16+

 

Alistair MacLean

THE DARK CRUSADER

First published in Great Britain by William Collins Sons & Co. Ltd. 1961

Copyright © HarperCollinsPublishers 1961

THE SATAN BUG

First published in Great Britain by William Collins Sons & Co. Ltd. 1962 under the pseudonym ‘Ian Stuart’

Copyright © HarperCollinsPublishers 1962

CARAVAN TO VACCARÈS

First published in Great Britain by William Collins Sons & Co. Ltd. 1970

Copyright © HarperCollinsPublishers 1970

BREAKHEART PASS

First published in Great Britain by Collins 1974

Copyright © Devoran Trustees Ltd. 1974

Alistair MacLean asserts the moral right to be identifi ed as the author of these works

All rights reserved

 

Перевод с английского Наталии Нестеровой, Ольги Корчевской, Анатолия Ковжуна, Дениса Попова

 

Серийное оформление Вадима Пожидаева

 

Оформление обложки Владимира Гусакова

 

Рисунки выполнены Юлией Каташинской

 

Маклин А.

Черный крестоносец : романы / Алистер Маклин; пер. с англ. Н. Нестеровой, О. Корчевской, А. Ковжуна, Д. Попова. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2025. — (Мир приключений. Большие книги).

ISBN 978-5-389-29742-5

Алистер Маклин (1922–1987) — британский писатель, автор 28 остросюжетных романов и приключенческих рассказов, сценарист. Его имя широко известно читателям всего мира. Книги Маклина разошлись тиражом более 150 миллионов экземпляров, по его романам, сценариям и сюжетам было снято 18 фильмов. В 1983 году Университет Глазго присвоил писателю степень доктора литературоведения.

Герои Маклина живут и побеждают по всему земному шару, «от коммунистической Венгрии и Мексиканского залива до Сингапура, юга Франции, Сан-Франциско, Нидерландов и Северного Ледовитого океана» (kirkusreviews.com).

Флагман сборника — «Черный крестоносец». В Австралии бесследно исчезают несколько специалистов по разработке ракетного топлива. Британская контрразведка приступает к поискам, но агентов похищают, и они оказываются на таинственном острове в Тихом океане...

Неизвестный угрожает разбить ампулу со смертоносным содержимым в самом центре Лондона («Дьявольский микроб»). Этот вирус способен уничтожить все население планеты...

Цыгане из Восточной Европы ежегодно совершают паломничество во Францию, но на сей раз по «Дороге на Ваккарес» происходит череда загадочных смертей. В таборе творятся темные дела...

Спецпоезд губернатора Невады отправляется в отдаленный и весьма неблагополучный форт. Путь пройдет через «Ущелье Разбитого Сердца». Похоже, скучать в поездке не придется: к свите губернатора присоединяются местный шериф и арестованный нарушитель спокойствия — карточный шулер, вор и поджигатель...

Все романы выходят в новом переводе.

 

Черный крестоносец

 

 

Посвящается Дугласу и Вайолет

ПРОЛОГ

Маленький запыленный человек в маленькой запыленной комнате. Именно так я всегда и думал о нем: просто маленький запыленный человек в маленькой запыленной комнате.

Уборщицам не позволялось входить в этот кабинет с закопченными, плотно занавешенными окнами, выходящими на Бердкейдж-уок. Впрочем, не пускали сюда не только уборщиц. В отсутствие полковника Рейна сюда не могла войти ни одна живая душа.

И никому не пришло бы в голову обвинять полковника в том, что он не переносит пыли.

Пыль здесь царила повсюду. Она лежала на полированном дубовом паркете, обрамлявшем потертый ковер. Тонким слоем покрывала книжные стеллажи, шкафы для хранения документов, батареи отопления, ручки кресел и телефоны. Пыльные разводы виднелись на поверхности обшарпанного письменного стола, свободные же от пыли прогалины указывали на то, что еще недавно здесь лежали документы или книги. Пылинки суматошно кружились в косых солнечных лучах, проникавших сквозь щель между портьерами. И, даже не обладая богатым воображением, вы без труда разглядели бы пыльный налет на редких, зачесанных назад седых волосах человека, сидящего за столом, и пыль, глубоко въевшуюся в морщины, избороздившие его серые впалые щеки и высокий покатый лоб. Хотя, возможно, это была лишь игра света.

Но стоило увидеть его глаза под тяжелыми морщинистыми веками, и вы забывали о пыли: это были глаза, обладавшие жестким блеском драгоценного камня, глаза цвета чистого аквамарина гренландского ледника, но далеко не такие теплые.

Когда я вошел в комнату, он встал и протянул мне холодную костлявую руку, похожую на грабли, затем жестом указал мне на стул напротив светлой шпонированной панели, так неуместно вделанной в переднюю часть письменного стола из красного дерева, после чего уселся сам, неестественно выпрямив спину и сложив руки на пыльном столе перед собой.

— С возвращением, Бентолл. — Голос, такой же холодный, как взгляд, чем-то напоминал отдаленный треск ломающихся льдин. — Вы быстро добрались. Приятная поездка?

— Нет, сэр. Тот текстильный магнат из глубинки, которого сняли с рейса в Анкаре, чтобы освободить для меня место, очень возмущался. Теперь жду звонка от его адвокатов, вдобавок он собирается добиться, чтобы авиакомпанию «Британские европейские авиалинии» лишили права летать над Европой. Остальные пассажиры дружно объявили мне бойкот, стюардессы полностью игнорировали, к тому же в полете чертовски сильно трясло. Но в остальном путешествие прошло замечательно.

— Бывает, — невозмутимо произнес он. При наличии живого воображения едва заметное подрагивание левого уголка его тонких губ можно было бы принять за улыбку, но тут трудно что-либо утверждать: за те двадцать лет, что полковник провел на Дальнем Востоке, постоянно вмешиваясь в чужие дела, у него, похоже, атрофировались лицевые мускулы. — Выспались?

Я покачал головой:

— Глаз не сомкнул.

— Жаль. — Он умело скрыл свое сочувствие и, деликатно прокашлявшись, продолжил: — Боюсь, Бентолл, вам опять придется отправиться в путь. Сегодня в одиннадцать вечера, рейсом из Лондонского аэропорта [1].

Я выждал несколько секунд, давая ему понять этой паузой, как много мне хотелось бы сейчас сказать, а затем покорно пожал плечами:

— Обратно в Иран?

— Если бы я хотел перебросить вас из Турции в Иран, то не рискнул бы навлечь на себя гнев всей текстильной индустрии Центральной Англии, вызывая вас в Лондон, просто чтобы сообщить об этом. — И снова уголок его рта слабо дрогнул. — Намного дальше, Бентолл. В Сидней, в Австралию. Полагаю, для вас это новое место?

— В Австралию? — От неожиданности я даже вскочил. — В Австралию! Сэр, послушайте, разве вы не получили от меня телеграмму на прошлой неделе? Восемь месяцев работы, все почти готово, оставалось, что называется, застегнуть последнюю пуговицу, мне нужна была одна неделя, в крайнем случае две...

— Сядьте! — Тон голоса снова соответствовал его взгляду: меня будто окатили ледяной водой из ведра. Полковник задумчиво посмотрел на меня, и его голос стал чуточку теплей, где-то на уровне точки замерзания. — Я понимаю ваше беспокойство, но оно совершенно бессмысленно. Будем надеяться, ради вашего же блага, что вы не склонны недооценивать наших... кхм... противников в той же мере, в которой, судя по всему, недооцениваете свое руководство. Вы проделали великолепную работу, Бентолл, и я уверен, что в другом правительственном ведомстве, не таком прогрессивном, как наше, вас бы уже представили к ордену Британской империи или какой-нибудь другой побрякушке, но ваше участие в этом деле завершено. Я не желаю, чтобы мои сотрудники, проводящие частные расследования, брали на себя еще и роль палачей.

— Прошу прощения, сэр, — смущенно сказал я. — Но у меня нет достаточно...

— Я хочу развить вашу метафору по поводу последней пуговицы. — Он как будто не слышал меня. — Этой истории с утечкой, я бы сказал, катастрофической утечкой из Хепуортского научно-исследовательского центра ракетного топлива скоро наступит конец. Решительный и бесповоротный. — Он взглянул на электрические часы на стене. — Где-то через четыре часа. Можно считать, это уже дело прошлое. И некоторые министры смогут сегодня спать спокойно.

Он сделал паузу, разжал руки, оперся на локти и взглянул на меня поверх сложенных домиком пальцев:

— Точнее, они могли бы сегодня спать спокойно. — Он тихо и отрывисто вздохнул. — Но в наше время, когда все помешаны на вопросах безопасности, у министров имеется неисчерпаемый источник причин для бессонницы. Поэтому вас и отозвали. Признаюсь, мы могли бы поручить эту работу кому-нибудь еще, но просто не располагаем сотрудниками, обладающими вашими особенными и очень важными навыками. Кроме того, у меня есть слабое, очень слабое, но тревожное предчувствие, что это как-то связано с вашим предыдущим заданием. — Полковник протянул руку к розовой пластиковой папке и придвинул ее ко мне. — Будьте так любезны, взгляните на это.

Подавив непроизвольное желание отмахнуться от окутавшего меня облака пыли, я взял папку и вытащил из нее полдюжины скрепленных листков бумаги.

Это оказались газетные вырезки из «Дейли телеграф» — объявления из раздела вакансий иностранных компаний. На каждой вырезке сверху жирным красным карандашом была проставлена дата, самая ранняя — восемь месяцев назад. И на каждой вырезке таким же красным карандашом было обведено по одному объявлению. За исключением самой первой, с тремя обведенными объявлениями.

Все эти объявления были размещены техническими, инженерными, химическими и исследовательскими фирмами Австралии и Новой Зеландии. Как и следовало ожидать, они искали специалистов в самых передовых областях современных технологий. Мне и раньше доводилось встречать подобные объявления из разных уголков мира. Эксперты по аэродинамике, микроминиатюризации, гиперзвуковой технике, электронике, физике, радиолокационному оборудованию и технологиям производства усовершенствованного топлива в наше время стали особенно востребованными. Но эти объявления отличало еще и то, что в них приглашались сотрудники на ведущие административные и руководящие должности, и мне оставалось только догадываться, о каких астрономических окладах может идти речь. Я тихо присвистнул и взглянул на полковника Рейна, но его похожие на зеленоватые льдинки глаза уставились в потолок, как будто он изучал точку, находящуюся в тысяче миль отсюда. Поэтому я снова просмотрел объявления и отодвинул папку. В отличие от полковника, я изрядно нарушил гладь этого пыльного озера.

— Восемь объявлений, — произнес полковник своим тихим сухим голосом. — В каждом — сотня слов, и при необходимости вы сможете воспроизвести их слово в слово. Да, Бентолл?

— Думаю, что смогу, сэр.

— Поразительный талант, — пробормотал он. — Я вам завидую. Что скажете, Бентолл?

— Ну, например, в этом деликатно сформулированном объявлении ищут специалиста в области ракетного топлива для разработки авиационных двигателей, способных выжимать скорость свыше десяти махов. Строго говоря, таких авиационных двигателей не существует. Есть только ракетные, для которых уже решена проблема с подбором подходящего металла. Им нужен высококлассный консультант по топливу, а за исключением нескольких крупных авиационных компаний и пары университетов, все специалисты по топливу в нашей стране работают в Хепуортском исследовательском центре.

— Вот здесь, возможно, находится связь с вашим прошлым заданием, — кивнул Рейн. — Всего лишь предположение, скорее всего ошибочное. Не исключено, что никакой связи вовсе нет. — Кончиком указательного пальца он стал рисовать каракули на пыльном столе. — Что еще?

— Все объявления примерно из одного и того же региона, — продолжил я. — Из Новой Зеландии или с восточного побережья Австралии. Вакансии срочные. Во всех предлагается оплаченное проживание в меблированном доме, который в случае успешного сотрудничества переходит в собственность соискателя. Добавим к этому, что заработная плата как минимум в три раза выше той, на которую могли бы рассчитывать аналогичные специалисты в нашей стране. Очевидно, идет охота за самыми светлыми умами. Во всех вакансиях подчеркивается, что соискатели должны быть женаты, но указывается, что разместить детей нет возможности.

— Вам не кажется это немного странным? — рассеянно спросил полковник Рейн.

— Нет, сэр. Зарубежные фирмы предпочитают брать на работу женатых мужчин. В чужой стране людям часто бывает тревожно, но если им приходится заботиться о семье, то меньше шансов, что они соберут вещи и первым же рейсом вернутся домой. Работодатель оплачивает билеты только в один конец, а за первые недели или месяцы нельзя скопить достаточно денег, чтобы перевезти домой всю семью.

— Но о семьях речь не идет, — подчеркнул полковник. — Только о женах.

Я пожал плечами:

— Вероятно, они опасаются, что топот маленьких ножек будет отвлекать высокооплачиваемых специалистов. Или у них трудности с жильем. Или дети смогут приехать потом. В объявлениях сказано только: «Не располагаем условиями для размещения детей».

— И вас ничто в этом не настораживает?

— На первый взгляд, нет. При всем уважении, не понимаю, что вас смущает, сэр. За последние годы многих наших лучших специалистов переманили за океан. Но если вы сообщите мне дополнительные сведения, которые, судя по всему, утаиваете, я пойму, что вы имеете в виду.

И снова легкое подергивание в левом уголке его рта. Сегодня полковник явно позволил себе расслабиться. Он достал маленькую черную трубку и стал чистить ее перочинным ножом.

— Есть еще одно совпадение, о котором я должен упомянуть, — сказал он, не поднимая головы. — Все ученые, согласившиеся на эту работу, исчезли вместе с женами. Бесследно.

На последнем слове он вскинул свои ледяные глаза, проверяя мою реакцию. Я не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки, поэтому ответил ему непроницаемым взглядом и спросил:

— В нашей стране, по дороге или по прибытии?

— Знаете, Бентолл, мне кажется, вы отлично подходите для этой работы, — неожиданно заметил он. — Все они выехали из страны. Четверо, судя по всему, исчезли по дороге в Австралию. От иммиграционных служб Новой Зеландии и Австралии мы узнали, что один высадился в Веллингтоне, еще трое — в Сиднее. Это все, что о них известно. Это все, что известно властям тех стран. Они прибыли. Они исчезли. Конец истории.

— Есть какие-нибудь мысли насчет того, что произошло?

— Никаких. Возможно несколько вариантов. Но я не хочу тратить время на пустые догадки, Бентолл. Мы знаем только, что все эти ученые занимались гражданскими разработками, однако их уникальные знания вполне можно применить и в военных целях. И это вызывает серьезное беспокойство среди руководящих лиц.

— Насколько тщательно велись поиски, сэр?

— Можете сами представить. И я склонен считать, что полиция у... э-э-э... антиподов работает ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Но это ведь работа не для полиции, верно?

Он откинулся на спинку кресла, выпуская темные клубы зловонного дыма в и без того спертый воздух, и выжидательно посмотрел на меня. Я чувствовал усталость и раздражение, и мне совсем не нравилось, какой оборот принял наш разговор. Полковник надеялся, что я проявлю смекалку. Что ж, пришлось оправдывать его ожидания.

— За кого я буду себя выдавать? За физика-ядерщика?

Полковник похлопал по подлокотнику своего кресла:

— Я сохраню это теплое местечко для вас, мой мальчик. Когда-нибудь оно станет вашим. — Айсбергу нелегко передать благодушие в голосе, но полковнику это почти удалось. — Для вас, Бентолл, мы не станем придумывать никаких лживых историй. Вы будете тем, кем когда-то работали в Хепуорте, пока мы не открыли ваши уникальные способности в другой, не совсем научной сфере. Вы представитесь специалистом по топливу. — Он вытащил из другой папки еще одну вырезку и подтолкнул ее ко мне. — Прочитайте внимательно. Девятое объявление. Напечатано в «Телеграф» две недели назад.

Я не притронулся к объявлению. Даже не взглянул на него.

— Повторное объявление о поисках специалиста по топливу, — сказал я. — Кто откликнулся на первое? Я наверняка знал его.

— Какая вам разница, Бентолл? — Его голос похолодел на несколько градусов.

— Очень большая, — таким же тоном ответил я. — Возможно, этим людям — кем бы они ни были — попался какой-нибудь недоучка, не обладающий нужными знаниями. Но если это был кто-то из известных нам ведущих специалистов, в таком случае все предельно ясно. Что-то произошло, поэтому им понадобилась замена.

— Это был доктор Чарльз Фэрфилд.

— Фэрфилд? Мой прежний шеф? Второе лицо в Хепуорте?

— Кто же еще?

Я ответил не сразу. Фэрфилда я знал хорошо: блестящий специалист и к тому же способный археолог-любитель. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше, и полковник Рейн понял бы это по выражению моего лица, если бы не рассматривал в ту минуту потолок с таким сосредоточенным видом, словно ожидал его скорого обрушения.

— И вы хотите, чтобы я... — начал я.

