Глава 1. Дошкольник
Первые воспоминания
«Похоже, он ничего не понял», — сказала обо мне мама папе после того, как поставила меня в известность, что мы всей семьей уезжаем из Москвы в Африку, а точнее в Египет, надолго.
Шел 1979 год, мне почти четыре года. Папа получил работу в Торговом представительстве СССР в Каире. Это была настоящая удача, ведь Арабская Республика Египет — капстрана. Так тогда говорили о капиталистических странах, противопоставляя их социалистическим. Там платили валютой и в магазинах было много зарубежных товаров, недоступных гражданам СССР.
Есть более раннее воспоминание о детском саде, но оно весьма смутное. Возможно, это воспоминание в большей степени навеяно рассказом мамы. В детский сад я ходил всего три месяца. Утром я собирался в сад без проблем, как солдатик, но вот при подходе к калитке садика начиналась каждодневная истерика — я не хотел расставаться с мамой.
Валенки в Африке
Мама попросила в письме деда Васю, своего отца, прислать посылкой из Москвы в Каир валенки для меня. Дед возмутился и счел это недоразумением: «Вы же в жаркой Африке! Какие валенки? С ума сошли?»
Мы жили в одной из квартир дома торгпредства (Торгового представительства СССР) в Каире. Дом находился на огороженной высоким забором территории. Там во внутреннем дворике мамы с детьми проводили почти все время, так как за территорию мало кто отваживался выходить без мужчин. Если уж выходили, то желательно группой и лучше не пешком, а на машине.
Зимой отопление квартир не было предусмотрено, и потому в квартирах очень холодно ночью: температура всего +5–10 градусов — как в холодильнике. В валенках теплее.
Время молитвы
В Каире, услышав призыв к молитве из громкоговорителей, все автомашины моментально останавливаются прямо на дороге, открываются дверцы, выходят верующие, встают коленями на асфальт и начинают массово молиться Аллаху.
Все время намаза приходится просто сидеть в стоящей машине, так как ехать ни вперед, ни назад невозможно: остановившиеся автомобили перекрывают путь. Время молитв плавающее, и не имея точного представления о времени начала, мы нередко попадали в такие ситуации.
Хорошо, если в момент призыва к молитве наша машина окажется в тени какого-нибудь дома, иначе на солнце в машине без кондиционера эти 10–15 минут тянутся долго.
Оглушительный успех*
Дети сотрудников учили стихи для выступления на новогоднем вечере 1980 года. Я тоже учил, хотя читать сам в свои четыре года не умел. Выступать предстояло в зале небольшого кинотеатра — пристройки к дому торгпредства. Мама переживала, что меня не будет слышно этим 30–40 зрителям в зале.
Мама хотела, чтобы я рассказывал стихотворение громко и четко, а не тихо и стеснительно, как на самом деле у меня получалось. Мы тренировали громкость. Даже специально выходили репетировать на наш балкон, чтобы эхо комнаты не стесняло меня.
И вот настал момент моего выступления на новогоднем вечере. Я шел первым, как самый младший из детей. Поднялся на сцену, четко зная, что буду делать. Я начал громко рассказывать стихотворение.
Оказалось, что для выступления предусмотрен микрофон с динамиками. Тетя встала сбоку от меня и поднесла микрофон к моему рту, а я на полной громкости продолжал рассказывать стих. Аппаратура многократно усилила мой голос, а зрители были буквально оглушены моей декламацией. И пока я не закончил стихотворение, выступление оставалось очень громким.
Зрители были ошеломлены таким натиском поэзии. Мне азартно аплодировали. Меня запомнили. А на вопрос тети с микрофоном, как меня зовут, я громко ответил: «Фёдоров». Зал был в восторге. Похвала и комплименты достались и папе с мамой. Я не подвел их, и это было для меня главное.
