Алексей Гурбатов
Светлана Суркова

Качели

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Светлана Киселёва

Иллюстратор Мария Хазова

Администратор Михаил Кандалинцев

© Алексей Гурбатов, 2018

© Светлана Суркова, 2018

© Мария Хазова, иллюстрации, 2018

«Качели» — итог труда двух авторов, очень разных по характеру, образу жизни и мыслям. Мы прошли каждый свой путь и видели жизнь с разных сторон. Нам захотелось поделиться своими мыслями, своими воспоминаниями и чувствами. Надеемся, наш сборник заставит вас и улыбнуться, и погрустить, и задуматься.

18+

ISBN 978-5-4496-0662-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Качели
2. Благодарности
3. Тубдиспансер
4. Облака
5. Желания
6. Обыденность
7. Нитка, пуговица, иголка
8. Ветер
9. Не надо
10. Дежурный ангел
11. Маркетинг 90-х
12. Мне нравится
13. Тормоза
14. Минута слабости
15. Заноза
16. Люди должны бояться
17. Другая
18. Голуби
19. Месть
20. Ушедшим родителям
21. Кома
22. Подарок
23. Я книги читаю с конца
24. Просто
25. Букет ромашек
26. Первый день
27. Ремонт у тещи
28. О собаках
29. Пьяный гимн
30. Сонет
31. Собачий вальс
32. Муж опять в командировке
33. Мотылек
34. Кукла
35. Спасительное письмо, или как слово лечит
36. Мигрень
37. Доча
38. Телефонный разговор
39. Лешая
40. Ревность
41. Навстречу будущему лету

Благодарности

Вот и сбылась мечта: вы держите в руках детище двух авторов. Книгу, в которой мы делимся нашими наблюдениями, нашими чувствами и мыслями. Хотелось бы отметить, что этот сборник мог не увидеть свет без поддержки таких замечательных людей, как:

♦ Надежда Туз (Донецкая область, Краматорск)

♦ Нина Кириенко (Красноярск)

♦ Анастасия Самсонова (Ленинградская область)

♦ Эльдар Валеев (Магнитогорск)

♦ Наталья и Владимир Бевзовы (Радужный, ХМАО)

♦ Ольга Бондарева (Гай, Оренбургская область)

♦ Геннадий В. Гольдяев (Улан-Удэ, Бурятия)

♦ Елена Патрушева (Австрия)

♦ Татьяна Воробьева (Челябинск)

⠀

Кроме того, я, Алексей Гурбатов, хочу поблагодарить художника Марию Хазову и администратора Михаила Кандалинцева за неоценимый вклад в создание книги.

А я, Светлана Суркова, благодарю свою семью и моих друзей за терпение и веру в меня.

Всем вам мы говорим огромное спасибо!

Тубдиспансер

Походы в медицинские учреждения у меня с детских лет вызывали потерю настроения и мандраж. А здесь такое — обследование в противотуберкулёзном диспансере! И вроде бы ничего сверхъестественного в плановой проверке состояния здоровья нет (каждый год труженики нашего завода проходят диспансеризацию), но уже за несколько дней до посещения фтизиатра у меня от страха стали появляться симптомы, схожие с симптомами страшного недуга.

— Димка, да ну не смеши ты меня! Тебе двадцать семь лет. Да и откуда в твоём сверхгабаритном теле взяться палочке Коха. Твои мышцы её бы сразу же раздавили, — смеясь, сказала мне супруга во время ужина после того, как я сообщил ей о своём «недомогании».

— Нет, Лена, ты не права! Ни возраст, ни двухметровый рост, ни накаченное тело здесь не причём. Туберкулезом может заразиться любой — и молодой, и старый, и великан, и лилипут. Эта зараза передаётся воздушно-капельным путём, а подхватить её можно даже в магазине или в общественном транспорте, — уверенно заявил я и строго посмотрел на жену.

Лена убрала улыбку со своего красивого лица, взглянула на меня, как директор школы на нашкодившего ученика, поднялась с кухонной табуретки, подошла и села ко мне колени, обхватив своими нежными руками мою громадную шею, и прижавшись левой щекой к моей могучей груди.

— Димочка, я так сильно тебя люблю, что готова следовать за тобой в любые дали. А уж если ты серьёзно болен, то позволь и мне разделить с тобой участь приближающейся смерти. Целуй меня скорее. Впускай в меня своё дыхание вместе с этой проклятой палкой, — наиграно грустно произнесла Лена и поднесла свои пухлые губки к моим губам.

Я нежно поцеловал уста любимой, крепко прижав Лену к себе, а оторвавшись от сладостного поцелуя, тихо произнёс:

— Красавица моя, я тоже сильно тебя люблю! Спасибо, родная, за поддержку. Ты всегда знала и знаешь, как и чем меня успокоить. Ты маленькая, нежная, хрупкая, но в такие минуты ты и выше, и сильнее меня. Я всё понял, Леночка. У меня уже всё прошло.

— Вот и я тебе об этом. Всё будет хорошо, мой любимый великан! Не бойся ты этих врачей. А сейчас пойдём спать, — с задором сказала Лена и, чмокнув меня в нос, поднялась с моих коленей.

— А как же посуда? — в недоумении спросил я.

— Да ну её. До завтра подождет, — отмахнулась Лена.

Своими острыми жемчужными губками она прикусила нижнюю губу, зная, как это заводит меня, и потащила в спальню.

День делать «флюшку» настал.

Тубдиспансер в нашем провинциальном городишке находился на окраине. Туда ездил один автобус и то по расписанию, которое было известно одному лишь водителю. На маршрутке я доехал до остановки «Гор. площадь», а дальше, нехотя, словно таща на Голгофу свой крест, пошёл по пустынной улице вверх, медленно приближаясь к месту назначения.

Здание диспансера было построено очень давно, во времена основания города, и выглядело так же ужасно, как лёгкие больного с диагнозом инфильтративный туберкулез последней стадии. Даже недавно проведённый ремонт не смог скрыть все трещины и дыры на фасаде медучреждения.

Я зашёл внутрь. В нос ударил резкий запах лекарственных препаратов и гниющей древесины. Освещение было никудышным — во всем длинном коридоре горели лишь две тусклые лампочки. Я двинулся по указателю на стене к регистратуре, осторожно ступая по деревянному полу, покрытому рваным, исшарканным линолеумом. Под моим стодвадцатикиллограммовым весом пол прогибался и издавал звук, напоминающий громкое, хриплое дыхание тяжелобольного человека.

Получив свою медицинскую карту из рук грузной, неприятной женщины бальзаковского возраста, я последовал вглубь первого этажа к двери серо-белого цвета, с прикреплённой на ней табличкой с надписью: «Кабинет флюорографии». В коридоре никого не было и, постучав в дверь, я вошёл в кабинет, не дождавшись приглашения. Кабинет был пуст. Я хотел было ретироваться, но тут из двери напротив, застегивая на ходу белый халат, вышла симпатичная девушка лет двадцати пяти. На ее милом лице читалась усталость, словно сейчас было не утро понедельника, а конец трудного рабочего дня.

— Почему Вы без приглашения? — сходу, не здороваясь, произнесла она, — Разве Вы не видели надпись «Без вызова не входить»?

— Извините, — смутился я и повернул назад к двери.

— Ну куда Вы уж. Проходите. Раздевайтесь по пояс. Вещи на кушетку, а сами проходите в кабинку, — произнесла девушка и снова скрылась в своем кабинете.

Несмотря на июньскую жару на улице, я почувствовал сильный озноб, когда снял с себя рубашку. Заметно ёжась, я зашёл в кабину флюорографа, и тут же услышал звонкий голос девушки:

— Грудь прижать к экрану. Плечи расправить. Подбородок поднять.

Я в точности выполнил все указания лаборантки и сразу ощутил обжигающий холод в груди от соприкосновения кожи с ледяным экраном рентген аппарата. Дверца кабинки со скрипом закрылась, и откуда-то издали раздался приглушённый голос девушки:

— Вздохнуть и не дышать!

Я вздохнул и затаил дыхание. Раздался громкий щелчок и через пару секунд дверь со знакомым скрипом открылась.

— Всё! Выходим, одеваемся, и пять — семь минут ждём в коридоре, пока я проявляю плёнку, — произнесла лаборантка давно заученную фразу.

— А зачем ждать? — не понял я.

— Ну, деревня! Если снимок не получится, то придётся повторить процедуру, — разъяснила мне девушка, вынимая громоздкую кассету из «пасти» флюорографа.

Я вышел из кабинета и сел на деревянную лавку, стоявшую возле двери. Народа по-прежнему не было, и из-за этого по всему помещению расползлась звенящая тишина, от которой у меня заболела голова. Однако, вскоре из тёмного конца коридора до моего слуха долетели звуки шагов нескольких человек и их неразборчивые голоса.

«Ну, хоть какое-то развлечение» — подумал я и, откинувшись к стене, стал ждать.

Через несколько секунд я увидел трёх женщин примерно одного возраста (под полтинник) и одной, крупногабаритной, комплекции. Сходство между дамами было настолько поразительным, что мне показалось, ко мне приближаются три родные сестры, которых родственники и знакомые различают лишь по росту и обилию золотых украшений. Та, что была посередине, выделялась большей статью, хотя была среднего роста. Она несла себя гордо, словно корабль во время штиля. Когда она обращалась к кому-то из собеседниц, она либо скашивала глаза, либо поворачивалась всем корпусом. На ее могучей груди возлежали тяжелые бусы из жемчуга. Бусы были длинные, несколько раз обмотаны вокруг шеи. Возможно, это и мешало их обладательнице поворачивать голову. В ушах у нее были крупные бриллиантовые серьги, а кольца нанизаны почти на все пальцы рук. Справа от нее семенила женщина меньшего роста. Казалась, она тянулась вверх, чтобы быть чуть выше, вровень со своей соседкой. У нее была роскошная копна волос неестественного рыжего цвета, которая прятала уши. Пальцы так же украшали кольца, а на шее висело несколько золотых цепочек разной толщины. Третья дама была выше и несколько моложе своих товарок. Она шла по левую руку от первой, чуть сзади. Немного ссутулившись, словно старалась быть менее заметной. У нее у единственной я заметил, помимо других колец, обручальное. В ушах были крупные серьги-кольца, а на шее три тонкие золотые цепочки. Макияж всех трех дам был вызывающе ярким, а волосы уложены и залакированы. Кроме того, женщины и одеты были одинаково: несмотря на жару, на них были костюмы с пиджаками непонятных, розово-желто-сине-зеленых расцветок.

— Любовь Иванна, ты в этом вопросе ошибаешься! Нельзя винить в случившемся Люську. Ну, откуда она могла знать, что её муженёк подхватит эту заразу? — заступилась за неизвестную мне Люску низенькая дама.

Любовь Ивановна остановилась и посмотрела на заступницу таким взглядом, что даже мне стало страшно.

— Тань, а Тань, чего это ты удумала за горшкомойку вступиться? Или это ты решила поперечить мне, пока мы не на работе? А может ты, вообще, решила моё местечко занять и таким заступничеством весь коллектив детсада к себе расположить, а-а?! — грозным голосом задала вопросы Любовь Ивановна и пристально посмотрела в глаза остановившейся Татьяны-заступницы, потирая пухлыми пальцами левой руки многочисленные кольца и перстни на пальцах правой.

— Да, я… Да, что вы… Любовь Иванна, да как вы могли подумать о таком?.. — путаясь в словах и густо краснея, произнесла Татьяна.

— Я всё могу! Правда, Валюша? — уверенно заявила Любовь Ивановна, задав вопрос третьей спутнице, даже не глядя на нее.

— Ваша правда, Любовь Ивановна! — затараторила Валюша, заметно обрадовавшись тому, что ее удостоили вниманием.

— То-то же! — произнесла Любовь Ивановна и, улыбнувшись, последовала дальше.

Из этого разговора я заключил, что дамы являются сотрудниками одного учреждения, детского сада. И проработали вместе не один год. Когда-то я слышал, что люди, проработавшие вместе долгие годы, становятся похожи друг на друга. Вероятно, Любовь Ивановна находится во главе детского учреждения, а заступница Татьяна — ее заместитель. Что же касается Валюшки, то она, вероятно, простая воспитательница, которая находится в зависимости от воли начальницы.

Женщины приблизились и, усевшись на деревянную лавку напротив меня, продолжили разговор будто рядом с ними никого не было:

— И всё-таки это Люська во всём виновата, — гнула свою линию Любовь Ивановна, — Как она могла не знать, что её любимый муженёк подхватил туберкулез? Всё она видела и всё знала! Я думаю, Люська специально от муженька заразилась, чтобы нам отомстить за то, что мы её всем коллективом на собрании отчитали и премии лишили, — умозаключила заведующая.

— Да, но при чём здесь дети? — вновь попыталась возразить Татьяна, но заметив взгляд начальницы, ставший ещё более злым, осеклась и добавила, — Хотя, если подумать, ваши слова вполне могут быть правдой. Вспомните, что она сказала, покидая то злосчастное собрание: «Я вам, девочки, этого никогда не забуду!» У меня её слова надёжно в памяти засели. Ты смотри, что удумала! Вот ведь дрянь какая, даже детишек не пожалела!

Татьяна распалялась, заметно повышая голос с каждым новым предложением. Казалось, она уже забыла, что еще пару минут назад пыталась быть лояльной к несчастной Люське.

— Да таких в тюрьму сажать нужно! — резюмировала экс-заступница.

— Нет, не в тюрьму. Таких стрелять нужно, чтобы заразу не разносили! — зло произнесла Любовь Ивановна и одобрительно кивнула головой, дав понять Татьяне, что рада видеть её среди своих союзниц.

— Это уж точно! — вставила реплику Валюша.

Я был поражён той злости и ненависти, с которой говорила женщина, руководящая детским садом! Учреждением, в котором дети проводят довольно большую часть своего времени, наблюдая за тем, что происходит в этом мире, впитывая в себя, словно губки, отношение к окружающему миру и к окружающим их людям. А также был удивлён, насколько сильно эта Любовь Ивановна смогла запугать коллектив детского сада, сделав из здравомыслящих подчинённых марионеток. Меня повергло в ужас, чем заведующая, высококвалифицированный воспитатель, может забить головы детишек, наших детишек! Я содрогнулся и с презрением посмотрел на трёх дам, продолжавших словесно избивать санитарку Люську и её мужа лишь за то, что врачи диагностировали у них страшный недуг. Мне стало искренне жаль эту супружескую пару, но помочь, к сожалению, я им ничем не мог. Мне сделалось дурно от своей никчёмности и от осознания того, в каком лицемерном обществе мы живём. Сердце больно сдавило, а на душе «заскребли кошки».

— Молодой человек. Молодой челове-е-ек! Снимок удался. Следующий проходите, — услышал я звонкий голос лаборантки сквозь собственные мрачные мысли.

Облака

«…Нигде, нигде нельзя укрыться от человека, итак, всюду найдет он существа, ему подобные… но по небу летали вольные облака — он и в них отыскал жизнь и создания, ему подобные, и там нет убежища…»

К.С.Аксаков «Облако»

Часто летят облака над полями,

И над лесами, и над морями.

Что с ними может сравнится?

Они то резвятся, как птицы,

А то походкой чинной и мерной

Плывут, словно взвод молодых офицеров.

То вдруг несутся, как быстрые кони,

Которых сам черт не догонит в погоне.

И на них глядя, я часто мечтаю,

Что это жизни воздушная стая.

Может, в них души погибших людей?

Может, в них души невинных детей?

И, проливаясь дождями, порой,

Они орошают дом свой родной?

Может, одно из скитальцев сердечных,

Душу несет моей дочки умершей?

Быть может, то чья-то невинная боль?

А может быть, это — земная любовь,

Что места себе на земле не нашла,

С Востока пришла и на Запад ушла?

Летят облака друг за дружкою вряд

Но нам бы на землю спуститься:

Ведь может быть кто-то из тех облаков

Сейчас, между нами, ютится?

Всмотрись осторожно: святая душа —

Со смертью на небо вернется…

Я часто на небо смотрю, словно жду —

Мне дочка с небес улыбнется.

Желания

Сама не знаю, что хочу —

Исчерпаны желанья.

И я бессмысленно торчу

На грани мирозданья.

Мне не нужна с небес звезда,

О море не мечтаю:

К нему поеду я всегда,

Как только пожелаю.

Париж, Варшава, Лондон, Рим —

Все это мне знакомо.

Сицилия напоминает Крым.

И в Рио я как дома.

И ждет прекрасная семья,

И никаких страданий.

Но все же Бога попрошу —

Немножечко желаний.

Обыденность

Жизнь давно уже устроена,

Всё известно и стабильно.

Всё налажено, настроено:

Часть — статична, часть — мобильна.

Книги все уже прочитаны

И кроссворды все разгаданы.

Все возможности просчитаны…

Ничего уже не надобно.

Дети, быт, квартира, праздники

И гараж по воскресениям.

По субботам все мы дачники.

Всё обычно. Всё размеренно.

И мечтать, пожалуй, не о чем.

Всё по плану. Всё старательно.

Лишь во сне бушуют страсти… Но

В остальном — всё замечательно!

Нитка, пуговица, иголка

В первый класс я пошёл в 1983 году. Не скажу, что мне шебутному, большеглазому мальчишке нравилось учиться, но я всё же старался, чтобы доставить удовольствие родителям положительной отметкой. Признаюсь, оценки «4» и «5» редко баловали мой дневник, но такие дни случались.

Наша учительница, Лабута Ольга Михайловна, была симпатичной, доброй, весёлой женщиной с огромным терпением. Но мои шалости даже её выводили из себя. Порой она срывалась на крик, а затем долго не могла продолжить урок, коря себя в коридоре за несдержанность.

Ольга Михайловна ещё в самом начале учебного года пересадила меня с последней парты за первую, чтобы я был постоянно на виду. А себе в помощницы взяла невзрачную рыжеволосую девочку Аллу Белякову, усадив её рядом со мной.

Алла в пять лет уже умела читать и писать, а также удивляла взрослых своей рассудительностью и серьёзностью. Наверное, поэтому учащиеся школы одновременно уважали и побаивались Аллу, а учителя всецело доверяли ей.

К середине третьего класса Алла не получила ни одной тройки в журнал, а оценку «хорошо» девочка приравнивала к «неуду». Алла прочно закрепилась среди отличников. А я… А я как был непоседой и озорником, так им и оставался. Для меня на первом месте был спорт, а уж потом всё остальное. Моя среднестатистическая оценка равнялась трём баллам.

За несколько дней до окончания второй четверти Ольга Михайловна попросила принести на урок труда нитку, пуговицу, иголку и кусочек ткани. Мы должны были научиться пришивать пуговицы. Меня же мама с раннего детства учила быть самостоятельным, поэтому пожарить себе яичницу, постирать носки и пришивать пуговицы я уже умел. Это обстоятельство вселило уверенность, что я смогу порадовать родителей редкой «пятёркой» и сделать им отличный подарок к Новому году.

Следующим утром я вошёл в класс в распрекрасном настроении. Как обычно, дёрнул за косички близняшек Машу и Дашу, влепил звонкий подзатыльник толстяку Косте. В очередной раз выслушал от них гадости в свой адрес и, не узнав из их слов ничего нового, направился к своей парте, пригрозив троице кулаком.

Аллу я застал плачущей. Она прикрывала лицо ладонями, из-под которых стекали крупные капли слёз, падая в раскрытый дневник. Учебники, тетради и ручки небрежно лежали на парте, а потрёпанный ранец валялся на полу. Подобного раньше я не наблюдал.

Злым взглядом я осмотрел класс, но не увидел ничего подозрительного. Тогда я присел на своё место и, аккуратно дотронувшись до плеча одноклассницы, тихо спросил у Аллы:

— Тебя кто-то обидел?

Девочка отрицательно покачала головой.

— Тогда, что случилось? — вновь задал я вопрос.

— Забыла. Я всё забыла! — произнесла отличница и заплакала пуще прежнего.

«Вот те раз! Алка оставила дома все причиндалы для труда. Ольга Михайловна точно поставит ей „пару“. Училка хоть и добрая, но спуску в учёбе никому не даёт. Да уж, влипла Аллочка. За „банан“ её предки прибьют!» — подумал я и взглянул на свои наручные часы.

До начала урока оставались считанные минуты.

Плач одноклассницы становился сильнее.

— Да, не реви ты! — грубо сказал я и полез в свой портфель.

Алла прекратила плакать, вытерла слёзы руками и стала пристально наблюдать за моими действиями. Словно сказочный волшебник, я достал из недр портфеля полиэтиленовый пакет с домашним заданием и, положив его перед девочкой, сказал:

— Вот, держи, Алка-забывалка!

— А как же ты? — широко распахнула она свои зареванные глазищи и потянулась за «спасительным мешочком».

— А я, как всегда. На уроке получу «пару», а дома по заднице. Ну, да ладно, попа крепче будет, — весело произнёс я, — Жаль только, что подарок родокам сорвался!

— Спасибо, Димочка! Я тебе этого никогда не забуду! — пообещала Алла и чмокнула меня в щёку.

Прошло время.

После окончания техникума я целый год работал по специальности на местном заводе. Денег не хватало ни на что, а хотелось многого. Чтобы удовлетворять свои потребности, я придумал дополнительный заработок, благо бурная юность научила меня разным трюкам.

Ещё со школьной скамьи я мог незаметно вытащить из чужого кармана портмоне, что и проделывал неоднократно. Так же, я научился «ломать» деньги, превращая большую пачку купюр в более мелкую. Для этого были нужны ловкие руки, изворотливый ум и наглость. А этого, поверьте, у меня имелось в достатке.

Для осуществления задуманного, я привлёк в напарницы милую девушку, с которой разыгрывал театральную сценку прямо на улице.

Сценарий был прост.

В районе двадцати трёх часов мы подходили к оживлённой магистрали, где я останавливал такси для «своей» девушки. Заплатив за проезд крупной купюрой и получив сдачу, я начинал уговаривать «возлюбленную» остаться на ночь у меня. При этом деньги водителя держал у всех на виду. Через несколько минут слёзных уговоров с признаниями в любви и обещанием умереть в один день, «любимая» соглашалась остаться. Радуясь, я возвращал таксисту полученную от него же сдачу и, извинившись, забирал свою крупную ассигнацию. Затем я помогал девушке покинуть автомобиль и, захлопнув за ней дверь, мы спешно удалялись.

Вот, собственно, и всё.

А в чём прикол? И при чём здесь дополнительный заработок? — непроизвольно возникают вопросы.

Отвечу — заработок при всём! А прикол заключался в следующем: во время уговоров «любимой» я незаметно просовывал указательный палец под несколько верхних купюр сдачи, складывал деньги пополам в сторону запястья, а затем, когда возвращал ассигнации водителю, переворачивал стопку денег таким образом, что купюры, отделённые указательным пальцем, оставались на ладони снизу и были практически не видны потерпевшему.

В результате, к моей руке «прилипали» две-пять купюр разного достоинства. На первый взгляд «сломанных» денег получалось немного, но за «рабочий» вечер сумма накапливалась приличная, учитывая, что таксистов было несколько.

Замечу, что ни один из пострадавших водителей не пересчитывал возвращённые ему деньги. А зря!

Спустя полгода «работать» стало опасно. За нашим криминальным тандемом охотились не только обманутые шоферюги, но и сотрудники правоохранительных органов.

И вот, в один из вечеров на наших руках защёлкнулись наручники.

До ближайшего отделения милиции мы шли в сопровождении двух сержантов и младшего лейтенанта, чьё лицо мне показалось знакомым. Видимо, когда-то он меня уже «принимал». Шли молча, размышляя каждый о своём.

Когда на горизонте показалось серое двухэтажное здание с зарешёченными окнами, раздался приказ лейтенанта:

— Сержант Швыцов и младший сержант Завьялов, заведите задержанных в первый подъезд дома номер двадцать пять.

Младшие по званию незамедлительно подчинились и, изменив направление, повели нас к ближайшей «хрущёвке».

Плохие мысли посетили мою голову. Сердце бешено забилось. А ладони рук в один миг стали влажными от волнения.

Нас завели в темный, без единой лампочки, подъезд, в котором жутко воняло мочой, и поставили лицами к стене, исписанной непристойными словами.

«Ну вот, сейчас бить начнут. По ходу заплатили лейтенантику за наше воспитание. Так хоть бы Ленку не трогали, а я уж потерплю», — подумалось мне.

— Швыцов и Завьялов, снимите с них наручники, а сами покиньте помещение, — вновь раздался приказ лейтенанта.

Оба сержанта, не мешкая и не задавая вопросов, выполнили распоряжение командира и, освободив нам руки, удалились.

Я повернулся лицом к офицеру и, заметно нервничая, спросил:

— Что происходит?

— Вы свободны! — был дан мне ответ.

— Благодарю. А сколько мы Вам должны? — поинтересовался я.

— Нисколько, Дима. Я выполняю обещание, данное много лет назад. Спасибо тебе за нитку, пуговицу и иголку, — произнесла сотрудник милиции и, поцеловав меня в щёку, быстро ушла.

