Оглавление

Документальная повесть о жизни гражданского

лётчика. Книга первая. Часть первая.

В начале 1945 года, незадолго до окончания Великой Отечественной войны, приказом главнокомандующего почти все лётчики истребители, в том числе и мой отец Баршт Абрек Аркадьевич, Герой Советского Союза, Гвардии майор авиации, были отозваны с фронта. Германского Люфтваффе уже не существовало и у истребителей совсем не стало работы. К сожалению, им, как победителям, не пришлось застать окончание войны в Берлине и они вернулись в свои авиационные части в тылу.

Командование военно-воздушных сил, заботясь о дальнейшем развитии и укреплении нашей авиации, организовало массовый призыв лётчиков, соответствующих определённым требованиям, в высшие авиационные учебные заведения. По частям была разослана разнарядка и многие смогли воспользоваться этой возможностью. Мой отец написал рапорт на поступление в Военно-воздушную академию имени профессора Жуковского, она находилась в посёлке Монино под Москвой. Рапорт удовлетворили, отец стал слушателем командного факультета академии. Фронтовиков принимали без экзаменов. Была организована особая группа слушателей, в которой был трижды Герой Советского Союза Кожедуб Иван Никитович, два дважды Героя и остальные просто обыкновенные Герои, среди которых оказался и мой отец. Иван Никитович, не страдая особыми комплексами, иногда шутил: «Какие вы герои, вот я настоящий герой».

Отец был участником исторического Парада Победы 24

июня 1945 года на Красной площади в Москве. Этим воинам, сумевшим пройти горнила тяжелейшей войны и чудом оставшимся в живых, досталась вся слава победителей.

Ликование народа после Победы над фашистской Германией продолжалось ещё долго после 9 мая. Фронтовику нельзя было спокойно пройти по улицам Москвы, бывало, что встретив военного увешанного наградами, а тем более Героя Советского Союза, его окружали, приветствовали, обнимали и даже качали, подбрасывая в воздух.

Примерно в это время они и познакомились, моя мама красавица, студентка факультета иностранных языков Московского педагогического института, которой был двадцать один год и отец двадцатишестилетний майор, Герой Советского Союза, лётчик фронтовик. Как было не влюбиться друг в друга, ведь была весна 1945 года. Летом они поженились, а через девять месяцев, согласно всем законам природы, родился сын небольшого веса, слабенький, ведь послевоенные годы были ещё голодные, но, слава богу, здоровый, его назвали Володя, который сейчас спустя многие годы пишет это повествование. Мама продолжала учиться и растить сына, ей помогала её мать, моя бабушка Мария Павловна, а папа в то время участия в этом практически не принимал, так как Академия учебное заведение закрытое, и виделся он с семьёй только по выходным и то не всегда.

Закончили учиться мои родители в сорок девятом году

почти одновременно и отца определили командиром авиаполка, в то время новейших самолётов МиГ-15 в город Станислав, на западной Украине, сейчас он называется Ивано-Франковск. Мама забрала меня и поехала вместе с отцом. Жили мы в казённой квартире в центре города, аэродром находился недалеко на окраине Станислава, и отец всё время проводил на полётах или учениях. В то время западная Украина была очень неспокойным местом, в лесах прятались недобитые бандеровские фашисты, они совершали диверсии, охотились на советских офицеров, терроризировали местное население, поэтому все военнослужащие были вооружены личным оружием, а офицеры ходили под охраной двух солдат. Жёнам офицеров вообще нельзя было выходить на улицу без охраны, да мама и не выходила никуда одна.

У нас была домработница из местных, очень хорошая добрая женщина она покупала всё на рынке и помогала маме по хозяйству. К тому времени мне исполнилось четыре года, и я уже кое-что начал понимать и поэтому помню некоторые эпизоды той жизни.

Примерно к пятьдесят третьему году с этими бандеровскими недобитками было практически покончено, однако, потом Никита Хрущёв по амнистии 1955 года выпустил на свободу «граждан сотрудничавших с оккупантами в период Великой отечественной войны», то есть полицаев, бандеровцев, власовцев, предателей и прочих коллаборационистов. Они расползлись и затаились на своих местах, а сейчас, видно опять настало их время, и на свет в наших бывших Советских, как говорили «братских», республиках повылезали их внуки и правнуки, которых они тихо воспитывали в лютой ненависти к России.

