Виталий Бурик

Фигурка моржовой кости

Рассказы, короткие истории, эссе

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Виталий Бурик, 2017

На протяжении многих лет пробую подходы к прозе. В разных направлениях, с разной степенью успешности и завершённости. С двухтысячных годов работаю в региональной журналистике. В 2014 закончил обучение в Литературном институте им. А. М. Горького, где в ходе учёбы также неоднократно приходилось прибегать к прозаическому словотворчеству. Этот сборник — первая попытка собрать вместе мои немногие прозаические опыты.

16+

ISBN 978-5-4485-3414-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Фигурка моржовой кости
2. РАССКАЗЫ
   1. Фигурка моржовой кости
   2. Третья пуговка сверху
   3. Сестра (отрывок из повести «Про Ольгу»)
   4. Карта Москвы (отрывок из повести «Поэма будней»)
   5. Легенды и мифы Патриарших прудов (отрывок из повести «Поэма будней»)
   6. У озера
3. КОРОТКИЕ ИСТОРИИ
   1. Хрупкость мира
   2. Вчерашний дождь
   3. Заметки мимоходом
   4. В магазине
   5. Один день из жизни Этьена и Лизиар (фантазия в духе Бориса Виана)
   6. Кофейня
   7. Тронулся лёд
   8. Новогодняя сказка
4. ЭССЕ
   1. Бродский, создавший себя
   2. Остров Псоя
   3. Песня амурских просторов (о поэзии Ирины Метёлкиной)
   4. Карнавал для карьериста
   5. Заметки о любви и психологии
   6. Царевна-лебедь или история о гадком утёнке
   7. Предтечи
   8. Самиздат: да или нет?

РАССКАЗЫ

Фигурка моржовой кости

Он зашёл ко мне заполночь, по обыкновению пьян. Говорил как всегда о каких-то там чакрах-мантрах-буддах. На кожаном шнурке у него на шее талисманчик. Друг подарил. Сам вырезал из кости моржовой. Вообще, мастер был, художник. Почему был?

Гроза была тогда, арматурины все сырые, а у него ступни не было, ампутировали ступню. Сырые арматурины, вышка высокая, телевизионная вышка скользкая вся в тумане. Не удержался. Зачем лез? Кто теперь скажет…

Он почесал подбородок, попросил чаю. Отдувался, отфыркивался, как вышвырнутая штормом на берег нерпа. Сколько ему лет? Сколько лет мы с ним знакомы — год, пять? Всё те же песни ты поёшь, меняешь концепции, как перчатки, а всё едино… Всё сводится к тому: я знаю что-то!, что-то чего ни ты, ни кто другой не знает. чего даже смерть не знает, поэтому я её обхитрю. Нужно только правильно всё сделать. Тибетскую книгу мертвых читал? То-то. Вот как там — надо, чтоб всё правильно…

Роется во внутренностях куртки, и неожиданно, как самый младший из Кио, откуда-то вывинчивает бутылку водки. Стаканчик–стаканчик-стаканчик! бульк — вот и всё правильно… Ну вот, теперь пузыри начнёт пускать, блаженная дитятя, раскраснеется весь, если гитара под рукой — так струны дёргает, спеть что-то желает, а вместо слов — пузыри. Слова, видимо, очень заповедные, сакральные…

Гитара под рукой, льётся блюз. Да нет, уже не льётся, низвергается, летит, дребезжа, раскачивая пространство вокруг. На него смотреть страшно — арлекин в судный день. Как обычно, рвётся первая струна. Сегодня он не настолько пьян, чтобы уместить свою музыку в пять струн.

