Сергей Слободчиков

Недалеко от гетто

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Сергей Слободчиков, 2018

Вот торчит «Индезит», вот обёртки от «Сникерса» и «Марса», вон капот от «ЗИЛа», а вон целая гора пустых пачек из-под стирального порошка «Ариель». Кто посмеет сказать мне, будто я отшельник, живущий вне цивилизации? У кого повернётся язык назвать мой мир помойкой? Я отвечу тому: смотри, глупец, вон банки из-под «Кока-колы», вон «Хенесси», вон «Тошиба». Разве не так же одинок человек в мире этих вещей, как я в своём городе?

18+

ISBN 978-5-4493-5599-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Недалеко от гетто

Дальний Восток. Конец девяностых.

Каждую ночь я выношу твой прах с руин, я возвращаюсь к тебе, в твои тяжёлые, невыносимые сны, в твою одинокую суровую реальность. Боже, как глубоко я нырнул вместе с тобой! Тот, кто нырнул глубже меня, — какое великое горе заставило тебя это сделать? Ты — мой ребёнок с тяжёлым грузом за спиной, играешь там, где светит невыносимо яркое солнце. Ты сказал мне, что моё сокровище укрыто травой и мхом. И вот прошло много лет, прежде чем я разгадал эту загадку и вернулся к тебе. Великое сокровище оказалось землёй.

Эти странные слова были написаны чёрным маркером на железных воротах, выкрашенных зелёной краской, которая уже порядком облупилась. Поверх этих ворот была натянута колючая проволока. По бокам их высились два увитых плющом столба с прожекторами. Эти столбы напоминали статуи девы Марии. По вечерам их «головы» озарялись нимбами.

Каждое утро Батый открывал ворота, вслушиваясь в их натужный железный плач, и смотрел на них в глубокой задумчивости. Он пытался понять, кто и для какой цели оставил это странное послание. Он любил ломать голову над подобными вещами, так как у него было много свободного времени.

Вообще-то, по-настоящему его звали Владимиром. Но все обращались к нему по кличке, просто так было принято в тех местах даже среди образованных людей. Кличка происходила от сокращения его фамилии. А в переводе с монгольского означала «драгоценный камень».

Это был немолодой, сутулый и бритый наголо человек. Его синие глаза всё ещё светились интересом к жизни, но под ними залегли морщины и синяки. Лицо, опухшее, всё в мелких шрамах, выражало усталость пьяницы, которому многое уже безразлично.

Батый уже несколько лет жил на свалке и работал сторожем. Скорее даже стражем. Он берёг эту своеобразную границу: по одну сторону ворот начиналась дорога из гравия, с оврагами по краям, которая вела в большой город и там сливалась с его многочисленными асфальтовыми артериями; по другую сторону ворот уродливыми исполинами высились огромные, высотой с трёхэтажный дом, кучи старого ржавого железа, чугуна, распиленных фрезой машин, арматуры, гниющего дерева, тряпок, бумаги, игрушек, телевизоров, бутылок. Ветер гулял среди этих унылых мусорных холмов и носил обрывки пожелтевших газет. Деревьев тут не росло, земля под ногами была обнажена. Лишь изредка можно было встретить чахлый куст или пучок сорной травы. Всюду, куда падал взгляд, простиралась пёстрая помойка, отгороженная от остального мира бетонным забором и зарослями репейника.

Это был его маленький город. Кучи мусора напоминали дома. «Город» был обитаем. Над свалкой с мерзким карканьем кружилось вороньё. Взъерошенные птицы рылись в мусоре и шумно делили добычу. Конкуренцию им составляли огромные серые крысы, которые совершенно не боялись людей. И уж тем более старика-сторожа, к которому привыкли как к части пейзажа. Батый звал их народом.

Он любил играть с крысами. Бывало, поднимет камень, размахнётся, а крысы мигом прячутся в завалах мусора. Опустит руку, крысы тут же вылезают обратно, внимательно наблюдая за человеком.

Крысы — очень умные создания, почти как люди. За несколько лет обитания на свалке Батый отлично изучил их повадки, многих он узнавал «в лицо» и вполне спокойно чувствовал себя в их обществе. Даже когда засыпал, сидя на каком-нибудь продавленном и гнилом диване с недопитой бутылкой водки, а самые наглые из них залезали на него и грызли его одежду.

Он всегда был одет в зимнюю кожаную куртку, из дыр которой отовсюду торчала размочаленная подкладка. Летом Батый носил эту куртку на голое тело и выглядел в ней нелепо. Зимой поддевал под неё вязаный свитер и спокойно пережидал даже самые суровые холода.

Он ходил, опираясь на длинную палку, которая служила ему костылём, когда он сильно напивался, а ещё этой палкой он ворошил мусор в поисках чего-нибудь полезного в его немудрящем хозяйстве или отгонял крыс.

На свалку свозили мусор со всего города, тут его сортировали на «полезный» и «бесполезный». Железо резали на куски, которые грузили в «КамАЗы» и увозили на продажу. Бумагу, бутылки, жестянки и тряпки сдавали в переработку как вторсырье. Детские игрушки, старая мебель и прочая рухлядь оставались здесь навсегда.

Каждое утро Батый открывал ворота, пропуская машины с мусором, а вечером закрывал их на большой железный засов.

Обитал он в деревянном вагончике-сторожке, покрашенном в тот же цвет, что и ворота. Крыша вагончика была обита листами жести и во время дождя страшно шумела. Рядом располагались умывальник и странное сооружение из досок, поддерживавших чугунную ванну, к водостоку которой был присоединён шланг. В ванне скапливалась дождевая вода, и когда ее собиралось достаточно, можно было принять «душ».

В вагончике всегда царил полумрак. Для такого маленького помещения здесь было очень много мебели: письменный стол, кровать, укрытая старым пледом, холодильник на трёх ножках (четвёртую заменял кирпич). За перегородкой хранился сварочный трансформатор. Кроме этого в сторожке хранились горы бесполезных, с точки зрения постороннего наблюдателя, вещей: старая подзорная труба, какие-то линзы, разобранные магнитофоны и радиоприёмники, множество странных книг, противогазы, защитный костюм пожарника, жёлтые военные аптечки, красивые пуговицы и много других вещей, к которым Батый относился как к сокровищам.

Чего только не выкидывают люди! Многие избавлялись от того, что другие были бы только рады приобрести. Например, возле вагончика стояло несколько вполне рабочих стиральных машин, надёжно укрытых брезентом от дождя. Люди выкинули их на помойку, потому что купили новые. На свалке можно было найти нормальные холодильники, телевизоры, велосипеды, кастрюли, сковородки, вазы, одежду, унитазы и так далее. Все эти вещи почти всегда находили себе новых, более бережливых хозяев.

***

Всех рабочих, которые привозили мусор, Батый знал в лицо, он часто выпивал вместе с ними в зелёном вагончике. Бутылка водки на четверых заставляла время течь быстро и незаметно. Но сторож знал, что его время так просто не убьёшь. Его рабочий день будет продолжаться до конца его жизни.

Батый имел характер тихий и замкнутый. Он никогда не рассказывал о своей жизни, любил выпивать в одиночестве по вечерам. Извинялся и каялся он удивительно легко и по любому поводу, чем приводил всех в умиление. Когда видишь кого-то ниже себя, живущего в грязи, то невольно жалеешь этого человека, радуешься, что у тебя всё в порядке. По сравнению с этим червём, который роется в мусоре, ты Человек с большой буквы. Возможно, именно поэтому ему многое прощали и по-своему, наверное, даже любили, как Альфа любит Омегу.

Он частенько говорил, как казалось рабочим, бессвязные, глупые вещи, достойные ребёнка или сумасшедшего. Некоторые думали, что он специально так разговаривает, напуская на себя загадочности. Но рабочие привыкли к нему и знали, что Батый так на самом деле думает. Изредка подшучивали над ним, а он не обижался на насмешки.

Неподготовленные люди не знали, как с ним общаться, своим безумным бредом он топтал их тщеславие. Поэтому для рабочих Батый был немного неудобным, они стеснялись его компании. А друзей заранее предупреждали о странностях своего товарища.

Ближе к вечеру, бывало, заезжал начальник свалки. Длинный, худощавый и краснолицый мужчина в очках усаживал своих четверых рабочих в легковую машину и развозил по домам. Ему было около тридцати, он был женат, имел пару детей. Он любил командовать и отдавать распоряжения. Но, как и все молодые начальники, часто делал это не ради самого дела, а чтобы лишний раз потихоньку порадоваться тому, как одно его слово заставляет мир вращаться вокруг него.

Он часто рассказывал своим подчинённым, как его необычная энергетика лечит людей, а сердце его полно сострадания. В то же время он не любил платить зарплату, всякий раз придумывая тысячу отговорок.

Сторожу он платил тоже весьма редко, чаще всего просто привозил ему сумки с продуктами, которые оптом закупал у трудяг-китайцев на складе. В неделю уходило около пяти пачек пельменей, столько же пачек лапши, полблока сигарет, пакет крупы и бутылка масла. Рабочие привозили водку, но делали это тайком от начальства.

Начальник не любил, когда его подчинённые напивались вместе со сторожем, и его можно было понять. Он кричал на них и грозился уволить за пьянку, но рабочих эти слова и пустые угрозы не пугали. Они могли найти тысячу причин, чтобы напиться. Бывало, что денег не хватало на хлеб, но на водку деньги были всегда. Лишь когда рабочие сами садились за руль казённых грузовиков, то предпочитали накуриваться «планом».

Все сидели на стакане, это было нормой. И если кто-то отказывался пить, на него смотрели как на предателя.

Батый должен был платить за водку, но рабочие могли угостить и в долг. Или в обмен на интересные вещицы, найденные на помойке. Например, микросхемы и электронику, которая содержала драгоценные металлы. В то время особенно ценились конденсаторы, содержащие платину и палладий. Медные провода тоже годились. Килограмм меди стоил столько же, сколько бутылка водки.

Но делать это всё приходилось незаметно от начальства. Кроме того, милиция частенько брала на карандаш пункты приёма и тех, кто таскал туда свою добычу.

В таких пунктах можно было найти части вертолётных лопастей, рабочие электродвигатели, детали от двигателей реактивных самолётов, схемы которых были засекречены военными. Всё это стоило само по себе колоссальных денег, но найти покупателя было тяжело и небезопасно. Проще разобрать. Громадные электродвигатели, высотой по пояс взрослому человеку, а то и больше, разогревали в кострах. Затем привязывали к веревке крюк и цепляли его за пучки медной обмотки, а другой конец верёвки — к машине и тянули. От температуры диэлектрик и смола плавились, и обмотка ловко выскакивала из пазух. Остовы электродвигателей раньше выкидывали за ненадобностью, однако позже, когда край обнищал ещё больше, за ними тоже началась охота. Ведь и чёрный лом стоит денег.

Многие люди, в том числе рабочие со свалки, чтобы не рисковать лишний раз, частенько обжигали медные кабели где-нибудь в поле.

Начальник воровал металл в промышленных масштабах, а рабочие в бытовых. И сторож им частенько помогал.

Наведывались на стройку и посторонние. Колючая проволока и бетонный забор не всегда спасали от грабителей. Они догадывались подставить лестницу к забору и аккуратно срезать колючую проволоку, чтобы затем свободно забраться на территорию свалки. Такое случалось достаточно часто. Людей привлекал цветной металл.

На днях привезли старый катер размером с зелёный вагончик. Дизельный мотор с него сняли, срезали всю проводку. Дюралюминиевый корпус хорошо кололся кувалдой или пилился ножовкой. Куски металла откалывали и собирали в пыльные мешки, потом сваливали в грузовик и увозили в город. Весь катер за один раз разобрать не удалось. Он ещё долго мок под дождём в полном одиночестве, храня тайны своих плаваний. В его теле копошились крысы, вороны вили гнёзда. Катер был похож на кита с огромной рваной дырой в боку. Когда налетал ветер, казалось, что катер тоскливо стонет.

***

Пару раз вечером, когда на свалке уже никого не было, к воротам подходили какие-то люди. Они тихонько переговаривались с Батыем, но он никогда не видел их лиц, только слышал голоса. Один наглый и грубый, другой более спокойный, но жутковатый. Их манера речи говорила о том, что люди эти сидели. Когда-то Батый сам сидел, он никогда и никому об этом не рассказывал. Впрочем, в девяностые на Дальнем Востоке этим никого удивить было нельзя.

Эти двое пытались договориться со сторожем, чтобы он пустил их на территорию, они наломают себе несколько мешков дюралюминия и спокойно исчезнут. А если он их не впустит, они всё равно попадут на территорию, но разговор тогда будет другой.

На такие провокации сторож старался не обращать внимания, он сразу умолкал и делал вид, что не слышит их. Таким только дай слабину.

Они стучались в ворота около получаса, затем пропадали, и снова наступала блаженная тишина.

Тишина в его городе. Лишь ветер гуляет среди «домов», да кричат чёрные птицы. Красное солнце на горизонте прячется за бесконечными полями.

В один из таких вечеров Батый, по своему обычаю, отдыхал на старом диване, из многочисленных дыр в обивке которого выпирал прогнивший поролон. Диван этот стоял возле вагончика на небольшом возвышении, откуда можно было наблюдать, как солнце медленно уходит за горизонт. Сторож грелся в закатных лучах и читал какую-то книгу, найденную тут же. Название гласило — «Карма Кагью», на обложке был нарисован цветок, плывущий по волнам реки. В руке Батыя была початая бутылка водки. Рядом стояла пепельница. Он курил исключительно «Беломорканал» или махорку. Каждый глоток водки тут же перебивался никотином. Иногда он позволял себе заварить крепкого чаю, который пил вместе с водкой, чтобы не пьянеть слишком быстро и чтобы не клонило в сон.

Лениво перелистывая книгу, старик ощущал полное умиротворение и совершенное блаженство. Как вдруг услышал рядом какой-то шум. Обернувшись, он увидел незнакомого человека в серой кепке и в чёрном засаленном свитере. Незнакомец тихонечко крался среди куч мусора, но понял, что его заметили, и как-то по-злому улыбнулся сторожу.

Батый вскочил на ноги, рука его автоматически спрятала водку под диван (привык к внезапному приезду начальника), и именно в этот момент он получил по голове чем-то тяжёлым. Не чувствуя боли, сторож повалился на кучу мусора. Что-то тёплое потекло по голове. Раздался злобный смех.

Батый кое-как поднялся и сел. Теперь он увидел, что обидчиков двое. Второй был одет в сущее тряпьё, лицо его было в синяках и каких-то чёрных пятнах, глаза заплыли, глубокие морщины в уголках губ, щетина в грязи.

— Будешь рыпаться? — спросил тот, что в свитере.

Батый отрицательно помотал головой. Драться ему совершенно не хотелось.

— Вот и славно. Я видел, ты там беленькую спрятал? Делиться надо!

— На общак сделать подгон — святое, — хриплым голосом подтвердил его друг бомжеватого вида.

Водку вытащили и пустили по кругу, сторожу пришлось допивать бутылку вместе с незнакомцами. Те сообщили, что сейчас будут откалывать от катера дюралюминий, и лучше им в этом не мешать.

Вскоре над свалкой начали раздаваться звонкие звуки кувалды, которые распугали всех крыс. Сторож в это время стоял возле раковины и вытирал кровь. Он вымыл голову и приложил к ней кусок какой-то тряпки, смочив её водкой.

Начинало темнеть, и следовало включить ночное освещение. Он подошёл к электрощитовой и нажал рубильник. Два нимба воспарили над головами дев Марий. Возле ворот стало совсем светло. Немного света попадало на разбитый катер, внутри которого, как звери, копошились люди. Тот, кто был в свитере, крикнул:

— Это ты хорошо придумал, а главное — вовремя!

Незнакомцы собрали несколько мешков металла, но спокойно дотащили их до ворот. Дюралюминий весит примерно как его брат алюминий, но в отличие от него, довольно хрупкий благодаря зернистой структуре.

Подойдя к воротам, грабители потребовали:

— Выпускай!

Тут Батый тихо сказал:

— Мужики, не уходите просто так. Хотя бы избейте меня, что ли!

Незнакомцы переглянулись и пожали плечами. Они сразу поняли, чего боится сторож.

— Конечно, уважим тебя, — сказали они.

Сбросив на землю мешки, они набросились на сторожа и принялись его избивать, пока он не прокричал им:

— Ну всё, всё, хватит!

Стемнело. Незнакомцы исчезли. Сторож закрыл за ними ворота. Под его глазом налился багровый синяк. Теперь начальство хотя бы поверит в ограбление.

Умывшись, Батый отправился с фонариком на обход территории. Он довольно быстро нашёл то место, где была сорвана колючая проволока. Завтра вместе с рабочими он заново приварит её к штырям. Но если воры появились тут один раз, они появятся снова. И с этим следовало что-то делать.