В 1950 году летом наша семья выросла, родился мой брат Костя, в дальнейшем он не пошёл по стопам отца, как я, он добился прекрасных результатов в совершенно другой области. Сейчас он известный учёный, доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института русской литературы Российской Академии Наук. Так что в свидетельстве о рождении у него написано, что он родился в городе Станислав, теперь этого города уже нет, да и Ивано-Франковск тоже за границей.

В конце 1952 года мы находились в Москве, отец готовился к переводу на службу в Китайскую народную республику, в город Дальний, сейчас Далянь, совсем рядом с Дальним находился известный Порт Артур. Наши лётчики направлялись для помощи Китайским лётчикам в Корейской войне. Китай и СССР были на стороне Северной Кореи, а США на стороне Южной, то есть фактически, мы воевали с американцами, и эта война была в самом разгаре. В то время было заключено соглашение с КНР о совместном использовании этого района войсками обеих стан.

Только в 1955 году, когда Хрущёв окончательно испортил отношения с Китаем наши войска ушли оттуда навсегда, оставив Порт Артур, прекрасную военно-морскую базу Тихоокеанского флота, которая существовала ещё с 1898 года в Российской Империи.

Отец уже собирал чемодан, чтобы отбыть к новому месту службы, мы с мамой пока оставались в Москве и жили вместе бабушкой в небольшой комнате в коммунальной квартире на улице Горького, Дегтярный переулок, дом 2, это дом, где я родился. Здание не сохранилось, сейчас там построены какие-то офисы, потом, правда, бабушка в середине пятидесятых переехала в дом 5, напротив, он и сейчас существует, в нашей квартире, теперь тоже офис какой-то фирмы. Но папе пришлось задержаться с отъездом, потому что произошло трагическое событие, потрясшее всю страну.

Москва. С бабушкой Марией Павловной и мамой на нашей квартире в Дегтярном переулке дом 2. После переезда из города Станислав.

Сталин умер пятого марта 1953 года, это событие мне, тогда уже шестилетнему ребёнку врезалось в память так, что

хотя и прошло столько времени, я помню очень подробно каждую деталь этих дней. Гроб с телом Сталина находился в Колонном зале Дома Союзов и потоки людей со всей Москвы стремились туда, чтобы проститься с «вождём всех народов». Улица Горького, и все другие улицы, ведущие в центр города, были полностью заполнены людьми просто не представлявшими себе дальнейшую жизнь без «великого вождя» с именем которого страна жила столько лет. Многие и мужчины и женщины искренне плакали, не сдерживая слёз. Основные улицы, ведущие к центру, на каждом перекрёстке были перегорожены военными грузовиками, стояли цепи солдат, которые пропускали народ группами, чтобы от огромной, надвигающейся толпы никто не пострадал. Всё равно жертв не удалось избежать и много людей получили травмы, были и те, кого затоптали в толпе насмерть. Кто-то чтобы обойти кордоны пробирался проходными дворами, по крышам домов, любыми способами стремясь к цели.

Я всё это видел своими глазами, потому что сидел на

плечах отца, и держался за его фуражку, он решил взять меня с собой, хотя мама возражала, волнуясь, что с нами что-нибудь случится. От Дегтярного переулка, где мы жили, это между площадью Маяковского и площадью Пушкина до Дома Союзов двадцать минут ходу, в этот раз получилось намного дольше. Отца, как Героя, на всех кордонах пропускали без задержки, и мы добрались до Дома Союзов, за два с лишним часа. На подходе к Дому Союзов уже не было давки и поток медленно продвигался ко входу. Отец снял меня с плеч, и я пошёл с ним рядом, держась за руку. Внутри люди проходили по двое, так что он опять взял меня на руки, чтобы мне было всё видно. Сталин лежал в гробу в маршальском мундире и показался мне неестественно огромным. Рядом стоял почётный караул из членов правительства. Многие люди не сдерживались и плакали, мне кажется, что у меня тоже тогда, как у всех, потекли слёзы.

