автордың кітабын онлайн тегін оқу Курятник. Мелодрама
Вячеслав Денисов

Үзіндіні оқу

Кітап туралы Қазір оқып жатыр7 Тегін фрагмент

Вячеслав Вячеславович Денисов

Курятник

Мелодрама

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

18+

Её звали по разному, кто тётей Валей, а кто уважительно по имени и отчеству, но в основном, даже дети, называли её просто Валентиной. Она была тихой, безобидной женщиной. Не знала лёгкой жизни, но никогда и никому не завидовала и не жаловалась на судьбу. В её двухкомнатной квартире всегда была идеальная чистота и царил полный порядок. Если теперь её квартира постепенно превратилась в настоящий курятник, то в этом была не её вина. Жизненные обстоятельства вынудили её держать на кухне самых что ни наесть настоящих несушек. Это были хорошо откормленные пеструшки. Валентина держала их на кухне, предварительно соорудив деревянные решётки, слабо напоминающие птичьи клетки, в которых были насыпаны опилки. Если верить Валентине, то благодаря именно этим опилкам, она избавлялась от неприятного запаха куриного помёта. Она привыкла к своей квартире, и даже не замечала, что при всей её чистоплотности, на кухню просто невозможно было войти. Помимо всего прочего, в квартире пахло псиной от рыжей дворняжки, которую по складу своего доброго и жалостливого характера, Валентина приютила, подобрав её на улице. Посторонние люди, стараясь не обидеть добродушную хозяйку, всё же изредка заходили к ней в гости, но на предложение Валентины пройти на кухню и выпить чашечку кофе, категорически отказывались, подбирая более или менее уважительные причины. Впрочем, чтобы не быть чересчур голословным, нельзя не сказать, что в летний период, когда на деревьях распускались почки и талый снег постепенно исчезал, превращаясь в звонкие ручейки, Валентина вместе со всей своей живностью перебиралась на загородную дачу. И вот тогда, её курам было настоящее раздолье, а рыжая дворняжка целыми днями бегала по лужайке, гоняя мух и прочую летающую живность. При этом она не забывала вовремя подбежать к своей миске, дабы назойливые пеструшки не успели накинуться на содержимое там лакомство. Петух, здоровый и цветастый, был настоящей гордостью Валентины. Драчун и забияка, он всё же побаивался своей хозяйки, а если и выражал своё неудовольствие хлопаньем крыльев с предупредительным кукареканьем, то всё же никогда не осмеливался наброситься на Валентину вцепившись ей в руку своим острым крепким клювом. К сожалению, лето на севере слишком короткое и лишь подрастали цыплята, как Валентине приходилось пускать их на мясо, оставляя для развода своих яйценосных пеструшек. Этот период времени был самым неприятным и Валентина, при всей её любви к животным и птицам, была вынуждена брать острый топор и поочерёдно отрубать куриные головы. В отличие от свиней, которые предчувствовали свой последний час и как могли, вырывались и убегали от человека, держащего в руке длинный, остро отточенный нож. Куры же были смирными и даже глупыми птицами. Валентина держала их за ноги, клала головой на чурбан, а потом, легко взмахнув топором, отсекала им эти головы. Она ловко общипывала кур, аккуратно складывая их перья в пустую наволочку. Со всем этим скарбом, Валентина вновь перебиралась в город и уже тогда, её петух начинал горланить, тревожа соседей и по квартире вновь распространялся едкий запах куриного помёта. Её муж Геннадий, тяжело больной мужчина с двумя инфарктами, никогда даже не пытался перечить Валентине, либо его молодость была слишком бурной. Постоянно изменяя своей жене, он зачастую приходил домой со всякого рода заразными болезнями, пока, в конечном итоге, не стал таким, каким