Мгновенные фотографии*
Папа взял напрокат фотоаппарат Polaroid, который почти мгновенно выдавал готовые цветные снимки. Это было чудо. Дорогое чудо. Каждая фотография обходилась примерно в 2–3 доллара. Папа зарабатывал около 320 в месяц.
Пофотографировав меня одного и потом меня с каждым из родителей по отдельности, родители закономерно захотели кадр вдвоем. Юный фотограф получил сложное задание: сделать фото родителей в полный рост в небольшой комнате. С учетом стоимости каждого фото второго дубля не предполагалось, что добавляло нервозности.
Удерживая большой фотоаппарат маленькими руками ровно, я пытался увидеть родителей целиком в видоискателе. Они помещались впритык. Я сделал фото и вскоре пожалел, что этот аппарат производит действительно мгновенные снимки — лучше бы он выдавал их когда-нибудь потом. Но нет, прямо сейчас стало видно, что на фотографии папе не хватает верхней части лба. Конечно, папа, мягко говоря, не был в восторге.
Потом мы фотографировались на улице, у Нила и в машине. У Нила мама говорила мне: «Стасик, постарайся запомнить! Посмотри, это — река Нил. Посмотри туда, там мост. Мы в Каире, в Египте. Это страна такая. Запомни то, что ты видишь сейчас». Я кое-что запомнил.
Преступление и наказание*
Некоторые продукты питания доставляли из СССР. Например, сгущенку. Я очень её любил и мог запросто съесть полбанки за один присест, а то и всю. Привозили и воблу, и крупы, и деликатесы — икру.
Однажды мне не повезло: к нам в дом попала баночка черной икры. Стеклянная баночка — экспортный вариант. Предмет вожделения советских граждан. Мама и папа настойчиво и до исступления просили и требовали, чтобы я её «хотя бы попробовал», ведь «она мне обязательно понравится». Я не соглашался. Пытка на кухне длилась и длилась — меня не выпускали из-за стола, пока не попробую. Я плакал и отказывался.
Спустя полчаса, а то и час, мама отступила и поручила мне убрать эту баночку икры на полку. Еще продолжая всхлипывать, я встал ногами на табуретку, поднял руку с банкой, чтобы дотянуться до полки, но вдруг банка выскользнула, упала на пол и разбилась. Осколки стекла и черная икра лежали вперемешку на полу. Я был обвинен в умышленном вредительстве и приговорен к наказанию.
Ни до, ни после меня не наказывали физически. Но это чудовищное преступление требовало порки: папа и мама были единогласны в своем решении, хотя своей вины в умышленности содеянного я не признал.
Роль палача ожидаемо досталась папе. Папа приготовил ремень, с трудом зажал меня между ног, оголил мою попу для экзекуции и уже было замахнулся стегнуть меня ремнем, как я в отчаянной попытке вырваться укусил его руку, удерживающую меня. Укус был очень сильным, палач взвыл от боли, и ему стало не до меня. Я вырвался и закрылся в ванной комнате. Продолжения экзекуции не последовало.
«Седьмое небо»
«Седьмым небом» называли последний этаж нашего дома торгпредства. Это была хорошо оборудованная крыша с баром и бильярдом. Жители дома — взрослые и дети — собирались там вечерами под открытым звездным небом. Приятное место. Сидели за столиками и в креслах. Там я впервые познакомился с игрой «Монополия», но, очевидно, в силу моего юного возраста тогда игра не захватила меня.
А вот мой дебют игры на русском бильярде, наоборот, получился удачным. Папы с нами в тот вечер не было, и я играл с каким-то дядей. То ли мне везло, то ли дядя хитрил, но мои шары активно заходили в лузы, хотя ростом я был лишь немного выше бильярдного стола. Я тогда впервые услышал фразу: «Новичкам везет».
Уверовав в свои задатки бильярдиста и узнав азы игры от папы, я и в последующие дни стремился играть в бильярд, но повторить прежний успех не удавалось. «Ну, не везет». Понятное дело, ведь я уже перестал быть «новичком».
