Сложно было засыпать под урчание в голове, было жарко, хотелось повернуться. Я привыкала долго, думала: «А вдруг моя кошка меня вылечит!». И вскоре заметила, что с кошкой на голове мне спать спокойнее, как будто я попала под защиту, и если даже боль придет, она будет не такой сильной. То ли это было внушение, то ли действительно кошкина терапия помогала, но я заметила облегчение. Нет, приступы на пропали, но они перестали вызывать отчаяние и тоску, как будто Фрида успокаивала своим кошачьим теплом и больное место, и душу.

Я пыталась уговорить Сашу, что щенок обещан ребенку, что обещания надо выполнять, но он был непреклонен — нет, и все. Я считаю, что взрослый человек не может запрещать взрослому человеку, у нас у каждого есть право принимать решения и реализовывать их. Надо договариваться, но никаких аргументов против он не выдвигал. И мы с Даней решили тайно искать щенка. Самое сложное — уговорить сына на другую породу. Я собирала информацию, смотрела фотографии, изучала характеристики. Даже съездила пару раз по объявлению и посмотрела щенков. И, наконец, выбрала — боксер. Порода тоже не из мелких, но характер более покладистый. К тому же они игривы, любят погулять и побегать, а для десятилетнего ребенка это то, что нужно. Наша новая квартира выходила окнами на лес, перейди дорогу, и через пять минут ты на берегу пруда, с местами для прогулок проблем нет. Однажды, я нашла в интернете подборку с фотографиями боксеров и показала сыну. И он согласился! Еще мне удалось убедить его, что надо брать девочку. Весь мой детский опыт был о том, что кабели убегают, теряются, перестают слушаться, как только встречают течную суку. А неприятность с течкой раз в год перетерпеть можно.

Мы просматривали объявления, ориентировались на цену — у нас в квартире предстоял глобальный ремонт, траты огромные, хотелось провернуть наш план со щенком с минимальными потерями. Я впервые столкнулась с тем, что есть мода на породы. И наши боксеры были в тренде. Мы не планировали ни разведение, ни участие в выставках, это называется «собака для души». И вот, в местной газете, я нахожу объявление о продаже щенков совсем рядом. Звоню, узнаю цену — 100 долларов, как раз то, на что мы рассчитывали, и буквально на соседней улице. Мы с Даней пошли на смотрины, пришли по адресу, позвонили в дверь — и нам открыла Данина учительница! Щенки были такими потешными, милыми, что не влюбиться было невозможно. Выбрали тигровую девочку с белыми пятнами, на шее у нее было пятно в форме летящего аиста. Хозяйка сказала, что это «фирменный знак» отца, единственный щенок повторил этот окрас. И что алиментного щенка еще не выбрали, вероятно, ее заберут. Мы забронировали еще одну, рыжую, но очень надеялись, что наша девочка достанется нам. Щенкам было 3 недели, забрать можно было месяца через полтора. Мы стали ждать, я разными способами внушала Саше, что щенок все же будет. Не мытьем, так катаньем! Буквально накануне назначенной даты случается ужасное — из окна выпала наша Фрида. Нет, она не погибла, но сильно пострадала, нам пришлось ее обследовать, потом лечить. В это же время хозяйка щенков сообщила, что собака-мать придавила нашего щенка, девочка стала хромать. Но благодаря этому ее не забрали, так что она наша. Мы лечили кошку, хозяйка лечила щенка — сын терпеливо ждал.

И вот, день настал — мы пошли за щенком. К этому времени разобрали уже всех, осталась только наша и ее брат. Щенки заметно подросли, квартира заметно изменилась — она была просто убита! Оторванные обоим, погрызанные косяки, шторы, подранные бахромой. На наших глазах два щенка оторвали плинтус и стали тянуть ленолиум. Я представила, что ожидает нас… Хорошо, что ремонт в квартире только планируется, за это время мы успеем вырастить щенка.

Даня нес драгоценный груз под курткой, щенок возился и попискивал. Мы пошли прямиком к Саше на работу, в тир. Вошли и поставили собаку на прилавок. И — да, я знаю своего мужа! Недовольство на лице было притворным, глаза засияли радостно.

— Как зовут? — строго спросил Саша.

— Мы еще не придумали. Надо на букву «к».

— Тогда будет Клеопатра. Клепа.

До сих пор в нашей семье живут животные. Сейчас у нас кот и две собаки. Клепа прожила с нами девять с половиной лет. Сын научился благодаря ей быть ответственным. Долгие прогулки с собакой по лесу стали нашей традицией, в любую погоду, в любое время года. Я «подсела» на эти прогулки, почувствовала, что это мой «спорт». Я не умею бегать, даже несколько метров даются мне с трудом, все мои попытки занятий в зале и на тренажерах вводили меня в уныние. Люблю плавать, но с бассейном тоже незадача — я мерзну. А вот ходьба — это мое, могу пройти много километров, особенно по лесу. Гулять с собакой — это особое удовольствие, ты радуешься ее радости, очень быстро складывается круг общения — вначале у твоей собаки, а потом и у тебя. Прокладываются маршруты, у нас они назывались «по большому кругу» (как оказалось позже — это 7 км), и «по малому кругу» (4 км). Мы наблюдали все изменения природы, первые замечали разлив реки, цветение черемухи и первую землянику, узнавали, что пошли лисички, видели первые пожелтевшие листья, первый ледок на лужах, на пруду, снежные заносы и шапки на деревьях. Все это проходит незамеченным, если живешь в городе. И только собака может сделать прогулки постоянными, без всяких «отмаз».

Мои приступы Мигрени, главным образом, случаются ночью. К утру или все уже прошло, но я чувствую себя, как ударенная пыльным мешком по голове, или не прошло, такая тягостная болезненная муть, которая то отпускает, то опять возобновляется. А моя собака хочет на прогулку. И это не просто желание бегать, играть, это физиологическая потребность, и ей невмоготу больше терпеть. Я ползаю по квартире и собираю свою одежду, вернее — раскачиваюсь, потому что бодро, рывком одеться и пойти гулять я не могу. Она терпеливо ходит за мной. Наконец, радостный момент — снимаю с крючка ошейник.

Вначале кажется, что сил хватит только до ближайшей полянки, а она прямо напротив дома, возле автозаправки. Все необходимые собачьи дела сделаны, можно объяснить ей, в умную внимательную морду, что у меня нет сил, что единственное желание — положить голову на подушку, или залезть под душ на неопределенное время. Но я решаю дойти до ближайшего лесочка, совсем рядом, хотя бы на 5 минут. В лесу всегда лучше, чем в городе. Всегда. Даже если дождь, ветер, холод. Лес уютнее, тише. Как будто ты входишь под невидимый купол. Здесь собака отпускается с поводка, а у меня есть возможность расслабиться и привалиться к дереву. Вначале я выбираю ель или осину. Они забирают. Я чувствую, как что-то движение энергии от моего тела к стволу, я прошу дерево забрать мою боль. Елка забирает ее в корни, вниз, осина же направляет вверх, в листву, а потом отпускает по ветру. Потом я нахожу сосну или березу — они отдают. Сосна дает силу, выравнивает стержень внутри, береза — спокойствие, внутреннее расслабление. Привычка обниматься с деревьями у меня с детства. Лес — моя религия, самая живая и принимаемая мною.

Нет, я не возвращаюсь с прогулки здоровой, иногда боль возвращается, иногда вовсе не уходит. Но у меня есть силы быть в лесу полтора-два часа, двигаться, дышать, отвлекаться. А это в любом случае лучше, чем обливать слезами подушку, часто во время приступа они текут из глаз непроизвольно.

Все собаки чувствуют настроение хозяина. Это существа, очень настроенные на человека. Она бежит вперед, ищет интересную палочку или шишку, с надеждой высматривает, с кем поиграть, но всякий раз оглядывается с вопросом: «Ну, как ты там? Тебе стало лучше?». Если с моей головой все хорошо, то прогулка в лесу — это счастье на расстоянии вытянутой руки. Очень важно, чтобы источник счастья был близко, чтобы он не зависел от финансов, дополнительных условий, других людей.

Позже, когда Клеопатре было уже около года, и уже прошел период луж на полу, съеденных тапочек, испорченного пульта и фотоаппарата, я спросила у мужа, почему он был против собаки. «Я очень боялся ответственности» — ответил он. Мы привыкли быть мобильными, уже узнали, что такое путешествия, а собаку нельзя оставить одну на один день, не говоря о длительных отлучках. Но наши планы никак не изменились. С нашими животными оставалась сестра, дочка наших друзей, сами друзья. Всегда находились желающие пожить в нашей квартире пару недель. Когда вырос сын и перестал ездить с нами, он без всяких сложностей переезжал на время отъезда к нам, привычка гулять в лесу с собакой плотно укоренилась в нем.