После похорон был четырёхдневный траур. Не работали

заводы, фабрики, учреждения, не ходил городской транспорт. Улицы были пустые, дворники тоже не работали, хорошо помню, что везде валялись галоши, поломанные зонтики, перчатки и другие утерянные вещи. Я тогда ещё многого не знал и не понимал, и не мог предположить, что не все плакали от горя и, что были люди, у которых текли слёзы радости.

Траур закончился, и отец улетел к месту нового расположения. Из Москвы до Владивостока можно было ехать и поездом, но это заняло бы одиннадцать дней, а на новейшем тогда транспортном самолёте ИЛ-12, примерно, двое суток или чуть меньше, правда, с множеством посадок для заправки и смены экипажей, многое зависело от погоды по маршруту и в аэропортах. Из Владивостока уже на военном транспортном Ил-12 или Ли-2 до города Дальний на территории Китая. С самого начала мама хотела поехать вместе с отцом к месту его новой службы, но он не согласился, ведь нужно было оценить обстановку, более того, необходимо было разрешение командования. Однако, наша мама, как настоящая «жена декабриста» решила следовать за отцом на самый край света за десять тысяч километров от родной Москвы и добилась своего, примерно через полгода было получено разрешение выезжать в Китай. Сказать по правде, это был настоящий поступок, поехать на другой конец света, да еще заграницу, где идёт война, с двумя маленькими детьми. Брату Косте было всего два годика, да и у меня уже такой возраст, что нужен глаз да глаз. Отдельно нужно будет сказать о криминальной обстановке на железной дороге в то послевоенное время.

Прошло немало времени, и многое забылось, но некоторые особенно яркие эпизоды у меня шестилетнего ребёнка врезались в память на всю жизнь. На Ярославском вокзале нас провожала бабушка Мария и папин фронтовой друг, помню только, что его фамилия была Храмов, очень симпатичный человек, который всегда помогал нашей семье. Вещей было немного, всего два чемодана, наверное, только самое необходимое из одежды и для маленького ребёнка. Помню, как поезд отходил и все махали друг другу руками, прощаясь, а бабушка плакала, утирая слёзы.

Замелькали пригороды Москвы, а я долго ещё стоял в проходе напротив нашего купе, прижавшись лбом к прохладному стеклу, и молча, наблюдал, сменяющие друг друга пейзажи, это стало моим любимым занятием на эти одиннадцать дней нашего путешествия через всю страну. Мама оплатила отдельное купе до самого Владивостока, чтобы в течение всей длинной поездки к нам никого не подселяли. Вагон был полностью заполнен, и свободных мест не было, в соседних купе ехали в основном военнослужащие, было много морских офицеров, направлявшихся к месту службы на Дальний восток, некоторые были с семьями. Довольно быстро все познакомились и помогали друг другу, с особым уважением офицеры относились к маме, когда узнали, что она едет к своему мужу в дальний гарнизон за тысячи километров.

Сейчас трудно себе представить, что творилось на железной дороге в то послевоенное время. Если кто помнит

фильм «Холодное лето 1953 года», так это было то самое лето. Амнистия Берия, как и последовавшая сразу за ней амнистия Хрущёва были элементами борьбы за власть и ничего общего с реабилитацией невинно осуждённых не имела. Воровские шайки сопровождали поезда дальнего следования по всему маршруту. Какие-то подозрительные люди проходили по вагонам. Беспризорные дети и подростки ехали на крышах вагонов и в инструментальных ящиках под вагонами, были случаи гибели под колёсами поезда. Почти каждый день проходили слухи, что кого-то ограбили и даже были случаи убийства.

Ещё мне запомнились покалеченные воины без ног и рук, в выгоревших гимнастерках или даже офицерских кителях без погон, но часто с медалями и орденами, которых я видел при остановках поезда на перроне, они не просили, но им подавали, кто сколько мог. Иногда они как-то проникали в поезд, особенно мне запомнился воин-инвалид без обеих ног с обгоревшим лицом, он передвигался, отталкиваясь руками на маленькой платформе с колёсиками, привязанной к остаткам ног.

На его солдатской гимнастёрке было несколько медалей. На груди висела маленькая гармошка, он останавливался и красивым голосом пел военные песни, аккомпанируя себе. Ему подавали деньги, и мама дала мне рубль, чтобы я отдал его несчастному инвалиду. Эти люди потеряли всё: и родных, и близких, и дом, и здоровье, их было много и всё это выглядело как незажившая кровоточащая рана прошедшей ужасной войны.