Моя помощница Лена ещё долго стояла лицом к изрисованной стене, не в силах проронить ни слова. А я смотрел вслед младшему лейтенанту Беляковой Алле и вспоминал тот самый урок труда накануне Нового, 1986 года.

Ветер

Ветер кружил по лесу,

Он рассказал о тебе.

В жизни искал ты принцессу,

А повстречался мне.

Ты видел очень многих,

Ты очень многих знал.

Но попал на мою дорогу,

И сказал, что меня ты искал.

Сказал, что с моим приходом

Солнце взошло для тебя.

И что из всего народа

Нужна тебе только я.

Сказал, стали ярче краски,

Когда ты меня разыскал…

Такую однажды сказку

Ветер мне рассказал.

Не надо

Не надо быть честным,

Не надо быть верным,

Не надо быть умным,

Не надо быть первым,

Не надо быть добрым,

Не надо влюбляться.

А надо всего лишь

Уметь защищаться.

Дежурный ангел

Дежурный мой ангел

Из плоти и крови.

Дежурный мой ангел

Из счастья и боли.

Ко мне прилетел

И ко мне приласкался.

Мой ласковый ангел

Со мною остался.

Кем послан ты был,

О мой друг неземной?

Я знаю —

Ты послан самою судьбой.

В забвенье сдать боль ту, что я претерпела,

Увидев, как в жизни я этой тоскую.

Поняв, может быть, что я жить не хотела,

Унять, хоть слегка, мою грусть неземную,

ОН создал тебя

(Кто же был вдохновитель?),

Мой ласковый ангел,

Мой ангел — хранитель.

Маркетинг 90-х

В начале девяностых в моду вошел необычный предмет гардероба, называемый лосинами. Что-то среднее между колготками и брюками, лосины пользовались невероятной популярностью у женщин. И если сначала они появились у нас как спортивная одежда, то вскоре завоевали сердца не только спортсменок. А т.к. спрос обычно определяет предложение, то производители быстренько перестроились, и вскоре в магазинах появились лосины с ажурными вставками, лосины с блестками, лосины со стразами, лосины с лентами… А цветовая гамма у лосин была настолько разнообразной, что проще сказать, какого цвета не было у столь популярного изделия, нежели описывать всю палитру красок, носимую на женских ножках, ногах и ножищах.

Были парадно-выходные лосины, будничные, дискотечные, прогулочные, школьные и даже, как мне кажется, театральные. Если белые лосины надеть с туфлями, то получался парадно-выходной или театральный прикид. А если туфли сменить на кроссовки, то вот вам дискотечный вариант. Фантазия была нужна только в подборке верха. К парадно-выходному и театральному неплохо подходил пиджак, а к дискотечному — джинсовая куртка. Сплошное удобство!

Но, если верить рекламе, лосины имели и чудодейственное свойство.

Я доехал на метро из центра Питера до Автово. Вышел на улицу и сразу же попал в людской поток, стремящийся жарким июльским субботним утром добраться хоть куда-нибудь, где будет несколько прохладнее. Мой путь лежал к остановке трамвая номер 36, на котором я собирался умчаться в Стрельна, поближе к берегу Финского залива.

Площадь возле метро была вся усыпана торговыми ларьками, в которых можно было продать золото и валюту, купить шаверму, недорого приобрести спортивный костюм «Адидас», сшитый в подвале соседнего дома, снять «жену» на пару-тройку часов и, конечно же, заполучить по сносной цене эксклюзивную модель новомодных французских и итальянских лосин, произведённых в Польше. В общем, ничего необычного для того времени и места. Однако, один из ларьков со стандартным набором продаваемой продукции всё же привлёк моё внимание. Точнее не сам ларёк, а рекламная надпись, сделанная на белой стороне дешёвых обоев, прикреплённых к витражному стеклу торговой точки.

Мельком взглянув на броскую надпись, я настолько резко замедлил ход, что почти физически ощутил, что думает девушка, едва не врезавшись в меня сзади. Я прочитал надпись второй раз, улыбнулся и подумал: «Почему же нет очереди?» Пройдя дальше, я покачал головой и рассмеялся в голос. Зачем мучить себя упражнениями? Зачем вверять себя в руки ортопедов и хирургов? Зачем скрываться за длинными юбками и широкими брюками? Ведь проблему можно решить «малой кровью». Надпись, написанная крупно красным фломастером, гласила: «ПОКУПАЙТЕ НАШИ ЛОСИНЫ! ЛЮБЫЕ НОГИ В ЭТИХ ЛОСИНАХ СТАНОВЯТСЯ РОВНЫМИ!!!»

Мне нравится

Мне нравится, что ты в моих мечтах,

Мечтах — безоблачных и чистых!

Мне нравится, покуда на ногах,

Бежать к мечте, такой лучистой!

Мне нравится, всегда тобой болеть,

Болеть — неизлечимо, страстно!

Мне нравится, порой с тобой краснеть,

Коль речь про поцелуй прекрасный!

Мне нравится, что ты в моих мечтах,

Мечтах — безоблачных и чистых!

Мне нравится, покуда на ногах,

Бежать к ТЕБЕ — красивой и лучистой!

Тормоза

Нас сейчас не найдет никто.

Телефоны свои отключи.

Потеряла в прихожей пальто,

И упали чужие ключи.

Закружил хоровод ночей

Тех, что я провела не с тобой.

Стынет кофе давно на плите,

А в висках не стихает бой.

Я как будто с горы неслась,

Позабыв, что такое страх.

Тормоза отпустила страсть,

Чтоб очнуться в твоих руках.

Чтобы небо взорвать пополам

И бояться чудо спугнуть.

Чтоб прижаться к твоим губам,

Чтоб в твоих глазах утонуть.

Понимаю я все сама,

Но простятся мои грехи,

Ведь схожу по тебе с ума

И пишу по ночам стихи.

Мы вернемся к семьям своим,

Лишь счастливые пряча глаза.

Завтра снова ты мне позвони,

Пусть откажут опять тормоза.

Минута слабости

Прости. Устала. Больше не могу

Качать права и каждый день бороться,

И улыбаться (ведь для всех я — Солнце),

И быть проталиною первою в снегу.

Молчать, когда кричать хотелось в голос

И уверять всех в том, что все прекрасно.

И, помня то, что красота опасна,

Закрашивать свой поседевший волос…

Посуда — вдребезги. На край земли я скроюсь.

Калачиком свернуться — ночь нежна…

Минутка слабости… Прости, я успокоюсь.

Я сильная. Я справлюсь. Я должна.

Заноза

Боль. Ох, уж эта нестерпимая боль! Она гниющей занозой сидит в моём сердце. Вернее, исходит от Занозы, гниющей в моём сердце. И не избавиться от этой боли никак. Никак её не ослабить. Ничем не заглушить.

А если я вырву Занозу из сердца, вырву, брошу и забуду, тогда боль уйдёт? Да, уйдёт, я это точно знаю! Более того, я обрету свободу. Полную свободу! Но вместе с болью я лишусь и привязки к душе. Моей израненной, больной душе. Ведь именно благодаря Занозе я испытываю физическую и душевную боль, которая говорит мне, что я ещё жив. А зачем мне, мёртвому, свобода?

Боль, боль, боль. Она преследует меня всегда и везде, не давая забыться ни на мгновение. Боль невыносима, а от Занозы избавиться я не могу, да и не хочу — я раб этой Занозы.

Я раб твой, За-но-за!

Люди должны бояться

Люди должны искать

И не должны сдаваться.

Но иногда — терять.

Но иногда — бояться.

Люди должны терпеть,

Люди должны сражаться.

Но иногда — реветь.

Но иногда — бояться.

Сильными будьте всегда,

Жизни не стоит пугаться.

Но все-таки иногда

Люди должны бояться.

Другая

Твои прощальные цветы.

Твои слова «Прости, родная»

Мои печальные мечты…

Теперь я для тебя чужая.

Другая будет греть обед,

Стирать рубашки и пеленки,

Гасить в прихожей будет свет

И нянчить твоего ребенка.

А я (ну кто бы мог поверить?)

Осталась будто не при чем.

Теперь другая твои двери

Откроет, но моим ключом.

А мне остались только сны,

Не знает входа в них другая.

А наяву — твои цветы

И те слова «Прости, родная»

Голуби

Мрачный, пасмурный день дождливого лета. Тепла ещё не было, а ведь конец августа. Создаётся впечатление, что на Южном Урале за весной сразу наступила осень.

В исправительную колонию пришёл этап. Осужденные повыпрыгивали из автозека и их тут же усадили на корточки многочисленные конвойные.

Уставшие от длительного переезда арестанты грустно смотрели на влажный асфальт, ожидая, когда фамилию каждого из них зачитает дежурный помощник начальника колонии (ДПНК), мечтая быстрее добраться до помещения под названием «Карантин», чтобы там хоть немного отдохнуть.

Рослый, широкоплечий, с добрым лицом майор зачитал последнюю фамилию осужденного, и под лай собак арестанты в помятой робе двинулись строем, создав колонну по трое из шести шеренг. Неторопливым шагом зеки шли по длинной аллее, неся в руках свой скудный скарб и украдкой озираясь по сторонам, чтобы понять в какой «райский уголок» судьба закинула их на сей раз.

Мимолётному взору арестантов попались на глаза хоккейная коробка, заросшая травой, флагшток со спущенным флагом Российской Федерации, одиноко стоящая столовая с обшарпанными стенами, и опустевшие двух и трёхэтажные бараки, где о недавнем пребывании людей напоминали лишь шторы да цветочные горшки с засохшими растениями на подоконниках.

Причиной такой безлюдности стала — «перережимка», то есть изменение условий содержания спецконтенгента.

Для этого полуторатысячную колонию общего режима полностью освободили от заключённых, совершивших преступления незначительной степени тяжести, чтобы на их места привезти тех убийц, грабителей, насильников и наркоторговцев, кто попал на скамью подсудимых впервые в жизни, но, в силу тяжести преступления, был приговорён судом к лишению свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.

Новый начальник пенитенциарного учреждения, следуя концепции 2020 по реформированию уголовно-исполнительной системы, предложил своему руководству идею создания трудового лагеря, в котором в обязанности осужденного включалось бы трудоустройство на предприятия колонии, и где за свой труд арестант получал бы не только заработную плату, но и различные льготы, влияющие на скорейшее возвращение домой, то есть условно-досрочное освобождение.

Руководство ГУФСИН поддержало предложение молодого, энергичного начальника и дало отмашку на создание концептуально новой (или хорошо забытой старой) колонии, дав ей название — «Исправительный центр №1».

Два арестанта, молодой и пожилой, вышли из помещения отряда на свежий воздух, держа сигареты в руках. Они оба завершили обустройство в своём новом жилище, и сейчас больше всего на свете им хотелось курить. Место для курения расположилось в глубине небольшого локального участка рядом с забором из сетки «рабицы» и молодой елью, соседствующей с возрастными берёзами, растущими в клумбах. Молодой зек Ильдар Загоев, двадцатисемилетний, симпатичный чеченец высокого роста и фигурой атлета, первым зашёл в беседку-курилку и, чиркнув спичкой, прикурил сигарету.

— Не туши, — попросил Ильдара пятидесяти шестилетний, невзрачный татарин Рамиль Хабибуллин, не выделяющийся ростом и комплекцией из общей массы арестантов.

— Давай, брат Рамиль, прикуривай, — сказал Загоев, поднеся горящую спичку к сигарете Хабибуллина.

— Ох, благодать, — удовлетворённо произнёс Рамиль, сделав глубокую затяжку табаком и выпустив сизый дым из лёгких.

— Да нет, Рамиль, какая же это благодать, когда в конце августа деревья полуголые стоят, а оставшаяся листва жёлто-красного цвета?! — поправил товарища Ильдар, заметив природное несоответствие.

— Как точно ты, Ильдарка, подметил — деревья, словно глубокой осенью, тишина и бездвижие, как на кладбище, и, заметь, здесь даже голуби не летают. Ну, прямо зона отчуждения. Жуть! — с толикой таинственности произнёс Рамиль и, сделав очередную глубокую затяжку, поёжился.

— Загоев, Хабибуллин. Вас срочно зовёт инспектор отдела безопасности, — прямо с порога отрядного помещения крикнул кто-то из осужденных.

Рамиль и Ильдар затушили недокуренные сигареты, бросили их в урну и нехотя пошли в барак.

С каждым днём колония преображалась.

Арестанты трудились на совесть, воодушевлённые словами начальника учреждения о возможном условно-досрочном освобождении для каждого хорошо работающего заключённого и не нарушающего правила внутреннего распорядка исправительного центра №1.

Чуть больше, чем за два месяца численность колонии возросла до ста двадцати двух человек. В первой декаде ноября, общими усилиями осуждённых и при внушительной финансовой поддержке колонейской администрации, были приведены в соответствие отрядные помещения, заменены трубы системы отопления и с нуля построено кафе для свидания осужденных с родственниками на территории колонии.

Солнечным, безветренным ноябрьским днём Ильдар и Рамиль несли свои вещи в отремонтированное, тёплое помещение третьего отряда.

— Ты смотри, братан, благодать-то какая — на небе ни облачка, на улице тепло, словно бабье лето пришло, а деревья как стояли полуголые в день нашего приезда, так и до сих пор свои одеяния не скинули. Странное всё же здесь место! — воодушевлённо произнёс Рамиль и, поставив баул с вещами на скамейку «курилки», вынул сигарету из пачки.

— Прикуривай, Рамиль, — предложил Ильдар.

Он поднес горящую спичку к сигарете товарища и глубоко вдохнул свежий морозный воздух:

— Да, ты прав, братка — благодать! Погода словно отыгрывается за никудышное лето. Ты смотри, Рамиль — голуби прилетели! — с детским задором крикнул Ильдар, указывая на небольшую стайку птиц, и, снизив тон до полушёпота, оптимистично закончил: — Значит, жизнь продолжается и всё, всё будет хорошо!

Месть

В ожидании друга волчица сидит,

Окружённая девственным лесом.

Песню тянет. На небо глядит,

Отдыхая под звёздным навесом.

Волк — бедняга в крови, от людей

Уползал по промёрзшей дороге.

Он желал повидаться лишь с ней,

Находясь на предсмертном пороге.

Плачущая песня любви

Нежно поднималась к луне.

Только с неба увидеть могли,

Как печаль проявилась во тьме.

Шёл на встречу к волчице своей.

Шёл не прячась, о милой мечтая.

Шёл один, не послушав друзей,

И забыв, что есть зависть людская.

Кто-то крикнул: «Гони на меня!»

И пошло, понеслось, полетело.

Раскалённая вспышкой огня,

Пуля с силой ударила в тело.

Плачущая песня любви

Нежно поднималась к луне.

Только с неба увидеть могли,

Как печаль проявилась во тьме.

У волчицы враз вздыбилась шерсть.

Будто злое почувствовав что-то,

Самка взвыла, собравшись на месть,

Скаля пасть, сорвалась на охоту.

Лапы сами направились в путь,

Свой маршрут находя под луною.

И пусть друга уже не вернуть,

Но и людям не будет покоя.

Плачущая песня любви

Нежно поднималась к луне.

Только с неба увидеть могли,

Как отмщён был любимый во тьме.

Ушедшим родителям

Мы перед камнем головы склоняем

На нем набиты ваши имена,

И Бога тихо, слезно умоляем

Вернуть на миг те времена:

Где ты, мамуля, ласково и нежно

Свою любовь даруешь нам,

А ты, отец, спокойно, безмятежно

Наш детский устраняешь гам.

Мы память вечную храним,

И помним лица ваши, ваши руки,

Гордимся вами и скорбим,

Мы — дети ваши, ваши внуки!

Кома

— Скажи, ты счастлива была?

(Она молчала.)

— Тебе сломали два крыла,

Ты не кричала.

Тебя любили сто мужчин

И рвали сердце.

Тебе же нужен был один,

Чтобы согреться.

В любви и ненависти ты

Не знала меры.

И научилась продавать

Надежду с верой.

Тебе пришлось все потерять,

Чтоб быть мобильной.

Ты разучилась доверять

И стала сильной.

Ведь приходилось жилы рвать!

Забыла грезы…

Зато ты научилась лгать

И прятать слезы

И приходилось быть всегда

За все в ответе.

Есть то, что держит тебя здесь?

— Конечно! Дети!

Взмахнув крылами на прощанье,

Тень умчалась.

А я, очнувшись,

На земле пока осталась

Подарок

Случай, о котором я хотел бы рассказать, произошёл со мной много лет назад.

Пушка Петропавловской крепости давно уже издала залп, оповещая горожан о полудне, но для меня субботний летний день только начался.

С дикой головной болью и сушняком во рту, я аккуратно поднялся с постели.

Празднование окончания трудовой недели в диско-баре «Лань» не прошло для меня бесследно. Удивительный напиток — «Ёрш» (смесь нескольких кружек пива «Петровское» и некоторого количества водки разных сортов), просился наружу.

Неуверенной походкой я направился в кухню, чтобы утолить жажду и выкурить пару сигарет.

Но если первое мне удалось, и я с жадность выпил литр кипячёной воды, то со вторым ждало разочарование — сигареты закончились.

Пришлось наспех одеться и выйти на улицу.

Расстояние в триста-четыреста метров до ближайшего киоска с сигаретами, казалось марафонской дистанцией.

Даже не радовали глаз до боли любимые улицы — Большая, Средняя и Малая Подьяческаяё, через которые мне предстояло пройти дворами.

И вот, когда на горизонте показался вид Никольского собора, из открытого окошка иномарки, припаркованной к тротуару, раздался мужской голос с просьбой подойти к машине.

Не испытывая ни малейшего желания общаться с кем-либо, я всё же направился к зовущему.

За рулём сидел молодой парень, лет двадцати пяти, в дорогом спортивном костюме. Его волосы были очень коротко, но стильно подстрижены. А на огромной, натренированной шее красовалась массивная, золотая цепь, типа «Бисмарк» (неизменный атрибут «девяностых»).

Говорил «спортсмен» достаточно быстро и складно. Но слушать про его проблемы с подругой не хотелось.

Закончив свой монолог, парень попросил:

— Брателло, выручи! Сегодня у моей девушки день рождения и я не могу оставить её без обещанного подарка-сюрприза, даже не смотря на нашу ссору. Сам понимаешь — это не по-пацански! Поэтому, я прошу тебя, «закинь» цветы и коробку с тортом.., — «браток» не разворачиваясь указал согнутой рукой на заднее сиденье, где лежали подарки, — … в этот дом. Парадная сразу за углом, — парень «воткнул» кисть с вытянутыми на ней пальцами в здание, где жила его возлюбленная и продолжил:

— Я в долгу не останусь и «отслюнявлю» достойную «котлету ловэ»!

Понимая, что и сам мог оказаться в подобной ситуации, когда мужская гордость не позволяет лично выполнить данное обещание, а не сдержать слово попросту нельзя, я согласился отнести букет цветов и коробку с тортом для именинницы. А вот от «котлеты» вежливо отказался.

Я молча, со вздохом взял ношу и отправился в указанном направлении. Утешало одно — идти было не далеко.

Честно скажу, мой облик не сочетался с цветами и тортом. Изрядно «помятая» физиономия, футболка на выпуск, спортивные штаны (типа рейтузы) с растянутыми коленями, да сланцы, надетые на босые ноги, не создавали мне презентабельный вид. Вот такой «красивый» я и подошёл к парадной пятиэтажного дома, построенного в начале девятнадцатого века.

Квартира девушки-именинницы располагалась на третьем этаже. Но для меня — человека с похмелья, оказалось мукой преодоление шести лестничных маршей, по несколько десятков ступеней каждый.

Каждый шаг отдавался болью в голову. Пот заливал лицо. Ноги подкашивались. Звуки музыки, постепенно нарастающие с приближением к нужной квартире, разбивали мой мозг.

Но я всё же дошёл и, отдышавшись, надавил на кнопку звонка.

На моё удивление тяжёлую, дубовую дверь открыли сразу, несмотря на орущую танцевальную музыку.

На пороге стояла симпатичная, молодая девушка, но изрядно подвыпившая. Она, буквально, втащила меня вглубь квартиры, где находились ещё несколько хорошо одетых и недурных собой незнакомок. Эти девушки тоже были пьяны. Увидев меня, все «леди» стали хлопать в ладоши и визжать. Судя по восторженной реакции, им недоставало «кавалера».

Я даже не успел представиться и толком объяснить цель визита, как мне подали бокал внушительного размера, с приятно пахнущей жидкостью.

«Штрафная» прошла легко и прижилась в желудке без проблем.

А после второго бокала я ощутил себя полноценным человеком и, закурив, стал объяснять своё появление в такой гостеприимной компании.

Рассказанная история о походе за сигаретами развеселила захмелевших красавиц. Они долго и громко смеялись, заглушая своим хохотом музыку.

Но вот заиграла медленная композиция.

Красивая мелодия расплылась по всей комнате, заставив девушек ненадолго притихнуть. Воспользовавшись замешательством подруг, одна из незнакомок схватила меня за правую руку и потянула на танцевальную площадку, организованную между богато сервированным столом и стенкой из натурального дерева.

Мой домашний прикид её ничуть не смущал.

Во время танца дискомфорт создавал лишь букет цветов, который я так и не смог вручить имениннице, так как не понял, кто из присутствующих девушек является ею. (Хорошо хоть торт поставил на стол).

После окончания композиции вопрос кому дарить цветы разрешился сам собой.

Одна из девушек предложила взглянуть на торт, который принёс я по просьбе её молодого человека. Таким образом, я догадался, кому следует преподнести порядком поднадоевший букет.

Получив розы и небрежно кинув их на кожаный диван, именинница приступила к развязыванию большого, красного банта, красовавшегося на коробке с тортом.

После того, как бант был развязан, а верхняя крышка коробки снята, моя нижняя челюсть непроизвольно опустилась вниз.

Такого торта я ещё не видел!!!

Но меня впечатлил не сам торт, сделанный явно на заказ и украшенный различными розочками и надписями. Меня поразило то, что торт можно напичкать купюрами различного достоинства с лицами американских президентов и при этом не сломать красоту кулинарного шедевра. Причём сумма воткнутых денежных знаков позволяла запросто купить шикарную иномарку!

Честно скажу, что нехорошие мысли посетили меня в тот момент.

Ах, знал бы я, что за подарок нёс. Я бы нашёл ему отличное применение!

Но всё вышло, как вышло.

Такой презент следовало немедленно «обмыть»!

С восхищением от увиденного, некоторой завистью и в полной тишине, мы «обмыли» поистине дорогой подарок несколько раз.

Оцепенение спало.

Чтобы окончательно разрядить обстановку, именинница предложила мне игру со странным название — «Ударь».

От меня требовалось как можно сильнее стукнуть по торту ладонью руки и сколько денежных знаков упадет на пол, то таким и будет мой выигрыш.

Предложение именинницы получило поддержку со стороны её подруг. Они пьяно хихикали и всяческими способами подгоняли меня начать игру.

Но я и сам был не прочь выгодно поразвлечься! Поэтому отнекивался недолго и только ради приличия, хотя этого самого приличия ни у меня, ни у остальных присутствующих, практически, не осталось.

Для точности удара мне поднесли очередной бокал с приятно пахнущей жидкостью. Он привёл меня в состояние, аналогичное предыдущему вечеру.

При поддержке окружающих, под их сумасшедшие крики, я сделал высокий замах, произвёл сильнейший удар и…

…ПРОСНУЛСЯ!!!

Я книги читаю с конца

Я книги читаю с конца,

Потом возвращаюсь к началу…

Я в жизни так многих встречала,

Так многих хранила сердца!

В любви я сгорала дотла,

Чтоб вновь воспылать с новой силой,

Забыв обо всём, что было.

И я никому не лгала!

Я падала и воспаряла

Сильней каждый раз, чем прежде.

И я, не лишаясь надежды,

Искала и снова теряла.

Я снова стою у крыльца.

Теперь я тебя полюбила…

Но ты не забудь, мой милый,

Я книжки читаю с конца.

                                       Глава 1

Зима на Урале — это безумно холодно! Здесь фраза «холод пробирает до костей» — это не фигура речи. Это физические ощущения

За несколько часов до Нового года мороз ещё больше окреп, и столбик термометра перевалил за отметку в минус тридцать пять градусов. Жуть! Казалось, что даже крупные снежинки замедлялись в своём падении из-за столь низкой температуры и именно поэтому они нехотя ложились на административные здания, асфальт и заборы с колючей проволокой N-ской колонии строгого режима.

Быть зэком — мерзко! А в безумно холодное время года — жутко мерзко!

Но, как и большинство вольных граждан, вне зависимости от погодных катаклизмов, арестанты любят Новый год и тщательно готовятся к этому празднику.

Одни в отрядном умывальнике сцеживают и разливают бражку из пластиковых канистр по пластиковым бутылкам.

Другие гладят новые вещи старым утюгом с подгоревшей «подошвой».