— Вот именно, — перебил он меня. Его голос внезапно прозвучал устало, так что я невольно проникся сочувствием к человеку, обремененному столь тяжкой ношей. — Я не приказываю вам, мой мальчик. Только прошу. — Его глаза по-прежнему смотрели в потолок.

Я подтянул вырезку к себе поближе и посмотрел на обведенное красным кружком объявление. Очень похожее на то, что я прочитал несколько минут назад, но не точная копия.

— Наши друзья требуют немедленно телеграфировать им, — медленно сказал я. — Похоже, у них туго со временем. Вы отправили телеграмму?

— От вашего имени и с указанием вашего домашнего адреса. Надеюсь, вы простите мне эту вольность, — сухо пробурчал он.

— Инженерная компания «Эллисон и Холден» в Сиднее, — продолжал я. — Разумеется, эта фирма действительно существует и отлично себя зарекомендовала?

— Разумеется. Мы все проверили. Имя их менеджера по персоналу совпадает, и отправленное авиапочтой письмо с подтверждением приглашения, которое доставили четыре дня назад, написано на фирменном бланке. В нем стоит имя того самого менеджера. Только вот подпись не его.

— Что еще вам известно, сэр?

— К сожалению, больше ничего. Абсолютно ничего. Клянусь Богом, я бы с радостью еще чем-нибудь вам помог.

На мгновение стало тихо. Затем я отодвинул от себя объявление и сказал:

— Вы, кажется, упустили один факт. В этом объявлении, как и в остальных, разыскивается женатый человек.

— Я никогда не упускаю очевидное, — невозмутимо ответил он.

Я с удивлением уставился на полковника.

— Вы никогда... — Я осекся, а потом продолжил: — Полагаю, гостей уже оповестили, а невеста ждет в церкви?

— Я придумал кое-что получше. — И снова его щека слегка дернулась. Он открыл ящик стола, вытащил прямоугольный желтый конверт и бросил его мне. — Обращайтесь с ним бережно, Бентолл. Это ваше свидетельство о браке. Зарегистрировано в Кэкстон-холле десять недель назад. Если хотите, можете внимательно изучить его, все равно не найдете никаких огрехов.

— Обязательно изучу, — машинально пробурчал я. — Не хочу, чтобы меня втянули во что-нибудь незаконное.

— А теперь, — оживился полковник, — вам наверняка хочется познакомиться с вашей супругой. — Он поднял трубку телефона и сказал: — Пожалуйста, пригласите сюда миссис Бентолл.

Его курительная трубка погасла, и он снова принялся чистить ее перочинным ножом, время от времени тщательно проверяя состояние ее чаши. Мне изучать было нечего, поэтому я бесцельно озирался по сторонам, пока мой взгляд снова не остановился на светлой панели, отгораживающей меня от стола. Я знал историю, связанную с ее появлением. Меньше девяти месяцев назад, вскоре после гибели предшественника полковника Рейна в авиакатастрофе, другой человек сидел на этом же самом стуле, на котором теперь сидел я. Он был одним из тех, кто работал на Рейна, но полковник не знал, что этого человека завербовали в Центральной Европе и убедили стать двойным агентом. Его первое задание, которое, вероятно, должно было стать и последним, поражало дерзостью и простотой: ему предстояло убить самого Рейна. Если бы оно увенчалось успехом, то устранение полковника Рейна, чьего настоящего имени мне так и не удалось узнать, стало бы невосполнимой утратой. Ведь он возглавлял службу и имел доступ к тысячам тайн. Полковник ничего не подозревал, пока агент не вытащил пистолет. Но агент, впрочем, как и все остальные до того случая, не знал, что у полковника Рейна был «люгер» с глушителем. Он держал его со снятым предохранителем под креслом, закрепив с помощью пружинного зажима. Я подумал, что простреленную переднюю панель стола могли бы отремонтировать и получше.

У полковника Рейна, разумеется, не оставалось выбора. Но даже если бы ему представился шанс разоружить или только ранить агента, полковник все равно убил бы его. Без сомнения, он был самым безжалостным человеком из всех, кого я знал. Не жестоким, а именно безжалостным. Цель оправдывала средства, и, если цель оказывалась для него достаточно важной, ради ее достижения он мог пойти на любые жертвы. Именно поэтому он сидел теперь в этом кресле. Но когда безжалостность превратилась в бесчеловечность, я почувствовал, что пора выразить протест.

— Вы всерьез намереваетесь отправить вместе со мной на это задание женщину? — спросил я.

— Не намереваюсь. — Он уставился на свою трубку с увлеченной сосредоточенностью геолога, изучающего кратер потухшего вулкана. — Решение уже принято.

Я так разволновался, что у меня на два пункта подскочило давление.

— Но ведь вам наверняка известно, что жену доктора Фэрфилда постигла та же участь, что и ее супруга!

Он положил трубку и нож на стол и удостоил меня взглядом, который он, вероятно, считал вопросительным. Но я почувствовал себя так, словно из его глаз в меня выпустили пару стилетов.

— Вы сомневаетесь в правильности моих решений, Бентолл?

— Я сомневаюсь, насколько правомерно посылать женщину на дело, которое может закончиться для нее гибелью. — Теперь в моем голосе слышалась ярость, и я почти не пытался скрыть ее. — И я сомневаюсь, насколько разумно посылать ее вместе со мной. Полковник Рейн, вы же знаете, что я одиночка. Я и сам со всем справлюсь, просто объясню, что моя жена заболела и не смогла приехать. Сэр, я не хочу, чтобы у меня на шее повисла какая-то женщина.

— Большинство мужчин сочли бы за честь, если бы у них на шее повисла такая женщина, — холодно ответил полковник. — Рекомендую вам забыть обо всех опасениях. Она должна поехать с вами. Эта юная леди сама вызвалась участвовать в задании. Она сообразительна, очень, очень способна, а опыта в таких делах имеет намного больше, чем вы, Бентолл. Вполне возможно, что не вам придется приглядывать за ней, а вовсе даже наоборот. Она может сама о себе позаботиться. Всегда носит при себе оружие. Думаю, вы найдете...

Он осекся, когда боковая дверь открылась и в кабинет вошла девушка. Я сказал «вошла», потому что именно этим словом обычно описывают передвижение людей. Но девушка не просто передвигалась, она скользила по комнате с грацией балийской танцовщицы. На ней было светло-серое платье из шерстяного трикотажа, которое облегало каждый дюйм ее стройной фигуры, словно полностью осознавая свою привилегию. Талию перетягивал узкий пояс темно-серого цвета — такого же, как туфли-лодочки и сумочка из кожи ящерицы. Вероятно, в сумочке она и носила пистолет, ведь под таким платьем нельзя спрятать даже трубочку для стрельбы горошинами. У нее были светлые прямые волосы, разделенные на косой пробор и зачесанные назад, темные брови и ресницы, ясные карие глаза и чуть тронутая загаром кожа.

Я знал, откуда у нее этот загар, и знал, кто она такая. Последние шесть месяцев она работала над тем же заданием, что и я, только в Греции. Я всего пару раз видел ее в Афинах, в общей сложности это была наша четвертая встреча. Я сталкивался с ней, но ничего не знал, кроме того, что ее зовут Мари Хоупман и что она родилась в Бельгии, но ее отец, работавший там на авиационном заводе, уехал с континента вместе с женой после падения Франции. Ее родители погибли на «Ланкастрии» [2]. Осиротевшую девочку привезли в чужую для нее страну, и там она быстро научилась заботиться о себе. По крайней мере, я так считал.

Отодвинув стул, я встал. Полковник Рейн неопределенно махнул рукой, словно представляя нас друг другу, и сказал:

— Мистер и... да... миссис Бентолл. Вы ведь уже встречались, не так ли?

— Да, сэр.

Он отлично знал, что мы уже встречались.

Мари Хоупман одарила меня крепким прохладным рукопожатием и таким же прохладным спокойным взглядом. Если она и мечтала всю жизнь поработать со мной лично, то очень хорошо скрывала свой энтузиазм. Еще в Афинах я обратил внимание на ее отстраненную и независимую манеру держать себя, которая вызывала у меня легкое раздражение. Впрочем, это не помешало мне сказать то, что я намеревался ей сказать:

— Рад снова видеть вас, мисс Хоупман. Точнее, был бы рад, но только не здесь и не сейчас. Вы хотя бы представляете, во что ввязываетесь?

Она взглянула на меня большими карими глазами под изогнутыми темными бровями, и ее губы медленно растянулись в веселой улыбке. Потом она и вовсе отвернулась от меня.

— Что я вижу, полковник Рейн? Мистер Бентолл решил изобразить из себя благородного рыцаря и вступиться за меня? — нежным голосом спросила она.

— Боюсь, что так и есть, — признался полковник. — И прошу вас, давайте без этих «мистер Бентолл» и «мисс Хоупман». Не самые подходящие обращения для молодоженов. — Он просунул ершик в свою трубку, удовлетворенно кивнул, когда вытащил его обратно, весь почерневший, как щетка трубочиста, а затем продолжил почти мечтательно: — Джон и Мари Бентолл. Думаю, ваши имена прекрасно сочетаются.

— Вам тоже так кажется? — с интересом спросила девушка. Она снова повернулась ко мне и радостно улыбнулась. — Я признательна вам за заботу. Вы очень добры. — Она выдержала паузу и добавила: — Джон.

Я не ударил ее только потому, что не позволяю себе опускаться до поведения пещерного человека, но хорошо представлял, как чувствовал бы себя на моем месте неотесанный мужлан. Вместо этого я ответил ей холодной и загадочной улыбкой — по крайней мере, постарался изобразить нечто подобное — и отвернулся.

— Сэр, насчет одежды, — обратился я к полковнику. — Придется кое-что купить. Сейчас там самый разгар лета.

— Бентолл, у вас в квартире — два новых чемодана со всем необходимым.

— Билеты?

— Вот они. — Он передал мне конверт. — Их прислали на ваше имя четыре дня назад через фирму «Вэгон-Литс». Оплачены по чеку неким Тобиасом Смитом. Никто о нем ничего не слышал, но банковский счет не вызывает сомнений. Как ни странно, полетите вы не на восток, а на запад: через Нью-Йорк, Сан-Франциско, Гавайи и Фиджи. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку.

— Паспорта?

— Оба паспорта в чемоданах у вас в квартире. — И снова его лицо задергалось от легкого тика. — На этот раз паспорт оформлен на ваше имя. Иначе нельзя. Они проверят всю информацию о вас, вашем образовании, последующей карьере и так далее. Мы кое-что подтасовали, и никто не узнает, что вы уволились из Хепуорта еще год назад. В чемодане вы также найдете тысячу долларов чеками «Американ экспресс».

— Надеюсь, я проживу достаточно, чтобы успеть их потратить, — сказал я. — Кто с нами поедет, сэр?

Возникла короткая напряженная пауза. На меня уставились две пары глаз: холодные зеленоватые льдинки и большие теплые карие глаза. Мари Хоупман заговорила первой:

— Не могли бы вы объяснить...

— Ха! — перебил ее я. — Возможно, и объясню. И вы та особа... впрочем, не важно. Шестнадцать человек уехали отсюда в Австралию или Новую Зеландию. Восемь так и не добрались до конечного пункта. А это пятьдесят процентов. Значит, шанс, что мы не доедем, где-то пятьдесят на пятьдесят. Поэтому в самолете с нами должен быть наблюдатель, чтобы полковник Рейн хотя бы знал, в каком месте установить камень над нашей могилой. Или, что вероятнее, куда в Тихий океан бросать похоронный венок.

— Мне приходило в голову, что по дороге могут возникнуть затруднения, — осторожно сказал полковник. — С вами будет наблюдатель... даже несколько наблюдателей на всем протяжении маршрута. Но вам лучше не знать, кто они.

Он встал и обошел стол, давая понять, что инструктаж окончен.

— Я искренне сожалею, — подытожил он. — Мне самому все это не нравится. Но я как слепой в темной комнате и просто не вижу другого пути. Надеюсь, все будет хорошо. — Он быстро пожал нам обоим руки, покачал головой и проворчал: — Простите. И до свидания.

С этими словами полковник снова сел за стол.

Я открыл дверь перед Мари Хоупман и оглянулся, чтобы оценить, насколько он сожалеет. Однако полковник вовсе не выглядел огорченным, он был всецело увлечен своей трубкой. Поэтому я тихо закрыл дверь и оставил его там, маленького, покрытого пылью человека в маленькой запыленной комнате.

ГЛАВА 1

Вторник, 03:00 — 05:30

Пассажиры в самолете, которым часто доводилось летать из Америки в Австралию, утверждали, что «Гранд-Пасифик» на острове Вити-Леву — лучший отель в западной части Тихого океана. Краткое знакомство с этим местом почти убедило меня в их правоте. Старомодный, но великолепный и блестящий, как новенькая серебряная монета, отель содержался в идеальном состоянии, а его тихий и ненавязчивый сервис потряс бы до глубины души среднестатистического владельца гостиничного бизнеса в Лондоне. Роскошные номера, прекрасная еда — я еще долго буду вспоминать обед из семи блюд, который нам подали тем вечером. А какой вид открывался с веранды на окутанные легким туманом горы, вздымавшиеся над бухтой, залитой лунным сиянием! Я словно очутился на другой планете.

Но в нашем несовершенном мире нет места совершенству. Замки в номерах отеля «Гранд-Пасифик» оказались хуже некуда.

И понял я это, когда проснулся посреди ночи оттого, что кто-то настойчиво толкал меня в плечо. Но первая мысль была даже не о замках, а о пальце, которым меня толкали. Более твердого пальца я еще никогда не ощущал. Как будто он был сделан из стали. Из-за усталости и яркого света над головой я с трудом разлепил глаза и наконец смог оглянуться через левое плечо. Это и впрямь оказалась сталь. Тускло поблескивающий автоматический кольт тридцать восьмого калибра. Вероятно, тот, кто держал пистолет, заметил, как я пошевелился, и решил помочь мне окончательно удостовериться, с чем именно я имею дело, передвинув дуло к моему правому глазу. Мой взгляд перешел со ствола на смуглое волосатое запястье, затем двинулся вдоль белого рукава к неподвижному обветренному лицу под потрепанной фуражкой яхтсмена и снова вернулся к пистолету.

— Ладно, дружище, — сказал я, стараясь говорить спокойно и непринужденно, хотя мой голос напоминал в ту минуту хриплое карканье ворона на крепостной стене замка Макбета. — Я вижу пистолет. Хорошо начищенный, смазанный и все такое. Только, пожалуйста, уберите его. Пистолеты — штука опасная.

— Умничаешь, да? — холодно произнес незнакомец. — Решил показать своей маленькой женушке, какой ты герой? Но тебе ведь не хочется быть героем, правда, Бентолл? Ты же не хочешь поднимать шум?

Как раз этого мне и хотелось. Я с большим удовольствием отнял бы у него пистолет и шарахнул им по его голове. Когда мне к глазу приставляют дуло, во рту пересыхает, пульс учащается, происходит выброс адреналина. Я уже начал размышлять, что еще сделал бы с этим типом, когда он кивнул на кровать:

— А если все-таки захочешь, лучше посмотри сюда.

Медленно, чтобы ни у кого не вызвать лишнего волнения, я повернул голову. Человек, сидевший на другой стороне кровати, казался настоящей симфонией черного цвета, если не считать желтоватых белков глаз. Черный пиджак, черный матросский свитер под ним, черная шапка и самое черное лицо, какое мне только доводилось встречать: худое, напряженное, остроносое лицо настоящего индийца. Он был тощим и низкорослым, но недостаток роста с лихвой компенсировало то, что этот человек держал в руках двуствольный дробовик двенадцатого калибра, приклад и стволы которого были обрезаны примерно на две трети. Это было все равно что заглянуть в два темных железнодорожных туннеля. Я медленно перевел взгляд на человека в белом:

— Я вас понял. Сесть можно?

Тот кивнул и отошел немного назад. Я свесил с кровати ноги и посмотрел на Мари Хоупман, которая сидела в ротанговом кресле рядом со своей кроватью. Около нее стоял третий мужчина, тоже темнокожий. Мари была в сине-белом шелковом платье без рукавов, и это позволило мне разглядеть четыре четкие отметины у нее на плече, оставленные, очевидно, чьими-то грубыми пальцами.

Сам я был более или менее одет, снял только пиджак и галстук, хотя мы прибыли сюда семь часов назад, после долгой и тряской дороги до отеля, поскольку рядом с аэропортом, расположенным на другой стороне острова, негде было остановиться на ночлег.

Из-за неожиданного наплыва страждущих пассажиров в отель «Гранд-Пасифик» мы даже не стали поднимать вопрос о двух отдельных номерах для мистера и миссис Бентолл. Впрочем, одетыми мы оказались совсем не из скромности, ложной или искренней. Скорее это был вопрос жизни и смерти. Наплыв пассажиров спровоцировала незапланированная задержка рейса, а вот причина этой задержки вызвала у меня серьезное недоумение. Едва завершилась заправка нашего лайнера DC-7 и из него извлекли топливозаправочные шланги, как вспыхнула электропроводка. Пожар потушили за минуту, однако командир корабля вполне закономерно отказался совершать дальнейший полет, пока с Гавайев не прилетят техники и не оценят размер ущерба. Хотя лично меня гораздо больше интересовала причина возгорания.