***

Начальник не мог не заметить, что дыра в катере стала ещё больше. Лицо его налилось кровью, сами собой сжались кулаки. Громко матерясь, он позвал сторожа.

Батый в это время отсыпался в своей сторожке. Услышав крики начальника, он открыл глаза. Вставать страшно не хотелось, всё тело болело после вчерашних приключений. Луч солнца, прокравшийся в окошко, слепил его. Пока сторож обувался в смятые кроссовки, послышались шаги, и в вагончик заглянул начальник. Сегодня он был без очков. В его руке болталась чёрная барсетка, глаза метали молнии. Увидев, однако, заплывшее лицо своего подчиненного, он сменил гнев на милость и спросил:

— Откуда у тебя это?

Доставая из пачки «беломорину», Батый принялся рассказывать вчерашнюю историю. Докурив сигарету, он изрёк:

— Однажды они придут снова. Я один их гонять не могу. Так они вообще меня убьют.

Начальник о чем-то глубоко задумался. Потирая подбородок, он проговорил:

— Я привезу собак.

Сказано — сделано.

Через пару часов снова появился начальник и его помощник Сергей, который числился у него то ли бухгалтером, то ли ещё кем-то. Сергею было около тридцати, он был невысокого роста, светловолосый, коротко стриженый, к тому же он щедро поливался модным парфюмом, от которого у сторожа с непривычки слезились глаза.

Вдвоем они вытолкнули из машины пару крупных рыжих щенков. Один покрепче, покоренастей, с висячими ушами, а второй — его противоположность: на высоких лапах и уши торчком. Их явно не покупали на рынке или в питомнике, скорее всего, просто поймали где-нибудь среди ближайших гаражей. Или, может, даже обменяли на бутылку водки в цыганском поселке, что находился недалеко отсюда.

— Вот тебе помощники, — весело прокричал начальник, вытаскивая щенят из-под машины, куда они хотели спрятаться от незнакомых людей.

Рабочие временно прекратили своё занятие и тоже подошли к иномарке: всем было любопытно посмотреть на животных. Батый вздохнул. Толку от этих щенят никакого. Только развлечение для работяг да дополнительные хлопоты для него.

Щенки были напуганы, они стремились спрятаться под машину, но стоило им туда забраться, как их оттуда выталкивали ногами. Один из рабочих не побоялся взять вислоухого щенка на руки. Животное завизжало так, как будто его резали.

— Обоссался, паскуда! — с омерзением воскликнул рабочий и тут же бросил щенка на землю.

Щенку только этого и надо было, он тут же побежал прятаться в более надёжное место — под вагончик. Туда, где сторож прятал водку. За ним бросился начальник, у Батыя екнуло сердце. Неужели найдёт запас?!

Но начальник не заметил ящика, он заглянул под вагончик и понял, что так просто щенка не достать. Тогда он оставил свою затею, выпрямился и сказал:

— Я буду привозить для щенят еду. Вырастут — будет с них толк. А сейчас им надо привыкнуть к новому месту. Главное, чтобы они не сбежали.

После этих слов начальник сел в машину вместе с Сергеем и укатил.

Сторож закрыл за ними ворота, потом вернулся в свой вагончик, за ним последовали рабочие. Сегодня их было трое. Двое из них — братья, один здоровее другого, оба в тельняшках, испачканных машинным маслом, оба темноволосые и слегка обросшие. Старший был какой-то немного женственный, несмотря на свой высокий, почти под два метра рост. Он мог материться, рассказывать истории про то, как бил кому-то морду, и в это охотно верилось. Но всё равно от него исходила какая-то мягкость и доброта. Младший брат был чуть пониже, но зато занимал лидирующее положение среди рабочих. Более восьми лет он провел в армии в звании сержанта и потому любил отдавать приказы. Он никогда не хвастался своими драками, но все знали, что лучше его не доставать. Был тут ещё их друг, которого, как и бухгалтера, звали Сергей. Он был тощим, сутулым, у него не доставало многих зубов, на лице красовались шрамы, но лицо его было по-своему красиво, имело правильные черты. Он тоже когда-то сидел в тюрьме за хулиганство. Друзья его называли Бакланом.

Втроём они пришли в вагончик, чтобы укрыться от жаркого солнца и немного перекурить. Разумеется, у них с собой была и бутылка водки. День только начинался, и они по старой традиции выпивали по рюмке в час.

Усевшись на разбитые, перемотанные изолентой стулья, они принялись обсуждать щенков. Потом им это надоело, и они потребовали у Батыя рассказать про свои синяки. Пришлось тому снова повторять свою историю. Пожалев его, они предложили ему стакан водки.

— Нет, мужики, не могу, сил моих больше нет. Вчера все тело болело, пришлось выпить столько, что не помню, как отключился. Теперь ничего не лезет.

— А ты поешь немного, да вон селёдочки, а? Держи, режь, — старший из братьев протянул ему нож.

С этим предложением сторож сразу согласился и принялся обгладывать селёдочный хвост. Когда рыба была доедена, он собрал кости и вышел на улицу, чтобы прикормить щенков. Кто-то из рабочих вспомнил, что кормить солёным собак не следует. Но другой еды пока не было.

Осторожно развернув газетку, сторож положил кости возле вагончика и отошёл подальше. Вскоре из-под вагона показались любопытные чёрные носы. Оба щенка учуяли угощение, но выходить не спешили. Но вот осторожно высунулись, осмотрелись вокруг и только после этого судорожно похватали кости, утащив их под вагончик.

Позже Батый нашёл в мусоре и вымыл пару жестяных мисок для собак. Налил туда воды и поставил в тени вагончика. Наверняка щенки захотят пить после селедки.

Когда он вернулся к рабочим, те уже собирались уходить, но тут их внимание привлекла подзорная труба. Она была установлена на самодельный железный штатив, который Батый сварил своими руками. Поскольку рабочие были навеселе, им стало интересно, зачем этот прибор стоит здесь. Они видели его и раньше не раз, но никогда не задумывались над этим.

— Какая штуковина, — сказал старший брат, — у нас таких даже в школе не было. Ты её тут нашёл, на свалке?

Батый кивнул.

— Наверное, луну в неё по ночам разглядывает, — засмеялся басом младший брат.

— Наверное, Батый на луне жить собрался, — на этот раз засмеялись уже все, кроме самого сторожа.

— А мож, ты её продать хочешь? Да кому нужно такое фуфло? Лучше бы вон стиральные машины продал, их там с десяток валяется. Или телевизор на крайний случай.

Они ещё немного пощупали, поиграли с телескопом и быстро потеряли к нему интерес.

— Живешь как свинья, — сказал Сергей, — а на луну смотришь. Для чего тебе это?

— А я так убиваю время. Это лекарство от скуки. Мне же надо чем-то заполнить паузу на моём пути, — ничуть не смутившись, ответил Батый.

— Смотри, так и вся жизнь пройдёт.

Сторож засмеялся.

— Жизнь — это и есть пауза. Между рождением и смертью.

Вскоре рабочие отправились дальше по своим делам. Сторож взял тряпочку, смочил её водкой и аккуратно протёр телескоп после чужих рук. Затем Батый решил, что надо бы спрятать его куда-нибудь подальше, чтобы он не бросался людям в глаза. Только после этого позволил себе выкурить ещё одну сигарету и немного подремать. Сквозь сон он слышал, как щенки возятся под вагончиком.

***

Летом, бывало, всю свалку обволакивало облако удушливого дыма. Если залезть на самую высокую кучу мусора, то можно увидеть, что город вдали утопает в дыму. Этот дым для одних был предвестником конца света, для других — символом местной коррупции. Кто-то ещё верил в глобальное потепление. Но большинство знало, что тайгу поджигают специально, чтобы потом продавать древесину в Китай, а убытки списывать на природные бедствия. Дальневосточная сосна с караванами «КамАЗов» уходила за границу. Люди же летом предпочитали не выходить на улицу, но и в квартирах ощущался запах дыма.

На Дальнем Востоке города одними из первых стали задыхаться в дыму каждое лето. Примерно с середины девяностых, в самый разгар беспорядков.

Из-за этого солнце по вечерам светило необычно красиво и ярко. Дым преломлял свет, и красное зарево тянулось вдоль всего горизонта.

***

Начальника звали Александром.

Он обожал проводить вечера со своей семьей и больше своей семьи обожал только свою престарелую мать. Характер у него был двойственный: с первого взгляда казалось, что он добрый и интеллигентный человек, а с другой стороны, временами он становился крайне упрямым и циничным, проявляя самодурство. При клиентах мог легко наговорить кучу гадостей про своих конкурентов, а после этого заявить, что он обладает даром предвиденья. Его слова доходили до конкурентов, и те ему в открытую пакостили, часто даже угрожая убийством. В отличие от сторожа, которого звали больным, начальника называли эксцентриком.

Он не любил напиваться и не любил пьяных, но пиво пил с удовольствием. Особенно любил японское светлое «Asahi», которое в то время было своеобразным символом достатка. Простые смертные предпочитали более дешёвые сорта. Например, пользовалось популярностью «Амур-пиво», а вот знаменитое «Жигулёвское» было на Дальнем Востоке большой редкостью.

По вечерам Александр с женой смотрели фильмы на своём широкоэкранном телевизоре. На стеклянном журнальном столике возле их огромной двуспальной кровати стояло несколько бутылок «Asahi». В комнате была маленькая барная стойка, сделанная из настоящего дуба, за ней стоял сервант, на полках которого располагалась целая батарея бутылок с дорогим импортным алкоголем. Но к красивым бутылкам в этом доме редко прикасались.

Валяясь в постели с женой, Александр любил жаловаться ей на проблемы, связанные с работой. Хвастался своими достижениями, часто повторяя, что трезвая жизнь вкупе с тем, что он учился на одни пятёрки, сделала из него человека. На деле, его отец работал в администрации, а родственники жены были известными в городе предпринимателями, но про эти тонкие моменты он предпочитал не вспоминать. Точнее, его мозг даже не брал их в расчёт.

Его жена была такая же тонкая и изящная, как и он сам. Она любила красить губы яркой помадой, обожала дорогой парфюм. Все её развлечения были связаны с домом, детьми, магазинами и театром. На деле, ей было глубоко плевать на работу мужа, её родители и без него обеспечили ей достойную жизнь. Более того, находясь в обществе себе подобных, она стеснялась рассказывать, что её муж — «начальник свалки».

В жизни эта женщина была ко многому безразлична, но мужем командовать любила. Удивительно, как сильные мужчины, на работе привыкшие отдавать распоряжения, дома становятся покорными, как ягнята.

Александр делал жене массаж, когда зазвонил сотовый телефон. «Кто это звонит в вечернее время? Ведь все знают, что мой отдых неприкосновенен!» Звонил Сергей, бухгалтер и ближайший соратник. Пришлось взять трубку.

— Привет, перейду сразу к делу, — сказал Сергей, который, судя по голосу, был явно чем-то взволнован. — Мы тут с корешами нашли одну вещицу. Недалеко от нашей свалки кто-то оставил на улице пару токарных станков в кузове «ЗИЛа». Так вот, сторожа там нет, а водила где-то жрёт водку, видимо. Машина стоит возле обочины уже пару дней. Я проезжал с пацанами мимо и решил заглянуть туда. Один такой станок стоит минимум полмиллиона, а то и больше. Вот, считай, миллион за ночь можно точно заработать!

Александр задумался. Миллион за ночь — это серьёзное предложение. Они и раньше своей компанией воровали станки и даже машины. Как-то украли старый «КамАЗ». Прямо на свалке его разобрали и продали на запчасти

— А если водила окажется на месте, — продолжал Сергей, — то мы объясним, что ему следует прогуляться, ну или сделаться на часик слепоглухонемым.

— Это надо с краном туда ехать, — почесал затылок начальник. — Надо взять с собой Алексея. Вдруг проблемы будут. С ним тоже придётся делиться.

Алексей в прошлом работал в милиции. Но его уволили за злоупотребление служебным положением. Это был качок под два метра ростом, с огромными, как у медведя, лапами. Несмотря на предрассудки, он был весьма хитёр. После увольнения, сколотив вокруг себя небольшую компанию единомышленников, он стал крышевать мелких предпринимателей. Какое-то время даже работал в известной охраной компании того время «Свобода», которая конкурировала с милицией. Милиция считала «Свободу» бандой, занимающейся узаконенным рэкетом, о чём постоянно заказывала статьи в газетах. Но, по сути, обе организации были бандитскими. Алексею эта война была по душе: он таким образом мстил милиции.

Временами он выручал своих друзей, работающих на свалке.

— Ну, дадим ему штук сто, — продолжал бухгалтер. — Решайся. От тебя нужен только кран и твоя свалка.

Александр долго сомневался, а когда он сомневался и о чём-то напряжённо думал, то начинал громко сопеть. Ещё минут пятнадцать его уламывали и в конце концов уломали. Сообщив о срочных неотложных делах, он оставил жену.

Она накинула пальто и позвала своего любимого пуделя, белого, ухоженного, словно с картинки. Маленькая собачка запрыгала на задних лапах вокруг своей хозяйки. Вместе они отправились прогуляться по ночному двору. В то время охраняемые, отгороженные дворы только-только стали появляться рядом с элитными домами. Дама с собачкой была в полнейшей безопасности.

***

Когда четыре человека прибыли на место, уже спустилась ночь. Яркие звёзды сияли на небе, светила полная луна. Ветер крутил по земле сухие листья.

Легковой автомобиль оставили за сто метров от «ЗИЛа». После этого стали ждать прибытия крана, пока его ждали, начальник с бухгалтером, а также Алексей и его помощник, который служил в силовых структурах и был не менее здоровым, чем его босс, отправились посмотреть на станки.

Во тьме мелькали огоньки сигарет, и тонкий луч ручного фонарика освещал дорогу. Они ни от кого не прятались, никого не боялись. Даже о чём-то весело и увлечённо болтали. «ЗИЛ» стоял на обочине дороги, накрытый дырявым тентом. Рядом с машиной, метрах в десяти, находилась дорожная закусочная армянина Артура, закрытая в это время суток. Его хорошо знала тут каждая собака. Водитель «ЗИЛа», как видно, остановился пару дней назад перекусить в дороге, потом запил. Такое у Артура случалось часто. Водители любили выпить в его закусочной, машины оставляли на обочине, а сами потом отсыпались или в своей же машине, или снимали избу в одном из ближайших посёлков. Платили деньгами за гостеприимство редко, чаще расплачивались продуктами и выпивкой. Тут же с одинокими деревенскими женщинами ловили по пьяни множество болезней.

Сначала Александр заглянул в кузов «ЗИЛа»: там под тентом стояла пара новеньких японских токарных станков с компьютерным управлением.

— Только что с завода, — ухмыльнулся он.

Алексей в это время подошёл к кабине, запрыгнул на подножку и заглянул внутрь. Кабина была пустой. Он дёрнул ручку двери, она была заперта.

Странно, что такой груз уже два дня стоит на обочине и никем не охраняется. На дороге блеснули фары. Это был кран.

Полночи они мучились с погрузкой станков. Подчинённых Александра к этому процессу привлекать не стали: чем меньше свидетелей, тем лучше. Работал один крановщик, а четыре хапуги отдавали приказы и ругали его матом, если что-то шло не так. Когда дело было сделано, вся компания на двух машинах отправилась на свалку. Там их встретил неприветливый сторож, который открыл ворота и пустил машины на территорию. Обычно Батый должен был фиксировать в своём журнале время въезда машин на свалку, но сейчас начальник попросил этого не делать. Да и вообще, если кто-то что-то спросит, то сторож ничего не видел и не слышал.

Станки спрятали в контейнер, и при скудном освещении удалось рассмотреть их чуть получше.

— Ты смотри-ка, — подивился начальник, — они ещё и как фреза могут работать. Вот японцы молодцы! Надо теперь выждать пару месяцев и только потом искать покупателя, и желательно где-нибудь в другом городе, например во Владивостоке.

— Стоит ли скидываться на общак? — размышлял Сергей. — Если не скинемся, узнают — наказать могут.

Наконец, все решили, что утро вечера мудреней. Вскоре Батый выпустил из ворот обе машины. Четверым сообщникам предстояла большая работа.

***

На следующий день начальник с Сергеем снова приехали на свалку, открыли контейнер, взяли блокноты, ручки, фонарики и принялись за работу. Они выписывали все параметры станков: марку, вес, технические характеристики и прочее. Все это следовало затем сообщить потенциальному покупателю.

Погода стояла безветренная, на небе не было ни одного облачка. Подходило время обеда.

Выписав все нужные параметры, Александр и Сергей закрыли контейнер и решили прокатиться до закусочной Артура. На самом деле они не любили эту дешёвую забегаловку. Но им страшно хотелось узнать, что говорят местные мужики о пропавших станках. Интересно было и пообщаться с Артуром, мало ли, какую интересную информацию он может поведать.