Третьи уже фотографируются на камеру мобильного телефона, будучи побритыми, отглаженными и напарфюмереными так сильно, словно желая, чтобы запах одеколона проник к получателю фотографии через объектив.

Четвёртые готовят праздничный ужин.

А кто-то, кому просто нечего делать, тупо смотрит телевизор в специально отведённой для этого занятия комнате.

Хотя ещё полгода назад о подобных вольностях ни один арестант не мог даже и помечтать. В недалёком прошлом всё делалось строго по режиму, а любые отклонения от него согласовывались с сотрудниками администрации. Простые упоминания о спиртном, наркотиках, мобильных телефонах и других запрещённых предметах сулили большими неприятностями. А их употребление и приобретение и того хуже — от водворения в ШИЗо (штрафной изолятор), до увеличения срока заключения.

Но всё меняется!

«Красный» — милицейский ход сменился «чёрным» — зэковским. А затем «чёрный» ход вновь заменит «красный». Так было и так будет всегда.

Но накануне 2013 года никто не хочет вспоминать плохое и думать о прошедшем. Все зэковские мысли направлены в будущее.

В добротном кирпичном бараке, в отрядном помещении для приёма и приготоления пищи — «пищёвке», было многолюдно. Зэки копошились, стряпая праздничный ужин. Пахло цитрусами, колбасой и подгоревшим луком.

За одним из шести кухонных столов свои яства готовили трое товарищей — Леонид, Максим и Дильёр. Они, как здесь принято говорить, были семейниками, т.е. делились в своём узком кругу не только продуктами питания, но и радостями с горем, а так же решали различные проблемы сообща.

Леонид — тридцатисемилетний, высокий брюнет, с большими карими глазами, миловидный в прошлом (пока не появился уродливый шрам под правым глазом), спортивного, легкоатлетического телосложения.

Максим — невысокий коренастый мужчина с тёмными, бегающими глазами на округлом, но худощавом лице, на полгода моложе Лёни.

Дильёр — симпатичный узбек, ростом чуть ниже Леонида, крепкого, спортивного телосложения, был самым молодым из троицы (на шесть лет моложе Макса).

… — А я бы хотел, чтобы Новый год подарил мне племянника. А то мой младший брат со своей женой пока только девчонок стругают, — поделился своею мечтой Макс.

— Так ты бы научил братана, как пацаны делаются! — смеясь, произнёс с заметным акцентом Дильёр.

— Но ты, остряк, за пловом лучше приглядывай! — строго сказал Максим Дильёру.

— А ты помидоры не сильно мелко реж! — с издёвкой ответил Дильёр.

— Пацаны, а может не будем ссориться? — поинтересовался Лёня, не отрывая взгляд от эмалерованой миски с салатом «Оливье», в который выдавливал из полиэтиленовой упаковки майонез каким-то оригинальным, но понятным только ему, рисунком.

— Так мы и не ссоримся, — уверенно произнёс Дильёр, приоткрыв крышку кастрюли, в которой томился плов.

— Да, запах что надо! — потянув носом, произнёс Максим, — Что-что, а в приготовлении плова ты, Дильёр, лучший!

— Согласен! — подтвердил Лёня.

— Пацаны, плов готов. Можно за стол садиться, — сказал Дильёр.

— А что по времени? — обращаясь ко всем сразу, спросил Макс.

— Половина двенадцатого, — взглянув на часы на правой руке, ответил Лёня.

— Ну, что ж, давайте садиться, — предложил Максим и, взяв с кухонного стола миску с салатом из свежих овощей, нарезанный хлеб и три ложки, отправился в жилую секцию отряда, где в проходе между двухъярусными, панцирными шконками (койками) был создан стол из составленных вместе четырёх табуреток.

Прихватив с собой оставшиеся кушанья, Лёня и Дильёр так же проследовали к импровизированному столу.

Молодые люди, в условиях зоновского казённого минимализма, смогли создать и наладить свой быт таким образом, чтобы возникало ощущение домашнего тепла и уюта. Они, разумеется, не без помощи родственников, смогли купить маленький портативный DVD-плеер и установить его на тумбочке в проходе между своими спальными местами. А к шконкам второго яруса товарищи прицепили простыни во всю их ширину. Получилось что-то вроде тряпичных стен, ограждающих от взоров любопытных зэков территорию личного пространства.

В «кубрике» было чисто и опрятно. И даже в тумбочке без дверцы (задумка администрации) все предметы личной гигиены находились строго на своих местах, демонстрируя окружающим патологическую чистоплотность хозяев мыла, кремов, зубных щёток и паст.

Спальные места Лёни, Макса и Дильёра были заправлены аккуратно и красиво. В общем, находиться в этом отгороженном от внешнего мира пространстве было приятно и по-домашнему уютно.

Да и сами молодые люди, связанные одним общим горем — тюрьмой, были дружелюбны и общительны. Их объединяли не только длительные сроки отбывания наказания; не только общие интересы и несущественная разница в возрасте; но и взгляды на жизнь. И пусть каждый из них был занят своим делом: Максим работал на станках в промышленной зоне, Лёня создавал красоту в локальном участке (сажал цветы весной, красил ограждения, а зимой убирал снег), а на Дильёре держался быт целого отряда, главное убеждение — оставаться людьми при любых обстоятельствах! — поистине сплачивало их.

— Ну, что ж, Диьёр, раскладывай плов. Сейчас плотно покушаем, а Новый год встретим с чифиром и тортом. Возражений нет? — спросил Леонид.

— Не уверен, что после плова на торт место останется, — облизываясь от предвкушения скорой вкусной еды, выказал сомнения Максим.

— Так ты с двух ложек не ешь и тогда место для торта и чая останется, — смеясь, произнёс Дильёр и стал раскладывать узбекский деликатес по пластмассовым тарелкам.

Максим и Лёня улыбнулись над сказанным Дильёром и устроились возле стола, присев на шконки.

Плов получился действительно вкусным, и молодые мужчины молча уплетали его за обе щеки, обмениваясь лишь взглядами и жестами.

Когда с горячим было покончено и на лицах арестантов появилось выражение полного удовлетворения, сытости и лени, Макс, достав телефон из кармана брюк, спросил:

— Пацаны, вы во сколько звонить хотите?

— Я буду звонить в два, в начале третьего ночи. Хочу мамульку поздравить с уже наступившим Новым годом. У неё, ведь, по Москве тринадцатый наступит, а не как у нас — на два часа раньше, — ответил Лёня.

— А я, может быть, вообще звонить не буду. Во-первых, с деньгами туго; а во-вторых, не хочу ни себе, ни вам праздник омрачать. Как голоса родных услышу, так больно на душе становиться. У меня ведь отец совсем плох. Разговаривает с трудом. А мамка возле него постоянно крутится — то одно принесёт, то другое подаст, — со вздохом сказал Дильёр и отвернулся в сторону тёмного окна, чтобы никто из ребят не увидел скупую мужскую слезу, медленно поползшую по щеке.

— Тогда тем более нужно позвонить и выказать родителям своё глубочайшее уважение. А насчёт денег не гони — на симку было поступление, — убедительно произнёс Максим и протянул «мобильник» товарищу из Узбекистана.

Дильёр трясущимися пальцами давил на кнопки телефона, несколько раз путая цифры и сбрасывая номер, давно хранящийся в памяти.

— Да не волнуйся ты так. Всё будет нормально, — поддержал Дильёра Леонид.

Дильёр будто ждал этих слов. Взяв себя в руки и сосредоточившись, он, наконец, набрал заветные цифры и поднес аппарат к уху.

Несколько минут Лёня и Макс молча наблюдали за своим товарищем. Лицо Дильёра менялось от счастливого до безумно счастливого. И хотя ни Лёня, ни Максим не поняли ни слова из громкого разговора своего младшего товарища, но точно знали, что дома у Дильёра всё хорошо.

— Отец пошёл на поправку, — отключив связь, почти прокричал Дильёр, путая русские слова с узбекскими.

— Ну вот! А ты звонить не хотел. Да это лучшая новость дня! Так сказать, подарок к Новому году, — весело произнёс Макс и по-дружески постучал Дильёру по плечу.

— Всё, пацаны, я чифир разливаю! Время без пяти, — несколько резко произнёс Лёня.

— Давай, братан, делай! — радостно сказал Дильёр.

— Давай, Лёнька! — поддержал Макс.

Три товарища сделали по нескольку глотков терпкого, вяжущего рот, крепкого чая и, заслышав бой Кремлёвских курантов, побежали в КВР (комната воспитательной работы), чтобы вместе с другими осуждёнными встретить Новый 2013 год перед экраном телевизора и под дружный, многоголосый крик: «Ура!»

Ещё минут десять в бараке ощущалась суета (заключённые радостно поздравляли друг друга с приходом Нового года), а затем празднование переместилось за столы, по сути такие же, как у Лёни, Макса и Дильёра, и в отрядном помещении стало значительно тише. Разномастные компании арестантов старались говорить за своими столами вполголоса, чтобы не мешать собратьям из других групп отмечать праздник по-своему.

Максим, отодвинув от себя недоеденный кусок торта, расстегнул поясную пуговицу на брюках и, выдохнув воздух из лёгких, с облегчением произнёс:

— Не, братцы, так жрать нельзя. Так и порвать может!

— Волков не рвёт, их только пучит, — пошутил Дильёр, наливая в свою кружку очередную порцию чая.

— Ну, наверное, не в этот раз. От такого количества пищи точно порвёт, — смеясь, сказал Макс и достал из брючного кармана телефон.

— Пацаны, громко не бубните, пожалуйста. Я хочу маму поздравить, — попросил Максим, нажав на клавишу дозвона.

Лёня и Дильёр замолчали.

Каждый из них в эти минуты думал о чём-то своём и явно приятном.

На лицах товарищей то и дело появлялась добрая улыбка, а в глазах при желании можно было увидеть кадры из прежней, вольной жизни. Именно сейчас в полном объёме понимались слова из песни известной группы: «… Тело здесь, а душа далеко!..»

Именно сейчас можно было с уверенностью сказать, что для этих ребят тюрьма не является закрытой, так как никакие решётки не способны удержать полёт чистых мыслей.

— Ещё раз с Новым годом тебя, мамуля! Здоровья тебе и терпения. Ну, всё. Целую. Пока, — произнёс Макс в трубку телефона фразу, явно свидетельствующую о завершении разговора.

— Всё, пацаны, я всех поздравил. Мне «лейка» больше не нужна, — сказал Максим и аккуратно положил телефон на тумбочку.

Лёня взглянул на часы и произнёс:

— Мне пока тоже не нужна. Маме позвоню минут через сорок, а больше мне звонить некому.

— Слушай, а что ты в Питер своим друзьям-товарищам не звонишь? — поинтересовался Дильёр у Лёни.

— Да ты знаешь, Дильёрчик, во-первых, много лет прошло с момента нашей последней встречи; а во-вторых, не очень хорошо я с ними расстался, — размыто ответил Лёня.

— Что, прямо со всеми сразу? — не унимался Дильёр.

— Со всеми, не со всеми, но как-то стыдно звонить. Да и говорить особо не о чем. Я о их судьбах многое знаю. У меня мама, когда из Курска в Питер ездит могилки проведать, да со своими сослуживцами повидаться, часто моих друзей-товарищей видит. Они ей и рассказывают о всех изменениях в жизни. А мама обо мне вкратце говорит. Так что, пацаны, зачем старое тормошить? — с грустью спросил Леонид, обращаясь, как показалось со стороны, больше к себе, чем к Максиму и Дильёру, а затем, сделав глоток остывшего чая, продолжил:

— У бывших моих друзей в Питере уже давно семьи, дети, достойная работа и подобающая компания. А я что им могу рассказать? Что опять попал в тюрьму? Что у меня всё хорошо? Или как мне здесь сидится? Так я точно знаю, что в пятнадцать лет попасть в тюрьму и выйти оттуда «наблатыканным» — это было круто! Сесть вновь в двадцать — опрометчиво, но понятно, учитывая тот образ жизни, какой мы вели. А угодить в тюрьму в тридцатилетнем возрасте, да на тринадцать годков — это глупо! Так что мои россказни им попросту будут неинтересны. А досаждать их воспоминаниями о давно минувших днях я не хочу. Да и они вряд ли поддержат подобный разговор. Плакаться о несправедливости Российского правосудия я тоже не стану. Вот и выходит, парни, что со своими бывшими друзьями из Питера мне говорить абсолютно не о чем! Да и поругался я с ними в две тысячи первом во время последнего застолья в баре.

— Так сколько времени прошло — всё уж забылось давно! — предположил Максим.

— Всё, да не всё! Если я помню тот неприятный для всех нас спор, то и они не забыли, — пояснил Лёня.

— Ладно. Тебе, братан, виднее, — зевая, произнёс Дильёр.

— Слушай, Лёнька, я всё хотел тебя спросить — а что ты с «заохой» какой-нибудь не замутишь? У тебя язык подвешен отлично. Ты много где побывал. Много о чём знаешь. С тобой интересно общаться. Да и с женой ты в разводе. Так что, чего теряешься? — с огромным любопытством, глядя Лёни в глаза, будто пытаясь найти в них ответ на свой вопрос, поинтересовался Макс, не скрывая лукавой улыбки.

— Спасибо, Максик, за лесть в мой адрес, но мне не нужны «заохи». У меня своё мнение о девушках, знакомящихся заочно, да ещё и с теми парнями, которые лишены свободы, — скупо ответил Лёня и создал на лице неприятную гримасу, свидетельствующую об истинном отношении к упомянутым особам.

— А вот с этого места давай поподробнее! — оживился Дильёр, услышав разговор про девушек.

— Не обломайся, братан, поведай нам своё мнение, — попросил Максим Лёню и слегка придвинулся к нему.

Напряг слух и Дильёр.

Было понятно, что и Максу и Дильёру очень интересно услышать точку зрения своего образованного товарища, долгое время (с самого рождения и до переезда) прожившего в Питере — городе, в котором каждый из них мечтал бы побывать.

— На мой взгляд, пацаны, девушка, ищущая свою любовь за колючей проволокой попросту ущербная. Она, по всей видимости, не способна самореализоваться в нормальном обществе. Мы здесь кто? Мы зэки, осуждённые за тяжкие и особо тяжкие преступления. И без разницы, признал ты свою вину или нет, ты — общественный изгой! А за годы пребывания в этой системе, хочешь ты этого или нет, психика, даже самая крепкая, расшатывается, превращая некогда здравомыслящего человека, в человекоподобное существо с понятиями, амбициями и завышенной или заниженной самооценкой. Отсюда у меня возникает вопрос: кого девушка здесь хочет найти для себя — мужа, любовника или «жилетку», в которую она регулярно будет плакать? Если мужа, то отдаёт ли такая девушка себе отчёт, кого она здесь найдет? Мне доводилось слышать из уст разных зэков, что дамы знакомятся с арестантами потому, что на свободе нормальных мужиков не осталось — одни наркоманы, пьяницы, да «голубые». А здесь значит нормальные?! Девяносто пять процентов наркоманы и пьяницы, завязавшие лишь потому, что их посадили, а в тюрьме наркотики и спиртное достать весьма проблематично. Но каждый из них думает: «Как выйду на свободу — оторвусь по-полной! А пока буду крепиться, заодно и здоровье поправлю, чтобы затем больше влезло!» Ещё, примерно, два процента «голубые», которые свою любовь к мужским писькам реализуют здесь в полном объёме. И лишь оставшиеся три процента — это те заключённые, с которыми можно поговорить на различные темы; которые стараются извлечь пользу для себя во время нахождения здесь и понять причины попадания сюда, чтобы никогда более не оказаться в столь чу'дном и чудно'м месте снова. Но и эти единицы, как я говорил уже раньше, подорвали себе психику. Так что дамы ошибаются, считая, что на свободе остался один сброд, а мужики все здесь. Просто они ищут мужей там, где сами часто бывают — в пивнушках, да в наркоманских притонах, а не в консерваториях и театрах. Про культурные места подобные дамы только по телевизору и слышали! А если девушка ищет в местах не столь отдалённых любовника, то это может означать только одно — на свободе она и на …ер никому не нужна! Ну, и последнее. Если девушка ищет себе «жилетку», то уж точно с головой у неё непорядок. Здесь ей психологическую помощь смогут оказать только за большие деньги, а впоследствии причинить огромный урон её нервной системе из-за грубого расставания. Поэтому, парни, мне «заохи» не нужны! Я …лядей, страшилок и долбанутых и на свободе недолюбливал, а уж здесь и подавно, — закончил Лёня свой монолог и потянулся к тумбочке за телефоном.

— Да, уж! — только и смог произнести Дильёр.

— Не, братан, я, конечно, во многом с тобой согласен, но ведь таких тёток можно на деньги и секс прибалтывать, а впоследствии послать подальше и на других переключиться! Что, деньги и секс тебе уже не интересны? — ехидно улыбаясь, задал провокационный вопрос Максим и стал вновь покусывать ногти на своих руках, как делал это во время всего Лёниного повествования, испытывая нервозность от слов товарища.

Лёню аж передёрнуло от услышанного.

Он резко повернул голову в сторону Макса, оставив протянутую руку на тумбочке и прикрывая ею телефон, холодно посмотрел в смеющиеся глаза товарища и грубо сказал:

— Я, Максим, был лучшего о тебе мнения! Играть на чувствах женщин, вымогая у них деньги, — это подло! Понятно, что подобные дамочки готовы будут сделать для тебя многое, но оцени последствия. Такие женщины и девушки никогда не будут состоятельными в силу своей ущербности, поэтому ради твоих запросов они, наверняка, влезут в долги. А ты после этого их «кинуть» хочешь? Да как ты жить-то с этим будешь?! Нет, Макс, это даже больше, чем подло! Я на подобные вещи не способен. После такого я бы себя уважать перестал! А что же касаемо секса, то я свой член не на помойке нашёл! Мне нравятся женщины определённой внешности, с загадочностью, достоинством и способные здраво излагать свои мысли. Так что на кого угодно, лишь бы ублажить свои сексуальные потребности, я не залезу. Я лучше в душ схожу и собственноручно отпущу в свободное плавание неродившихся детишек, но ненравящуюся девушку трахать не стану. Да, Максик, ты меня разочаровал! — более спокойно закончил Лёня.

— Да не, братан, я же пошутил, — краснея и смущаясь, произнёс Максим.

— Ладно, проехали! Я маме позвоню, так что тише, пожалуйста, — сказал Леонид и стал набирать номер домашнего телефона родного человека.

Праздники закончились быстро, как и всё хорошее.

Тягучая зэковская жизнь медленно ползла по накатанной дороге. А зима стремительно мчалась к календарной весне, одаривая весь энский регион обильными осадками и тридцатиградусными морозами.

На протяжении всей зимы, практически, ежедневно расчищая снег в локальном участке, Леонид проклинал тот день, когда приехал из Москвы к Рифейским горам…

В столице Лёня оказался по приглашению своего знакомого, возглавлявшего небольшую строительную фирму, одну из тысяч, чьими названиями пестрят московские газеты, предлагающие быстрый заработок и дешевые строительные услуги. Леонид занимался отделкой помещения и считался «элитой» компании. Именно в офисе фирмы он и познакомился с хрупкой татарочкой Кариной, которая была на два года старше его.

Благодаря работе в единой бригаде отделочников, знакомство быстро переросло в более личные отношения, и вскоре молодые люди приняли решение сэкономить на аренде квартиры и начали жить вместе, строя планы на совместное будущее. И отдельной строкой в этих планах было, закончив работу в Москве, поменять фамилию Карины на Лёнину и переехать по месту прописки Леонида уже в законном статусе.

Однако, сначала надо было уладить ряд формальностей иного рода. В Югре, где родилась Карина, остались двое ее детей от первого брака, одиннадцатилетняя девочка и девятилетний мальчик. Они жили у родственников, пока их мать работала. Т.к. контракт с фирмой закончился, было решено ехать на малую родину Карины. Планировалось дождаться окончания учебного года и уже тогда переехать всем вместе в центральную часть России, где в последние годы постоянно проживали Леонид и его мама.

Отгремел вальс Мендельсона, и новоиспечённому главе семейства надо было срочно устраиваться на работу, дабы содержать семью, которая сразу оказалась большой и небезпроблемной. Два подростка быстро поняли, что их отчим будет готов на многое, чтобы заслужить детскую любовь, и на голову Леонида, как из рога изобилия, посыпались запросы, желания и намеки. Работа для мастера на все руки нашлась быстро, и появилась относительная финансовая стабильность.

Речь о переезде в другой город возникала всё реже, а к окончанию учебного года покидать обжитое место уже и не хотелось.

За полгода Лёня привык к новому месту жительства, тяжёлой работе на металлургическом заводе и постоянному непослушанию детей жены, приводившему к серьёзным семейным ссорам. Он считал, что детям надо дать возможность привыкнуть к нему, а подобные скандалы явление временное. Но, как оказалось, нет ничего более постоянного, чем временное!

Именно разлад в семье сыграл с Лёней злую шутку и определил в исправительную колонию на долгие тринадцать лет.

… — Лёнька, Лёня! Да, брось ты лопату — дело срочное есть! — несколько возбуждённо кричал Дильёр из открытой форточки и махал рукой, подзывая товарища к себе.

— Давай позже. Ты же видишь, сколько снега навалило. А кто убирать его за меня будет? — произнёс Леонид, не отрываясь от работы.

— До весны две недели осталось, так что сам скоро растает! Иди сюда — это срочно! — не унимался Дильёр.

Лёха воткнул снеговую лопату в большой сугроб и нехотя пошёл в отряд к зовущему.

— Ну, что стряслось? — спросил Лёня у Дильёра, присев в уличной одежде на табурет возле своего спального места.

— Вот, смотри, — полушепотом произнёс младший товарищ и, убедившись в отсутствии посторонних по близости, приподнял подушку.

На матрасе, покрытым белой простыней, лежал предмет в чёрном корпусе и с зеркальным экраном.

— Ты что, Дильёрчик, решил мультимедийный плеер прикупить? — разочаровано спросил Лёня.

— Сам ты мультимедийный! И лицо-то такое сделал, будто тебя …овно жрать позвали! — обижено произнёс Дильёр.

— Конечно, если бы тебя по пустякам от работы отвлекали, то ты бы с каким лицом ходил? — примиряющим тоном спросил Леонид.

— Ну, если для тебя новая модель сенсорного телефона пустяк, то тогда конечно!.. — приподняв голову вверх от гордости, загадочности и чего-то ещё, произнёс Дильёр, делая короткие, но заметные паузы между словами.

Лицо Лёни оживилось, а в глазах появился блеск, такой же, как при виде чего-то неизвестного, но безумно желаемого.

Словно маленькую, раненую зверушку, он аккуратно взял телефон пальцами правой руки и, осторожно положив его на ладонь левой, стал рассматривать творение финских мастеров и дизайнеров.

За долгие годы изоляции от общества и прогресса, большинство осуждённых испытывали, да и испытывают, детский восторг и «щенячью радость» при виде предметов, которые ещё недавно могли быть лишь фантазией автора на страницах фантастического романа.

И хотя арестанты о новых технологиях узнают из новостных телепередач и регулярных печатных изданий, очень многие вещи из обихода вольных, законопослушных граждан, сидельцам кажутся нереальными и слишком сложными в применении.

— Прикольная штуковина! — с восторгом сказал Леонид, рассматривая смартфон со всех сторон.

— Да, ты хоть включи его, чтобы понять всю прикольность, — смеясь над глупым видом товарища, подсказал Дильёр.

— На. Сам включи, умник! А то я сейчас нажму не на ту кнопку и из замаскированного бункера, где-нибудь на Кольском полуострове, взлетит баллистическая ракета с ядерной боеголовкой. Вот мне потом американцы спасибо скажут, разбирая завалы в каком-нибудь Техасе, — попытался отшутиться Лёня, скрывая в смехе своё незнание как эксплуатировать новомодный гаджет.

— Давай, давай, пересидок! — смеясь, произнёс Дильёр, забирая смартфон из рук Лёни.

Через несколько секунд, после нажатия Дильёром на боковую кнопку, чудо техники затряслось, словно эпилепсик в конвульсиях, и, извергнув из динамика звук, схожий с отрыжкой объевшегося человека, включилось, освещая склонённые к экрану лица товарищей.

— В общем, Лёнька, в этой штуковине есть всё — интернет-мантернет и куча всякой всячины, — пролистывая меню смартфона, скороговоркой сказал Дильёр, пытаясь к своему узбекскому акценту добавить ещё и грузинский.

— Э, биджо узбекский, а на кой лях нам нужен интернет-мантернет, если ни ты, ни я не знаем с какого бока к нему подходить? — смеясь над комической речью товарища, поинтересовался Лёня и, отсмеявшись, серьёзно спросил:

— Сколько просят за эту штуковину?

— Семь тысяч, — так же серьёзно ответил Дильёр.

— Ни хрена себе! А где мы возьмём такое количество бабла? — задал вопрос Лёня.

