Оглавление

Глава 1

Игра близилась к завершению. Вокруг их стола собралась толпа, желавшая узнать, кто выйдет победителем из схватки шестерых участников. Даже вышибалы покинули посты и с интересом смотрели на стакан с костями. У всех наблюдавших были свои любимчики. Большинство поддерживало дородного купца из Ништа, нервно стучавшего пальцами по столу и кусающего губы. Он уже дважды ставил всем присутствовавшим пиво за свой счёт, а в случае выигрыша, скорее всего напоил бы каждого задарма. Шансов на его победу было немного, у купца был самый маленький счёт. Но и в случае проигрыша, скорее всего, можно было рассчитывать на порцию халявной выпивки, если выразить ему сочувствие. Меньше всего почитателей было у рыжебородого зантийца. Он распространял вокруг себя ощущение опасности. В узком тёмном переулке Милош предпочёл бы встретиться со сворой голодных собак, а не с ним. «Гвардеец, кто ж ещё. Нарушает запрет Его Святейшfества. Хоть и разодет, как успешный торговец. Но слишком прямо сидит, слишком точные движения и слишком спокоен», — рассуждал он. По уровню бесстрастности только один человек за столом превосходил зантийца, но он не участвовал в игре. Щуплый молодой человек с лицом землистого цвета. вёл счёт и считал ставки. В ту сторону Милош старался не смотреть. Слишком уж много лежало там денег.

— Рыжий, ты будешь бросать или нет?! — заплетающимся от выпитого языком проорал почти в самое ухо Милошу ещё один участник игры — городской стражник. Их за столом было двое, и второй, ещё более пьяный, не заставив себя долго ждать, поддакнув ещё громче:

— Бросай уже! — слова эти он сопроводил ударом кулака по столу, монеты, подпрыгнув, призывно зазвенели. Один из вышибал положил ему на плечо здоровенную лапищу, чем сразу заставил угомониться.

Последним участником баталии был сухой как щепка мясник, что весьма странно для представителя этой профессии. Он сидел напротив и глядя в его доброе открытое лицо, Милош не мог поверить, что этот человек каждый день спокойно лишает жизни множество животных. Мясник нервничал сильнее всех. Последним броском он выбросил всего шесть очков и до победы ему теперь не хватало трёх.

«А мне одиннадцати» — подумал Милош, взяв в руки стакан с костями. Тряс он его недолго, позволив кубикам лишь трижды коснуться стенок. Первая из костей остановилась почти сразу, на верхней её грани было пять чёрных точек. Вторая, наоборот, вращалась долго, и, докатившись до противоположного края стола, замерла около мясника. Тот смотрел на неё не отрываясь. Будто не верил собственным глазам. Там была шестёрка. Только когда счетовод писклявым голосом объявил собравшимся, что Милош выбросил одиннадцать, набрал сто очков, а значит игра окончена, мясник нашёл в себе силы оторваться от маленького предмета, сделавшего только что его гораздо беднее. Как изменилось выражение его лица… Теперь воображение Милоша с лёгкостью рисовало картины того, как этот человек разделывает свиней, коров и кур. Да чего уж там, мясник, не моргнув глазом с лёгкостью мог разделывать на кусочки и чем-то не угодившего ему несчастливца. К примеру, обыгравшего его в кости. Сделав себе заметку быть предельно осторожным, Милош заторопился покинуть заведение. Не тут-то было.

— Мухлёж!!! Обман!!! — завопил ништийский купец и потянулся к деньгам с целью забрать хоть что-нибудь.

С криком: «Куда лапы суёшь, гнида!!!» на него накинулся один из стражников. Вышибалы бросились его оттаскивать, одни посетители встали на защиту купца, другие на сторону стражника. Началась свалка. Тут впервые открыл рот молчавший всю игру зантиец. Говорил он тихо, без интонаций, но все успокоились, словно по команде. Казалось, его совсем не заботит, что он только что проиграл крупную сумму:

— Не говорите глупостей. Все мы играли одними и теми же костями. Или вы хотите обвинить в обмане почтенного хозяина этого заведения.

Сторонников у купца поубавилось. Да и те, кто оставался рядом с ним, отошли на несколько шагов назад, образовав пустое пространство. Никому не хотелось попасть в немилость к Павлу Пешеку, владельцу игорного дома. И не столько потому, что тогда вход в заведение будет закрыт навсегда. В этом Павел был принципиален. А потому что, если он сочтёт себя по-настоящему оскорблённым, была высока вероятность обнаружить себя падающим с моста в воды Ленты с камнем на шее. Зантиец явно знал об этом и продолжал:

— На вашем месте, я бы поспешил извиниться перед почтенным хозяином. В Каарманте каждый знает, здесь всегда самая честная игра.

— Да-да, я прошу прощения. Я слишком расстроился и погорячился. Я не хотел никого оскорбить. Пойду сейчас же и принесу извинения, — скороговоркой затараторил купец, с трудом отрывая толстую тушу от стула.

— С победой! — сказал зантиец Милошу. А потом поднялся и двинулся к выходу, будто ничего не произошло. Народ расступался перед ним, давая пройти, в то время как купцу приходилось с трудом проталкиваться в направлении стойки хозяина.

— Желаете забрать выигрыш или сохранить его у нас для будущих игр? — обратился к Милошу счетовод.

— Раздели надвое. — ответил он и улыбнувшись добавил, — будет приятно приходить сюда налегке, чтобы уйти с тугим кошелём.

Счетовод никак не отреагировал. Он складывал монеты в ровные столбики, а когда закончил — занудным голосом сообщил:

— Ваш выигрыш составил тридцать две гривны и двадцать четыре гроша. Игорный дом забирает себе пять процентов. Округлим, получается пятьдесят грошей. — Он отставил подальше два самых маленьких столбика. Итого остаётся тридцать одна и четыре…

Милош устал слушать эти сложные вычисления. К тому же, он был в приподнятом настроении. На выигранные деньги можно было купить лучшую лошадь:

— Инвирит меня помилуй, — он редко вспоминал бога, несмотря на то, что жил в Святом Городе. Впрочем, как и многие. Но сейчас был именно такой случай, — забери себе гривну и четыре гроша, а остальное раздели.