Центр или двухкассетник
Гордость папы, дорогой музыкальный центр Sharp, проигрывал нам пластинки и кассеты. В Каире можно было приобрести записи любых музыкальных групп, включая ABBA, Boney M, Beatles. Из Союза привозили записи Высоцкого, советских эстрадных и детских песен. Чтобы переписать (скопировать) кассету, требовался двухкассетный магнитофон. Именно такие двухкассетники пользовались наибольшей популярностью у жителей торгпредства.
Нашей семье, чтобы сделать копию понравившейся песни или всей кассеты, приходилось просить кого-то из обладателей двухкассетников. Это была тема упреков мамы в сторону папы. Мама считала неправильным решение папы приобрести музыкальный центр вместо двухкассетника. Папа же считал, что пластинки еще долго будут в ходу и Стасик будет их слушать на этом центре.
Пирамиды и бассейн
Абсолютный блондин с голубыми глазами, для местных арабов я был диковинкой, до которой многим хотелось дотронуться. Во время редких выходов на улицы города к нам подбегали мальчики-арабчата, зачастую грязноватые на вид, и без спроса касались меня, особенно волос на голове. Мама переживала по этому поводу, и хотя мне было уже четыре года, она старалась поднимать меня на руки, дабы не дать детворе дотянуться до меня.
Поэтому предпочитали доехать на машине или автобусе даже к близко расположенному парку «Замалек». Он был открыт только для советских граждан: сотрудников посольства и торгпредства, компаний типа «Аэрофлот», корреспондентов газет и ТВ и членов их семей.
Главное в парке — это бассейн с голубой водой на открытом воздухе. «Мама, смотри, я ныряю!» — кричал я и опускал лицо в воду бассейна всего на секунду. Плавать я не умел и просто держался на поверхности воды за счет надувных нарукавников. Помимо бассейна в парке еще были кафе, открытая сцена и танцевальная площадка для вечерней дискотеки с бессмертными хитами группы Boney M.
За пределы Каира выбирались совсем редко. Бывали пару раз на Средиземном море в Александрии. Папа побывал без меня и мамы на Красном море в Шарм-эш-Шейхе (он же Шарм-эль-Шейх). Рассказывал, что в 1980 году там был лишь советский военный аэродром и один отель. Привез несколько больших и малых кораллов, срезанных собственноручно. Их долго вываривали в кастрюлях, чтобы не было запаха тухлятины.
Всего однажды наведались к знаменитым египетским пирамидам в Гизе. Я был обескуражен реальными размерами «кубиков», из которых построены египетские пирамиды. На открытках пирамиды выглядели почти лестницей, по которой можно взойти на самую вершину. Я собирался это сделать, но высота «ступенек» оказалась выше меня ростом. Я с трудом смог забраться всего на одну «ступень» с помощь папы. Гордая пирамида фараона осталась непокоренной.
Ночной кошмар*
Однажды посреди ночи я проснулся и вдруг обнаружил, что ни мамы, ни папы дома нет. Их не было ни в спальне, ни в гостиной, ни на кухне — нигде. А за окном ночь. Я плакал навзрыд, ведь такая ситуация никогда раньше не случалась. Ничего подобного не было.
Что мне делать?! Ощущение такое, что меня предали — тайно сбежали из осажденной крепости (ощущение небезопасности улицы и окружающего мира всегда присутствовало и артикулировалось взрослыми). Но, может быть, с ними что-то случилось?
Вышел из квартиры как был, в трусах и босиком. Слезы текут, сопли пузырятся. Спустился по лестнице с четвертого этажа на первый. Там ресепшен, где сидит ночью дежурная женщина из русских (обычно жены работников дежурят по очереди). Она меня стала успокаивать, мол, родители скоро найдутся. Стала звонить кому-то и что-то узнавать. До эпохи мобильных телефонов было еще 20 лет, найти кого-то быстро — не простая задача. Дали мне одеяло. Я сидел на стуле, ждал возвращения родителей. Идти в квартиру и ждать там я отказывался.