— Смотри, братан. Отдадим барыге наш телефон за две с половиной, а остальное доплатим.

— Так я тебя и спрашиваю, Дильёрчик, а остальное с чего мы доплатим?

Дильёр сделал грустное лицо и извиняющимся тоном сказал:

— Я, если честно, рассчитывал, что нам твоя мама поможет.

— Дильёр, ты помнишь, что моя мама на пенсии? — тихо спросил Леонид.

— Конечно, помню. Я знаю, как ей тяжело жить и помогать тебе и твоему племяннику в Питере, но в случае чего она хоть занять может. А мои пока средства найдут да отправят, уже и покупать нечего будет. Лёнька, я прошу тебя, поговори с мамой на счёт денег. А я своим позвоню и скажу, чтобы они, как соберут нужную сумму, отправили деньги твоей маме на адрес. У меня, братан, много родственников в «Одноклассниках» зарегистрированы, а там фотографии посмотреть можно и пообщаться бесплатно. Сам же знаешь, во сколько один звонок ко мне на родину обходится. Так мы, в конечном итоге, сэкономим! Ну как, Лёнька, позвонишь? — робко спросил Дильёр.

— Ладно, Дильёрчик, попрошу у мамы денег. Но ты обязательно поможешь и мне отыскать родственников из Питера, Киргизии и Владивостока, — выдвинув условие, согласился Лёня.

— Ну, конечно, братан, помогу найти. Мы теперь всех найдём! — обрадовался Дильёр и, резко подскочив с места, пошёл оповестить продавца дорогой игрушки о принятом решении.

В течение трёх дней, в свободное от работы время, Лёня и Дильёр мучили телефон, пытаясь разобраться в его возможностях.

Методом «тыка», интуиции и сторонней подсказки молодые люди смогли зарегистрироваться в «Одноклассниках» и создать себе адреса электронной почты.

— Ну, покажи, как ты свою страничку оформил, — попросил Дильёр у Лёни, видя, что старший товарищ отвлёкся от телефона.

— На, смотри, — ответил Леонид и протянул гаджет Дильёру.

Дильёр со знанием дела просмотрел страницу, заходя то в анкету, то в фотографии, и уверенно заявил:

— Ну что ж, Лёнька, ты в «Одноклассниках» смотришься лучше, чем в жизни! — и, немного помолчав, глядя на обескураженного товарища, громко засмеялся.

— Да шучу я, шучу, — продолжил Дильёр улыбаясь.

— В жизни ты весьма неплох. Но пойми, братан, таких фотографий с твоим участием, как сделал я, тебе больше никто не сотворит. Всё, Лёнька, жди к себе в гости огромное количество женщин от двадцати и старше. Ты, действительно, на снимке хорошо получился! — сказал Дильёр и погладил правой рукой по своей голове, взлохмачивая жгуче-чёрный жёсткий волос.

— Ты сильно на себя не нагребай, крутой фотограф! — предложил Лёня, смеясь над тем, как Дильёр по-детски нахваливает себя.

— А вообще, спасибо за фотки, — продолжил Леонид, — прикольно получились. И всего-то нужно было на убогие, бумажные обои наклеить фотографические. Смотри, как сразу стена на кухне преобразилась.

— А я что, не при делах? — спросил Дильёр, тыча себя в грудь указательным пальцем и сделав обиженное лицо.

— Ну, ладно, ладно, при делах! — произнёс Лёня и, протянув Дильёру правую руку, продолжил:

— Спасибо, братан!

— Всегда, пожалуйста! Кстати, Лёнька, а почему ты в анкете указал сразу два города — Питер и Курск? — тряся руку товарища, спросил Дильёр.

— Ты что, забыл?! Я родился в Питере. Затем долгое время жил в Курске. А уж после судьба занесла меня в эту дыру, — напомнил Леонид. — Или считаешь, мне нужно было указать адрес нашего учреждения и завтра лишиться и телефона, и головы?

— Да нет, Лёнь, ты всё правильно сделал. Я просто, действительно, забыл! — признался Дильёр.

— Ты знаешь, братан, — продолжил он через пару минут, — ведь мы здесь годами живём, «семейничем», смеёмся, грустим, а в конечном итоге так мало друг о друге знаем. Вот и возникают такие дурацкие вопросы. Я думал, что ты, я и Макс, действительно, одна семья, как братья — и праздники поровну и горести. А выходит как?! Максим стал скрытным. Пытается выловить во всём свою выгоду. Какие-то коммерческие делишки у него появились. Вот что значит перейти на другое место работы, где есть возможность с воли всякую всячину тянуть.

— Да нет, Дильёрка, он и был всегда таким. Просто ты этого не замечал. Так быстро человек измениться не может. Максим играл с нами по нашим правилам пока ему было интересно, и пока он хоть что-то ловил с нас — то передачки, то деньги. А когда у него появилась возможность для заработка, мы попросту стали не нужны ему и даже начали мешать. Так что, братан, Бог ему судья! Пусть живёт, как может, а мы будем жить, как и жили. Видимо у нас разные представления о людских ценностях, — высказался Лёня и тяжело вздохнул.

— Ну, Бог так Бог, — тихо произнёс Дильёр и, потупив глаза в пол, вышел из кухни.

Леонид проводил товарища взглядом, а когда он скрылся за дверью, залил крутой кипяток в пластмассовую кружку, где уже давно ждал своей участи пакетик с фруктовым чаем.

«А ведь Дильёрка прав, — думал Лёня, пока настаивался напиток. — Мы, действительно, очень мало знаем друг о друге. Номера статей уголовного кодекса, за которые каждый из нас находится здесь, даты рождения, да ещё некоторые моменты из личной жизни, которые сами и рассказывали друг другу, слегка приукрашивая их. Мы называем друг друга — брат, семейник. А на самом деле мы даже не друзья, так — товарищи, связавшие свой быт между собой на взаимовыгодных условиях и только потому, что вынуждены терпеть друг друга из-за работы в отряде. А если сменить отряд, то сразу сменятся и так называемые братаны-семейники. По сути, между нами нет ничего общего. Да, каждый из нас вынуждено живёт по местным, установленным правилам, и даже находит в них ряд справедливостей. Да, мы бываем сентиментальны и сострадательны. Да, мы бываем и хорошими, и плохими. Но это потому, что мы — люди. Мы должны быть разными, чтобы понимать других. А ведь как хочется не подстраиваться под каждого, а быть самим собой! Утереть слезу во время грустной сцены в кино. Засмеяться так, как тебе хочется и когда хочется. Или просто вспомнить приятные моменты из детства. Но здесь этого не поймут. Начнутся издёвки, подколы, какие-то глупые смешки в твой адрес. Так устроен здешний мир. Фальшивый, грубый, мелочный мирок. Наверно, поэтому мы и не стремимся узнавать друг друга и демонстрировать каждому свои добрые, благородные намерения, которые обязательно есть в каждом из нас. Мы боимся быть не понятыми. Мы боимся, что нас начнут жалеть. Мы боимся, что над нами будут смеяться. Как грустно становится от этого многолюдного одиночества. Да, нас сплачивает убеждение — оставаться людьми при любых обстоятельствах. Да, у нас общая беда. Но мы все такие разные! И мы так боимся стать родными друг другу, чтобы при новых обстоятельствах не получить „нож в спину“ от человека, ставшего родным. Как устаёшь жить по понятиям. По понятиям, которые Люди — зэковская каста — трактуют в своём понимании. А хотелось бы жить просто по-человечески, осознавая тяжесть своих грехов, и пытаясь их искупить помощью нуждающимся и любовью к ближнему. Но в этом мирке это невозможно!»

Лёня вновь тяжело вздохнул и, положив в рот карамельку, сделал глоток чая.

За месяц владения телефоном, Леонид и Дильёр беспрепятственно «плавали» по бескрайним просторам интернета. Теперь товарищам были доступны новые фильмы, свежие новости, любимая музыка и, разумеется, общение с родственниками и друзьями.

Если Лёня был верен своим правилам и общался по интернету исключительно с роднёй из Киргизии, Питера, Курска и Владивостока, то Дильёр не упускал ни единой возможности для знакомства с симпатичными девушками.

На страничке в «Одноклассниках» у Дильёра, в друзьях числились больше сотни человек, преимущественно женского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет.

— Ты мне скажи, Дильёрка, где столько времени находишь на своих «друзей»? Если с каждой девушкой просто поздороваться и попрощаться, уже несколько часов понадобится. А общаться-то когда? — мельком осматривая заглавные фотографии девушек Дильёра, поинтересовался Леонид.

— У тебя, Лёнька, неправильное представление об общении. Мы не пишем, как ты, огромные письма друг другу. Всё просто — да, нет, привет, пока. Интересуешься кратко и получаешь краткий ответ. Так что мне на всех ночи хватает, — ухмыльнувшись, ответил Дильёр.

— А как же ты поймешь, что девушка тебе подходит? — не унимался Лёня.

— Во-первых, внешность для меня главное. А во-вторых, и краткими предложениями можно про всю жизнь рассказать, — парировал Дильёр.

— Я бы точно так не смог! Для меня главное, чтобы человек был способен содержательно объяснить свою мысль. А односложными предложениями о чём можно рассказать? Мне кажется, Дильёрка, что подобное общение не добавит тебе ума, а, наоборот, последние мозги уничтожит! Да и с девушкой, которая общается подобным образом и разделяет твою точку зрения, ты семью не создашь, — сделал вывод Леонид.

— Так я и не ищу себе жену! Я вот, смотри, какие фотки от них получаю, — подняв вверх указательный палец, многозначительно сказал Дильёр и стал показывать откровенные фото девушек.

— Тьфу ты! Прямо порносайт какой-то, — увидев несколько фотографий голых девиц, разочаровано произнёс Лёня и, отвернувшись от экрана, продолжил:

— Всё, братан, убери от меня этих …лядей и больше никогда не показывай. Я думал, ты по интересам общаешься, а ты фигнёй занимаешься! Правая рука не болит, а то я смотрю, мозоли появились? — задал риторический вопрос Лёня и, поднявшись со шконки, на которой сидел, попросил:

— Дильёрчик, выйди со своей страницы и зайди на мою. Я скоро приду.

— Что, насмотрелся, а теперь пошёл мозоли на руку зарабатывать? — спошлил Дильёр.

Леонид холодно посмотрел на товарища и, не сказав ни слова, вышел из жилой секции в коридор.

— Братан, поздравляю! К тебе в «гости» четыре человека заходили. Двое твоих родственников, а ещё парень какой-то из Германии и Алла Лилова из Курска. Да, что я тебе рассказываю, вот, сам смотри, — сказал Дильёр, когда Лёня вновь появился возле своего спального места и стал вытирать руки о полотенце.

— Ага, спасибо, Дильёрчик, — взяв протянутый телефон в руки, поблагодарил товарища Лёня.

— Да, ты прав, Дильёр, — продолжил Леонид, всматриваясь в экран гаджета, — только не двое родственников заходили, а трое. Этот молодой мужчина из Германии тоже мой дальний родственник по материнской линии. Мне о нём мой двоюродный брат рассказывал. Я на днях к этому «немцу» на страничку заходил и фотки смотрел, а теперь он ко мне забежал с ответным визитом. А вот девушку я вижу впервые. Очень и очень симпатичная девушка, — продолжал Лёня, внимательно всматриваясь в лицо незнакомки, увеличив его на экране телефона, — Ты знаешь, Дильёр, а ведь мне такие нравятся! Блондинка — раз. Глаза живые и очень красивые — два. Улыбка такая, что хочется прильнуть к губам — это три. Косметики на лице, практически, нет, хотя видно, что девушка к этому снимку готовилась (причёска объёмная, наверное, завивку делала, воротничок у блузки праздничный) — это четыре. И в-пятых, лицо умной женщины. Мне кажется, она какой-то администратор в фирме или экономист. Очень жаль, что фотографии в полный рост нет.

— Так ты зайди к ней на страницу, может быть там не одна фотография, — подсказал Дильёр.

— Точно, братан, — принял подсказку товарища Лёня и, ткнув пальцем в фамилию девушки, перешёл на её страницу.

Внимательно просмотрев с десяток фотографий и поняв, что и фигура у девушки тоже заслуживает много одобрительных слов, Леонид перешёл к изучению анкеты незнакомки.

— Ты смотри, она на два года старше меня! Ну, никогда бы не сказал, что ей далеко за тридцать. Выглядит обалденно! — с уважением и глубочайшим восхищением произнёс Лёня и, подняв вверх большой палец правой руки, жестом показывая: «Класс!», продолжил:

— Дильёр, а ты не прав! Алла не из Курска, а из Краснодарского края.

Дильёр придвинулся к Леониду вплотную и, слегка развернув товарища вправо, стал внимательно изучать анкетные данные женщины.

— Ну, вот же написано — Курская! — утвердительно заявил Дильёр, тыча указательным пальцем в название населённого пункта.

— Эх, ты, парень из аула! Это станица Курская. А это — район Курский. А вот это — Краснодарский край, — безобидным тоном произнёс Лёня и стал пальцем указывать на уточняющие данные адреса (город, село, район, область, край).

— Это так же, как и ты указываешь — город Самарканд, аул Новый, улица Старая. Понял теперь, голова два уха? — смеясь над задумчивым видом товарища, беззлобно произнёс Леонид.

— Да понял я, понял! Просто увидел знакомое название и, не парясь, сказал, что из Курска. А надо было до конца прочитать, — признал свой недочёт Дильёр.

— Ну, конечно, надо было, — подтвердил Лёня и, дав импровизированный подзатыльник товарищу, добавил:

— Ну, это не столь важно.

— А вот то, что я не в ауле родился — важно! — серьёзно сказал Дильёр и, улыбнувшись, ответил Леониду шуточным подзатыльником.

Несколько минут молодые люди дурачились, применяя друг к другу приёмы из какой-то борьбы. А когда оба взмокли, Дильёр предложил:

— Всё, Лёнька, давай заканчивать, а то работяг с ночи разбудим.

— Хорошо, заканчиваем, — согласился Лёня и, отпустив шею товарища из «стального» зажима, продолжил:

— Дильёрчик, ты давай чайник ставь. А я пока Алле напишу и поблагодарю за оценку «пять» к моей фотографии. Лады?!

— Лады, лады! — согласился Дильёр и, тяжело дыша, направился в кухню.

Леонид ещё раз посмотрел на фотографию понравившейся женщины и, сформулировав в голове несколько предложений, стал печатать:

«Алла, здравствуйте! Был польщён столь высокой оценкой к своей фотографии. Спасибо Вам!

Понимаю, что не имею, практически, никаких шансов познакомиться с Вами — безупречно красивой женщиной, но всё же не теряю надежды на это.

Если у Вас появится время, желание и это не скомпрометирует Вас в лице близких людей, то буду рад пообщаться.

Всего Вам доброго и извините за беспокойство.

С искренним уважением, Леонид».

Несколько раз прочитав напечатанный текст и не найдя в нём изъянов, Лёня отправил письмо.

«Очень надеюсь, что общение с Аллой будет таким же приятным, как и её внешность. Хотелось бы, чтобы она не давала односложных ответов и не задавала глупых вопросов, если, конечно, вообще напишет. Ладно, посмотрим», — подумал Леонид и, закрыв свою интернет-страницу, отправился пить чай.

Лёне очень хотелось хоть что-то изменить в своей жизни.

За долгие пять с половиной лет отбывания своего наказания, он отчётливо понял, что безумно нуждается в общении.

Ему хотелось говорить о любви. Слушать про любовь.

Ему хотелось рассказывать о городах, в которых он побывал, о морях, в которых купался, о людях, которых встречал.

Ему хотелось говорить обо всём, но только не о тюрьме и не для тюремщиков.

И, несмотря на негативное отношение к заочным знакомствам, в глубине души Леонид мечтал познакомиться с женщиной, с которой ему было бы интересно говорить и мечтать, и для которой можно было бы целиком и полностью открыться и быть самим собой.

Вот и сейчас, сидя за столом с кружкой остывающего чая, Лёня думал о женщине. О женщине, которая обворожительной улыбкой и своим взглядом с фотографии смогла заставить думать о себе, находясь за три тысячи километров.

Лёня думал об Алле!

— Э, браток, ты что завис? Случилось что-нибудь? — своими участливыми вопросами Дильёр вернул Лёню в реальность.

— Да нет, всё нормально! Просто задумался, когда, наконец, в этот край весна придёт и этот грёбанный снег растает? Устал я его убирать, — вздрогнув от неожиданных вопросов товарища и толком не поняв их, ответил Леонид первое, что пришло на ум.

— Да-а! Сегодня уже двадцать второе марта, а погода словно с ума сошла — теплом не балует и снегом заваливает, — подхватил Дильёр предложенную тему, и на оптимистической ноте закончил никчёмный разговор:

— Ну, ты держись, братан, весна по-любому наступит.

— Я знаю, — согласился Лёня и, поднявшись из-за стола, пошёл в умывальник ополоснуть кружку.

— Ты телефон оставь. Я полазаю в нём, пока ты ходишь, — попросил Дильёр.

Лёня, ни слова не говоря, вытащил телефон из кармана брюк и, положив его на стол, удалился.

Возвращавшегося из умывальника Лёню жестом остановил дневальный отряда, разговаривавший по стационарному телефону с дежурной частью колонии. Лёня остановился и с мокрой кружкой в руке стал ждать, что же скажет активист отряда.

Дневальный — рослый молодой человек, двадцати пяти лет, с раскосыми глазами и налысо побритой головой, был «накачен» тяжёлыми штангами и стероидами так сильно, что затмевал своими мышцами известных бодибилдеров.

Трубка телефона в его огромной ладони была едва заметна. Со стороны казалось, что этот человечище держит ладонь на щеке, пытаясь столь нехитрым способом прекратить острую зубную боль. Его глаза бегали из стороны в сторону так быстро, что было невозможно определить куда он смотрит. Лёне даже показалось, что этой беготнёй глаз дневальный заставляет свой мозг работать и анализировать услышанное от представителя администрации.

Положив трубку телефона на рычаг, активист, слегка заикаясь, сказал:

— Ль-лёня, из дежурки сказали, что с-сщас начальник колонии с обходом п-пойдёт. П-просят подготовить з-закреплённые за отрядам те-территории к обходу. П-проще говоря — отчистить. С-сщас я тебе в помощь н-народ дам. Д-давайте, д-делайте красиво!

Леонид поставил кружку в свою пищевую ячейку с номером, соответствующим номеру спального места, оделся и, неторопясь, вышел на улицу.

Локальный участок, примерно равный дворовой хоккейной коробке, был по щиколотку усыпан снегом.

Оценив объём работы, Лёня взял деревянный скребок и, подгоняемый пронизывающим ветром, начал сталкивать тяжёлый снег по разным сторонам локалки.

Показались помощники.

Спустя час, общими усилиями территория была убрана, а снег аккуратно уложен в кучи на огороженных цветочных клумбах.

Мужики поднялись в отряд.

Из-за того, что в ожидании проверяющего все телефоны были попрятаны, в бараке стояла напряжённая тишина, прерываемая лишь матом уставших от работы снегоуборщиков, которые приводили себя в порядок в казённом умывальнике, под неудобными кранами.

После сорока минут бессмысленного ожидания стало понятно, что колонейский начальник с обходом решил повременить, и арестанты оживились.

Из разных, самых нелепых и непредсказуемых мест, сидельцы доставали спрятанные мобильные телефоны. Жизнь и понятия вернулись.

Оставляя за собой аромат цветочного шампуня, в кухню зашел Леонид и, завидя Дильёра, копошащегося возле микроволновой печи, спросил:

— Братан, у нас есть что пожрать?

— Я картошки немного надыбал, вот тушу её с мясом из консервы. Минут через пять есть будем, — не поворачивая головы, ответил Дильёр и, поставив в печь размешанное варево, добавил:

— Ты в телефон пока посмотри, там сообщение от Аллы пришло.

Лёня как-то сразу забыл о еде, а его сердце бешено забилось, отдавая пульсацией в виске. Он с необъяснимой жадностью схватил телефон, лежащий на столе в тарелке с конфетами, и впился глазами в экран.

Быстро прочитав текст, и чтобы удостовериться в правильности его осмысления, Леонид стал медленно, будто смакуя, перечитывать послание вторично:

«Здравствуйте, Леонид!

Я благодарна Вам за лестные слова в мой адрес, но идеализировать меня не нужно. Я обычная женщина, с обычными житейскими проблемами и бабьими мыслями в голове.

Не думаю, что безобидное общение между людьми, может стать поводом для сбора компромата. Так что пишите, буду рада поговорить.

P.S. На счёт оценки — я оценила только то, что увидела!

До связи. Алла».

Лёня облегчённо выдохнул и, убрав телефон в карман брюк, вольготно расселся на лавке возле стола, облокотившись спиной о стену. В его глазах отчётливо читалась радость, а с губ сходила скромная, красивая улыбка, демонстрируя аккуратные ямочки на щеках.

— Ты что такой довольный, как кот, обожравшийся сметаны? — не скрывая улыбки, спросил Дильёр, наблюдавший за мимическими изменениями на лице товарища.

— Да вот, Алла ответила. Она не против пообщаться, — сказал Лёня радостно и, улыбнувшись, поинтересовался у Дильёра нагло-грозным тоном:

— Ну, ты кормить сегодня будешь или как?

В переписке неделя пролетела быстро.

Леонид многое узнал об Алле, да и о себе рассказал без утайки.

Он поведал понравившейся женщине о том, что находится в зоне. И о том, что отбывать назначенное наказание ему предстоит ещё не один год.

После такого признания связь прервалась, и Лёня подумал, что восстановить её ему не удастся.

— Всё правильно, разве нужен порядочной женщине, воспитывающей двоих детей и занимающей должность главного бухгалтера в лесничестве, какой-то там зэк? С подобными общественными отбросами, как я, даже и переписываться не стоит, чтобы не испортить свою репутацию. Я сто раз прав, что умная, самостоятельная, красивая женщина, никогда не станет общаться с зэком! Нахрена я теплел себя надеждой? Вот осёл! Только извёлся весь, — зло повторял Лёня вслух, гуляя в одиночестве по локальному участку от одного конца забора к другому.

Но, как оказалось, молчание женщины было связано не с признанием Леонида. Всему виной, по словам Аллы, был аврал на работе: закрытие года и общение с налоговой, порой, не оставляет бухгалтерам времени на сон, не то что на общение в сети.

К тому же, Алла, чтобы оплачивать обучение в медицинском институте старшей, девятнадцатилетней дочери, и не отказывать в мелких капризах младшенькой, трёхгодовалой дочурки, была вынуждена совмещать труд в бухгалтерии лесничества с дополнительным заработком.

«Леонид, простите мне молчание, но работа для меня превыше личных интересов. Сейчас конец квартала и мне необходимо подготовить слишком много документов для отчёта. Помимо основной работы, я веду ещё бухгалтерию районного ЗАГСа и местного предпринимателя. А это означает, что отчёты нужно готовить и им.

Предполагаю, Вы подумали, что я не ответила на три Ваших сообщения из-за того, что узнала о Вас. Смею Вас заверить, что за прожитые годы все жизненно-важные решения я принимала сама, а о человеке не судила по приговору суда. Так будет и впредь!

Я тоже далеко не ангел и делала в жизни ошибки. Главное — суметь сделать вывод и не повторить подобного вновь.

А за то, что Вы сказали правду, я благодарна Вам.

Женщина я любознательная, так что, разумеется, мне интересно, за что попадают в тюрьму на столь длительный срок.

Пишите. И извините, если сразу не смогу ответить Вам. Алла»

Такое послание ожидало Леонида, когда он, не выдержав своего обещания, данного себе не ждать письма и не залезать лишний раз в Одноклассники, все же заглянул на свою страничку спустя всего лишь сутки после отправки третьего безответного сообщения.

«Ну, это многое объясняет!» — подумал Лёня и, успокоив сильнейшее сердцебиение, напечатал ответное добродушное письмо.

Вот так мужчина-зэк, Леонид, и рано овдовевшая женщина, Алла, общались по переписке, узнавая друг о друге всё новые и новые подробности из личной жизни, и осознавая, что им безумно интересно вместе.

Но в идиллию виртуального общения Дильёр умудрился посеять зёрнышко сомнения, сказав Леониду:

— Братан, я вижу, с каким интересом ты общаешься с Аллой, что даже забыл про другие дела. Но хочу тебе напомнить, как я дважды в таких переписках нарывался на особей мужского пола. Я тоже с ними разговаривал обо всём. И мне тоже было интересно. И даже фотографии их женские рассматривал. Но, как оказалось, фотки они скачали у других. А вывел я их на «чистую воду», когда попросил номера телефонов, чтобы услышать их голоса. Первый стал отнекиваться, ссылаясь на какую-то хрень. А после всё же признался в сообщении, что он не женщина. А второй поначалу пробовал голос под девушку подстроить, но я подловил его. Так неприятно было узнать, что тебя развели. Я матерился и плевался. Вспомни, Лёнька!