и должен стать истаскавшийся по женщинам человек. Валентина вновь приняла его к себе, но уже смотрела как на пустое место, не воспринимая всерьёз, и при малейшей его провинности, указывала ему на дверь. Понимая своё безвыходное положение, Геннадий смирился со своей участью и старался лишний раз не перечить жене. Он выполнял все её прихоти, в меру своих сил и возможностей. Их сыновья, которые уже давно жили отдельно от родителей, так же не обращали на домашний курятник ни малейшего внимания, либо навестив родителей всегда уходили с полной кошёлкой самых свежих яиц, которые можно было набрать тут же, запустив руку под одну из несушек, или покопавшись в опилках. Если старший сын пошёл по стопам отца и по собственной ветряной несерьёзности остался без жены и сына, то младший, не в пример им обоим, был вполне степенным человеком, чем и снискал любовь и уважение со стороны матери. Валентина безумно любила его, а если когда и ругала, то делала это всё с той же материнской любовью, словно отчитывала лишь для проформы и дабы показать, что она ещё не утеряла власть над собственным сыном. Тихая, безобидная и добрая женщина, она была измучена жизненными проблемами и, не смотря на то, что сумела сохранить свою независимость, и делала вид, что ещё на многое способна, всё же была больной и несчастной женщиной. Если первая измена мужа, да и все его последующие похождения изрядно потрепали ей нервы, то смерть её четырёхлетней дочери, которая умерла у неё на руках, неимоверно мучаясь от злокачественной опухоли, почти сразу подорвала всё её здоровье. С той самой поры, Валентина почти не улыбалась. Нельзя сказать, что смысл жизни для неё был потерян, но и особого наслаждения от такой жизни она тоже не испытывала. Она не стала замкнутой и не чуралась людей, а реже наоборот. Старалась как можно чаще бывать на производстве и приглушала свою душевную боль в общении с коллективом. Однако время прошло незаметно, и пенсионное удостоверение лишило её последней радости в жизни. Теперь самые обыкновенные куры заменили ей и друзей и родственников. С утра и до позднего вечера она копошилась возле них, то меняя опилки, то подсыпая комбикорма и подливая воду. Куры её любили, и даже красавец петух, заслышав её голос, тут же поднимал голову и принимался довольно кукарекать. Эти птицы стали неотъемлемой частью её жизни. Валентина делилась с ними всеми своими горестями, да и в редкие радостные минуты так же присаживалась перед ними на давно пошарпанный стул, а затем долго и внимательно на них смотрела и любовалась. Она часто заводила с ними долгий, задушевный разговор. Она до такой степени изучила и знала своих кур, что, наверное, безошибочно смогла бы ответить, какое перо и при каких обстоятельствах потеряла та или иная пеструшка. Из-за любимых питомцев ей неоднократно приходилось ссориться с нижними соседями. Пеструшки неустанно что-нибудь клевали, а у соседей снизу на кухонном потолке постоянно раздавалось дробовое постукивание, которое, то было незаметно как тиканье часов, то вдруг било по ушным перепонкам монотонной дробью. Валентина, которой в своё время пришлось отказаться от двух хрюшек только из-за того, что у нижних соседей на потолке и по стенам начали появляться пахучие жёлтые пятна разящие свиной мочой, всё же считала кур безобидными птицами. Недовольные высказывания соседей она воспринимала как пустые и несправедливые придирки. Рядом с курами она ощущала себя счастливым человеком. Могла часами сидеть на корточках перед их клетками. С неописуемой, словно детской радостью, она собирала свежие яйца и аккуратно складывала их в кошёлку, которую предусмотрительно держала в холодильнике.