Проехав на машине с полкилометра, они увидели брошенный «ЗИЛ». Казалось, про него так никто и не вспомнил.

Испытывая какое-то детское ощущение азарта от происходящего, двое мужчин вышли из машины и направились в кафе. В руках Александра была барсетка, в которой лежал блокнот с данными о станках, но, уверенный в собственной безнаказанности, он даже не стал её прятать.

Под низким деревянным потолком летали мухи. У стен стояло всего несколько пластмассовых столиков и стульев. На окнах висели давно не стиранные некогда белые занавески. У дальней стены находилась барная стойка, за которой стояла уже немолодая чернявая женщина. Это была жена Артура Зухра. Сам Артур не очень-то любил работать за стойкой, предпочитая заниматься другими делами. Несколько столиков было занято дальнобойщиками, которые искоса бросили взгляд на новых посетителей и тут же забыли о них.

Подойдя к барной стойке, Александр поздоровался с женщиной и, вежливости ради, спросил её, как поживает муж. Она ответила, что у мужа всё в порядке, и скоро он сам появится тут. Мужчины заказали по шашлыку и два стакана чаю. Сергей купил также бутылку холодного пива. Усевшись за столик, они принялись болтать ни о чём, время от времени поглядывая на своих соседей. Александр пил чай из пластикового стакана маленькими глотками, но шашлык пока не трогал. Зухра заметила это и сказала:

— Хороший шашлык, мой брат во дворе готовит. Кушайте! Мы дорогим гостям только самое лучшее предлагаем.

Александр криво улыбнулся, а Сергей решился попробовать.

— Вы зря брезгуете, — не унималась женщина. — Артур сам лично ездит в город за мясом, никому не доверяет, всё, даже водку, сам покупает. Милиция сегодня приходила, шашлыки хвалила. Большой начальник спасибо сказал.

— А зачем милиция приходила? — спросил Сергей.

— Они часто сюда заезжают, будто сами не знаете. То милиция, то бандиты. То и те и другие вместе. В основном они все в цыганский посёлок едут. А сегодня всё утро мужа моего допрашивали. Но мы люди маленькие, с нас взять нечего.

— А что искали-то?

— Опять украли что-то. Думаю, возмущались они, что украли без их ведома.

Сергей с Александром переглянулись. Оставив недоеденными шашлыки, они вышли из кафе и укатили в город.

***

Стоял тихий летний вечер, свалка была совершено пуста. Рабочие и начальство укатили домой, оставив сторожа на выходные в полном одиночестве.

Батый сидел на своём кожаном диване на вершине мусорной кучи и наблюдал за молодой крысой, которая осторожно кралась к собачьей миске. Батый отличал её от прочих — запомнил по шраму на ухе. Осторожно обнюхав края пустой миски, крыса кинула на сторожа недовольный взгляд. Она ожидала большего.

Вдруг из-за угла на неё выскочили щенки. От них пока ещё не было никакого вреда, но их звонкий лай раздражал крысу, и она вынуждена была убежать. Щенки не стали её преследовать и, быстро успокоившись, спрятались под вагончик.

Временами в душе старика просыпалась щемящая тоска, и тогда, чтобы не сойти с ума, он начинал прикармливать крыс. Клал себе в ноги кусок хлеба, потом делал вид, что уснул, а сам ждал, когда крысы примутся за угощение. Их суета забавляла его. Кроме того, забота о ком-то, пусть даже о крысах, наполняла его жизнь хоть каким-то смыслом. Заботясь о них, а теперь ещё и о щенках, он прогонял тоску.

С вершины мусорного холма, на котором стоял диван, было видно не только всю свалку, но и то, что находится за её пределами: большой овраг, а в нём цыганский поселок и бараки, где жили русские люди. Бараки были сколочены из почерневших брёвен, по земле их опоясывала завалинка, набитая опилками — чтобы зимой не промерзал пол. Все бараки были одноэтажными, длинными, имели два подъезда, возле каждого из которых стояло по старой скамейке. На дне оврага протекала узенькая грязная речка, потому там всегда было сыро. Большие лужи рядом с бараками никогда не высыхали. Чуть повыше начинались дома побогаче, там жили цыгане.

Обитатели оврага каким-то удивительным образом уживались вместе. За несколько лет жизни на свалке Батый ни разу не видел, чтобы русские ссорились с цыганами. Всегда дрались либо русские с русскими, либо цыгане с цыганами.

Жили в овраге люди, которых государственные службы выселяли из квартир по разным причинам. Кто-то долго не платил за квартиру. Не везде городские власти имели возможность отключить коммунальные услуги. Долги копились и вскоре перерастали стоимость самих квартир. Тогда по решению суда квартира продавалась в счёт долга, а людей переселяли в такие вот гетто. Это были в основном одинокие старики, чья пенсия не покрывала коммунальных платежей. Жили в посёлке также те, кто недавно «откинулся» с зоны. Или же малоимущие люди, которым просто не повезло в жизни. Встречались и те, у кого прежнее жильё отняли хитростью мошенники и бандиты.

Ирония заключалось в том, что многие местные обитатели были образованны и когда-то сами воротили нос от подобных мест.

Наблюдая за посёлком, Батый видел, как раз в неделю туда заезжает милицейский «уазик». На самое дно оврага он никогда не спускался, ему хватало цыганских домов. Там в милицейскую машину подсаживался кто-то из цыган, что-то, вероятно, обсуждал с милиционерами, затем выходил и возвращался к своим делам. «Уазик» после этого тихо уезжал восвояси.

Бараки русских милиция тоже не особенно тревожила. Там царил свой порядок — почти как в джунглях, но по-своему справедливый. Только убийство или какое-нибудь подобное серьёзное происшествие могло заставить служителей закона спуститься к баракам. Со всеми остальными «мелочами» местные жители хорошо справлялись сами. Шпана отлично знала, где и что можно красть, а что — нельзя. На драки и кражи никто не обращал внимания. И даже за убийство, если оно было совершено по местным понятиям, человек не ощущал вины. А такие чувства, как жалость или доброта, считались скорее признаком слабости.

По вечерам частенько случались и маленькие драмы, развивающиеся всегда по одному и тому же сценарию. Сначала слышались крики из зияющей дыры подъезда. Потом на улицу выскакивала полная женщина с криками: «Помогите! Убивают!» А следом за ней — красный как рак мужик с волосатой грудью, в одних трусах и с криком: «Убью!» Благодарная публика тут же начинала улюлюкать им вслед.

Женщина, почуяв внимание, орала на всю улицу:

— Допился до чёртиков, опять обосрал кровать!!!

— Не ври, сука! — ещё громче оправдывался мужик, замахиваясь топором.

Топор сверкал на солнце, но мужик всегда непременно промахивался, втыкая лезвие то в землю, то в попавшееся на пути дерево. Он никогда не попадал в женщину.

— За что мне это, господи?! — раздавался её визг.

А Батый бубнил себе под нос, слушая эти крики:

— В кармическом узле случайных нитей не бывает.

Под взрывы смеха эти двое носились вокруг барака. Все развлечения тут были жестоки, но эта жестокость была заметна лишь случайному наблюдателю.

Вскоре парочке надоедал собственный спектакль и беготня, и она исчезала в чреве барака. На какое-то время наступала тишина, и где-то вдали слышно было, как перелаиваются бездомные собаки.

***

Вдруг кто-то постучался в ворота.

Батый вздрогнул и обернулся. Начальство не стучалось, оно нагло долбило по воротам ботинками, а этот стук был робкий и осторожный. Сторож подошёл к воротам и тихо спросил:

— Кто?

— Открывай, побазарим малеха, — раздался незнакомый мужской голос.

— Пошёл ты, — ответил ему Батый. Он совершено не хотел пускать на территорию незнакомых людей.

— Да не нужна мне твоя свалка, засунь ты этот мусор себе, знаешь куда, — не смутившись, отвечал голос. — У меня к тебе деловое предложение. Я за тобой давно наблюдаю и решил, что тебе не помешает немного «лаве». Тем более что от тебя ничего не требуется.

Сторож, после того как получил по голове, стал более осторожен. Щенки звонко тявкали на ворота, не вылезая, впрочем, из-под будки.

— Успокой своих волкодавов, — усмехнулся незнакомец, — и открой, поговорим. Это быстро.

В воротах на всякий случай было пропилено небольшое смотровое окно, которое закрывалось на заслонку со щеколдой. Сторож отворил его и осторожно выглянул наружу. Перед ним стоял немолодой тощий цыган с кудрявой чёрной бородой. Большие карие глаза казались добродушными, но обманываться этим не стоило. Незнакомец улыбнулся, показывая чёрные пеньки зубов. Такие Батый видел у тех, кто пристрастился к ханке и маковой соломке.

— Я пришёл с миром, — сказал гость. — Дело у меня к тебе. Ты тут один?

— Говори, не бойся, никто нас не слышит, — сказал Батый.

— Ладно. Ты видел «уазик», который наведывается в наш посёлок? Так вот, это свои менты, они нас охраняют. Но в последнее время торговать стало опасно. Менты начали устраивать рейды, дурь ищут. А всё эти проклятые мамаши и старухи в городе! Всё им неймётся, митинги свои устраивают!

— А я тут причём? — Батый начал раздражаться.

— Понимаешь, тебя менты не трясут. Я предлагаю тебе открыть свой бизнес. Клиентов тебе найдём. Будут приходить по вечерам, когда на свалке, кроме тебя, никого нет. Смотри, какое у тебя для этого есть удобное окно. Прям как в ночном ларьке.

Цыган снова улыбнулся, демонстрируя свои гнилые пеньки.

— Франчайза, бля! Проблем никаких не будет. Я тебе оставляю товар, ты фарцуешь. Раз в месяц ведём взаиморасчёт. Твой процент оговариваем. Я тебя не обижу. Работа эта временная. С ментами разберёмся, а дальше сам решишь, стоит ли продолжать.

Батый задумался. Он не нуждался в деньгах, свалка обеспечивала его всем необходимым, но он знал, что цыгане так просто от него не отстанут. Но и связываться с ними — гиблое дело.

Карие глаза цыгана смотрели не моргая. И Батыю даже показалось, что он поддаётся какой-то цыганской магии. Да в конце-то концов, не вечно же он жить будет! Волков бояться…

Старик кивнул с философским безразличием.

— Вот и славно, — кивнул в ответ цыган. — Заживёшь как человек!

После этого он принялся объянять Батыю схему работы. Когда он закончил, уже начало темнеть. Цыган подмигнул сторожу, и вдруг задал вопрос совсем не по делу:

— Я тебя вижу тут каждый день, но ни разу не видел за воротами. Ты хоть иногда выходишь?

Батый отрицательно покачал головой.

— И сколько ты тут уже?

— Несколько лет.

— Как в тюрьме прям. Ну, если что-то понадобится, ты говори.

Они попрощались и расстались.

***

Батый включил фонари, и тысячи насекомых слетелись на свет. В овраге запели лягушки. Горизонт ещё светился красным, но большая часть неба уже была усыпана звёздами. Настало время кормить щенков. Сторож сварил им пачку пельменей и поставил остужаться на старую ржавую бочку. Белый пар вился над кастрюлей, разнося по округе вкусный запах. Собаки в нетерпении тихонько скулили, поглядывая на кастрюлю, которую не могли достать. Себе Батый не стал ничего готовить, просто достал пачку лапши и принялся грызть её, как сухарик, запивая крепким чаем.

Когда окончательно стемнело, он покормил собак, затем зашёл в сторожку, взял свой телескоп и отправился на самую высокую кучу мусора. К её вершине уже была протоптана тропинка. Там лежала бетонная плита. Таких плит тут валялось очень много, но почти все они были расколоты на части, и из них торчала арматура. Плиты, бетонную крошку, куски балконов и оконных рам в своё время сюда завозили тоннами. Всё списывали на взрывы газа. Газеты пестрели фотографиями пятиэтажек с огромными дырами от первого до последнего этажа. Обрушенные балконы валялись на земле. Все стекла в окнах ближайших домов были выбиты.

На одной из таких плит Батый устроил себе пункт наблюдения за звёздами: старое плетёное кресло, штатив и телескоп.

Звёздное небо поражало его. Он часто видел падающие метеоры, обожал рассматривать пятна на Луне, наблюдал за спутниками и даже самолётами. По утрам любил смотреть на Венеру. Чтобы лучше понимать то, что он видит, Батый всегда брал собой атлас звёздного неба. В его вагончике стояло множество книг по астрономии, которые сторож выкапывал в мусоре и аккуратно прятал у себя.

Иногда Батый засыпал в своём кресле у телескопа с недопитой бутылкой водки в руке и со странной блаженной улыбкой на лице. Как у мертвеца.

***

В бараках проживало ещё несколько людей, которых опасались цыгане и местные бандиты. В мире, где выживает сильнейший, как ни парадоксально, сильнейших нет. Стоит появиться новой силе, как она сразу затухает под гнётом общей массы. Если кто-то представлял угрозу местным устоям, то люди сбивались в стаю, чтобы уничтожить эту угрозу. Но этих людей старались не трогать.

Это были четверо воинов-афганцев, которые всегда держались вместе. Никто не знал, как они оказались здесь. Вернувшись на гражданку, они тихо и неуклонно спивались. Подобно древним берсеркерам, они уже не могли жить среди нормальных людей. Солдаты задирали своих же соседей, но русские терпели их, ведь в случае беды афганцы могли прийти им на помощь. Цыгане их побаивались — и не зря, а чтобы не ссориться, отпускали им спирт и наркотики по дешёвке.

Получив пенсию, афганцы с утра бежали за спиртом, а вечером уезжали в город за едой. Их жизнь постоянно была окружена какими-то скандалами и ссорами. То в городе подерутся с милицией, то с местными бандитами что-то не поделят. Однажды они привезли с собой двух размалёванных девиц совершенно определённой профессии. Затащили их в бараки, всю ночь пьянствовали и шумели, а утром выкинули девиц на улицу, не заплатив. Те были, понятное дело, недовольны. Позвонили кому-то и стали ждать.

Вскоре приехала красная девятка, из неё вылезло несколько братков, которые пошли устраивать разборки с дебоширами. Слово за слово — началась драка. Дрались пятеро братков против четверых десантников. Разбили все окна в квартире, разломали всю мебель и залили весь двор кровью.

Посмотреть на это дело сбежались местные аборигены. Молодёжь, все как один, бритые наголо, были одеты в спортивные костюмы, многие в наколках, с выбитыми зубами. Они весело улюлюкали, болея то за воинов, то за братву.

Вскоре братки изловчились и скинули пару десантников в овраг, прямо в грязную воду. После этого в ход уже пошли ножи. Быстро оценив ситуацию, бандюги попрыгали в автомобиль и дали газу. И дело было даже не в том, что они испугались за свою шкуру, а в том, что из-за проституток они не хотели идти на убийство.

Проститутки же после бегства своих защитников бросились прятаться. Кто-то из цыган приютил их у себя. Десантники, хоть и были пьяны, с цыганами воевать не захотели и потому вернулись обратно в свои квартиры.

Через час они уже заделывали окна клеёнкой, которую прибивали к рамам рейками. Эта клеёнка провисит у них несколько месяцев, прежде чем кто-то из бывших военных решится заменить её стеклом.

Чтобы успокоиться и согреться, они через какое-то время снова наведались к цыганам за горячительным. Те, зная наперёд, что десантники будут шуметь всю ночь, тихонько подмешали им в водку барбитураты вместо димедрола, который добавляли обычно. Водка приобрела кисловатый вкус, но пьяные солдаты не заметили этого.

***

Всю субботу Батый развлекал себя тем, что лазал по свалке и рылся в мусоре. Щенки бегали за ним, таская в зубах кусок какой-то тряпки. Они весело тявкали, приглашая присоединиться к своей игре. Сторож успел дать им клички. Толстого щенка с висячими ушами он назвал Вислоухим, а тощего — Рыжиком. Вислоухий был лидером, он первый бежал к миске с едой и легко отгонял Рыжика. Рыжик же был более уравновешен и спокоен и более осторожен.

Роясь в мусоре, Батый искал там прежде всего свежие газеты, чтобы узнать, что нового творится в мире. Сотни тряпок, детских игрушек, упаковок и банок разгребал он за день, складывая найденные вещи, которые чем-то его заинтересовали, в большой картонный ящик. Однажды в руки Батыя попала интересная игрушка — радиоуправляемая модель вертолёта, похожая на яйцо, с большим винтом сверху и ещё одним винтом поменьше сбоку. Рядом с игрушкой валялся разбитый пульт управления: чёрная коробка с двумя джойстиками.