На одном форуме «мигренозников» я прочитала: «Очень хочу собаку, но не могу ее себе позволить из-за болезни». С собакой в любом случае вы будете здоровее, ни движение, ни свежий воздух, ни позитивные эмоции еще никому не навредили. А избегая ответственности, мы лишаем себя любви.

Жаловаться или скрывать?

Круг посвященных в мою болезнь всегда был не так велик. Конечно, родные люди, моя семья, здесь ничего не скроешь. Мама сама мучилась Мигренью много лет, но с разводом все прошло. Я спрашивала ее, когда у тебя прекратились головные боли, она ответила: «С наступлением климакса». Но я помню, как она изменилась, когда из нашего дома ушел ненавистный мною отчим. Исчезли пачки Цитрамона с полки в серванте, мама перестала прятаться в спальне за закрытыми дверями и задернутыми шторами. Моя внезапная Мигрень была воспринята мамой, как необходимое дополнение к замужеству. Но я не хотела разводиться с мужем, задавала себе риторический вопрос — согласилась бы я расстаться с Сашей, если бы сразу прошла моя голова? Нет. Я не хочу платить такую цену. Мой муж — мой человек, мы достойно справились со всеми испытаниями, я его люблю и доверяю ему. И, слава Богу, что никто не ставит мне таких условий. Вероятно, мои мучения вызывают у него чувство вины, события, когда все началось, спровоцированы им. Но с мой стороны нет никаких намерений использовать это и делать предметом манипуляций.

Если у меня начинается приступ и я не могу уединиться и скрыть это, мои близкие делать все возможное, чтобы мне стало легче. Муж максимально опускал сиденье в машине, чтобы я могла полежать, иногда ставил ее в тени, иногда, наоборот, убыстрялся, чтобы быстрее довезти меня до постели. Были случаи, когда я вдруг оставалась без таблеток, и муж, и сын, бежали или ехали в любое время, в любое место, где можно их приобрести. Если мне нужна чашка кофе — ее сделают или достанут, если душ — организуют. Все домашние дела, все заботы они берут на себя, когда я выпадаю из жизни. Еще во время моего лечения у гинекологов Саша научился делать уколы. Когда я, измученная болью, бужу ночью, он без лишних расспросов и действий, заряжает шприц, и потом долго сидит и гладит мои больные места — и голову, и то, куда сделал укол.

Конечно же, в посвященных мои две сестры. Их не коснулась неблагоприятная генетика, но они все чувствуют и понимают. Мне не дают делать тяжелую физическую работу, традиционно забирают самую тяжелую сумку — меня берегут.

За долгие годы появились товарищи по несчастью. Вернее — подруги, ни одного мужчины с Мигренями я вживую не видела, хотя догадываюсь, что такие есть. Именно через общение я узнала, когда на рынке появились Триптаны. К этому времени Коффетин стал рецептурным, я не без труда доставала через знакомого врача рецепты. Однажды в аптеке мне отказались продать препарат потому, что в упаковке 12 штук, а в рецепте было №10. И ведь по мне не скажешь, что я «выпариваю» из таблеток Кодеин, но фармацевт попалась принципиальная. И вот — альтернатива, оказывается, существует противомигренозный препарат, и давно, но до нашей страны он дошел только что. Внимательно прочитав огромный список побочек, посчитав, во сколько мне будет обходиться новое лекарство в месяц, я стала тестировать — Амигренин, Сумамигрен, Суматриптан. Нашла упаковку 6 штук и с тех пор они всегда со мной — в домашней тумбочке, в сумочках, в машине.

Обмен мнениями на форумах в Интернете ни к чему особо не приводит, кроме как посочувствовать и, иногда, порадоваться, что у меня все еще не так плохо. Все способы облегчения состояния или общеизвестны, или уж очень индивидуальны. Особенно я завидовала тем, кто точно знает, на что у него приступ. То есть свои триггеры. При постоянстве Мигрени вся моя жизнь — сплошной триггер.

— На что у вас болит голова? — как часто я слышала этот вопрос от врачей!

— ??????

— Ну, может, на погоду?

— Да, особенно на потепление, грозу или резкую смену погоды.

— На алкоголь?

— Да, я его не пью.

— Сыр, орехи, шоколад….

— Я не ем ничего запрещенного.

— Громкие звуки, физическая усталость….

— Да, на все это, и еще просто так, 2—3 раза в неделю.

Приступ не бывать «вовремя». Но особо он ужасен, когда надо работать. Тренинг не может идти без тренера. Я не могу дать группе «самостоятельную работу», как это было в колледже. Были у меня случаи, когда бодро и весело я проводила тренинг, а потом выползала из зала и буквально валилась туда, где можно полежать.

Когда моей Школе тренинга было уже лет 10, я решила организовать Фестиваль тренингов личностного роста, красивое и масштабное мероприятие. На Фесте работали мои тренеры, те, кого я учила. Это была очень дружная, сильная команда. Под моим руководством. И вот, на одном Фестивале я чувствую, что меня «накрывает» как-то особенно сильно, по признакам могу оценить, что приступ будет нешуточный. Хорошо, что я отработала свой мастер-класс, но уйти со своего Фестиваля не могу, я — основное лицо, которое координирует работу более чем 20 тренеров и около 100 участников. Я стою на сцене и держу то самое лицо, которое подобает в этом случае, а сама мечтаю о темной комнате и ударной дозе таблеток. Когда все разошлись по аудиториям, я нахожу ту самую комнату — кладовку за сценой, приношу туда плед и валюсь прямо на пол. Самое страшное было не оклематься за 3 часа, пока идут тренинги. Я готова была даже сунуть голову под кран с холодной водой, и уже выстроила план, как мне потом привести себя в порядок. Но на улице раздались раскаты грома — это был сигнал, что как только ливанет дождь, давление переменится и мне станет легче. Так и произошло — не знаю, внушила ли я себе это или на самом деле приступ был связан с грозой, но к вечеру я уже вела Круглый стол как ни в чем не бывало.

Иногда люди не догадываются о моем состоянии, иногда я выбираю «посвященных» — на тренинге это ассистент, готовый в любой момент сбегать в кафе за свежим кофе или подать мне воды, чтобы я незаметно выпила таблетку.

Нет, я не геройствую. Тренинг — это не хирургическая операция, которую нельзя остановить. Но это держит меня в тонусе, не дает болезни одержать верх. Я знаю, если бы позволила себе отменить или сократить тренинг, то это бы стало системой. А это уже профнепригодность. То есть я держу для себя такую возможность, но не использую ее.

Семья как команда

У моей мамы два неудачных брака. О том, что детям свойственно повторять судьбу родителей, я конечно, слышала. И была готова к тому, что я тоже не смогу ужиться ни с одним мужчиной. Своего отца я не помню, родители разошлись, когда я была совсем малышкой, ничего хорошего я о нем от мамы не слышала. Когда мне было 8, в нашем доме появился отчим. Я обрадовалась — отсутствие папы делало меня какой-то «не такой». И я старалась, по- детски вычисляла, что может понравиться этому мужчине, пыталась угодить. Он принес в наш дом альбомы с марками, и я стала тут же коллекционировать марки. У него были диковинные, с красивыми картинками книги — я стала их читать, это были альбомы по искусству. Я показывала, какая я взрослая, самостоятельная. Но ему ничего этого было не нужно — девочка воспринималась, как «довесок» к женщине. Была ли между ними любовь? Сомневаюсь, скорее соглашение: одинокий мужик решил обустроиться с бытом, а моя мама решала таким образом проблему косых взглядов. Результатом этого брака стали мои две сестры и несколько омраченных лет моего детства.

В день моей свадьбы мама отозвала меня в сторонку и тихо сообщила: «У тебя есть сберегательная книжка, она свадебная, то есть ты уже можешь снять эти деньги. Но я тебя прошу Саше ничего не рассказывать, при разводе все вклады делятся пополам». Так я получила материнское «благословение» — не получив никакого счастья от мужчин, она не предполагала, что что-то может сложиться у дочерей.

Но через два-три года, пока наши отношения были подобны вулкану — мы не могли жить друг без друга даже несколько дней, но ссорились по любому поводу, я вдруг поняла, что «без вариантов». Я замужем и Саша — мой муж. Все обстоятельства были против нас: нам совсем негде было жить, мы 6 лет не могли родить ребенка, у Саши был большой долг за разбитую машину, который он выплачивал уже несколько лет. Но мне посчастливилось полюбить мужчину, и этот мужчина любит меня. Все. Любовь — необходимое и достаточное условие для семьи, все остальное сложится.