— Ах, вы, квочки мои миленькие! — приговаривала Валентина, нежно поглядывая на кур. — Что бы я без вас делала. Яйца нынче дорого стоят. Где бы мне столько-то купить? Одно облегчение, что подсобное хозяйство есть, а то бы пропала. А так вон, какую ораву прокормить можно. Да и сыночки лишний раз в дом к матери заглянут. А то, как же? Куриные яйца всем нужны! Без них ни котлет тебе, ни пельменей. Соседи надо мной смеются, а ведь ещё никто не отказался десяток — другой в подарочек принять. Никто не отказался от моего гостинца. Ах вы, пеструшки, кормильцы мои родненькие…

Словно оправдываясь, Валентина добавляла:

— Вы уж извините, что цыпляткам вашим головы посрубала. Для того и держат цыпляток, чтобы мясо было. Одними яйцами не прокормишься. Свои-то цыплятки, не то, что магазинские синюшные. Их и варить одно удовольствие. Мясо нежное, душистое и наваристое.

Она смотрела на кур и, погрозив им пальцем, приговаривала:

— Вас тоже под нож пущу, если плохо нестись будете. Так что, вы смотрите у меня, не балуйте. За то и держу, что яйца в доме не переводятся.

Куры изредка переставали клевать комбикорм и, склонив набок головы, смотрели на неё, словно внимательно вслушивались в её голос, на что Валентина ещё с большим старанием объясняла им какие они хорошие и как сильно она их любит.

Иной раз, когда яиц было слишком много, Валентина шла на рынок. Такой день был для её больного супруга настоящим праздником. Он уже знал, что она не вернётся с пустыми руками и обязательно прихватит поллитровку обыкновенной русской водки. Конечно, теперь не то, что в молодости, Геннадий уже не мог употреблять этот благородный напиток в прежних дозах, по состоянию его шаткого здоровья, но пару рюмочек он всё же мог себе позволить. Смакуя водку, он постоянно повторял одну и ту же прибаутку:

— Словно Боженька на колеснице проехал…

Потом он поглаживал себя по груди от горла и до желудка и принимался с удовольствием закусывать домашней яичницей.

Вот и в тот день, Геннадий сидел возле кур. Он с нетерпением ждал возвращение жены и даже успел заранее подготовить закуску. Внезапно его внимание привлекла одна из пеструшек. Она лежала в опилках в какой-то странной, неестественной для кур позе. Геннадий с трудом нагнулся и, просунув дрожащую от слабости руку в птичью клетку, слегка подтолкнул её. Пеструшка сразу повалилась набок. Её голова откинулась в сторону. Глаза и клюв были раскрыты.

— Ох ты, батюшки! Мать честна… — выругался он. — Кровь спустить надо, пока тёплая, иначе мясо испортится. Издохла курица! Вот моя Валюшка-то расстроится…

Он поспешно пощупал курицу и, убедившись, что она ещё действительно не успела остыть, тут же засуетился.

— Где же мамка ваша? Вот напасть! Что делать-то…

Геннадий положил курицу на разделочную доску и взял в руки нож. Он осторожно потрогал лезвие, которое показалось ему тупым. Тогда он достал брусок и стал точить лезвие. Он водил им по камню, а затем достал нулевую наждачную бумагу и, накрутив её на рукоятку молотка, стал шлифовать лезвие ножа. Он шлифовал его до тех пор, пока не исчезла крохотная стальная пыль. Затем Геннадий поставил остриё лезвия на ноготь большого пальца, и удовлетворённо заметив, что оно не соскальзывает, сказал:

— Вот теперь совсем другое дело. Таким ножом можно и курицу потрошить.

Вспомнив, что каждый раз на даче Валентина отрубала куриные головы и обязательно держала птицу над эмалированным тазиком и ждала, пока не стечёт вся кровь. Он спешно отыскал большую кастрюлю и вновь взялся за курицу. Его руки дрожали, но уже не столько от физической слабости, сколько от неприятного ощущения. Он взялся за дело, которым никогда раньше не занимался, и поймал себя на том, что не в состоянии даже дохлой курице резануть по горлу.

— Мужик я или баба! — зло проворчал Геннадий. — Это же так просто. Чик, и всё! Даже трепыхаться не станет, благо, что уже издохла…

Он решительно взял нож, но почти тут же положил его на место. Геннадий вдруг вспомнил, как Валентина впервые рубила курёнка. Это был ещё неокрепший цыплёнок, которого сильно исклевала ворона. Она не обратила внимания на то, что топор был недостаточно наточен и, недооценив крепость куриной шейки, ударила в пол силы. Цыплёнок вырвался у неё из рук и помчался по двору. Его, наполовину отрубленная голова, ещё держалась на шкуре и болталась, словно привязанная к туловищу одной тонкой ниточкой. Из глубокой раны фонтаном текла кровь. Геннадий никогда раньше не думал, что у хилого цыплёнка может быть столько крови.

— Держи его, держи! — кричала Валентина, размахивая топором.

Она ругала, на чём свет стоит, и себя, и Геннадия, и бегающего по двору цыплёнка.

Геннадий вновь посмотрел на бездыханное тело пеструшки.

— Чёрт побери! — возмутился он. — Ощипать курицу и то не могу!

Он решительно взял нож и ударил им по куриной шее. Кровь стекала медленно, Геннадию пришлось дольше обычного держать её над кастрюлей. Потом он неумело начал ощипывать курицу. Сначала осторожно выдёргивая по пёрышку, а затем более смело и почти так же, как это обычно делала Валентина.