— Короче, Дильёр! Что ты хочешь мне сказать? — останавливая слишком долгий рассказ товарища, спросил Леонид.

— Я утверждать не берусь, но ты попроси Аллу пообщаться по телефону. Ведь всякое бывает! — ехидно улыбаясь, предложил Дильёр.

И хотя до этого у Лёни не было ни капли сомнения о принадлежности Аллы к слабому полу, но червячок сомнения все же закрался в его душу. Он решил прислушаться к словам товарища: слишком уж свежи были воспоминания об истории с «девушками» Дильёра. И, не сразу решившись, сообщил женщине о своём желании хотя бы пару минут поговорить с ней по телефону.

Казалось, Алла давно ждала этой просьбы. Потому что, не раздумывая, написала заветные цифры в сообщении, добавив, что будет ждать звонка с нетерпением. Ей и в голову не могло прийти, что номер мобильного телефона могли попросить для определения ее гендерной принадлежности.

Лёня несколько раз набирал номер Аллы, но тут же скидывал звонок, боясь разочарования.

Молодому мужчине было страшно вообразить, что его могут снова обмануть. Он очень тяжело пережил предательство бывшей жены, и воспоминания о нем болезненной гримасой отражались на его лице и щемили в груди.

Многие отмечали, что за короткое время общения с Аллой Леонид изменился внешне. Да он и сам отмечал изменения: он подобрел, многое, что раньше выводило его из себя, теперь вызывало лишь ироничную усмешку.

Он не находил себе места в бараке, ожидая ответного сообщения от понравившейся женщины.

Все разговоры с товарищами, да и просто со знакомыми заключёнными, так или иначе, заканчивались рассказом об Алле.

Лёня постоянно думал о ней.

«Нет, этого не может быть!» — подумал Леонид и нервно набрал номер Аллы в очередной раз.

Послышались гудки. Лёне даже показалось, что эти гудки какие-то радостные, многообещающие, что ли.

— Алло! — услышал Леонид в трубке телефона.

«Это женщина!» — мысленно поздравил себя Лёня и, заметно нервничая, произнёс:

— Здравствуйте! А Аллу можно услышать?

— Да. Это я, — ответила трубка приятным, певучим голосом.

Леонид приободрился и уверенно сказал:

— Алла, здравствуйте! Я — Леонид. Рад слышать Вас.

— Здравствуйте! Я догадалась. И мне приятно слышать Вас.

И Алла не лукавила.

В её интонации слышалась радость и искреннее желание говорить. Лёня ощущал душевный свет этой женщины. Её тепло. Дыхание.

И пусть первый, короткий разговор состоял из полуфраз и шаблонных выражений, но он подарил надежду. Надежду на то, что все может быть хорошо!

Как часто и Леонид, и Алла ругали свою судьбу, считая, что она к ним несправедлива. Искали оправдание этой несправедливости. Поочередно обвиняя себя, фортуну, близких, далеких, правительство, Бога и еще неизвестно кого, ожидая, что в один прекрасный день судьба все же обернется к ним лицом. И с каждым днем эти ожидания становились все слабея, а надежда все призрачнее.

Как часто и он, и она, пытаясь удержаться на плаву, доверялись людям и терпели фиаско, что, конечно же, привело к недоверию и ожиданию подвоха во всем.

И вот он — свет!

Свет от надежды на жизнь. На жизнь, в которой всё может измениться. И два одиноких человека, возможно, обретут друг друга. А значит, снова смогут поверить. Поверить в людей, в любовь, в то, что жизнь может быть не столь беспросветна, как им казалось долгие годы. Поверить в иное будущее.

— Ну что, Лёнька? — спросил Дильёр, когда товарищ завершил разговор.

— Что, что?! Высадил меня на измену, вот что! Я толком двух слов связать не смог. Женщина она. Жен-щи-на! Я, когда её голос услышал, растерялся. Такой приятный, нежный, певучий голос. Даже возбуждающий. По моему мнению, именно таким голосом должна обладать девушка из «секса по телефону», чтобы не возникало желания повесить трубку. Ты знаешь, Дильёр, я бы хотел иметь жену с таким голосом!

— Да, брат, мы тебя теряем! — глядя на глупый вид товарища (у всех влюблённых глупый вид), с улыбкой произнёс Дильёр.

Теперь Алла и Леонид чередовали интернет переписку с телефонными разговорами. И хотя желание услышать голос, который стал любимым, для обоих вылетал «в копеечку» (Алла и Леонид созванивались по очереди), никто из них не жалел о потраченных деньгах.

Жалко только, что время в разговорах пролетало молниеносно.

— Братан, на нашу симку двести рублей упали. Привет! — зевая, произнёс Дильёр, когда Лёня открыл глаза за двадцать минут до официального подъёма.

— Доброе утро! А ты что, не ложился? — потягиваясь в постели, спросил Леонид.

— Не-а. Я по смс-чату с девчонками общался, — ответил Дильёр.

— О, я смотрю, сегодня Максим в отряде ночует. Что, надоела ему промка? — поинтересовался Лёня у Дильёра, поднявшись со своей шконки и заметив на соседней Макса.

— Ну, ночует. Поздно ночью пришёл. Комиссию в зону ждём, вот их и поснимали. Опять несколько дней всех и всё бояться будем и жить по режиму содержания, — поделился новостью Дильёр.

— Хреново! — со вздохом произнёс Леонид, — Так, а что ты там про деньги сказал?

— Двести рублей кто-то на симку положил. Я думаю, это Алла.

— Почему ты так считаешь? Я её не просил!

— Лёнька, так здесь ума много не надо! Ты вчера сказал Алле, что завтра, т.е. сегодня, ей звонить не будешь из-за отсутствия денег. Вот она и кинула на наш счёт деньги, потому что дешевле, чтобы ты ей звонил по четыре пятьдесят, чем самой тратить по десять рублей за минуту разговора.

— Вот я осёл! И как теперь я буду выглядеть в её глазах? — злясь на себя, произнёс Лёня.

— Нормально будешь. Подумаешь, двести рублей. Это же не двести тысяч! Не гони, Лёньчик, — поддержал товарища Дильёр.

— Дело не в сумме, а в самом поступке, Дильёр. Это противоречит моим принципам! Дай телефон, я позвоню ей, — протянул Леонид руку за телефоном.

— Не горячись, у неё время — четыре утра, — остудил пыл товарища Дильёр.

— Вот блин, точно! Ладно, после проверки звякну, если на «палеве» кто-нибудь будет.

— Так за «мусорами» сейчас круглосуточно в окошко смотрят. С этим всё в порядке! — напомнил Дильёр.

— Ну, и отлично! Значит, позвоню, — сказал Лёня и, взяв зубную щётку, пасту и мыло, пошёл в умывальник.

Система охраны энской колонии находится на высшем уровне, и среди региональных учреждений пенитенциарной системы занимает заслуженное первое место.

За последние двадцать лет из зоны никто не сбежал. Поэтому к проверкам заключённых здесь подходят ответственно, но всегда укладываются в отведённое законом время.

В минуты расчёта, Леонид, стоя в строю, думал о предстоящем разговоре. Но, придя в барак, и услышав: «Алло!» — сказанное приятным голосом Аллы, он забыл все приготовленные фразы и, слегка грубо (как могло показаться со стороны), произнёс:

— Алла, здравствуйте! Зачем Вы…

— Привет! А мы что, опять перешли на «Вы»? — перебив Леонида, спросила Алла.

Весёлый тон нравящейся женщины окончательно вогнал Лёню в ступор, и он, путаясь в окончаниях, ответил:

— Извините, то есть «ни», то есть извини. В общем, я хотел Вам, нет тебе, сказать…

Звонкий смех Аллы подсказал Лёне, что его речь слишком далека от ораторской. И он, осознав всю комичность ситуации, громко и искренно рассмеялся.

Их смех был недолгим, но по-настоящему добрым и счастливым.

Отсмеявшись, Лёня с улыбкой на лице постарался вновь сформулировать своё недовольство по поводу денег:

— Привет Аллочка! Ты прости, но деньги на меня тратить не нужно. Лучше малышке что-нибудь вкусненькое купи. Я сегодня крайне неловко себя ощущаю из-за этого. Извини меня за вчерашнюю фразу, которая побудила тебя положить деньги на телефон, но больше так не делай. Хорошо?!

— Хорошо! Я всё по'няла (с ударением на первый слог), больше так не поступлю. Мне просто очень хотелось вновь услышать твой голос. Не сердись, — ласково произнесла Алла и, переключив разговор на другую тему, стала весело, с краснодарским задором, рассказывать Лёне о событиях, приключившихся с ней накануне вечером.

К началу лета молодым людям казалось, что они знают друг друга всю жизнь. Они делились не только событиями прошедшего дня, но и своими мыслями, чувствами, мечтами.

Они обзавелись симками одного мобильного оператора, который предоставлял ежедневно по часу бесплатного разговора, при условии пополнения счёта на сто рублей не реже одного раза в месяц. Но и этого времени им зачастую не хватало и приходилось завершать общение за деньги.

Они говорили о цветах, о книгах, о политике, о детях, да в общем, обо всём. Обсуждая что-то во время разговора, они даже могли поссориться. Однако все эти ссоры были больше наигранными и быстро исходили на «нет».

В середине июня Алла весь день не могла дозвониться до Леонида, и лишь под вечер Лёня сам связался с женщиной.

— Аллочка, здравствуй! Извини, что только сейчас смог позвонить тебе, — тихим, грустным голосом сказал Леонид.

Алла, услышав печаль в голосе нравящегося мужчины, так же тихо и грустно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Да, Аллюнчик, случилось. Поэтому весь день телефон и занят. У Дильёра отец умер!

Лёня сделал паузу, чтобы трагические слова смогли уложиться в голове Аллы, и со вздохом продолжил:

— Дильёр просил никому не говорить о кончине отца, не хочет, чтобы его жалели и говорили неискренние слова. Но я решил, что тебе нужно об этом знать. Все же ты — самый близкий для меня человек…

— Спасибо, Лёнечка, за открытость, — с состраданием говорила Алла, — Мне приятно слышать подобные слова, но очень жаль, что сказаны они в траурный день. Передай, пожалуйста, мои глубочайшие соболезнования Дильёру. Как он?

— Да он держится молодцом. Хотя по нему видно, что безумно переживает. Дильёр проклинает себя за то, что в такой день он не рядом с отцом. За то, что не в силах проводить его в последний путь. Больно Дильёру очень. Я обязательно передам ему твои соболезнования. Спасибо тебе. Ты прости, но сегодня у нас поговорить не получится. Дильёру звонят постоянно. Да и поддержать его надо.

— Я всё понимаю, Лёня. Не нужно извиняться. Как сможешь — позвони. Ладно?!

— Хорошо. Обязательно позвоню! Спасибо тебе, Аллочка, за всё. До связи. Целую тебя и доченьку. Старшей и родителям привет.

— До связи! И я тебя целую. И Кристиночка тоже. Приветы всем передам. Пока!

— Пока, красавица. Пока! — с сожалением произнёс Лёня и отключил связь.

Понимание, сострадание и чувственность Аллы, в сочетании с её красотой, жизнерадостностью и остроумием, уже не первый месяц наталкивали Лёню на мысль попробовать предложить женщине более серьёзные отношения, чем общение по интернету и телефону.

Этим же вечером, когда трое товарищей (Лёня, Дильёр и Максим, специально рано пришедший с работы) сели за стол помянуть добрым словом отца Дильёра и после ёмких речей, закреплённых несколькими глотками чифира, Лёня, чтобы слегка развеять скорбную обстановку за кухонным столом и напомнить, что жизнь после смерти родного человека продолжается, сказал:

— Пацаны! Может быть, конечно, сегодня не лучший повод обсуждать подобное, но я хочу попросить совета по поводу Аллы.

Максим и Дильёр переглянулись между собой, затем перевели взгляд на Лёню и, практически, в один голос спросили:

— Ты с ней поругался?

— Да нет, пацаны, у нас всё отлично! Я испытываю к Алле чувство, которое раньше ни к кому не испытывал. Я при каждом вздохе думаю о ней. Мне кажется, что я знаю её тысячу лет, а другую тысячу хотел бы прожить рядом с ней. Она мне понятна и очень близка. Она для меня лучшая! Я, пацаны, — Лёня сделал короткую паузу, во время которой Максим и Дильёр заметили, как глаза товарища слегка наполнились влагой.

— Я… В общем, я хочу сказать Алле, что люблю её и сделать ей предложение, — закончил Леонид и сжал глаза пальцами правой руки, чтобы не показать слёзы счастья.

Оба Лёниных товарища вновь переглянулись и, переключив взор на влюблённого, Дильёр серьёзно сказал:

— Так, а что ты теряешься? Скажи ей об этом. А лучше стих напиши, ведь ты можешь!

— Я, братан, опасаюсь, что Алла мне вежливо, но откажет, — пояснил Лёня.

— Пока ты ей не признаешься в любви и своих намерениях, ты не узнаешь ни об отказе, ни о согласии, — резонно заметил Максим и, пристально посмотрев Леониду в глаза, спросил:

— А как же те правила о заочницах, которые полгода назад ты нам разжёвывал? Получается, они не действуют?

— Ещё как действуют! — уверенно заявил Лёня и так же уверенно продолжил: — Если бы не Алла, то можно было бы и усомниться в сказанном мной. Она своим поведением, мыслями и словами только подтверждает их. Пацаны, моя Аллочка — ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ!!!

                                       Глава 2

— Мама, ну как ты могла принять предложение от зэка Ты что, правда собралась за него замуж? — почти кричала старшая дочь Аллы.

Наташа, родившаяся в 1993 году, была желанным балованным ребенком. К двадцати годам она превратилась в очень красивую стервозную девушку, не привыкшую к отказам. И родители, и кавалеры старались угодить ей во всем. Любое ее желание воспринималось как призыв к немедленному действию. Наташа привыкла, что ни одно мало-мальски значимое решение в семье не принималось без её участия. А тут такое!

— Ты же совсем не знаешь его! — продолжала она, не сбавляя тон, — Со мной почему не посоветовалась?

Девушка отвернулась к окну, поджав губы, всем своим видом демонстрируя отношение к решению матери.

— Наташа, послушай меня очень внимательно, — неожиданно спокойно, но довольно холодно произнесла Алла.

Такой тон заставил девушку с удивлением снова повернуть голову в ее сторону.

— Я пока ещё способна принимать здравые решения, не советуясь с тобой! И…

— Да, да! Оно и видно. Однажды ты уже приняла своевольное решение родить мне сестрёнку, хотя я была против и всячески отговаривала тебя делать это. И что получилось, мама? Ты в одиночку тянешь всю семью, надрываешься. А толку? Денег не хватает даже на меня, а ведь Кристинка тоже растёт, — перебив мать, с упрёком сказала Наташа.

— Как тебе не стыдно?! Я всё делаю для тебя. Хочешь учиться — учись, я оплачу. Хочешь одежду — купи. Так дай и мне пожить для себя, — чуть не плача произнесла Алла.

— Мне, мама, не стыдно! Ты сначала меня на ноги поставь, затем сестрёнку мою, а уж после живи для себя! — не унималась Наташа.

И, решив применить свой беспроигрышный трюк, он бросилась из кухни с плачем:

— А впрочем, делай, что хочешь.

— А ну-ка сядь! Разговор не окончен, — зло крикнула Алла.

Наташа остановилась, как вкопанная. Повернулась и подошла к столу, вытирая руками глаза, из которых бурным потоком хлынули слёзы.

Впервые за неполные двадцать лет мать позволила себе не просто повысить голос, а заорать на неё. Такого Наташа не ожидала.

— Сядь и успокойся, — приказала Алла.

Наташа присела на табурет и мокрыми, испуганными глазами посмотрела на мать, ожидая продолжения неприятного разговора на повышенных тонах.

Но, взяв себя в руки, Алла ласково произнесла:

— Прости меня, дочка. Я не должна была на тебя кричать. Просто меня сильно зацепили твои слова. Мне так многое надо тебе объяснить…

— Так объясни мне, мама, — попросила Наташа примиряющим тоном.

Алла вышла из-за стола. Сняла с газовой плиты вскипевший чайник. Налила в две кружки заварку и, разбавив её кипятком, поставила чай на стол. Достала из холодильника торт, оставшийся со вчерашнего вечера, и, поставив его на центр стола, сняла крышку с коробки. Затем, нежно поцеловав дочь в щёку, села на своё место и задумалась.

Наташа внимательно смотрела на мать. Она видела, что мамин взгляд был устремлен куда-то далеко, явно за пределы квартиры. Словно маски, эмоции на ее лице сменяли одна другую. Так же Наташа видела, как нелегко матери начать разговор.

Но Алла заговорила:

— Не знаю, стоит ли тебе все рассказывать… В конце концов, сколько б лет тебе ни было, ты моя дочь. Я должна быть для тебя примером. Но… Я слишком много допустила ошибок. Возможно, мой рассказ убережет от них тебя…

Мои родители сорок лет прожили вместе. Я смотрю на них, и понимаю — скучно!

Уже в восемнадцать я знала, чего хочу. Мне были неинтересны эти хождения в гости раз в месяц, совместный отпуск раз в год, обязательные воскресные обеды, когда особо и говорить то не о чем… Все то, что ставят в пример, когда говорят об образцовой семье. Мне хотелось драйва, хотелось жизни, движения, свободы. Хотелось повидать мир… Родители считали, что сначала я должна доучиться. Но, вопреки их советам и пожеланиям, я вышла замуж.

Я была влюблена. Мой первый муж, твой отец, поначалу удовлетворял меня во всём, и в деньгах, и в сексе. Вскоре родилась ты. Затем начались скандалы, взаимные укоры и обиды, длившиеся неделями.

Я случайно узнала, что твой папа изменил мне. Первые полчаса я рыдала и не находила себе места, ведь я готова была для него на все. Он был моим первым! Я понимала, что мне не хватает опыта, поэтому я училась: по фильмам, по журналам… В постели я выполняла все его прихоти. Так чего же ему недоставало? Но, вытерев слёзы, я точно осознала, что в душе хотела Юриной измены давно. Мне был нужен повод.

После твоего рождения с моим телом что-то произошло. Мне было нужно больше секса. Твой отец давно перестал меня удовлетворять. Выбрав подходящий момент, я сначала в отместку изменила Юре с его лучшим другом. Я честно ждала, что мне будет стыдно. Стыдно не было. Потом я еще много раз изменяла ему с разными мужчинами, потому что мне это нравилось.

Я поняла, что для счастья в семье секс имеет огромное значение. А твой отец боялся моего раскрепощения в постели и не мог дать мне столько, сколько мне нужно. Я приняла решение и подала на развод.

Конечно, поначалу тянуть себя и тебя мне было очень тяжело, хотя и помогали родители. Все мои мужчины куда-то разбежались. Их вполне устраивала замужняя любовница, но разведенная пугала обязательствами. Спустя какое-то время, моя голова просветлела, и стало понятно, что слово «развод» имеет двойное значение. Я стала разводить мужиков, парней и супружеские пары, — Алла внимательно посмотрела в глаза дочери и, не найдя в них ни капли презрения, продолжила:

— Ты сама знаешь, Наташа, что мои внешние данные хоть и далеки от идеала, но всё же притягивают взгляды мужчин. Два-три недвусмысленных намека мужику, обратившему на меня внимание, и он становился моим.

Я стала выбирать побогаче, повыносливее, да полохастее. Оказалось, что таких много. Очень много.

Когда я получала от своего лошка то, что было возможно от него получить — хороший секс, дорогие вещи, духи, золото или деньги, то сразу же искала повод для разрыва отношений.

Все мужики, как один, думают, что если он подарил тебе колечко, то ты на веки его. И в этом их большая глупость и слабость! А я… Ну не могу я долго смотреть на слабых мужиков, мне хватило твоего папашки. Чем больше познаёшь таких, тем слабее они кажутся! Чего стоит фраза одного из моих ухажёров: «Я не знаю, где взять бензин!» — когда, во времена энергокризиса, я попросила его заправить мою машину. Я выхватила из его рук хилый букет цветов, который он принёс для меня (кажется, были гвоздики) и, отхлестав бутонами по его удивлённому лицу, сказала: «Пошёл вон. Мне немощные не нужны!»

Конечно же, подарки ухажёров я оставляла себе. А что, ведь жить-то надо! Тебе, Наташенька, я старалась ни в чём не отказывать, и вся моя зарплата уходила исключительно на тебя. Но хорошо и богато выглядеть девушкам сам Бог велел! А мужчина — он кто? Добытчик. Поэтому деньги на дорогой парфюм и золотые побрякушки я всегда брала у мужиков.

Бывало, даже, и до постели не доходило. Так, продам пару поцелуев и кучу обещаний за несколько тысяч, и пошлю вон неугодного. С возрастом, правда, стало тяжелее «лохов» искать, да и слухи по станице обо мне поползли.

Но я выкрутилась. Никогда я дурой не была. Да и образование есть. Устроилась на работу бухгалтером в воинскую часть, охранявшую российские блокпосты от чеченских террористов. И про меня на время забыли. Вот там-то я и поняла, что значит жить для себя!

Боевые выплачивали — это раз. Отвечаешь только за себя (ты осталась под присмотром бабушки) — это два. Мужики с подарками табунами шли — это три. Конечно, всем не давала, строила из себя саму неприступность. Хотя иной раз попадались экземплярчики, что сама бы им заплатила за бурную ночь. Но дело — есть дело! В постель только с начальством, да и то, если с него можно было что-то поиметь.

В общем, с войны я приехала «железной леди». Знала себе точную цену и на шелупонь в мужском обличие уже не разменивалась. Правда, всё-таки был один раз — мальчонка молоденький приглянулся, — Алла на минуту остановила рассказ, посмотрела в окно, улыбнулась и, облизав свои губы, продолжила:

— А дальше, как ты, Наташа, помнишь, на боевые я купила дом, новую машину, бытовую технику и множество одежды для себя и тебя, а также должность главного бухгалтера в лесничестве. И всё было бы неплохо, если бы не возраст! Одной было очень тяжело. Нужен постоянный мужик. Нужна полноценная семья.

Мужика тогда я нашла быстро. А что, у меня всё есть — выбирай самцов, не хочу. Вот я и выбрала. Силён в постели, хорош собой, при деньгах и связях. Захомутала его быстро! Через четыре месяца расписались (а чего тянуть-то!). К тому моменту я уже была беременна от него. И всё хорошо — муж слушался, на руках носил, да и к тебе, Наташа, относился трепетно. Но, как оказалось, он был болен. Какая-то тварь в юбке наградила его сифилисом ещё до нашего знакомства. На нём болезнь никак не отразилась — он был лишь переносчиком заразы. А вот на мне и ребёнке… — Алла глубоко вздохнула, громко выпустила воздух из лёгких и, до боли сжав кулаки, продолжила:

— Малыш умер, прожив сутки!

Я тогда этого гада, муженька своего, чуть не убила, хорошо за него моя мама заступилась. Но я придумала для него другое наказание. Сначала разорила, оставив в одних трусах, а после, разведясь, выперла за дверь. Родным наказала про эту историю не вспоминать. А тебя, дочка, обманула, когда сказала, что в смерти ребёнка виноваты врачи.

Поплакала я, погоревала, да успокоилась. Ведь жизнь на месте не стоит, да и родить, как оказалось, ещё могла. Правда, лечилась долго.

А однажды в автосервисе увидела красавца-дагестанца. Сразу поняла — он мой! Сказала себе: «Алла, не отступай. Добивайся!» И не отступила. Добилась! Увела мужика из семьи (мне он был нужнее). И плевать мне было, что у него остались двое детей! Плевать, что его родня меня знать не хотела! За то он хотел! Хотел и мог!

Мне давно было не важно, что про меня говорили окружающие. На сплетни внимания не обращала. А того, кто пытался в глаза хоть что-то сказать, могла и за волосы оттаскать. В итоге, все смирились.

Я знала, что точно хочу от Мусы ребёнка. И это случилось. Забеременела. Но словно злой рок преследовал меня — мой милёнок заболел. Сначала мы смеялись, думали, что Муса худеет из-за частых занятий сексом. Но оказалось — рак. Муса умер.

Ты, Наташенька, тогда говорила мне сделать аборт, даже истерики закатывала, но я сохранила ребёнка. Наверное, я всё же любила своего дагестанца, хотя презираю подобное чувство к мужикам. Себя люблю, вас, моих дочек, — это да!

Сейчас я, конечно, жалею, что не зарегистрировала отношения с Мусой (он не стал разводиться с прежней женой — не хотел позора для матери своих детей), а так бы мне многое досталось после его смерти. Что ж, не повезло, значит — не повезло!

Муса меня разбаловал. И после его смерти моей зарплаты главного бухгалтера нам катастрофически не хватало. Тем более, когда родилась Кристиночка, и мне пришлось какое-то время сидеть с ней дома на нищенские декретные. Тогда все мои заначки ушли… Твои запросы, памперсы, да питание для мелкой… А ведь была ещё Я! Голова на плечах — это хорошо, но не панацея. А вот мордашка симпатичная — она всегда в цене. Разместила фото на сайтах знакомств и стала ждать.