Питаться в пути можно было в вагоне-ресторане, но ходить туда нам не было возможности. По вагонам ходили громкоголосые тёти от ресторана в белых фартуках с огромной корзиной в одной руке, в которой была свежая выпечка, пирожки с разной начинкой и много чего ещё, а в другой руке были судки с горячими первыми и вторыми блюдами, был даже компот или кисель. Всё это издавало такой аромат, что мне сразу хотелось есть. Поезд, делал много остановок в пути на станциях и полустанках там, где он стоял несколько минут, можно было сбегать в станционный буфет и что-то купить. В то время на всех остановках к поезду подходили местные жители, предлагая всякую еду, что могли предложить по сезону. Например, горячую отварную картошечку, отварную курицу, вяленную и копчёную рыбу, яйца, молочные продукты, квашеную капусту, солёные огурцы, помидоры и многое другое. Мама иногда просила кого-нибудь из попутчиков, чтобы они купили необходимые продукты, например, молоко или творог для ребёнка. В районе Байкала к вагонам приносили омуля холодного и горячего копчения, а так же отварного и жареного только что приготовленного ещё тёплого. Для того чтобы описать это путешествие которое отложилось в моей памяти на всю жизнь, нужна, наверное, целая книга, но у меня совсем другая задача, поэтому я рассказываю только о некоторых, на мой взгляд, самых интересных эпизодах.

Поезд проходил через множество туннелей вдоль озера Байкал, слева раскинулась необозримая гладь великого озера, справа крутой обрывистый берег. В одном месте он сильно сбавил ход и по местному радио объявили, что с правой

стороны пассажиры могут увидеть памятник Иосифу Виссарионовичу Сталину вырубленный из скалы. Я его хорошо разглядел, он произвёл на меня большое впечатление своим огромным размером. Об авторах монумента тогда ничего не говорили. Как стало потом известно, его делали двое заключённых, которые после окончания работы получили свободу. Памятник потом разрушили, как все памятники вождю народов после, так называемого, разоблачения Хрущёвым культа личности Сталина.

Помню, как переправлялись через Амур в районе Хабаровска на пароме, железнодорожного моста тогда не было, состав частями по рельсам завели на паром, переправа заняла несколько часов. Такой широкой реки как Амур, я ещё никогда не видел, казалось, что это море, да и огромное судно под названием паром я видел впервые. Оставалось совсем немного, около суток пути до Владивостока. Наконец, закончился первый этап этого путешествия через всю страну, во Владивостоке нас встречали папины школьные друзья, ведь он когда-то учился и оканчивал школу №1 в этом городе, кстати, в музее школы и сейчас есть стенд посвящённый отцу. Остановились мы у дяди Юры Сидорова, лучшего папиного школьного друга, а через два дня уже уходил наш поезд, следовавший в город Дальний, сейчас он по-китайски называется Далянь. Дорога до города Дальнего почему-то совсем мне не запомнилась, хотя она заняла больше суток, по территории Китая, помню только, само прибытие на место.

Папа встречал нас на перроне, в стороне стояли два

солдата, видимо, чтобы грузить багаж, но багажа было немного, они подхватили два наших чемодана и куда-то понесли. Мы обнимались и радовались встрече, ведь все успели очень соскучиться. Отец взял нас с Костей на руки и понес к машине, мама шла рядом, держа отца под руку. Машина стояла недалеко от платформы, это был американский военный Додж «три четверти», оборудованный под пассажирский вариант с брезентовым верхом, так что все прекрасно разместились, отец сам сел за руль.

Доехали быстро, я даже не заметил как, потому что смотрел по сторонам, разглядывая красивые пейзажи, сопки покрытые лесом похожие на картинки в книжках про Китай.

Гарнизон был расположен недалеко от аэродрома, с другой стороны взлётной полосы маленькая древня, несколько настоящих китайских жилищ, которые называются фанзами. Гарнизон — это десяток стандартных щитовых домов. Домик состоял из двух квартир, в каждой по две комнаты с кухней и верандой с отдельным входом. Здесь жили офицеры, в основном холостяки по двое в квартире и те, к кому приехали семьи, но таких было немного. Штаб полка и казармы для солдат находились ближе к аэродрому. В одном из домиков мы и поселились всей семьёй.