Наконец-то он бросил ощипанную курицу в раковину и облегчённо вздохнул.

— Внутренности пусть сама очищает, — проговорил Геннадий, и тут же добавил: — Не дай Бог, если желчь задену. Потом хлопот не оберёшься…

Он грузно опустился на кухонный табурет. На душе у него было радостно. Ему было приятно осознавать, что он справился с этой грязной работой. Сумел преодолеть свой страх, и как не крути, а оказал жене посильную помощь. Немного отдохнув, Геннадий вылил в унитаз оставшуюся в кастрюле кровь, обмыл его горячей водой и переложил туда куриную тушку. Вернувшись на кухню, Геннадий с удовлетворением посмотрел на свою работу. Курица была жирной, хорошо откормленной птицей.

«Валюшка не станет всю варить. Поделит раза на два…» — прикинул он, предвкушая приятный запах куриного бульона.

Ещё он подумал о гриле. От этой мысли, у него во рту появилось обильное слюновыделение.

— Надо попросить Валентину, пусть «цыплёнка табака» сварганит, — пробормотал он, припоминая, как вкусно она готовит.

Да и вообще, его жена готовила всегда лучше других женщин, с которыми сводила его судьба. Но «цыплёнок табака» у неё выходил просто изумительно. Это было её коронное блюдо. Где бы и когда Геннадий не пробовал этот деликатес, но только в руках Валентины он получался поистине божественным и никогда не залёживался в тарелке. Вроде бы и специи те же самые, а только Валентина умела определить когда, что и сколько нужно добавлять. И всё это она делала так ловко и быстро, что Геннадий как не пытался наблюдать за ней, так всё равно ничего понять не смог. А она лишь посмеиваясь, говорила:

— Делаю как все, при помощи рук и огня.

Только Геннадий с ней не соглашался. Руки у Валентины действительно были умелыми, но тут ещё и хорошая голова требовалась. Для каждой курицы у Валентины был особый рецепт. Одна курица жёсткая, другая мягкая, третья жирная, а четвёртая худосочная. В её руках все они были шедевром кулинарного творчества. Геннадий ел и словно ребёнок облизывал свои пальцы. Жаль ему было такую вкуснатищу о полотенце вытирать. А потом ещё брал кусочек хлеба и очищал им тарелку почти до блеска. Всё съедал до последней крошки. Косточки иной раз так обгложет, что даже собачонке поживиться было нечем.

Ему захотелось сделать ещё что-нибудь хорошее.

«Может достать пылесос и почистить ковёр? — прикинул Геннадий. — Или вымыть посуду?»

Оглянувшись, он с огорчением заметил, что Валентина ещё с раннего утра убрала в квартире, а вся посуда уже давно была чистой и стояла ровными рядами в сушилке.

Тогда он решил прибрать у кур. Склонившись над ящиком, Геннадий обнаружил ещё одну сдохшую курицу. Вопреки всем законам логики он даже обрадовался произошедшему несчастью, и поспешно подготовил другую кастрюлю. Теперь он уже орудовал ножом, словно заправский мастер и сумел общипать её буквально за считанные минуты. Потом он смотрел с нескрываемым удовлетворением на две ощипанные курицы. Геннадий был доволен собою и даже какое-то мгновение чувствовал себя абсолютно здоровым и помолодевшим лет на десять. Но как только он увидел, что любимчик Валентины, пёстрый петух забияка опрокинулся набок и, дёрнув лапками, широко раскрыл свои глупые глаза, Геннадий наконец-то понял, что все их куры были отравлены. Быстро, насколько ему позволило здоровье, он вытащил из клеток миски с комбикормом. Геннадий тщательно обнюхал каждую из этих мисок, но ничего подозрительного так и не обнаружил. Всё же он не стал рисковать и моментально содержимое мисок высыпал в ведро для мусора. Однако куры уже изрядно потрудились, отчего основная часть комбикормов была рассыпана по всем клеткам.

— Тук, тук, тук… — постукивая клювиками, выбивали пеструшки, с каждым разом заглатывая возможную отраву.

— Кыш, кыш окаянные! — зашикал Геннадий.