В вагончике старик расстелил на стол газетку, положил туда игрушку, затем достал набор отвёрток, паяльник, олово, канифоль и принялся перебирать свою находку по винтикам. Это занятие настолько увлекло его, что он даже не услышал встревоженный лай собак. Очнулся он только тогда, когда в его сторожку ударило что-то тяжёлое. Это из-за забора кидали камни.

Вздрогнув от неожиданности, Батый выбежал на улицу. Выяснилось, что это цыгане принесли ему товар. В одном пакете была «солома», в другом эфедрин. Ещё раз проинструктировав сторожа, цыгане вскоре ушли.

Батый думал: будет что-то посерьёзнее, но потом смекнул, что цыгане проверяют его на вшивость и пока дали начальное задание, чтобы посмотреть, как он с ним справится. Более серьёзный товар будет потом.

Батый хорошо знал, что такое эфедрин, или мулька, который последнее время в немереном количестве везли сюда из Китая. Ещё на зоне в своё время он успел насмотреться на людей с ярко-малиновыми языками. Из всех наркоманов именно эфедринщики были самой неуважаемой кастой. В основном его употребляли дети либо взрослые, у которых не было денег.

Аккуратно спрятав пакеты в сторожке, Батый выкопал откуда-то пожелтевшую тетрадь, взял ручку и записал время и объём поставки. Опасаясь цыган, он решил вести учёт денег и товара.

Только после этого старик снова уселся за свою игрушку. Перепаяв пульт управления, он перемотал его синей изолентой. Затем вытащил из радио две батарейки и вставил в пульт. Ещё одну батарейку он вставил в «яйцо» с пропеллерами.

Выйдя на улицу и жмурясь от яркого солнца, Батый поставил вертолёт на ржавую бочку, затем отошёл на пару шагов и включил пульт. Игрушка вздрогнула, оба её винта зажужжали, и она резко взмыла в небо. Сторож с азартом вцепился в пульт. Его лицо выражало безграничную радость. Он принялся носиться за летающей игрушкой по всей свалке. Щенки старались ухватить вертолёт зубами, когда тот спускался низко к земле. Крыса со шрамом на ухе в это время воровала у них еду.

Так незаметно и быстро пролетела суббота.

***

Половину воскресного дня Батый провел в постели. Ему приснился яркий, красочный сон, насыщенный эмоциями. Старик снова увидел своё детство, родную школу, людей, с которыми дружил. Проснулся он ближе к обеду, надел на голое тело кожанку и поплёлся бесцельно бродить по свалке. Ближе к вечеру Батый залез на самую высокую мусорную гору, уселся на диван и принялся наблюдать за гетто.

Он увидел, как один из жителей бараков спустился в овраг к одинокому сухому тополю, который простоял здесь без единого листочка уже много лет. Долго что-то высматривал, потом, найдя самую крепкую ветку, перекинул через неё веревку.

Этого человека сторож узнал не сразу, и на то была причина. Это был тот самый мужик, что любил по пьяни гоняться за женой в одних трусах и с топором в руках. Но сейчас он был трезв, держался на ногах твёрдо и был одет в новую выглаженную одежду: элегантный белый пиджак и белые летние брюки.

Он расторопно и основательно соорудил на конце верёвки петлю, затем ушёл в барак и вернулся через две минуты с детской деревянной табуреткой в руках. Такие табуретки, выкрашенные в красный цвет, стояли в детских садах.

Ещё через минуту он повесился.

Сторож смотрел на это философски.

Труп мужчины болтался над самой рекой. Его ноги отражались в чёрных водах, по которым плыли шприцы и пустые консервные банки. Ещё в воде отражалось летнее солнце и облака. Лёгкий ветерок колыхал кусты дрока по берегам реки.

Увидев труп, кто-то из стариков сказал:

— Тоже мне, король — весь в белом!

И чей-то более молодой голос закричал на всю округу:

— Король тронулся и повесился!

Вскоре появилась и «королева». Она зашла в реку по колено и громко, безутешно зарыдала, обхватив руками ноги мужа. По-настоящему безутешный плач нельзя спутать с любым другим. Это почти животный рёв, который заставляет содрогаться всё живое в округе. Любопытные люди вышли из бараков посмотреть, что случилось. Несколько цыган присоединилось к ним. От этого плача сторож вжался в кресло. Даже крысы, щенки и вороны затихли. Вместе с мусором вода уносила слёзы женщины.

Приехала милиция. Всё тот же «уазик» остановился на вершине оврага. Из машины с трудом вылез толстый, круглолицый и усатый милиционер. Он осторожно спустился вниз, бегло осмотрел труп, потом приказал людям расходиться по домам, а сам, отдуваясь, вернулся в машину и куда-то уехал.

***

Вечером в ворота раздался тихий стук. Это какой-то молодой наркоман, прыщавый и тощий, пришёл за дозой.

— Есть чё? — спросил он, стуча зубами.

— Что именно?

— Мулька.

— Есть.

Батый сначала взял деньги и лишь потом выдал дозу. Деньги он аккуратно разделил на две кучки. Побольше — цыганам, поменьше — ему. Больше его никто не беспокоил в тот день.

Батый вернулся на самую высокую мусорную кучу и принялся разглядывать овраг. Женщина никуда не уходила от трупа. Она лежала под сухим деревом, безразлично разглядывая течение реки. Ветер играл с её волосами.

Афганцы с опухшими лицами вышли на неё посмотреть, один из них равнодушно сплюнул на землю и закурил, другой подошёл к женщине и попытался помочь ей подняться. Но она откинула его руку.

— Да оставь её, Шурик, — прохрипел один из его друзей.

Милиция больше не появлялась в этот день, и труп провисел ещё сутки, пока наконец уазик не вернулся уже в компании с труповозкой.

Всё это время женщина сидела под деревом, и лишь когда работники попытались снять тело, она яростно бросилась на них, крича, что это они во всём виноваты. Всё тот же усатый милиционер спокойно заломил руки обезумевшей женщине и упрятал её в уазик.

***

Двое братьев и Сергей любили по вечерам выпивать дешёвое пиво в летних кафе. Вся мебель и посуда в таких кафе была пластмассовой, чтобы не разломали в драке. Из еды всегда были пирожки, чебуреки, упаковки сушёной солёной рыбы или кальмаров к пиву. Такими кафе был утыкан весь город.

Собиралась тут либо рабочая молодёжь, либо братва, либо выходцы с Кавказа. Однажды рабочие со свалки и их бухгалтер принесли с собой маленький переносной магнитофон и врубили его на всю катушку. Веселье шло полным ходом, когда к их столику подошли двое кавказцев. Один из них, ни слова не говоря, выключил магнитофон. Другой твёрдо и спокойно сказал с сильным южным акцентом:

— У нас есть свой мюзика. Ваш мюзика нам мешает.

За соседним столом сидело несколько их друзей, которые тут же включили какие-то народные горные напевы. Незнакомцы с вызовом посмотрели на обоих братьев, Сергея они в расчёт не брали, так как хорошо его знали ещё по тюремным временам. Там он не ходил в авторитетах. Старший брат поглядел на младшего, сам он решений никогда не принимал. Их замешательство кавказцы приняли как смирение и спокойно ушли дальше пить водку со своими друзьями. Однако через пару минут братья спокойно включили магнитофон.

Естественно, началась драка. И братья, и кавказцы здорово потрепали друг друга и разбили друг другу носы и даже умудрились сломать один из пластиковых столиков. Но дракой конфликт не закончился. За стол кому-то надо было платить. Стоил он копейки, но кавказцы вместе с владельцем кафе (тоже кавказцем) обвинили во всём русских и отобрали у них магнитофон под залог. Затем приказным тоном потребовали явиться сюда завтра с деньгами и извиниться перед уважаемыми людьми.

Братья не растерялись и в тот же день позвонили Алексею. Тот заверил ребят, что завтра им вернут магнитофон и что кавказцы сами ещё извиняться будут. Воодушевлённые таким ответом, рабочие пошли дальше пить водку, но уже на скамейке возле подъезда.

На следующий день Алексей в хорошем настроении заехал на свалку. Он привёз рабочим магнитофон и рассказал, как заехал на рынок вместе со своими друзьями, которые на тот момент работали в какой-то силовой структуре. Нашли там директора кафе. Кавказец испугался и тут же пообещал, что подобного больше не повторится, вернул магнитофон и даже дал немного денег рабочим на лечение. Деньги забрал себе Алексей, а технику взял с собой, чтобы отдать работягам.

Закончив свой рассказ, Алексей отдал магнитофон рабочим, и каково же было их удивление, когда они увидели вместо своего старого магнитофона совершено новый.

— Это же не наш магнитофон! — сказал младший брат.

Алексей тоже удивился. Потом переспросил адрес. И вот тут выяснилось, что он перепутал рынки. Они от души посмеялись над тем, как совершено невиновный человек настолько испугался Алексея, что признал несуществующую вину и даже новый магнитофон отдал. Тем не менее, старый магнитофон никто не вернул. И эту историю на время забыли.

***

Офис начальника находился в городе, вдали от свалки. Это было просторное помещение с высоким белым потолком, большие пластиковые окна выходили в сторону зеленого парка. Солнце жарило, кондиционеры работали на полную катушку.

В офисе находился большой письменный стол, на котором стоял ноутбук, перед столом — несколько кожаных кресел, у входа — кожаный диван для клиентов. В углу имелся железный несгораемый сейф. На стене висел портрет Ельцина.

Александр любил сидеть по утрам в этом офисе и играть в нарды с местной братвой. Они лениво попивали при этом чифирь или холодное пиво и вели свои нескончаемые беседы о женщинах и машинах.

Поиграть в нарды сюда заходили совершено разные люди: от людей в наколках и с золотыми зубами до помощников мэра. Заходила сюда и милиция. И все легко находили общий язык.

Если им случалось подолгу засиживаться, то вся шумная компания могла легко рвануть к кому-нибудь на дачу или в сауну, а там деньги и водка текли рекой. Могли они отправиться и в гостиницу «Интурист», в дорогой ресторан, в казино или в знаменитый клуб «Б***». Все зависело от того, какая компания собиралась. Милиция любила клуб, люди из администрации предпочитали дачу мэра, чтобы не светиться на людях, братва обожала сауны.

Обычные клиенты, впрочем, иногда тоже сюда приходили, но начальник свалки редко общался с ними лично, вся эта, как он говорил, «бытовуха» перекладывалась на плечи бухгалтера Сергея, который по совместительству часто исполнял обязанности секретаря. Он держался с рабочими как большой начальник, но тут, в офисе, всё менялось, и ему приходилось едва ли не прислуживать многим известным людям.

Сегодня начальник играл в нарды с местным представителем китайской рабочей диаспоры. Это был толстый азиат с жёлтым одутловатым лицом и большим шрамом под глазом. Он был одет в дорогой костюм, но что-то в его жестах выдавало выходца с улиц. Его бизнес очень напоминал бизнес рабовладельцев. Он привозил в Россию из Китая людей, селил их в бараках и вагончиках, а сам, являясь посредником, зарабатывал неплохие деньги на чужом труде.

Когда они играли в нарды, в дверь офиса грубо постучали. Затем, не особо церемонясь, её просто распахнули сильным пинком, и в офис вломился следователь с двумя молодыми сержантами.

Своих «щенков» следователь оставил охранять дверь, а сам спокойно, как ни в чём не бывало, уселся за стол рядом с играющими. Китаец и начальник не подали вида, что появление следователя их смутило. Но в глубине души каждый думал, что это за ним.

Следователю было лет сорок. Он уже начинал лысеть. Лицо его было красным, а взгляд — наглым и хитрым. На нём был кожаный пиджак, белая рубашка и чёрный галстук.

— Играем? — буркнул он, уставившись на нарды.

— Да так, — лениво потянулся начальник. — Игра что-то не ладится. Хотите чаю? Может, водки?

Следователь задумался.

— Давай водки. Только я не играть пришёл. Думаю, сами знаете, зачем я тут.

При этих словах оба игрока переглянулись.

— Нет. Китай меня не интересует, — улыбнулся следователь. — Что же вы, Александр, так неаккуратно работаете? У лохов крадите, сколько влезет, а людей-то зачем трогать?

Начальник понял, что это пришли за ним. Он налил рюмку водки и подал её следователю. Руки его вспотели. Разумеется, он боялся не следователя — ему было неловко подставлять своего отца из администрации, который не раз умолял сына не дискредитировать его глупыми поступками.

— Я никогда ничего не крал, — как можно спокойней ответил начальник. — Я и без этого хорошо зарабатываю. У вас ложная информация. Хотя бы скажите, что украли-то?

— Токарные станки.

— Даже не знаю, что это такое, — вздохнул Александр.

Доиграв в нарды и отпустив китайского господина с миром, вся компания вместе с бухгалтером Сергеем поехала на свалку, «осматривать местные достопримечательности». Следователь предъявил ордер на обыск. Время было обеденное, и все рабочие ещё были на объекте, потому следователь тут же записал их в понятые. Помогать ментам было делом не шибко престижным, и потому рабочие встревожено взглянули в глаза своему начальнику, чтобы понять, как им поступить. Начальник тихонько кивнул головой: мол, не усложняйте дела.

Долго бродить по свалке не пришлось. При понятых вскрыли контейнер и сразу нашли два краденых токарных станка.

— А говорите, что ничего не крали, — покачал головой следователь, осматривая находку.

— Аааа, — протянул Александр, прикидываясь дурачком, — так это и есть эти самые токарные станки?

— Да, они самые, — кивнул следователь. — Откуда они у вас?

— Их нам продал как металлолом какой-то мужик на машине. Сказал, что списанное старое железо.

— Всё с вами ясно, — следователь покачал головой, потом захлопнул дверь контейнера и приказал при понятых опечатать пломбами замки.

Затем рабочие подписали какие-то бумаги и оставили свои паспортные данные. Почему-то следователю не понравился Сергей. Он долго на него пялился, затем сказал:

— А ты, чушкан, свободен.

Сергей прекрасно понял, что его, бывшего уголовника, не хотят делать понятым.

— На сегодня всё, — с довольным видом улыбнулся следователь. — Можете ехать дальше играть в нарды.

Вскоре начальство с милицией укатило восвояси. Рабочие пошли в сторожку варить пельмени, обсуждая произошедшее. С собой у младшего брата была свежая рыба, пойманная им в реке Уссури. Пока Сергей варил пельмени, лениво беседуя со сторожем о высоких материях, оба брата разожгли во дворе костёр, поставили на него железную бочку, в которую накидали опилки. Когда опилки начали тлеть, их посыпали сахаром и повесили над ними рыбу на железных прутьях. Затем бочку накрыли крышкой. Так рыба коптилась на сахарном дыме в течение двух часов.

Пельмени же сварились довольно быстро, и Сергей, обмотав ручки кастрюли куском тряпки, вышел слить бульон на улицу. Но нечаянно обжёгся горячим паром и выронил кастрюлю. Все пельмени смешались с грязью.

Братья, увидев это, принялись гневно орать на своего друга. На этом их обед закончился. Пришлось ждать рыбу. Зато щенки с радостью набросились на горячее угощение. Обжигаясь, они лаяли на пельмени, как на врагов, но продолжали их есть.

***

Прошла неделя. Начальник с бухгалтером поняли, что им не отвертеться, и чтобы разрешить конфликт без уголовного дела, решено было вернуть станки их хозяину и хорошенько доплатить. Но вот тут возник новый конфликт: оказалось, что хозяин станков весьма уважаемый вор, что, впрочем, было неудивительно. До стрельбы не дошло, но финансово свалка пострадала так, что начальник вынужден был объявить себя банкротом.

Впрочем, всё это было формально и только на бумаге.

Денег начальник жалел всегда и часто доходил до абсурда в финансовых вопросах, даже когда дела у него шли хорошо. Что уж говорить о сложившейся ситуации! Первыми пострадали рабочие: им стали задерживать зарплату. Пострадал и сторож, которому перестали покупать пельмени, а привозили лишь крупы и макароны.

***

Осень на свалку пришла быстро и незаметно. Только что было лето, и вдруг вечера стали холодней, листья на деревьях пожелтели меньше чем за неделю, по небу беспрерывно тянулись тяжёлые облака. С утра, бывало, лил дождь, к вечеру небо прояснялось. Дальневосточный климат известен своими капризами. Лето тут жаркое, солнечное, душное, с тучами комаров и мошкары, которая облепляет глаза и лезет в рот и в нос. Зимы суровые, снежные и холодные, а влажность делает мороз невыносимым. Весна и осень наступают вот так быстро и неожиданно.

Из-за особенностей климата энергетическая отрасль на Дальнем Востоке требовала колоссальных затрат. И всё равно местные чиновники умудрялись продавать часть энергии в Китай.