Оказалось, папа и мама уехали в ресторан. Их пригласил господин Таки, владелец фирмы, с которой сотрудничал папа. Конечно, я был очень обижен на родителей. «Должны были предупредить меня, что уйдете». Мама была уверена, что я бы их не отпустил.
Помощник киномеханика
Работа киномеханика в кинозале нашего дома торгпредства оказалась относительно простым, но весьма беспокойным делом. Пленка с фильмом могла застрять или порваться в любой момент. И при этом фильм — это не одна бобина с пленкой, а несколько. Киномеханик брал меня в добровольные помощники на время фильмов. Когда демонстрировали мультфильмы, я предпочитал быть зрителем в зале.
Моя роль помощника сводилась в основном к перематыванию пленки просмотренных фрагментов фильма обратно на исходную бобину. Нужно было оперативно освободить бобину-приемник пленки кинопроектора, чтобы подготовить её для приема следующего фрагмента. Это делалось прямо во время показа фильма. Киномеханик переключал показ фильма между двумя кинопроекторами и следил за движением пленки. Пока один кинопроектор показывал, мы другой готовили к показу следующего фрагмента фильма.
Перемотка осуществлялась вручную — нужно было плавно крутить ручку без остановки, иначе после остановки пленка ляжет чуть в сторону и этого будет достаточно, чтобы при следующем показе пленка застряла в кинопроекторе. В комнатке киномеханика было жарко и шумно из-за двух кинопроекторов с мощными лампами для показа кино. Требовались терпение и аккуратность в работе.
Даже спустя десятки лет при словах «прокат фильма в кинотеатре» в моей памяти всплывает эта комнатка киномеханика, жар кинопроекторов и запах пленки.
Аромат Пепси и мяса
Аромат мясного рынка Каира крепко врезался мне в память. Стоит мне услышать где-то похожий запах вяленого мяса, образы каирского рынка мгновенно возникают в моем сознании. Вообще, обычно мясо и другие продукты на рынке для нас и других семей торгпредства закупал Мухаммед. Местный араб подрабатывал на доставке заказов с рынков. Мухаммед называл меня «мистер Смолл».
Гораздо вкуснее, да просто обалденным, был запах свежеоткрытой бутылки пепси. Вечером на улице, еще немного душной после дневной жары, папа покупал пепси-колу у продавца с фирменным передвижным ящиком. Продавец доставал стеклянную бутылку из недр ящика, набитого сухим льдом, легким движением открывал крышечку и протягивал прохладную и манящую бутылку мне. Из горлышка бутылки вырывался безумно вкусный освежающий запах, а мой нос приятно атаковали лопающиеся пузырьки. Вот эти первые секунды — самые незабываемые и прекрасные.
Мама, не кури!
Вышел спор, в котором пятилетний малыш отказывал маме в праве курить. Она и не особо-то курила — редко, скорее так, чтобы быть как все взрослые. Тогда курили в квартирах. Пепельница на столике считалась обязательным атрибутом. У нас такая стояла в гостиной комнате на журнальном столике. Мне это категорически не нравилось.
Я требовал, чтобы она не курила. На что она резонно отвечала, что она взрослая и сама будет решать. Последним, но сильным моим аргументом стала моя угроза лишить её родительских прав на меня, если она будет пытаться курить. Сказав это, я ушел от нее… Недалеко. Из гостиной вышел в спальню.
Шрам на лбу
Я врезался лбом в решетку двери, а точнее в ребро решетки. Однажды по примеру других мальчишек я дразнил старших девочек и затем убегал от них. Вот так убегая в очередной раз, вместо открытого проема двери я влетел в саму дверь или её закрытую половину (точно не помню). Было ужасно больно и очень глупо. Шрам остался навсегда.