Он начал спешно выгребать опилки с остатками корма. Ему уже было некогда аккуратно складывать мусор в ведро, так как каждая секунда промедления могла стоить пеструшкам жизни. Сначала Геннадий орудовал совком, потом стал сгребать опилки руками, сбрасывая себе под ноги, непроизвольно раздавливая домашними тапочками куриный помёт. Он кидался от одной клетки к другой, пытаясь одновременно убрать сразу все. Дохлого петуха он, не задумываясь, схватил за хвост и небрежно забросил под стол. Глубокие фарфоровые тарелочки с водой, он бросал в раковину, даже не думая над тем, что они могли разбиться. Он ещё не успел очистить и половину клеток, как у него в груди сильно кольнуло. Схватившись за сердце, Геннадий присел прямо в куриный помёт. Мучаясь одышкой и с трудом вытащив из кармана домашних шаровар таблетку валидола, он сунул её под язык. Беспомощно глядя на кур и еле шевеля губами, он еле слышно выговаривал:

— Кыш! Кыш, глупые…

Пеструшки лишь изредка склонив головы на бок, с интересом смотрели на него, но почти тут же вновь принимались барабанить своими клювиками одну и ту же мелодию.

— Тук, тук… Тук, тук… — получалось у них. — Тук, тук…

Каждый их стук отдавался в сознании Геннадия острой болью. Вскоре он уже перестал думать о глупых птицах. Теперь ему было жаль Валентину. Он даже боялся представить, что с ней произойдёт, когда она узнает, что её любимые хохлатки погибли все до одной.

— Нет, это не случайность! — констатировал Геннадий.

Жизненный опыт ему подсказывал, что здесь произошло чистейшее вредительство. Он не знал, какой именно, но не сомневался, что в комбикорм был подмешен яд. Единственное, что не укладывалось у него в голове, так это то, что кто-то из хорошо знакомых людей совершил это жестокое преступление.

«Кто бы мог это сделать?» — постоянно задавал себе Геннадий этот риторический вопрос.

Он терялся в догадках. У него в этом доме не было врагов, а уж у Валентины их и быть не должно бы. По простоте душевной она почти весь подъезд снабжала свежими куриными яйцами. Конечно не всегда за спасибо. Брала деньги, но гораздо меньше их настоящей себестоимости. Соседи были ей благодарны и всегда приветливо с ней здоровались. Геннадий скорее был склонен думать, что комбикорма случайно попались порченные, чем поверить в людскую подлость.

Когда вернулась Валентина, Геннадий уже вновь сидел на табурете, а у его ног валялись издохшие пеструшки. Не понимая в чём дело, Валентина выронила из рук сумку и, облокотившись о косяк дверного проёма, лишь вопросительно посмотрела на мужа.

— Вот, Валюша! Горе у нас… — с трудом выговорил Геннадий. — Курочек твоих потравили! Сволочи… Я ничего сделать не смог. Прости Валенька! Я пытался их спасти. Как теперь жить-то будем, Валюшенька…

— Помолчи, Гена, — неожиданно с хладнокровным спокойствием ответила Валентина. — Я знаю, кто это сделал.

Геннадий вопросительно посмотрел на жену, но не проронил ни слова.

— Соседи снизу! — твёрдо заявила Валентина. — Они ещё за свинок наших на нас злобу держат. У них потолок, до сих пор в жёлтых пятнах от их мочи. Ну, да ладно, если Господь Бог с ними не разберётся, то я сама разберусь…

Она вдруг, как ни в чём не бывало, отошла от косяка, подняла с пола выпавшую из рук сумку и, перешагивая через куриные тушки, подошла к столу. Вместе с продуктами и буханкой чёрного хлеба выставила на стол бутылку водки.

— Разлей по рюмочкам, — сказала она мужу. — Помянем наших курочек…

Заметив, что Геннадий смотрит на неё с какой-то особой настороженностью, она тут же добавила:

— Ты испугался, что у меня инфаркт будет?

— Есть такое дело… — буркнул Геннадий.

Он разлил водку по рюмкам.

— Мы с тобой доченьку нашу четырёхлетнюю схоронили, — сказала Валентина. — Меня теперь ничем не удивишь и ничем не испугаешь. Ты знаешь, что я добрая баба, но на этот раз меня достали! Не я буду, если в ближайшие дни их собака не сдохнет. Прибыль она им приносит. От сорока до шестидесяти тысяч за щенка немецкого дога имеют. Курочки им мои помешали. Стучат сильно клювиками. Ну, ничего, скоро и у них тихо будет. Больше никто не услышит, как их породистая сучка воет…

— Что ты хочешь сделать? — озадаченно спросил Геннадий.