Счетовод посмотрел на него с недоумением, быстро сменившимся радостью.

— Благодарю. Значит, на ваш счёт я записываю пятнадцать гривен….

— Давай уже сюда деньги, — снова перебил его Милош. Счетовод повиновался. Ссыпал в кошель половину монет и, протянув их Милошу, с торжественностью заявил:

— Спасибо за игру. Ждём вас ещё.

— Конечно, я приду, раз у меня тут целое состояние на счету, — буркнул себе под нос Милош, принимая кошель. Тот был довольно увесистым. Он направился к выходу, под неодобрительные взгляды толпы. Все ждали, что сейчас будет несколько порций халявной выпивки. «Хрена вам лысого, а не пива, дармоеды!»

Когда он проходил мимо стойки, то слышал, как купец продолжает рассыпаться в извинениях за неосторожные слова перед хозяином. В том, что этот боров, дабы загладить вину и повысить репутацию, потратит немало монет на пиво, можно было не сомневаться. Лицо хозяина ничего не выражало. Он только лениво кивал в ответ на заверения в безмерном уважении.

— Я ухожу, — подойдя к стойке, объявил Павлу Милош

— Так-так, а что ты у нас сдавал? Два ножа? Сейчас-сейчас. — у него была странная раздражающая привычка повторять слова дважды. Уверенной рукой хозяин игорного дома достал из стоявшего за его спиной шкафа оружие Милоша. — Я смотрю, тебе сегодня везёт-везёт. — добавил он, взглянув на толстый кошель, в глазах блеснул алчный огонёк. — Может, сыграешь ещё?

— Нет, спасибо, — поборов неожиданно вспыхнувшее искушение, отказался Милош. — Удача любит знающих меру.

— Как хочешь, как хочешь, — буркнул в ответ хозяин. И мгновенно потеряв интерес к беседе, вновь повернулся к купцу, — Что-что вы там говорили?

Не дожидаясь пока начнётся новый поток извинений, Милош вышел наружу и задумался — что делать дальше? В момент, когда он заходил в игорный дом Павла, у него были планы на вечер. Сыграть на несколько монет и отправиться в бордель «У русалки», где собирался выпить пива и весело провести ночь. Но сегодня ему и вправду везло. Выиграв несколько раз по мелочи, он сел играть по-крупному. Откуда тоже вышел победителем. Когда в кошеле медяков не наберётся и на грош, жить проще. Поэтому он всегда быстро спускал всё, что зарабатывал. И чем больше зарабатывал, тем быстрее спускал. Так что первым порывом было упиться вусмерть и вместо одной уединиться сразу с пятью девушками. В обратном порядке, разумеется. Но пятнадцать гривен, целое состояние. Он очень давно не держал в руках таких денег. И расставаться с ними быстро, даже с малой их толикой, совсем не хотелось.

«Может это знак, что нужно начать жить иначе? — подумал Милош, стараясь решить, что делать дальше. Но сам же отмёл эту мысль. — Глупости. Я не так давно начал жить иначе. Можно даже сказать, делаю богоугодное дело. Так что скорее это награда». В противостоянии скряги и транжиры в нём победил скряга.

Успокоив себя этой мыслью, он направился в сторону борделя. Сначала нужно было попетлять, чтобы сбить со следа возможных преследователей, а потом уж идти, куда собирался. В заведениях подобных тому, откуда он вышел всегда полно людей, не играющих, но высматривающих тех, кто сорвёт большой куш. А потом дело за малым: оглушить, обобрать и тело в воду. Сколько таких раздутых от воды незадачливых счастливчиков вылавливают каждую неделю из вод Ленты! Лишь убедившись, что преследования нет, Милош направил ноги в сторону дома. Вот и первая трата — нужно купить новую обувь. Подошва его старых верных сапог почти стёрлась. За первой тратой пришли следующие: целая рубашка осталась только одна, остальные сплошь в заплатах. Новый дуплет не мешало бы прикупить. И куртку. Когда дело дошло до новой мебели, Милош понял, что разошёлся. Возьми себя в руки, — приказал он себе, — мало выиграть деньги, с ними нужно ещё до дома добраться. Всё перечисленное ты можешь с лёгкостью получить, стоит только попросить. Лучше по сторонам смотри». Его не покидало чувство тревоги, несмотря на то, что сейчас его путь лежал по той части Каарманта, что находилась недалеко от дворца. Ночные нападения здесь были редкими. Стража бдела, не давая нарушать покой состоятельных горожан. Настоящая опасность ожидала впереди, ближе к дому в Смрадном углу. Там и при свете дня могло происходить всякое, а ночью выходить на улицу было неразумно. Шанс встретить в тёмное время суток на тамошних улицах дракона был выше, чем встретить патруль. Подумав об этом, Милош чуть не повернул назад — лучше потратить немного, чем потерять всё и жизнь в придачу. К тому же ещё пятнадцать гривен достанутся Павлу просто так. «Скажи мне пару лет назад, что я буду уповать на стражников, я бы рассмеялся ему в лицо», — сделав над собой усилие, Милош зашагал дальше, не меняя направления, предварительно проверив, легко ли достаются ножи.