И опять — рассказ о мастере, в который раз уже, словно фигурка моржовой кости жжёт сквозь рубаху, и невозможно отвлечься от неё… Туман был… скользко было… И отброшена гитара, и снова льётся водка в стакан, и, будто бы он скачет-скачет на коне, и вдруг — с коня свалился… Тааак, приехали — говорю, — домой, Саша, домой пора. Благо, недалеко, за стенкой живёт. Набычась, выпятив губу, голова — вперёд, хитрым зигзагом удачно вписывается в дверь, без прощаний, всё и всем заранее простив, вылетает, словно в вакуумную воронку…

Ворочаюсь в кровати, сон всё не приходит. Тибетская… книга… если увидишь мутно-зелёный цвет — беги его, стремись к изумрудному, и так избегнешь перерождения в сансаре… Причудливо переливаются лунные отсветы на стене, или это уже я полетел в астрал надвигающегося сновидения… среди бликов, от мутного — к ясному свету… Туман был… скользко… Что он видел, когда летел?…

И снилось мне, что не какой-то мастер взбирается по скользкой лестнице телебашни, а сосед Санька, в одежды тибетского монаха облачённый, а амулет его — золотом сияет, улыбается с него золотой Будда, и как бы, подмигивает… Тут — нога у Саньки соскальзывает, а он — нет бы за поручни крепче держаться — руки к амулету тянет… И летит навзничь вниз… Только вот, пока летит — земля всё удаляется от него, чем быстрее он падает, тем быстрее от него поверхность земная удирает. Он глаза открывает, озирается, и вдруг — улыбка, не хуже, чем у Будды — ну, что я говорил? Убежал от неё, костлявой! А Земля внизу — уже совсем маленький шарик, и летит наш Саша, раскинув руки, среди полного звёзд и планет космоса…

Дней пять спустя, под вечер — стук в дверь. Открываю — Саша. Пьян не до конца, на ногах прочно стоит, а глаза — таинственным светом сияют. « — Пойдём, с интересным народом познакомлю, пока ещё не все разошлись!». Сосед ведёт меня в свой «холостяцкий угол». В маленькой комнате — человек пять, буддисты «линии Ден-Дорона», неканонического течения. От всех разит водкой, но, кроме того, в комнате — стойкий дух жжёных алтайских трав. Так, думаю, что-то вроде духовного собрания было. «Много гостей, наверное, тут было» — говорю. Самый «просветлённый» от алкоголя, видимо, местный гуру, выдаёт остроту: «Много. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить…» Ну, это явно, куда уж нам, сирым и убогим.

А Сашок всё рассказывает о том, какие это «продвинутые» люди, а гуру — так вообще воплощённый в России тибетский далай-лама. И, как-то, между прочим, говорит, что на следующей неделе собирается с ребятами в Бурятию, по святым буддистским местам и дацанам (моностырям их, значит). «Ребята хотят остаться в Агинском дацане, а я посмотрю-послушаю, и через месяцок — домой…» «Будешь возвращаться, — говорю — ты мне травок этих ароматных привези, к благовониям я не равнодушен». «Лады, привезу. А что, может, и ты с нами махнёшь? Бери отпуск — и на месяц хоть от суеты этой оторвёшься!» «Нет, — говорю, — я ещё не такой просветлённый. Вот, может, через годик и дозрею, тогда поговорим…». На том и разошлись. Я пошёл к себе, а друзья-буддисты, видимо, ещё сутки зависали у Саши (уходя, я заметил на столе несколько непочатых бутылок — праздник продолжается).

Через месяц получаю телеграмму: «Лечу таким-то рейсом из Улан-Удэ. Везу твои травы. Встречай. Саша» Значит, завтра — в аэропорт. Самолёт прибывает рано утром, нужно хорошенько выспаться.

Этой ночью мне вновь приснилась Сашкина фигурка из моржовой кости, она летела грозовой ночью откуда-то сверху, вдоль телевизионной вышки, неотвратимо приближаясь к земле, кувыркаясь в воздухе, видоизменяясь… Вот у неё появились крылья, а ещё в следующее мгновение она непомерно разрастаясь, вдруг стала превращаться… в Сашу. Но у него крыльев не было. Со страшным громом и треском он рухнул на скользкую от дождя глинистую землю.

В этот миг я проснулся — за окном бушевала гроза, расцвечивая всполохами чёрное предутреннее небо. «Приснится же всякая чушь…» — подумал я, и, перевернувшись на другой бок, под раскаты грома и журчание дождевых струй за окном, заснул ещё крепче, уже без сновидений.