— То же самое, что с моими курочками сделали. Я отравлю их Джимби…

Буквально через час Валентина уже сложила все куриные тушки в морозильную камеру и прибралась на кухне.

— Завтра отнесу куриное мясо на экспертизу, а уж потом посмотрим, будем их сами кушать, или все до единой Джимби скормлю, — сухо резюмировала она.

Потом Валентина набила куриными перьями свободную наволочку, сделав превосходную подушку, а затем разобрала все клетки.

— Может, сваришь кастрюльку куриного супчика? — робко спросил Геннадий. — Я бы с удовольствием скушал тарелочку…

— И отправился на тот свет! — съязвила Валентина. — Нельзя из них ничего ни варить, ни жарить, пока не будет установлена причина их гибели.

— Неужели всех выбросишь на помойку?

— Нет, кое-что оставлю для собаки… — холодно ответила Валентина.

Она немного подумала, потом вынула из морозилки одну курицу. Отрезав от неё жирные куриные лапки, положила их в целлофановый пакет и, выключив свет, легла в постель.

Утром, она вышла из дома раньше обычного. Вернулась она быстро, минут через десять, не больше. Потом присела у окна и стала пристально смотреть на улицу. Наконец-то она увидела, как из подъезда выбежала большая соседская собака. Валентина даже привстала на цыпочки, чтобы посмотреть, куда побежит Джимби. Она отлично знала, что пока её хозяин запустит и прогреет двигатель своего автомобиля, Джимби бесконтрольно будет бегать по всему двору, но в пределах допустимой видимости, не теряя своего хозяина. Было определённое место, куда Джимби бегала справлять нужду. Правда, слишком интеллигентный хозяин всегда имел при себе совок и полиэтиленовый пакет и никогда не оставлял во дворе собачьи экскременты, выбрасывая их в мусорный бак.

— Ни одна тварь не устоит перед манящим запахом моей курочки! — прошептала Валентина. — Сосед и заметить не успеет, как она лихо проглотит приманку с моей приправой. Будет у них ещё прибыль в сорок тысяч за каждого щенка…

Она с удовлетворением проследила за тем, как Джимби подбежала к кустарнику. На этот раз она задержалась там дольше обычного.

— Кушай собачка! Кушай… — съязвила Валентина. — Резвись на лужайке и радуй своих хозяев. Скоро им будет не до веселья…

Уже через пару минут, Джимби, бегала вокруг автомобиля своего хозяина. Чем внимательнее и дольше смотрела на неё Валентина, тем больше испытывала угрызения совести. Вместо сладострастной мести, ею обуяла горькая печаль. Злость на её хозяев, которая ещё вечером не давала Валентине покоя и требовала отмщения, постепенно поутихла. А главное, она чувствовала себя убийцей ни в чём неповинного животного.

— Что же я делаю? — запричитала Валентина. — Пытаюсь загубить невинную душу…

Она поспешно накинула на босу ногу туфли и, набросив на плечи кофту, вышла на площадку. Нажав кнопку лифта, опустилась на первый этаж.

— Валентина Егоровна, — улыбаясь, произнёс хозяин Джимби, — мы с женой на неделю в Умбу к родителям выезжали. Только сегодня в полночь домой вернулись. Подарочек вам привезли…

— Какой подарочек? — растерянно спросила Валентина.

— Мы вам маленьких цыпляток привезли. Двух курочек и одного петушка. У вас ведь слабость на кур. Да и нам ваши куриные яйца нравятся. Таких в магазине не купишь. В Умбе куры у родителей породистые. Вы уж не обижайтесь, но лучше ваших будут. Вы отлично знаете как с ними заниматься, так что проблем не возникнет. Потом спасибо скажете.

— Сколько я вам должна? — виноватым голосом проговорила Валентина.

— Денег не нужно. Это вам в подарок. Но учтите, всё равно вам необходимо пол на кухне чем-нибудь мягким обложить, чтобы мы не слышали, как ваши курочки пшено клюют. Поролон что ли какой-нибудь подстелите. Иначе будем с вами ругаться…

...