Осень наступала, впрочем, неравномерно. За Хабаровском есть некий перевал, который находится ближе к городу Амурску: едва переходишь его, и тут же начинаются холодные ветра даже летом. Тут осень начинается в августе. Зато во Владивосток она приходит медленно и лениво. Море всё лето аккумулирует тепло, а затем всю зиму отдаёт его обратно.

Щенки сильно подросли за лето и немного заматерели. Теперь они чувствовали себя хозяевами свалки. Бросались с лаем на незнакомых людей и виляли хвостом перед своими. Сторож успел построить им две деревянные будки возле самых ворот. Но на цепь сажать не спешил.

Начальник появлялся на свалке всё реже и реже. Но как-то раз он приехал на новом японском автомобиле. Это была легковушка марки «TOYOTA». Её поставили перед самой сторожкой и строго-настрого наказали Батыю следить за ней днём и ночью. Дело в том, что эту машину пригнали из Владивостока в подарок тому самому вору, с которым летом повздорили из-за украденных станков. Машина была высшего класса, почти без пробега. Чтобы отдать её в нужные руки, следовало пригнать машину в Комсомольск-на-Амуре, этим должен был заняться лично бухгалтер Сергей на следующей неделе. А пока она стояла во дворе свалки и мокла под осенним дождём.

Первые дни сторож действительно не спускал с неё глаз, потом расслабился и совершено забыл про неё.

Рабочим приходилось воровать металл со свалки, сдавать бутылки и постоянно перезанимать деньги друг у друга. Спасались рыбалкой и редкими налётами на охраняемые сады, где любой спорный вопрос с охраной решался бутылкой водки.

Однажды утром, по старому обычаю, сторож попросил у начальника паёк на собак. Александр отказался его выдать, прокомментировав это так:

— Я куплю еду собакам, а вы, сволочи, сами её и сожрёте!

Один из рабочих, а именно младший брат, на это возмутился и сказал:

— А что же им жрать? Они же издохнут!

— Пусть дохнут, — спокойно ответил начальник, махнув всем на прощанье рукой.

К этому времени он уже перестал по вечерам забирать рабочих со свалки на машине, каждый шагал целый час до ближайшей остановки и ехал домой на автобусе. Мотивировалось это экономией на бензине. Рабочие первое время пытались не выходить на работу. Или специально опаздывали на неё на несколько часов: мол, нет денег на автобус. Так началось большое внутреннее противостояние между рабочими и начальством свалки. То начальник придумает отговорку, чтобы не платить подчинённым, то те придумают отговорку, чтобы не выходить на работу. Александр знал, что, поскольку рабочие воруют у него цветной металл, то деваться им некуда, и хотя бы ради этого металла они всё равно будут приходить на свалку. Другую работу в то время найти было довольно сложно. Платить не хотели нигде. А все большие заводы и предприятия к тому времени были уже разорены. Умер «Дальдизель», умер «Энергомаш».

***

Батый к тому времени успел накопить немалую сумму денег. Он уже знал всех цыган в округе и всех наркоманов. Проблем с его маленьким бизнесом не возникало. Лишь иногда он стыл от ужаса, когда у него с клиентом завязывался разговор через забор.

Бывало, приходил какой-нибудь парень лет восемнадцати, покупал дозу эфедрина, тут же просил у сторожа резиновый жгут или даже просто лоскут тряпки. Возле забора вкалывал дозу и только после этого заводил разговор. Наркоманы чувствовали острое одиночество сторожа и любили с ним поговорить. Чем ближе человек к смерти, тем ярче интуиция. Люди, убитые горем, легко распознают подобные эмоции на чужих лицах. Кроме того, наркоманы доверяют ущербным людям больше, чем здоровым. А сторожа они считали ущербным — бомжом.

Бывали тут не только дети и подростки, но и взрослые, и даже милиционеры. Взрослые брали в основном траву. Из милиции часто приходили молодые сержанты, только что отслужившие в армии. Эти любили наглеть, часто по неопытности, но их быстро успокаивали цыгане, имеющие определённые договоренности с милицейским начальством. Приходили сюда и женщины.

Особенно запомнил сторож Лену. Красивое имя, некогда красивая женщина с русыми сухими волосами. Она приходила к свалке, вульгарно одетая в старые, часто рваные тряпки, сильно красила глаза, чтобы скрыть синяки. Почти всегда предлагала себя в качестве оплаты. Сторож отказывался. Тогда она его материла и уходила ни с чем. Через некоторое время возвращалась, молила, плакала, и бывало, сторож наливал ей стакан водки или даже, если имелась такая возможность, давал дозу.

Между ними часто случались странные разговоры. Никто никому не читал морали, не учил, как надо жить, и даже не унижал жалостью. Они не рассказывали друг другу свои печальные истории о том, как они дошли до такой жизни. Им обоим это было не интересно.

Лена любила много курить поле того, как принимала дозу. Эфедрин хорошо развязывал язык. Она жаловалась сторожу на плохое самочувствие, на то, что её избил очередной дальнобойщик. А сторож на это отвечал одно:

— Драма случается один раз, все остальные несчастья — лишь её продолжение.

Однажды женщина задумалась над этой фразой и спросила его:

— А как узнать, когда именно случается эта драма?

— Когда мы рождаемся, — тихо и спокойно ответил Батый.

Эта мысль ей так понравилась, что она сама потом полюбила повторять эту фразу. Это стало её утешением, всё принималось в жизни как должное.

Как-то, преисполнившись благодарности за очередную подаренную дозу, Лена спросила сторожа:

— Почему ты не хочешь переспать со мной?

— Потому что я никогда не знал женщины, — отвечал он.

— Наверное, поэтому ты такой добрый, — задумчиво произнесла она.

***

Без нужного питания у собак начались странности в поведении. Оба пса стали угрюмыми и тихими. Целыми днями они предпочитали сидеть в будках, лишь изредка вылезая, чтобы попить немного воды. В первое время еду им таскали рабочие. Это были скудные остатки их собственного ужина, и, ясное дело, этого растущим собакам не хватало. Они неслись к мискам наперегонки и там вырывали куски друг у друга изо рта. Некогда дружные щенки вдруг стали врагами. Они набрасывались друг на друга с рычанием и лаем. Потом они перестали вылезать даже за едой и постоянно прятались под сторожку. Оттуда их было невозможно достать даже палкой. Никакой самый сочный кусок мяса не мог теперь их выманить оттуда.

Вскоре рабочие забыли о них. Все уже были готовы к тому, что собаки умрут с голоду. Батый был бы и рад помочь им, но он не мог закупать продукты сам, рискуя подставить цыган. Никто не должен был знать, что у Батыя есть деньги. Получалось так, что он был богат, но не мог воспользоваться своим богатством.

Только крысы по-прежнему были сыты и довольны, они спали в ногах у сторожа, греясь под последними лучами осеннего солнца. Сторож в печальной задумчивости играл со своей любимой крысой со шрамом на ухе: дразнил её, а та азартно охотилась за его рукой, как котёнок. Но никогда по-настоящему не кусала.

Вскоре наступили холода.

***

Как-то рано утром на свалку приехали Александр и Сергей. Оба были одеты в кашемировые пальто и в руках держали барсетки. Эти маленькие кожаные сумки были своеобразным символом тех лет. Когда не было денег или документов, чтобы носить их в барсетке, туда легко могли засунуть, например, носки.

Они долго гуляли по свалке, выискивая пустое место под новый, особо важный мусор. Время от времени они вспоминали про украденные станки и, вздыхая, качали головами.

Уезжая, начальник посоветовал Батыю спрятаться в вагончике, так как сегодня ему вздумалось потравить всех крыс на свалке.

— Зачем?! — воскликнул Батый.

Александр не ответил. На деле он побаивался за новенькую «Тойоту»: крысы могли пробраться внутрь и испортить чехлы или приборную панель. Кроме того, жена нашла у него покраснение на руке и сказала ему, что это аллергия. Александр никогда не страдал аллергиями и потому не столько удивился, сколько испугался. Они с женой долго думали, откуда могла появиться аллергия, и, кроме крыс, других причин не увидели.

Вскоре к зелёным воротам подъехали два белых фургона. Сторож пустил их на территорию.

Из фургончиков вылезло по пять мужчин в защитных костюмах. За их спинами висели баллоны с отравой, а на лицах были зелёные респираторы. Они осмотрели свалку, покачали головами и сказали начальнику, что он принял правильное решение. Несмотря на то, что территория была немаленькой, мужики убедили начальника, что справятся за один день, да ещё с гарантией. Он сел в машину и укатил по своим делам. Сторож заперся у себя в вагончике не только потому, что не хотел травиться вместе с крысами, а ещё потому, что у него защемило сердце от жалости к ним.

Закончив работу, чистильщики вернулись к своим фургонам, там переоделись в обычную одежду, сняли респираторы.

— Какой в этом смысл? — спросил их Батый.

— А никакого, — пожал плечами рыжеволосый детина. — Это свалка, а не квартира. Тут крыс травить — как воду решетом таскать. Дурак твой начальник.

— А почему вы ему об этом не сказали?

— Ну мы-то не дураки, нам надо на что-то жить.

На следующий день вся свалка была усеяна трупами крыс. Многие из них ещё бились в агонии. Сторож переживал эмоциональную утрату. Умирал народ в его городе.

Впрочем, травля лишь уменьшила популяцию животных, но убить всех не получилось.

***

С утра было прохладно и тихо. Туман заполнил все канавы и ямы. Рабочие вышли на работу чуть позже, но делать в этот день было нечего. Они вчетвером собрались в зелёном вагончике у сторожа. Двоих начальник обещал подвезти в город, ещё двоим придется пойти пешком, так как они не влезали в машину. Денег ни у кого не было, жили они на то, что выручали от сдачи бутылок, которые успели накопить за годы пьянства. Иногда Александр находил для своих подчинённых всякие халтуры. На прошлой неделе, например, двое рабочих немного подзаработали, таская бидоны с азотной кислотой на химкомбинате. Порой сдавать в аренду своих рабочих было выгодно и самому начальнику, который имел с этого небольшой навар.

Батый всё утро кутался в одеяло, ему страшно не хотелось просыпаться. Настроение с утра было каким-то гадким. Ближе к зиме он всегда становился сонным, как муха.

Старик всегда спал в трико, часто не снимая даже носков. Его постель была покрыта какими-то крошками, фантиками и газетами. Одеяло в нескольких местах было прожженно сигаретой. Но в этом гнезде было что-то очень уютное для него.

Рабочие тихо переговаривались, сидя у входа на чём пришлось и передавая по кругу бутылку водки.

В тот момент, когда сторож сладко потягивался, снаружи вдруг раздался отчаянный крик начальника:

— Ну свинья!!! Вот ведь свинья!

Рабочие переглянулись и тут же всей гурьбой высыпали на улицу, чтобы посмотреть, в чём дело. Сторож тоже нехотя принялся обуваться.

— Батыыый, сука! — продолжал кричать начальник. Он был взбешён не на шутку.

Старик наконец выбрался в промозглый холод. Начальник стоял по другую сторону новенькой «тойоты», той самой, которую вверили сторожу.

— Что вылупился?! — выл начальник. — А ну иди сюда!

Батый осторожно обошел машину и увидел, что у неё варварски выбито стекло и внутри не хватает магнитолы. Оборванные провода торчали в разные стороны. Ещё был сломан дверной замок, видимо, открывали машину стамеской и потому откололи от двери огромные куски краски.

— Не углядел, тварь! — продолжал кричать начальник.

Потом он сильным ударом повалил сторожа на землю, схватил за ворот куртки и стал с яростью таскать его по земле, пиная куда придётся. Сторож не сопротивлялся, он молча сносил унижение и боль. Эта покорность ещё больше разозлила начальника. Закончилось всё тем, что сторож не выдержал и сбежал. Догонять его никто не стал, начальник только прокричал ему вслед:

— Свинья!!!

Такую машину, ясное дело, вору дарить уже никто не стал бы. Более того, нельзя было дарить машину и после ремонта, это могло быть расценено как личное оскорбление. Ещё свежи были в памяти начальника разборки, когда одному вору по имени Д*** подарили машину, которую просто поцарапали в дороге.

Александр, почти плача, уселся в свою машину, с невероятной злобой ударил кулаком по рулю и куда-то срочно уехал вместе с Сергеем.

Сторож убежал на другой конец свалки, там он зарылся в мусор, как крыса, и затих. Сердце его бешено колотилось. Ветер носил пыль, бумажки и листья. Принялся накрапывать мелкий дождь.

Батый ощутил себя частью этого мусора, он был как маленькое дитя, за ненадобностью выкинутое богом на эту свалку. Тоскливо он разглядывал тучи в небе, когда вдруг неожиданно услышал где-то тихий, едва заметный звук флейты. Оглянувшись по сторонам, он не обнаружил ничего примечательного. Однако звуки флейты повторились. Это была тихая, грустная мелодия, чем-то неуловимо знакомая, как будто он слышал нечто подобное в детстве. Но очень скоро звуки флейты стихли и больше не повторялись.

***

По вечерам наркоманы тянулись к свалке за очередной дозой. Они никогда не образовывали очереди, так как друг друга ненавидели и предпочитали не встречаться. Если один наркоман из компании брал дозу, другие ждали где-нибудь в овраге. Там же они бросали шприцы и пустые бутылки в реку. Но каждый обязательно заговаривал со сторожем. И тот им отвечал на все вопросы. Наркоманы любили его слушать, а он любил им отвечать, и если нормальные люди никогда не слушали сторожа, считая его разговоры бредом, то эти ловили каждое слово.

Как-то два молодых наркомана заговорили с ним о том, что они проиграли жёсткий естественный отбор. И им уже всё равно: умрут они сегодня или завтра. Что толку жить в мире, в котором все блага — только для сильных? А сторож отвечал им через забор:

— Омега за свою жизнь переживёт не одну Альфу.

— Как это? — спрашивали они.

— Таковы законы Земли. Вот первый из них. Нам кажется, что выживает сильнейший, так учили нас в школе. На деле каждому даётся в природе своё время для цветения. Сильный самец получает больше самок, но ведь он также первая и самая желанная мишень для своих врагов. Сильный раньше начинает половую жизнь, слабый — позже. Сильный первый лезет в драку, слабый — позже, или не лезет совсем. Воина будут любить женщины, а труса или инвалида — нет. Но воины все умрут, а трусы и инвалиды останутся, и куда тогда денутся женщины? Разница между ними не в силе, а во времени исполнения их желаний. Это называется гандикап. Потому Земля даёт шанс каждому. Нет ни сильных, ни слабых.

— Ну вот я слабый, подсел на наркоту и скоро умру! Каждая собака считает меня конченым человеком. Такие, как мы, — тёмные люди, — возражал один из них.

— Вот тебе второй закон Земли. Бактерии, когда их слишком много, вырабатывают яд и травят сами себя. Так они уменьшают популяцию ради общего блага. Так и вы, наркоманы и алкоголики, травите себя ядом, когда людей становится слишком много. Вы умираете во благо своих братьев и сестёр. Когда популяция бактерий уменьшается до нужного баланса, они снова начинают развиваться, как ни в чём не бывало. Так и люди, как только дойдут до критической черты, вдруг бросают всё старое, и приходит новая, чистая, святая мода жить правильно. На деле вы лишь исполняете волю Земли. Вы — светлые люди.

— Не очень-то я верю этим законам. Ведь даже бактерии только и делают, что пожирают друг друга. Все в этом мире пожирают друг друга. Ведь у каждого одна цель — уничтожать всё живое во благо своего «Я». Стать Богом.

— Вот тебе третий закон Земли. Каждое существо и есть часть Бога, часть одного организма. А раз так, то где это видано, чтобы почка с печенью воевала? Каждое существо живёт не только в эгоизме и любви к себе, но и в альтруизме и любви к ближнему. Каждый вид в природе стремится пожирать не столько, сколько можно, а столько, сколько положено. И в каждом заложен альтруизм. Ведь даже бактерии умирают, когда их много не потому, что им мало еды, а потому, что их просто стало больше и своим количеством они мешают жить другим и представляют опасность для них. И чтобы жить в равновесии и согласии, они альтруистично заканчивают жизнь самоубийством. Если даже крошечные бактерии соблюдают эти законы, что говорить о людях?

***

Щенки, вопреки ожиданиям, не умерли от голода, хоть и сильно отощали, и вскоре снова вылезли из-под будки. Теперь они уже не отказывались от еды, но характер их изменился. Если раньше лидером был Вислоухий, то теперь всё стало наоборот. Рыжик стал гонять своего брата, кусая его до крови. Ему уже не приходилось драться за кусок еды, так как другой щенок просто сидел в стороне, пока не насытится его брат. Они уже не лезли к людям облизывать руки как раньше, они не играли друг с другом. Все ласковое и детское в них умерло. Если раньше они гоняли крыс, играя с ними, то теперь могли поймать крысу и съесть её. Слушались они только сторожа, никого больше не признавая. На чужих кидались с яростным лаем, и вскоре пришлось посадить их на цепь.