Мощеные улицы Каарманта были широки и прямы. На них спокойно могли разъехаться две кареты, не зацепив друг друга, а между ними ещё влез бы всадник. Это было возможным благодаря тому, что Святой Город строился не абы как, в отличие от большинства городов, где бывал Милош, а по чертежам и планам. В его центре располагалась огромная площадь Святости, где находился дворец Его Святейшества. Площадь отделялась от остального города рвом, через который было перекинуто восемь каменных мостов. На севере, где протекала Лента. располагались лавки, бордели, игорные дома. Там же находились многочисленные мастерские: красильни, дубильни, кузницы. Чем больше они производили вони, тем дальше от площади святости им приходилось ютиться. Город как бы отсекал рекой греховное от святого. На трёх других сторонах располагались городская ратуша, дома богатых горожан и представительства магнатских родов. Там конечно тоже были свои лавки, бордели и игорные дома, но только для избранных. Город был негласно разделен между двумя противоборствующими партиями. В восточной его части жили сторонники рода Осшевских. Жители западной были сторонниками рода Пешанов.

От восьми мостов расходилось восемь главных улиц, тянущихся до самых городских стен. Их пересекали улицы поменьше. Чем дальше ты отдалялся от центра, тем проще становились здания. Но какие это были здания… Милош был настолько заворожён Святым городом, что замок владельца его родного Шинева казался ему не более чем конюшней, в сравнении с окружающей красотой. А главным украшением Каарманта, без сомнения, были каносы. Десятки канос. Глядя на них любой, даже самый сомневающийся, мог убедиться в бесконечной мощи Инвирита. Одна из них, когда Милош проходил мимо, колокольным звоном оповестила его, что наступила полночь.

Единственным местом, портившим великолепие Святого города, был Смрадный угол, квартал бедноты, расположенный на самом севере города. Здесь даже деревянные дома были редкостью. Чаще всего местные строения были слеплены из чего попало. Брусчатка тоже там не прижилась. Несмотря на угрозу смертной казни, жители растащили её на стены. Только местная каноса была каменной, её не трогали. Многие богатые горожане были бы рады избавиться от Смрадного Угла, выжечь это место огнём, тем более пожары были здесь суровой правдой жизни. Но Шентвежи, повелители Каарманта и всех верующих в Инвирита, в своём великодушии, не позволяли им этого сделать. Они напоминали элитам, что в глазах небесного владыки все люди равны и все имеют равное право ходить по земле. А дело тех, кому повезло в этой жизни — помочь тем, чья жизнь не сложилась. И всегда требовали щедро раздавать подаяния. В ответ на это беднота всегда превозносила Его Святейшество, кто бы ни занимал Святой Трон, а местная каноса была по-настоящему безопасным местом, несмотря на то, что располагалась в самом центре Смрадного угла.

Даже размышляя обо всём этом, Милош не ослаблял бдительности. А когда хлюпанье грязи под ногами оповестило его, что он почти дома — утроил её. Если раньше на некоторых зданиях горели лампы, немного рассеивая тьму, то теперь наступила полная темнота. К счастью далеко идти было не нужно. Деревянное здание, где он проживал, находилось не так уж далеко от границы, отделявшей богатство от нищеты. Но даже тот десяток с небольшим саженей, что пришлось преодолеть, не обошёлся без происшествий. Почти сразу же он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Достав один из ножей и крепко сжав его в кулаке, Милош крикнул:

— Кто бы ты ни был, иди своей дорогой!

Никто ему не ответил. Тогда он пошёл к дому, внимательно вслушиваясь в окружающий шум. Где-то залаяла собака. Милош послал ей проклятие, её лай мог заглушить звуки приближающихся шагов. Пёс, видимо посочувствовав его положению, быстро заткнулся.

Откуда грабителям было знать, что Милош обладает очень чутким слухом. «Трое, один впереди, двое по сторонам» — распознал он, как к нему пытаются подкрасться. Нужно было ещё раз попробовать избежать схватки. Или хотя бы выиграть время, глаза ещё не привыкли к полному отсутствию света.

— Идите своей дорогой, а я пойду своей! — Крикнул в темноту Милош, но ответа вновь не последовало.

Дураки, всегда дураки. Первым, воинственно закричав, на него бросился тот, что был перед ним. Угрожающий крик быстро превратился в жалобный стон, когда Милош бросил нож в едва различимый во тьме силуэт. «Попал, не убить бы». Он не любил убийства и всегда пытался их избегать. Даже когда имел дело с теми, кого другие сочли бы недостойными жить.

— Идите своей дорогой, у меня есть ещё, хватит на всех, — Милош всё ещё пытался избежать драки, но вытащил второй нож.

Оставшиеся грабители задумались. Шорох их шагов стих. Наконец тот, что был справа начал удаляться, решив, что сегодня велик риск самому стать жертвой. Тот же, что был слева, больше не таился.

— Думаешь, я испугаюсь этой маленькой штучки? — раздался из темноты его голос. Грабитель начал приближаться, тяжело шагая.

Милош хотел ответить, что всё зависит от того, как ты умеешь пользоваться оружием, но решил промолчать. Он понял, что зря, когда различил силуэт противника, такого неплохо было бы разозлить. Косая сажень в плечах, ростом выше Милоша на две головы, а может и на три. «Этакой орясине тяжело, наверное, было передвигаться крадучись. Милош знал только одного человека с похожими размерами и тот охранял Его Святейшество Шентвежа Бенедека III

— Если отдашь то, что висит у тебя на поясе, то я дам тебе уйти. Сломаю, правда, одну ногу, за моего друга, — предупредил разбойник, небрежно помахивая большой дубиной. Говорил он с длинными паузами, будто слова очень медленно возникали в его голове.

— Боюсь, мне нужны обе ноги. А то, что висит на поясе просто необходимо…

— Это правильно, что боишься, — перебил противник. — А то, что не хочешь делиться — неправильно.

Вообще, лучшим выходом из положения было броситься бежать. Этот увалень вряд ли сумел бы его догнать. Но попытка ограбления была сродни личному оскорблению. План возник быстро.

— Ладно, держи. — Милош отцепил кошель и протянул грабителю. Во второй руке удобнее перехватил нож.

— Ты резалку свою спрячь, — проявил сообразительность увалень. Милош повиновался. «Так даже лучше», — подумал он, пряча нож так, чтобы суметь его быстро достать в случае надобности. Грабитель его похвалил:

— Вот, молодец.