Жвачка в волосах*
Из-за песчаной бури я и другие дети гуляли не во дворе, как обычно, а маялись бездельем внутри дома: около лестничной клетки на первом этаже.
Один мальчик перегнулся вниз через перила лестницы и сверху дотронулся до моей головы. Оказалось, что он прилепил свою жвачку. Я немедленно отругал обидчика и стал пытаться убрать жвачку. Но это не удавалось сделать, так как жвачка буквально облепила пучок волос. Другие дети тоже не могли помочь. Я раздражался все больше и в итоге вырвал клок волос вместе с ненавистной жевательной резинкой.
Вечером, когда мама появилась дома, она объяснила мне, что нужно было дождаться ее, она бы просто отрезала ножницами волосы со жвачкой. Волосы потом выросли бы, а вырванные уже не будут расти. Помню свое удивление. Действительно, нужно было просто как-то прожить всего пару часов со жвачкой в волосах.
Любимые машинки
Любимыми игрушками были металлические машинки и пластиковые солдатики: индейцы и ковбои. Коллекцию качественных и, соответственно, недешевых игрушечных машинок пополняли поштучно во время торжественных поездок в специализированный магазинчик.
Миниатюрные копии (с палец длиной) современных BMW, Volvo, Peugeot и других марок были выставлены на стеклянных полочках и крутящихся стендах. Мой выбор новой машинки был мучительным. Меня привлекали функциональные типа эвакуатора, пожарной или кемпинга.
Любимую зеленую BMW я постоянно носил в кармане. Она мне нравилась своими чудесными рессорами и открывающимися дверьми.
Мама регулярно напоминала мне, чтобы я берег машинки, поскольку такие в Союзе не купишь и «ими будут играть еще твои дети», — говорила она. Так и получилось. Сейчас, когда я пишу эти строки 35 лет спустя, я держу несколько машинок в руке. Минуту назад их принес мне младший сын Никита по моей просьбе. Я решил посмотреть фирму-производителя любимых машинок. В основном это Majorette.
В отпуск? Навсегда
Летом 1981 года, спустя два года работы в Египте, папе дали отпуск с возможностью поехать в Москву. К этому времени было накоплено уже много вещей, и поэтому не полетели самолетом, а поплыли на советском теплоходе. Из Александрии в Одессу с заходом в порты Кипра, Сирии, Греции, Болгарии и Турции. Там тоже делались покупки.
Перед поездкой знающие люди предсказывали место на пути следования, где обязательно морская болезнь даст о себе знать. Мы плыли и надеялись «проскочить». Но предсказание сбылось. Из Одессы в Москву добирались на поезде.
Мы ехали в отпуск, но из-за обострения ситуации в Египте остались насовсем. Политическая нестабильность в Египте и ухудшение отношения к русским постепенно нарастали после ввода советских войск в Афганистан в конце 1979 года. Посольские в Каире даже готовились к осаде.
В октябре 1981 года на военном параде был убит президент Египта. Папа после этого еще ездил в Египет и дорабатывал положенный срок. Обычно советских граждан отправляли на работу за границу на три года, а мы с мамой пробыли там ровно два года.
Пижон на тачке
В Москве летом 1981 года тачки на четырех подшипниках были на пике популярности. Каждый мальчик хотел и должен был иметь такую.
Тачка представляла собой самодельную деревянную конструкцию. Сложнее всего было достать подшипники. Поэтому иногда подшипники были разного диаметра, что не добавляло устойчивости конструкции, особенно на поворотах. Один мальчик садился на тачку и брался за рулевую палку, а другой толкал его в спину. Так, с жутким лязгом дети носились по двору.
У меня тоже появилась тачка. Проблема была в том, что при падении с тачки страдали колени. В моем случае рвались джинсы. Они были для меня привычной повседневной одеждой, в то время как для остальных джинсы являлись предметом праздничного гардероба, дефицитом, который стоило беречь.