Сторож как-то сказал на это:

— Вот и человек, бывает, за короткий срок меняет свой характер. Тогда мы говорим, что душа его переродилась, пройдя тяжкие испытания.

Но грустно было ему от этих метаморфоз.

Вскоре земля по утрам стала покрываться изморозью. Дождь сменялся градом. А по вечерам завывал сильный ветер.

Батый частенько впадал в апатию, ему ничего не хотелось делать. Целыми днями он лежал на койке, укрывшись тёплым старым пледом. В день уходило у него по две, а то и по три бутылки водки. И он почти ничего не ел. Всё надоело ему. Всё казалось мерзостным и пакостным.

Лишь изредка он обходил свалку, надев свитер. Стучал железной палкой по забору, задумчивый и погружённый в себя. Постоянно хотел спать. Став совершено рассеянным, сторож вскоре даже начал путать дозы и записи, отчего у него стали возникать небольшие конфликты с цыганами.

Рабочие тоже стали появляться крайне редко. Работы по-прежнему не было. Они по доброте сердечной предлагали Батыю еду, но он отказывался.

Однажды, гуляя по свалке, старик вдруг вернулся в сторожку, захватил с собой телескоп и отправился к своей «обсерватории». Именно в этот день он увидел большое чудо — падающую звезду. И прозрел.

Он вдруг понял, что нет никакой эволюции. Весь мир рушится, здания горят и трескаются, люди стареют и умирают. С каждым годом его мозг всё больше деградирует, и вместе с этим умирает его сознание. Всё вокруг деградация, всё вокруг разрушение, всё вокруг разложение. Эмоции его стали менее яркими, ум не так остёр, глаза хуже видят, руки ослабели. И все его старые друзья мертвы. Поколение его вымирает. А вместе со смертью его поколения рушатся связи. Рушится его хрупкий мир.

— Я знаю, — прошептал он, — бог породил мир в ненависти. Он — жуткая химера, которая в ярости разбила зеркало со своим отражением. Так Единый стал Многими. Его «Ом» — это крик бешеной злобы. Мир — осколки зеркала. И каждый осколок несёт в себе отражение бога. Я — один из осколков. Я — его уродливое отражение. Каждый осколок отражает другой осколок, порождая причудливый, бессмысленный фрактал. Его первая мантра — мантра ужаса, сумасшедшего, бесконечно одинокого разума, парящего во тьме.

Схватившись за голову, Батый согнулся в своём плетёном кресле и вскоре уснул прямо так, в тяжёлом бреду.

А на утро вдруг неожиданно для себя нарисовал чёрным маркером странную картину на заборе. Так, от нечего делать.

Это были здания, которые рассыпались на части, вместе с ними рассыпалось солнце, его лучи, деревья, птицы и люди.

***

Как-то повадился ходить к Батыю за наркотой один хорошо одетый человек. Он приходил пешком или приезжал на попутках. Чёрный костюм на нём был весь измят, давно не стиран, но было видно, что стоит он хороших денег. Чёрные глаза на осунувшемся, неухоженном лице выражали, тем не менее, полёт мысли, в них ещё сиял былой интеллект. Он брал только хороший яд. Любил качество. Всегда был вежлив и учтив.

Однажды, разговорившись со сторожем, признался ему, что имеет два высших образования, но с тех пор, как от него ушла жена, которую он сильно любил, всё пошло наперекосяк. Все стало пустым и ненужным. Какой прок от всего этого, если в груди зияет рана?

Сторожу он понравился своими аристократичными манерами, которые даже яд и беды не сумели в нём подавить. Потому, закрыв окно, он прошептал:

— Раненый лев всё равно остается львом.

***

Необычная осенняя рассеянность сторожа привела его к беде.

Как-то вечером пришла к нему в очередной раз женщина по имени Лена, та самая, с которой он любил вести долгие и странные беседы. На этот раз на ней была надета какая-то грязная кофта, вся перепачканная глиной. В спутанных жидких волосах торчал сухой репейник. Лицо заплыло от больших синяков. Руки её тряслись от холода. Выдыхая пар, она тихонько попросила у сторожа пустить её умыться и согреться.

Батый успел заметить, что она начала шепелявить. Скорее всего, ей выбили зуб. Сторож за годы работы выработал принцип: чужих ночью пускать нельзя. Но сердце его почему-то в этот день сжалилось, и он пустил женщину на территорию, предварительно крепко привязав собак к будкам. Он показал Лене на умывальник, а сам вошёл в сторожку, отыскал старый кожаный плащ и с ним вернулся к женщине.

Она смыла с лица запёкшуюся кровь, загладила волосы назад и только после этого надела плащ.

Старик какое-то время стоял молча рядом с ней, собираясь духом. Во время осенних депрессий ему даже тяжело было ворочать языком. Но вот, уловив мысль, он заговорил:

— Случайные беды — это как болезнь. И это лечится. Нам всегда кажется, что мы не виноваты, если случайно падаем и ломаем ногу или если нас кто-то грабит. Нам кажется, что это не болезнь. На самом деле это не так. Случайные несчастья — это такой же симптом, как кашель или температура. Эти симптомы говорят нам о том, что человек делает в жизни что-то неправильно. Идёт против законов своего тела. Ты заболела, и беда не в том, что кто-то избил тебя, а в том, что твоя душа сама притягивает к себе неприятности. Так она предупреждает тебя, чтобы ты остановилась, переосмыслила свои ценности. Вот…

Он развел руками, не зная как ещё утешить её.

— Дай, — тихо прошептала она. — Мне очень нужно.

Он не смог удержаться и снова пошёл в вагончик, вернулся с ядом и после этого увидел, что он видел каждый вечер подле забора. Женщина, перемотав жгутом ногу, вколола себе эфедрин.

— В руку уже не можешь? — спросил сторож.

— Отстань от меня, — прошептала она и свалилась на землю. Шприц так и остался болтаться у неё в ноге.

Валяясь на мёрзлой земле, она загадочно улыбалась, глядя на свет, струящийся от голов обеих «дев Марий», стоящих по обе стороны ворот. Руки её отчаянно и как-то жадно сами собой рвали сухую траву.

Испугавшись, что она может умереть, сторож поднял её и привёл в сторожку. Тут он согрел ей горячего чая. Она попросила водки. Глаза её снова сверкали живым блеском. Ей не хотелось вставать с дивана, но язык её постоянно болтал какой-то вздор. Она была так вымотана, что эфедрин не смог поднять её на ноги. Выпив чаю и стакан водки, она вдруг затихла. Глаза её оставались открытыми, но тело перестало двигаться.

Батый послушал её грудь и понял, что она просто уснула. Несмотря на то, что эфедрин — это стимулятор, организм не может всё время оставаться без сна. Дойдя до определённого предела, человек всё равно засыпает. Порой даже с открытыми глазами.

Не став ей мешать, старик взял сигареты и вышел. Уселся на пороге сторожки и закурил. Так он просидел, не смыкая глаз, до самого утра.

Рано утром, едва солнце появилось на горизонте, Батый вернулся в сторожку. Лена ещё сладко спала на его диване, укутавшись старым пыльным пледом. Он потряс её за плечо.

— Скоро могут приехать рабочие, тебе нельзя тут оставаться, — сказал он.

Она расслышала его и медленно поднялась с дивана.

— Кто тебя так? — спросил он снова.

— Козел один, — махнула Лена рукой. — Всё врал мне, что заплатит. А потом избил. Обманул, сволочь!

— Нам никто никогда не врёт. Люди всегда говорят только правду. Просто слово само по себе не универсально. Мы часто не так понимаем друг друга. Есть три способа понять чужое слово. Первый — буквальный. Например, «я отплачу тебе». Значит, дадут денег. Второй — переносный. Например, «я отплачу тебе, сволочь!» Тут уже не о деньгах речь. И самое главное. Третий способ — понимание цели, ради чего это говорится. Когда понимаешь цель говорящего, то ложь перестаёт существовать. Например, если ты медленно и постепенно умираешь и кто-то врёт, что тебя обязательно вылечат, то, понимая цель врущего, ты ложь называешь моральной поддержкой. Видишь, как просто? Никто никогда нас не обманывает. Просто мы сами что-то недопонимаем.

— Опять ты за своё, — Лена отмахнулась от него, как от назойливой мухи. И потянулась к почерневшему чайнику: ей страшно хотелось пить. Выпив несколько стаканов воды, она покинула сторожа в его плаще

Утром земля снова покрылась инеем, на котором оставались следы кроссовок Лены. Чтобы никто не заметил их, сторож взял метлу и подмёл двор. Только после этого он выпустил собак.

Рабочие днём не появились. Не появился и начальник. Этот факт сторожа даже немного расстроил. Примерно через пять-шесть дней без общения с себе подобными мозг человека переходит в удивительное состояние. С одной стороны, страшно скучаешь по людям, с другой стороны, полностью успокаиваешься. Видимо, такие чувства, как конкурентность, зависть, злоба, жалость к себе возникают, только когда рядом есть люди. Нет людей — нет своего «Я».

Батый всё это хорошо знал. Весь день он гулял по свалке, кормил крыс и ворон остатками пельменей. Чёрная земля местами была покрыта изморозью, из которой в небо торчали куски арматуры. Редкие, сухие деревья медленно раскачивались на ветру. Небо затянули тучи.

Вечером пришли цыгане за своей долей. Они должны были забрать деньги и передать сторожу новую партию товара. Цыган было трое. Одного из них Батый знал уже достаточно долго. Это был тот самый цыган, у которого вместо зубов виднелись лишь чёрные пеньки. Он, по-видимому, был у них главным. Ещё двое были молчаливыми крепкими парнями, которые никогда не вмешивались в разговоры, а просто молча стояли за спиной своего предводителя.

— Сегодня надо сдать всё до копейки, — сказал гнилозубый. — Барону нужны деньги.

Батый кивнул. Он отправился в вагончик, открыл там свой тайник и к своему ужасу обнаружил, что он пустой! Внутри всё похолодело. Перепроверять не было смысла. Он тут же сообразил, что это Лена обворовала его. И он вспомнил сразу два принципа, по которым старался жить. Первый — никого не пускать на свалку. Второй — если делаешь добро, ты за это в ответе. Вот теперь придётся отвечать перед цыганами за своё доброе сердце.

— Ты скоро там? — закричал гнилозубый.

Собаки ответили яростным лаем. Но они были привязаны к будкам и ничего поделать не могли.

Сторож вышел на улицу в глубокой задумчивости. Он приблизился к воротам и в открытое окошко сказал:

— Меня обворовали. Ничего нету!

— Как нету? — удивился цыган. — Ты дурак совсем? Иди ищи снова. Мой хозяин сначала отрубит пальцы мне, а потом тебе.

— Без толку искать, — тяжело вздохнул сторож. — Меня обокрали.

Рука цыгана резко сунулась в окно и крепко схватила сторожа за ворот.

— Кто обворовал тебя?! — закричал цыган, не отпуская свою жертву.

— Я вчера пустил умыться наркоманку одну, — залепетал Батый. — Не знаю, как её зовут и откуда она. Наверное, она и украла всё.

Гнилозубый попытался ударить сторожа через окошко, но тот лихо рванулся назад. Однако во время этого разговора двое цыган, которые охраняли своего предводителя, уже успели обойти свалку и найти место, где было не так много колючей проволоки, подставили туда какое-то бревно и перелезли через забор.

Вскоре они уже стояли рядом со сторожем, пару раз ударили его по лицу и заставили открыть ворота. Затем оттащили в сторожку, пока гнилозубый бегал в цыганский поселок.

Батый ни жив ни мёртв сидел на своей койке и с опаской смотрел на здоровых цыган, которые сверлили его взглядами. Тем временем гнилозубый вернулся вместе с ещё двумя цыганами. Они были одеты побогаче. Но лица были у всех одинаковые, смуглые с чёрными глазами. У одного из них в руке поблескивал топорик для разделки мяса. Схватив сторожа, они заставили его положить руку на стол. Двое здоровых держали его за плечи, чтобы не вырывался. Один из новоприбывших прижимал его ладонь к столу, а второй рубанул со всего размаха.

Боли сначала не было. Лишь какой-то упругий удар.

После этого Батыя отпустили, и гнилозубый грозно сказал:

— Долг отработать! Ты работаешь теперь без процентов. Через неделю вернёмся за нашей долей, если её не будет, потеряешь второй палец, и так далее.

Затем, оглядевшись по сторонам, он добавил:

— А живёшь ты как свинья!

И только после этих слов сторож ощутил сильнейшую боль в руке. Одного мизинца у него теперь недоставало.

Несмотря на жестокую экзекуцию, цыгане кинули ему бинты и аптечку. Они даже вежливо с ним попрощались, прежде чем покинуть территорию свалки.

Залив рану зелёнкой и перебинтовав её, Батый свалился на холодный пол, сжав здоровой рукой повреждённую. Он хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная из воды. Пульсирующая боль разрывала ладонь. Он проговорил:

— Я живу, а значит, кому-то мешаю…

Именно в этот момент он снова услышал тихий, осторожный звук флейты. На минуту забыв о пережитом, Батый приподнялся и вслушался в тишину. Нет, ему не показалось. Действительно, где-то совсем рядом кто-то играл на флейте. Он вскочил на ноги и как безумный кинулся бегать по свалке, пытаясь отыскать источник звука. Но ничего не нашёл и ни с чем вернулся в свой вагончик. Там он свалился на койку, выпил два стакана водки залпом и уснул.

Проснулся ночью от сильного жара. Ему снились какие-то кошмары. Стоило укрыться — становилось невыносимо жарко, откинуть плед — становилось невыносимо холодно. Тело его вспотело, волосы стали мокрыми. Сильная боль не давала уснуть.

Ещё пару дней он валялся на койке в сильном бреду. И каждый вечер слышал грустную флейту.

***

Рабочие без денег и без работы спивались. Целыми днями они скитались по улицам, по знакомым, стараясь держаться вместе. Если кому-то удавалось достать выпивки или денег, они тут же шли к старому кафе, где когда-то вышла неприятность с магнитофоном, и тут же садились на стакан.

«Чёрные» время от времени вступали с этой компанией в матерную полемику, но до драк дело не доходило. В основном все неприятности были из-за Сергея, который когда-то сидел на зоне. Видимо, ещё по старым временам числилось за ним что-то нехорошее, о чём сам Сергей предпочитал умалчивать.

Пили в основном спирт, предпочитая разбавлять его водой. Дело в том, что флакон спирта в двести миллилитров стоил в четыре раза дешевле бутылки водки. В кафе покупали лишь закуску, просто чтобы охрана не выгнала шумную компанию, которая не тратит денег. Иногда кто-нибудь доставал «план», и тогда все накуривались и шли по домам.

Дома их ждали жёны и семейные ссоры, порой доходившие до драк. Чаще дрались до первой крови, но, бывало, доходило и до совершено жестоких вещей. Например, в доме старшего из братьев у единственной тяжёлой чугунной сковороды была отломана деревянная ручка — до того сильно приложила жена его по голове. Потом, конечно, отвезла мужа в травмпункт, который находился недалеко от их дома. Если кто-то думает, что травмпункт — это оплот милосердия, то он сильно ошибается. Доктор, который работал там, всегда предлагал людям выбор: заплатить, и операция пройдёт без боли, или не платить, и тогда будет не только боль, но и проблемы в будущем.

Само здание травмпункта походило на дуршлаг для вермишели. Ветер гулял по помещению всегда. В конце длинного коридора, освещённого одной лампочкой, зияла дыра, сквозь которую было видно улицу. Во время дождя на полу стояли белые эмалированные тазики, потому что заливало так, будто крыши вообще не было.

***

Однажды старший брат достал где-то дешёвого спирта. По старой традиции он и двое его верных собутыльников собрались выпить спирт в кафе. Купили пару пакетов сухариков, бутылку апельсинового сока, чтобы запивать, и три пластиковых стакана.

На улице стало уже холодно. Людей вокруг не было. Да и кафе на зиму собирались закрывать, так как никто не пьёт пиво зимой на открытой террасе.

Пальцы замерзали от ледяного ветра. Дождь сменялся мокрым снегом.

— Наливай! — радостно хлопнул в ладоши младший брат. — Сейчас быстро согреемся!

Сергей разлил немного спирта в стаканы, разбавил апельсиновым соком и зажёг сигарету, чтобы закуривать вкус спирта.

— Откуда спирт-то? — спросил он, выдыхая клубы пара.

— Не боись, — старший брат подбадривающее похлопал его по плечу, — не у бабок на рынке покупал. Ту отраву, воняющую бензином, пусть малолетки покупают. Это чистый спирт, взял у одного сержанта в воинской части. Они украли целый ящик спирта для протирки военной техники. Я помог им продать его, в награду взял пару бутылок себе.