Предложения посыпались из разных городов. А на всех-то не разорвёшься! Вот я и придумала брать деньги за оглашение своего номера телефона. Жмоты и нищие отсеивались сразу, а богатенькие звонили. Правда, не ахти какие деньги получались, но на оплату коммунальных услуг набирала. Курочка, ведь, по зёрнышку. Да, Наташа? — дочь кивнула головой и вновь с восхищением посмотрела на мать, а Алла продолжала:

— Во время телефонного разговора я ничего не обещала, да и часто, после пяти минут никчёмного общения, прерывала связь. Так что до постели дело ни с кем не доходило. А ведь хотелось!

Помаялась, помыкалась (здесь-то, в станице никого не подцепить было без ущерба для репутации), да и купила дилдо. Ни забот, ни хлопот, только батарейки вовремя меняй. А деньжата на аккумуляторы всё с тех же сайтов поступали, — Алла улыбнулась и поцеловала дочь в щёку, заметив, что Наташа покраснела от услышанного.

— И вдруг, совершенно случайно, познакомилась с зэком. Приглянулся. Пообщались. И что-то меня в нем зацепило. Вроде и мужик взрослый, с историей, а какая-то в нем детская наивность… Говорит красиво, грамотно. Видно, что не дурак. И при этом столько неподдельного восхищения от жизни… Давно я такого не встречала. Я ж не планировала его в свои сети тащить. Ну, то есть сначала была такая мысль, но, когда узнала, что сидит он, я ее отбросила. Что с зека взять то? Потом выяснилось, что у него старенькая мама. А у бабульки оказалась военная пенсия.

Лёня — романтик. Он верит в судьбу, любовь и счастье. Так почему всё это ему не предоставить. Так сказать, любой каприз за Ваши деньги!

Слово за слово, рассказала я Лёне о своём бедственном положении, и он уже несколько раз присылал мне деньги «на поддержку трусов». И ведь не просила я ничего… Как-то само собой все получилось.

В общем, Наташа, не планировала я сначала ничего серьезного. Но надо ж как-то оплачивать ссуду за твоё обучение, а «крупняк» что-то не идет в последнее время… К тому же, как мне сказали, зэк, давно не видевший женской ласки, в постели — зверь. А в данный момент мне такой и нужен. И наплевать, что далеко и дорого к нему ехать — поездку, проживание и продукты оплатит Лёнина мама. Я с ней на эту тему уже разговаривала.

— Мама, но ведь замужество — это обязательства, да и штамп в паспорте. Как с этим быть? — спросила Наташа.

— Я тебя умоляю, дочка. Какие обязательства?! Он за три тысячи километров от нас. Будем жить, как жили. А с ним по телефону поговорю два, три раза в день и то, если время и желание позволит. А штамп в паспорте — ерунда. Подумаешь, одним больше, одним меньше! К тому ж замужняя — это статус. Пусть будет, — подмигнув дочери, ответила Алла. — Надо будет — разведемся.

— А если Лёня не захочет разводиться? Или потом мстить начнёт?

— Наташенька, я всё разузнала и продумала. Развестись я смогу в одностороннем порядке. От зэка с большим сроком заключения согласие не требуется. А стоит эта процедура всего лишь двести рублей. Так что здесь проблем не возникнет. Папика только нормального сначала найти надо.

Что же касается мести с его стороны, то, прежде, чем развестись, я создам Лёнечке такие проблемы, что он не то что мстить, а даже вспоминать о нас не захочет и побоится, — весело закончила Алла и, откусив кусочек торта, сделала большой глоток остывшего чая.

— Да, мамулька, ты — молодец, всё продумала! А я-то считала, что ты на старости лет из ума выжила, — улыбаясь, произнесла Наташа и засунула в рот остатки от своего куска торта.

— Ладно, дочь, поговорили так, что на душе легче стало. Я рада, что этот разговор состоялся. А сейчас поехали к бабушке: нужно Кристинку забрать домой. Мне мама уже жаловалась, что устала сильно за эти три дня, пока внучка у неё. Так что собирайся, — сказала Алла и вышла из-за стола.

— И я рада, мам, что этот разговор состоялся. Я тебя люблю, — крикнула вдогонку Наташа.

— И я тебя, — не поворачивая головы, произнесла Алла и скрылась в своей комнате.

                                       Глава 3

Первое длительное свидание Аллы и Лени состоялось в середине августа. Трое суток молодые люди, практически, не покидали любовное ложе. И лишь в перерывах от сексуальных утех влюбленные строили планы на будущее.

Алла говорила Лёне, что будет лучшей женой для него — верной, любящей, честной. Говорила, как поможет ему с работой после окончания срока наказания. Говорила, что приложит максимум усилий, чтобы это наказание существенно сократить (Алла уже обратилась за помощью к бывшим одноклассникам, а ныне действующим сотрудникам прокуратуры и ФСБ, с которыми у неё дружеские отношения). Уверяла, что ИХ! семья будет самой счастливой на свете. И Лёня верил, потому что ему хотелось верить в это, потому что Алла для него самая лучшая, потому что он любит её!

Уверенность в правильном выборе супруги крепла в Лёниной голове ежедневно. После мучительного расставания с Аллой, Лёня не находил себе места ни в отряде, ни на улице. Мысли молодого мужчины были направлены на то, чтобы никакие обстоятельства не смогли разлучить его с возлюбленной. Он даже готов был поступиться со своими принципами и стать женским «подкаблучником», лишь бы не потерять Аллу. Её слова о том, что у Лёни уже есть семья, и что все без исключения в этой семье ждут его скорейшего возвращения домой, не давали ему покоя. Он был счастлив и одновременно задумчив. Какая-то тревога поселилась в его голове, происхождение которой Лёня никак не мог определить. Он знал, что Алла сразу же после окончания свидания поехала в местный ЗАГС и уже подала заявление. Лёня даже знал точную дату своего бракосочетания, но что-то всё же его сильно беспокоило.

Лёня похудел и осунулся. Его стали мучить ночные кошмары и периодические колики в области сердца. Но врачи успокоили его и заверили, что всё это связано с погодой и возрастными изменениями в организме. Лёня смирился.

16 октября Леонид и Алла узаконили свои отношения. И хотя процедура бракосочетания прошла очень скромно и быстро, без гостей и шампанского, их лица были по-настоящему счастливыми — они стали семьёй.

К вечеру второго дня пребывания в комнате длительного свидания, Лёнину эйфорию от свадьбы сменила лёгкая тревога. Он стал замечать, что Алла меняется на глазах. В речах супруги Лёня с трудом улавливал любовные нотки, а в постели появилась отдалённость и скупость в действиях.

Выбрав подходящий момент, Лёня ласково спросил:

— Роднулька моя, я не узнаю тебя. Ты стала какой-то холодной, бр-р-р, — Лёня поёжился, — Что-то случилось?

— Не обращай внимания, любимый. Всё нормально. Просто перед моим отъездом Кристинка заболевать начинала, и это не выходит у меня из головы, — устало ответила Алла.

— А почему ты раньше мне ничего не сказала про болезнь доченьки?

— А что бы это изменило, Лёнь? — с некоторым раздражением спросила Алла и нахмурилась.

— Не волнуйся, красавица моя, всё будет хорошо, — произнёс Леонид и попытался обнять супругу, однако она отмахнулась от его руки, как от навязчивой мухи.

Последние, третьи сутки прошли с переменами в настроении Аллы — она то была весела и ласкова, то становилась грустной и задумчивой. Лёня старался не лезть более с расспросами к жене и стойко терпел её резкие перемены, хотя делать это становилось всё сложнее и сложнее.

Расстались молодожёны с ощущением недосказанности и глубочайшей усталости друг от друга (словно прожили не один десяток лет вместе).

А вскоре жизнь новоявленного супруга превратилась в ад

По возвращении Аллы в родную станицу, ее звонки стали редкими. Голос суше и раздражительнее. Создавалось впечатление, что каждый раз она говорила с мужем, превозмогая отвращение. Лёня даже подумал, что его жену подменили в поезде, или, как минимум, её укусило какое-то неизученное насекомое, превращающее своей слюной доброго, любящего человека в бесчувственного монстра.

Алла стала вести себя высокомерно, а телефонные разговоры, как правило, заканчивала упрёками. Леонид списывал грубость любимого человека то на её усталость, то на болезнь, то на нехватку денег. А сам старался быть с Аллой предельно доброжелательным и не перечить жене.

Практически все, что зарабатывал и получал от друзей и матери, Леня переводил супруге. В итоге, ежемесячно на счёт Аллы поступали деньги, равные половине её месячной зарплаты государственного служащего.

К сорокалетию Аллы, Лёня и его мама договорились преподнести жене и невестке шикарный подарок — новый компьютер. Алла давно жаловалась, что на её старый, допотопный агрегат можно только пыль ловить, так как включался он через раз и мог «потухнуть» после включения в самый неподходящий момент — во время переписки или составления важного документа.

Через полгода режима экономии необходимую сумму удалось собрать. Все деньги отправили Алле, чтобы она смогла купить тот компьютер, который ей подходит. Кроме того, Леня открыл для себя услугу по доставке цветов и направил имениннице шикарный букет ее любимых бордовых роз, дополнив его поздравительной открыткой со стихами своего сочинения.

Алла радовалась, как ребенок. Леонид слышал искреннюю радость в ее голосе, когда поздно вечером, наконец, дозвонился до нее. Она благодарила, смеялась, называла его самым лучшим и любимым. Он вздохнул с облегчением, уверенный, что все его подозрения напрасны, а проблемы позади.

Однако, через несколько дней Алла перестала выходить с мужем и свекровью на связь. Лёню сводило с ума непонимание происходящего. «В какой момент я мог ее так обидеть, что она перестала отвечать на звонки? Как поговорить с Аллой, если по всем известным номерам к телефону никто не подходит? Что случилось?» — задавал Лёня себе вопросы, но ответов не находил.

Вдруг он понял, что практически не знает свою жену. Всё, что Алла рассказывала о себе никак и никем не подтверждалось. Ему известен домашний адрес и номера мобильных телефонов любимой женщины, но Леонид не знал ничего о родных Аллы и даже не знал рабочего телефона супруги. В Лёниной голове возникла версия об обмане.

В надежде, что может быть что-то известно его маме, он набрал ее номер:

— Привет, мамуль, — с грустью в голосе произнёс Леонид.

— Здравствуй, сыночек! Ты не заболел, родной, а то что-то голос у тебя нездоровый? — встревожилась мама.

— Нет, мам, всё нормально со здоровьем. Просто я себе места не нахожу из-за молчания Аллы, — поделился беспокойством сын и, продолжив, спросил:

— Мамуль, а ты случайно не знаешь рабочий телефон Аллы или родных её?

— Нет, сынок. На работу я ей не звонила, а родные разговаривали со мной с телефона Аллы, — ответила мама.

— Да, дела! — со вздохом произнёс Лёня и продолжил:

— Мне кажется, мама, что после получения подарка Алла забудет о нашем существовании.

— Что ты, Лёня. Алла хорошая женщина. Наверное, просто что-то случилось, — предположила Лёнина мама.

— Может быть ты и права, но слишком много фактов свидетельствуют о моей правоте. Я раньше об этом не задумывался, а вот сейчас понял, что ничегошеньки не знаю о своей супруге. Даже её копию паспорта никогда не видел! Ладно, родная, держись. Целую тебя, — закончил разговор Лёня и отключил связь, оставив маму переживать.

Несколько дней Леонид рыскал в интернете, пытаясь найти хотя бы что-то о своей жене. И его старания были вознаграждены. Он нашёл рабочий адрес и телефон Аллы. Незамедлительно Леонид набрал номер.

— Лесничество, — раздался недовольный женский голос в Лёнином ухе.

— Здравствуйте. Аллу Николаевну будьте добры, — сильно волнуясь произнёс Леонид.

— Ты?! — удивлённо спросил всё тот же голос, интонация которого стала до боли знакомой Лёне.

— Как ты меня нашёл? И что тебе нужно? — с раздражением спросила Алла.

— Я не пойму, родная, что происходит? — ласково спросил Лёня.

— Никакая я тебе не родная! Слышишь?! Я уже подала на развод. Так что перестань звонить мне и маменьке своей скажи. А если не уймётесь, то сильно пожалеете, — голос Аллы с каждым словом становился все громче и выше, от чего у Леонида стало звенеть в голове. Каждое ее слово отдавалось ему невыносимой болью

— Так верни хотя бы мамины деньги, тварь! — сорвалось из Лёниных уст.

— Ах, вот ты как заговорил?! Те жалкие гроши, и деньгами то не назвать, — это была плата за то, что ты мною пользовался! И не звони мне больше ни-ког-да! — зло крикнула Алла и бросила трубку на рычаг стационарного телефона.

«Вот это да!» — только и смог произнести Леонид и, сдавив виски ладонями рук, закрыл глаза.

Лёне казалось, что он на бешенной скорости летит в бездну. Ему не было страшно, но было очень больно. Грудь сдавливало так сильно, словно на неё положили неподъёмную штангу. Очень хотелось пить.

Вдруг в локтевой сгиб правой руки воткнулось что-то острое и во внутрь тела ворвалась свежесть. Лёня открыл глаза. Перед ним стоял местный фельдшер в форме лейтенанта и со шприцем в руке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил медицинский работник.

— Нормально, — еле ворочая языком, ответил Лёня.

— Вот и хорошо! Ты давай больше не дури, тебе ещё жить да жить, — весело произнёс эскулап и положил в свой чемоданчик использованный шприц и пустую ампулу.

— А что произошло? — спросил Лёня.

— Перенервничал ты, — скупо ответил доктор и ушёл.

— Да, братан, ну и заставил же ты нас понервничать, — с дрожью в голосе произнёс Дильёр.

— Ты можешь объяснить, что произошло? — раздражаясь, спросил Леонид, увидев склонившуюся над собой фигуру товарища.

— Тише, тише, Лёнька. Тебе нельзя волноваться. Конечно, могу объяснить.

Ты поговорил с кем-то по телефону на повышенных тонах, пришёл в секцию и присел на свою шконку. Затем сдавил голову руками и через пару минут рухнул на пол. Я поднял тебя, уложил на постель и обратил внимание, что ты очень бледен. Попробовал тебя растормошить, но ты, по ходу, потерял сознание. Я крикнул дневального, а он, оценив ситуацию, вызвал «лепилу» (мед. работник (жаргон). Вот, собственно, и всё, — поведал Дильёр.

— Понятно, — со вздохом произнёс Лёня.

— А с кем ты говорил, что тебя так тряхануло? — поинтересовался Дильёр.

— С Аллой. Она подала на развод, толком мне ничего не объяснив. По всей видимости она с самого начала хотела меня на деньги кинуть, тварь.

— Во, дела! А всё говорят, что это зэки доверчивых баб разводят. Кто бы мог подумать?! — сказал Дильёр и правой рукой почесал затылок.

Закрыв глаза, Леня снова и снова пытался понять, что же все-таки произошло… Когда и какую ошибку он допустил? Как получилось так, что он, человек, имеющий за плечами не только среднюю, но и дворовую, криминальную школу, смог поверить на слово женщине, которую так мало знал. Он не понимал, зачем ей был нужен он, зек с большим сроком, не являвшийся олигархом.

— Что делать думаешь? — спросил у Лёни товарищ из Узбекистана.

— Не знаю, Дильёрчик. Не знаю! — честно признался Леонид и, перевернувшись на живот, уткнулся лицом в подушку.

Дильёр не стал более докучать расспросами и, тяжело вздохнув, отошёл от товарища.

Месяц прошёл относительно спокойно. Лёня принимал лекарства, прописанные местным фельдшером. Созванивался с мамой и родственниками. И каждый день набирал номера телефонов Аллы, но жена на Лёнины звонки не отвечала.

Лишь однажды, когда он уже собирался отключиться, устав слушать длинные гудки, трубка ответила голосом четырёхлетней Кристины:

— Ивет! Мама не очет с тобой ласговаливать. А я тебя лублу.

— И я тебя люблю, девочка моя! А почему мама не хочет говорить со мной? — спросил Лёня у дочери жены.

— Не знаю, — ответила Кристина и тут же в трубке послышался приближающийся голос Аллы:

— С кем ты там разговариваешь, доченька?

— С Лёней. Он ного, ного лаз звонил, — ответила дочь маме.

— Я же сказала тебе не брать трубку, — закричала Алла на Кристину, а в телефон бросила злую реплику:

— Я предупреждала тебя, сволочь, по поводу звонков. Ты сам этого захотел! — и отключила связь.

Леонид в очередной раз ощутил себя оплёванным, но так и не понял за что с ним поступили подобным образом. Он тяжело вздохнул. Взял свою кружку и пошёл к крану попить холодной воды.

Сделав несколько глотков, Лёня посмотрел на своё отражение в зеркале. Лицо бледное. Взгляд потухший, потерянный. Волосы на голове заметно поседели.

Лёня склонился над эмалированной мойкой и стал тщательно умывать лицо, словно пытаясь избавиться от грязи. Но неприятная липкость осталась, а на душе появилась сильная тревога.

«Что-то Алла задумала», — произнёс Лёня вслух и вышел из умывальника.

Через десять дней Леонида вызвали в административный штаб колонии. Лёня чувствовал, что этот вызов как-то связан с Аллой. И оказался прав.

Прямо с порога своего рабочего кабинета оперативный сотрудник учреждения начал кричать на Лёню, как только лицо осуждённого показалось в дверном проёме:

— Ты что, Курманов, охренел?! Какого рожна твоя жена тут понаписала про тебя?

Оперуполномоченный Смирнов — худощавый, двадцатисемилетний капитан внутренней службы, держал в правой руке объёмный вскрытый конверт и, сотрясая им, задавал вопросы Лёне, не стесняясь в выражениях. Лицо молодого оперативника было красным, а нижняя губа заметно тряслась от нервного возбуждения.

Состояние Смирнова было понятное — пятнадцать минут назад его лично обматерил начальник колонии полковник Дерябов за то, что капитан плохо работает со спец контингентом, позволяя им совершать преступления в местах лишения свободы.

— Гражданин начальник, я не пойму, о чём речь идёт, — честно признался Леонид.

— Ах, ты не поймёшь?! Зато я всё понял из этого послания. Ты, умник, твою мать, какого хрена с женщины, воспитывающей в одиночку малолетнего ребёнка, деньги вымогал и угрожал ей физической расправой, в случае невыполнения твоих требований?

— ?! — Леонид от удивления не мог даже рот раскрыть.

— Молишь?! Хорошо, я тебе скажу. Ты через интернет познакомился с Аллой Николаевной Лиловой, влюбил её в себя, наобещал «райскую» жизнь с тобой, принудил узаконить отношения, чтобы из бедной женщины денежки «сосать». А когда в разговоре с ней ты «прокололся» и она поняла твои истинные цели, то тут же подала на развод и перестала отвечать на твои звонки. Но ты, скотина, нашёл способ связаться с ней и стал угрозами вымогать деньги. Всё я тебе рассказал, или что-то упустил, а, Курманов? — не снижая тон спросил Смирнов.

— Гражданин начальник, я ни у кого деньги не вымогал и никому не угрожал, — уверенно заявил Лёня.

— Хорошо, Курманов, присаживайся и рассказывай. Я должен знать каждую мелочь твоих отношений с женой, — заметно снизив тон, сказал оперативник.

Десять минут Леонид рассказывал капитану Смирнову все подробности взаимоотношений с Аллой. Оперуполномоченный внимательно слушал Лёню и ни разу не перебил его.

Когда осуждённый закончил повествование, Смирнов сказал:

— Да, верю я тебе, Лёня. За тобой за весь срок пребывания в колонии «косяков» не было, поэтому и сомневаться в твоих словах нет смысла. Но как ты мог попасться на «крючок» к данной особе? Молчи, молчи — это риторический вопрос, — подняв правую руку, сказал капитан, заметив, что Лёня пытается оправдаться.

— Да, ситуация неприятная. Твоя жёнушка направила вот эту «телегу» в наше управление, а второй экземпляр пришёл на имя «хозяина». Так, что не принять меры мы не можем. В ближайшее время сюда приедет дознаватель и будет опрашивать тебя по факту заявления. Ты смотри лишнего ему не взболтни про дела колонейские, а с остальным мы сами утрясём. Телефон и все сим-карты сдашь мне лично. Я изъятие оформлю как надо, а тебе выпишу пять суток изолятора, для начала. Потом продлим. В общем будешь сидеть в ШИЗо пока всё не утихнет. Понятно? — задал завершающий вопрос Смирнов.

— Понятно, гражданин начальник, — ответил Лёня и поднялся со стула.

— Всё, Курманов, дуй за телефоном, а затем сразу в «кичу».

Лёня пробыл в штрафном изоляторе без малого месяц. За это время его дважды опрашивали сотрудники дознания. Леонид рассказал им всё без утайки, в итоге, уголовное дело возбуждено не было, в виду отсутствия состава преступления. Но Лёне было строго-настрого запрещено любыми способами связываться с Аллой, не говоря уже о какой-либо мести.

— Ну что, Курманов, будешь ещё себе жену искать, сидя в колонии? — ехидно улыбаясь, спросил сорокасемилетний толстый прапорщик, открывая Леониду железную дверь штрафного изолятора.

— Нет, командир, не буду. После этой истории моё тело аллергической сыпью покрывается при слове «заоха», — с иронией ответил Лёня и вышел из мрачно-сырого помещения ШИЗо в зону.

Просто

Просто любить.

Просто скучать.

Счастье дарить,

Обиды прощать.

Просто смотреть.

Просто молчать.

И ни о чем

Не забывать.

Просто мечтать.

Просто простить.

Сердце отдать…

И отпустить…

Букет ромашек

Я подарю тебе букет ромашек.

Ты засуши его на память о лете.

Море, скамейка, шашлык из барашка,

Киндзмараули, на танцы билетик.

Ливень, палатка, волны прибоя,

Песни, гитара… и лопнули струны.

Твой поцелуй и любовь до запоя.

В море купанье дорожкою лунной…

Все хорошо. Я тебя понимаю.

Клятвы — не стоит. Давай — просто будем.

Лишь одного я прошу, дорогая:

Пусть это лето мы не забудем.

Ты возвращаешься к семье,

А я один на этом свете.

И только память обо мне —

Из летних солнышек букетик.

Первый день

(Песнь посудомойки)

У раковин одиноко

Стою в ожидании чуда.

Я в зал гляжу пристальным оком.

Ну чу! Принесли мне посуду!

Испачканы ложки и вилки,

Стаканы, тарелки не мыты.

С тоской я гляжу на бутылки.

О, где ты, святой общепита?!

Котлы, сковородки, кастрюли…

Откуда все это берется?

И, чтобы мы здесь не заснули,

Минутки на чай не найдется!

Теперь я не встану со стула…

Со стула вставать мне лень.

На кухню гляжу я хмуро…

И это лишь первый день.

Ремонт у тещи

Мне всё же пришлось начать ремонт у Галины Михайловны, мамы моей супруги, так как отговорки «Я устал на работе!», «Сегодня моя очередь заниматься детьми!» были неуместны: дети находились на каникулах в оздоровительном лагере, а я на больничном. Что у моей тёщи приравнивалось к отпуску.

Серьёзный ремонт, с настилом новых полов, заменой сантехнического оборудования и выравниванием стен и потолков, подходил к своему логическому завершению. Мне оставалось обшить деревянные перегородки оргалитом и поклеить обои. Мой опыт по отделке помещений позволял забивать маленькие, пятнадцатимиллиметровые гвоздики большим, полукилограммовым молотком. Причём мой правый, невидящий глаз (результат давней травмы) не доставлял неудобств. «Вторая мама» с восхищением смотрела, как я с одного удара вгонял гвоздик в стену по самую шляпку и с завидной регулярностью выдавливала из своих уст слова, отдалённо похожие на скупую похвалу.

Выполнив намеченный на день объём работы, я покинул тёщин дом.

Следующим утром я вновь пришёл на своё «рабочее место». В квартире, с характерным для ремонта запахом, меня встретила не выспавшаяся хозяйка. Меня встревожил ее больной вид: бледное лицо, мешки под глазами, красными от слез. Большой и указательный пальцы левой руки были перебинтованы. Несчастная и растрепанная, Галина Михайловна казалась гораздо старше, ещё ниже и толще.

Я проявил заботу и тихим, обеспокоенным голосом спросил:

— Мама, что случилось?

Из глаз Галины Михайловны тут же покатались слёзы. Вот только я не понял, чем они были вызваны — болью от травмы, или тем, что я впервые тёщу назвал мамой.

— Лёша, я такая дура! — всхлипывая, начала любимая тёща, заинтриговав меня словами, относящимися к самокритике, что в принципе мало кому удавалось услышать.

Я весь превратился в слух, предвкушая душещипательную историю. Но драмы не последовало.