У нас всегда были цели — маленькие, на уровне задачи, и большие, подобные мечте. Мы «намечтали» себе машину — наш первый маленький «Запорожец». При полном отсутствии свободных денег, мы умудрялись ездить в отпуск на море. Складывались правила нашей семьи, зарождались традиции. У нас не было детского опыта — какими должны быть счастливые семейные отношения (и возможно ли это?), мы придумывали все заново, иногда просто по принципу «вопреки». Мама всегда имела свои секреты — я сразу все стала рассказывать мужу: про сберкнижку рассказала тут же, на свадьбе. Мама все решала сама — я приучала себя советоваться, согласовывать. И, наконец, когда появился на свет Даня, наши способы воспитания, наша огромная родительская любовь, уважение к ребенку — то, чего не было ни в моем, ни в Сашином детстве. Моя мама никогда бы не простила измены, (именно так я лишилась отца) но я сумела это сделать. Вместе с тем, мы взяли все лучшее, пытаясь приспособить сложившиеся в детстве привычки к новым условиям. Наш дом в детстве напоминал проходной двор — двери никогда не закрывались, дети перебегали гурьбой из одной квартиры в другую. Мама любила гостей, они собирались по любому поводу, а уж в праздники шумные, большие компании из соседей и друзей заполняли нашу маленькую квартирку. Я могла привезти своих подруг с ночевкой, мама никогда не возражала — кормила, чем могла, укладывала, где могла. За несколько лет совместной жизни мы «обросли» новыми, совместными друзьями. И все стали собираться у нас.

Мечта моей юности — народный театр. Очень хотелось на сцену, но возможности сыграть в спектакле не было. И вот, когда мы получили квартиру и поселились в Ломоносове, я случайно забрела к Дому культуры и увидела объявление о наборе в театр. Уговорила Сашу сходить со мной за компанию, чтобы было не так страшно. Наш режиссер сразу положила глаз на взрослого, фактурного мужчину, ну а меня взяли в придачу. Через полгода мой муж играл в спектакле главную роль, мне доставалась второстепенная — молодых девушек в труппе было много. Чудесный период репетиций, гастролей, конкурсов… И знакомства с прекрасными ребятами. Посиделки до поздней ночи у нас дома, полностью опустошенный холодильник, разговоры и шутки, понятные только нам. Мы тогда всерьез пристрастились к театру, пересмотрели весь репертуар любимого режиссера Льва Додина.

Чтобы появилось «мы» нужно общее дело. И не только в решении проблем, но и в созидании, удовольствии, развитии. В горе и радости — это мы усвоили и приняли.

И еще приняли, что все, даже очень хорошее, когда-то заканчивается. С рождением сына ушли из театра. Потом был период совместных походов на тренинги — опять компании, радость изменений, работа над отношениями, которые дали трещину. Нам предложили выучиться и стать инструкторами, вести вместе курс. Но и это закончилось — я поступила в институт, Саша занялся бизнесом.

Новый подъем — организация тира. Опять вместе, мои идеи — его исполнение. И сын, который тоже вносит свою лепту, придумывает рисунки для мишеней, приводит в тир друзей. Однажды, он тогда учился в 3 классе, прибежал из школы сразу же, с порога: «Папа, мама, наш тир сгорел!». Ему сообщили об этом одноклассники — тир был напротив школы. В одночасье то, что было нашим бизнесом, куда вложены деньги, силы, душа, то, что стало любимым развлечением для нашего небольшого городка, все это превратилось в дымящиеся головешки. Причина пожара осталась не выясненной — то ли где-то закоротило контакты, то ли забыли выключить обогреватель, то ли кому-то наш тир мешал… И сразу же, через несколько дней мы улетели на отдых в Египет. Путевки были куплены заранее, и поводов отказываться от отпуска мы не видели — нас и так жизнь потрепала, зачем же мы будем еще наказывать себя сами?

Заканчивался один этап — начинался другой. Мы только обжились в новой квартире, за несколько лет полностью отремонтировали ее «под себя», как вдруг появилась идея — собственный дом. Нет, это не была мечта — я искренне удивлялась желанию людей обменять беззаботный комфорт городской квартиры на сомнительные удовольствия по содержанию дома. В моем детстве в домах были печки, и туалеты на улицах, и вода из колонки, и общественная баня раз в неделю. Я понимала, что современные дома-коттеджи не сравнить с сельскими домишками прошлого, но вопрос «зачем?» оставался. Между тем, разговоры о доме возникали все чаще, бум домостроительства набирал свою силу, идея о том, что жить надо загородом становилась все более популярной, да и кольцевая дорога вокруг города давала возможность быстро и удобно добираться до работы. И мы поддались общему настроению.

Первоначально план был такой: подкопить денег и купить дом с учетом продажи квартиры. Да, мы еще не так долго в ней жили, но и весь план хотели реализовать за 2—3 года, не раньше. Постепенно нашлись объяснения — зачем на дом. Ну, во-первых, двухкомнатная квартира все же маловата, хотелось иметь отдельную спальню, кабинет, гостиную… хотелось простора! Во-вторых, семья наша не так мала — обе сестры обзавелись семьями, родили детей, еще мама — это ближний круг, те люди, которые для нас родные, и хотелось иметь место, где мы все могли собраться. В-третьих, большая потребность в дружеских посиделках, чтобы можно было собрать большую компанию, и чтобы никто никуда не спешил, хвалило место всем переночевать. Еще мне хотелось переехать поближе к маме, на север области, все таки она не молодеет, все чаще нужна помощь, да и просто возможность быть рядом.

На своих тренингах я учу тому, что в жизни все должно быть уравновешено. Подъемы и развитие должны сменяться спокойными периодами стабилизации. Но сама проигнорировала эти законы — мы ринулись в новый проект, едва успев опомниться от предыдущего, не насладившись плодами, не передохнув. И, конечно же, устроили себе еще одно испытание.

Доброжелатели

Я не беру это слово в кавычки, не наделяю его негативным смыслом. Действительно, по сей день, находятся люди, которые сообщают мне о каком-то способе, лекарстве, человеке. Почти все испробованные мною средства — влияние «сарафанного радио».

Однажды я снимала помещение для своего тренинга. Оказалось, что хозяйка была у меня на тренинге и запомнила, и благодарна. И помнит о моей Мигрени. Сообщает, что занимается распространением чудо-аппарата. И сама уже его использует несколько лет, очень довольна. Я бы не повелась — обычно я сначала ищу информацию, стараюсь понять принцип действия, получить отзывы, но она произнесла: «Дам тебе попробовать». Я подумала — чего я теряю? Надо попробовать, если предлагают. Мы созвонились, и она предложила привезти мне его домой. Это меня напрягло: дать попробовать — акт благодарности, но тащиться за пределы города… И вот, приезжает она ко мне, привозит небольшую коробочку и торжественно достает из нее простейший прибор с двумя проводками. К ним присоединяются электроды, они разного цвета, в зависимости от задачи. Нет, это не обезболивающий, и даже не лечебный аппарат. Он оздоровительный, и в этом его сила! Скептик во мне не просто уже нашептывал — он кричал, но я его заткнула.

Одной из моих собственных гипотез относительно Мигрени было «слишком умная». И дальше я задавала себе тот вопрос, который не смели задать другие, но я его часто считывала в их взглядах: «Раз такая умная, почему же ты такая больная?». Так вот, через полтора часа лекции о чудо-аппарате я узнала, что необходимо им «облучать» воду, которую пьешь, причем банка для облучения должна быть обернута фольгой, иначе не будет эффекта. Еще я должна собирать в банку утреннюю мочу, так же ее облучать и потом делать клизмы с ней. Еще облучалась вся жидкая пища. Еще три раза в день электроды приставлялись к телу в области запястий — облучалась кровь. И, наконец, был способ снять боль: для этого вначале «забиралась» информация с того участка головы, где боли не было, а потом «передавалась» на тот, где она есть. «Ну, что я теряю» — в очередной раз я спросила себя, и дала согласие. И тут моя гостья вынула калькулятор, и бодро посчитав на нем, выдала сумму — 32000 руб. Я присела и онемела. Это называется «дам попробовать»? По законам здравого смысла мне надо было ответить: «Хорошо, я подумаю» и хотя бы собрать информацию в Интернете. Но я открыла ящик стола, вынула оттуда деньги и отдала ей. И после этого несколько месяцев носилась с баночками, мочой, многократно за день лепила к разным частям своего тела электроды. В придачу с дорогому аппарату мне дали книгу, отпечатанную с жуткими ошибками — в ней описывались чудеса, творимые прибором. Надо ли говорить, что через несколько месяцев я признала наконец, что заплатила деньги за урок — не будь дурой.

Но истории свойственно повторение. Когда официальная медицина ничего не в силах предложить, опять хватаешься за соломинку в вид чьего-то опыта. При этом очень часто человек, советующий мне очередную «таблетку», материально заинтересован в том, чтобы я ее купила. Но в этом и суть сетевого бизнеса: для распространения продукта люди должны не просто его попробовать, а уверовать в его эффективность и полезность. Если речь идет о кастрюлях или пылесосах, все очевидно. Но вот когда продают оздоровительные или даже лечебные средства, попробуй пойми, искренне ли человек верит в его пользу, или он себя в этом убедил. Эффект плацебо никто не отменял.