Конечно, я верю в совпадения, но стараюсь не доходить в этой вере до полного идиотизма. Четверо ученых и их жены уже пропали по дороге в Австралию, поэтому мы, пятая пара, вполне могли последовать их примеру. И задержка из-за проблем с заправкой в аэропорту города Сува на Фиджи была последней возможностью устроить нам такое незаметное исчезновение. Поэтому мы не стали раздеваться, заперли дверь в номер и договорились дежурить по очереди. Я тихо просидел в темной комнате до трех часов ночи, после чего разбудил Мари Хоупман, а сам лег спать. Уснул я сразу, и она, наверное, сделала то же самое. Когда я украдкой взглянул на часы, то обнаружил, что на них всего двадцать минут четвертого. Значит, я либо недостаточно энергично ее будил, либо она еще не пришла в себя после предыдущей бессонной ночи. Во время перелета из Сан-Франциско на Гавайи нас так сильно трясло, что затошнило даже стюардесс. Впрочем, теперь это уже не имело значения.

Надев ботинки, я взглянул на Мари. Куда только подевалась ее безмятежность, отстраненность и холодность! Она выглядела усталой и бледной, под глазами залегли легкие тени. Судя по всему, Мари не привыкла к утомительным путешествиям и тяжело пережила предыдущую ночь. Заметив мой взгляд, она тут же отреагировала:

— Я... боюсь, что я...

— Тихо! — грубо перебил я ее.

Она моргнула, словно ее ударили по лицу, поджала губы и уставилась на свои ноги в чулках. Человек в фуражке яхтсмена рассмеялся, его смех напомнил мелодичное журчание воды в сточной трубе.

— Не обращайте внимания, миссис Бентолл. Он вам ничего не сделает. Мир полон таких Бентоллов. Снаружи кажутся крутыми, а внутри — как желе. Когда им не по себе или страшно, нужно на кого-нибудь наорать. И сразу станет легче. Главное, чтобы ничего за это не было. — Он посмотрел на меня задумчиво и с явной неприязнью во взгляде. — Я ведь прав, Бентолл?

— Что вам нужно? — отрывисто спросил я. — Что значит это... это вторжение? Вы теряете время. Наличных денег у меня мало, долларов сорок. Есть дорожные чеки, но вам от них никакой пользы. Что до украшений моей жены...

— Почему вы оба одеты? — внезапно перебил он меня.

Я смерил его хмурым взглядом:

— Не понимаю...

Что-то твердое и холодное крепко прижалось к моей шее сзади. Кто бы ни отпиливал ствол этого дробовика, срез он отшлифовал плохо.

— Мы с женой путешествуем бизнес-классом, — быстро сказал я. Трудно одновременно казаться напыщенным и напуганным. — По очень срочному делу. Я... я сообщил об этом руководству аэропорта. Знаю, самолеты иногда останавливаются на дозаправку в Суве, поэтому я попросил, чтобы мне немедленно сообщили, как только появится свободное место на любом рейсе, направляющемся на запад. Сотрудников отеля также оповестили, нас могут вызвать в любую минуту.

Это было неправдой, но персонал гостиницы уже закончил свое дежурство, и они все равно не смогут все быстро проверить. Впрочем, судя по всему, тот человек мне поверил.

— Очень интересно, — пробурчал он. — И так удобно. Миссис Бентолл, будьте добры, сядьте рядом с вашим мужем и возьмите его за руку... что-то он разнервничался.

Он подождал, пока Мари выполнила его распоряжение и села на кровать в добрых двух футах от меня, глядя перед собой. Затем позвал:

— Кришна?

— Да, капитан? — отозвался индиец, следивший за Мари.

— Выйди на улицу и позвони в отель. Скажи, что ты из аэропорта и чтобы тебя срочно соединили с мистером и миссис Бентолл. Через два или три часа на дозаправку приземлится самолет компании KLM, там есть два свободных места. Им нужно срочно выезжать. Понял?

— Да, капитан. — Блеснув белыми зубами, он направился к двери.

— Не туда, дурак! — Человек в белом кивнул в сторону застекленных дверей на веранде. — Хочешь, чтобы тебя все увидели? Когда позвонишь, возьми такси у своего приятеля и подъезжай к главному входу. Скажешь, тебя вызвали из аэропорта, и сразу поднимайся наверх за чемоданами.

Индиец кивнул, открыл застекленные двери и исчез за ними. Мужчина в фуражке яхтсмена достал сигару, закурил, выпустив облако черного дыма, и ухмыльнулся:

— Правда, чисто сработано?

— И что вы собираетесь с нами делать? — настороженно спросил я.

— Устроим маленькое путешествие, — усмехнулся он, показывая кривые зубы с бурыми от табака пятнами. — И ни у кого не возникнет вопросов. Все решат, что вы улетели на самолете в Сидней. Печально, правда? Теперь встань, положи руки за голову и развернись.

Когда в вас целится три ствола, и один — практически в упор, остается только подчиниться. Он дал мне возможность еще раз полюбоваться двумя темными туннелями, затем прижал свой пистолет к моей спине и ощупал меня опытной рукой, которая не пропустила бы даже спичечный коробок. Наконец давление пистолета на мою спину ослабло, и я услышал, как он отошел от меня.

— Ладно, Бентолл, садись. Даже странно. Заморыши вроде тебя любят строить из себя крутых и таскают с собой пушки. Может, пистолет в багаже? Мы потом проверим. — Он заинтересованно посмотрел на Мари Хоупман. — А что насчет вас, мадам?

— Не смейте меня трогать, ужасный вы человек! — Она вскочила и выпрямилась, как гвардеец на посту, вытянув руки по швам, сжав кулаки и быстро и тяжело дыша. Росту в ней было пять футов четыре дюйма, но в порыве гнева она казалась на несколько дюймов выше. Это было настоящее представление. — За кого вы меня принимаете? Конечно, у меня нет оружия.

Медленно, внимательно, но при этом довольно деликатно он окинул взглядом все изгибы ее тела под платьем-футляром и вздохнул.

— Я бы сильно удивился, если бы оно там у вас было, — с сожалением признался он. — Разве что в ваших вещах. Но с этим можно не спешить, все равно вы не откроете свои чемоданы, пока мы не прибудем на место. — Он сделал короткую глубокомысленную паузу. — Но у вас ведь есть сумочка, мадам?

— Не троньте мою сумочку своими грязными руками! — возмутилась она.

— Никакие они не грязные, — мягко сказал он, внимательно разглядывая свои руки. — По крайней мере, не очень. Так где ваша сумочка, миссис Бентолл?

— В прикроватной тумбочке, — с презрением ответила она.

Человек в белом прошел в другой конец комнаты, ни на мгновение не сводя с нас глаз. Мне показалось, что он не очень-то доверял тому парню с пугачом. Достал серую дамскую сумочку из кожи ящерицы, открыл ее и перевернул над кроватью. Содержимое посыпалось из нее дождем. Деньги, расческа, носовой платок, косметичка и прочие дамские штучки. Но пистолета среди всего этого точно не оказалось.

— Да, такое явно не в вашем духе, — виновато сказал он. — Но знаете, мадам, если вы хотите дожить хотя бы до пятидесяти, доверять нельзя никому. Даже родной матери, и... — Он вдруг осекся и взвесил в руке пустую сумку. — Немного тяжеловата, а?

Он заглянул внутрь, пошарил рукой, затем ощупал снаружи. Потайное дно сумки отстегнулось с едва слышным щелчком и повисло на петлях. Что-то со стуком упало на ковер. Мужчина нагнулся и поднял маленький плоский короткоствольный пистолет.

— Одна из тех забавных зажигалок, — весело сказал он. — А может, флакон духов или старая добрая пудреница, стреляющая пудрой прямо в лицо? В наше время чего только не придумают!

— Мой муж ученый и выдающийся в своей области человек, — сказала Мари Хоупман с каменным выражением лица. — На него дважды совершали покушение. Я... у меня есть разрешение на этот пистолет, выданное полицией.

— А я дам вам расписку в его получении. Не волнуйтесь. Все будет по закону, — беззаботно пошутил он. Однако сосредоточенный взгляд совсем не соответствовал тону его голоса. — Ладно, собирайтесь. Рабат, — обратился он к человеку с обрезом, — выйди через веранду и проследи, чтобы никто не выкинул никаких глупостей, пока мы идем от дверей к такси.

Он все ловко организовал. Я не смог бы ничего предпринять, даже если бы захотел. Но я не захотел. Время еще не пришло. Этот человек явно не собирался избавляться от нас, а если бы я убежал, то мне ничего не удалось бы выяснить.

Когда в дверь постучали, он исчез за занавесками, прикрывавшими застекленные двери на веранду. В номер вошел коридорный и забрал три наших чемодана. За ним появился Кришна, нацепивший фуражку таксиста, с перекинутым через руку плащом. Выглядело это вполне уместно, ведь на улице шел сильный дождь, но я не сомневался, что под плащом у него кое-что припрятано. Кришна учтиво подождал, пока мы выйдем из номера, взял четвертый чемодан и последовал за нами. Когда мы дошли до конца длинного коридора, я заметил, что человек в белом вышел из нашего номера и неспешным шагом направился за нами. Держался он на расстоянии, как будто не имел к нам никакого отношения, но достаточно близко на случай, если мне в голову придет какая-нибудь шальная мысль. Похоже, он уже не в первый раз устраивал нечто подобное.

Ночной портье — худой смуглый мужчина с пресыщенным выражением лица, свойственным представителям этой профессии по всему миру, — уже выписал нам счет. Пока я расплачивался, человек в фуражке яхтсмена, с сигарой в зубах лениво прошествовал мимо и вежливо кивнул портье.

— Доброе утро, капитан Флек, — уважительно поприветствовал его тот. — Нашли вашего друга?

— Да уж, нашел. — Холодное суровое выражение на лице капитана Флека сменила благодушная улыбка. — И он сказал мне, что человек, которого я хотел увидеть, уже уехал в аэропорт. Теперь, черт возьми, придется тащиться туда среди ночи. Но что поделать? Организуешь мне такси?

— Конечно, сэр. — Судя по всему, Флека в этих краях считали важным человеком. Портье замялся и уточнил: — А это срочно, капитан Флек?

— У меня все дела срочные, — прогрохотал Флек.

— Разумеется, разумеется. — Портье занервничал, стараясь угодить Флеку. — Мистер и миссис Бентолл как раз едут в аэропорт на такси...

— Очень приятно познакомиться с вами, мистер... э-э-э... Бентолл, — с наигранной радостью сказал Флек, наградив меня крепким рукопожатием настоящего моряка. При этом левая его рука оставалась в кармане бесформенной, видавшей виды куртки, а дуло спрятанного в нем пистолета так сильно вытягивало карман, что грозило вот-вот разорвать его. — Меня зовут Флек. Мне срочно нужно в аэропорт, и я буду очень благодарен, если вы позволите поехать с вами. Оплата, разумеется, пополам...

Без сомнения, он был настоящим профессионалом. Нас вывели из отеля и усадили в такси с проворством и учтивостью метрдотеля, который ведет вас к самому плохому столику в переполненном ресторане. Когда я забрался на заднее сиденье и Флек с Рабатом зажали меня с двух сторон в крепкие тиски, у меня отпали последние сомнения. Флек имел большой опыт в подобных делах. Слева в меня уткнулся обрез Рабата, справа — пистолет Флека. Оба упирались мне под ребра, и в таком положении я просто не мог оттолкнуть их в сторону. Я сидел тихо и неподвижно, надеясь, что старые рессоры и ухабистая дорога не спровоцируют случайный выстрел.

Мари Хоупман, с отстраненным видом и нарочито прямой спиной, сидела впереди рядом с Кришной. Мне стало даже интересно, сохранилась ли в ней хоть капля той беззаботной веселости, той тихой уверенности в себе, которую она демонстрировала два дня назад в кабинете полковника Рейна. Трудно сказать. Мы пролетели вместе десять тысяч миль, но я так ничего и не узнал о ней. Она об этом позаботилась.

Я совершенно не знал Суву, но, даже если бы и был знаком с этим городом, вряд ли догадался бы, куда нас везут. С двух сторон от меня сидело по человеку, еще двое — впереди, и, когда все-таки удавалось взглянуть в окно, из-за густой пелены дождя я мало что мог рассмотреть. Заметил только темный кинотеатр, здание банка, канал с разбросанными по его темной глади тусклыми отражениями уличных фонарей. Затем мы свернули на узкую неосвещенную улицу, нас затрясло, когда мы переезжали через железнодорожные пути, и я увидел длинный ряд маленьких товарных вагонов. Все это, в особенности товарный состав, плохо сочеталось с моими представлениями о том, как должен выглядеть остров на юге Тихого океана, но времени для размышлений на эту тему не осталось. Такси затормозило так внезапно, что ствол обреза впился мне в бок чуть ли не на половину своей длины. Капитан Флек выскочил из машины и приказал следовать за ним.

Я выбрался наружу и остановился, потирая затекшую спину и озираясь по сторонам. Было темно, как в могиле, проливной дождь не стихал. Сначала я не видел ничего, кроме смутных очертаний одной или двух угловатых конструкций, напоминающих портальные краны. Но чтобы понять, где я нахожусь, мне не требовалось зрение, хватило и обоняния. Мой нос различал запахи дыма, солярки, ржавчины, едкого дегтя, пеньковых канатов, мокрых снастей и пронизывающий все резкий запах моря.

Из-за недосыпа и неожиданного поворота событий я плохо соображал, но было очевидно, что капитан Флек привез нас в порт вовсе не для того, чтобы посадить на борт самолета, летящего в Австралию. Я хотел обратиться к нему, но он перебил меня, осветив карманным фонариком два чемодана, которые Кришна осторожно поставил в лужу грязной маслянистой воды. Затем взял два других чемодана, велел мне последовать его примеру и идти за ним. Дуло двустволки Рабата снова воткнулось мне в ребра без всякого намека на нежность. Индиец уже порядком утомил меня своей привычкой тыкать ружьем в бок. Наверное, Флек держал его на строгой диете из американских гангстерских журналов.

То ли у Флека ночное зрение было лучше, чем у меня, то ли он прекрасно представлял, где находится каждый канат, трос, швартовая тумба или булыжник на причале, но идти нам пришлось недолго, и я успел споткнуться и упасть всего раз пять, когда Флек наконец замедлил шаг, повернул направо и стал спускаться по каменной лестнице. Делал он это не спеша, освещая себе путь фонарем, и я его понимал: непросто идти по лестнице без перил со скользкими, покрытыми зеленой тиной ступеньками. На мгновение у меня возникло сильное желание ударить его чемоданом по голове, и пусть об остальном позаботится сила притяжения. Но этот порыв исчез так же быстро, как появился. И не только из-за двух вооруженных головорезов, шедших за нами следом. Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы рассмотреть очертания судна, пришвартованного около невысокой каменной дамбы у подножия лестницы. Если бы я столкнул Флека, он отделался бы синяками. Но его самолюбие пострадало бы намного серьезнее, и, чтобы расквитаться со мной, он мог бы даже забыть о своем желании сохранить тишину и секретность. Такие, как он, обычно стреляют без промаха, поэтому я только крепче сжал ручки чемоданов и спустился по ступеням с осторожностью и осмотрительностью пророка Даниила, пробирающегося через логово спящих львов. Особой разницы я не видел, разве что львы не спали, а вполне себе бодрствовали. Через несколько секунд Мари Хоупман и двое индийцев вслед за мной спустились на пирс.

Теперь, когда от воды нас отделяло каких-то восемь футов, я вгляделся в судно, пытаясь хотя бы примерно определить его очертания и размеры, но это оказалось не так-то просто на фоне покрытого тучами неба, такого же темного, как море и земля. Кажется, судно было широкое, футов семьдесят в длину, хотя на деле могло оказаться футов на двадцать короче или длиннее, с довольно объемной средней надстройкой и двумя или тремя мачтами. Вот и все, что я успел рассмотреть. Внезапно дверь в надстройку открылась и меня ослепил поток яркого белого света. Какой-то человек, высокий и худой, быстро прошел через яркий прямоугольник света и тут же закрыл за собой дверь.

— Босс, все в порядке?

Я никогда не бывал в Австралии, но встречал много австралийцев и тут же узнал акцент.

— В порядке. Они с нами. И следи за этим чертовым светом. Мы поднимаемся на борт.

Посадка прошла достаточно легко. Верхняя кромка борта находилась на одном уровне с пристанью, только потом пришлось спрыгнуть на тридцать дюймов вниз. Я обратил внимание, что палуба деревянная, а не стальная. Когда мы все благополучно оказались на борту, капитан Флек спросил:

— Генри, все готово к приему гостей?

Теперь его голос звучал спокойно. Похоже, он испытал большое облегчение, вернувшись на шхуну.

— Каюта готова, босс, — хрипло и протяжно объявил Генри. — Мне проводить их?

— Проводи. Я буду у себя в каюте. Ладно, Бентолл, чемоданы оставь здесь. Увидимся позже.