Отец уже был подполковником командиром полка, то есть, старшим офицером гарнизона и на его плечах была вся жизнь подразделения, не только полёты, но и всё остальное, что касается быта. Хотя мы жили все вместе, папу мы видели редко, он всё время пропадал на работе, не всегда даже приходил домой ночевать, оставаясь на аэродроме. Несколько раз он брал меня с собой, и я здесь впервые близко познакомился с работой лётчиков, смотрел, как взлетают и садятся самолёты, обедал вместе со всеми в офицерской столовой и, может быть, именно тогда подсознательно у меня зародились первые мечты самому стать лётчиком.

Редко, когда у него выдавались выходные, отец бывал дома, и мы проводили время вместе. Запомнились поездки в такие дни в город Дальний по магазинам и на вещевой рынок. Уже тогда в Китае можно было купить всё что угодно, правда, в основном ручной работы, но высокого качества. У мамы долгое время ещё сохранялись красивые платья и изящные туфельки, купленные там. На вещевом рынке, когда мама с папой делали покупки, собиралась огромная толпа китайцев, чтобы поглазеть на нас. Мама покупала дорогие вещи, которые были недоступны простому китайцу, не торгуясь с продавцом, ведь советские люди не умели торговаться, в нашей стране были фиксированные государственные цены.

Правда, и китайцы из уважения не обманывали наших людей. Мы ездили на военной американской машине Виллис с открытым верхом, отец всегда был за рулём сам. Один раз мы все вместе ездили в Порт Артур. Эта поездка особенно запомнилась мне шестилетнему послевоенному ребёнку, которому было всё интересно, что связано с войной, а там было всего этого больше чем достаточно. Береговая черта была укреплена бетонными дзотами со стенами трёхметровой толщины, стояли огромные береговые орудия со стволами такого диаметра, что я свободно смог бы влезть в него. Близлежащие сопки характерной конусообразной формы тоже были укреплены. Вокруг сопки спиралью шла дорога наверх, а на склонах, обращённых к морю, стояли орудия, а на самом верху мощный ДОТ с главным орудием из которого простреливалась вся бухта.

Особо нужно отметить отношение китайского населения к

нашим военнослужащим, тем более к офицерам. Даже при встрече на улице китаец, как правило, останавливался и кланялся до тех пор, пока русские не пройдут, и только потом шёл своей дорогой. Китайцы хорошо понимали, что делают здесь советские офицеры и какую помощь они оказывают их стране, они знали, сколько Советских воинов положили свои головы, освобождая Китай от японской оккупации при разгроме миллионной Квантунской армии. Отец, вспоминая о тех временах, рассказал один интересный эпизод. Когда поступили МиГ-15, необходимо было удлинить взлётную полосу на четыреста метров для безопасного взлёта и посадки реактивных самолётов, но в конце полосы было небольшое возвышение, которое нужно было убрать, чтобы взлётная полоса была ровной. Тракторов и грейдеров не было, никто не представлял, как это можно сделать без техники. Китайские товарищи обратились к населению ближайшей деревни. Они в течение трёх дней непрерывной работы убрали этот холм, вынося грунт в плетённых из прутьев корзинах, по две корзины на коромысле, ловко загружая в них землю обыкновенными лопатами.

Работали и женщины и мужчины наравне, работа прекращалась только в тёмное время суток. Через три дня на полосу уложили специальное металлическое покрытие, и аэродром был готов для эксплуатации новой техники.

И ещё был один случай, характеризующий отношение простых китайцев к Советским людям. Моя мама обронила золотые часики с наборным золотым браслетом, дорогая вещь, которую отец подарил ей на годовщину свадьбы, расстегнулся замок на браслете и они упали где-то, когда мама прогуливалась с братом Костей. Мы все долго искали вещицу, но так и не нашли и уже смирились с потерей. Недели через две в гарнизон пришёл пожилой китаец и, обратившись к первому встретившемуся офицеру, показал находку и на чистом китайском языке с примесью отдельных откуда-то известных ему русских слов, и при помощи жестов объяснил, что кто-то из русских женщин, наверное, потерял эти часы. Ведь никто из местных не мог позволить себе такую дорогую вещь. Все в гарнизоне знали, что часы потеряла моя мама, и китаец вручил их лично ей, при этом кланяясь и что-то бормоча на своём языке. Мама в благодарность предлагала ему деньги, но он наотрез отказался взять. Всё-таки, на прощание удалось уговорить его взять несколько банок советской тушёнки, которой нас щедро снабжали. Для него это было огромное богатство, ведь жили они впроголодь, питаясь только рисом, которого тоже не всегда хватало.

