Оглавление

1. Игра на выбывание
2. ИГРА НА ВЫБЫВАНИЕ
   1. Пролог
   2. Глава 1. Ник
   3. Глава 2. Андрей
   4. Глава 3. Надя
   5. Глава 4. Сашка
   6. Глава 5. Дорога
   7. Глава 6. Встреча
   8. Глава 7. Сквозь туман
   9. Глава 8. «Welcome to my world»
   10. Глава 9. Правила игры
   11. Глава 10. GAME OVER
   12. Эпилог
3. Рассказы Андрея Кравцова
   1. Дурацкая затея
   2. Ночной сторож
   3. Пусть мертвые погребают своих мертвецов
   4. Знание — сила
   5. Человек человеку волк
   6. Любовь зла
   7. Поворот налево
   8. Киберведьма
   9. Достучаться до небес
   10. Прятки в темноте
   11. «Расскажи страшилку»
   12. «Привет! Ты кто?»
   13. Если честно
   14. Меньшее из зол
   15. Было, да водой унесло
4. ЗАРИСОВКИ
   1. Подпольный революционер
   2. Первое правило
   3. Семнадцатая
   4. Последнее желание
   5. Прощальное письмо
   6. Говорят
   7. Эти смертные
   8. Ламантин по имени Дэвид Дэдстоун
   9. Проклятие знания
   10. Манифест планеты Земля
   11. В тридесятом королевстве
   12. Сады Вавилона
   13. Сказка о настоящем человеке
   14. Правда
   15. Ось мироздания
   16. Проект
   17. Пусть честным будет кто-нибудь другой
5. SHORT STORIES IN ENGLISH
   1. Fool’s Errand
   2. If Truth Be Told
   3. Water Under The Bridge
   4. Knowledge Is Power
   5. Better The Devil You Know
   6. When Hell Freezes Over
   7. Too Much Of A Good Thing
6. #30dayswritingchallenge
   1. Day 1. Things we carry
   2. Day 2. An open door
   3. Day 3. Faces in the street
   4. Day 4. Mirror
   5. Day 5. This road
   6. Day 6. Aftermath
   7. Day 7. Very loud
   8. Day 8. Shoes
   9. Day 9. Nothing
   10. Day 10. Anywhere in the world
   11. Day 11. Stars
   12. Day 12. Out of control
   13. Day 13. Forgotten
       1. Day 14. Home
       2. Day 15. Witness
       3. Day 16. Small things
       4. Day 17. Early morning
       5. Day 18. Warning
       6. Day 19. Walk away
       7. Day 20. Supermarket
       8. Day 21. Everybody
       9. Day 22. Things people say
       10. Day 23. Wrong way
       11. Day 24. Too many
       12. Day 25. Remember
       13. Day 26. Song
       14. Day 27. Impatience
       15. Day 28. IF
       16. Day 29. One hundred years
   14. Day 30. What I wrote
7. #januarydrabbles
   1. Jan 7. New you
   2. Jan 8. Daily
   3. Jan 9. Deer
   4. Jan 10. Batman
   5. Jan 11. Take note
   6. Jan 12. To read
   7. Jan 13. CC
   8. Jan 14. Die
   9. Jan 15. Shark
   10. Jan 16. Salt
   11. Jan 17. Marker
   12. Jan 18. Buoy
   13. Jan 19. Stay strong
   14. Jan 20. Planned
   15. Jan 21. Cut & Paste
   16. Jan 22. Virgin
   17. Jan 23. HB Pencil
   18. Jan 24. Discharge
       1. Jan 25. Kilojoules
       2. Jan 26. 3057
       3. Jan 27. Page by page
       4. Jan 28. Tomorrow
       5. Jan 29. Love lies
       6. Jan 30. Numbered
   19. Jan 31. Thanks Jan
8. Hostage to Fortune
   1. Chapter 1. The Catcher

ИГРА НА ВЫБЫВАНИЕ

Повесть

Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили.

Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».

Пролог

Он перечитывал текст электронного письма снова и снова, будто ища скрытый смысл, который бы коренным образом отличался от явного. Он вставал, ходил по комнате сужающимися кругами, неизбежно возвращаясь к письменному столу, словно ночной мотылек, влекомый мерцающим экраном, каждый раз надеясь, что текст изменится, что все это окажется не более чем наваждением, трюком перегруженного разума, глупой ошибкой. Да чем угодно, лишь бы не правдой.

Но буквы на экране упорно отказывались складываться в другие слова, а слова не хотели означать ничего, кроме увиденного при первом прочтении:

«Они все мертвы.

Все до единого.