Они сделали по глотку. Морщась, тут же закусили солёными сухариками и сразу же закурили сигареты.

Между ними завязался разговор о делах насущных. Говорили много и без умолку о том, кому повезло найти работу или хотя бы «калым». У всех были дачи, картошкой спасались от голода, но на хлеб нужны были деньги. Тут же обсудили, где что можно украсть, что можно «загнать» налево.

Младший брат в молодости неплохо воровал по квартирам, впрочем, как и все дети. Но едва ему исполнилось восемнадцать, всех его подельников поймали. Недолго думая, он сбежал в армию. Старший брат предпочитал воровать только на работе, он был менее предприимчив и более осторожен. Сергей же легко шёл на риск и сам часто дарил своей жене шоколадки, которые добывал нехитрым способом. Искал ночью продуктовый киоск, выбивал камнем стекло, не обращая внимания на крики продавщицы, хватал с витрины всё, что успевал, и убегал в ночь.

Пока они всё это обсуждали, Сергей разлил ещё немного спирта по стаканам. Выпили, закусили и дальше продолжили болтать. Вдруг один из братьев увидел подростка с длинными волосами, который проходил мимо.

— Глядите, чёрт пошёл, — с презрением произнёс он.

Мужики обернулись.

— Откуда он вылез, интересно знать? — задумался вслух Сергей. — Ведь отродясь не было тут этих «пэтэушников».

«Пэтэушниками» называли они людей из профтехучилищ. На самом деле в то время в ПТУ стриглись под ноль. Но были и исключения.

— Может, ему ебнуть? — сквозь зубы проговорил младший брат.

— Вылез, как таракан из-под холодильника! — засмеялся Сергей.

Примерно через полчаса старший брат, как-то глупо улыбаясь, вдруг сказал:

— Пацаны, а я вас не вижу!

Его похлопали по плечу.

— Ну, допился! — засмеялся Сергей.

— Нет, я серьёзно вас не вижу, что-то мне страшно, пацаны, — продолжал шептать старший брат.

Он изо всех сил тёр глаза. Но это не помогло. Через минуту и младший брат вдруг сказал:

— Что-то мне плохо!

— Да ну нах! — выматерился Сергей.

Он вдруг всё понял. Шатаясь, он вбежал в кафе и истерично закричал продавщице:

— Вызывай скорую! Нас отравили! Метиловый спирт подсунули, суки!!!

Всех троих забрала «скорая», которая, на их счастье, приехала достаточно быстро. Когда их везли в реанимацию, у старшего брата пошла пена изо рта. Все трое остались живы. Но старший брат ослеп навсегда.

Один из врачей на это заметил:

— Прямо эпидемия какая-то! Говорят, в технический спирт начали добавлять немного метила, чтобы люди пугались и не пили. Хотели как лучше, а вышло как всегда.

***

Батый провалялся на койке несколько суток, прежде чем температура стала спадать. Однако рука страшно болела, обрубок фаланги начал гнить. Старик знал, что с такой раной можно умереть от сепсиса, но не это его испугало. По-настоящему он испугался тех страданий, которые ему предстояло пережить, прежде чем всё закончится подобным образом. К нему часто наведывались наркоманы, у которых гнили вены, и он помнил, что они предпочитали «ханку», которая могла снять боль. Ещё боль снимал героин, но те, у кого гнили вены, не могли за него заплатить.

Преодолевая боль, сторож бродил по свалке и мрачно скрипел зубами. Иногда в руке начинало пульсировать, и на глаза наворачивались слёзы.

Вечером Батый поставил на электрическую плиту старую почерневшую от времени кастрюлю, даже не заботясь о том, чтобы ополоснуть её. Туда он засыпал немного перловки, потом сделал себе чаю, заварив его в пустой консервной банке.

На ночь глядя заехал начальник, он привёз телогрейку, валенки, вязаную шерстяную шапку и немного еды для сторожа. Всё это он занёс в зелёный вагончик, где на какое-то время уселся возле электрической печки, чтобы немного согреться. Он редко сюда захаживал сам, так как, по его мнению, тут было грязно и воняло падалью.

Он принялся расспрашивать сторожа, что нового происходило на свалке в его отсутствие. Батый ничего интересного припомнить не мог и потому на все вопросы лишь кивал головой.

— В пакете есть несколько банок консервов, — почти ласково сказал начальник.

К характеру начальства Батый привык и отлично знал, что этот ласковый тон — почти что извинение за тот мордобой у разбитой машины. Вообще-то начальник был отходчивый, тем более что он отлично понимал: за еду охранять эту свалку вдали от города вряд ли кто согласится.

— Покорми собак и сам поешь. Ты выглядишь ужасно. По крайней мере, хуже, чем обычно.

Старик действительно изрядно похудел в последнее время, щёки его ввалились, обросли клочковатой щетиной. Под глазами набрякли тёмные мешки.

— В городе бардак творится, — принялся рассказывать новости начальник. — Ощущение такое, что весь край взбесился, люди едят воробьёв, бабки дерутся за помойки, братва хватается за пушки. На рынке уже поймали двух бомжей, которые торговали человеческим мясом. Рынок временно закрыли для проверки. Дальний Восток вот-вот объявит себя республикой. Воров в законе развелось как собак нерезаных, все из молодых, не сидели ни разу, а ты должен слушаться и лебезить перед ними. Делят территории со спортсменами. Денег ни у кого нет. Воруют всё, что можно. Вот зима на носу, а на трубах сорвали все цинковые листы. Километры голых труб стоят. У меня дача, представляешь, на охраняемой казаками территории. Так дачу мою всё равно ограбили, вынесли всё, даже гранитный фонтан. Это же машиной увозить надо, и как только эти проклятые казаки не заметили, не понимаю! А впрочем, они же сами все из бомжей и ворья! Когда-то бомжи грабили дачи, пьянствовали там и ломали всё на своем пути. Потом эта «Свобода» собрала их вместе, и на тебе! Были бомжи, стали казаки.

Он махнул рукой в пустоту, тяжко вздохнув.

Сторож отхлебнул из консервной банки чай и протянул её начальнику. Этот жест сегодня уже мало кто понимает. Начальник понимал. Он был брезглив, но чай из банки пить стал. Приучили.

— Ты не обижайся, что я еды мало приношу, и что сигарет нет, — продолжал говорить он. — Сейчас всем трудно. Зато я одежду тебе тёплую принёс. А вообще, я заехал предупредить тебя: завтра рабочие выходят. Тут халтура им подвернулась одна, надо будет порезать весь чёрный лом. Даже ржавое железо вдруг начало стоить чего-то, а это очень хорошо для свалки. Тут этого лома полным-полно. Да и территорию заодно очистим. И, самое главное, с пацанами будет новый рабочий. Подменит Костика. Ты следи за ним в оба, а то наворует тут, разорит меня совсем. Только тебе и могу доверять.

Только сейчас Александр обратил внимание на перемотанную фалангу на руке у сторожа.

— Это что?

— Рубил дрова, — принялся врать сторож, — оттяпал себе полпальца. Плохо мне, шатает меня. Температура скачет.

— Хорошо, я тебе тогда привезу антибиотиков на всякий случай, — спокойно, и совершенно не удивившись, ответил начальник. — Заодно от температуры возьму чего-нибудь и бинтов.

Рассматривать чужие раны, тем более раны бомжа, не входило в его интересы. Начальник старался лишний раз даже руку сторожу не жать: вдруг зараза какая…

Уже на выходе он вдруг спросил:

— Как собаки? Что-то не слышно их.

— В будке сидят. Ослабли сильно без еды, как бы не издохли, — вздохнул Батый.

— Главное, сам не сдохни! — сказал начальник и укатил в город.

Выпустив машину, сторож включил прожекторы, так как на улице уже стемнело. Мокрый снег бил в лицо.

— Прямо как в Новый год, — прошептал сторож, что-то вспоминая.

После этого он поплёлся в сторожку, но рядом с будкой для собак обнаружил обглоданную косточку. Это была его отрубленная фаланга.

***

Как-то один немолодой уже наркоман спросил Батыя:

— Ты добрый, и наше племя это знает. Часто мы пользуемся твоей мягкостью в корыстных целях. В мире, откуда я пришёл, нет любви, нашему племени неведомо это чувство. Но тебя мы любим по-своему, и потому я хочу знать, живёшь ли ты во имя добра и веришь ли ты в рай?

Немного подумав, Батый, отвечал ему сквозь ворота:

— Я служу злу. Верю в рай, но я его противник и враг.

— Как же так? — искренне удивился наркоман.

— Всю жизнь я стремился делать людям добро, это моя цель на все времена. И покуда у меня есть цель, я могу жить где угодно, даже в аду. Но если нет зла, кому нужно моё добро? И если я попаду в рай, к чему мне стремиться? — отвечал он.

— А как же любовь?!

— А зачем мне любовь, если она — конец моего пути?

***

Как-то на свалку рано утром начали подтягиваться какие-то люди в чёрных пальто, на дутых джипах и японках. К воротам свалки они не подходили, а сидели в машинах, прячась от холода поздней осени.

Примерно через полчаса подъехала машина начальника, а следом за ней — ещё две машины с крепколобыми парнями. Был там и Алексей.

Все они вылезли из своих машин и встали друг перед другом. Людей в чёрных пальто было гораздо больше, чем тех, кто приехал с начальником.

Говорить стали двое на двое, остальные стояли в сторонке и слушали.

Начальник с Алексеем вели беседу с каким-то низкорослым, тощим, бритым, но очень наглым и самоуверенным человеком. Рядом с этим бандитом стоял ещё один, ростом с Алексея.

Александр первым начал разговор:

— По какому поводу тёрки?

— Ты прогон слышал, знаешь, что делиться надо, коли крадёшь, — ровно и спокойно заговорил его оппонент. — Предлагаю решить всё мирно. Будешь с краденого отстегивать пятьдесят процентов на общак.

— А вы за это будете меня крышевать? — также спокойно спросил начальник.

В таких делах важно не выказывать эмоций. Побеждает не сильный физически, а сильный духом. И главное — не сказать лишнего.

— Крыша у тебя есть, твои барыжьи дела нас не волнуют. Только процент с краденого. Вкурил?

— Вкурил. Я эти дела уже заяснил с П***. У меня всё как в аптеке. А откуда вы такие нарисовались, непонятно.

Эти слова ввели молодого в ступор.

— Да ты не буксуй, — сказал Александр. — Если не в курсе, кашляни людям или заводи моторы. Мне войны не надо, я давно с людьми работаю, все дела в кругу решены.

Алексей сложил руки на груди, взгляд его был неустрашим. Хотя на самом деле боялись и те и другие. Ведь все были вооружены, и в перестрелке никакой блат не поможет. А гибли в то время как на войне.

Они ещё долго о чём-то говорили, но в конце концов всё решили миром и разошлись в разные стороны. Стрелку попросту перенесли. После этой встречи братва уехала в город, оставив начальника и Алексея одних.

Вдвоем они поехали в дорожное кафе к армянину Артуру. Там выпили водочки по сто грамм, чтобы успокоить нервы.

Пока Зухра наливала водку, начальник сказал, почти шутя:

— Если сивухой потравишь, накажем.

Женщина заверила их, что водка отличная. Она знает, кому сивуху лить, а кому хорошую подавать.

***

Повадился ездить к сторожу один молодой наркоман в инвалидном кресле. Его привозил родной брат, который брал ему траву, чтобы облегчить его страдания. И однажды Батый спросил, что случилось с молодым человеком, что приковало его к креслу?

Старший брат отвечал:

— Он болен какой-то вирусной формой рака. Метастазы пережали ему нервы, и он не может ходить. Трава помогает ему отвлечься от боли.

— Он так молод для рака, — удивился сторож.

— Чему удивляться? — говорил брат. — Сейчас понапридумывали новых этих генетических продуктов, вирусов, болезней. Чего только нету в мире. Врач сказал, что мой брат — жертва технологий.

Старик задумчиво отвечал:

— Биологическая масса хочет жить, и неважно, кто это — человек или вирус. Масса эта обладает единым сознанием. Разум каждого существа как плавающий остров в океане общего сознания. У кого-то остров большой, а у кого-то — островок. Но он, безусловно, есть у всех: у человека, собаки и даже у вируса. Все вирусы и бактерии умеют сострадать, они не хотят уничтожать жизнь и не занимаются самопоеданием. Вирус не ставит цель уничтожить наш организм, вопреки всем мнениям. За всякой болезнью, за самыми страшными катаклизмами, всегда стоит чья-то воля, чьё-то злое желание. Тот, кто стравливает людей, стравливает и вирусы. И все те бактерии, которых мы так боимся, на деле также страдают от этой чужой воли и так же плачут под её гнётом. Как и мы, всякая болезнь хочет мира. Дай бог здоровья твоему брату. А я дам тебе травы.

***

В начале ноября стужа сковала лужи, без шапки на улицу выходить было уже нельзя. Снег ещё мог подтаивать по вечерам, но к утру снова замерзал. Только река в овраге из-за большого количества мусора, всякой химии и ещё чёрт знает чего не желала замерзать. Над ней вился белёсый пар. Чёрные глиняные дорожки и тропинки местами покрывал снег. Голые деревья зябли на ветру.

В один из таких дней на свалке снова появились рабочие. Начальник опять придумал им какую-то халтуру, но деньги, как всегда, пообещал выдать после работы, когда именно — не сказал.

В составе рабочих произошло пополнение, как и предполагалось. Вместо ослепшего Костика теперь работал молодой странный парнишка, которого звали Славой, или Славиком. Ему было лет двадцать на вид, он был худощавый, с большими светлыми глазами, весь какой-то дёрганный, нервный и необщительный. Первое время он даже отказывался выпивать с мужиками, но потом его уломали.

За бутылкой водки выяснилось, что этот мальчишка недавно закончил академию, но работы найти не мог, вот и подрабатывал то грузчиком, то дворником, то пекарем, то слесарем.

Мужики тихо посмеивались над его «академиями», но относились к нему хорошо. Как к младшему брату.

Молодого сразу предупредили, что сторож человек странный и часто несёт какой-то бред, но пугаться его не стоит, так как он очень добрый, в жизни и мухи не обидел.

— Это местный Диоген, — с усмешкой объяснял начальник, выдыхая пар на морозе и крутя пальцем у виска, — только тупее.

Славик заинтересовался и пошёл в зелёный вагончик посмотреть на чудо-сторожа. Он застал Батыя за чтением какой-то книги. В грязной алюминиевой кастрюльке варилась какая-то вонючая похлёбка. Мусор, смрад, хлам, плесень и сырость — всё это произвело тяжёлое впечатление на молодого парня.

— Ты читаешь книги, а живёшь в грязи, — заговорил он. — Какой смысл сидеть и читать книги? Встал бы лучше прибрался.

Старик поднял взгляд на юношу.

— Прежде чем думать о работе, я хочу понять, кто я такой, — ответил он.

— Ну согласись, — не унимался Славик, — когда нечего есть, нет одежды, нет крыши над головой, главный вопрос заключается не в том, кто ты, а в том, как себя прокормить, одеть и обуть. Для начала нужно найти работу, чтобы хорошо зарабатывать. И тогда ты будешь человеком, а не свиньёй. Когда будешь в достатке, тогда можно и поразмышлять, и поискать ответы на свои вопросы.

— Хорошо, — сказал сторож. — Возьми топор в углу и иди рубить дрова.

— Почему это я? — удивился Славик.

— Ага! — сказал сторож. — Значит, всё-таки даже ты, прежде чем взяться за работу, сначала хочешь найти ответы на свои вопросы.

***

Стоит сказать, что пить водку мужики стали осторожней, теперь они принюхивались к каждой бутылке, взбалтывали её и смотрели на осадок. Выпивали по рюмке, закусывали краюхой хлеба и долго разговаривали, прежде чем перейти ко второй.

Они всё время жаловались на начальство, Россию и президента, ненавидели Запад и Москву, хотя ни разу там не были. Сторож был далёк от этого.

Иногда, когда у рабочих не было денег даже на пиво, он угощал их — благо, он вернул долг цыганам, снова вошёл к ним в доверие и довольно быстро накопил денег уже для собственного пользования. Правда, ему самому деньги были вряд ли нужны.

Палец его зажил, но стоило упасть давлению на улице, как обрубок начинал ныть.

Рабочие быстро заметили, как изменился характер сторожа: он стал ещё более молчаливым и замкнутым, но расспрашивать его о причинах не стали.

Батый почти не выходил на улицу и целыми днями валялся на койке, а потому он не углядел, как случилась ещё одна маленькая трагедия.

Услышал лишь тихий визг, но не обратил на него внимания.

Ближе к вечеру рабочие зашли в вагончик и угостили Батыя свежим жареным на костре мясом. Сначала сторож обрадовался угощению, но через секунду сразу все понял. Откуда мясо-то на свалке?! И денег ни у кого нет, чтобы купить его.