Корейская война, начавшаяся в 1950 году, закончилась летом 1953 года разделением полуострова на почти равные

части, северную и южную по тридцать восьмой параллели, хотя официального окончания войны объявлено не было. На стороне Северной Кореи воевали китайские добровольцы. Уже в 1950 году в Китай прибыла авиационная дивизия, состоящая из двух полков по тридцать МиГ-15 в каждом, под командованием трижды Героя Советского Союза, тогда ещё полковника Ивана Никитича Кожедуба. Все лётчики под видом китайских народных добровольцев, были переодеты в китайскую форму, имели специальные китайские псевдонимы.

На самолёты были нанесены опознавательные знаки Народно-освободительной армии Кореи. В дальнейшем группировка значительно увеличилась. Всего за период конфликта наши летчики в воздушных боях сбили более 1300 американских самолётов, потеряв при этом 355 наших самолётов, причём более половины лётчиков спаслись, выпрыгнув с парашютом, погибли 120 пилотов. Советское руководство прекрасно понимало, что такими силами завоевать и удержать господство в воздухе невозможно, однако дальнейшей эскалации конфликта Сталин не хотел, это могло спровоцировать третью мировую войну. Мы прибыли к месту службы, когда уже было заключено перемирие, и воевать в Корее отцу не пришлось, наши летчики только патрулировали территорию КНР для предотвращения возможных провокаций.

Поскольку военные действия прекратились, наши военнослужащие стали разъезжаться по своим частям и к новым местам службы. Отец получил новое назначение, это был город Советская Гавань. Так что он прослужил в Китае всего около года, а мы с мамой пробыли и того меньше около трёх месяцев и, уже на новое место. Опять мы вернулись во Владивосток.

Отец полетел в Советскую гавань, нужно было заступать на должность командира полка новейших истребителей МиГ-17 и устраивать жильё для семьи, которая пока осталась во Владивостоке, ожидая от него вызова, когда всё будет готово. Времени оставалось мало, первого сентября я должен был пойти в школу в первый класс, ведь мне уже исполнилось семь лет. Мы временно разместились в военной гостинице в самом центре Владивостока, город располагался на невысоких холмах на берегу моря. Мы жили недалеко от центральной площади, на которой установлен большой памятник Борцам за власть Советов. Площадь, кажется, так и называлась и совсем рядом море, бухта Золотой Рог. Прямо здесь в центре города, была купальня с деревянными кабинками, где можно было переодеться и искупаться, вода тогда везде была ещё чистой и прозрачной.

Мы проводили время с дядей Юрой Сидоровым папиным лучшим другом, с которым он учился в школе и его сыном — моим ровесником, они показывали нам город, стояли тёплые дни, и мы даже смогли искупаться в море.

И вот, наконец, недели через две пришла телеграмма, можно выезжать. Поезд отходил рано утром, несмотря на это, Сидоровы пришли провожать нас всей семьёй, мы опять ехали в неизвестность. Никто и предположить не мог, сколько ещё таких переездов по Дальнему Востоку будет в нашей жизни.

Советская Гавань, город, расположенный на берегу одноимённого залива, на западном берегу Татарского пролива, очень удобная во все времена естественная гавань для всех типов судов при всех направлениях ветров. Раньше это место называлось Гавань Императора Николая Первого, но после Гражданской войны в 23 году переименована и носит теперешнее название. Чуть севернее находится известный порт Ванино, крупнейший порт Хабаровского края и, в то время, всего Дальнего Востока. Это место печально известно нам так же из зэковской песни,

«Я помню тот Ванинский порт

И крик парохода угрюмый,

Как шли мы по трапу на борт

В холодные, мрачные трюмы…»

Поезд шёл очень медленно, останавливаясь на каждом полустанке, и почти через двое суток мы были на месте, отец как всегда встречал нас на вокзале. На этот раз мы поселились в центре города, если это можно было назвать городом, в каменном трёхэтажном доме на втором этаже в двухкомнатной квартире. Таких добротных домов в центре было несколько, они очень выделялись на фоне окружавших их в основном деревянных построек. Во всех этих домах в большинстве своём жили военнослужащие с семьями.