— Ира, а пробовала ли ты гомеопатию? — спросила меня коллега, в прошлом врач. Ну, да, в качестве вспомогательного лечения что-то пробовала. Она стала убеждать меня, что гомеопатия не должна применяться вместе с химическими препаратами (можно подумать, что это не химия!), что основное — это найти «свой» препарат, а сделать это может только очень хороший специалист. И он, конечно, у нее есть. Так я очутилась в доме специалиста. Никакого кабинета у этой женщины в помине не было, принимала она только дома, и, зная о моем приезде, не удосужилась хоть как-то прибраться и переодеться. Меня встретила на крыльце неопрятная, растрепанная женщина средних лет. Я решила, раз уж я здесь, не обращать на это внимание. Женщина была приветлива, провела меня на кухню, расчистила место на столе, заваленном грязной посудой, и начала сеанс. Прежде всего она рассказала, что по национальности немка, что у нее очень глубокие корни, в виде дедушек-аптекарей, бабушек — целительниц. Такой прием, я заметила, используют часто, когда люди могут усомниться в компетентности специалиста. Ну, я уже научилась обходиться со своим критиком и сделала привычное — заткнула. Между тем, дама положила перед собой на липкую, рваную клеенку лист бумаги и начала консультацию. Она объяснила: чтобы найти «тот самый препарат», ей надо все узнать обо мне. Справедливости ради скажу, что это была самая подробная история, которую я когда-либо рассказывала. Даже психотерапевт не выслушивал столь длинный рассказ, не говоря о врачах. Слушала она с интересом, иногда задавала вопросы, а лист бумаги был приготовлен для того, чтобы в конце почти двухчасового общения написать одно слово. Мне следовало принять всего 6 горошин. И они запустят в моем организме изменения, которые приведут к выздоровлению. В этом случае я заплатила намного меньше, чем с чудо-аппаратом, всего лишь за баночку горошин и консультацию.

Про пиявок я, конечно, слышала. И даже собиралась. Были методы, которым я доверяла хотя бы по принципу «хуже не будет». И вот, на благодатную почву попала информация от моей знакомой — ее мама справилась с сильнейшим варикозом благодаря пиявкам. Да, и еще у мамы болела голова. Боли прошли. При этом слово «Мигрень» не звучало, я уже привыкла к тому, что непосвященные любую головную боль склонны считать Мигренью. Но самое главное, знакомая дала мне пароли-явки, то есть сообщила кто, где и за сколько ставит этих самых пиявок.

Врач оказался молодым и очень восторженным человеком. Я сразу прониклась к нему симпатией. И поверила, потому, что верил он. Трудно описать, с какой любовью он смотрел на этих тварей, извивающихся в банке! И как без устали он рассказывал о той великой пользе, которую они творят в организме человека. Я люблю «говорящих» врачей, они не только используют инструмент, но и пытаются донести механизмы его воздействия. Это сродни работы тренера — сделать человека не объектом, а субъектом, включить в процесс, понять, а уж потом поверить. Еще он разрешил мне забирать своих «наетых», как он их называл, пиявок. Их участь погибнуть в унитазе меня смущала. Я везла домой их в баночке и отпускала в пруд. Конец осени, но льда еще не было, я верила, что моей крови им хватит, чтобы дожить до весны. Изменений в состоянии я не чувствовала, но убедила себя, что все на пользу. Пока однажды, после очередного сеанса, вдруг не появился зуд. Сильный, нестерпимый, он шел от шеи — места укуса пиявки, по всей руке, включая кисть. Рука отекла, стала горячей. Я позвонила доктору, он назвал все это «приставочной реакцией», стал объяснять, чем это отличается от аллергии, но посоветовал Супрастин в ударной дозе. Я была напугана — ведь отек мог пойти не по руке вниз, а на голову вверх. Решила с пиявками больше не связываться.

По советам друзей, знакомых, коллег, клиентов — всех, кто слышал о моей напасти, я ходила на су-джок терапию, чистила курсом кишечник и печень, пробовала «самого хорошего» остеопата, была на иридодиагностике, у космоэнергетика и даже ходила к ясновидящей.

Коллега рассказала о внезапной болезни сына. Врачи настаивали на операции, она, конечно, боялась операцию делать, и боялась не делать — мучительное состояние принятия решения, особенно, когда речь идет о ребенке. Так хочется найти более уверенного, компетентного, того, кто возьмет ответственность и скажет, что делать! Откуда она взяла эту Наталью, я не знаю, но ясновидящая сказала, что операцию делать надо и все будет хорошо. Ну, так и случилось. А Наталья в ее глазах стала человеком, подтвердившим свои способности. Я пошла из любопытства. До моего визита, по телефону, было рассказано, как она занята, какие толпы народа, очереди, как ее все любят, благодарны, и, кстати, на днях у нее день рождения. Типичная речь человека, который сам себя пытается убедить, что хорош и всеми любим. Так, кстати, поступают очень незрелые и неуверенные — мне ли, как психологу, это не знать! Но любопытство берет верх — давно что-то я с ясновидящими не общалась… Молодящаяся блондинка с густым макияжем, в углу комнаты — «иконостас» из цветов и подарков, все от благодарных посетителей. Я пришла без подарка (ах вот почему мне рассказали про день рождения!) Вероятно, чтобы мне было стыдно, она предъявляет бархатную коробочку с сережками: «Вот что мне еще подарили». Мне становится ее жалко. Наконец, начинается сеанс:

— Вы много общаетесь с людьми…

— (Ну да, трудно найти человека в большом городе, который бы общался мало…)

— У вас это хорошо получается, вы умеете слушать….

— (Не прерывала и даже кивала понимающе, когда ты себя расхваливала…)

— Вероятно, ваша деятельность связана с недвижимостью…

— (??? Я одета удобно, джинсы, утепленный жилет, кроссовки. Похожа на риэлтора? В принципе, да)))

— Вы очень самостоятельная, сильная — все сама, все сама…

— (Очень типичная женская песня и очень вяжется с моими кроссовками…)

— Скоро в вашей жизни появится мужчина, за ним — как за каменной стеной…

— (Так, стоп, пора вмешиваться) Я пришла потому, что у меня проблемы со здоровьем.

— Ага, понятно…

Пассы руками вдоль тела.

— Болит спина (никогда не болела), есть женские проблемы, последствия абортов, вероятно, выкидышей (ничего подобного у меня не было) ….

Шла Наталья, как снайпер, тыкая во все наиболее популярные женские места и проблемы, но, в отличии от снайпера, ошибалась почти в каждом слове. Наконец, я решила все рассказать, она ответила, что видит мою боль, но еще до нее не дошла. И прочитала под музыку, с пассами над головой, заклинание. Пламенно и громко призывала кого-то мне не знакомого, чтобы он избавил и помог. Все, сеанс окончен, вознаграждение можно положить на «иконостас», сколько хотите, но «обычно кладут 2500—3000».

Я благодарна людям за участие, сочувствие, за то, что услышав «новое средство от Мигрени» они сразу же сообщают мне. Сейчас я стала более осмотрительна, но собираю информацию прежде, чем на что-то решиться, доверяю своему здравому смыслу. Смирилась с тем, что «слишком умная» — отрицание этого факта мне ничем не помогло. Стало жалко времени, сил, денег.

В бесполезном лечении есть вред — в очередной раз ты теряешь веру. И еще связь с собой, своим организмом, доверяя другому человеку больше, чем собственным ощущениям. Постулат о том, что кто-то должен тебе обязательно помочь, с годами становится все более спорным…

Долгое приключение под названием «Дом»

В стране случился очередной экономические кризис. А у меня — большой наплыв народу. В эпоху нестабильности и крушений — волна сокращений, безработица, потеря накоплений, люди идут либо лечиться, либо учиться. В тот год я набрала аж три группы Мастерской. А это стабильный заработок на весь год. Муж окончательно расстался с идеей собственного бизнеса и устроился на «нормальную» работу, благо спрос на электриков не упал. Банки привлекали клиентов, давали аж 15—18% годовых. Мы рисковали, но смогли за пару лет собрать деньги, чтобы купить участок и начать строительство дома.

У меня была мечта: сосна под окном. Все остальные параметры в поиске участка были вполне рациональны: направление, удаленность от города, размер. Начали мы ездить в январе, когда лежали метровые сугробы и стоял мороз. Было ощущение, что к весне все хорошее уже разберут. В те годы вообще тенденция «мотать из города» переживала свой пик. Людям казалось, что на земле надежнее, автономный дом — когда все зависит только от тебя, это несомненно лучше, чем городские квартиры, экология важнее, чем инфраструктура. И вообще, скоро всю землю в 50 км от города разберут! Был ажиотаж, я поддалась, заразила мужа.