В сопровождении двух индийцев мы двинулись вслед за Генри к корме. Когда мы прошли палубную надстройку, он свернул направо, включил фонарик и остановился около небольшого прямоугольного люка. Наклонившись, Генри открыл задвижку, откинул крышку люка и посветил вниз фонариком:

— Вы двое, спускайтесь.

Я первым спустился по вертикальному стальному трапу, преодолев десять влажных липких ступеней. Мари Хоупман следовала за мной. Едва ее голова сровнялась с палубой, как крышка люка захлопнулась, и я услышал, как закрывается задвижка. Когда Мари сошла с последней ступеньки, мы остановились и окинули взглядом нашу каюту.

Это была мрачная, отвратительная темница. Правда, тьма оказалась не кромешной. На потолке висела тусклая желтая лампочка в плафоне из армированного стекла, ее света было достаточно, чтобы не передвигаться на ощупь, но все равно помещение выглядело премерзко. И запах стоял такой, словно здесь разыгралась эпидемия бубонной чумы. Пахло отвратительно, но я не мог распознать, чем именно. Настоящая тюрьма, по-другому и не скажешь. А единственный выход — тот люк, через который мы вошли. От кормы нас отделяла деревянная переборка, тянувшаяся поперек всего судна. Я заметил трещину между досками и, хотя ничего не смог рассмотреть, почувствовал запах дизельного топлива. Без сомнения, там находилось машинное отделение. В носовой переборке обнаружилась дверь, ведущая в примитивный гальюн с ржавым умывальником, и, когда я повернул вентиль, из крана потекла вода, бурая, солоноватая, но не морская. В носовой части трюма по углам у самого потолка находились отверстия диаметром в шесть дюймов. Я заглянул в них, но ничего не увидел. Возможно, вентиляционные люки; штука полезная, но только не в безветренную ночь, когда судно стоит на якоре.

Вдоль всего трюма от носа до кормы на достаточном расстоянии друг от друга располагались тяжелые деревянные рейки, закрепленные сверху и снизу деревянными брусками. Всего четыре ряда таких реек. И за двумя рядами, ближайшими к левому и правому борту, были сложены коробки и ящики, которые поднимались до самого потолка и оставляли открытыми только вентиляционные люки. Между внутренними и внешними рядами реек на половину высоты трюма были сложены другие ящики и мешки. Между двумя внутренними рядами находился проход примерно в четыре фута шириной, который тянулся от машинного отсека к двум маленьким дверям в переборке в носовой части шхуны. Деревянный пол в этом проходе выглядел так, словно в последний раз его мыли еще во время коронации [3].

Я продолжал оглядываться по сторонам, чувствуя, как душа потихоньку уходит в пятки, но надеясь, что даже в полумраке Мари Хоупман разглядит на моем лице тщательно сбалансированное выражение безмятежности и отваги. Внезапно лампочка над головой померкла и стала тускло-красной, а с кормы раздался пронзительный вой. Через секунду все прояснилось: это ожил дизельный двигатель. Когда он завелся, все судно завибрировало, затем мотор чуть сбавил обороты, и я услышал над головой стук сандалий по палубе, — похоже, мы отплывали. Вскоре шум двигателя стал громче, после того как переключили передачу. А к тому моменту, когда шхуна слегка накренилась на правый борт, покидая причал, последние сомнения развеялись.

Я отвернулся от машинного отсека, натолкнулся в полумраке на Мари Хоупман и схватил ее за руку, чтобы поддержать. Рука была влажная, покрытая мурашками и слишком холодная. Я достал из коробка спичку, чиркнул ею и вгляделся в лицо Мари, которая тут же зажмурилась от яркого света. Ее мокрые волосы сбились набок и прилипли ко лбу и к щеке, шелковое платье промокло и облепило ее тело, как липкий кокон. Она вся дрожала. До этого момента я даже не осознавал, как холодно и влажно в этой душной дыре. Загасив спичку, я снял ботинок и принялся стучать им по переборке, а когда ответа не последовало, поднялся на несколько ступенек и стал колотить по люку.

— Что ты творишь? — спросила Мари Хоупман.

— Требую обслуживание в номер. Если нам не отдадут нашу одежду, для одного из нас все закончится пневмонией.

— Может, лучше поискать какое-нибудь оружие? — тихо сказала она. — Тебе не приходило в голову подумать о том, зачем нас сюда привезли?

— Чтобы прикончить нас здесь? Чушь! — Я постарался изобразить беспечный смех, но прозвучал он так глухо и неубедительно, что мне самому стало не по себе. — Разумеется, они не станут этого делать, по крайней мере пока. Сама посуди: стоило ли везти меня в такую даль, если можно было расправиться со мной еще в Англии? И если уж меня решили уничтожить, то тебя-то зачем надо было сюда тащить? Вся эта затея с кораблем тоже кажется слишком сложной. Пара тяжелых камней и тот грязный канал, который мы проезжали по дороге, вполне подошли бы для этих целей. И наконец, капитан Флек похож на бандита и жулика, но не на убийцу.

Последняя фраза показалась мне особенно удачной. Если бы я повторил ее раз сто, то и сам бы поверил. Мари Хоупман молчала, возможно обдумывая услышанное и надеясь найти в моих рассуждениях рациональное зерно.

Через пару минут я понял, что стучать в люк бесполезно, подошел к переборке в носовой части и повторил попытку. С другой стороны, вероятно, находилось помещение для экипажа, поскольку уже через полминуты на мой стук отреагировали. Люк открылся, и яркий фонарь осветил трюм.

— Может, хватит уже долбить как дятел? — прозвучал недовольный голос Генри. — Вы что, не можете уснуть?

— Где наши чемоданы? — требовательно спросил я. — Нам нужно переодеться в сухую одежду. Моя жена промокла до нитки.

— Сейчас, сейчас, — проворчал он. — Подойдите сюда.

Мы подчинились, он спустился на несколько ступенек и принял четыре наших чемодана у кого-то с палубы, после чего отодвинулся в сторону, пропуская еще одного человека. Капитан Флек, вооруженный фонариком и пистолетом, принес с собой крепкий аромат виски. По сравнению с пропитавшей трюм вонью этот запах показался мне особенно приятным.

— Извините, что заставил вас ждать, — весело прогрохотал он. — Замки на ваших чемоданах попались заковыристые. Получается, ты не взял с собой оружия, Бентолл?

— Разумеется, — сухо ответил я. На самом деле пистолет у меня был, и он все еще лежал под матрасом моей кровати в отеле «Гранд-Пасифик». — Чем это здесь так мерзко пахнет?

— Мерзко? Мерзко? — Флек втянул зловонный воздух с блаженным видом тонкого ценителя хороших коньяков, склонившегося над бокалом «Наполеона». — Копра и акульи плавники. Но в основном копра. Говорят, очень полезная штука.

— Куда уж полезнее, — с горечью сказал я. — И сколько нам еще торчать в этой дыре?

— Да такой хорошей шхуны еще поискать... — Голос Флека прозвучал раздраженно, но он тут же осекся. — Посмотрим. Еще несколько часов, точно не знаю. В восемь принесут завтрак. — Он посветил в трюм фонариком и продолжил виноватым голосом: — У нас на борту редко бывают женщины, мадам, тем более такие, как вы. Надо было получше прибраться. Главное, не снимайте обувь перед сном.

— Почему? — спросил я.

— Тараканы, — коротко ответил он. — Особенно любят щипать за пятки.

Он быстро повернул фонарик в сторону, и его луч высветил пару чудовищных коричневых насекомых не меньше двух дюймов длиной, которые тут же скрылись из виду.

— Такие... такие огромные? — прошептала Мари Хоупман.

— Это из-за копры и дизельного масла, — мрачно объяснил Генри. — Их любимая еда, если не считать дуста. А его мы им галлонами скармливаем. И это только детки, взрослые-то поумнее, не выходят, когда вокруг столько народа.

— Хватит, — оборвал его Флек и сунул мне в руку фонарь. — Возьми это. Пригодится. Увидимся утром.

Генри подождал, пока голова Флека исчезнет в люке, после чего отодвинул в сторону несколько реек, отгораживавших центральный проход, и кивнул на платформу в четыре фута высотой, состоящую из больших ящиков.

— Спать будете здесь, — коротко объявил он. — Другого места нет. Увидимся утром.

С этими словами он ушел, и вскоре люк за ним захлопнулся.

И поскольку другого места не было, мы уснули плечом к плечу прямо на ящиках. По крайней мере, уснула Мари. Мне же предстояло многое обдумать.

ГЛАВА 2

Вторник, 08:30 — 19:00

Три часа она спала безмятежно, как убитая, я едва слышал ее дыхание. Спустя какое-то время шхуну стало качать сильнее, и наконец от одного особенно резкого рывка Мари проснулась. В ее глазах отразилось недоумение и, возможно, легкий страх. Потом она вспомнила, что произошло, и села.

— Привет, — сказала она.

— Доброе утро. Тебе лучше?

— Угу. — Она ухватилась за рейку, когда шхуну снова тряхнуло и несколько незакрепленных ящиков поползли по полу. — Но это ненадолго, если качка продолжится. Морская болезнь, ничего не могу с собой поделать. Который теперь час? На твоих часах — половина девятого. Наверное, уже рассвело. Интересно, куда мы плывем?

— На север или на юг. Нас не подбрасывает и не закручивает, значит волна точно перпендикулярна курсу судна. С географией у меня не очень хорошо, но я точно помню, что в это время года пассаты постоянно дуют с востока на запад. Так что мы плывем либо на север, либо на юг.

Чтобы размять затекшие ноги, я прошел по центральному проходу к тому месту, где с двух сторон ящики поднимались почти до потолка, оставляя немного свободного пространства для вентиляционных люков. Я по очереди обследовал каждый из люков по левому и по правому борту шхуны, ощупал их. Тот, что находился по левому борту, оказался теплее. Это означало, что мы, вероятнее всего, движемся на юг. Ближайшая земля в этом направлении — Новая Зеландия, плыть до нее примерно тысячу миль. Я отложил в долгий ящик эту ценную информацию и уже собирался отойти от переборки, когда сверху донеслись голоса, тихие, но вполне различимые. Я вытащил из-за реек ящик, забрался на него и прижался щекой к основанию вентиляционного люка.

Вентиляционная труба, судя по всему, вела в радиорубку, а воронкообразное отверстие люка прекрасно принимало и усиливало звуковые сигналы. Я четко слышал дробный стук морзянки и голоса двух человек, звучавшие так четко, словно они находились всего в трех футах от меня. О чем они говорили, я так и не понял, потому что никогда прежде не слышал этого языка. Через пару минут я спрыгнул с ящика, убрал его на место и вернулся к Мари.

— Почему ты так долго? — с упреком спросила она.

Похоже, ей совсем не нравился этот темный, отвратительно пахнущий трюм. Как, впрочем, и мне.

— Извини. Но не переживай, я даром времени не терял. Выяснил, что мы все-таки плывем на юг. Но это не самое главное. Я узнал, что мы можем слышать, о чем говорят люди на верхней палубе.

И я рассказал ей о своем открытии. Она выслушала меня и кивнула:

— Это может оказаться весьма полезным.

— Более чем, — поддержал я ее. — Проголодалась?

— Ну... — Она поморщилась и потерла ладонью живот. — Дело не в том, что я плохой моряк, просто здесь такой ужасный запах.

— Да, от вентиляторов никакого толка, — согласился я. — Но может, немного чая?

Я подошел к переборке в носовой части трюма и привлек к себе внимание так же, как и в предыдущий раз, с силой постучав по ней. Затем отступил к корме, и через минуту люк открылся.

Я заморгал от ослепительного света, хлынувшего в трюм, и отошел немного назад, когда кто-то начал спускаться по трапу. Человек со впалыми щеками, худым морщинистым лицом и печальным взглядом.

— Что за шум? — устало спросил Генри.

— Вы обещали принести нам завтрак, — напомнил я ему.

— Принесем. Завтрак будет через десять минут.

С этими словами Генри ушел и закрыл за собой люк.

Не прошло и десяти минут, как люк открылся, и приземистый молодой парень с копной кудрявых темно-каштановых волос ловко сбежал по трапу, держа в одной руке обшарпанный деревянный поднос. Весело улыбнувшись мне, он подошел к Мари и поставил поднос на ящик рядом с ней, а затем с видом Эскофье [4], демонстрирующего почтенной публике свое последнее творение, снял с блюда помятую оловянную крышку. Я взглянул на бурую клейкую массу. Она напоминала рис с кусочками кокосового ореха.

— Что это? — спросил я. — Объедки, оставшиеся с прошлой недели?

— Пудинг с дало [5]. Очень вкусно, сэр. — Парень указал на обшарпанный эмалированный кофейник. — Здесь кофе. Тоже очень хороший.

Он поклонился Мари и удалился так же проворно, разумеется закрыв за собой люк.

Пудинг оказался неудобоваримой желеобразной массой, на вкус напоминавшей запеченный белковый клей. Совершенно несъедобный, он все равно не шел ни в какое сравнение с ужасным кофе, а точнее, чуть тепленькой трюмной водой, процеженной через старый мешок из-под цемента.

— Они хотят нас отравить? — предположила Мари.

— Это невозможно. Для начала, никто не станет это есть. По крайней мере, ни один европеец. Хотя, наверное, для полинезийца это настоящий деликатес. Ну вот и позавтракали. — Я вдруг осекся и внимательно посмотрел на ящик, стоящий за подносом. — Черт побери! Как же я сразу не заметил! Я ведь лежал на этом ящике целых четыре часа!

— Но у тебя же нет глаз на затылке, — рассудительно заметила Мари.

Я ничего не ответил. Достал фонарик и посветил им в пространство между досками ящика.

— Похоже на бутылки с лимонадом или что-то в этом роде.

— Мне тоже так кажется. И что, совесть позволит тебе нанести ущерб собственности капитана Флека? — мягко поинтересовалась она.

Я усмехнулся, просунул в ящик палку, приготовленную на случай, если придется отбиваться от крыс, отодрал верхнюю доску и передал бутылку Мари:

— Только осторожно. Вдруг там неразбавленный джин, который они контрабандой продают местным?

Но это был не джин, а лимонный сок, причем отличного качества. Он прекрасно утолял жажду, но не мог заменить полноценного завтрака. Поэтому я снял пиджак и принялся обследовать содержимое трюма.

Похоже, что капитан Флек занимался вполне безобидным бизнесом и перевозил продовольствие. В пространстве между двумя рядами реек, которое было заполнено только на половину высоты, находились ящики с провизией. Там было мясо, фрукты, безалкогольные напитки. Вероятно, Флек загрузил все это на одном из больших островов, перед тем как поплыть за копрой. Скорее всего, именно так и обстояло дело. Но с другой стороны, Флек не производил впечатление безобидного человека.

Я позавтракал солониной и грушами (Мэри с дрожью омерзения отвергла эту пищу) и решил обследовать содержимое ящиков и коробок, которые громоздились до потолка между двумя внешними рядами реек и бортами шхуны. Но у меня мало что вышло. Рейки здесь не отодвигались в сторону, как во внутренних рядах, а крепились к потолку на петлях и могли подниматься вперед и назад. Но снизу их прижимали ящики внутреннего ряда, и сдвинуть рейки с места не представлялось возможным. И все же две рейки за ящиком с лимонадом свободно болтались. Я посветил наверх фонариком и не обнаружил петель, которыми они крепились бы к потолку. Судя по состоянию дерева, сорвали их совсем недавно. Я раздвинул эти рейки насколько возможно, снял верхний ящик, стараясь не свернуть себе при этом шею, — это было не так-то просто сделать, поскольку ящик был тяжелым, а качка усилилась, — и отнес его на платформу, на которой мы провели ночь.

Ящик из промасленных сосновых досок был примерно два фута длиной, восемнадцать дюймов шириной и около фута высотой. Во всех четырех углах крышки были изображены широкие стрелки — фирменный знак Королевского военно-морского флота Великобритании. Сверху трафаретными буквами надпись «Морская авиация», наполовину зачеркнутая жирной черной линией. Под ней еще одна: «Спиртовые компасы», а еще ниже: «Излишки. Подлежит утилизации». И внизу — корона. Выглядело очень официально. Я не без труда оторвал верхнюю доску, и надпись не обманула: в ящике лежали шесть спиртовых компасов без маркировки, завернутые в бумагу и солому.

— По-моему, неплохо, — сказал я. — Мне уже приходилось видеть подобные надписи. «Излишки» — это такой старый добрый морской термин для обозначения устаревшего оборудования. Так можно подороже продать его гражданским. Возможно, капитан Флек на вполне законных основаниях торгует списанными армейскими товарами.

— А может, у капитана Флека припасены трафареты на все случаи жизни? — скептически предположила Мари. — Что в другом ящике?

Я достал следующий. На нем было написано: «Бинокли», именно они и оказались внутри. На третьем снова красовался наполовину стертый значок морской авиации и выведенная через трафарет надпись «Надувные спасательные жилеты (для самолетов)». И снова никакого обмана: ярко-красные жилеты с баллонами СО₂ и желтыми цилиндрами с надписью «Для отпугивания акул».