Не ожидая подвоха, великан подошёл ближе, протянув руку к кошелю. Вблизи Милош разглядел туповатое выражение лица. Ему даже стало немного жаль парня, но резким движением он размахнулся и что было сил, врезал ему тяжёлым кошелём по физиономии. Как-то сам собой во второй руке вновь очутился нож. Но к счастью он не потребовался. Капли крови попали на щёку. Качественная кожа выдержала, а вот противник нет. Он рухнул под ноги Милошу. Убедившись, что увалень дышит, Милош пошёл к первому поверженному противнику. Тот был уже мёртв, нож попал ему в горло.

— Вот же незадача, — прошептал Милош себе под нос, вытирая вытащенное из смертельной раны оружие об одежду убитого. — Не самые плохие вещи. Тому, кто его первым найдёт, повезёт обзавестись неплохим гардеробом.

Перед тем как уйти, он закрыл погибшему глаза и прочитал заупокойную молитву.

— У тебя кровь на лице, — сказал ему Элемер, сидевший за общим столом с книгой. Он пытался читать при свете лампы.

— Не переживай, не моя. А где остальные? — Милош совсем забыл об этих брызгах и только теперь поспешно вытер их.

— Все давно спят.

— А ты ждёшь, пока я вернусь домой? Меня так даже мамочка по ночам не ждала.

Элемер уставился на него непонимающим взглядом. Он был несилён в иронии.

— Ты же сирота? — не то спросил, не то ещё раз уточнил собеседник, после долгой паузы.

— Потому и не ждала, — невесело рассмеялся Милош.

— Ах вот оно что, — искренне воскликнул Элемер. Потом добавил серьёзным тоном, — Ты же вроде собирался уйти на всю ночь. Что произошло и чья на тебе кровь?

Милош задумался, стоит ли всё рассказывать или умолчать о свалившемся на него богатстве. Решил выложить другу всё. Как он и думал, первой реакцией Элемера было не восхищение деньгами. Он поднялся и двинулся к выходу.

— Ты куда? — остановил его Милош.

— Пойду, добью ублюдка, — недобро ответил друг.

Элемер Васс, в отличие от него, не питал трепета перед человеческой жизнью. Он происходил из бедного рода витязей и был воспитан в их идеалах. Милош часто ловил себя на мысли, что познакомься они при других обстоятельствах, друг зарубил бы его не моргнув глазом.

— Не нужно, пусть живёт. В следующий раз хорошо подумает, прежде чем нападать на одинокого путника. — А зная, что слов в такой ситуации недостаточно, встал так, чтобы перегородить дверной проём.

— Ладно, — согласился Элемер. Он снова сел на место и с интересом уставился на Милоша. — Так сколько ты говоришь, там выиграл?

— Пятнадцать гривен. — Милош расположился за столом напротив витязя. Отстегнув кошель, положил его на стол. Собеседник несмело протянул руку. — Бери-бери.

Элемер взвесил кошель в руке.

— Тяжёлый. Никогда не видал таких денег.

Милош забрал у друга своё богатство и высыпал на стол. Как никто в доме не проснулся от звона, одному Инвириту известно. Потом они, подобно счетоводу из игорного дома долго раскладывали монеты в равные столбики. Когда закончили, то оба долго заворожённо любовались получившейся картиной.

— Ладно, прячь, а то у меня сейчас слюни потекут, — подал голос витязь.

Милош послушался, но несколько монет отложил:

— Завтра отметим победу. Удача любит тех, кто её превозносит.

Глава 2

Она укусила его за губу, и Драгомир мягко ее отстранил.

— Одевайся и уходи.

— Не поняла…? — она выглядела растерянной

— Тебе показать дверь? Я сказал, одевайся и выходи.

— Ты должен заплатить.

Драгомир притворно вздохнул, вытащил из лежащей на полу одежды кошель, отсчитал нужную сумму. Приняв деньги, женщина ссыпала их в небольшой кожаный мешочек.

— Но как я пройду мимо стражи? Они меня одну не пропустят, — не унималась шлюха. — А если я встречу этого мерзкого старикашку?

Драгомир, немного подумав, отсчитал ещё трижды по столько, сколько уже заплатил.

— Если ты очень постараешься их найти, то встретишь двоих. Возможно, они позовут развлечься ещё одного. Держи, чтобы парни не тратились. А что касается мерзких старикашек, то тут их полно. Но твои услуги перестали интересовать большинство из них ещё до твоего рождения.

— Да пошел ты! — огрызнулась она, но и эти монеты оказались в мешочке.

— Твое счастье, что я не бью женщин, — Драгомир улыбнулся, её злость забавляла.

— Да что ты мне можешь сделать, импотент несчастный?

— Ты же только что держала в руках доказательство обратного, — он рассмеялся, изобразив лёгкое смущение.

От его реакции, проститутка задохнулась от возмущения:

— Да даже старик Бенедек лучше тебя раз в десять!

— Если тебе так нравится Его Святейшество, могу рассказать, как попасть в его покои. Думаю, он будет рад.

— А расскажи, — ответила она с вызовом.

— Тогда тебе придется вернуть мне деньги. — Он с трудом вернул серьезное выражение лица. — Ведь с его святейшеством ты займешься любовью во славу Акатера. Так вот, слушай…

— Ничего я тебе не верну, богохульник!

— Что ж, раз мне говорит об этом шлюха, то есть повод задуматься.

Она как раз закончила одеваться. Кожаный мешочек с монетами повязала себе на шею. Таким было покаяние проституток. Они были обязаны носить заработок таким образом, чтобы его тяжесть, склоняла их головы в поклоне, вопрошающем прощения за грех.

— Давно хотел спросить, — Драгомир хотел назвать ее по имени, но точно не помнил, как её зовут. — Вам удобно с таким грузом ходить?