И вот мы ездим по заснеженным поселкам, садоводствам и пытаемся что-то понять. Нам показывают очередную равнину в 10—12 соток. Я спрашиваю: «А где сосна?». Риэлтор отвечает: «Вот» и тычет в елку. Однажды мы возвращались с очередных просмотров, я дремала на пассажирском сиденье, и вдруг, открыла глаза и увидела прямо перед нами грузовичок, в кузове которого покачивалась молодая сосенка. «Так что — ее просто можно купить и посадить???» — спросила я Сашу. «Ну, да» — ответил он. Все, я перестала мучать риэлторов сосной, сосредоточилась только на основных параметрах.

Участок мы купили в мае. Но все наши просмотры даром не прошли — мы, наконец, поняли, что хотим, сместились в направлении, отказались от «муравейников» — очень больших садоводств, выбрали не пустырь, а хозяйский участок с домиком-развалюшкой и яблонями. Все покупатели обходили его из-за склона, но нас это не смутило, а разница в полмиллиона оказалась убедительной. Так начался долгий этап жизни, под названием «стройка».

Спустя годы, могу сказать, что все дольше и дороже, чем предполагаешь вначале. Я хотела подарить себе дом к 45-летию, но в это время была лишь обладательницей цоколя. Очень не хотелось «затягивать пояса», менять резко образ жизни, отказываться от того, к чему привык. Поэтому мы продолжали путешествовать, не экономили на еде, были готовы вложиться в обучение сына, если он не поступит на бюджет. И стройка растянулась аж на 6 лет.

Квартира от дома находилась более чем в 100 километрах. Было решено ее продать, как только будет готов дом. Саша мотался на стройку при каждом удобном случае, а именно — он там проводил все выходные. Жаловался, что без контроля рабочие тут же «косячат», приходится переделывать. Мы меняли бригады, но никто не мог угодить моему придирчивому мужу. Он мучился, разрывался между работой и стройкой. И в какой-то момент стало ясно, что денег на устранение всех «косяков» и оплату плохо сделанной работы уходит больше, чем он зарабатывает. И мы решили, что он уволится и займется стройкой.

Боялась ли я становиться единственным кормильцем в семье? Опасения были, но мне казалось, что на это уйдет год, не больше. Я сняла большой зал в центре города, взяла коллег на субаренду. И работала по полной: плотное расписание, новые формы работы, новые тренинги, большой поток народу. В дополнении картины — ремонт в зале с перемещением стены. Пик возможностей. Взрослая, серьезная игра. И я продержалась так 2.5 года. Дом строился и требовал постоянных денег. Аренда становилась все дороже. Клиенты у меня были, но сил и желаний оставалось все меньше. Я нашла массажиста, который приходил ко мне прямо в зал. Из дома привезла обычный раскладной стол, он скрипел под моим весом, но держался. В тот период я поняла, что количество приступов и их сила не зависят от моей нагрузки — и в период относительного безделья, и в период «пахоты» голова болела одинаково.

Саша переселился на стройку. Выручал старый домик, а когда стало холодно, муж ночевал у мамы, она жила в 20 км от нашего участка. В город приезжал редко — худой, почерневший, небритый. Предел сил был не только у меня, но и у него. Но остановиться невозможно — только вперед.

Помню, как целую неделю провела в Интернете в поисках идеального проекта. Начинала от 100 метров, казалось, что этого на троих достаточно. Но что такое — три спальни? А как же кабинеты? Я хочу свой кабинет, и Саше тоже нужна отдельная комната. Комната сына — это святое. Спальня. Еще нужна комната для мамы, она еще бодра и самостоятельна, но не молодеет. Вобщем, получается, 5 спален. И гостиная побольше, чтобы собирать гостей. Я отвергла архитектурные излишества, догадывалась, что второй свет в гостиной — это не рационально, съедается площадь, и холодно — протопить тяжело, весь теплый воздух поднимается наверх. И причудливая кровля — это очень дорого. Наконец нашла идеальный вариант, назывался «Европейская усадьба» 180м, для узкого участка — как раз на наш склон. Но с учетом отапливаемого цоколя получилось более двухсот метров.. Тогда казалось — достаточно построить, один раз вложиться и все. Если уж строить, то по-максимуму, сделать родовое поместье, передать сыну… Все оказалось не так, но это мы поймем через несколько лет….

Специалист по головной боли

К этому врачу я попала извилистым путем. Плановый осмотр у гинеколога, рекомендации с обязательным советом: «По поводу этого препарата проконсультируйтесь у хорошего невропатолога. И лучше здесь». На бумажке было написано «Первый медицинский институт». Почему бы и нет. Звоню, записываюсь на прием. И совсем забыла, зачем мне нужен невропатолог, по привычке отвечаю:

— Я с мигренью.

— Ну тогда вам к А. Он лучший специалист по головной боли.

Вот оно, преимущество жизни в большом городе — по звонку записывают к «лучшему специалисту». Сразу вспомнила виртуальных товарищей по несчастью, у которых в досягаемости один врач, ну, уж какой есть…

День был теплый, весенний. Во дворах института оживленно, пациенты и студенты, у одних забота — получить зачеты, у других — попасть к специалисту на прием. И преподаватели, и врачи в одном лице. И как-то это не смущало, развеивало обычную тоску клиник.

«Лучший специалист по головной боли» опоздал на час, но я ему простила. Он оказался обычным преподом, таким, каких любят студенты — с харизмой, внимательным взглядом и юмором.

— Сколько говорите вам лет? Ой, никому об этом не рассказывайте! И сколько лет вашей Мигрени?

Рассказал он мне все то, о чем я и так знала: лечения нет, но облегчить состояние можно. На самом деле, я хотела попросить рецепт на Коффетамин, но он отверг категорически — вчерашний день, опасно для сердца. Есть новое направление — лечение противосудорожными препаратами. Предупредил, что лекарство тяжелое, будет побочка, но приступы снимет. И бонусом: познакомил меня со своей ассистенткой, красивой девушкой с красивым именем Лаура. Она будет меня курировать, с нею прямая связь по телефону. Я о таком и мечтать не смела — свой куратор, по-студенчески пытливая, с огромным желанием помочь мне и угодить Учителю.

Так я узнала про Топамакс. Дорого. Огромная инструкция с длинным списком всех предостережений. Начинаем с малой дозы. Через две недели мне полегчало. Внезапно. Исчезла тяжесть в голове, которая была фоном моей жизни последние годы, я уже не обращала на нее внимания, считая нормой в сравнении с приступом. Раз в неделю я звонила Лауре и рассказывала о своем состоянии:

— Приступов нет уже пятый день. Покалывание в пальцах, сухость во рту. Но это все ерунда в сравнении, главное, что не болит голова.

Месяц я была абсолютно счастлива. Я отдыхала. Я радовалась жизни. Мне хотелось на этом состоянии сделать все, что не давала мне головная боль — начать новую книгу, написать сценарий тренинга, придумать анонсы вебинаров… Но оказалось, что вместе с головной болью пропали мозги. Вначале я забыла пин-код банковской карты. То, что помнила годами, какие-то четыре цифры! Пришлось звонить в банк и менять пин. Потом вдруг я забыла, как пишутся простые слова. Во время тренинга что-то писала на доске и запнулась… рука отказалась помогать, а голова не помнила. Потом случилось ужасное — я проехала на красный свет! Пешеходы шли, а я ехала… остановилась, сложила ладони в извиняющемся жесте и испугалась сама себя… Лаура объяснила, что это побочка, да, провалы в памяти, да, исчезают автоматизмы.

«А нельзя ли меня ненадолго расколдовать, я хотя бы запишу все важное?» — пробовала шутить. Но на самом деле было не до шуток. Впервые я задумалась: а любую ли цену готова заплатить? За руль садиться опасно. Заниматься любимым делом я не могу. Забываю и путаю слова — какой из меня тренер? Облегчение и восторг сменились унынием. Приступы, которые сошли на «нет» стали возвращаться. Вначале слабые и редко, потом все чаще и сильнее. И, наконец, все вернулось на исходную: та же частота, та же сила, но еще, вдобавок, вата в голове. Лаура, посоветовавшись с А., передала мне, что медленно снижаем дозу и делаем перерыв.

Спустя пару лет я вернусь в Топамаксу. В это время мне было настолько плохо, что я уже смирилась с любой ценой. Обезболивание давало облегчение на несколько часов, а потом опять все возвращалось. Изо дня в день, без передышки. Я стала раздражительной, изо всех сил держалась на работе, но дома распадалась на части. Судорожно искала хоть какую-то информацию. Нашла рекламу Бельгийского обруча от головной боли — разряды электрического тока в определенные точки на висках и переносице. Стоит не дешево, но и купить просто так не получится — надо заказывать заграницей. И тут вдруг, на мой запрос на форуме — не продает ли кто с рук, откликнулась девушка из Питера: «Я вам отдам его даром». При встрече рассказала, что ей не помогло, в добавок к Мигрени еще и пытка электроударами… Оказалось, что она уже два года на Топамаксе, надо делать перерыв, а она боится. Ее врач обещала на время подобрать другой препарат. И, к слову, врач — М, она ученица А, но принимает в коммерческой клинике, попасть к ней намного проще.