— Мы зря теряем время, — сказал я. Из-за сильной качки приходилось все время держать равновесие, поэтому таскать и открывать ящики в таких обстоятельствах оказалось довольно тяжело. К тому же с восходом солнца трюм начал прогреваться, и у меня по лицу пот катился градом. — Он самый заурядный продавец подержанных товаров.

— Продавцы подержанных товаров не похищают людей, — язвительно заметила она. — Открой еще один, пожалуйста. Мы обязательно что-нибудь найдем. У меня предчувствие.

Я подавил желание ответить, что хорошо иметь предчувствие, когда тяжелую работу выполняет кто-то другой, стащил четвертый, довольно тяжелый ящик с постепенно уменьшающегося штабеля и поставил его рядом с остальными. Все та же трафаретная надпись о том, что перед нами излишки, и под ней: «Запальные свечи „Чемпион“. 24 дюжины».

Я потратил около пяти минут и сильно расцарапал руку, прежде чем мне удалось сорвать крышку. Мари избегала моего взгляда, — возможно, она умела читать мысли или у нее опять весьма кстати разыгралась морская болезнь. Но когда я снял крышку, она повернулась и заглянула внутрь ящика, а затем посмотрела на меня.

— Должно быть, у капитана Флека и правда имеются трафареты на все случаи жизни, — тихо проговорила она.

— Не исключено, — согласился я.

Ящик был заполнен жестяными контейнерами, но в них оказались не запальные свечи, а пулеметные ленты — такого количества вполне хватило бы для организации полноценной революции.

— Вот это уже интересно.

— А это не опасно? Вдруг капитан Флек...

— Что он мне сделает? Пусть приходит, если захочет.

Я достал пятый ящик, усмехнулся при виде трафарета «Запальные свечи», сорвал крышку путем комбинации рычага и нескольких точно рассчитанных пинков и уставился на надпись на плотной синей бумаге, в которую было обернуто содержимое. Потом закрыл крышку с нежностью и благоговейной заботой, с какими чикагский гангстер возлагает венок на могилу своей последней жертвы.

— «Аммонал. Двадцатипятипроцентный порошок алюминия». — Мари тоже прочитала надпись. — Это еще что такое?

— Очень мощное взрывчатое вещество. Его вполне хватит, чтобы запустить на орбиту эту шхуну и всех, кто находится на борту. — Я с превеликой осторожностью поставил ящик на место, и на моем лице снова выступил пот, когда я вспомнил, с каким пылом только что молотил по этому ящику. — Очень хитрая штука. Неподходящая температура, неаккуратное обращение, излишняя влажность... и взрыв будет мощным. Что-то мне совсем разонравился этот трюм.

Я взял ящик с патронами и также вернул его на место. После предыдущего, со взрывчаткой, он показался мне легким как пушинка.

Мари слегка нахмурила брови:

— Собираешься все поставить на место?

— А ты как думаешь?

— Испугался?

— Не испугался. Я в ужасе. В следующем ящике может оказаться нитроглицерин или что-то в этом роде. Вот тогда станет совсем весело.

Я поставил на место все ящики и рейки, взял фонарь и пошел посмотреть, что еще мне удастся обнаружить. Но ничего особенно интересного не нашел. У левого борта стояло шесть канистр с дизельным топливом, все полные, а еще керосин, дуст и несколько канистр с водой объемом по пять галлонов каждая, с ремнями, чтобы можно было нести их на спине. Вероятно, Флек вез их на отдаленные острова, где были сложности с пресной водой и отсутствовало погрузочное оборудование. У правого борта находились два прямоугольных металлических ящика, в которых валялся разный проржавевший хлам: гайки, болты разной формы и размера, бруски, такелажные снасти, отвертки, даже пара такелажных сваек. На свайки я посмотрел с большим интересом, но предпочел оставить их на месте. Капитан Флек наверняка предвидел такую возможность, да и в любом случае пуля намного быстрее достигнет цели, чем такелажная свайка. Тем более что ее не так-то просто спрятать.

Я вернулся к Мари Хоупман. Она выглядела очень бледной.

— Больше ничего не нашел. Что будем делать дальше?

— Можешь делать что хочешь, — равнодушно сказала она. — А меня сейчас стошнит.

— О боже!

Я подбежал к переборке, отделявшей нас от каюты экипажа, и замолотил по ней, а затем, когда люк открылся, бросился к трапу.

На этот раз явился капитан Флек собственной персоной. Отдохнувший, только что побрившийся, с ясными глазами и в белых парусиновых штанах. Перед тем как обратиться к нам, он учтиво вытащил сигару изо рта:

— Чудесное утро, Бентолл. Надеюсь, ты...

— Моей жене плохо, — перебил я его. — Ей нужен свежий воздух. Она может подняться на палубу?

— Плохо? — Его тон сразу изменился. — У нее лихорадка?

— Морская болезнь! — крикнул я.

— Это в такой-то день? — Флек распрямился и оглянулся, вероятно, на океан, где, по его мнению, стоял мертвый штиль. — Минуточку.

Он щелкнул пальцами, что-то сказал, чего я не смог разобрать, и к нему подбежал с биноклем юноша, приносивший нам завтрак. Флек медленно развернулся вокруг своей оси, изучая горизонт, после чего опустил бинокль:

— Она может подняться. Ты тоже, если хочешь.

Я окликнул Мари и следом за ней поднялся по трапу. Флек протянул ей руку, помогая перешагнуть через край люка, и произнес заботливым тоном:

— Как жаль, что вам нездоровится, миссис Бентолл. Выглядите вы и правда неважно.

— Вы так любезны, капитан Флек.

От такого тона и взгляда я бы весь съежился в комок, но на Флека ее слова совсем не подействовали. Он снова щелкнул пальцами, и юноша принес два складных кресла с прикрепленными к ним навесами от солнца.

— Можете оставаться здесь, сколько пожелаете. Но если вам скажут вернуться, спускайтесь немедленно. Ясно?

Я молча кивнул.

— Вот и славно. Вы же не настолько глупы, чтобы выкинуть какую-нибудь глупость. Наш друг Рабат, конечно, не Энни Оукли [6], но с такого расстояния вряд ли промажет.

Я повернулся и посмотрел на маленького индийца. По-прежнему во всем черном, только уже без куртки, он сидел с другой стороны люка со своим обрезом на коленях. Оружие было направлено мне в голову, и во взгляде индийца ясно читалось нетерпеливое предвкушение, на которое я решил не обращать внимания.

— А теперь я вынужден вас покинуть, — продолжил Флек с улыбкой, демонстрируя кривые коричневые зубы. — Нам, капитанам, нужно заниматься своими делами. Еще увидимся.

Пока мы раскладывали кресла, он удалился в рулевую рубку, находившуюся за радиорубкой. Мари со вздохом растянулась в кресле, закрыла газа, и через пять минуту румянец снова заиграл на ее щеках. Через десять она уснула. Я бы с радостью последовал ее примеру, но полковнику Рейну это не понравилось бы. «Никогда не теряйте бдительности, мой мальчик», — любил повторять он, поэтому я огляделся по сторонам со всей возможной бдительностью. Но вокруг не было ничего такого, что заслуживало бы моего бдения.

Сверху — раскаленное добела солнце на бледно-голубом, вылинявшем небе. На западе — зеленовато-синее море, на востоке, на солнечной стороне, темно-зеленая сверкающая вода вздымалась невысокой длинной волной под теплым ветром в двенадцать узлов. На юго-востоке ближе к горизонту виднелась какая-то размытая багряная полоса. Может, острова, а может, просто мое воображение. И ни одного корабля или лодки. Даже ни одной летающей рыбы. Пришлось наблюдать за тем, что происходит на шхуне.

Возможно, это было не самое грязное судно на море — признаюсь, я видел их не так много, — но редкий претендент смог бы потеснить его с пьедестала почета. Шхуна оказалась больше, намного больше, чем я думал, — около ста футов в длину, вся грязная, захламленная, облезлая. Хотя, наверное, изначально она была покрашена, но краска облупилась под ярким солнцем. Две мачты со всеми снастями, но без парусов, на самом верху между ними виднелась радиоантенна, провод от которой шел в радиорубку, находившуюся примерно в двадцати футах от того места, где сидел я. За открытой дверью рубки я разглядел ржавый вентилятор. Дальше, скорее всего, располагалась штурманская рубка Флека или его каюта, а может, и то и другое, а за ней, на возвышении, капитанский мостик. Каюта для экипажа, вероятно, находилась внизу. Минут пять я задумчиво рассматривал корабельные надстройки и носовую часть шхуны, и у меня возникло смутное ощущение, словно что-то здесь не так. Словно творится что-то неладное. Наверное, полковник Рейн сразу бы догадался, что именно, но у меня не получалось. Я решил, что выполнил свой долг перед полковником и особого толка от дальнейшего бдения не будет. Не важно, засну я или останусь бодрствовать, при желании они могли выбросить меня за борт в любой момент. К тому же за последние сорок восемь часов я спал не больше трех. Поэтому я закрыл глаза и уснул.

Проснулся я уже в полдень. Солнце светило почти над головой, но навесы над креслами оказались достаточно широкими, а ветер — прохладным. Капитан Флек сидел около люка. Вероятно, он закончил со своими делами. Догадаться о природе этих дел не составило труда: капитан только что завершил долгую и непростую беседу с бутылкой виски. Глаза его слегка остекленели, и даже с расстояния трех футов я чувствовал, как сильно от него разит спиртным. Но угрызения совести, а может, что-то еще заставило его принести поднос со стаканами, бутылкой хереса и маленьким керамическим кувшином.

— Совсем скоро мы принесем вам перекусить. — Его голос звучал почти виновато. — Может, для начала пропустите по стаканчику?

— Угу. — Я взглянул на кувшин. — Что там? Цианистый калий?

— Виски, — коротко ответил капитан, налил нам по стакану, залпом осушил свой и кивнул в сторону Мари, лицо которой было почти полностью скрыто растрепавшимися от ветра волосами. — А что насчет миссис Бентолл?

— Пусть поспит. Ей нужно отдохнуть. Кто отдал вам приказ сделать это, Флек?

— Хм? — Вопрос застал его врасплох, но он тут же сосредоточился. Судя по всему, его организм очень хорошо переносил алкоголь. — Приказ? Какой приказ? Чей приказ?

— Что вы собираетесь с нами делать?

— Не терпится узнать, да, Бентолл?

— Было бы неплохо. А вы не очень общительны, как я погляжу.

— Выпей еще стаканчик.

— Я и с первым пока не разобрался. Как долго вы собираетесь держать нас здесь?

Он на мгновение задумался, после чего медленно ответил:

— Не знаю. Твои догадки недалеки от истины, я тут не главный. Кое-кому хотелось с вами повидаться. — Он осушил еще один стакан виски. — Но теперь у него поубавилось уверенности.

— Он мог бы сообщить вам об этом до того, как вы забрали нас из отеля.

— Тогда он еще не знал. Меньше пяти минут назад пришла радиограмма. Он снова выйдет на связь ровно в семь вечера. Вот тогда все и узнаешь. Надеюсь, тебе это понравится.

В его голосе звучали мрачные нотки, и меня это совсем не воодушевило. Флек переключил свое внимание на Мари, долго молча смотрел на нее и наконец сказал:

— Какая славная у тебя девчонка, Бентолл.

— Разумеется. Она ведь моя жена, Флек. Так что смотрите лучше в другую сторону.

Он медленно повернулся ко мне, его лицо стало суровым, взгляд — холодным. Но было там и что-то еще, я просто не мог понять, что именно.

— Будь я лет на десять моложе или на полбутылки виски трезвее, — проговорил он без враждебности в голосе, — я выбил бы тебе передние зубы за такие слова. — Флек перевел взгляд на сверкающую зеленую гладь океана, стакан с виски застыл у него в руке. — У меня есть дочка, на год или два моложе ее. Сейчас она в Калифорнийском университете, изучает гуманитарные науки. Думает, что ее папка — капитан австралийского флота. — Он поболтал виски в стакане. — Может, и хорошо, что она так считает. Может, будет лучше, если она никогда меня больше не увидит. Но если бы я узнал, что никогда больше не увижу ее...

Я все понял. Конечно, я не Эйнштейн, но даже до меня быстро доходит очевидное. Солнце жарило еще сильнее, но внезапно у меня по спине пробежал холодок. Я не хотел, чтобы Флек опомнился, осознав, что говорит не только сам с собой, но и со мной, поэтому спросил:

— Вы ведь не австралиец, Флек?

— Не похож?

— Нет. Вы говорите как австралиец, но это приобретенный акцент.

— Я англичанин, как и ты, — проворчал он. — Но мой дом в Австралии.

— Флек, кто вам за все это платит?

Он неожиданно встал, забрал пустые стаканы, бутылку с кувшином и ушел, не проронив больше ни слова.

 

Только в полшестого вечера Флек велел нам спускаться. Возможно, он заметил на горизонте какое-то судно и не хотел, чтобы нас случайно увидели, если оно подплывет поближе, а может, просто решил, что мы засиделись на палубе. Меня совсем не воодушевляла перспектива возвращаться в эту вонючую дыру, но за день мы выспались и хорошо отдохнули, поэтому спокойно подчинились приказу. К концу дня с востока натянуло черные грозовые облака, солнце исчезло, воздух стал холодным, вот-вот мог начаться дождь. Похоже, нас снова ждала темная и слякотная ночь. Такая ночь наверняка пришлась бы капитану Флеку по душе. А нам, я надеялся, такая ночь подойдет еще больше.

Люк захлопнулся над нашими головами, лязгнул засов. Мари вздрогнула и крепко обхватила себя руками:

— Нас ждет еще одна ночь в отеле «Риц». Надо было попросить запасные батарейки: те, что в фонарике, долго не продержатся.

— Фонарик нам не понадобится. В любом случае сегодня наш последний вечер в этом плавучем мусорном баке. Мы покинем его, как только стемнеет. Если все пойдет по плану Флека, мы покинем шхуну с привязанным к ногам грузом. Если все пойдет по моему плану, то без груза. Но я скорее поставил бы деньги на Флека.

— Что ты хочешь сказать? — прошептала она. — Ты... ты ведь считал, что с нами ничего не случится. Вспомни все, что говорил мне, когда нас привезли ночью на шхуну. Ты сказал, что Флек не убийца.

— Я до сих пор так считаю. По крайней мере, не убийца по своей натуре. Он пьет весь день, пытаясь заглушить совесть. Но человек может совершить многое из того, что ему совсем не хочется делать, и даже убить, из-за угроз, шантажа или когда он отчаянно нуждается в деньгах. Я поговорил с ним, пока ты спала. Похоже, я больше не нужен тем, кто хотел меня заполучить. По какой причине, я не знаю, но, судя по всему, завершиться эта история должна без моего участия.

— Он сказал тебе, что мы... что нас...

— Он ничего прямо не говорил. Всего лишь сообщил, что человек, который организовал похищение, больше не нуждается в моих... или в наших услугах. Окончательное решение будет принято в семь вечера, но он почти не сомневается, каким это решение будет. Мне кажется, ты понравилась старику Флеку, но он говорил о тебе так, словно ты уже осталась в прошлом. Очень проникновенно, с грустью.

Мари дотронулась до моей руки, посмотрела на меня с очень странным выражением и просто сказала:

— Мне страшно. Удивительно: я сейчас пытаюсь заглянуть в свое будущее, но не вижу его, и мне страшно. А тебе?

— Конечно, мне тоже страшно, — раздраженно ответил я. — А ты как думаешь?

— Я думаю, тебе не страшно. Это только слова. Я знаю, что ты не боишься, по крайней мере смерти. Не хочу сказать, что ты какой-то особенный храбрец, но, если смерть все же настигнет тебя, ты будешь слишком занят, выясняя, планируя, рассчитывая, прикидывая, пытаясь найти выход, и даже не заметишь, как это произойдет. Просто перестанешь дышать, и все. Ты и сейчас стараешься придумать, как выбраться, и уверен, что у тебя все получится. Для тебя смерть в таких обстоятельствах, когда есть хотя бы один миллионный шанс выжить, — это страшное оскорбление. — Она смущенно улыбнулась и продолжила: — Полковник Рейн много о тебе рассказывал. Он говорил, что, если положение становится совсем отчаянным и надежды нет, людям свойственно смиряться с неизбежным, но ты не такой. И не потому, что видишь в этом нечто дурное, — ты просто не умеешь сдаваться. Он сказал, что ты единственный, кого он мог бы бояться. Что даже если тебя посадят на электрический стул и палач опустит рубильник, ты до самого конца будешь думать, как освободиться.

Она рассеянно теребила пуговицу на моей рубашке, пока та не повисла на нитке, но я ничего не сказал. Одна пуговица ничего не значила этой ночью. Мари подняла глаза и снова улыбнулась, вероятно, чтобы ее следующие слова прозвучали не так обидно.

— Я думаю, ты очень самонадеянный. Полностью уверенный в себе. Но когда-нибудь ты окажешься в ситуации, где твоя вера в себя ни капли тебе не поможет.