И ты не смог помочь никому из них.

Теперь твоя очередь.

Что ты скажешь своему Создателю перед смертью?»

В коридоре послышался скрип половицы.

Это не может быть правдой. Это всего лишь розыгрыш, чья-то злая шутка, затянувшийся пранк. Вот сейчас шутник снимет маску, и он увидит старого приятеля, добродушно улыбающегося и протягивающего…

Он опускает глаза и видит в своих руках бельевую веревку. Пальцы предательски теребят ее, придавая форму, столь часто виденную им в фильмах. За окном ночной город пестрит огнями. Теперь они видны лучше, ведь он смотрит на них с высоты стула. Короткий шаг — и огни города пляшут перед его взором в последний раз.

Экран ноутбука гаснет.

Глава 1. Ник

Долгожданный снег так и не пошел.

Не присыпал пыльные, уставшие за лето тропинки. Не укрыл осиротелые ветви вишен в палисадниках. Не замел вспаханные огороды. Оставил землю и ее произрастения нагими и беззащитными перед злыми морозами, а людей — растерянными и подавленными в окружении безжизненной, мерзлой серости.

Николай Иванович Кречетов, известный нескольким поколениям учеников под незамысловатым прозвищем Ник, страстно любил зиму такой, какой помнил ее с детства. С катанием на горках, игрой в хоккей, барахтаньем в сугробах до промокших подштанников, с ослепительными искрящимися рассветами и злыми белыми метелями.

Он обожал снег за его небесную чистоту, за способность скрыть под уютным пуховым одеялом все земное безобразие, убелить любую скверну, сберечь любую тайну. Только зимой мир казался не тем, чем был на самом деле. Снег давал простор фантазии, мечтам, творчеству. Вдохновляясь зимними пейзажами, Ник в своем воображении создавал миры и пространства, воздвигал и в одночасье свергал монархов, заново переписывал историю вселенной по собственному изволению.

Возможно, именно благодаря этим белым крупинкам, скромному дару небес, он до сих пор не утратил остаток интереса к жизни.

Но вот уже середина декабря, а мир по-прежнему безобразен и пуст, и лишь холодное солнце насмешливо посылает серой земле остатки своего тепла.

Как тут не запить?

Стоя у окна, Ник украдкой покосился на полупустой графин водки в серванте. В отношении алкоголя последние пару лет он был стопроцентным пессимистом: стакан наполовину пуст, а еще чаще совсем пуст. Количество опустошенных за это время стаканов росло в геометрической прогрессии.

«Николай Иванович, ты же понимаешь, что я это все не одобряю», — наливая очередную стопку себе и Нику, говаривал Семен Андреич, бывший директор, а теперь ночной сторож самой старой из трех школ их небольшого городка. Они часто сиживали вдвоем в каморке, где Семен Андреич трудился сутки через двое. «Ты отличный учитель, творческая личность, англичанин от бога, но водка тебя сгубит», — добавлял пенсионер и, не морщась, опрокидывал рюмку.

Ник не мог не чувствовать обеспокоенности тем, что перерывы между свиданиями с бутылкой становились все короче. Он старался покупать алкоголь в разных магазинах, чтобы явное для него как можно дольше оставалось тайным для других. Траектория собственного движения была ему вполне ясна, но искать иной путь не было ни сил, ни желания. И пусть уроки на следующее утро будут невыносимым мучением, сегодня вечером это казалось адекватной платой за возможность скрасить одиночество.

А в отношении одиночества он мог считаться экспертом с большой буквы. В разводе уже семь лет, единственная дочь замужем, живет в Чехии, ни братьев, ни других родственников, с кем можно было бы поддерживать отношения.

Жена и дочь так и не смогли простить ему той интрижки с Лизой. Ник сам не знал, зачем влез в эту историю: бывшая ученица, моложе его на двадцать лет, только закончила институт и пришла работать в школу. «Она же ровесница Инги!» — укоризненно бросила ему Тамара в тот вечер, когда обо всем узнала. — «Никогда не думала, что ты такой дурак».

Через неделю Ник остался один. Инга ни разу не ответила на звонки отца, не пригласила на свадьбу, и об ее отъезде за границу Ник узнал из ее профиля на Фейсбуке.

Он каждый день спрашивал себя, что толкнуло его на глупость, стоившую ему семьи. Возможно, всему виной было чувство постоянной неудовлетворенности, неприятие действительности, поиск идеала. «Ты не можешь жить в этом мире — он всегда будет для тебя недостаточно хорош», — много раз слышал он от жены в разгар очередной ссоры.