Да, попасть действительно было просто — любой каприз за ваши деньги. Приятная, улыбчивая и очень разговорчивая женщина. Она сама сообщила мне, что она «лучший специалист по головной боли», рассказала про симпозиумы, на которых была, показала фотографии и проспекты. Потом про пациентку, у которой Мигрень провоцировал йогурт. Потом про пациентку из Франции, которую она вылечила уколами Ботокса. Потом про пациентку, у которой Мигрень прошла с беременностью… Так прошли все 30 минут, меня она ни о чем не спросила, выписала рецепт и попрощалась. Второй опыт с препаратом оказался еще хуже. Мигрень дала мне передышку дня на три, потом вернулась. До прошлого отупения дело не дошло, но у меня стал отказывать кишечник. Хилак-форте в огромных дозах, слабительное, диета с кефиром, черносливом и всем, что традиционно нравится кишечнику, безрезультатно — все входит, но ничего не выходит. Я позвонила дорогому «Лучшему специалисту», благо, эта услуга входила в оплату — она отменила мне препарат, заменив его пищевой добавкой. Через месяц я сидела у нее в кабинете и прослушивала все про симпозиумы, пациенток, беременность и йогурт. Может быть, таком образом, она пыталась вернуть мне веру и подбодрить? Но в этом случае, обычно, с человеком разговаривают, а не включают магнитофонную запись.

Тайская таблетка

После первой поездки в Турцию мы заразились путешествиями. Хлебосольная Болгария, пестрый Египет, пряная Индия, звонкая Черногория, степенная Европа… И, куда бы я не приезжала, везде интересовалась местной народной медициной. Если не находила ничего интересного, просто брала курс массажа.

Уже давно поняла, что массаж не влияет на мою Мигрень никак. Но — хуже не будет. Все специалисты видели на моей спине «большой проблем» и, кто-то более усердно, кто-то менее, старались исправить. Иногда мне просто хотелось приятного, я заказывала «релакс». В спа-отеле в Турции купила недельный пакет, попросила «без фанатизма» и получила потрясающие процедуры — меня гладили, обертывали, натирали чем-то полезным. Сделать своему телу хорошо — это тоже лечение. Я так привыкла к боли, что приходится напоминать себе о телесных удовольствиях.

Больше всего я рассчитывала на Индию. Йога, аюрведа, лечение травами и огромный выбор массажей — ну что-то же должно мне помочь?! На этот раз я решила купить оздоровительный тур. Кроме всего, тренеру полезно время от времени быть участником группы. И я даже вспомнила об одном человеке, который возит группы в Индию. Нашла информацию: оказывается, он уже живет в Индии, а люди к нему приезжают. И программа очень насыщенная, цена, правда, тоже немалая, но я же готова вложиться в свое здоровье. Неожиданно со мной попросились моя мама и подруга Маша — сложилась маленькая компания. В Индию мы прилетели аж на 20 дней. Вечером нас собрали в большом зале, в кругу сидели человек 40, люди, приехавшие из разных городов и с разными целями. Кто-то просто из интереса, кто-то за компанию, были те, кого я про себя назвала «адепты секты» — заранее восторженные и продвинутые в здоровом образе жизни. Кто-то приезжал к Тимуру — нашему тренеру, уже не в первый раз. При знакомстве я сказала, что мне очень плохо, я не вылезаю из приступов и понимаю, что могу помочь себе только очень сильно поменяв свою жизнь.

Эта поездка совсем не была похожа на отдых. На первом собрании Тимур дал нам все инструкции, что мы далем и когда. И утром, после сна, и вечером, перед сном была какая-то дикая гигиена с натиранием, намыванием себя сначала маслом, потом разведенной водой мукой, промывание носа, ушей… Самое противное — гонять во рту кунжутное масло несколько минут. Всему было объяснение, я безропотно все выполняла, хочешь быть здоровой — терпи. День начинался в 4.50, чтобы успеть «правильно» помыться. В начале шестого мы с ковриками шли на йогу. Вставать раньше солнца для меня противоестественно. Я никогда не спала долго, но йога в 5.30 — это очень тяжело. Вокруг нас спали джунгли, где-то шумело море, а я заставляла свое тело выгибаться, замирать, напрягаться. Иногда Тимур начинал рассказывать теорию. В этот момент я засыпала. Стыдила себя, что не включаюсь в процесс на 100%, но ничего не могла с собой поделать. Через час-полтора начинали петь птицы, всходило солнце, с этого момента все шло веселее. Утренняя йога почти три часа. После этого нас отпускали на море. И это было самое замечательное — броситься в теплую, упругую волну и плыть далеко-далеко. Такой же «водоплавающей» отказалась и Маша, мы могли проводить в воде по часу и больше. Но режим не позволял, все было расписано по минутам, и на море отводился какой-то час утром и можно было «урвать» час перед закатом. Три недели сидеть рядом с морем и не плавать — для меня это было несправедливо и противоестественно. Но раз уж подписалась — терпи. Питание — отдельная песня. Для нас специально готовили по рецептам Тимура, аюрведическое питание, по всем правилам и законам… но жутко не вкусное! Я уговаривала себя, заставляла, в результате все, что я ела со стола — это лепешки, салаты и фрукты. Протертые овощные супы, каши-размазни, и что-то еще непонятное, но разваренное и в такой же консистенции. Тогда, за аюрведическим столом я поняла, как люблю жевать. Не просто глотать, а откусывать и жевать. Я поняла, как соскучилась по твердому, хрустящему. Нет, мне не нужно было мясо, я без него прекрасно обходилась. А полуфабрикаты, колбасы, пирожные я и так не ела. Но у пищи должен быть вкус! Моя мама, привыкшая к соленому, и, как она говорит, смачному, сдабривала все блюда или маслом или медом. Я же съедала несколько ложек меда, записала имбирным чаем и уговаривала себя, что наелась. Удивительно, но голода не было, была тоска по вкусам. На рынке закупали в большом количестве фрукты и орехи, этим скрашивали свою аюрведическую диету.

После завтрака начиналась пытка — лекция по аюрведе на три часа. Я смотрела на всех этих людей и думала: а у них что, нет Интернета? То, что рассказывал нам Тимур «под запись» я позже без труда нашла в поисковике. Да, конечно, это было подтверждено его опытом, но, ребята, лекции под запись в наше время… Ну, в общем, я включила методиста и ничего не могла с этим поделать. Мы сидели и слушали монотонный убаюкивающий голос. Неудобные стулья, жара, многие через силу борются со сном, а рядом шумит такой прекрасный океан.

А вечером меня ждало еще одно испытание — тренинг. Я очень люблю тренинги! Но я не терплю, когда издеваются над методом. Тренинг Тимур вел по бумажке, многое из того, что он говорил, было из категории «капитан очевидность», и я опять смотрела на всех этих людей и недоумевала: неужели вам не жалко времени на это? Жалкие подобия упражнений, долгие монологи тренера, риторические вопросы… А завтра вставать до восхода.

В общем, я прилежно во всем участвовала дней пять, а потом подошла к Тимуру и честно сказала: «Я буду ходить на утреннюю йогу и на массажи, но остальное время хочу проводить на океане, это мне важнее». Я ни в чем его не упрекала, не учила, как надо, но я просто была «не его участником». Старалась быть искренней и деликатной. Он смутился, предложил вернуть часть денег, но я отказалась — это моя ответственность, приехав сюда я подписалась на программу. До сих пор не могу сказать, было ли это бегством, проявлением гордыни или заботой о себе. Но та поездка позволила прервать нескончаемую череду приступов, мне стало на какое-то время легче. и, по возвращении домой, комплекс йоги сначала уменьшился до полутора часов, потом до часа, а сейчас он занимает минут 20—30. Но привычка начинать утро с упражнений у меня прижилась.

В другой раз мы были в Индии уже семьей. По дороге с пляжа я увидела его — индийского старца! Он сидел возле своего «салона», седовласый, бородатый, очень худой и весь излучал умиротворение. Прямо над его головой висел банер с рекламой услуг и прямо на нем были указаны цены, не малые по индийским меркам. А по-русским, вполне себе. И я записалась… Неделю я проходила лечение. В общем-то это были те же массажи, но еще что-то отдаленно напоминающее остеопатию. В завершении он лил мне на макушку масло, хлопал по голове ладонью и пел какое-то заклинание. Вот именно это я и считала основным во всем лечении. Прощаясь, сказал, что голова пройдет, но не сказал, когда. И подарил бутылочку зеленого масла. Вернувшись домой я тоже щедро поливала им макушку, и хлопала, но заклинаний я не знала… Моя Мигрень никак не отреагировала на эти манипуляции.