Женщина вновь задохнулась от возмущения. Она несколько секунд пыталась прожечь Драгомира взглядом, полным праведного, насколько это применимо к женщине её профессии, гнева. Он с трудом удержался от соблазна сказать ей, что он передумал и ей нужно раздеться.

— Да… да пошел ты!!! — высоким голосом выкрикнула она и вышла, чуть ли не бегом, громко хлопнув дверью.

— Так ты точно привлечешь стражников. — Тяжело вздохнул Драгомир, опускаясь на кровать. — Хотя, чего я переживаю, они будут только рады. Тем более всё оплачено.

Прикрыв глаза, он задумался над произошедшим. Снова. Снова в голове возник образ той, с кем дальше поцелуев дело не зашло. И к счастью, и к сожалению. «К сожалению? Что ещё за глупость? Её отец сначала бы выдрал тебе зубы, потом вырвал бы ногти, потом отрубил бы член и ты бы его съел. И только после того, как ты поблагодарил бы его за трапезу, лишил бы твоё тело тупой головы». Этими мыслями Драгомир попытался отогнать наваждение, но тщетно. Перед его внутренним взором предстала Катарина Тореч, такой, какой он её помнил. Тонкая, словно тростинка. Длинные светлые волосы собраны в толстую косу. На лице едва заметные веснушки. Ярко-алые пухлые губы, созданные для поцелуев. А самое главное — живые ярко-голубые глаза, глядящие на него с надеждой и нежностью. Катарина рассказала, что отец сосватал её за Гневаша Карантича и завтра она должна будет покинуть отчий дом, чтобы войти в новую семью. Девушка совсем этого не хотела, она готова была бежать с Драгомиром куда угодно, жить где угодно, лишь бы с ним. Ведь она ещё не дала никаких клятв. Да, он помнил в её ярких глазах нежность и надежду, потому что не хотел помнить в них, уже потухших, разочарование. Ему не хватило духу пойти против воли её отца. Драгомир помнил каждое слово, сказанное им в тот день.

— Ты не давала никаких клятв. Ты вольна делать, что угодно. Однако я, зная, что мы никогда не сможем быть вместе, принял духовный сан и дал обет хранить целибат.

Ложь. Подлая, мелкая ложь. Куда проще соврать в глаза любимому человеку, чем сказать честно: «Прости, но я не могу этого сделать, потому что боюсь твоего отца». Конечно, за прошедшие годы он много раз думал о том, как повернулась бы жизнь, поступи он тогда иначе. Может им бы удалось скрыться от князя Гаспара где-нибудь на севере. Они жили бы в рыбацкой хижине. Драгомир бы ловил рыбу, Катарина нянчила детишек, будучи настоящим украшением той местности, где они оказались бы. Наверное, они бы даже были счастливы. Какое-то время. Но положа руку на сердце, он прекрасно понимал — они оба созданы совсем не для такой жизни.

На следующий день они разъехались в разные стороны, чтобы никогда больше не встретиться. Катарина к будущему мужу в Киранье, а Драгомир в Каармант, где его ждала служба. Нет, не духовный сан. Ему было уготовано стать одним из писарей Его Святейшества. Катарина Карантич, конечно, узнала о его лжи, и простить не смогла. По-другому он не мог объяснить того, что за все годы она ни разу не попыталась с ним связаться. Драгомир тоже не отправил ни письма. Ему попросту было стыдно. Вместо этого он безуспешно пытался заполнить образовавшуюся внутри пустоту другими женщинами.

По службе Драгомиру приходилось встречать мужа Катарины. Гневаш дважды приезжал в Каармант на встречи с Его Святейшеством, к счастью, без супруги. И стоило признать, производил хорошее впечатление: обладал приятной наружностью, был образован и обходителен, что только усиливало ненависть Драгомира.

Он сам не заметил, как провалился в сон. Там он увидел тот самый домик на берегу моря. Он, уже постаревший, смотрит вдаль, держа за руку Катарину. Её волосы поседели, лицо покрыто морщинами, но ярко-голубые глаза полны нежности и любви. Вокруг них бегает детвора, восемь мальчишек и девчонок, их внуки. Из-за горизонта появился парус. Это возвращается одна из их дочерей, вопреки людскому мнению ходившая в море…

Из забытья его вырвал стук в дверь. Драгомир не хочет покидать видение и не реагирует. Когда незваному гостю надоедает колотить по дереву, из коридора раздаётся старческий голос:

— Пан Вирил, вас требует к себе Его Святейшество! Срочно!

— Чёртов старикашка, — прошептал Драгомир, открывая глаза. Он сам не знал, к кому относится замечание — к слуге Его Святейшества или самому Шентвежу. В данный момент он одинаково ненавидел обоих. — Дай мне несколько минут!

Встав, он с удивлением обнаружил, что сквозь широкое окно светит солнце, а значит спал он довольно долго. Оглядел спутанную в узел одежду, валявшуюся на полу. Надевать её вновь означало лишний раз вызвать недовольство Его Святейшества, уж очень он не любит небрежность в облачении. В том, что ничего хорошего его не ждёт, он не сомневался. Скорее всего, глупая девка попалась стражникам, а те сообщили выше. Не то, чтобы нынешний Шентвеж был образцом нравственности, но как многие грешники в молодости, с годами приобрёл привычку осуждать других.

В дверь вновь нетерпеливо постучали. «Никак ты не успокоишься», — подумал Драгомир и крикнул:

— Уже иду!