— Помяни мои слова, — ехидно сказал я. — Ты забыла добавить: «Помяни мои слова».

Люк открылся, улыбка исчезла с лица Мари, и она отвернулась. Вошел темнокожий юноша с Фиджи, который принес суп, какое-то тушеное мясо и кофе. Он молча спустился и оставил поднос.

Я взглянул на Мари:

— Правда, в этом есть нечто зловещее?

— Ты о чем? — холодно спросила она.

— Я о нашем приятеле-фиджийце. Сегодня утром он улыбался до ушей, а вечером появился с видом хирурга, который пришел сообщить, что у него неудачно соскользнул скальпель.

— И что?

— Видишь ли, — терпеливо начал объяснять я, — не приятно шутить, петь и танцевать, когда ты приносишь последнюю трапезу осужденному на казнь. В приличных тюрьмах такое поведение не одобрили бы.

— А, — равнодушно ответила она. — Понятно.

— Не хочешь попробовать угощение? — продолжил я. — Или сразу все выбросим?

— Даже не знаю, — с сомнением протянула Мари. — Я уже сутки ничего не ела. Все-таки попробую.

И мы правильно сделали, что попробовали. Суп оказался вполне приличным, тушеное мясо еще лучше, а кофе вообще великолепным. Повар чудесным образом исправился после своей утренней промашки, или же старого пристрелили и взяли нового. Есть над чем подумать. Я допил кофе и посмотрел на Мари:

— Надеюсь, ты умеешь плавать?

— Не очень хорошо, — нерешительно ответила она. — Немного держусь на воде.

— Если к ногам не привяжут железный лом, то не утонешь, — кивнул я. — Послушаешь, что там происходит, пока я занимаюсь одним маленьким дельцем?

— Конечно.

Кажется, она простила все мои прежние промахи.

Мы подошли к переборке, отделявшей нас от носового отсека, и я поставил друг на друга два ящика, чтобы она могла забраться на них поближе к вентиляционному люку по левому борту.

— Отсюда хорошо слышно все, о чем говорят наверху, — сказал я. — Особенно в радиорубке или около нее. Возможно, до семи часов ты не услышишь ничего особенного. Но как знать? Боюсь, шея может немного затечь, но я освобожу тебя от этой работы, как только со всем закончу.

Я оставил ее там, вернулся к трапу, поднялся на три железные ступеньки и прикинул расстояние между верхней ступенью и крышкой люка. Затем спустился и стал рыться в металлических ящиках, которые стояли в углу у правого борта, нашел талреп [7], хорошо подходивший для моих целей, пару деревянных реек и спрятал все это за ящиками.

Потом вернулся на платформу с деревянными ящиками, где мы провели прошлую ночь, отодвинул в сторону две незакрепленные рейки, осторожно снял ящики с компасами и биноклями, отставил их в сторону, потом достал ящик со спасательными жилетами и вытряхнул его содержимое.

Всего жилетов оказалось двенадцать, из резины и плотного брезента, а также с кожаными ремнями вместо обычных завязок. В комплекте к каждому прилагался баллон с углекислым газом и еще один, меньшего размера, со средством для отпугивания акул. Кроме того, в комплекте к каждому жилету шел еще один водонепроницаемый цилиндр с проводом, который вел к маленькой красной лампочке, крепившейся на левом плечевом ремне. Внутри цилиндра находилась батарейка. Я нажал на маленькую кнопку, и лампочка замигала темно-красным светом, показывая, что, хотя экипировка и устарела, она по-прежнему должна хорошо заполняться газом и не пропускать воду. Но я не мог полагаться на случай, поэтому выбрал наугад четыре жилета и дернул за бирку на одном из них.

Немедленно послышалось шипение сжатого газа, не такое уж и громкое, но в этом замкнутом пространстве мне показалось, что сейчас его услышат все, кто находится на шхуне. Мари точно услышала, она спрыгнула с ящиков и подбежала к световому кругу, образованному моим фонариком.

— Что это? — тут же спросила она. — Что за шум?

— Не крысы, не змеи и не новые враги, — успокоил я ее. Теперь шипение прекратилось, и я поднял круглый, твердый, полностью надутый спасательный жилет, чтобы получше рассмотреть его. — Небольшая проверка. Кажется, все в порядке. Я сейчас испытаю еще парочку, но постараюсь сделать это тихо. Что слышно наверху?

— Ничего особенного. Говорили много, в основном Флек и тот австралиец. Но все больше о картах, курсе, островах, грузе и все в том же духе. А еще о своих подружках в Суве.

— Это, наверное, интересно.

— Только не в их изложении, — фыркнула она.

— Какой ужас, — согласился я. — Ты права, все мужчины одинаковые. А теперь возвращайся на свой пост, чтобы ничего не упустить.

Она бросила на меня долгий задумчивый взгляд, но я продолжил испытание спасательных жилетов, предварительно накрыв их двумя одеялами и подушками, чтобы заглушить шум. Все четыре работали идеально, и, когда десять минут спустя ни один из них не сдулся, я пришел к выводу, что и остальные жилеты, скорее всего, исправны. Взяв еще четыре, я спрятал их за ящиками вместе с остальными инструментами. Через минуту убрал на место ящики и восстановил положение реек.

Затем взглянул на часы. Без пятнадцати минут семь. Времени оставалось мало. Снова вернувшись в кормовую часть трюма, я осмотрел с помощью фонарика канистры с водой: ремни из плотного брезента, сбоку впадины, чтобы удобнее нести на спине, сверху — крышка диаметром в пять дюймов и с пружинным фиксатором, внизу — кран с вентилем. На первый взгляд достаточно прочные. Я перетащил две канистры в угол, открыл на них крышки и убедился, что они почти до краев заполнены водой. Закрыв крышки, я со всей силы потряс канистры. Ни капли не пролилось, значит они полностью герметичны. Открутил вентили до упора, и вода хлынула на пол. Ну и что с того? В конце концов, это не моя шхуна. Когда канистры опустели, я протер их изнутри рубашкой из своего чемодана и подошел к Мари.

— Больше ничего не услышала? — шепотом спросил я.

— Ничего.

— Я подменю тебя ненадолго. Возьми фонарик. Не знаю, что может случиться ночью в Тихом океане, но вдруг спасательные жилеты порвутся или просто придут в негодность от старости. Так что, думаю, мы захватим еще пару канистр из-под воды. У них отличная плавучесть, даже лучше, чем нам требуется, можно даже запихнуть внутрь одежду, какую сочтешь нужной. Только не трать весь вечер на размышления, что с собой взять. Кстати, я слышал, что многие женщины возят с собой в путешествия полиэтиленовые мешки для упаковки. У тебя, случайно, нет таких?

— Кажется, есть парочка.

— Пожалуйста, дай мне один.

— Хорошо. — Она замешкалась. — Я мало разбираюсь в навигации, но мне показалось, что за последний час шхуна один, а то и два раза сменила курс.

— Почему ты так решила?

Старый морской волк Бентолл был очень снисходителен к сухопутным жителям.

— Нас ведь больше не качает, так? И волна теперь попутная, идет от кормы. Это уже вторая или третья смена курса, которую я заметила.

Мари была права: качка постепенно стихла, лишь у кормы еще оставалось небольшое волнение. Но я не придал этому большого значения, поскольку знал, что к ночи пассаты стихают, а местные течения могут двигаться в какую угодно сторону. Переживать из-за этого точно не стоило. Мари отошла в сторону, и я прижался ухом к вентиляционному люку.

Сначала до меня доносился только ужасно громкий дребезжащий стук по радиатору, и этот стук становился все сильнее и настойчивее с каждой секундой. Дождь, сильный проливной дождь, и, судя по всему, зарядил он надолго. Что ж, и Флеку, и мне это только на руку.

А потом я услышал голос Флека. Сначала донесся торопливый стук шагов, а после — его голос. Я догадался, что он стоит у двери радиорубки.

— Генри, надевай наушники. — Голос немного дребезжал, в нем слышался какой-то металлический отзвук, оттого что он проходил через вентиляционную трубу, но я четко различал каждое слово. — Точно по расписанию.

— Босс, еще шесть минут.

Генри, вероятно, сидел за столом с радиоприемником, примерно в пяти футах от Флека, однако его голос звучал почти так же ясно: вентиляционная труба хорошо усиливала звук.

— Не важно. Подключайся.

Я напряг слух и приник к вентиляционному люку так сильно, что едва не залез в него наполовину, но больше ничего не услышал. Через пару минут я почувствовал, что меня дергают за рукав.

— Все, — сказала Мари. — Держи фонарик.

— Ладно. — Я спрыгнул, помог ей забраться и тихо проговорил: — Ради бога, никуда не уходи. Наш друг Генри сейчас получит решающее сообщение.

Дел у меня оставалось немного, и за три или четыре минуты я со всем разобрался. Засунул одеяло в полиэтиленовый мешок, крепко завязал его и тут же почувствовал прилив оптимизма. Шансы, что одеяло нам пригодится, были не так уж и велики. Но если мы сможем открыть люк, спрыгнем со шхуны, прежде чем нас изрешетят пулями, не утонем и не отправимся на корм акулам, барракудам или кто там еще может польститься на нас среди ночи, то неплохо будет иметь при себе мокрое одеяло, чтобы с восходом солнца не получить солнечный удар. Однако мне не хотелось тащить с собой лишний груз, поэтому я воспользовался полиэтиленовым пакетом. Я привязал пакет к одной из канистр с водой и затолкал внутрь канистры кое-какую одежду и сигареты. В этот момент Мари снова вернулась к корме и встала рядом со мной.

Без лишних предисловий она заговорила спокойным голосом, в котором не ощущалось ни тени страха:

— Мы им больше не нужны.

— Что ж, по крайней мере, не зря готовились. Они обо всем договорились?

— Да. С тем же успехом они могли бы говорить о погоде. Думаю, ты заблуждался насчет Флека: он не моргнув глазом разделается с кем угодно. Они обсуждали это как интересную задачку. Генри спросил, как они будут от нас избавляться, и Флек ответил: «Давай сделаем все тихо и цивилизованно. Скажем им, что босс передумал. Что мы совсем скоро привезем их к нему. А что было, то было. Отведем в каюту, предложим выпить, подмешаем снотворное, потом тихонько сбросим за борт».

— Славный малый! Мы мирно пойдем ко дну, и даже если наши тела прибьет к берегу, на них не обнаружат следов от пуль и никто не начнет расследование.

— Но при вскрытии могут обнаружить присутствие яда или наркотика...

— Что касается нашего вскрытия, — мрачно перебил я ее, — то врач даже не удосужится вынуть руки из карманов. Если кости не сломаны, сложно установить причину смерти пары тщательно обглоданных скелетов, в которые мы можем превратиться после того, как нами пообедают морские жители. Хотя кто знает, может, акулы проглотят нас вместе с костями.

— Зачем ты все это говоришь? — холодно спросила она.

— Просто пытаюсь немного взбодриться. — Я протянул ей пару спасательных жилетов. — Отрегулируй плечевые ремни, чтобы ты смогла надеть их оба один поверх другого, а потом закрепи на талии. Будь осторожна, не выпусти случайно углекислый газ. Надуешь, когда окажешься в воде.

Сам я уже надевал свою сбрую. Мари слишком долго возилась с лямками, и я сказал:

— Пожалуйста, поторопись.

— Спешить нет смысла, — возразила она. — Генри сказал: «Думаю, стоит подождать часа два и уж потом приступить к делу». И Флек его поддержал: «Да, не меньше двух». Наверное, они ждут, когда совсем стемнеет.

— Или хотят скрыть это от команды. Так или иначе, причины не важны. Намного важнее, что через два часа с нами разделаются. Но прийти они могут в любой момент. Ты упускаешь из виду один важный факт. Обнаружив наше исчезновение, они сразу дадут задний ход и примутся нас искать. Мне совсем не хочется, чтобы меня сбила шхуна или порезал на куски винт. Стать мишенью для их упражнений в стрельбе я тоже не горю желанием. Чем скорее мы убежим, тем меньше шансов, что нас найдут, когда пропажа вскроется.

— Я не подумала об этом, — призналась Мари.

— Ты ведь помнишь, что говорил полковник, — заметил я. — Бентолл старается все предусмотреть.

Она не сочла нужным отвечать, поэтому мы продолжили молча надевать жилеты. Я дал ей фонарик и попросил посветить мне, а сам поднялся по трапу с талрепом и двумя рейками и приступил к вскрытию люка. Одну рейку я положил на верхнюю ступеньку, обхватил крюком талрепа болт задвижки и начал отвинчивать его, пока он не уперся во вторую рейку, которую я положил под люк, чтобы правильно распределить нагрузку. Я слышал, как дождь свирепо молотит по люку, и невольно вздрогнул, подумав, что скоро промокну до нитки, — глупая мысль, если учесть, что сразу после этого мне предстоит полностью погрузиться в воду.

Открыть люк оказалось не так уж и сложно. То ли дерево рассохлось от старости, то ли гайки, удерживающие задвижку, проржавели, но я всего раз шесть повернул рукоятку талрепа, и болты поддались. Раздался треск ломающегося дерева. Еще с полдюжины поворотов, и всякое сопротивление, которое ощущала моя рука с талрепом, исчезло. Задвижка слетела, и путь оказался свободен — если, конечно, Флек и его дружки не стоят у люка и не ждут терпеливо, когда наконец появится моя голова, чтобы снести ее метким выстрелом. Существовал только один способ проверить это, не самый удачный, но, по крайней мере, вполне логичный, — высунуть голову из люка и посмотреть, что случится.

Я отдал рейки и талреп Мари, убедился, что два контейнера из-под воды у меня под рукой, тихо велел Мари выключить фонарик, приподнял люк на несколько дюймов и осторожно нащупал задвижку. Она лежала там, где и должна была лежать, — отвинченная, на крышке люка. Я осторожно переложил ее на палубу, согнулся и поднялся еще на две ступеньки, обхватил пальцами крышку люка и одновременно распрямил спину и руку, так что люк вертикально поднялся на петлях, а моя голова внезапно возникла на высоте двух футов над палубой. Ни дать ни взять чертик из бутылки. Никто не стал в меня стрелять.

Никто не стал в меня стрелять, потому что стрелять оказалось некому. А стрелять оказалось некому, потому что лишь полному идиоту пришло бы в голову выходить на палубу без очень веской на то причины. И не надев предварительно доспехи. Если вы готовы встать у подножия Ниагарского водопада и назвать это всего лишь дождиком, тогда и то, что лилось той ночью с неба, вы тоже могли бы назвать дождем. Если бы кому-то удалось изобрести пулемет, стрелявший вместо пуль водой, я точно знаю, какой у него получился бы результат. Гигантские капли падали с неба сплошной стеной, обрушиваясь на шхуну с немыслимой яростью и силой. Высоко разлетаясь брызгами в воздухе, эти капли, похожие больше на пушечные ядра, покрывали палубу белой бурлящей пеной. Один только вес свирепого, безжалостного тропического ливня, молотившего меня по спине, мог привести в ужас. Через пять секунд я в прямом смысле слова промок до нитки. Я с трудом подавил желание захлопнуть крышку люка над своей головой и ретироваться обратно в трюм, внезапно показавшийся мне теплым, сухим и бесконечно уютным. Но тут я подумал о Флеке с его снотворным и о двух свежеобглоданных скелетах на морском дне и, полностью откинув крышку люка, выбрался на палубу, а затем тихо велел Мари передать мне канистры из-под воды, прежде чем осознал, что я делаю.

Через пятнадцать секунд Мари и канистры оказались на палубе. Я опустил крышку люка и вернул задвижку на то место, где она крепилась, — вдруг кто-то решится устроить обход.

Из-за темноты и глухой стены дождя видимость ограничивалась несколькими футами, и мы буквально на ощупь двинулись к корме шхуны. Я перегнулся через перила левого борта, пытаясь определить местонахождение винта. Шхуна шла со скоростью не больше трех узлов — вероятно, из-за плохой видимости Флеку пришлось замедлить ход, — но все равно винт вполне мог изрубить нас на куски. И это еще мягко сказано.

Сначала я ничего не увидел. Поверхность моря перестала быть спокойной, она вся покрылась бурлящей и кипящей молочно-белой пеной, но мои глаза постепенно привыкли к темноте, и где-то через минуту я смог разглядеть свободный от дождя участок гладкой черной воды под выступающим свесом кормы. Даже не совсем черной: на темном фоне сверкали и переливались фосфоресцирующие пятна. Очень скоро я сумел определить, в каком месте возникает особенно сильное волнение, из-за которого и появился этот фосфоресцирующий эффект. Именно там находился винт, и он оказался достаточно далеко от нас. Мы могли спрыгнуть за борт, не боясь попасть в воронку, образованную им.

Мари спускалась первой. В одной руке она держала канистру из-под воды, а я придерживал ее за вторую руку, пока Мари не погрузилась в воду по пояс. Потом я отпустил ее. И через пять секунд тоже оказался в воде.