Конечно, она была права. Серые будни, обывательское существование, удушающая рутина — Ник буквально физически ощущал, как с каждым годом их холодные пальцы все крепче сжимаются на его горле. А ему хотелось романтики, постоянного полета чувств, вечной молодости. И поначалу казалось, что Лиза — это ответ.

Разумеется, ответом Лиза не стала.

После развода Ника они сошлись и прожили вместе полгода. То были шесть месяцев постепенного прозрения и разочарования, двадцать шесть недель в мучительных усилиях соединить несоединимое, сто восемьдесят бесплодных попыток прожить новый день счастливо.

Они расстались так же, как встретились, — быстро и без лишних слов. Она уехала в Подмосковье, вышла замуж за молодого, родила.

Подонжуанствовав еще пару лет, Ник, наконец, пришел к выводу, что искать счастья в отношениях с женщинами было глупо.

Работа никак не могла удовлетворить его внутренних потребностей, ведь она была частью той повседневности, в которой Ник видел главное зло своей жизни. Он часто говорил, что будь у него постоянный источник дохода, он не проработал бы больше ни одного дня.

Конечно, такое отношение созрело у него сравнительно недавно. Причиной он считал весь тот бардак, что творился в системе образования в последние десять — двенадцать лет. В начале своей педагогической деятельности Ник, как и все, был энтузиастом в густо-розовых очках.

Своего класса у Ника не было уже второй год. Он вздохнул с облегчением, когда стал просто учителем английского без классного руководства. Пришел, отвел уроки, ушел — ни тебе нервотрепки, ни бесконечных отчетов, ни собраний. Такое положение дел вполне его устраивало. Тем более, что душевный покой стоил куда дороже, чем та смешная сумма, которую он потерял, оставшись без класса.

Когда Ника спрашивали, любит ли он детей, он неизменно отвечал: «Моя задача — учить их. Любить должны родители». Тем не менее, детям он нравился, и они были уверены, что это взаимно.

А пустота в душе оставалась, и Ник заполнял ее, чем мог: чтением, музыкой и алкоголем. Уже который год самым подходящим саундтреком к его жизни были «Винные мемуары» Крематория:

Весь день жизнь мешалась с вином.

Итог — лишь похмельный синдром.

Мы уйдем, а бездонность бокала

Будет души другие жечь.

Выпит ром, но не сказана речь.

Он подошел к серванту и посмотрел на свое отражение в зеркале задней стенки.

Все еще видный мужчина в свои сорок девять. Седых волос уже почти столько же, сколько черных, но седина даже в некотором смысле была ему к лицу. Выразительные карие глаза, брови чуть гуще, чем хотелось бы. Домашний свитер скрывал некоторую обрюзглость тела, выделяя лишь широкие плечи — в юности Ник занимался плаванием.

Мужчина хоть куда, в полном расцвете сил, сказал бы Карлсон.

Ник усмехнулся своему отражению. Хоть куда. Только вот некуда.

С минуту он в раздумье изучал графин, который так заманчиво поблескивал со средней полки серванта. Облизнул внезапно пересохшие губы. Посмотрел на часы.

Половина пятого. Завтра среда, семь уроков. Да еще чертово совещание по пробным экзаменам в девятых классах. Зачем им обязательный английский? Кто вообще придумал эту дичь?

Желание выпить вдруг стало практически непреодолимым.

Что ж, единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему, в который раз процитировал он Оскара Уайльда. Будто услышав его мысли, во дворе жалобно завыл Герцог — кавказская овчарка, единственная родственная душа, если есть у собак души.

Кто знает, как повернулась бы его жизнь, если бы в тот момент компьютер был выключен. Но история не знает сослагательного наклонения, как любят повторять учителя истории во всем мире.

Он уже почти отодвинул стекло, чтобы достать графин, когда вдруг услышал оповещение электронной почты о новом письме. Что-то заставило его остановиться и подойти к ноутбуку, стоявшему на столе у окна. Письма на личную почту он получал нечасто. Это могла быть Инга. Вдруг она все же решила написать отцу. Очень маловероятно, но чем черт не шутит…

С этими мыслями Ник покинул опасную зону серванта и ступил на территорию неизведанного.

Глава 2. Андрей

Андрею Кравцову часто казалось, что его направляет чья-то могучая и добрая рука. Даже в тридцать три года он не утратил этого оптимизма: Андрей не верил в слепую удачу, ему хотелось видеть во всем высший замысел. И он его видел.

В семь лет отец спросил его: «Хочешь учить английский?». «Хочу», — ответил Андрей и стал учеником английской школы, тогда единственной в городе.