Я получил прозвище «пижон» за езду в джинсах на тачке и вообще гуляние в них. Прозвище, правда, продержалось недолго — мне купили штаны как у всех. Мода на тачки тоже быстро прошла.
Папа купил автомобиль
Вот просто так взять и купить машину в СССР?! Дело просто неслыханное. Сначала найди очередь, где записаться на автомобиль, докажи товарищам, что ты достоин быть записан в очередь, подожди несколько лет, при этом следи, чтобы тебя из очереди не отчислили, и вот, может, тогда представится возможность купить… правда, не ту марку авто, какую ты хотел, а ту, которая достанется. И да, конечно, надо суметь еще накопить 4–5 тысяч рублей на «жигули» или «москвич» при зарплате инженера 140–180 рублей в месяц. «Волга» полагалась только выдающимся деятелям.
Папа купил машину без очереди за чеки Внешпосылторга. «Жигули» новой модели ВАЗ-2105 цвета охры золотистой (темно-желтый), экспортный вариант. Советские граждане меняли заработанную за рубежом валюту на чеки (по сути, наличную валюту в Союзе). В специальных магазинах Внешпосылторга «Березка» иностранцы за валюту, а советские граждане за чеки, могли приобрести дефицитные товары зарубежного и отечественного производства.
Нелегальные менялы готовы были покупать за рубли чеки у загранработников по курсу один к двум или даже один к трем. Таким образом, по маминым прикидкам получалось, что папа купил машину в два или даже три раза дороже её стоимости в рублях (цены на машины в чеках и рублях были одинаковые). Но продавать чеки менялам было запрещено, и поэтому папа не осмеливался менять на рубли даже часть оставшихся чеков.
Машина — не моя мечта
Машина — это была папина мечта, и он осуществил её при самой первой возможности. Папа заботился о машине и переживал. Купил он её осенью 1981 года, а сам уехал дорабатывать год в Египет.
Машину оставил на платной стоянке (гаража не было) в Олимпийской Деревне и писал нам письма, чтобы мы с мамой обслуживали её и делали профилактические работы. Например, такие, как поставить машину на деревянные столбики, чтобы сберечь колеса, регулярно подкачивать колеса, заводить и прогревать двигатель, что-то делать с аккумулятором и прочее. При этом машина была накрыта брезентом, а дело было зимой — поднять мерзлый тяжелый брезент — уже дело не легкое.
В общем, обслуживание машины меня не вдохновляло. Конечно, ездить на машине было удобно и иметь её престижно. Например, в нашем доме из 80 квартир своя машина была только у трех семей. Все 28 (!) лет владения этой машиной папа продолжал так же фанатично заботиться о ней: ремонтировать самостоятельно и на сервисах, мыть, таскать аккумулятор домой для подзарядки, чистить снег вокруг нее и прочее. Но зато машина послужила нам изрядно.
Папины родители
Дедушка Вася и бабушка Дуня жили в подмосковном городе Пушкино. В необычном доме. Это был многоквартирный двухэтажный деревянный дом. Они жили на втором этаже. Был свой небольшой участок земли с садом и сарай. А вокруг дома пятиэтажки. Смотрелось странно. Такая сельская жизнь посреди города. В квартире не было горячей воды. А комната-кухня была отделена от комнат коридором в соседнюю квартиру.
Папа привозил меня к ним несколько раз в 1982 году. Мне было шесть лет. Дедушка строгий, но всегда припасал бутылочку газировки порадовать меня. Бабушка добрая, невысокая и неразговорчивая. Дедушка что-то спрашивал у меня, а я стеснялся. Однажды за обедом я умудрился запихнуть сосиску целиком в рот. Удивился, что она там вся поместилась.
Папа рассказывал, что дедушка — пенсионер республиканского значения, уважаемый человек, ведь он принимал участие в революции 1917 года в Казани. Дедушка в юности работал в Казани на пороховом заводе. А потом, после революции, получил высшее образование в Ленинграде.
