живу на улице Чехова и каждый раз, когда мне по каким-то причинам приходится сообщать новым знакомым, где я живу, то вижу, как они слегка меняются в лице, в глазах появляется ностальгическая дымка, и после секундной паузы они с широкой улыбкой, а то и нервным хохотом спрашивают: — Это где ментура, да?
Нам хотелось показать пространство улицы Некрасова не только в синхроническом ключе, но и в диахроническом — чтобы весь сборник целиком складывался в единый метасюжет об истории и самой улицы, и опыта пьянства на ней, и рефлексии этого опыта.
Кстати, Миша, надо вас познакомить с Зарембой, он тебе понравится, — сказал я. — Нацист, еврей-полукровка, постмодернист — все как ты любишь.
— А это не его там пиздят?
Пиздили, конечно же, его. Я вышел на улицу.
— Кто пидор? — вопрошал лещеватель Зарембы с каждым ударом. — Кто пидор?
— Я! Я! — отвечал писатель.
Слегка поразмыслив, я решил не вмешиваться — ни одному нацисту еще не помешал старый добрый пиздюль. В отличие от заигрывающего Миши, Заремба был натуральным нацистом, но этого почему-то никто не замечал.
Писательницы расположились на подоконнике и со всей бесцеремонностью стали раздеваться — стягивать и раскладывать на полу длиннющие сапоги, расстегивать куртки, расщелкивать подтяжки комбинезонов, пока не остались в чем-то домашне-спального вида. Мы смотрели на них, открыв рты. Наконец Миша не выдержал:
— Это даже как-то невежливо. Я понимаю, для москвичей Питер — это деревня, но мы тут вообще-то живем, пользуемся парфюмом, нижнее белье стараемся менять каждый день...
— Городецкий, какие злые у тебя друзья!
— Ах да… — спохватился я. — Это Миша, он жирный, это второй Миша — он Жидкий…
— Почему «жидкий»?
— Потому что еврей, жид, — ответил сам Жидкий.
— А это не оскорбительно?
— Это охренеть как оскорбительно! — сказали мы в один голос.
— Почему я — жирный, даже не спросили… — отозвался стодвадцатикилограммовый Миша.
Миша несколько раз в разных выражениях высказал мысль, которую, по-видимому, и транслировал внешним видом: «Если чьи-то шмотки способны подорвать тебе задницу, в твоей жизни большие проблемы». На деле же проблемы были у него — уже год он не мог устроиться на службу хоть куда-нибудь, питался подножным кормом и при этом умудрялся набирать вес. Мишу страшно любила его девушка, но от этого, кажется, ему становилось лишь хуже.
По тому, что далее Яром было продемонстрировано около двадцати масляных и пастельных этюдов, проиграно несколько новосочиненных техно-треков и пересказан сценарий задуманной РПГ-игры, мы сделали вывод, что он находится в маниакальной стадии своего расстройства. В его душу весна пришла раньше, чем в Петербург.
Нас уже ждали в «Заливе». Первое, что мы увидели, зайдя в бар, — логотип «Единой России» во всю спину на Мишиной толстовке. Я расстроился, что художественная акция не была согласована со мной — на случай подобного баловства у меня имелись футболки «ЛГБТ» и «ЛДПР».