Ему повезло (нет, не повезло, это была часть высшего замысла) с учителем английского: Ник считался лучшим специалистом в школе, все мечтали попасть к нему, а у Андрея он еще и был классным руководителем с пятого класса. «Удача», — сказали бы многие. Но Андрей знал, что дело тут не в простом везении. Его жизненный путь был предначертан с детства.

Их было всего тринадцать человек (экспериментальный класс, оптимальное количество для изучения языка) — пять девочек, восемь мальчиков. Ник души в них не чаял — они были его первым классом, к тому же разница в возрасте была всего шестнадцать лет, он годился им в старшие братья — и ребята платили ему взаимностью.

Они проводили вместе уйму времени, ходили в походы весной и летом, катались на лыжах и коньках зимой. Ник иногда приглашал их домой, и девчонки нянчились с маленькой Ингой, пока парни бренчали на гитаре и слушали его байки о студенчестве. А раз в полгода они всем классом ездили куда-нибудь на поезде или автобусе.

Стоит ли говорить, что для большинства ребят их класса английский был любимым предметом, а Ник — лучшим учителем.

Но никто не был так привязан к своему классному руководителю, как Андрей Кравцов. Он старался подражать ему во всем от произношения до походки, в восьмом классе начал слушать Крематорий и Наутилус, читать Шекли, Муркока и Кинга. Даже часы носил на правой руке, совсем как его кумир.

Наверное, и переводчиком Андрей решил стать по той же причине, вопреки желанию отца, видевшего его юристом. Когда на выпускном он сообщил о своем решении Нику, тот широко улыбнулся и крепко обнял юношу. Андрей почувствовал, что стоит на верном пути.

Пять лет в университете были незабываемы.

Андрей с головой погрузился в мир филологии. Добрую половину свободного времени он проводил в библиотеке за чтением зарубежной литературы от Гомера до наших дней. Выбор между литературоведением и лингвистикой был очевиден — ни одной лишней минуты Андрей не хотел потратить на изучение фонем, семем или, прости Господи, гиперсем. Его умом и воображением владели слова, идеи и сюжеты мертвых писателей. И в этом он тоже видел глубинный смысл — ведь с детства он любил чтение сильнее еды.

Уже на первом курсе Андрей открыл в себе склонность к творчеству. Началось все с небольших шуточных стишков, лимериков, на английском. Затем были написаны несколько творческих эссе и курсовых, впечатливших преподавателей своей неординарностью и блестящим слогом.

«Уверена, что еще услышу о Вас», — сказала Андрею на втором курсе завкафедрой русской филологии, забирая себе ксерокопию его курсовой по творчеству Леонида Андреева.

Андрей не задумывался всерьез о карьере писателя, но ему всегда была интересна природа вдохновения. Проходя отработку в подвале университетской библиотеки сразу после зачисления в вуз, он разгребал завалы старых книг и наткнулся в одной из них на иллюстрацию, взбудоражившую его воображение. На пожелтевшей странице был изображен человек в старомодной одежде, в задумчивости сидящий за письменным столом с пером в руке. А над его левым плечом склонился демон, что-то шепчущий ему на ухо.

Этот образ прочно запечатлелся в памяти Андрея, постоянно возвращая его к вопросам: «Что есть творчество? Откуда приходят все эти фантастические и безумные идеи? Как может человек сам творить миры, которые никогда прежде не существовали? Или же здесь, в самом деле, замешаны высшие силы?». Он надеялся понять это за пять лет учебы в универе.

Сейчас, через десять лет после получения диплома, живя в Екатеринбурге и работая в гимназии, Андрей все еще не знал ответа.

Но он не забыл вопрос.

В том, что он стал учителем, Андрей тоже видел некий высший замысел. Почти все его однокурсницы и единственный однокурсник (да, филфак был девичьим царством) мечтали стать переводчиками. В итоге, больше половины его группы сейчас работало преподавателями. В вузах, на языковых курсах или, как он, в школе.

Собственно, в Екатеринбург из Поволжья он перебрался именно в поисках работы своей мечты. Но переводчики в столице Урала большим спросом не пользовались, и Андрей очень скоро оказался в школе.

Был ли он расстроен? Несомненно. Крушение юношеских надежд всегда болезненно. Но именно убежденность, что случайностей не бывает, помогла ему увидеть глубокий смысл происходящего. Работая учителем в школе, он сможет принести реальную пользу. Оставить след в чьей-то жизни. Воздвигнуть себе нерукотворный памятник.

Да, господа присяжные заседатели, наш Андрей был неисправимым идеалистом.