Он наскоро умылся в ванной, где ночью плескался в женской компании. Затем быстро оделся во всё чёрное. Несмотря на спешку, рассмотрел себя в большом отполированном металлическом прямоугольнике. Всё было в порядке, на худощавом лице не было ни следа вечерних возлияний. Напоследок пригладив волосы, он вышел в коридор. Там перед ним оказался согбенный старик, преданный слуга Его Святейшества и хранитель ключей дворца. Тот самый мерзкий старикашка. Матери пугали им непослушных детей по всему Каарманту. Будто бы он придёт за ними ночью, страшно гремя ключами, но волшебным образом никто, кроме самого ребёнка, не будет слышать этот ужасающий звук. И сколько бы девочка или мальчик не кричали, родители, братья и сёстры будут беспробудно спать. А этот страшный старик засунет ребёнка в свой мешок и унесёт в башню, где или съест, или выпьет всю кровь. Последняя часть разнилась. Обычные людские предрассудки. Драгомир не разделял их. Конечно, желчи у этого дряхлого человека было на два десятка молодых, но злым он никогда не был. Если уж говорить начистоту, ему можно было смело доверить воспитание ребёнка. Внук, выросший под опекой этого человека, был лучшим тому доказательством.

— Здравствуй, Карло, — добродушно сказал старику Драгомир.

Тот смерил его недовольным взглядом, не ответив на приветствие. К сожалению, симпатия была односторонней. Вместо этого ключник процедил сквозь зубы:

— Очень долго. Его Святейшество будет недоволен.

«А когда он бывает доволен?» — подумал Драгомир, но благоразумно промолчал.

— Следуй за мной, — приказал Карло тоном, заставившим Драгомира проглотить замечание о том, что сам он доберётся до нужного места быстрее.

Они двинулись по коридору. Впереди старик, каждый шаг которого сопровождался грохотом большой связки ключей, висящей на поясе, а следом за ним молодой человек в чёрном.

Мимо их процессии пробегала торопившаяся по своим делам прислуга. Когда они проходили мимо кухни, до Драгомира донёсся запах готовившегося там жаркого, и он понял, что голоден. Не могло быть и речи просить у старика немного задержаться, так что пришлось продолжать путь, глотая слюну. Они добрались до лестницы, ведущей наверх, но вопреки ожиданиям Драгомира миновали второй и третий этажи, где располагались залы собраний и помещения писарей. Вместо этого они поднялись на четвёртый, отданный под личные покои его святейшества и вход в огромную библиотеку. Первое, что здесь каждый раз бросалось в глаза Драгомиру, это полное отсутствие роскоши, присущей трём нижним этажам. Единственное место во дворце, где соблюдался постулат об отказе от богатств. Здесь не было ни лепнины, ни позолоты. Традиция, не более того. Исключением была дверь из красного дерева, расположенная в конце длинного коридора. Она вела библиотеку и привлекала внимание тем, что была окована золотом и расписана сюжетами из святых книг. Эта дверь охраняла, по чьему-то меткому замечанию, главные сокровища Каарманта. Чтобы охрана была надёжнее, рядом с ней несли стражу два зантийских гвардейца, вооружённые алебардами.

Карло остановился, тяжело переводя дыхание, восхождение далось ему нелегко. Однако Драгомир сейчас не был расположен испытывать злорадство. Он терпеливо ждал, когда старик сможет идти дальше, и гадал, зачем он понадобился Его Святейшеству. Мысль о том, что причиной стала проститутка во дворце, он уже давно отмёл. Так они простояли несколько минут, пока вновь раздавшийся звон ключей не вырвал Драгомира из размышлений.

Стража не обратила на них ни малейшего внимания, даже не ответила на его приветственный кивок. Зантийцы продолжали стоять, сохраняя каменные выражения на лицах. Они не пришли на помощь Карло, когда он, не стучась, попытался сдвинуть с места тяжёлую дверь. Старику не хватало на эти силы и Драгомиру пришлось открыть её за него. Этим он заработал ещё один недовольный взгляд вместо благодарности. Когда препятствие было преодолено, им открылось казавшееся бесконечным помещение, с длинными рядами полок, разделёнными узкими проходами. Да, главный вход сюда располагался на четвёртом этаже, но сама библиотека располагалась и на первых трёх, там имелось несколько потайных дверей, скрытых от посторонних. Зрелище собранных в одном месте знаний всегда завораживало Драгомира. Сейчас он тоже замер на пороге, приоткрыв от восхищения рот.

— Немедленно закройте дверь, — раздался раздражённый голос.

«Слишком много недовольных стариков для одного утра», — подумал Драгомир, но повиновался.

Этот голос принадлежал хранителю библиотеки, ещё более дряхлому, чем Карло, хоть такое было сложно представить. Он подслеповато щурился, пытаясь рассмотреть, кто нарушил покой вверенного ему помещения, а солнце играло бликами на его лысине. Кроме хранителя внутри находилось ещё семеро человек. Пятеро его помощников, молодые парни, младше Драгомира. Им была доверена важная задача — они были обязаны ходить за понадобившимися книгами, когда хранитель решал, что их можно выдать. Сейчас все они сидели на лавке, не двигаясь, будто бы боялись нарушить священный покой этого места. Ещё одним посетителем был верзила. При взгляде на него возникал только один вопрос — что он здесь забыл? Однако гигант сидел за одним из столов, внимательно изучая толстый фолиант. Это был Томаш Такеди, личный телохранитель Его Святейшества, а кроме того, внук ключника. Когда дверь открылась, он на секунду оторвался от написанного, убедился, что опасности нет и вернулся к чтению. Последним, кого увидел Драгомир, оказался сам Шентвеж. Он сидел, обложившись стопками книг и свитков, за этой баррикадой его было сложно разглядеть. Его Святейшество был единственным, кто не обратил внимания на вошедших. Это тоже был немолодой уже человек, хоть до лет хранителя и ключника ему было далеко. В обрамлявших лысину седых волосах ещё встречались тёмные пряди. Он низко склонил над столом толстое лицо и, водя пальцем по бумаге, читал, бормоча себе под нос. Никто не смел его отвлекать. Прошло несколько минут, прежде чем Его Святейшество поднял глаза. Увидев Драгомира, он произнёс:

— Все вон.