Квартирный вопрос*
Папа, мама и я спали в 13-метровой комнате трехкомнатной квартиры пятиэтажного дома в Москве в районе Очаково. В этой же квартире во второй спальне проживала сестра мамы Любовь с сыном Костей. А в гостиной спал мой дед Вася, отец мамы и Любы. Его жена, мать сестер и, соответственно, моя бабушка, умерла задолго до моего рождения.
42,7 квадратных метра жилой площади на шесть человек. Было тесно, особенно на пятиметровой кухне, и утром — очередь в ванную. Мама часто ругалась с тетей Любой. Папа был бесправным в бытовых спорах с ней, так как не был прописан в квартире. Он был прописан в квартире в Пушкино у своих родителей.
Мама мечтала об отдельной квартире. Встать в очередь на получение квартиры от государства не позволял норматив. В существующем жилье должно было быть меньше 6 кв. м на человека, чтобы записали в очередь. У нас выходило больше.
Купить (кооперативную) квартиру дорого и сложно, но теоретически возможно. Но там тоже был какой-то норматив, к тому же папа прописан в Подмосковье, и значит, купить в Москве не получалось. Тетя Люба была категорически против того, чтобы прописать папу к нам в квартиру. Рынка аренды квартир не существовало вообще.
Мама надеялась как-то разменять квартиру на отдельные. Но разменять эту «трешку» можно было максимум на две «однушки», что формально ухудшало условия проживания и метраж на человека — обмен могли бы просто не разрешить. Более реалистичным казался маме вариант повторного замужества Любы с её последующим переездом к мужу. Мама как могла способствовала младшей сестре в этом.
Персонажи нашей квартиры*
Тетя Люба была в разводе с отцом Кости. Характер Любы, мягко говоря, не подарок. Постоянные наставления и упреки всем окружающим по любым поводам и без них. Напористая и пробивная. Работала она в военной организации, хотя и гражданская. Хвасталась, как «выбила» или вытребовала что-то в очередной раз у полковника или майора на работе. Дома ходила постоянно с перевязанной тряпкой головой и жаловалась на мигрень. Хорошо умела шить: кроила и строчила на швейной машинке с ножным приводом (самое «крутое» устройство у нас в квартире). Шила платья себе и на заказ за деньги. Выкройки брала из журнала Burda. С тетей Любой я часто спорил и ругался, хотя мама и запрещала мне отвечать на её провокации.
Костя — мой двоюродный брат, сын Любы. Люба мечтала, чтобы Костя занимался балетом, но он не продержался и года в балетной школе. А вот балетная походка у него осталась на всю жизнь. Костя старше меня на шесть с половиной лет. Мне было семь, а ему уже тринадцать с половиной. Костин талант оказался в другом: неистощимый кладезь технических решений. Он сам придумывал идеи и сам воплощал. Золотые руки. В ход шли все подручные материалы.
Например, однажды Костя слепил из пластилина десятки очень правдоподобных маленьких солдатиков, снабдил их ружьями из спичек, потом к иглам примотал нитками поролон — они стали снарядами духового ружья (трубки) для стрельбы по солдатикам. И начиналась игра — невиданная баталия с подключением бронетехники (игрушечный танк на батарейках), авиации и прочего. Я был в восторге. Костя для меня был то волшебником, то мучителем.
Дедушка Вася гнал самогон, играл на бегах и частенько использовал матерные слова.
Целыми днями дед сидел за столом и гадал на картах. У него было много колод карт в разных стилях. Играть ими никому не позволял. С его слов, не все колоды были одинаково способны в предсказаниях. Перед ним лежала программка бегов на предстоящие выходные. Он раскладывал карты и делал пометки в брошюрке по каждому забегу. Пометки непонятные, карандашами разных цветов. Иногда он звонил кому-то и обсуждал лошадь или наездника.