Может, именно эта его черта мешала ему завести семью. Он считал себя неготовым, не вполне зрелым для столь ответственного шага. И хотя еще на филфаке многие девчонки заглядывались, а некоторые откровенно клеились к симпатичному брюнету с немного восточными чертами лица, Андрей всегда держал дистанцию. Эта дистанция оставалась между ним и слабым полом до сих пор, и он не знал как скоро она сократится.

А еще ровно год назад он снова начал писать — впервые после окончания университета. Началось все спонтанно, как и всякое творчество, с тридцатидневного челленджа на английском, который он откопал на просторах интернета. Спонтанно, но не случайно, сказал себе Андрей. И решил не дать вновь разгоревшейся искре угаснуть.

За год Андрей написал семь рассказов на английском языке и пятнадцать на русском. Причем, писал он исключительно под псевдонимом Лазиз Каримов. (Откуда взялось столь экзотическое имя, Андрей сказать затруднялся — кажется, он где-то слышал его во время учебы в универе).

Читать свои рассказы он пока никому не давал — хотел довести их количество до тридцати трех. У него как раз появилась новая идея: молодая семья едет из Саратова в Екатеринбург на машине и сворачивает на проклятую дорогу. Он уже придумал название: «Поворот налево», а главного героя будут звать Андреем.

Перечитывая свои рассказы, Андрей замечал, что у большинства грустная, а порой откровенно мрачная концовка. Поначалу он удивлялся столь явному противоречию между его творчеством и жизненной позицией. Он всегда считал, что произведение не может жить самостоятельной жизнью, вопреки воле творца, хотя некоторые преподаватели на филфаке утверждали обратное. Но с каждым новым рассказом он все больше убеждался в их правоте.

Порой ему казалось, что, когда он пишет, над его левым плечом, в самом деле, склоняется демон и водит его пером.

Кроме того, примерно с сентября его начала одолевать странная депрессия. Вопреки ровному течению жизни, крепкому здоровью и сносной для Урала погоде, его вдруг стали посещать совершенно нелепые мысли о самоубийстве. Он мог замолчать посреди урока, увидев в своем воображении фигуру, болтающуюся под потолком в петле. Или, стоя в пробке, вдруг задуматься о том, как пуста и бесцельна его жизнь, и не лучше ли свести с ней счеты, пока еще молод.

Андрей совсем не употреблял спиртного, но порой на него наваливалась такая тяжесть, что приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы не зайти в бар или пройти в супермаркете мимо стеллажей с крепким алкоголем.

Он не мог найти никакого рационального объяснения происходящему, поэтому связывал это с творчеством. Входя в мир фантазии, ты открываешь дверь неизведанному, вглядываешься в бездну, которая в ответ вглядывается в тебя. Со всеми вытекающими последствиями. В его случае последствия были более чем нежелательными, но бросать писать он не хотел. А борьба становилась все напряженнее с каждым месяцем, неделей и днем.

Не верь Андрей в направляющую его благую руку, он бы давно сдался и бросил творчество. Но убежденность в окончательной победе добра давала ему силы, и он встречал новый день с новой надеждой.

Сейчас была середина декабря, и он сидел за столом в своем небольшом кабинете на третьем этаже гимназии. Уроки уже закончились, в школе было пусто. Слева над ним угрожающе нависала пизанская башня непроверенных тетрадей с десятками бездумно списанных сочинений и упражнений, а за окном валил густой снег. Зима в этом году пришла на Урал в конце ноября — позже, чем обычно.

Но Андрей смотрел не на тетради и не на заснеженную улицу с ее автомобилями-черепахами, а на монитор компьютера, и в его памяти воскресали образы из уже далекого школьного прошлого. Лица одноклассников и учителей, школьные кабинеты и коридоры, усыпанный бычками задний двор и… Ник.

Почему он не вспоминал о своем классном руководителе все эти годы? Ни разу не позвонил, не написал. Как будто Ника стерли из его памяти. Словно, покинув стены школы, он разорвал невидимую нить, связывавшую их прежде.

Это было так странно…

Но полученное письмо в одночасье заставило его вспомнить все.

Он еще раз перечитал текст на экране:

«Привет, Андрей!

Это Надя Свиридова, твоя одноклассница из 42 школы. Помнишь меня?

Я слышала, что ты живешь на Урале, нашла твой адрес в интернете и решила написать.

Как давно ты общался с кем-нибудь из нашего класса?

Я все это время поддерживала связь с Машкой Стрельниковой, от нее узнавала все новости про остальных.

Происходит что-то очень странное и страшное, и мне очень нужно с тобой поговорить.

Пожалуйста, позвони мне».