Пробуждение было авралом — будильника не услышал, рейс должен был вот-вот сесть, а до аэропорта — минут сорок на такси. Косой ливень не прекращался, пока ловил мотор — изрядно промок, однако планов менять не стал — еду в аэропорт.

Непонятная, тревожная, нездоровая суета сразу же накатилась колесом КАМАЗа, как только вошёл в зал аэровокзала. Что-то необычайно неприятное будто бы жужжало в наэлектризованном воздухе. Мимо взволнованных, не по-будничному озабоченных людей ринулся я к диспетчерской. «Рейс Улан-Удэ — Владивосток уже сел?» «А… вы ещё не знаете? Аварию потерпел… На подлёте, за городом… Соболезную…» и ещё что-то говорили, да я уже не слушал… В словно ватой забитых ушах — равномерное жужжание злой озабоченной пчелы, перед глазами — падающая фигурка моржовой кости из сна, только вот без крыльев…

Через неделю в списках погибших нашёл его имя… А ещё через неделю… стук в дверь — встречаю его, живого Сашку, на пороге… Трезв, как стёклышко, в руках — пакет трав ароматных. От удивления чуть не выронил сигарету. «Вот так, брат, бывает… Я тогда на рейс опоздал, на оставшиеся деньги поехал поездом. Веришь, не было даже копеек телеграмму дать…» Значит, перехитрил-таки, убежал от судьбы.

Вот, казалось бы, и вся история, после которой, Сашок не только пить бросил — забросил блюз, ни о каких буддистах-просветлениях и не заикался. Как, впрочем, никогда не вспоминал своего друга-художника и фигурку из моржовой кости. Через пару месяцев он переехал куда-то, в другой город, и наше общение на этом как-то заглохло.

Вспомнил я о нем через год, при очень странных обстоятельствах. Отправились с компанией за город, «на шашлыки». Найдя подходящее для костра место, разбрелись в поисках дров. Идущий со мной Витёк, наш водитель, проронил: «Здесь недалеко, метрах в пятиста — воронка — самолёт в прошлом году упал. Городские службы уже поработали, но можно ещё кой-какие „артефакты“ найти. Не хочешь прогуляться?» Я ощутил некоторую неловкость, но, вспомнив Сашку, согласился пройтись до места.

Воронка была в основном очищена, крупных обломков не было, и если бы не слова Витька, я вряд ли бы понял, что эта хаотично вспаханная земля — место трагедии. Я брёл медленно, упираясь взглядом в рыжую глинистую почву. Вдруг небольшой светлый предмет привлёк моё внимание. Я поднял его, да так и остался стоять, медленно проворачивая его в руках, не замечая убегающих минут, не слыша окликов ушедшего далеко вперёд Витька… Так-так, вот и Сашкина роспись иголкой… И последние сомнения покинули меня — их место заняла непонятная, нелепая, необъятная, с кучей версий и предположений — тайна.

Да, это была она. Маленькая фигурка из моржовой кости.

1998

® Альманах «Биробиджан», №2, 2005

Третья пуговка сверху

В художке я учился с ленцой. Как ребенок из приличной семьи, был отдан в художественную школу родителями помимо особого желания, а так — родители, якобы, увидели способность мою к рисованию, и настояли на том, чтобы отпрыск развивал талант.

Отпрыск же был чужд дисциплины, обязательность чего-либо подрезала под корень имевшееся желание к предмету. Но… шаг был сделан, приходилось посещать занятия.

В художке было интересно, тут уж не стоит лукавить. Только вот в своё будущее, как художника, не верилось. И потом, заглянув в бездну, в миры, которые открывались за полотнами, и в судьбах мастеров прошлого ли, настоящего, ощутил я беспредельность этой вселенной. Вместе с этим пришел страх — да разве я смогу когда-нибудь так? А малолетняя гордость говорила — уж лучше совсем не браться за кисть, чем быть средненьким, сереньким, и зарабатывать на хлеб насущный малеванием вывесок и витрин.

За

...