Также неожиданно, как и заплакала, Галина Михайловна засмеялась и продолжила рассказ:

— Когда ты вечером ушёл, я подумала: «А у меня получится также шустро забивать гвозди?» И, заверив себя, что получится, взяла твой тяжеленный молоток. При чем, он не показался мне таким уж тяжелым. Поэтому, вспомнив, что ты слеп на один глаз, я решила уровнять шансы и завязала свой глаз шарфом. Затем взяла маленький гвоздик, приставила его к дверному косяку и со всей силы ударила молотком. Сначала из глаз посыпались искры, затем стало темно и страшно. Я выронила молоток и прижала ушибленную руку к груди. Мне даже показалось, что рука не болит, но почему-то нестерпимо звенело в голове. Через несколько секунд по всей руке, от пальцев до локтя растеклась горячая волна. Видимо, шоковое состояние немного отпустило, и я почувствовала такую боль, что захотелось кричать. Слезы сами лились из глаз. Я бросилась в ванную и подставила руку под струю холодной воды. Но становилось ещё больнее, пальцы немели. А вода была розовой от крови. Когда боль немного ушла, я с трудом перебинтовала пальцы. Но практически не спала ночь… Ох, Лёша, я такая дура!!!

— Конечно, дура! — без злобы подтвердил я и, обняв тёщу, заразительно засмеялся.

О собаках

Вы послушайте, ребята,

Что хочу я вам прочесть.

Родились у нас кутята.

Их по счету ровно шесть.

Мы решали, мы гадали,

Как же нам щенков раздать.

Одного, ура, забрали.

Сколько их осталось? Пять!

Дала мама объявленье:

«Не нужны ль кому щенки?»

Разобрали их в мгновенье,

Как с повидлом пирожки!

С облегченьем мы вздохнули:

Детки обрели свой дом.

Только одного вернули…

Что же делать нам с щенком?

Может, снова объявленье?

Иль соседям навязать?

Подарить на день рождения?

Кто щенка захочет взять?

Наша девочка-последыш

Фору всем щенкам дала!

Отогнав всех от тарелок,

Шустро ела и пила.

Раньше всех глаза открыла,

Стала мир наш изучать.

На котов и на прохожих

Даже начала рычать!

Утром громко звонко лает,

Нам будильник ни к чему!

В общем, братцы, псинка эта

Пригодится самому!

В нашем доме три собаки!

(Нет, собак не развожу)

Только жизнь нам без собаки

И не жизнь, я так скажу!

Пьяный гимн

Пьяному и море по колено.

Пьяному любые беды нипочём.

Мне вино пророчит перемены.

Красноречье почему-то бьёт ключом.

Поднимаю я бокал — здоровье ваше!

Поднимаю я бокал и пью до дна.

Эта жидкость не пропустит фальши.

И когда я пью, я не одна.

Я сегодня счастлива! Веселья

Не опишут красные слова…

Почему же поутру, с похмелья,

Так болит жестоко голова?

Сонет

Мой рыцарь ко мне прискакал на коне,

Блистая красой и отвагой.

Он пел серенады единственной мне,

Отменно владея гитарой и шпагой.

О подвигах пел о своих и победах,

Как он бесшабашно и весело жил.

Но глаз моих омут в четверг (или в среду)

Навеки его закрутив, потопил.

Посуду мыть клялся, с собакой гулять,

Быть честным, послушным и верным,

Желанья любые мои исполнять,

Забыть про друзей и таверны…

Теперь наша дочка в кроватке сопит,

А милый мой рыцарь под боком храпит.

Собачий вальс

— Мам, — по-деловому начал мой сын. — Ну теперь то мы можем завести собаку?

Как всякий нормальный десятилетний ребенок, мой сын всегда мечтал о собаке. Или о кошке. О хомячке, морской свинке. Ну о ком-нибудь! Но, как человек разумный, все понимал и такими разговорами нас не донимал. Он вообще странный ребенок: никогда ничего не просит! Ни сладостей, ни игрушек. Каждый раз приходится спрашивать, а не хочет ли он чего-нибудь. И тогда он, как бы нехотя, указывает на какую-нибудь шоколадку, йогурт или журнал… Большую часть его жизни мы жили на съёмных квартирах. К тому же, у нашей старшей дочери аллергия на шерсть: пять минут с пушистиком вызывает обильную работу слезных желез и повышенную сопливость на весь оставшийся день. Так что максимум, что мы могли себе позволить — это черепаха. Однако, вот уже полгода, как мы, наконец, обзавелись своим жильем. И не просто жильем — домом! Собственным домом на 8 сотках всего в нескольких десятках километров от Москвы. Дочь, девушка прямолинейная, высказала фи и переехала к своему молодому человеку, который последние полгода усиленно намекал на то, что жаждет жениться, и даже знает на ком!

Итак, о собаке… Я однозначная собачница. Счастливый ребенок: в моем детстве всегда были собаки. Я готова затискать и заласкать любого боксера, алабая, добермана, не говоря уж о более симпатичных лающих созданиях. Конечно же, бояться собак — это не обо мне. Что касается моего мужа, то он кошатник. Мечтает о коте. Не о кошке, а именно о коте — гордом, шляющемся по всей деревне, возвращающимся с рваным ухом и заплывшим глазом, метящим все мои вещи. Но вот как раз у меня — аллергия на кошачьих… А посему мы сели выбирать собаку… Я сказала, что не хочу экспонат для выставки. Хочу собаку самой лучшей породы — дворняжку. В детстве у меня была замечательная девочка породы ирландский сеттер. В описании собак этой породы надо добавлять строчку «Охранной собакой быть не может, потому что любит всех на свете». Это было рыжее чудо, которое обожало носиться, всех людей, голубей и яблоки. Когда она бегала по нашей трехкомнатной квартире, ее заносило так, что нос был уже на кухне, а задние лапы скользили по линолеуму где-то за поворотом. Она ела все, кроме грибов и соленых огурцов. Самым большим горем для нее было остаться одной, но, когда кто-то возвращался домой, счастью не было предела. До сих пор не понимаю, как она выделяла звук папиной машины. Как она могла учуять нас, а она чуяла, потому что бежала к двери, когда кто-то из своих был еще метров за сто от дома. У нее было свое кресло, на которое она никого не пускала. Если в него кто-то садился, она залезала следом и начинала крутиться, изображая, что собирается улечься спать. Но стоило только непрошенному гостю пересесть, как, через пару минут, и она уходила. Врожденная гордость и хорошее воспитание не позволяло ей попрошайничать. Когда семья усаживалась ужинать (а еще лучше, когда были гости!), она приходила на кухню, садилась рядом с кем-то, клала лапу на коленку и… отворачивалась. Мол, я не я, лапа не моя, и вообще, я лишь поздороваться зашла. Мы то привыкли, а вот сердца гостей, как правило, не выдерживали. Конечно, в городской квартире такой собаке попросту тесно. Однако, мы часто уходили в лес за грибами-ягодами, любили ходить на лыжах. К тому же, папа мой — заядлый охотник, поэтому собачке было где побегать. Но, конечно, мало. С тех пор я усвоила, что каждая порода собак имеет свое предназначение. Бойцовские собаки должны участвовать в боях, охотничьи — охотиться, сторожевые — охранять. Нам же нужна была собака-компаньон. Ну кто ж может исполнять эту роль лучше двортерьера? К тому же, недалеко от нашего дома находится приют, куда приносят, привозят, подбрасывают собак разного цвета, размера и состояния здоровья — есть из кого выбрать.

Однако, мой максималист муж решил, что нам нужна породистая зверюга. Будет ли это овчарка, лайка, алабай или пудель, он еще не решил, но непременно голубых кровей! Так однажды в субботу мы оказались в Шереметьевском приюте, куда стекались породистые собаки… Он встретил нас глухим забором, суровым сторожем и улыбающимися волонтерами. Как познакомиться с собакой в приюте? Да так же, как и с ребенком в детском доме — пойти погулять. Первый, кого нам показали, был Фредди. Трехцветная дворняжка с испуганными настороженными глазами. Он прекрасно гулял на поводке, не отходил дальше, чем на три метра. А если убегал вперед, оглядывался и возвращался назад. После получасовой прогулки муж сказал: «Берем этого». Нам пытались показать других собачек. Я тоже просила: «Давай еще кого посмотрим. Мы же пришли за породистой собакой». На что мой супруг ответил: «Ну мы же с ним уже погуляли! У него уже появилась надежда, как же можно эту надежду убить?» Что? Так можно было? Я думала, что убить надежду — это купить зимние колеса вместо шубы жене. Или поехать к свекрови на дачу вместо долгожданного отпуска на море. Я думала, это — пообещать ребенку съездить в парк и проваляться весь день с головной болью от похмелья. Поклясться поставить забор в выходные, но — Чемпионат мира же!!! Оказывается, с собакой так нельзя… Фредди прожил в приюте лет шесть, попав сюда щенком, и другой жизни не знал… Нам предлагали показать другую собаку, однако, муж был непреклонен.

Привезли его через неделю. Пушистого, чистого, привитого, кастрированного кабеля. Муж достроил к этому времени будку и забор. Подразумевалось, что после того, как Фредди к нам привыкнет, он будет жить без цепи, свободно передвигаться по участку, аккуратно обходя грядки, и самостоятельно ходить гулять по деревне. Как оказалось, у Фредди были похожие взгляды на будущее. По крайней мере, в вопросе свободного передвижения и самостоятельного гуляния.

Первые дни он жил в доме и гулял исключительно на поводке. Выходя на улицу, он преданно заглядывал в глаза тому, кто был на другом конце поводка, не тянул, не дергал, шагал практически у ноги, лишь периодически отбегая по своим собачьим надобностям. Выяснилось, что он очень боялся машин. При звуке приближающегося автомобиля, старался прижаться к ноге, а если мимо проезжал какой-то многотонник, Фредди почти ложился в испуге на землю или старался подальше отбежать. В остальном все было замечательно. То есть пес втирался в доверие, как мог. Пока однажды не дождался-таки своего момента. Новый хозяин вывел пса на улицу, но, забыв что-то, вернулся назад в дом. Когда, минуты через три, он снова вышел, Фредди уже не было. Чуть позже обнаружился едва заметный пролаз под нашим сетчатым забором. Муж побежал искать зверюгу. И даже нашел его! О! это был не тот Фредди, которого нам привезли! Глаза горят, уши торчат, во всем теле чувствуется решимость. Куда делся страх перед машинами: он трижды перебежал шоссе, на котором, слава воскресному утру, машин было пока мало. Побегав с полчасика по соседским огородам, муж вернулся домой. Мы еще несколько раз выходили искать собаку. И даже видели его в компании других псов, которые, в отличие от него, пытались подойти к нам. Однако Фредди, похоже, назначил себя вожаком местной стаи и давал понять, что к нам лучше не подходить, с каким бы аппетитным кусочком мы не приближались… Ситуация усугублялась еще тем, что на следующий день к нам должны были приехать из приюта, проведать Фредди… Пришлось позвонить, сказаться больными… Мы каждый день обходили всю деревню, расклеили объявления о пропаже собаки, показывали его фото в местных магазинчиках. А спустя несколько дней, проезжая на машине мимо автобусной остановки недалеко от дома, я увидела Фредди, мирно спящего под скамейкой. Поводок был всегда со мной в машине, поэтому я остановилась, подошла к ничего не подозревающему псу и щелкнула карабином поводка на его ошейнике. Фредди был водворен на место и посажен на цепь. Встреча с волонтерами прошла в радостной атмосфере, а нам в семейную карму был поставлен плюсик за собачью душу.

Следующие полгода прошли ровно. Фредди к нам привык. На время принятия пищи он всегда был дома. А т.к. в какой-то момент мужу пришлось разобрать часть забора, а на то, чтоб заделать дыру, ни сил, ни времени уже не нашлось, то гулять пес ходил, когда ему вздумается. Конечно, нужно было его выгуливать, а не позволять болтаться самому по деревне. Но… Я ленивая… «Я выбрал этого пса и буду им заниматься», — сказал мой муж и укатил в свои командировки. «Я просил собаку, поэтому буду с ней гулять», — заявил сын и поступил в кадетский корпус на пятидневку. Так что и заботы о собаке легли на мои хрупкие, могущие все выдержать, плечи. Поэтому я позволяла псу выгуливать себя самому, высвобождая немного времени для других дел. До тех пор, пока однажды я не увидела, что во двор пришла еще одна собака!

Собака была чуть крупнее Фредди. Рыжая, с более гладкой шерстью и улыбающейся пастью. Она доверчиво смотрела на меня, когда я выгоняла ее со двора, и виляла хвостом. Теперь каждый день я видела, что Фредди возвращается домой не один. Его подруга даже проверила на комфортность его будку. И мне вспомнилась ситуация из моего раннего детства. Мне было лет 5, когда папа принес домой щенка. Мы жили тогда на Сахалине, в поселке, в доме барачного типа с отдельным входом. Папа сделал щенку будку, из которого его вскоре выгнала беременная сука. Она решила, что ей домик нужнее и, словно лиса из сказки про ледяную и лубяную избушки, выжила нашу собачку на улицу. На все попытки выселить ее, она отвечала возмущенным лаем и даже пыталась огрызаться. Папе пришлось отнести будку подальше от дома. Собака недвижимость покидать отказалась и вскоре в ней ощенилась. А наш щенок поселился в доме.

Когда муж вернулся из очередной командировки, я показала ему гостью Фредди. Как в сказке, в ближайшие выходные дыра в нашем заборе была заделана. Не знаю, что наговорил девушке Фредди. Какую лапшу на уши вешал. Явно что-то из серии «хата своя, кормят дважды в день, любят, гладят». Но дама не просто повелась на сладкие речи. Она решила не упускать своего счастья в виде такого состоятельного кавалера. Две недели она жила за нашим забором. Она звала его гулять. Разговаривала с ним из-за забора. А когда я выгуливала Фредди, она шла за нами на некотором расстоянии. Но этот подлец в собачьем обличии даже не оборачивался в ее сторону, делая вид, что они незнакомы! Жалея собаку, я решила ее подкармливать… В конце концов, где одна миска, там и две — не обеднеем… Это ж ненадолго. Зима уж больно холодная… А там уж она как-нибудь… После того, как я неделю выносила миску за ворота собаке, которую звала не иначе, как Фифа, муж сказал: «Ну, была у нас одна собака, будет две. Заводи во двор». Так у нас появилась Фифа.

Теперь уже я выгуливала двух собак. А когда мне было лень гулять самой, я выпускала их за забор. Было забавно наблюдать из окна, как они возвращаются домой. Казалось, Фифа ведет Фредди. Иногда он отставал, шел назад, найдя что-то интересное. Тогда она возвращалась к нему, стояла над ним, пока он не вспоминал, куда они идут. Как-то незаметно Фифа не только выселила Фредди из будки, но и переставила его на второе место в наших сердцах.

Зима в тот год была суровой, а весна поздней. В двадцатых числах марта Фифа перестала далеко уходить и со всех сил показывала, что чувствует себя не очень хорошо. А 27 марта я не смогла дозваться ее на завтрак. Фифа лежала на диванчике на веранде. На мой призыв пойти поесть, она вильнула хвостом: «Мама, у меня тут вот» и… облизнула крохотного щенка. «Не вздумай!» — орал мне здравый смысл. «Ну ведь они такие крохотные, беззащитные», — шептала сердобольность… В неравной борьбе одержал победу шепот, и Фифа с щенками переехали в дом. От чего большие глаза Фредди стали еще больше: ну как же так-то! Пока щенкам не исполнился месяц, они жили в доме. Это была настоящая собакотерапия — ложиться посреди комнаты на пол, чтобы по тебе топали несколько пар крохотных лап. Они пытались кусать, лизать, рычать, рвать… В стороне располагалась Фифа. Собака, в которой явно была немалая толика голубой крови (шарпея, как подтвердили впоследствии ветврачи), ложилась на ковре, положив передние лапы одна на другую, и с аристократической снисходительностью глядела на всю эту возню.

Понятно, что оставлять всю ораву себе, было нереально. Поэтому в середине мая, когда малышам было чуть меньше двух месяцев, мы дали объявление о поиске хороших рук для наших будущих волкодавов. За две недели всех малышей разобрали. Одну девочку, мою любимицу, вернули через месяц: она оказалась слишком шустрой, активной для флегматичной хозяйки. Девочку назвали Форой и решили больше никому ее не отдавать. Теперь в нашем доме три собаки. Где две миски, там и три… Конечно, моему супругу пришлось перестроить для них будку. Теперь это шикарное двухэтажное жилище с отдельными входами, верандой на втором этаже и широким крыльцом. Сын не забывает чесать собак, когда они линяют и помнит, когда им делать прививки. Я, на всякий случай, больше не ленюсь с ними гулять. А муж… Муж по-прежнему мечтает о коте.

Муж опять в командировке

Наберу тебя я в скайпе

И скажу тебе «Привет».

Мы не виделись с тобою

Уже сорок тысяч лет.

Я в порядке, дети тоже,

Не волнуйся ты за нас.

На тебя они похожи,

Твой разрез зеленых глаз.

И почти такой же запах,

И такой же цвет волос…

Спросит сын: «Когда же папа

Вновь приедет?» На вопрос

Я ему отвечу: «Скоро,

Ты немного погоди.

Привезет тебе конфеты

Или мульт на DVD»…

Детки спят, мяучит кошка —

Ждет, ее я покормлю…

Я скучаю, мой хороший…

Милый, я тебя люблю.

Мотылек

Я мотыльком к тебе лечу.

На твой огонь.

Но хоть любви твоей хочу,

Ты крыл не тронь.

Растаяла, как первый снег

В руках твоих.

А ты целуй: короткий век

У нас двоих.

В тебя ныряю и влечет

Твой взгляд — вода.

Все дни и ночи напролет

С тобой. Всегда.

Тебя пугает этот плен…

Глаза закрыв,

Ты поднимаешься с колен,

Не долюбив…

Кукла

Поставьте меня на полку

И задвиньте далеко в угол.

Я стоять буду там долго

Средь таких же, как я, кукол.

Нарисуйте глаза большие,

Нарядите в красивое платье.

А механизм поставите,

Так буду еще и пищать я.

Я всегда буду вам улыбаться,

И всегда буду вам послушной.

Дайте детям, пускай порезвятся

И забудут меня под подушкой.

Подключите любые опции,

Я сыграю любые роли.

Но зато никаких эмоций,

Ни слез, ни вопросов, ни боли.

Я была веселой когда-то,

Я живою была и звонкой.

Я на чувства была богата,

И вообще, неплохая девчонка.

Я любила… Но только что толку?

Как любой огонь, я потухла.

Потому что долго-долго

Я была для него только куклой…

Спасительное письмо,
или как слово лечит

В славном городе Златограде, жила-была девушка Злата. Она росла здоровой, послушной, доброй, веселой, прилежной и очень красивой. Девушка любила и людей, и всех зверушек на этой планете. Любви ко всему живому Злату научили родители. Папа у Златы работал в Златоградском заповеднике, где охранял от браконьеров диковинные растения и редких животных. А мама была простой воспитательницей в детском саду. Особого достатка в семье не было, и поэтому Злате не могли приобрести дорогой смартфон и супермодную одежду. Зато у Златы была золотистая коса по пояс, сногсшибательная улыбка и милые ямочки на румяных щеках. Когда одноклассники Златы выходили гулять в обновах, хвастаясь новыми кроссовками, куртками, или доставали из кармана джинсов последнюю модель айфона, девушка не бросалась на товарищей с криками: «Ух, ты!» или «Дай заценю!», а искренне говорила им: «Поздравляю!» и продолжала любоваться красотами окружающего мира с доброй улыбкой на красивом лице. В свои шестнадцать лет Злата понимала, что истинная ценность — это мир во всем мире, доброта, любовь к жизни и всему живому, а также здоровье родителей. А телефоны, машины, одежда — лишь обертка для человека, как фантик для конфеты, который очень часто скрывает под своей золотой бумажкой безвкусную карамельку.

Но вдруг Злата начала чахнуть на глазах. Её золотистый волос померк, и уже не блестел на солнце. Сногсшибательная улыбка превратилась в звериный оскал, пугая людей. А сама девушка стала злой и от этого некрасивой.

Родители Златы не знали, что и делать, ведь врачи признались в своей беспомощности и не могли вылечить их любимую дочь. Тогда, отчаявшись, они обратились к экстрасенсам и бабкам-ведуньям, исцеляющим колдовством и заговорами. Но и те лишь разводили руками и пожимали плечами. Вот только одна бабуля, от которой веяло холодом, и бежали мурашки по всему телу от взгляда на нее, сказала старческим скрипучим голосом:

— Вашу дочу сглазили. Врачи и знахари здесь не помогут. Девочку спасет слово!

— Какое? — в один голос спросили встревоженные родители.

А бабушки уже и след простыл. Никто не понял, откуда она взялась, и куда подевалась. Но эхо все же принесло последнее, что сказала целительница издалека:

— До-о-о-брое!

Злату положили в больницу под наблюдение врачей. Но с каждым днем девушке становилось хуже, пока… Пока медсестра не принесла письмо, на конверте которого была корявая надпись: «Для Златы». Мама девушки аккуратно вскрыла конверт и, бегло просмотрев содержание, стала читать письмо, написанное мальчишеским почерком:

«Милая, Злата!

Я пишу тебе письмо по просьбе Саши, моего старшего брата, который год назад разбился на мотоцикле и сам почти не может двигаться. Нет, не буду больше обманывать, брат меня не просил. Это моя идея.

С тех пор, как Саша перестал видеть тебя на улице и наблюдать за твоими длинными, золотыми волосами и красивой улыбкой, ему стало много хуже. Врачи сказали, что он сильно переживает о чем-то. И мне удалось выяснить о чем. А вернее, о ком.

Мой брат переживает за тебя, Злата! Саша, когда узнал о твоей болезни, сказал мне: «Я готов свою жизнь отдать, лишь бы эта девушка поправилась и приносила радость всему живому своей добротой, красотой и разящей улыбкой!»

Я очень люблю своего брата и не хочу, чтобы он терял жизнь. Поэтому я прошу тебя, Златочка, выздоравливай и помоги подняться из инвалидного кресла Саше. Вы будете самой красивой и счастливой парой на свете. Я это точно знаю!»

А дальше в письме шла подпись: «Сережа (Сашин брат)» и еле разборчивое: «Выздоравливай!» — с припиской ниже: «О, чудо! Это мой брат сам написал!»

Когда мама Златы закончила читать письмо, глаза у девушки оживились и обрели здоровый блеск. Злата вспомнила того красавца-мотоциклиста по имени Саша, о котором тайком мечтала. Злата сильно испугалась, когда год назад, впервые за лето, не услышала приятный рык Сашиного байка. Но, убедив себя мыслью о переезде юноши, постаралась не думать о Саше и своих мечтах стать его женой. «Так вот, что случилось с парнем», — мелькнула мысль в сознании Златы.

— Ему нужно срочно помочь! — неожиданно для себя и для всех, кто находился в палате, произнесла Злата и быстро поднялась с больничной койки.

Волосы девушки, как по волшебству, приобрели прежний золотистый цвет, щёчки порозовели, а улыбка вновь стала доброй и красивой.

— Чудеса! — только и смогла произнести медсестра, раскинув в стороны руки.

А мама Златы заплакала слезами радости и счастья.

Через два месяца, уже этой осенью, Злата и Саша гуляли вместе по Златоградскому заповеднику, наслаждаясь щебетанием птиц, осенними цветами и добрыми словами, произносимыми в адрес друг друга.

Вот на что способно слово!

Хотите верьте, хотите нет.

Мигрень

Словно волной о скалы —

Все мечты вдрызг.

Нет, я тебя не искала

В отблеске брызг.

Нет, я тебя не желала —

Просто сбылось.

Просто рука удержала

Локон волос.

И упорхнуло сердце

Бабочкой в рай —

Взвилось мажорной терцией.

Что ж, забирай…

Так вот, спасаясь однажды

От боли в виске,

Я рисовала. Отважно.

Мечту. На песке.

Доча

По утрам меня будят слова:

«Мама, мам, я уже поспала!»

Просыпаюсь и вижу улыбку

Моей девочки, солнышка, рыбки.

И все утро окрашено светом

Светлых глаз милой девочки этой.

Телефонный разговор

«Аё. Ивет! А мама где-то в оголоде.

Она кулям ледиску собилает, влоде.

А я пло котиков мотлю кино.

Мне очень, очень нлавится оно!

Ещё, мои детишки сильно забоели.

Они, навелно, много мо'женки поели.

А я не ела мо'женку давно,

У лоте голлышко моё класно…»

«Алина, дочка!» — «Всё! Ну, мне пола,

Меня же очень слочно мамуля позвала!»

Я в трубку крикнул: «Только не балуй!»

В ответ услышал звонкий поцелуй.

И понял я, что счастье не в деньгах и злате.

И даже не в друзьях, и точно не во блате.