Потом был Тайланд. Ну, всем известно про знаменитую тайскую таблетку! На пляже ко мне подошла женщина и сунула очень красивую, красочную, глянцевую брошюру на русском языке. Там были сфотографированы красивые баночки и красиво описано их содержимое. Прямо поверилось, что так оно и есть — можно вылечить все, принимая пилюли из трав. И мы с мужем отправились по указанному адресу. Огромная аптека, десяток консультантов и все говорят по-русски. Может быть, они полиглоты, а может быть эта аптека специально для русский и сделана, но нашего брата было много, и все скупались по-полной. Одна дама явно пополняла запасы и выполняла поручения знакомых: ходила со списком, как в супермаркете и бросала в корзину по 5—6 баночек одного наименования. «Значит помогают!» — легковерно решила я, и отдалась в руки девушки-консультанта. Если ты здесь первые, то все происходит так: ты описываешь, что тебя беспокоит или называешь диагноз, а консультант ищет нужную баночку. Никаких дополнительных вопросов тебе не задают, не на приеме у врача, и еще рекомендуют пару-тройку того, что нужно всем: для обмена веществ, пищеварения, хорошего сна… Я решила не быть эгоисткой и прикупила еще для мужа и сына. В общем, на родину вернулась с чемоданом снадобий и шпаргалкой, когда что принимать. Несколько баночек встали в ряд на кухне, а остальные ждали своей очереди в аптечке. По 3—4 пилюли утром, днем, вечером. Я ждала эффекта. Он наступил: мои периодические приступы 2 раза в неделю сменились ежедневными. И я даже обрадовалась — реакция есть! Вот сейчас пройдет период обострения, ведь это часто бывает в начале лечения, а потом все начнет налаживаться… Я выдержала около 3 месяцев. Мне было очень плохо, к головной боли добавилась тяжесть в печени, запоры, стал хуже сон. И я решила, что надо прекращать, не резко, постепенно сводить на «нет» эту терапию. Остатки засунула подальше, не решаясь их даже кому-то отдать. Я ждала улучшения, хотя бы прежнего количества приступов, но время шло, а ничего не менялось — ежедневная головная боль… И так, по итогу: мои боли «по графику» стали постоянными после «лечения тайскими таблетками».

Чего только в отчаянии мы не вытворяем с собой! Если официальная медицина 21 века ничего не может предложить, кроме обезболивания и сомнительных экспериментов с Ботоксом, противосудорожными препаратами и антидепрессантами — «авось поможет», ты начинаешь применять этот же принцип в любой ситуации. И, каждый раз, я искренне верю, что это МОЖЕТ ПОМОЧЬ. Потому, что без веры точно ничего не поможет…

загородная жизнь — начало и конец

«Мы дом строили-строили, и, наконец, построили…» — говорил знаменитый Чебурашка. Впервые мы праздновали в доме новый год. Еще осенью я спросила у Саши: «Успеем?». Он ответил утвердительно. Я зарабатывала — он строил. Каждый вечер получала «вести с полей» — фотографии с очередного участка стройки. Уже начался этап «красоты», я принимала активное участие, выбирала обои, краску, ламинат. И начала со стиля — у нас будет «Прованс». Очень модно и очень уютно, со множеством «вкусных» деталей, которые, если есть деньги и фантазия, можно воплотить. Я просматривала огромное количество материала в Интернете и выписывала тенденции стиля: дощатый белый потолок, обои в крупную полоску, имитация балок, смесители «под бронзу»… Дизайн начался со смесителей — я их нашла и купила. Сразу на весь дом — два санузла, кухня. ЧУдной, «старинной» формы, благородного цвета старой бронзы и очень достойной фирмы. Обошлось дорого, но это та деталь, которая задает настроение. Тем более, что Саша исполнил мою мечту — кухонная раковина перед окном. То есть, когда моешь, чистишь, готовишь, упираешься взглядом не в стену, а смотришь на склон, поросший иван-чаем огромный куст ольхи — наш участок граничил с пустующим. И, как я и предполагала, смесители «потянули» все остальное. Ну, прежде всего, все металлические детали — светильники, карнизы, дверные ручки. И, конечно же, зеркало, мыльницы, держатели для туалетной бумаги и даже вантуз. Но до вантуза еще надо было дожить, на очереди прежде отделочные материалы. Я объяснила Саше, что есть два направления в стиле — «деревенский» и «разорившееся дворянство». Простые, натуральные материалы, чистые цвета, с преобладанием природных. А природа Прованса это, кстати, множество цветов, главенствующим является лавандовый. Впустить лаванду в гостиную я не решилась, цвет прохладный, в самый раз для жаркого французского лета. А питерское лето все же отличается, пусть будет белый фон с цветочным рисунком в голубых и бежевых тонах. И полоска, конечно. Одна стена — фантазийная, обои той же серии, но с разбросанными по полю букетиками — «ситчик». Гостиная, самая огромная комната в доме, 32 метра, здесь много окон и света, уют и тепло создадим текстилем и мебелью. И, конечно, камин. А как же лаванда? Лаванду я поселю в ванной, она тоже большая, два окна. Очень долго я простояла у стенда с цветными палетками — фирма, производительница красок, дала такую возможность для любителей эстетики — выбрать не только цвет, но и оттенок. Потом эти палетки: цвет стен в ванной, прихожей, стена за камином, двери, пролежали в моей сумке несколько лет. И все покупки по дому я делала с их помощью, чтобы не ошибиться в оттенке.

За один приезд в магазин мы решили закупить сразу всю отделку для первого этажа. Шел уже третий час и наша телега наполнялась — обои, ламинат, плитка… Плитка была чудо как хороша, и со скидкой, но рискованно — крупный мозаичный узор. Такая хороша для залов, широких коридоров, а у нас санузел. Но я рискнула — два цвета, бежевый с серым и зеленый с серым, сразу на первый и второй этаж, закупать все сразу — это правильно, легче сохранить общее видение. Подходишь с куском обоев и сразу понимаешь, где твой ламинат, берешь дощечку ламината и понятен цвет дверей. Саша уже ничего не понимал, он просто оплачивал и оформлял доставку, а я одержимая бегала по магазину… Вероятно, он сидел во меня всегда, мой дизайнер, но сейчас он смог по-полной разгуляться. А впереди еще столько — дом большой, идей у меня море!

Я приехала в дом 30 декабря, на следующий день мы собирали гостей. В доме стояла первая и единственная мебель — шикарный деревянный стол и 6 стульев. Еще муж затащил диван, увидел, как сосед запихивает его в гараж на хранение и предложил сохранить его у нас в гостиной. Я была против всякого старья, но, честно говоря, без мебели тяжело обходиться хотя бы малое время, а диван был хоть страшен, но удобен. Я привезла с собой новогодние украшения, чтобы как-то скрыть и компенсировать его недостроенность. Я украшала, Саша строил: достилал ламинат, установил раковину, выносил в цоколь все инструменты. В 17 часов 31 декабря мы поехали в магазин за ведром, шваброй, моющими средствами. Скучающий продавец хозтоваров с удивлением сказал: «Все режут оливье, а вы уборку затеяли?».

Через два часа, в наш недостроенный, свежевымытый, украшенный дом стали приезжать гости. Я пыталась уловить этот восторг: я принимаю гостей в своем доме, огонь в камине, сверкающая огоньками ель за окном, праздничный стол с льняной скатертью… но чувствовала только огромную усталость. Как только часы пробили 12 раз, Саша ушел в спальню и уже не вернулся — выпитый алкоголь и напряженный график последних дней сделали свое дело, он упал на диван и уснул. Я же веселила гостей до глубокой ночи, пыталась быть бодрой, но очень завидовала Саше.