Никто не слышал и не видел нашего бегства. Да и мы не могли наблюдать, как уплывает шхуна Флека. Той ночью капитан не включил ходовых огней. Учитывая особенности его деятельности, он, возможно, уже забыл, где находится выключатель.

ГЛАВА 3

Вторник, 19:00 — среда, 09:00

После обжигающе ледяного ливня морская вода показалась приятно теплой. Волн не было, а если какая-то и вздымалась, ее сразу же разбивали лившиеся с неба потоки, и на поверхности оставалось только легкое колебание. Ветер, судя по всему, по-прежнему дул с востока, если, конечно, я правильно предположил, что шхуна шла на юг.

Первые секунд тридцать я не видел Мари. Я знал, что она всего в нескольких ярдах, но дождевые брызги, отражаясь от воды, создавали плотную и непроницаемую молочно-белую завесу, и нельзя было ничего рассмотреть на уровне моря. Я дважды окликнул ее, но ответа не последовало. Тогда я сделал с полдюжины гребков, таща за собой канистру, и буквально столкнулся с Мари. Она кашляла и отплевывалась, как будто наглоталась воды, но по-прежнему крепко держала свою канистру и, судя по всему, не пострадала. При этом Мари находилась достаточно высоко над водой, значит не забыла открыть баллон с углекислым газом, прикрепленный к ее спасательному жилету.

Я подался к ней поближе и спросил:

— Все в порядке?

— Да. — Она снова закашлялась и добавила: — Только лицо и шея... из-за дождя такое чувство, будто их оцарапали.

Было слишком темно, чтобы рассмотреть, не ободрано ли у нее лицо. Но я поверил ей на слово: мое собственное лицо горело так, словно я засунул его в осиное гнездо. Это был мой промах. После того как я открыл люк и на меня обрушился дождь, нужно было вытащить из чемодана оставшуюся одежду и обмотать ею наши головы на манер банданы. Но теперь уже поздно сожалеть. Я потянулся к полиэтиленовому пакету, привязанному к моей канистре, порвал его, вытащил одеяло и накинул нам на головы. Дождь, напоминавший больше душ из гигантских градин, по-прежнему поливал нас, но хотя бы кожу удалось прикрыть. Все лучше, чем ничего.

Когда я закончил разворачивать одеяло, Мари спросила:

— И что теперь? Останемся под этим навесом или все-таки поплывем?

Я воздержался от вполне закономерного вопроса, куда нам лучше плыть: в Австралию или Южную Америку. В данных обстоятельствах эта шутка прозвучала бы совсем не смешно. Вместо этого я сказал:

— Думаю, стоит отплыть подальше отсюда. Если дождь не утихнет, Флек никогда нас не найдет. Но нет никакой гарантии, что это продлится долго. Можно поплыть на запад, куда дует ветер и движутся волны, так нам будет проще всего.

— А вдруг Флек подумает то же самое и отправится за нами на запад?

— Если он считает нас хотя бы вполовину такими же чокнутыми, как он сам, то, скорее всего, решит, что мы поплыли в другую сторону. Была не была, рискнем. Поплыли!

Двигались мы очень медленно. Пловчиха из Мари действительно оказалась никудышная, к тому же канистры и намокшее одеяло сильно тормозили нас, но за первый час мы сумели преодолеть достаточно большое расстояние, делая пятиминутные перерывы после каждого десятиминутного заплыва. Если бы не мысли о том, что мы можем плыть так еще целый месяц и никуда не приплыть, я даже получил бы удовольствие: море по-прежнему было теплым, дождь начал стихать, а все акулы сидели по домам и не беспокоили нас.

Так прошло примерно часа полтора. Мари все это время вела себя тихо, почти не разговаривала и даже не отвечала на мои вопросы. Наконец я сказал:

— Ну все. Мы сделали, что хотели. Оставшиеся силы нам понадобятся для выживания. Если Флек нас все-таки настигнет, значит нам просто не повезло.

Я опустил ноги вниз и невольно вскрикнул, как будто получил неожиданный ожог или меня кто-то укусил. Что-то большое и твердое коснулось моей ноги, и, хотя в море много всего большого и твердого, в голову сразу полезли мысли об одном существе пятнадцати футов длиной, с треугольными плавниками и пастью, похожей на медвежий капкан, только без пружин. Но когда я понял, что вода вокруг не волнуется и не бурлит, то снова осторожно опустил ноги.

— Что такое? В чем дело? — спросила Мари.

— Мне даже жаль, что Флек не пригнал сюда свою шхуну, — с грустью заметил я. — Тогда им была бы крышка.

На самом деле не что-то большое и твердое коснулось моей ноги, а моя нога коснулась чего-то большого и твердого. А это уже совсем другое дело.

— Я стою на глубине около четырех футов.

После короткой паузы Мари откликнулась:

— Я тоже. — Она говорила медленно, изумленно, как человек, который не может поверить в происходящее и ничего не понимает, и меня ее реакция немного озадачила. — Что это значит?..

— Земля, моя дорогая девочка! — с восторгом ответил я. От радости у меня даже закружилась голова. Если честно, то вначале я не поставил бы и двух пенсов на то, что нам удастся выплыть. — Судя по тому, как поднимается вверх морское дно, другого ответа быть не может. Теперь у нас есть все шансы увидеть сверкающие пески, качающиеся на ветру пальмы и темнокожих красоток, о которых мы столько раз слышали. Дай мне руку.

В ответ не прозвучало никаких легкомысленных шуток, и радости на ее лице я не заметил. Мари просто молча взяла меня за руку, а я подхватил одеяло другой рукой и начал осторожно подниматься по песчаному морскому дну. Через минуту мы уже стояли на скале. В любую другую ночь мы стояли бы на суше и были бы сухими. Сейчас шел дождь, и мы стояли на суше и были мокрыми до нитки. Но главное, что мы стояли на суше. Остальное значения не имело.

Мы вытащили на берег обе канистры, и я накрыл Мари одеялом с головой. Дождь начал ослабевать — если, конечно, это можно так назвать, — но дождевые капли продолжали беспощадно атаковать нас.

— Я быстренько осмотрюсь, — сказал я. — Вернусь через пять минут.

— Хорошо, — безучастно ответила Мари.

Кажется, ей было все равно, даже если я уйду и не вернусь.

Но я вернулся, и не через пять, а через две минуты. Не успел я сделать и восьми шагов, как снова свалился в воду, и совсем скоро понял, что мы находимся на крошечном каменистом островке, в длину всего в четыре раза больше, чем в ширину. Хотел бы я посмотреть, как Робинзону Крузо удалось бы выжить на таком крошечном участке суши. Когда я вернулся, Мари неподвижно сидела на том же месте.

— Это просто маленькая скала посреди океана, — отчитался я. — Но по крайней мере, мы в безопасности. Хотя бы в данный момент.

— Да. — Она поскребла камень носком своей сандалии. — Это ведь кораллы?

— Скорее всего.

В юные годы мне доводилось много читать об этих залитых солнцем коралловых островах в Тихом океане, но теперь, когда я рассеянно плюхнулся на скалу, чтобы дать отдых ногам и оценить ситуацию, мой юношеский энтузиазм тут же испарился. Если это и был коралл, то он прекрасно подошел бы индийскому факиру для совершенствования навыков после того, как он освоит что-нибудь попроще, вроде сна на ложе из раскаленных гвоздей. Вся поверхность оказалась острой, изломанной, зазубренной и местами покрытой шипами и колючками. Я тут же вскочил, осторожно, стараясь не оцарапать руки, взял две канистры и положил их на самую высокую точку рифа. Потом вернулся к Мари, взял ее за руку, и мы уселись рядом на канистры, подставив наши спины дождю и ветру. Она предложила мне тоже накинуть на себя одеяло, и я оказался не настолько гордым, чтобы отказаться. Хоть какое-то подобие укрытия.

Сначала я пытался говорить с ней, но она отвечала односложно. Затем выудил пару сигарет из пачки, запрятанной в канистре, и предложил одну Мари, она взяла ее, но толку от сигарет оказалось немного: вода проникала сквозь одеяло, как сквозь решето, и через минуту они размокли. Еще минут через десять я не удержался и спросил:

— Мари, в чем дело? Понимаю, это не отель «Гранд-Пасифик», но мы хотя бы живы.

— Да. — И после паузы будничным тоном: — Я думала, что умру сегодня вечером. Ожидала смерти. Я была так уверена в этом, что теперь испытываю что-то вроде... разочарования. Никак не могу осознать, что все это происходит на самом деле. Понимаешь?

— Нет. Почему ты была так уверена в... — Я осекся. — Только не говори, что ты по-прежнему думаешь о тех же глупостях?

Она кивнула в темноте. Я скорее почувствовал движение одеяла, чем увидел это.

— Прости, мне очень жаль. Но я ничего не могу поделать. Может, я сошла с ума? Раньше такого не бывало, — беспомощно сказала она. — Представь, что ты пытаешься заглянуть в будущее, но ничего не видишь. А если и удается мельком что-то рассмотреть, то тебя там нет. Как будто между тобой и завтрашним днем опустили занавес, и, поскольку ты ничего не видишь, тебе кажется, что ничего и не существует. Никакого будущего.

— Суеверный бред! — отрезал я. — Ты устала, неважно себя чувствуешь, промокла, вся дрожишь, поэтому и лезут в голову всякие нездоровые фантазии. Пользы от тебя сейчас никакой. Я уже не знаю, что и думать. То мне кажется, что полковник Рейн был прав и ты станешь для меня первоклассным напарником в этом гиблом деле, а то я начинаю сомневаться, не окажешься ли ты мертвым грузом, который утащит и меня на дно. — Это было жестоко, но на самом деле я желал ей только добра. — Одному богу известно, как тебе удавалось столько времени заниматься этим ремеслом.

— Я же сказала, у меня такого раньше никогда не бывало. Действительно суеверный бред, я больше не заговорю об этом. — Она дотронулась до моей руки. — Это так несправедливо по отношению к тебе. Извини.

Никакой гордости я при этом не почувствовал. Просто не стал продолжать разговор и вернулся к созерцанию южных вод Тихого океана. И вскоре пришел к выводу, что эти места не вызывают у меня ни малейшего интереса. Дожди здесь — хуже некуда, кораллы — острые и опасные, а по морям рыскают опасные типы, способные, не моргнув глазом, прикончить любого. Ну и чтобы окончательно развеять всяческие иллюзии, нас ожидала холодная ночка. Под мокрым, липнущим к телу одеялом я продрог и покрылся холодным потом, нас обоих била неукротимая дрожь, которая только усилилась с приближением ночи. В какой-то момент мне даже показалось, что разумнее было бы лечь на поверхность теплой морской воды и провести ночь там. Но когда я решил проверить эту теорию и ненадолго спустился с рифа, то сразу передумал. Вода оказалась достаточно теплой, однако решение я изменил, когда увидел, как из расщелины в рифе высунулось щупальце и обвилось вокруг моей левой лодыжки. Осьминог, которому это щупальце принадлежало, весил всего несколько фунтов, но все равно ему удалось стащить с меня носок, когда я высвобождал ногу из его хватки. Желания познакомиться ближе с его старшими братьями у меня не возникло.

Это была самая длинная и самая паршивая ночь в моей жизни. Вскоре после полуночи дождь почти прекратился, осталась только легкая изморось, продолжавшаяся почти до рассвета. Временами задремать удавалось мне, временами — Мари, но когда она забывалась сном, то становилась беспокойной, дышала часто и неглубоко, руки ее холодели, а лоб, напротив, пылал. Иногда мы оба вставали, покачиваясь и рискуя свалиться с шершавого скользкого рифа, разминали затекшие тела, но большую часть времени просто молча сидели.

Я смотрел в темноту на дождь, и все эти тягостные ночные часы в голове у меня крутились только три мысли: об острове, на котором мы очутились, о капитане Флеке и о Мари Хоупман.

О полинезийских островах я знал мало, помнил только, что коралловые рифы бывают двух типов: атоллы и барьерные рифы, отличающиеся большими размерами. Если мы оказались на атолле — полуразрушенном кольце из многочисленных и, скорее всего, необитаемых коралловых островков, то будущее рисовалось в весьма мрачных тонах. Но если этот риф находится поблизости от лагуны, омывающей большой обитаемый остров, тогда нам все-таки повезло.

Затем я стал думать о капитане Флеке. Я многое отдал бы за возможность снова встретиться с ним, хотя и не знал, к чему это может привести. Мне стало интересно, почему он всем этим занимался, кто стоял за нашим похищением и последующей попыткой ликвидировать нас. В одном я точно не сомневался: пропавших ученых и их жен вряд ли найдут. Я оказался лишним и теперь уже не узнаю, где они и как сложилась их судьба. Впрочем, в тот момент я не особенно думал о них, мне просто хотелось снова встретиться с Флеком. Какой странный человек. Грубый и безжалостный, но, я готов поклясться, не настолько дурной, каким кажется. Правда, я ничего о нем не знал. Однако теперь догадывался, почему он решил подождать и избавиться от нас только после девяти вечера. Флек наверняка знал, что шхуна будет проходить мимо коралловых рифов. И если бы нас выбросили за борт в семь вечера, то к утру наши тела прибило бы к берегу. Нас могли найти и опознать, и тогда полиция быстро узнала бы про отель «Гранд-Пасифик», а Флеку пришлось бы объясняться.

Еще я думал о Мари Хоупман. Но не как о человеке, а как о проблеме. Мрачные предчувствия, владевшие ее разумом, мало что значили сами по себе, однако они служили симптомом кое-чего другого. И теперь я уже не сомневался, чего именно. Она была больна, не душевно, а физически: череда нелегких перелетов из Англии в Суву, затем ночь на борту шхуны, а теперь еще и тут. Добавим к этому серьезный недосып и недоедание и в довершение всего сильное физическое изнурение — все это понизило сопротивляемость ее организма и сделало уязвимым перед чем угодно, начиная от лихорадки и простуды и заканчивая старым добрым гриппом. После вылета из Лондона она могла подхватить любую инфекцию. Мне не хотелось даже думать, каким может быть исход, если она проведет еще одни сутки в мокрой одежде на обдуваемом всеми ветрами рифе. Или даже половину суток.

Иногда мои глаза так уставали от попыток рассмотреть что-либо в темноте через пелену дождя, что у меня начиналось нечто вроде легких галлюцинаций. Я вдруг видел вдали расплывающиеся от дождя огни. Но это еще полбеды. Когда мне показалось, что я слышу голоса, я решительно зажмурился и попытался заставить себя уснуть. Правда, заснуть, когда ты сидишь сгорбившись на канистре из-под воды, задачка не из легких. Но где-то за час до рассвета мне все-таки это удалось.

 

Проснулся я от обжигающего солнца, палившего прямо в спину. До меня донеслись голоса, и на этот раз они мне не послышались. Когда же я открыл глаза, то взору предстало самое замечательное зрелище.

Мари пошевелилась, пробуждаясь ото сна, и я стащил с нас одеяло. Мы очутились в восхитительном, ослепительном, завораживающем мире. Перед нами простиралась безмятежная, купающаяся в солнечных лучах панорама невероятной красоты, при виде которой прошедшая ночь казалась лишь мрачным кошмаром.

Цепь коралловых островов и рифов самых немыслимых оттенков зеленого, желтого, фиолетового, коричневого и белого цвета протянулась с обеих сторон от нас, как два огромных изогнутых рога, окружавшие огромную лагуну сверкающего аквамарина. А за этой лагуной лежал остров самой причудливой формы, какую мне только доводилось видеть. Как будто чья-то огромная рука разрезала пополам такую же гигантскую ковбойскую шляпу и выбросила одну из половинок. Самая высокая точка находилась на севере, где скала вертикально спускалась к морю. На востоке и юге склоны горы круто обрывались вниз (и я предположил, что на западе была точно такая же картина). Широкими полями шляпы служила пологая равнина, сползающая к побережью из сверкающего белого песка, от вида которого даже в этот ранний час и с расстояния в три мили у меня заболели глаза. Сама гора, казавшаяся яркой, сине-фиолетовой в лучах восходящего солнца, была полностью лишена растительности. Равнинная местность у ее подножия также выглядела пустынной, лишь кое-где росли редкий кустарник и трава, а у самого берега виднелись пальмы.

Но пейзажем я любовался недолго. Мне хочется думать, что при других обстоятельствах я, как и любой нормальный человек, смог бы воздать должное красоте этих мест, но не после дождливой и холодной ночи на голом рифе. Намного больше меня заинтересовало каноэ, которое стрелой скользило по зеркальной глади зеленой лагуны.

В каноэ сидели двое, оба — крупные коренастые темнокожие мужчины с копной густых курчавых черных волос. Их весла двигались синхронно, с такой скоростью вонзаясь в сверкающую водную гладь, что я едва мог поверить своим глазам. Они неслись так стремительно, что слетавшие с их весел брызги переливались всеми цветами радуги в лучах восходящего солнца. Подплыв к рифу ярдов на двадцать, гребцы опустили весла в воду, замедлили ход, развернулись и остановились ярдах в двадцати от нас. Один из мужчин спрыгнул, оказавшись по пояс в воде, вброд добрался до рифа и ловко забрался на него. Он был босым, но острые кораллы, похоже, не вызвали у него никаких затруднений. Лицо его выражало нечто среднее между изумлением и благодушием, и со стороны такая гримаса могла показаться даже комичной. Удивление у него вызвала пара белых людей, очутившихся спозаранку на рифе, а радовался он миру, который казался ему прекрасным. Такие лица нечасто можно встретить, но, увидев их, вы уже ни с чем их не спутаете. В конце концов благодушие и радость окончательно вытеснили изумление. Он улыбнулся во весь рот ослепительной улыбкой и сказал что-то, но я не понял ни слова.