Первым на приказ отреагировал Томаш. Телохранитель бережно закрыл фолиант, а затем резко вскочил с места, распахнул дверь и, пропустив вперёд деда, вышел. Пятеро молодых людей поспешили следом. На месте остался только хранитель библиотеки, будто ничего не услышал. Его Святейшество посмотрел на него так, как будто готов был его испепелить, что чревато в помещении полном книг. Хранитель не реагировал.

— Все вон! — повторил уже громче Его Святейшество. Однако старик, вместо того, чтобы повиноваться попытался возмутиться.

— Но…

— Никаких, но, — гневно отрезал Шентвеж. — Твои книги никуда не убегут. А сейчас быстро вышел отсюда!

На этот раз подействовало. Хранитель поспешил убраться со всей доступной ему скоростью. Когда дверь за ним закрылась, Драгомир подошёл к Его Святейшеству и, опустившись на одно колено, поцеловал перстень на толстом безымянном пальце правой руки. После соблюдения ритуала он отступил на три шага назад, стал вытянувшись и ожидая распоряжений.

— Сядь, — приказал Его Святейшество.

Драгомир опустился на ближайший стул.

Бенедек III, именно такое имя носил Шентвеж, казалось, забыл о его присутствии. Он перелистнул страницу и вернулся к чтению. Прошло ещё несколько минут, прежде чем Драгомир решил нарушить установившееся молчание.

— Прошу прощения, Ваше Святейшество, — слова приходилось подбирать. В обширном списке того, что могло вызвать раздражение у главы церкви, отвлечение его от важного занятия занимал одно из первых мест. — Я начинаю переживать за хранителя. Как бы его не хватил удар, от того, что кто-то долго находится в библиотеке без его надзора.

— Ах да. Я о тебе совсем забыл. — Слова были выбраны верно, Шентвеж слегка улыбнулся. — Да, нужно вернуть старую развалину. Его кончина будет невосполнимой утратой — придётся самому искать книги. Мне нужно, чтобы ты сегодня написал много писем.

— Я? — невпопад спросил Драгомир.

Его Святейшество ответил ему таким взглядом, будто с ним заговорила собака, и сказала какую-то мерзость. Казалось, находись он поближе к собеседнику, его бы ударили

— Если ты забыл, то я напомню, ты служишь у меня писарем. А его задача — писать. Ты должен подготовить множество писем. Королеве, всем магнатам, каждому из каносеров, а также магистрам наших орденов. Сообщишь им, что я созываю малый сейм. Они должны либо явиться в Каармант в течение двенадцати дней лично, либо, если не сочтут это возможным, передать полномочия постоянным представителям в Каарманте. Используй лучших голубей. Кому в каком тоне писать, надеюсь объяснять не нужно?

— Нужно кое-что уточнить. Отправлять ли письмо претенденту на королевский трон?

— Не вздумай. Круму известно, что я не одобряю его действий. Пригласить его на сейм, значит признать его притязания.

— Приглашать ли Осшевских и Пешанов? — Эти два семейства не считались магнатскими родами в полной мере, но владели крупными наделами около Каарманта, давно осев в самом Святом Городе. Они были единственными участниками малого сейма, чей голос считался за один.

— Этих само собой, — сообщил Его Святейшество.

— Теперь всё ясно. — Ответил Драгомир. Он скрыл облегчение, охватившее его.

— Это было первое. Теперь второе, — чувство облегчения испарилось. — Тебе скоро отправляться в путь, начинай готовиться. Чтобы не привлекать внимания, пусть этим займётся твоя убогая свита.

Таким нелестным прозвищем Его Святейшество именовал группу людей, служившую Драгомиру. Он не одобрял такое окружение, но терпел их присутствие в Святом городе, потому что они не создавали проблем, а иногда даже были полезны. Только теперь Драгомир обратил внимание на заголовки книг, окружавших Шентвежа: «Земли северо-востока», «Дикие племена», «Язычники и их обряды» и тому подобное. «Только не это…», — он понял, куда его собираются отправить, и такая перспектива его совсем не радовала. Но решив оставить мнение при себе, чтобы не накликать беды, Драгомир с покорностью сообщил.

— Я всё понял. Мои люди сегодня же займутся подготовкой. Когда отправляться? И главное, с какой целью?

— Сразу после сейма. Узнаешь на там же.

— Вы приняли решение ещё до него? — Драгомир не был удивлён, но решил уточнить.

— Конечно. Но, к сожалению, все мы обязаны соблюдать приличия. А теперь, — закончил беседу Его Святейшество, — исполняй.

Драгомир снова опустился на колено, чтобы поцеловать перстень. Стоило ему только приоткрыть дверь, как сквозь образовавшуюся щель ворвался хранитель. Встав среди столов он, щурясь осматривался, проверяя не произошло ли беды в его отсутствие. Остальные, ожидавшие снаружи, прежде чем войти, дали Драгомиру выйти. В ответ на вопросительный взгляд Томаша он только покачал головой, мол, ничего серьёзного, потом объясню. Ключник уже ушёл, потому спуск занял гораздо меньше времени, чем подъём.

Прежде чем приняться за работу, Драгомир был вынужден уладить несколько других вопросов. Первым делом он заглянул на кухню. Повар Его Святейшества позволил ему утолить голод жарким. Затем вернулся в свою комнату, где набросал короткую записку пану Элемеру Вассу, чья личность в окружении Драгомира, вызывала у Его Святейшества меньше всего нареканий. Он сообщил ему, что вскоре всю их компанию ожидает долгое путешествие, так что им нужно начать подготовку.

Выйдя из дворца через главный вход, он отдал записку одному из толпившихся там мальчишек-посыльных. Остальные, томившиеся в ожидании поручений, посмотрели на счастливчика с завистью. Зависть быстро сменилась сочувствием, когда Драгомир произнёс адрес, куда доставить письмо:

— Смрадный угол, дом слева от колодца. Отдашь пану Вассу, лично в руки. Ответа не нужно. Он дал мальцу две медные монеты, в четыре раза больше, чем обычно платили за их услуги в одну сторону. Разочарование, проступившее было на его лице мгновенно испарилось и с криком «Будет сделано, пан!» припустил по улице так, что только пятки засверкали.