В доме было три подъезда по две квартиры на каждом этаже, со всеми удобствами и центральным отоплением, правда, воду для душа и ванной нужно было греть при помощи титана, который топился дровами. Квартира была обставлена казенной мебелью, так что почти ничего покупать было не нужно. В такой шикарной квартире мы ещё никогда не жили.

Школа находилась совсем рядом в соседнем двухэтажном каменном здании. Отличная школа с просторными классами и спортивным залом. Поэтому, уже первого сентября я с букетом цветов стоял вместе с другими первоклашками на утренней линейке во дворе школы, где подняли красный флаг, играл оркестр и после торжественной речи директора школы прозвенел мой Первый звонок.

Жизнь моя в Советской Гавани была насыщена событиями значительными для ребёнка. Главная достопримечательность для мальчишек был морской залив, который все называли бухтой, до берега было совсем близко, метров четыреста и, как только появлялась возможность, мы все мчались гулять «на бухту». В том месте, где мы обычно обитали, берег был крутой, обрывистый, а внизу крупные камни и разбросанные двухметровые бетонные пирамиды, чтобы не размывало берег прибойной волной. Здесь же был заброшенный бетонный пирс, куда когда-то могли причаливать небольшие суда.

Мы ловили рыбу, рыбалка была очень простая, на леске только крючок и грузило, вместо грузила можно было привязать гайку или камешек, на крючок для начала насаживался кусочек хлеба, а на следующий заброс уже кусочек пойманной рыбки. Снасть забрасывалась с пирса метров на пять в воду, и почти каждый заброс был с уловом. Здесь у берега ловилась небольшая рыбка, грамм по 150—200, названий не помню, но иногда попадались и больше — до килограмма, но это если повезёт.

В Китае. Гарнизон. На прогулке всей семьёй в воскресенье.

Особенно интересно было ловить «чилимов», так на местном языке называются креветки. Для этого мы мастерили большой сачок из марлевой ткани на обыкновенной палке около двух метров длинной. Внутри сачка к палке крепилась лампочка, от неё шел провод метров пять по ручке сачка на берег к сухой батарее на пирсе. Места контактов обматывались изоляционной лентой и замазывались пластилином, чтобы не попадала морская вода. Лампочки, провода, батареи, всё это и многое другое можно было в изобилии найти на свалке возле военной части, находящейся поблизости. И вот, как только начинало темнеть, можно было приступать к этой охоте. Зажигалась лампочка, сачок опускали в воду, креветки, привлекаемые светом, сами попадали в сачок, оставалось только их вытаскивать. Каждый подъём десять-пятнадцать штук, так что через полчаса уже набиралось целое ведро. Креветки в тех местах крупные, сейчас такие называют «королевскими», а тогда вполне обычные.

Часто мы разводили костер на берегу, варили их в ведре и объедались так, что придя домой, совсем не хотели ничего есть, за что мама всегда меня ругала, правда, я иногда приносил домой улов и тогда меня не так сильно ругали.

Родители не любили, когда мы ещё маленькие дети убегали на бухту, ведь это было довольно опасное место, очень мощные отливы и приливы на два-три метра обнажали морское дно и там, в ямах оставались крабы, медузы, креветки, рыба и прочая живность, при этом был соблазн туда залезть. Это категорически запрещалось, дно было топкое и неровное, а вода как стремительно уходила, так же стремительно и возвращалась обратно но, слава Богу, ничего плохого с нами не произошло.