Дальше следовал номер сотового.

Андрей потянулся за мобильником, задел стопку тетрадей, и та злорадно съехала на клавиатуру.

Метель за окном усиливалась.

Глава 3. Надя

Позвонит или не позвонит? Вдруг адрес старый? Или письмо попадет в спам? А что если он редко проверяет почту? Или просто не захочет позвонить? Мало ли как меняет людей взрослая жизнь…

Сама-то Надя не изменилась со школы даже внешне. Та же худенькая, нескладная фигурка девочки-подростка с многократно оплаканной неразвитой грудью, жидкие светло-русые волосы, туго стянутые на затылке в короткий хвостик, невыразительные серые глаза за стеклом огромных, на пол лица, очков.

Надя с детства ощущала себя гадким утенком, бракованной моделью, лишней деталью, и это восприятие себя с годами не изменилось. Дело было не только во внешности. Сирота с малых лет, живущая с дряхлой бабушкой на пенсию и пособие, она всей душой верила, что не способна ни сказать, ни сделать ничего, достойного чьего-либо внимания.

Окружающие чувствовали эту ее нехватку самоуважения, как собаки чуют страх, и относились к Наде соответственно.

В сорок второй английской школе, куда Надя чудом попала по какой-то социальной программе, она всегда была серой мышкой, выделяясь на фоне ярких личностей одноклассников лишь своей посредственностью. Парни просто не замечали ее, девчонки целенаправленно игнорировали. Даже Машка, с которой они жили в одном подъезде и вместе ходили в садик, смотрела на нее свысока.

Только два человека общались с ней на равных: Ник и Андрей.

И вот теперь…

Лежащий на кухонном столе смартфон вдруг завибрировал. Незнакомый номер. С замирающим сердцем, Надя нажала на зеленую трубку.

— Алло?

— Надя, это ты? — глубокий мужской голос. Неужели?… — Это Андрей. Я получил твое письмо.

— Андрей! Господи, как здорово, что ты позвонил! Я уже думала… Ох, мне нужно немного успокоиться… Расскажи, как твои дела, а я пока соберусь с мыслями. Мы так давно не виделись…

Она слушала, как Андрей напевно рассказывал о своем переезде, о поисках работы, о гимназии, смеясь, сообщил о том, что так и не женился. Тембр его голоса был приятным, успокаивающим и… сексуальным.

Господи, о чем она только думает?! Ей нужно рассказать ему все. А что, если он не поверит? Сочтет ее поехавшей. Пошлет куда подальше. Надо признать, любой в здравом уме так бы и поступил.

Но Андрей всегда казался ей особенным. И он позвонил ей.

— Ну, а как ты? — вопрос остановил калейдоскоп ее мыслей.

Надя сделала глубокий вдох. Будь что будет.

— Андрей, то, что я сейчас скажу, покажется тебе странным, но ты постарайся сразу не считать меня сумасшедшей, ладно?

Короткое молчание на том конце провода.

— Я постараюсь. А что случилось?

— Скажи, ты помнишь про Димку? Про несчастный случай?

— Димка Штепо? Да, помню. Он выпал из автобуса почти сразу после выпускного.

— Да-да. Ты, кажется, не был на похоронах? — Там был почти весь класс. Димка был хорошим парнем. Мечтал стать военным…

— Нет. Мы тогда с отцом ездили в Закарпатье перед поступлением в институт.

Да, точно. У семьи Андрея там были знакомые, к которым они ездили каждый год. Они даже чуть не переехали на Западную Украину после девятого класса. Надя вспомнила, как радовалась, когда они вернулись. Без Андрея в старших классах ей было бы совсем тяжко.

— Надя?

— Да-да. Слушай, Андрей… Димка был только началом. — Надя затаила дыхание. Вот сейчас он повесит трубку.

— Что ты такое говоришь?

— Да. Потом была Светка Ибрагимова. — Господи, как же тяжело даются слова.

— Ибрагимова? Так они с Рустамом?…

— Да, поженились через год после школы.

— «Сладкая парочка», помню, конечно. Подожди, она что, тоже?…

Надя почувствовала растущий в горле ком:

— Утонула на третьем курсе.

— Утонула?! Светка Долженко?! Да она плавала как рыба!

— Вот именно! И совсем не пила. А вскрытие показало, что она была пьяна в стельку.

Молчание. Он повесил трубку?

— Андрей, ты здесь?

— Да.

— Рустам с горя запил. Через год после Светки сгорел в собственной квартире.

Пауза. Мучительно долгая пауза.

— Откуда ты все это знаешь?

