живу на улице Чехова и каждый раз, когда мне по каким-то причинам приходится сообщать новым знакомым, где я живу, то вижу, как они слегка меняются в лице, в глазах появляется ностальгическая дымка, и после секундной паузы они с широкой улыбкой, а то и нервным хохотом спрашивают: — Это где ментура, да?
Горе было ничье персонально, не чье-нибудь личное и точно уже — не мое. Но я понимал его, не мозгами, душой. Это было чистейшее, дистиллированное горе, ничем не замутненное, как боль червяка, насаженного на крючок. Оно было чужим, чужим и всеобщим, ничьим и моим, горе горькое, абсолютное горе, оно пришло.