Я очень любил, когда папа во время каникул в школе или в выходные брал меня с собой на аэродром, там всё было интересно. Отец на работе был всегда занят. В лётные дни он, обычно, руководил полётами из мобильного командного пункта, установленного на специальном грузовике. На нём вместо кузова оборудовано помещение с прозрачной крышей, чтобы руководителю всё было видно, что происходит на аэродроме и в воздухе над ним, там же находились пеленгатор и радиостанция для связи с самолётами. Часто отец летал сам, иногда на учебном самолёте со спаренной кабиной для инструктора, называемой в авиации «спаркой» с проверкой кого-нибудь из рядовых лётчиков. Папа поручал меня авиаинженеру, который знал меня, был нашим соседом по дому, звали его, по-моему, дядя Коля и он разрешал мне всё. Я лазил в кабину самолётов, стоящих на регламентных работах в ангаре, держался за все ручки управления самолётом и узнал названия приборов, их назначение, разбирался, где рычаги выпуска шасси и закрылков, где «сектор газа», то есть управление двигателем. Было и ещё одно интересное занятие, которое, когда не было полётов, иногда разрешал мне отец. Здесь у него в личном распоряжении тоже был американский автомобиль Виллис с открытым верхом, а на зиму эта машина закрывалась специальной брезентовой крышей.

Уже в семь лет я научился ездить на ней, правда, едва доставал до педалей, так что, чтобы выжать сцепление или нажать на тормоз приходилось привставать с сиденья, крепко держась за руль. Я гонял по рулёжным дорожкам и по лётному полю на краю аэродрома. Но в один прекрасный день я заехал на стоянку самолетов и, не рассчитав торможение, случайно задел руль высоты стоявшего там самолёта ЛИ-2. Повреждение было незначительное и его быстро устранили, но мне после этого было запрещено кататься. Отец никогда не повышал голос на меня, в этот раз, как обычно в подобных случаях, он крепко сжал мою руку в запястье и твёрдо сказал: «К машине больше не подходить». Этого было достаточно, чтобы я всё понял и к этому вопросу больше не возвращался.

Долго на одном месте в то время военные не задерживались, их перебрасывали с одного места на другое по необходимости. И эта необходимость была основным фактором, всё остальное было вторично и не бралось в расчёт, поэтому, уже через год мы всей семьёй переехали в город Корсаков, расположенный на самом юге острова Сахалин, на берегу Анивского залива. В ясную погоду с Анивской косы, то есть, того самого «рыбьего хвоста» острова, через пролив Лаперуза отлично видно вулканы японского острова Хоккайдо.

Запомнился переезд на остров. Отец, как всегда, улетел на место первым, а мы с мамой плыли на пароходе, кажется, он назывался «Якутия», это был немецкий транспорт, полученный после войны по репарации от побеждённой Германии. Пароход по тем временам был отлично оборудован. У нас была уютная каюта со всеми удобствами, отделанная деревом, с туалетом и душевой кабиной.

Правда, всё впечатление испортил сильный шторм, который застал нас в море. Все болели морской болезнью и, даже некоторые моряки, поэтому почти всё время мы провели, не выходя из каюты. Только уже к концу перехода море успокоилось, и можно было выйти на палубу подышать свежим морским воздухом.

Мы поселились в военном гарнизоне недалеко от аэродрома, где располагалась наша часть. Это южнее города в низине, а сам город расположился немного выше. От нашего дома до центра города можно было дойти за полчаса быстрым шагом. Меня пришлось устраивать в новую школу, здесь была только начальная школа и располагалась она в одноэтажном здании барачного типа. Почти все ученики были детьми военнослужащих гарнизона, да и многие учителя тоже были жёнами военных. Я ещё не знал тогда, как много школ мне придётся поменять с этими переездами с одного места службы отца на другое, и это, конечно, сказывалось на качестве моей учёбы.

В Корсакове мы прожили недолго, но в моей детской памяти отложились некоторые особенно яркие эпизоды этого периода. Помню, что зимой с Японского моря пришёл тайфун, сила ветра была такая, что дрожали стены дома. Продолжался он трое суток, и никто не выходил на улицу, а когда закончился, то оказалось, что наш дом занесён снегом по самую крышу, и выйти на улицу невозможно. Нас снаружи откапывали солдаты гарнизона, чтобы открыть двери. В гарнизоне у нескольких складских зданий снесло крыши, они улетели на несколько сот метров, повалило заборы и мы, мальчишки, в общей неразберихе смогли попасть на территорию склада, где набрали специальных авиационных заклёпок, которые взрывались при ударе молотком, они применялись для клёпки на авиационной технике в плохо доступных местах. Поэтому после тайфуна очень долго по всему гарнизону раздавались выстрелы, вся ребятня ходила с молоткам