— От Машки. Я тебе писала. Ты же помнишь, она всегда про всех все знала.

Машка Стрельникова была их «сарафанным радио», но при этом умудрялась сохранять дружеские отношения со всеми. Марья-искусница, да и только.

— Да, помню. Мы с ней списывались пару раз за это время… Надеюсь, остальные ребята в порядке?

Если бы, Андрей. Если бы.

Сквозь наворачивающиеся слезы, периодически прерываясь, чтобы вытереть глаза и нос платком, Надя рассказала ему об Алисе Бернштейн: вышла за американца, как и мечтала, уехала в Сиэтл, но два года назад умерла от рака матки.

Затем об Антоне Рыжкове: полгода назад — порок сердца. Поднялся на пятый этаж, зашел в квартиру и умер. Молодая жена осталась с младенцем на руках.

Надя уже едва контролировала подступающие к горлу рыдания.

— Антон?! Порок сердца?! Да он же здоровый был как бык!

Она испытала такой же шок, когда услышала эту новость от Машки. Антон был самым жизнерадостным и неугомонным парнем, душой класса. Ездил на горном велосипеде, бегал на лыжах, занимался восточными единоборствами. И никогда не жаловался на здоровье. За всю школу ни одного дня не пропустил по болезни. (А Надя болела по неделе каждый месяц.)

— Очень странно и страшно, правда? Но и это не все.

— Боже, Надя! Пожалуйста, не говори, что…

— На прошлой неделе… Машка… Авария… Занесло на скользкой трассе… Встречная фура… ее «Матис» в лепешку… Мгновенная смерть… Хоронили… в закрытом гробу-у-у… — Больше Надя не могла сдерживаться. Она расплакалась в голос. — Прос… ти-и-и… Андрей… Мне так… стра… шна-а-а…

— Надя, Наденька, успокойся. Не плачь. Ну же, Надюша…

Какой же он все-таки милый. Как хотелось бы, чтобы сейчас он мог обнять ее, погладить, прошептать на ухо, что все будет хорошо… О, Господи, она сходит с ума. Ей нужно прекратить эти дурацкие фантазии.

Через минуту, кое-как успокоившись, Надя спросила Андрея, что он обо всем этом думает.

— Это же не может быть простым совпадением, правда? — ответил тот после продолжительного молчания. — А что с остальными ребятами? Игорь, Семен, Сергей, Сашка? А Рита? Ты что-нибудь знаешь про них?

— Машка говорила, что ребята разъехались кто куда. Вроде, с Игорем она в Одноклассниках пару раз списывалась — он где-то не то в Индонезии, не то в Малайзии, я не помню. Потом перестал отвечать. Остальные тоже кто где. Я пробовала их найти в соцсетях, но не смогла. Только Саша…

— Что Саша?

— Я до сих пор с ним не связалась. Машка говорила, что он никуда не уехал. Но ты же помнишь, какой он был странный со своей Библией и белыми братьями.

— Конечно, помню. Не белые братья, но суть та же. Значит, он в Саратове?

— Да. Я не знаю, как его найти. Кажется, в соцсетях его нет.

— Я попробую найти его через сайт их церкви. Если он все еще там, конечно.

— Андрей?…

— Да?

Она сделала паузу, собираясь с духом.

— Ты мог бы приехать?

Молчание. Он ищет повод отказать. Да и какой тут нужен повод — он живет за полторы тысячи километров, с чего бы ему вдруг подрываться и бежать к ней? Кто она ему? Какая-то истеричка, нафантазировавшая с три короба.

— Я приеду.

— Что?! Правда?!

— Да. Я думаю, это все серьезно. Вот только закончится четверть — осталось полторы недели всего. Я давно хотел снова попасть в Саратов. Но сначала попробую найти Сашку. Надеюсь, с ним ничего не случилось.

— Андрей, ты просто чудо!

— И… Надя…

— Что?

— Береги себя.

— Хорошо… И ты тоже… Можно я буду тебе звонить до твоего приезда?

— Конечно, звони. Все будет хорошо, Надюша.

— Надеюсь…

Они попрощались, и Надя еще долго стояла у кухонного окна, прижимая к груди смартфон и мечтательно улыбаясь.

Глава 4. Сашка

Александр Лазарев начал терять веру с того самого момента, как обрел ее.

Конечно, никто не смог бы об этом догадаться, когда в начале одиннадцатого класса он явился в школу с Библией в руке и огнем прозелитизма в глазах. Побывав в летнем лагере для подростков, организованном одной из протестантских деноминаций, что росли в те годы как грибы, Саша с головой погрузился в веру евангельскую. Бескомпромиссные доводы Священного Писания из уст ревностных его толкователей в сандалиях на босу ногу, помноженные на юношеский максимализм и подростковый бунт — и вот бывший заводила многих школьных беспорядков превратился в кроткую овечку с мечом огненным в руке.