Никого из домашних он в это дело не посвящал и с собой не брал на ипподром. Ездил на бега по субботам и делал там небольшие ставки. Иногда что-то выигрывал. На вопрос, зачем же он с больными ногами столько сил тратит на дорогу (ездил, конечно, общественным транспортом), он отвечал: «А что я? Вот там на бега ездит дед, ему 85, так он еще и по воскресеньям приезжает!»
Самогон дед гнал редко, но, как он утверждал, качественно. В доказательство качества поджигал образец бесцветной жидкости в блюдце и радовался синим языкам пламени. Самогонный аппарат всегда хранил в сильно разобранном состоянии. Части в разных местах квартиры, так как опасался. Ведь самогоноварение считалось нелегальной деятельностью. Самогон сам употреблял редко. Угощал гостей и заготавливал для деревни. Летом в деревне водка и самогон были лучшей валютой для расчетов за услуги местных.
Еще дед любил чаевничать. Подолгу давал кипеть воде в чайнике на газовой плите. Уже туман стоит на кухне, а дед настаивает: пусть еще немного покипит. Пил чай из стеклянного стакана в металлическом подстаканнике и обязательно с лимоном. Любимый подстаканник был со Спасской башней. А после обеда днем дед Вася спал на диване, накрыв лицо газетой.
Тише! Соседи подслушивают
В нашей пятиэтажке жили в основном семьи военных министерства обороны. Дед Вася когда-то работал в министерстве снабженцем, но не был военным. В советское время снабженец доставал дефицитные товары. Дед напрямую подчинялся генералу, у которого и выпросил трехкомнатную квартиру, в которой мы сейчас жили. «Трешек» в доме было мало, и, по его словам, многие полковники и подполковники возненавидели за это деда. Мол, не по статусу этому гражданскому тут жить.
Архаровы, военные в двух поколениях, служили подтверждением тому. Они занимали сразу две квартиры, 55-ю и 57-ю. Мы жили в 56-й, то есть между ними. Они часто ходили из квартиры в квартиру мимо нашей двери. Мама утверждала, что Архаровы подслушивают нас. Когда у нас в квартире начинался крик с тетей Любой, мама просила: «Тише, нас подслушивают!» И указывала пальцем на общую с соседями стену. «Да и пусть подслушивают!» — в запале кричал я. Мама мне тихо объясняла: «Так ведь они радуются, что мы ссоримся». Лично я никакого негатива от Архаровых не ощущал.
В 55-й однокомнатной квартире жили дед и бабка, а в двухкомнатной 57-й молодая семья Архаровых с сыном Володей. Володя по прозвищу Буратино — мой ровесник. С ним мне не всегда удавалось найти контакт. Он не ходил в нашу школу, а учился в школе Олимпийской Деревни с углубленным изучением английского, где преподавала язык его мать. Во дворе он гулял редко, но я пытался вовлекать его играть в футбол. У Володи была старшая сестра, известная крупным телосложением и тем, что её укусила лошадь — сестра занималась конным спортом.
Володя во время редких прогулок во дворе постоянно умничал. Например, он утверждал, что скоро серебро станет дороже золота. Долго и нудно пересказывал какие-то статьи. За это его не любили дети. Пару раз ему доставалось, но не сильно, в основном снежками. Однажды Архаровы пришли жаловаться на меня за такое преступление. Я угодил Володе снежком в лицо.
Тихими летними вечерами молодые Архаровы всей семьей выходили во двор играть в бадминтон. В этом было что-то аристократическое в их исполнении. Я часто присоединялся к ним, ведь никто больше не играл у нас во дворе в бадминтон.
Хотя бывали экзотические игры. Несколько мужчин играли в городки и даже в лапту, но вместо мяча была четырехгранная деревяшка. Они казались пришельцами из прошлого. Но они играли на полном серьезе.