А счастье — слышать громкий, детский смех,

С семьёй идти по жизни без помех!

Лешая

Недавно я случайно наткнулся на картинку в интернете: ранняя осень в лесу, пожухлая, высокая трава уже стремится к земле, предчувствуя скорую зиму. Создаётся ощущение, что папоротник и осока склонились в низком поклоне перед красотой и стройностью молодых берёз, зелёно-жёлтую листву которых ласкает яркий солнечный свет. И вот мой взор переносится с крон бело-чёрных красавиц в центр рощи, где в одиночестве стоит сломанная берёза, на верхушку которой надет огромный венок из цветов и травы, изрядно потрёпанный ветром, а по бокам ствола воткнуты ветки, смутно напоминающие худые, длинные дамские руки. Разумеется, я умилился некоторому сходству сломанной берёзы, явно украшенной творческим человеком, с женщиной, ведь на стволе дерева можно было усмотреть глаза, брови и даже женские выпуклости.

— Отличное фото, даже, если смонтированное! — произнёс я и улыбнулся.

Но спустя несколько секунд умиление прошло, а перед глазами (спасибо богатому воображению) возникло следующее…

Я иду по красивому лесу, погружённый в собственные мысли. В руке у меня корзина, на половину наполненная грибами. Вокруг берёзки, сосенки, осинки. Настроение приподнятое, как и всегда на тихой охоте. И вот мой взор поднимается ввысь…

Перед глазами женщина с вьющимися, распущенными волосами, которые колышутся от дуновения лёгкого ветерка. Вместо рук у дамы плети, которые почему-то тянутся ко мне.

В глазах у меня темнеет, а сердце начинает бешено колотиться. Кисть руки разжимается, и корзина падает в густую траву. В ушах гулом повторяется одно слово: «Ле-шаа-я!», и мозг отдаёт команду бежать…

Я останавливаюсь, лишь отбежав на довольно большое, а потому безопасное (как мне кажется) расстояние. Дыхание сбито, язык «на плече». Корзинка где-то выпала из рук, но я не рискну уже идти ее искать. Сердце колотится и щемит.

— Кажись, пронесло! — думаю я и тянусь к карману, где лежал валидол…

Кстати, о валидоле… Хотя… это совершенно другая история.

Ревность

Я тебя увидала с другой.

Я узнала тебя со спины.

Ты ее обнимал, целовал.

Надо мною смеялся ты.

Ну и клячу нашел ты себе:

Ноги тощи, как будто спицы.

На кого ты меня променял?!

Ярко-крашеная девица…

И волос не естественный цвет,

И завивка прошедшего года.

И одежда в облипку сидит —

Это нынче совсем не модно.

Чтоб в глаза ты мои посмотрел,

Я решила тебя обогнать.

Что ж, она вполне хороша,

Я должна и могу признать.

Макияж у нее то, что надо,

И костюм, от Кардена, с иголочки.

Ярко-розовая помада,

В волосах от Сваровски заколочки.

И походка — как пава плыла.

И в руках у нее цветы…

То красивая пара была.

Только рядом с ней был не ты.

Навстречу будущему лету

Живу навстречу будущему лету.

Умывшись утром самым первым снегом,

Босой ногой ступая по паркету,

В лучах зари прощаясь с ранней негой.

Я улыбнусь цветному листопаду,

Стирая краски новогодней ночи.

И, прячась от грозы в прохладе сада,

Влюблюсь тогда, когда судьба захочет.

Не жду весны с надеждой к переменам.

И не считаю Рождество я чем-то важным.

Всегда на ты с удачи мизансценой,

Я не люблю обманываться дважды.

Сквозь хруст снегов и ягодную пору,

И сквозь капель, что песни пела где-то,

Срывая маски с города большого,

Я быстро-быстро убегаю в лето!

Ты для других живёшь на свете

И, забывая про себя,

Как будто в зной прохладный ветер,

Сдуваешь словом тяжесть дня.

Душа твоя неизмерима.

Глаза, как тёплый океан.

И сердце больше всего мира,

А светлый разум Богом дан.

Тебе к лицу твои седины.

Морщины только молодят.

Черты твои неотразимы,

А речь — ученье для ребят.

Ты словно ангел нежно-белый,

Ты точно с Неба Божество,

Своей надеждою и верой

Способна созидать добро.

Любовь твоя, как купол Храма,

Неописуема больша.

Я так горжусь тобою, мама,

Что жить умеешь не греша!

                                            ***

Урал. Октябрь. Обычный день, единственная отрада которого в том, что он солнечный. Большинство сидельцев не решаются без надобности покидать барак — на улице ветрено. А я иду по асфальтированной аллее с расстёгнутой верхней пуговицей на телогрейке, всем телом ощущая дыхание Севера. Но мне не холодно. Меня греет мысль о встрече с любимым, родным человеком.

В специально отведённое здание для длительных свиданий я зашёл последним, желая чуть раньше положенного увидеть маму через полупрозрачное стекло разделительного ограждения. Впереди ещё длительный обыск и тот, мимолётный взгляд на дорогого человека помогает скоротать долго тянущиеся минуты ожидания встречи.

Нет, не повезло. Не увидел.

«Наверное зашла в комнату обыска» — подумалось мне.

Я сделал первые шаги по лестнице, ведущей на второй этаж, где в казённой комнате с двумя кроватями (односпальной и двуспальной), холодильником из далёкого прошлого, деревянной вешалкой, спрятавшейся за дверью с облупившейся белой краской, кухонным гарнитуром местного производства, состоящего из одного навесного и одного напольного шкафов со скрипучими, отваливающимися дверцами, четырёх неудобных табуреток с круглыми сиденьями и на трёх ногах (идея зэка-дизайнера), гибридом видеомагнитофона и телевизора с маленьким экраном, узким проходом между кроватями, ведущему к большому, квадратному окну, от которого зимой неимоверно холодно, а летом очень жарко, запахом еды, табака, слёз и секса, впитавшимся в стены, на девяти квадратных метрах предстояло прожить мне и маме следующие три дня, разговаривая обо всём.

— Лёха, Лёха! Закинь вещи в четвёртую и спускайся сюда. Твоей маме плохо, — встревоженным голосом крикнул мне дневальный комнаты для свиданий.

Мгновение я не мог понять, что следует делать. Остановился. Туплю. Сердце начало бешено биться, а мозг отдал команду бежать.

Я, как вихрь, ворвался в нашу комнатушку, бросил на кровать взятые с собой вещи и три синие астры, специально выращенные для мамы в горшке на подоконнике отряда, и мухой вылетел обратно.

Два лестничных пролёта до комнаты обыска я преодолел в несколько прыжков и без стука открыл дверь в досмотровое помещение…

                                           1.

27 апреля, в далёком 1938 году, на южном берегу озера Исык-Куль в многодетной семье родилась моя мама — Гурбатова Валентина Семёновна. Она стала последним, одиннадцатым ребёнком. К несчастью, один братик умер от пневмонии в годовалом возрасте, а одна из сестёр-двойняшек при родах. Таким образом, в семье Семёна Иващиненко осталось девять детей — семь девочек (Нюра, родившаяся ещё в царской России, аж, в 1915 году, Лида, Лиза, Маша, Зина, Тамара, Валя) и два мальчика (Андрей и Коля).

Жизнь многодетной семьи была сложной. Нехватка продовольствия, антисанитария и это при том, что в роду Иващиненко лодырей не было. Старшие помогали родителям, а младшие, как могли, старшим. Сплочённость и взаимовыручка служили фундаментом семьи моей мамы. Но с вторжением немецко-фашистских захватчиков на пределы Родины, этот фундамент дал трещину — многочисленных родных разбросало по бескрайним просторам Советского Союза. Утешало одно — никто из братьев и сестёр не погиб на фронтах той страшной войны.

Радость от победы была недолгой. Сначала умер мамин отец, а спустя несколько лет и её мама, внеся тона траура в новую, мирную жизнь.

Старшие сестры и брат уже создали свои семьи, в которых появились дети, а до сопливой девчонки дела никому не было. Мама была предоставлена сама себе и большую часть свободного времени проводила с мальчиками, играя с ними в футбол и «войнушку». Но о учёбе в школе и о домашних делах она, разумеется, никогда не забывала. В школе мама была хорошисткой и ярой активисткой, а дома вечно крайней. На неё родные регулярно выливали накопившуюся за трудный день злобу и усталость. Мама плакала от обиды, но слёзы старалась никому не показывать.

Шло время.

Мама окончила школу и в том же году отгуляла на свадьбе второго брата.

Коля был стройным, красивым, остроумным, жизнерадостным и трудолюбивым. Он никогда не испытывал нехватки женского внимания. За Колей охотились многие девушки, но выбрал он почему-то Зину.

Зина не отличалась изысканной красотой, утончённым вкусом и добродушной весёлостью — обычная деревенская девушка, не брезгавшая никакой работой. Но её лицо притягивало внимание. Особенно глаза и улыбка, вернее её отсутствие. Тёмные, большие, умные глаза казались злыми. А редко появляющаяся улыбка только подчёркивала злость. (Я, например, ни разу не видел тётю Зину смеющейся. Нет, не улыбающейся, а именно смеющейся).

Когда в родительском доме появилась жена брата, мама как-то сразу стала лишней. Словесные перепалки с молодой хозяйкой делали ее жизнь невыносимой.

Мама не раз просила брата:

— Коля, поговори с женой. Её придирки сведут меня с ума. Всё, что я делаю, ей не нравится.

Но Коля отвечал:

— Валя, не плачь. Зина правильно говорит, и ты должна выполнять и уважать её требования. А так же не забывай, что находишься в НАШЕМ доме и кушаешь НАШ хлеб!

«Конечно же братка прав!» — думала мама и решила как можно реже бывать в отцовском доме. Она жила недолго то у одной сестры, то у другой, которые вышли замуж, но из Киргизии не уехали. Мама ухаживала за детьми сестёр, при этом, как и любая девушка на выданье, мечтая о своих.

                                          2.

На большеглазую красавицу с длинными, по пояс, жгуче-чёрными волосами обратил внимание стройный, худощавый ленинградец, приехавший во Фрунзе в командировку. Маме тоже понравился весёлый, милый парень, который бы всего на пару лет старше ее. Они стали встречаться, посещая кино и музеи. Спустя некоторое время их свидания перестали быть тайной.

В один из вечеров Николай отозвал в сторону от мамы её ухажёра и о чём-то долго беседовал с ним. Разговор напоминал встречу давно знакомых людей с периодическим рукопожатием и похлопыванием друг друга по плечам. Мама, стоя поодаль, волновалась, что брат запретит ей встречаться с понравившимся молодым человеком. Но этого не произошло.

Лишь через несколько дней Коля начал разговор о ленинградце:

— Валя, а скажи мне, нравится ли тебе Сергей?

Мама от бестактного вопроса пыхнула краской и отвела взор красивых, карих глаз в сторону, ища в кустах сирени ответ на вопрос брата. Даже себе юная девушка боялась признаться в том, какие нежные чувства зарождаются в ее сердце к образованному парню из интеллигентной семьи.

— Вижу, вижу, что люб тебе ленинградец, — продолжал весёлым тоном брат.

Неловкость сестры даже вызвала на Колином лице улыбку. Но он тут же осёкся, понимая, что разговор невесёлый.

Очень грубо и резко Коля сказал:

— Вот и уезжай в Ленинград! Ты здесь никому не нужна, а Сергей согласен взять тебя в жёны.

От этих слов мама поперхнулась глотком воздуха, словно её больно ударили в грудь, а на глазах появились слёзы.

После такого «удара под дых» маме ничего не оставалось делать, как уехать в город на Неве с милым, но малознакомым человеком, не успев понять, что же она испытывает — любовь или простое любопытство к неординарной личности.

                                           3.

«Северная Пальмира» встретила уроженку среднеазиатских широт влажной прохладой и красотой монументальных зданий.

«Я определённо добьюсь здесь успеха и стану самой счастливой,» — с улыбкой на лице думала мама, стоя у парадной пятиэтажного дома на Садовой и держа за руку Сергея, моего будущего отца.

Но успех и счастье не спешили приходить.

Живя втроём в одной двадцатиметровой комнате, разделённой фанерной перегородкой надвое, мама регулярно выслушивала недовольства свекрови, а выйдя в коридор, и соседей по коммунальной квартире. От несправедливых придирок мама начинала замыкаться в себе, все реже на ее милом лице появлялась красивейшая улыбка и ямочки на щеках.

Но так вечно продолжаться не могло! Чтобы как можно реже бывать дома, мама поступила на курсы бухгалтеров и, окончив их, устроилась на работу по только что обретённой специальности на «ЛАО» (ленинградское адмиралтейское объединение). Разумеется, свекрови это было не по нраву.

                                           4.

Тамара Борисовна Пущина была невысокой, худощавой женщиной со склочным характером и аристократическими чертами лица (заострённый нос и подбородок, уверенный взгляд красивых зелёных глаз, аккуратные уши). Она считала себя родственницей графа Пущина (по некоторым данным так оно и было) и поэтому пренебрежительно относилась к простолюдинам.

Тамара Борисовна всячески убеждала сына в неправильном выборе супруги. Но мой отец не прислушивался к словам своей матери и старался поддерживать молодую жену во всём.

                                           5.

В то время папа работал водителем в засекреченном конструкторском бюро и к обеду появлялся дома в форме лейтенанта неизвестного рода войск, подъезжая к парадной на чёрной «Чайке» начальника.

Конечно же, имея красивую внешность, машину правительственного уровня и отлично сидящую военную форму, папа притягивал взгляды женщин. Поэтому ему не составляло труда обольщать доверчивых девиц и заниматься с ними амурными делами на их же территории. Мама догадывалась о любовных похождениях мужа и не раз говорила ему о своих догадках. Но отцу удавалось выкручиваться, делая из жены виноватую, и продолжать разгульную жизнь.

Весёлые компании, рестораны и распутные женщины приучили папу к выпивке. И придя домой в подпитии, он стал часто кулаками доказывать жене свою правду.

Даже рождение сына, в середине сентября 1960 года, не избавило новоиспечённого папашу от применения силы и пагубного пристрастия к «зелёному змию». Наоборот, появление ребёнка только усугубило пьянство и рукоприкладство.

                                           6.

Мой брат Саша родился с патологией. В его маленьких почках врачи обнаружили совершенно немаленькие камни. Прогнозы на выздоровление были неутешительные. Но мама верила, что сынок поправится и прилагала к этому максимум усилий, жертвуя своим здоровьем.

Мама устроилась на вторую работу и, экономя на себе (не доедая и не досыпая), откладывала скудные средства для отправки сына в здравницы Кавказа. Надеяться на мужа и свекровь она не могла.

За два мучительных года мама осунулась и сильно повзрослела. В её глазах читались усталость и страх. Она боялась, что первенец может не вынести медикаментозного лечения и поэтому стала просить помощи у Бога. Тайные, скорбные мольбы были услышаны, и Саша благополучно выздоровел. Но на голове у мамы осталась память о всех тех бессонных ночах в виде первых прядей седых волос.

                                          7.

Казалось, всё начинает налаживаться. В глазах у заботливой матери стал вновь появляться «огонёк» жизненного задора, а сама жизнь обретала смысл.

Саша рос послушным, красивым мальцом с тёмными кудрями на голове.

По настоянию свекрови, брата отдали в музыкальную школу по классу скрипки. Коммунальная квартира, практически, сразу наполнилась фальшивыми нотами начинающего скрипача. И хотя сама мама могла слышать страдания инструмента лишь в вечерние часы (она по-прежнему работала в двух местах — бухгалтером на «ЛАО» и диспетчером в части пожарной охраны), но и этого ей хватало, чтобы понять, как не нравится сыну «распиливать» скрипку смычком. Но строгая бабушка, следившая за музицированием внука, не желала отступать от своей навязчивой идеи сделать из Саши первую скрипку в консерватории.

— Мамуля, а почему «Баба-Ёшка» так хочет сделать из меня скрипача, ведь она видит, что у меня не получается? — спрашивал Саша у мамы по дороге в музыкальную школу, называя родную бабушку сказочным персонажем, олицетворяющим нечистую силу.

— Бабушка хочет, чтобы ты стал знаменитым и научился любить и ценить прекрасное как в музыке, так и в жизни, — отвечала мама Саше, улыбкой реагируя на прозвище свекрови.

И брат научился любить и ценить прекрасное. Он был замечательным музыкантом с талантом поэта.

                                          8.

После смерти Тамары Борисовны, Саша, с согласия мамы, забросил скрипку. Но приобретённые им знания в музыкальной школе помогли без труда освоить новый, модный в те годы, инструмент — гитару. Мой брат играл на шестиструнке так чувственно, что не оставлял равнодушным к своему исполнению никого. Он сам сочинял простенькие стишки и музыку. Получившиеся песни, исполненные его красивым голосом, становились хитами в молодёжной компании, где нередко распивалось красное, креплёное вино.

                                          9.

Как выяснилось, у брата был ещё один дар — замечательная память. На это и обратил внимание папа. Он стал обучать Сашу игре в покер. Игровой тандем отца и сына долгое время оставался незамеченным для мамы. Всё раскрылось только тогда, когда Саша проигрался в пух и прах во взрослой компании и, не отдав в срок деньги, был избит кредиторами.

Брат побитый пришёл домой, где находился отец, приехавший, как обычно на обед. Папа бегло осмотрел Сашу и понял, что без медицинского участия не обойтись. Выйдя на улицу к парадной дома, где стоял таксофон, он быстро набрал телефонный номер мамы:

— Валя, срочно бросай работу и немедленно приезжай в травмпункт. Сашу избили! Не волнуйся, с ним ничего страшного, просто челюсть сломана, — заверил отец.

Встревоженная мама бросилась в медицинское учреждение, периодически, останавливаясь и хватаясь за сердце, под которым зрела новая жизнь.

К счастью для Саши, обошлось только сломанной челюстью без повреждения мозга. Этот урок «горе-покеристу» пошёл на пользу, и он больше не искал «острых» ощущений. А папа, признав свою ошибку, впредь не предлагал моему брату перекинуться в картишки.

                                          10.

Вопреки запретам мужа, мама окончила ленинградский пожарно-технический техникум и уже работала по новой специальности, получив звание младшего лейтенанта. Бухгалтерский труд она завершила и стала пробивать себе дорогу по офицерской стезе. Маме приходилось много работать, так как её зарплаты не хватало на нужды семьи. И хотя папа на тот момент трудился инженером в сталепрокатном цехе «Кировского завода», имея необходимое образование и отличные рекомендации от начальника развалившегося секретного конструкторского бюро, но свои заработанные деньги тратил на женщин, вино и карты. Поэтому мама оставалась в пожарной части по вечерам и, рыдая, сняв с себя китель с погонами офицера, шла мыть туалеты и наводить уборку на этажах, чтобы иметь дополнительные средства.

                                         11.

Нервные переживания и физические перегрузки негативно отразились на маме. Её здоровье сильно пошатнулось (возникли проблемы с сердцем), что не могло ни сказаться на будущем ребёнке.

В положенный срок мальчик появился на свет, но, прожив несколько часов, умер. В считанные дни, от сильнейших страданий и упрёков себе, волосы мамы стали седыми. А ей было всего тридцать два года!

                                         12.

Но опускать руки мама позволить себе не могла. Собравшись с силами, она продолжала жить, регулярно посещая Никольский Собор. Невзирая на уверения советских властей о том, что Бога нет, мама молилась и ставила свечи под образа, не задумываясь о возможных взысканиях на работе за столь безрассудные действия. Именно Святая вера и искреннее желание, помогли ей вновь забеременеть, хотя врачи уверяли маму, что подобное невозможно.

Все девять месяцев мама оберегала плод от любых потрясений. Она соглашалась с грубыми оскорблениями пьяного мужа, чтобы не дать ему повода для применения силы. И вот, в последний день лета 1976 года, на свет появился я, став для мамы утешением в сложном мире человеческих отношений.

                                            ***

…Мама стояла в одежде, облокотившись на металлический стеллаж. Ей было плохо. Морщинистые руки тряслись. Говорила тихо, с трудом и заикаясь.

Я крикнул: «Мама!» — и, подойдя, крепко прижал любимого человека к себе.

Услышав родной голос, мама начала плакать и, поглаживая слабыми руками по моей спине, произнесла:

— Сыночек, родной, ну вот и свиделись!

Мои глаза наполнились слезами и одна, самая крупная, упала ей на лицо.

— Ну всё, всё, мой мальчик. Не плачь. Мне уже лучше. Тебя увидела и сразу полегчало, — сказала мама, вытирая мне слёзы.

И правда, её голос зазвучал увереннее. Осанка выпрямилась. Даже на щеках появился румянец. В общем, взяла себя в руки.

— Молодой человек, выйдите, пожалуйста. Мне необходимо досмотреть Вашу маму и её сразу же проводят в комнату. После того, как она уйдёт, Вы зайдите сюда, чтобы в Вашем присутствии я проверила продукты питания и личные вещи для выявления запрещённых предметов, — вежливо произнесла сотрудница ФСИН (Федеральная служба исполнения наказаний), сверкнув сержантскими лычками на погонах камуфлированной формы.

— Скажите… — попытался задать я вопрос представителю от администрации исправительной колонии, освобождая из объятий маму.

— Не беспокойтесь, врача ей уже вызвали, — перебив, ответила сержант на мой незаданный вопрос, видимо прочитав его в моих обеспокоенных глазах.

— Спасибо, — поблагодарил я предусмотрительную женщину и вышел за дверь.

Досмотр занял не больше двух минут (хорошо, что отменили унизительный обыск на гинекологическом кресле, заменив ту процедуру проверкой при помощи металлоискателя). Маму увёл наверх всё тот же дневальный, который сказал мне о её плохом самочувствии.

Я зашёл в досмотровую комнату и стал выкладывать на стеллаж всё, что привезла мама. Честно скажу, мне было невмоготу поднимать многочисленные сумки и сумочки. Хотя я без особого труда из положения лёжа жму от груди стокилограммовую штангу, от тяжести сумок даже мне стало дурно. А моя хрупкая мама тащила их от самого дома!..

                                         13.

К моменту моего рождения, брату Саше было без малого шестнадцать лет. Он помогал маме и по хозяйству, и в заботах обо мне. Наша мама, наблюдая за действиями Саши, не могла нарадоваться отличным воспитанием старшего сына. В такие минуты она превращалась в счастливую мать двоих милых детей. Но длилось это недолго.

Папа продолжал пить «горькую», как заправский пьяница. Мама металась между пьяным отцом и плачущим мной, забывая о существовании Саши. В глубине души, ревнуя маму, он ненавидел пьяного отца и сожалел о моём рождении, но виду старался не показывать. Саша сильно любил маму и безумно переживал за её здоровье.

                                         14.

Когда врачи сказали маме, что я не буду ходить, брат постоянно был рядом с ней, выполняя любые мамины поручения. Саша оберегал и поддерживал маму, вселяя в неё веру в моё выздоровление. И мама верила. ВЕ-РИ-ЛА! Она прилагала все силы, чтобы я вырос самостоятельным человеком, в очередной раз забывая о себе. И назло всем врачам и в благодарность заботливой мамульке, под удивлённые взгляды брата и отца, я пошёл. И непросто пошёл, а опередил график начала хождения на полтора месяца!

                                         15.

Но словно по нелепому закону физики, который гласит: «Если где-то прибыло, то значит, где-то убыло», — мой отец заболел желтухой. Страшный недуг грозил перейти в необратимую болезнь печени и даже привести к гибели заболевшего, если не будут соблюдены строжайшие диеты. А папа к диетам относился никак. Он продолжал пить «беленькую», запивая её «красненьким».

                                         16.

С момента переезда мамы в Ленинград из Киргизии прошло много времени. Она возмужала и занимала достойное положение в социалистическом обществе. Отношения с братом Колей нормализовались, а обиды забылись. Да и все многочисленные родственники уже не видели в маме беспомощную, младшую сестру, а смотрели на неё с почтением и уважением.

И вот в Ленинград, в маленькую комнату коммунальной квартиры, потянулись гости из Киргизии, Дальнего Востока и Краснодарского края. Родня привозила с собой детей и огромное количество гостинцев.

Я помню, как часто, почти каждое лето, и меня отправляли погостить куда-нибудь. Но чаще всего я ездил во Фрунзе. Мне нравилось бывать на малой родине мамы и получать знаки внимания со стороны огромного количества родственников.

                                         17.

К сожалению, вылазки всей нашей семьи в Киргизию и в другие регионы СССР были очень редки. Мама, как мне казалось, жила на работе. Папа нуждался в периодическом прохождении лечения в медицинских учреждениях. А брат, придя из армии, женился и вместе с супругой уехал учиться в Москву. (Решив пойти по стопам матери, Саша поступил в академию МВД, а его жена в лесотехническую). Но и пусть даже, очень редкий, совместный отдых на курортах огромной страны запомнился мне многочисленными счастливыми моментами. Особенно мне нравилось, что мама в те мгновения улыбалась.