Первой эту новость разнесла, конечно же, Машка Стрельникова. «Сашка Лазарев стал исусиком» — ходило волнами по школьным коридорам. Никто не верил, пока не увидели своими глазами. Подходили, спрашивали, дивились состриженному «хаеру», трогали черную карманную Библию, разве что пальцы в ребра не вкладывали.

Саша внутренне ликовал. Никогда он сам не смог бы рассказать о чуде своего обращения так быстро такому количеству людей. А тут явно чувствовалась рука Господня. Значит, Божья любовь коснется многих в стенах школы.

Мало кто знал, что дома его ждала непрестанная и жестокая война с родителями, слишком поздно осознавшими, что отпустить Сашку в тот лагерь было фатальной ошибкой. Они были единодушны в запрете посещать собрания «проклятых сектантов», встречая его из школы по часам, чтобы он не успел улизнуть на встречу с «братьями во Христе». Отец даже обещал натравить на «это общество» ФСБ, но Сашка верил, что Бог защитит Своих избранников.

Молиться ему приходилось тайком в ванной комнате, а Библию он мог читать либо с фонариком под одеялом, когда все засыпали, либо на переменах в школе. Шестнадцатилетний мученик за веру вставал и ложился с надеждой, что однажды пелена неверия упадет с глаз его родителей, и, подобно Савлу на пути в Дамаск, они узрят небесный свет и услышат голос Пастыря.[1]

Пока же единственной отдушиной для него была школа.

Класс воспринял нового Сашку без энтузиазма. Поначалу многим казалось, что без него тусовки и попойки утратили былую лихость и безбашенность. Лазарев всегда отличался своей эксцентричностью и нонконформизмом. Было сложно поверить, что этот заядлый металлюга с длинной светлой гривой, ножом в рюкзаке и ожогами от сигарет на левом запястье мог превратиться в фанатичного религиозника.

Только некоторые взрослые, включая Ника, видели, что это всего лишь другая сторона той же медали.

Несколько раз ребята пытались звать Сашку на вечеринки, но тот отвечал цитатами из Библии, и очень скоро от него отстали. Свято место пустовало недолго, тусовки и попойки пошли своим чередом, а Сашка остался сидеть на первой парте первого ряда со своей неизменной Библией и кучей вопросов к учителю биологии.

Ребята же жили дальше своей подростковой жизнью, кто с недоумением, а кто с усмешкой наблюдая за ним, как за диковинным, но не особо опасным зверьком.

Ник старался не акцентировать внимания на религиозных убеждениях юноши, куда лучше его родителей понимая, что всякое действие рождает противодействие. Он только недовольно поморщился, когда услышал, что после вручения аттестатов Сашка не пойдет с классом в ресторан. Но настаивать не стал. Понимал, что без толку.

Несмотря на обильный посев евангельского семени в школе, в веру так никто и не обратился.

Были долгие беседы с Надей Свиридовой, которая казалась Саше наиболее вероятным кандидатом на спасение. Но все ее вопросы, в конце концов, сводились к тому, возможен ли брак между христианином и неверующей, и если она станет христианкой, то сможет ли потом выйти замуж за неверующего. Он пытался рассказать ей о любви Христа, о Его жертве и о том, что плотские отношения совсем не так важны, как она думает, но его слова падали на каменистую почву, и разговор снова и снова возвращался к больному для нее вопросу.

В общем, обратить Надю не вышло.

Гораздо интереснее были споры с Андреем Кравцовым.

Этот парень был почти готовым христианином: положительный, спокойный, всегда стоявший среди толпы особняком, готовый заступиться за слабого и гонимого — ему оставалось лишь признать Иисуса своим Господом. Но как раз этого он делать ни в какую не хотел. Сколько ни читал ему Сашка отрывков из Послания к Римлянам, сколько ни объяснял необходимость покаяния и веры — Андрей неизменно твердил: «Я верю в высшую силу, но не доверяю организованной религии».

Он даже однажды согласился пойти с Сашкой на собрание. Пришел, исправно отсидел два часа в душном переполненном зале клуба, послушал проповеди, пение, но на призыв выйти вперед и примириться с Господом, к великому разочарованию своего одноклассника, не откликнулся.

После Андрей сказал: «Саша, ты веришь, и это очень хорошо. Ты стал другим, лучше, чем был. Эт