Рабочие соорудили длинную палку с петлёй, выманили собак из будок, накинули петлю и задушили. Пока душили одного пса, другой прятался в будке и молчал.

Рассерженный Батый выбежал на улицу, увидел, что на цепи никого нет, и вернулся обратно в вагончик. Он ничего не сказал мужикам, только кинул на них гневный взгляд, затем свалился на койку и схватился за голову.

— Да ты не переживай, ведёшь себя, как девственница, — сказал Сергей, — будто первый раз!

Сторож безмолвно покачал головой. Конечно, не первый раз случалось ему есть собачатину, но раньше он не растил собак сам, не нянчился с ними.

Есть Вислоухого и Рыжика он, разумеется, не стал.

Славик же тоже был впечатлён случившимся, но голод не тётка.

***

Люди брали наркотики по разным причинам. Но некоторые случаи были уникальны. Одна женщина брала эфедрин, доказывая сторожу, что делает это ради того, чтобы похудеть. Она весила почти сто килограммов, и её мечта о потере веса приняла какой-то извращённый характер. Зная, что стимуляторы, а тем более эфедрин, отбивают аппетит, она плотно на него подсела.

Батый как-то на это заметил:

— Будь хоть безногой, но счастливой. Что такое худая женщина? Прислуга для мужчин.

***

Славик, как человек образованный, заинтересовался сторожем и потому всё никак не мог от него отстать. Он часто болтал с ним за стаканом водки о том о сём, и как-то Батый проговорился, что верит в человека. В то, что человеку подвластно всё. И Славик сказал на это:

— Но ведь человек не может летать без крыльев, путешествовать во времени, жить без еды, да и много чего ещё не может!

— Отчего же, очень даже может, — улыбался Батый. — Это позволяет четвёртый закон Земли.

— Что ещё за четвёртый закон Земли?

— Он гласит, что человек может всё. Но всему своё время. Так проявляет себя гандикап в мире физики.

Славик почесал голову, что-то вспоминая.

— Вроде гандикап — это спортивный термин. Фора для слабого.

— Гандикап — это не термин, это философия. Гандикап в биологии говорит нам о том, что каждому в мире даётся своё время на успех, своя фора для выживания. Попросту говоря, нет ни слабых, ни сильных, есть только время. На деле и в мире физики действует тот же закон. Каждому явлению есть своё время, и для каждого явления однажды создаются подходящие условия, каждому явлению даётся своя фора. Случается однажды всё, о чём мы бы с тобой не подумали. Хоть летающие коровы. Да хоть пианино с неба упадёт перед тобой. Будет тебе и летающий человек, и путешествие во времени. А то что же это получается? Идея сумасбродная есть, а явления такого нет? Разве не мысль — начало любого дела? Разве можем мы вообразить то, чего на самом деле быть не может? Каждому явлению в мире физики — свой гандикап, каждому явлению в мире физики — своё время. Таков четвёртый закон Земли.

Но стоило Славику продолжить спор, сторож отвечал ему:

— Спорят не потому, что знают слишком много, и не ради того, чтобы похвастаться знанием, а спорят потому, что никто ничего не знает.

***

Как-то ночью Батый проснулся от холода. Как ни кутался он в ватное одеяло, как ни укрывался сверху шубой, холод всё равно доставал его. Вскочив на ноги, он включил электроплитку. Из-под двери задувал холодный ветер и гулял по полу.

Хорошо, что к этому времени сторож успел обзавестись буржуйкой, которую нашёл на свалке. В углу лежала кучка нарубленных дров. Взяв спички и бумагу, Батый разжёг буржуйку. Запах дыма пошёл по вагончику. Причудливые тени затанцевали по стенам. Вмиг стало теплей.

Взглянув через окно на небо, сторож заметил странное свечение. Как будто в небе зажглась новая ярко-красная звезда.

— Как странно, — прошептал он.

Его любопытство было побеждено холодом, и в эту ночь он не стал хвататься за свой телескоп, а закутался в одеяло посильней и уснул крепким сном.

***

Утро встретило сторожа угрюмыми низкими облаками и холодным ветром, который гнул к земле небольшие голые деревца. Вместо завтрака он вскипятил на плите воду в железной почерневшей кружке. Затем высыпал туда полпачки дешёвого гранулированного чая. Настоял эту смесь минут пять и выпил залпом, затем закурил самокрутку. После чего, сев у окна, он принялся задумчиво осматривать осиротевшую свалку. Раньше каждое утро Батыя будил лай. Щенки требовали жрать. Крысы будили его своим шуршанием.

Минут десять он думал о чём-то тревожном и страшном, затем намотал на ноги два куска ветоши и надел кирзовые сапоги.

Выдыхая густой пар, сторож принялся обходить свою территорию. Рассматривая покрытый изморозью мусор, он размышлял вслух:

— Вот торчит «Индезит», вот обёртки от «Сникерса» и «Марса», вон капот от «ЗИЛа», а вон целая гора пустых пачек из-под стирального порошка «Ариель». Кто посмеет сказать мне, будто я отшельник, живущий вне цивилизации? У кого повернётся язык назвать мой мир помойкой? Я отвечу тому: смотри, глупец, вон банки из-под «Кока-колы», вон «Хенесси», вон «Тошиба». Тут есть абсолютно всё, что показывали вам по телевизору, все радости, к которым вас приучали сильные мира сего. Так что назови свалкой и всё, что находится по ту сторону этого забора. Разве не свалка все ваши супермаркеты, магазины, торговые центры, парки, метро? Разве не так же одинок человек в мире этих вещей, как я в своём городе? Разве не пьёт человек ту же горечь, что пью я, когда одиноко роюсь в этом мусоре? Кто хвастается двумя телевизорами, знай — у меня их десяток, кто хватается стиральной машиной, холодильником, плитой, знай — у меня этого хлама ещё больше!

Он шагал по серой земле, и под ногами его хрустели обёртки из-под шоколада, битое стекло и сухие листья. На лёгком снегу виднелись следы ворон.

— И почему все думают, будто я более несчастен тут, чем они там у себя? Почему вы жалеете меня, хотя сами живёте ничуть не лучше?

Он нагнулся и вытащил из мусора почти новую сковородку.

— С тефлоном, — сказал сторож, погладив ее поверхность, — фирменная. А это что у нас?

Он поднял с земли разбитую раму, из которой вываливался какой-то странный абстрактный рисунок из кривых линий и квадратов.

— Разве не в вашем мире каждый офис украшен такими произведениями искусства?

Он отбросил картину в сторону. Рама разлетелась вдребезги.

Совершив обход территории, сторож вдруг с разбегу рухнул в кучу мусора. Заваленный какими-то объедками, коробками из-под пиццы, фантиками от жвачек «Орбит» и «Стиморол», золотинками от конфет, пёстрыми бумажками и разной требухой, он сделал счастливое лицо и сказал:

— Теперь я — настоящая свинья, убаюканная в колыбели цивилизации.

***

Славик, как-то найдя у сторожа книгу Бердяева, спросил:

— Математика — это наука, физика — это наука, а что такое философия?

Сторож недовольно проворчал:

— Всякая наука правдива лишь на какой-то миг времени. Она исходит из потребностей человека. Приходит время, и вот уже король по имени Физика свергает старого короля по имени Вера. А мы просто верим в новое учение. Философия идёт с нами нога в ногу во все времена. Она была до физики и математики и будет после них.

— Как это странно звучит, — усмехнулся Славик.

— Истина в мозолистом теле, — улыбнулся Батый.

— Это как?

— Слева в твоей голове — логика и практичность, справа — интуиция и мечты. Говорят же, истина посредине. А значит, она в мозолистом теле, — старик засмеялся.

***

Поздно вечером, когда на улице стемнело, сторож снова увидел новую яркую звезду в небе, сиявшую красным.

Получше укутавшись в телогрейку, Батый снова взобрался на вершину своей «обсерватории», достал телескоп и принялся разглядывать странное явление. Рядом с ним стояла недопитая бутылка водки.

— Комета, — прошептал Батый, потрясённый увиденным.

Старик смотрел бы на звёздное небо до самого утра, но холод заставил его забрать свою технику и спрятаться в сторожку. Там он затопил буржуйку, взял какую-то книгу и принялся умиротворенно читать.

***

На следующий день он так же бесцельно бродил по свалке, временами прячась в сторожку от холода. В обед снова приехали рабочие, они разгрузили какой-то мусор, затем разожгли на улице костёр и стали греться. Сегодня начальник обещал выдать небольшой аванс. Разговоры в тот день были все о деньгах да о том, как их потратить. Молодой парень Славик похвастался мужикам, что нашёл новый способ подзаработать. Вместе с друзьями он придумал тест на определение уровня холестерина в крови у человека. Все делалось весьма просто: брались реагент и кусочек белой бумажки, вымоченной в специальном растворе. Затем человек зажимал его на какое-то время между пальцами, после чего бумажка-маркер окуналась в реагент, отчего меняла свой цвет.

— И что, — спросил Сергей, — реально что-то определяет?

— Конечно, нет, — улыбнулся Славик. — Но деньги-то люди за это платят. Эти бумажки, хоть ты их трогай, хоть не трогай, всё равно цвет меняют. Мы с пацанами стоим на рынке и разводим лохов. Бабушки любят проверяться на все болезни, им-то главное — внимание. Мы его и оказываем.

— Много платят?

— Всегда по-разному, но бывает, в хороший день на балык и водку зарабатываем, — гордо отвечал юноша.

Младший брат уважительно покачал головой.

— Значит, всё-таки что-то даёт учеба. Вот мы смеялись над твоим высшим образованием, а ты вон какой голован оказался.

— Да, — протянул Сергей, — всё-таки ученье — свет. Я со своими семью классами до такого развода в жизни бы не додумался.

Теперь они уже уважительно смотрели на Славика.

Вскоре подъехал начальник на новой японской легковой машине. Этот автомобиль выглядел солиднее старого, был помощнее и побольше.

— А куда дел старую? — спросили мужики.

— Она мне надоела, — спокойно отвечал начальник. — Вот, новую приобрёл.

Он был одет в чёрное кашемировое пальто, на руках были кожаные перчатки, на голове — кепка с опущенными бортами, чтобы не мёрзли уши. В руках — чёрная барсетка.

— У меня для вас две новости, — заговорил начальник, — плохая и хорошая. С какой начать?

— Ну, давай с плохой, — вздохнул младший брат.

— Денег у меня для вас нет. Совсем дела плохи. Так скоро и банкротом стану.

Настроение тут же у всех испортилось. Мужики стали хмурыми и недовольными.

— Ну-ну, — подбодрил их начальник, — не надо делать такие морды. Зато я вам привёз красной икры. Мы тут с Алексеем недавно ездили в Николаевск по делам, там нам пацаны отгрузили прилично, всем хватит.

Вторая новость немного порадовала рабочих. Каждый из них в этот день получил по трёхлитровой банке кетовой икры и по одной большой рыбине.

— Там пацаны лохов разводят, которые на рыбный промысел едут, — принялся хвастаться начальник. — Рыбу бросают на берегу, и вонь стоит за километр. А икру везут бидонами. Знакомые пацаны берут налоги за это, охраняют трассы. Пасут, в общем, этих рыболовов. А тут вдруг нарвались на каких-то быков упёртых. Сказать за себя ничего не могут, зато руками машут — будь здоров. Пришлось Алексею с пацанами на помощь прокатиться. В общем, благодарите Алексея за икру.

— Икринка к икринке, — радостно сказал Славик, рассматривая содержимое банки.

— Свежачок, малосол, — довольно кивнул головой начальник.

— Когда-то и до нашего города доходила кета, — покачал головой младший брат. — А сейчас остатки косяка охраняют катерами военные, которые сами же её и ловят. Даже нанайцам квоты ввели, скоро совсем не будет на Дальнем Востоке красной рыбы.

— Ладно, хорош ворчать, — отвечал Сергей, пряча банку в пакет. — Лучше скажи, откуда икра поздней осенью?

— С запасов, — улыбнулся начальник. — Ладно, скажу правду — с рыбсовхоза. А ты думал: мужики рыбу только в Амуре ловят?

Ещё одну баночку, правда, двухсотграммовую, отдали сторожу. Увидев его бледное лицо, череп, обтянутый кожей, и опухшие от пьянства глаза, начальник не удержался и спросил:

— Тебе икра нужна? Это витамины и калории. Ты вообще хоть что-нибудь ешь?

— Сытый желудок — спящий разум, — буркнул сторож.

— Ну и чёрт с тобой, жри одну водку. Она-то тебя быстро прикончит.

Не поднимая глаза от земли, Батый отвечал:

— Не так страшна смерть человека, как смерть человека в человеке.

Не слушая его, начальник посадил мужиков в новый автомобиль и увёз в город. Там они продали часть икры на рынке армянам, а часть оставили себе в качестве закуски. Начальник же этот подарок внёс в счёт задолженности подчинённым и высчитал икру по самой большой цене из их зарплаты, никому про это не сказав. Недаром сторож говорил: настоящий начальник громко делает хорошие дела и тихо — плохие.

***

Батый почти ничего не ел в последнее время и худел на глазах. Каждую осень он терял аппетит, и сейчас ему есть совсем не хотелось. Как только его оставили одного, Батый вышел из вагончика, высыпал икру в одну из пустых железных мисок, из которых раньше кормились щенки, затем уселся на порог своего жилища и принялся ждать. Вороны любили воровать остатки с собачьего стола и не заставили себя ждать. Вскоре появилось и целое семейство больных после великой травли крыс, которое отогнало наглых ворон и быстро справилось с угощением.

Наблюдая за животными, сторож успел почти залпом выпить бутылку водки. Ему стало плохо, и он прислонился головой к стене вагончика. Неожиданно в полудрёме Батый снова услышал тоненький, тихий и грустный голос флейты. Приоткрыв красные воспалённые глаза, он увидел, что на краю пустой тарелки сидит большая серая крыса, а в лапках у неё крошечная флейта, совсем как настоящая. Это была та самая крыса со шрамом на ухе.

Сначала Батый обрадовался, что его любимица выжила. Но затем увидел, как впали её бока, обтянутые клочковатой шерстью, и как мерцают странным красным светом её глаза. Да и разве играют крысы на флейтах?

— Умерла, всё-таки, — глухо пробормотал он, вздохнув. — Попрощаться пришла?

Крыса перестала играть и удивительно осознанно заглянула Батыю в глаза.

— Ну всё, допился, — с каким-то равнодушием прошептал он. — Вот и белая горячка.

Он с кряхтением поднялся на ноги и ушёл в вагончик, отмахиваясь от призрака. В вагончике он вытянулся прямо на полу и уснул возле буржуйки.

***

Проснулся сторож, когда на улице уже было темно. Его разбудил какой-то шум. Охваченный тревогой, он выбежал на улицу. Вокруг стояла непроглядная темень, ведь сторож уснул, не включив прожекторы. В две минуты он исправил это, и яркий свет озарил кучи мусора и ржавого железа. Свалка была пустой, странный шум исходил откуда-то со стороны бараков. Алая звезда на небе разгоралась, за ней тянулся лёгкий шлейф. Недавно выпавший лёгкий снежок отсвечивал красным блеском кометы. Вокруг прожекторов мерцало цветное гало, которое появляется, когда становится совсем морозно.

Батый забрался на свой излюбленный наблюдательный пункт. В цыганском посёлке творилось что-то странное.

Дерево, склонившееся над оврагом, то самое, на котором не так давно повесился «король», полыхало огнём, ярко освещая всю округу. Под деревом стояли женщины разных возрастов и кричали. Все были тепло одеты и укутаны в платки. Их крики напоминали клёкот чаек над штормящим морем. Прислушавшись, Батый понял, что они требуют цыган покинуть их посёлок. Цыгане толпились неподалёку, пытаясь вести диалог. Но смуглые подростки кидали в женщин камни. Женщины помоложе отвечали тем же.

Крик, шум, гам, страданье женщин, доведённых до исступления, злобный смех цыган, горящее дерево и зловещая звезда в небе — эта картина заворожила Батыя.

— Кто спасёт мужчин, как не женщины? — задался он вопросом.

Цыгане не решались перейти к более жестоким действиям. Мужчину можно образумить, а как образумить обезумевшую женщину? В эту ночь женщины смогли бы сжечь поселок цыган, но им помешали.

Подоспела милиция. Два серых «уазика» остановились на вершине оврага. Милиционеры оцепили дорогу, ведущую к цыганским домам. Майор с круглым одутловатым лицом достал рупор и принялся вещать:

— Граждане женщины, вы нарушаете порядок! Расходитесь по домам, или мы будем вынуждены вас арестовать!

Самые смелые старухи кричали:

— Да чего пугаешь-то, цы