Окончательно в дом я переехала через полгода. Сын остался в городе, я понимала, что ему уже пора жить одному, но еще долгое время моталась между двумя жилищами, привыкая к новому состоянию «опустевшего гнезда». Вероятно, по-этому дом наш постоянно был заполнен гостями. Пять отдельных спален — это возможность пригласить уйму народу и оставить их всех ночевать. Мы обзавелись настольными играми, я подарила Саше его любимый покер, закупили большое количество посуды и пастельного белья. Это были самые радостные моменты, связанные с проживанием в доме: большая компания, взрывы смеха, совместное приготовление вкусной еды, прогулки в лесу и долгие игры, долгие разговоры. Но, когда гости разъезжались, огромный дом пустел, наваливались каждодневные заботы: ремонт недоделок, дрова, котел, вода, газ… Дом постоянно требовал участия, невозможно было, как в городе просто войти и заняться своими делами. И это при том, что в нем были все городские удобства! Однажды у нас в колодце закончилась вода. Просто перестала литься из крана. Муж пошел проверять — воды нет. Колодец среди зимы обмелел. Пришлось ждать пару дней, пока вода наберется, а весной углублять колодец еще на пару колец. Септик заполнился быстрее, чем мы предполагали и нам обещали при покупке. Саша сделал водоотвод, дополнил систему еще двумя колодцами. Горячая вода от котла была очень горячей, а при разбавлении вдруг сразу становилась холодной. Пришлось ставить газовую колонку специально для воды. Газ заканчивался обычно, когда Саши не было дома. Но это все были мелочи по сравнению с отоплением! Протопить такой большой дом оказалось очень накладно. Тонны солярки не хватало на сезон, мы закупались углем и дровами для камина. Самыми дискомфортными для меня были скачки температуры: вечером в доме жарко, а с утра я натягивала теплые штаны и шерстяной свитер. Участок тоже оказался для нас велик. Я так и не дождалась желания что-то сажать и преображать, все делала через силу, потому, что надо. И результаты были плачевные — грядки мгновенно зарастали травой, урожай не радовал, цветы распустились только к концу августа. Я все знала: куда и что посадить, где какая зона должна быть, куда поставить беседку и как вымостить дорожки. Но на все это нужны были деньги, силы и время. Не хватало главного — желания. Каждое утро я отправлялась с собаками на прогулку. За пару часов хождения и двум садоводствам (когда в лес было не пройти), я могла не встретить ни одного человека. И не потому, что люди не жили в своих домах зимой, просто они предпочитали не выходить за ворота. Очень робко позволяла себе думать о жизни в городе. Вдруг стал пугать возраст, я прямо ощутила недостаток сил, стала замечать, что Саша устал, многое делает нехотя или не делает вовсе. Еще одна проблема — он не мог найти работу. Какие-то случайные заработки, унизительные предложения, когда вкалывать надо целыми днями, а получать настолько мало, что едва хватит на бензин. И на фоне всего этого победным маршем шагала моя Мигрень. Ночью я вставала, пила ударную дозу кофе, шаталась по темному дому, иногда с тоской замирала у окна. А там — луна, черный лес и едва различимые крыши домов. Ни огонька, никаких признаков жизни, кроме воя собаки, которую соседи даже в самый лютый мороз держали на привязи.

Самые суровые, беспросветные приступы пришлись именно на этот период. Однажды, спасаясь от боли, среди ночи, я вышла на недостроенный балкон. Вышла в тапочках и халате, зачерпнула горсть снега и тут же приложила комок ко лбу. Впервые мне подумалось — шагну вперед и все закончится. Балкон второго этажа очень высокий, внизу склон, наледь. Мысль эта была какая-то посторонняя, как будто не моя, как будто кто-то нашептал. И я испугалась… дома!

Все разрешилось в одночасье. Февральской холодной ночью я проснулась и увидела мелькание света на втором этаже. За пару дней до этого я сломала руку, и мы спали в гостиной. Я закричала, Саша побежал наверх и тут же закричал: «Убегай, мы не потушим!» От дымохода загорелись стропила на крыше, эпицентр пришелся на санузел, там загорелась акриловая ванна… Как сказали позже пожарные: «Возможно, скрытый дефект дымохода». Ужас от случившегося сменился огромной благодарностью людям — нас поддержали, и родственники, и друзья, и малознакомые люди. На протяжении месяца мне на карту приходили деньги с скупыми комментариями: «На восстановление дома». И именно в это время мы с Сашей признались друг другу, что не хотим возвращаться в дом. Восстановим и продадим.

Чего вы едите?

Этот вопрос — фаворит у врачей, к которым обращаются с жалобами на Мигрень. Как бы было просто найти «вредный» продукт и — вуаля. Верю, что так бывает, но это не мой случай. Моя Мигрень возникла в начале 90-х, это голодное время, но еще не захламленное пищевыми добавками, глютаматом, консервантами, красителями. И традиционные провокаторы, которым приписывают причины приступов, у нас на столе тоже отсутствовали. Ни твердых сыров, ни красного вина, ни орехов. Даже если что-то вдруг попадало мне в рот, эти случаи были реже, чем приступы.

Но чему меня точно научила Мигрень — так это не тащить что попало в рот. Когда что-то болит, невольно пытаешься предупредить новые напасти. Мы решили ездить за питьевой водой на родник, когда у меня обнаружился хронический пиелонефрит. Покупной воды еще не было, этот бизнес только зарождался, а родник — в 10 км от дома. Правда, надо выстоять очередь, вода лилась тонкой струйкой, и с каждым месяцем про источник узнавало все больше народу. Позже воду стали заказывать и до сих пор это делаем. Почки, кстати, уже более 20 лет не беспокоят. В плане выбора продуктов я тоже тревожно-избирательна. К тому же, хроническая экономия в молодости привела к тому, что мы «не подсели» на полуфабрикаты и деликатесы, предпочитали домашние котлеты покупной пицце.

Когда Дане было 13 лет, он стал вегетарианцем. В одночасье. На выходе из метро какая-то девочка протянула ему брошюру. Я не обратила внимание, а он прочитал ее, пока ехали в автобусе, и дома сказал: «Я больше мясо есть не буду». Я ожидала чего-то подобного, мальчик рос очень сопереживающим. И мне стоило больших усилий по мере его взросления отвечать на вопросы, про которые мне не хотелось думать. Я очень люблю животных и приписываю им бОльшую чувствительность, чем это принято. Кошмар моего детства — телята, цыплята, кролики, к которым я успевала привязаться за лето, полюбить, сделать друзьями, а для всех окружающих это была лишь будущая еда или прибыль. Я страдала от несправедливости мира, но мне было слабо. А мальчику моему не слабо! Часть моей материнской души забила тревогу — как же можно остаться без белка в период бурного роста? Я сделала попытки убедить, смягчить решение, реализовать его попозже, когда вырастет. Но чем больше я уговаривала и аргументировала, тем более твердым становилось его решение. По правде сказать, мне не пришлось очень сильно перестраиваться — я почти всегда готовила разные блюда для него и нас с мужем. Просто он многое не ел, а то, что любил он, не любил Саша. Теперь на плите стояли две кастрюли — борщ на мясном бульоне и овощной. Понимая, что его не сломить (да и не очень то я и ломала), мы стали вместе изучать что и как можно заменить. Он сам научился высчитывать калорийность и белок и начал сам готовить. Именно благодаря Дане я стала читать информацию на упаковках и под запрет попало то, что раньше считалось вкусным. Однажды, в школе детей повезли на экскурсию на комбинат, выпускающий знаменитую шипучку. Цель — показать высококлассное производство, как там чисто и технологично. Сына впечатлило производство, но повергли в ужас мешки с гранулами и порошками, из которых делают напиток. Так знаменитый бренд лишился одного из потенциальных потребителей. Автоматически под его запрет попали рестораны быстрого питания, чему я была только рада. Парень рос худым, но без прыщей, сальных волос и стремления быть как все.

И вот, я решилась — убираю мясо из рациона. Моя цель эгоистична, когда нет других видимых причин, я хватаюсь за ближайшую и, к тому времени, популярную. Мой вариант лайтовый — вначале убрала все красное мясо, потом птицу. А всякие сосиски и копченые грудинки я и так не ела. Рыбу оставила, вероятно, понимание пользы в этом случае перевешивало сочувствие. На протяжении полутора лет я произносила фразу «Я этого не ем» очень часто, тяжелее всего было в поездках и с родными.

— Будешь супчик?

— Мам, но он же с мясом, я мясо не ем, ты же знаешь…

— Ну, я не буду тебе класть мясо в тарелку, налью бульон.

Я лишила себя многих блюд, которые очень люблю. Страдала по фаршированному перцу и голубцам, иногда очень хотелось оливье или просто жаркого.

Мы с Сашей путешествовали по Сербии на машине. А сербы, как известно, прекрасные кулинары. И тяжело представить сербский стол без мяса, которое они готовят отменно. Муж попробовал в первый день гуляш и две недели, куда бы мы не приехали, заказывал только гуляш. Я ела запеченный перец и тайно завидовала Саше.

Наверное, мне стало легче от осознания, что я не участвую в поедании животных, которых очень люблю. Но на самочувствии это не отразилось никак. Моя Мигрень этого даже не заметила. Тогда я выписала в один список все продукты, которые могут быть провокаторами. Интернет не был в этом вопросе единодушен — кто-то рекомендовал цитрусовые, кто-то говорил — ни в коем случае. Та же история с кофе. Мой список еле уместился на листе — все консервы, квашенные, рафинированные продукты, бобовые, томаты… Конечно же, сыры, вино, шоколад. Я просыпалась с мыслью