Он догадался, что я его не понимаю, и не стал терять время зря. Взглянув на Мари, мужчина покачал головой и поцокал языком. От его взгляда явно не ускользнула бледность ее лица, неестественный румянец на щеках и лиловые круги под глазами. Затем он снова улыбнулся, наклонил голову, словно в приветствии, поднял Мари на руки и понес к каноэ. Я поплелся за ним следом, таща две канистры из-под воды.

На каноэ имелась мачта, но, поскольку ветра не было, пришлось грести к острову. Точнее, гребли двое фиджийцев, а я с радостью предоставил им такую возможность. Если бы я управлял каноэ с такой же скоростью, то через пять минут начал бы хрипеть и задыхаться, а через десять оказался бы на больничной койке. На Королевской регате в Хенли эти двое точно произвели бы сенсацию. Двадцать минут они гребли без перерыва, пока не пересекли лагуну, так энергично вспенивая воду, будто за нами гналось Лох-Несское чудовище. При этом они находили время и силы, чтобы болтать и смеяться всю дорогу. Я подумал, что если и остальные обитатели острова такие же, то мы попали в надежные руки.

В том, что существуют и другие обитатели, я не сомневался. Когда мы подплыли ближе к берегу, я насчитал не меньше полдюжины хижин на сваях, приподнимавших их фута на три над землей, и с огромными соломенными крышами, круто спускавшимися почти до земли. В домах не было ни окон, ни дверей, что и понятно, ведь стен там тоже не было. Исключение составлял один, самый большой дом на поляне около берега, рядом с кокосовыми пальмами. Остальные хижины находились поодаль, южнее. Еще дальше на юге, словно бельмо на глазу, торчала старомодная камнедробильная установка из металла и рифленого железа и загрузочный бункер. За ними — длинный низкий барак с покатой крышей из рифленого железа. В таком месте, наверное, особенно приятно работать, когда солнце стоит в зените.

Мы свернули направо, к маленькому причалу — даже не полноценной пристани с анкерными сваями, а плавучей платформе из связанных между собой бревен, прикрученной веревками к паре пеньков на берегу. В этот момент я увидел человека, лежавшего неподалеку. Белый мужчина принимал солнечные ванны. Худой жилистый старик с густой седой бородой, в темных очках и в измятом полотенце, прикрывавшем стратегический участок ниже талии. Казалось, что он спит, но я ошибся. Когда нос каноэ вонзился в песок, он резко сел, сдернул с себя темные очки, близоруко щурясь, посмотрел в нашу сторону, затем выкопал из песка еще одни очки со слегка тонированными стеклами, водрузил их на нос, взволнованно воскликнул: «Господи помилуй!» — вскочил с необычным для такого старикана проворством и, обмотав полотенцем бедра, поспешил к ближайшей хижине с соломенной крышей.

— А ты умеешь произвести впечатление, дорогая, — пробормотал я. — Несмотря на все невзгоды, ты смогла поразить этого старикана, а ведь ему уже лет девяносто девять, не меньше.

— Кажется, он не очень-то нам обрадовался, — с сомнением ответила Мари и улыбнулась крупному мужчине, который поднял ее из каноэ и осторожно поставил на песок. — Может, он живет здесь отшельником? Может, он сбежал на острова и меньше всего хотел бы увидеть других белых людей?

— Он помчался надевать свои лучшие шмотки, — уверенно заявил я. — Через минуту вернется и окажет нам самый радушный прием.

Старик действительно вернулся. Не успели мы дойти до края пляжа, как он вышел из хижины в белой рубашке, белых парусиновых штанах и с панамой на голове. У него была седая борода, длинные седые усы и густые седые волосы. Точная копия Буффало Билла [8], если бы тот оделся во все белое, как это принято в тропиках, и нацепил соломенную шляпу.

Тяжело дыша, старик поспешил нам навстречу с протянутой рукой. Я не ошибся насчет теплого приема, но возраст определил неверно. Ему было не больше шестидесяти. Может, даже лет пятьдесят пять, и выглядел он очень даже неплохо для своего возраста.

— Господи помилуй! Господи помилуй! — Он жал нам руки с таким воодушевлением, словно мы выиграли для него главный приз в лотерее. — Какой сюрприз! Я с утречка окунулся, а потом, знаете, решил немного обсохнуть... глазам поверить не могу! Откуда вы взялись? Нет-нет, не отвечайте сейчас. Пройдемте в мой дом. Чудесный сюрприз, чудесный!

Старик побежал в обратную сторону, при каждом шаге повторяя: «Господи помилуй!»

Мари улыбнулась мне, и мы пошли за ним.

Он провел нас по короткой тропинке в усыпанный белой галькой двор, затем мы поднялись по деревянной лестнице из шести ступенек и оказались в доме. Как и остальные хижины, он стоял на сваях, но, войдя внутрь, я понял, чем этот дом отличался от остальных и почему. У него были стены, вдоль которых стояли книжные шкафы и застекленные витрины, занимавшие три четверти всего пространства. Между ними помещались двери и оконные проемы без стекол, их заменяли сплетенные из листьев пальм шторы, которые при желании поднимались и опускались. В доме пахло чем-то особенным, но поначалу я не мог понять, чем именно. Пол был выложен ветвями, вероятно, кокосовых пальм, они лежали поперек тесно уложенных балок. Потолка как такового не было, только потолочные балки, поставленные под острым углом друг к другу, и соломенная крыша. Эту крышу я рассматривал довольно долго и с большим интересом. В углу стоял старый стол с выдвижной крышкой, а у внутренней стены — большой сейф. На полу — яркая соломенная циновка, заставленная низенькими, но удобными на вид плетеными креслами и диванами, около каждого из которых стоял низкий столик. Довольно уютная комната, особенно когда под рукой есть бутылка со спиртным.

Старик (из-за седой бороды и усов по-другому воспринимать его не получалось), похоже, умел читать мысли.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, располагайтесь поудобнее. Не хотите чего-нибудь выпить? Да, конечно, это в первую очередь. Вам это очень нужно. — Он схватил маленький колокольчик и так яростно затряс им, словно собирался проверить, как долго тот продержится, пока не развалится в его руке. Поставив колокольчик на место, старик взглянул на меня. — Кажется, еще рановато для виски?

— Только не сегодня утром.

— А вы, юная леди? Может, бренди? Что скажете? Бренди?

— Спасибо. — Она улыбнулась ему так нежно, как никогда не улыбалась мне, и я заметил, что старик буквально расплылся от счастья. — Вы очень добры.

Едва я успел подумать, что его отрывистая речь с постоянным повторением слов и фраз может стать довольно утомительной, если мы задержимся здесь надолго, и что его голос кажется мне смутно знакомым, как дверь открылась и вошел молодой китаец. Он был очень маленького роста, худой как скелет, в костюме цвета хаки. Свою лицевую мускулатуру он, судя по всему, использовал только для того, чтобы всегда сохранять бесстрастный вид. Увидев нас, он даже не моргнул.

— Ах, Томми, наконец-то. У нас гости, Томми. Принеси выпить. Бренди для леди, большую порцию виски для джентльмена и... дай подумать... да-да, думаю, я тоже выпью... и маленькую порцию для меня. А потом приготовь ванну. Для леди.

По всей видимости, он решил, что я обойдусь бритьем.

— Потом приготовь завтрак, — продолжил он. — Вы еще не завтракали?

Я ответил ему, что мы не завтракали.

— Чудесно! Чудесно!

Он заметил двух фиджийцев, которые спасли нас. Они стояли на белой гальке во дворе, держа в руках канистры из-под воды. Старик удивленно приподнял седые брови и спросил у меня:

— Это еще что?

— Там наша одежда.

— Правда? Да-да, понимаю. Одежда. — Он не стал комментировать эксцентричный вид наших чемоданов, только подошел к дверям и сказал: — Джеймс, оставь это здесь. Вы оба отлично поработали. Отлично. Поговорю с вами позже.

Двое туземцев широко улыбнулись и пошли прочь.

— Они говорят по-английски? — поинтересовался я.

— Разумеется. Конечно.

— А с нами совсем не говорили.

— Хм. Не говорили? Правда? — Он подергал себя за бороду. Ну просто вылитый Буффало Билл! — А вы пытались завести с ними беседу?

Я подумал и улыбнулся:

— Нет.

— Вот и ответ на ваш вопрос. Кто же знает, какой вы национальности? — Он повернулся к вошедшему юноше-китайцу, взял с подноса стаканы и передал их нам. — Ваше здоровье.

Я промычал что-то подходящее к случаю и настолько короткое, насколько это было уместно, и приник к виски, как измученный жаждой верблюд припадает к источнику воды в пустыне. Пришлось оскорбить великолепный виски, осушив половину стакана одним большим глотком, но все равно вкус был чудесным. Я уже собирался прикончить вторую половину, когда старик вдруг сказал:

— Что ж, все приготовления завершены, правила приличия соблюдены. Теперь расскажите вашу историю, сэр. Мне не терпится ее услышать.

Вопрос застал меня врасплох, и я внимательно взглянул на него. Возможно, я ошибся, приняв его за старого наивного идеалиста. Точно ошибся. Яркие голубые глаза смотрели проницательно, и, насколько мне удалось разглядеть за густой растительностью его лицо, оно выражало осторожность и даже опасение. В конце концов, странное поведение не всегда говорит о том, что у человека не все в порядке с головой.

Я рассказал ему все, коротко и ясно.

— Мы с женой летели на самолете в Австралию. Во время ночной остановки в Суве в три часа ночи нас вывели из отеля капитан Флек и двое индийцев и силой посадили на шхуну, где заперли в трюме. Вчера вечером мы услышали, что они собираются нас убить, поэтому выбрались из трюма. Погода была ужасной, и нас не заметили. Мы спрыгнули за борт и через какое-то время приплыли к коралловому рифу. А утром нас нашли ваши люди.

— Господи помилуй! Какая удивительная история. Удивительная! — Какое-то время он продолжал причитать и качать головой, затем взглянул на меня из-под своих лохматых седых бровей. — Не могли бы вы рассказать чуть подробнее?

Я еще раз поведал ему нашу историю о том, что случилось после нашего приезда в Суву. Все это время он сверлил меня взглядом через тонированные стекла очков, а когда я закончил свой рассказ, он вздохнул, опять покачал головой и сказал:

— Невероятно! Все это просто невероятно!

— Вы так считаете?

— Что? Что? Вы думаете, я вам не верю? Но я вам верю, молодой человек! Однако все это так странно, так... так фантастично! Но конечно, это правда, разве может быть иначе? Только... почему этот злодей, этот капитан Флек похитил вас, а потом решил убить? Это же бессмысленно, даже безумно.

— Понятия не имею, — ответил я. — Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, хотя и кажется совершенно нелепым, так это то, что я ученый, специалист в области топливных технологий, и, возможно, кто-то хотел получить от меня информацию. Зачем им это понадобилось, я не имею ни малейшего представления. Но все равно какая-то бессмыслица. Откуда шкипер той сомнительной шхуны мог узнать, что мы полетим в Австралию через Фиджи?

— Вы правы, полная бессмыслица. Мистер... ах, господи! Простите меня! Я ведь даже не спросил, как вас зовут.

— Бентолл. Джон Бентолл. А это моя жена Мари. — Я улыбнулся ему. — А вам не нужно представляться. Меня только что осенило: ведь вы доктор Гарольд Уизерспун. Точнее даже, профессор Уизерспун. Заслуженный британский археолог.

— Вы меня знаете? Вы меня узнали?

Кажется, мои слова польстили старику.

— Ну, о вас часто писали в газетах, — деликатно ответил я. Все знали о любви профессора Уизерспуна к общественному вниманию. — И примерно год назад я смотрел серию ваших лекций по телевидению.

Теперь Уизерспун выглядел уже не таким довольным. Внезапно на лице его появилось подозрение. Прищурившись, он спросил меня:

— Мистер Бентолл, вас интересует археология? Я имею в виду, у вас есть какие-то познания в этой области?

— Я мало чем отличаюсь от миллионов других людей, профессор. Я слышал про египетскую гробницу и того парня, Тутанхамона, который в ней лежал. Впрочем, я вряд ли смогу верно написать это имя и даже не уверен, правильно ли произношу его.

— Что ж, хорошо. Извините за этот вопрос, я вам потом все объясню. Какой же я невнимательный, ужасно невнимательный! Юной леди, кажется, нездоровится. К счастью, я еще немного и врач. За время жизни в этой глуши пришлось кое-чему научиться.

Он выскочил из комнаты и вернулся с медицинским чемоданчиком, откуда извлек термометр и велел Мари положить его в рот, пока сам начал измерять ей пульс на запястье.

— Профессор, — начал я, — мне не хотелось бы показаться неблагодарным, я ценю ваше гостеприимство, но мои дела не терпят отлагательств. Как скоро мы сможем покинуть это место и вернуться в Суву?

— Довольно скоро, — пожал плечами он. — С Кандаву — это примерно в сотне миль к северу отсюда — раз в шесть недель приходит торговый парусник. В последний раз он был здесь, дайте вспомнить... да, недели три назад. Значит, в следующий раз приплывет через три недели.

Вот это новости! Целых три недели! Старик сказал, что это довольно скоро, но, возможно, на островах время воспринимается иначе, и, глядя на сверкающую лагуну и коралловые рифы за ней, я легко мог понять почему. Однако полковник Рейн вряд ли обрадуется, если я три недели буду сидеть и любоваться лагуной. Поэтому я спросил:

— А самолеты здесь не пролетают?

— Больше никаких кораблей и самолетов. Ничего. — Он покачал головой и продолжал качать ею, пока проверял термометр. — Господи помилуй! Тридцать девять и пять и пульс сто двадцать. Боже, боже! Да вы больны, миссис Бентолл! Наверное, привезли заразу с собой из Лондона. Теперь срочно принимайте ванну, ложитесь в постель и завтракайте. Именно в таком порядке!

Мари начала тихо возражать, но он поднял руку:

— Я настаиваю. Я настаиваю. Можете занять комнату Карстерса. Рыжий Карстерс — мой ассистент, — объяснил он. — Сейчас он в Суве, лечится от малярии. Для наших мест это обычное дело. Я жду его на следующем корабле. А вам, мистер Бентолл, полагаю, тоже хочется поспать? — Он неодобрительно хмыкнул. — На рифе этой ночью, наверно, спалось не очень?

— Мне бы умыться, побриться и провести два часика в одном из тех уютных кресел на вашей веранде, и больше ничего не нужно, — сказал я. — Значит, никаких самолетов? Может, я смогу нанять какую-нибудь лодку на острове?

— Единственная лодка здесь принадлежит Джеймсу и Джону. Это не настоящие их имена, но те, что носят жители Кандаву, невозможно произнести. Я заключил с ними договор, и они привозят свежую рыбу, а также еду и фрукты, которые им удается собрать. Только они никуда вас не повезут. А даже если и согласятся, я запрещу им. Это совершенно исключено.

— Слишком опасно?

«Если да, то я прав насчет него», — подумал я.

— Конечно. К тому же незаконно. Правительство Фиджи запрещает путешествие на парусных лодках в сезон циклонов. Наказание серьезное, очень серьезное. И закон лучше не нарушать.

— У вас нет рации, чтобы отправить сообщение?

— Никакой рации. У меня даже приемника нет, — улыбнулся профессор. — Когда занимаешься изучением событий, происходивших много тысячелетий назад, все контакты с внешним миром вызывают крайнее раздражение. У меня здесь только старый граммофон с заводной ручкой.

Он производил впечатление старого чудака, поэтому я не стал говорить, куда он может идти со своим граммофоном. Пока Мари принимала ванну, я выпил еще виски, потом побрился, переоделся, съел первоклассный завтрак и растянулся в низком плетеном кресле в тени веранды.

Мне нужно было хорошенько обо всем поразмыслить, тем более что в последнее время я почти не прибегал к помощи интеллекта. Однако я не принял в расчет усталость, теплое солнце, тот эффект, который пара стаканов виски могут оказать на пустой желудок, а также убаюкивающий шелест ветра в мерно раскачивающихся кронах пальм. Я думал об острове и о том, как я стремился поскорее его покинуть. Интересно, что бы сказал профессор, если бы понял, что отделаться от меня он теперь сможет только силой? Я думал о капитане Флеке и о профессоре, и оба вызывали у меня восхищение. Флек оказался вдвое умнее, чем мне казалось, а значит, вдвое умнее меня. Профессор же был самым умелым и изощренным лжецом, каких я только встречал.

А потом я уснул.