Смрадный угол, как понятно из названия, был городской клоакой, кварталом городской бедноты и бельмом на глазу городской элиты. Но великим людям мира сего, хватало разума позволить его обитателям жить своей жизнью. Способствовал этому неудачный опыт предыдущих поколений. Каждый раз, когда от Смрадного Угла пытались избавиться, его жители устраивали такой бунт, что приходилось идти на попятную.

Когда с этим было покончено, Драгомир поднялся на третий этаж, где принялся за работу. Он начал с писем магистрам, потом мирийской королеве Завиде в Оплот дальше чередовал каносеров и магнатов. Начал Гаспаром Торечем, отцом Катарины, а закончил Стагоем Карантичем, её тестем. Это, последнее письмо, он заканчивал уже весьма вымотанным, потому в нём ему едва удалось соблюсти правила учтивости. Это немного противоречило указаниям Бенедека III, Карантичи были одной из богатейших семей королевства. Но Драгомир не мог отказать себе в такой маленькой шалости.

Работа заняла у него почти весь день и, скрепив личной печатью Его Святейшества послания, по ступеням голубиной башни он поднялся уже с лампой в руках. Смотритель, ещё один старик, ахнул, при виде стопки бумаг, под мышкой Драгомира.

— Это куда столько? — запричитал смотритель.

— Там написано, — спокойно ответил ему Драгомир и потребовал, — используй самых быстрых и надёжных птиц.

— Где же я их столько наберу? — не успокаивался старик.

— Посмотри внимательно на печать, это поможет тебе выйти из положения. — Драгомир слишком устал, чтобы тратить время на объяснения.

Разглядев знак Шентвежа, смотритель ахнул ещё громче. Но больше вопросов не задавал, а сверяясь с пунктом назначения доставал, по какому-то известному лишь ему принципу из клеток голубей, привязывал к их лапкам письмо и запускал в небо. Драгомир стоял, дожидаясь, пока последняя из птиц не отправится в путь.

— Намечается что-то серьёзное? — заговорщицки спросил у него смотритель.

— Не нашего с тобой ума дела, — немного резко ответил он. Уже спустившись на несколько ступеней, чтобы сгладить впечатление, добавил. — Извини, я слишком устал. Доброй ночи.

Глава 3

Утро было ясным. Солнечные лучи играли бликами на всём, до чего могли дотянуться. В кабинете, расположенном на верхнем этаже одной из башен Старого Оплота, за массивным дубовым столом сидели двое. Сам стол был рассчитан на десяток человек, остальные стулья терпеливо ожидали седоков. В кабинете царило настроение противоположное тому, какое диктовала погода. Один особенно вредный луч упрямо светил в лицо Росена Андронова, заставляя его морщиться или отводить глаза в сторону. На противоположной стороне стола, с ничего не выражающим видом, сидел боярин Пламен Младов, глава тайной службы Мирийского Королевства. Это был далеко немолодой человек, примерно одних лет с отцом Росена. Волосы на его голове были абсолютно седые. Почти полное отсутствие морщин на лице говорило о том, что оно редко меняет выражение.

Хозяин кабинета смотрел перед собой мимо Росена, лишь изредка бросая взгляд бледных, почти прозрачных, глаз на песочные часы в резной деревянной оправе, стоящие с краю стола. Дорогая штуковина. Песка в них было на полчаса и в верхней колбе оставалась примерно треть. Росен знал, что пока песок не перетечёт полностью, беседа не начнётся, а перспектива провести так ещё минут десять пугала.

Он проклинал себя за то, что сразу же поспешил на зов, радуясь, что ему впервые позволили участвовать в большом заседании. «Ничего, привыкнешь, это по неопытности» — успокаивал сам себя Росен. Он был самым молодым из подчинённых Пламена Младова. Его угораздило угодить в тайную службу по протекции отца, богатого купца Сашко Андронова. Не так он себе это представлял. Вместо поимки вражеских лазутчиков, слежки за изменниками и героизма приходилось целыми днями сидеть за бумагами, изучая взаимные обвинения соседей и разговоры о том, у кого самая неверная жена. «Если бы мне хотелось сидеть за бумагами, я бы остался помогать отцу,» — не единожды ловил себя на мысли Росен, проводя однообразные дни за чтением не менее однообразных донесений. Ему казалось, то отец специально попросил отрядить Росена на самую скучную работу, в отместку за то, что старший сын не захотел продолжить семейное дело. Ну не мог Росен быть купцом. Не мог. Купец должен плавать по морям, а юного Андронова начинало выворачивать наизнанку, стоило судну качнуться. Это злило. Он считал несправедливым то, что его наказывают за желание приносить пользу государству. В дружину, куда он очень желал попасть, его не определили. Отец даже слышать об этом не хотел. Пришлось соглашаться на то, что предложили.

«Будем честными, — признался сам себе Росен, пытаясь отвлечься от всё сильнее охватывающего напряжения. — Сколько раз я жаловался, что скоро покроюсь мхом и сам не замечу, что мне надоело перекладывать бумажки? Сколько раз я твердил, что хочу чего-то стоящего? Много. Бесконечно много. И вот дождался. Не знаю, что произошло, но видимо что-то очень серьёзное».

Песка в верхней колбе оставалось всё меньше. Когда там было уже меньше четверти, дверь кабинета открылась. Без стука и без приветствий, так было принято. Справа от Росена уселся грузный человек лет сорока, с внешностью доброго дядюшки встретившего любимых племянников. Пан Генко Велич, когда-то служил в дружине отца нынешней королевы, но в одной из стычек получил стрелу в живот и чудом выжил.

Несмотря на то, что их стало больше, ничего не изменилось. Все трое продолжали хранить молчание.

Следом за паном Генко в кабинет начали проникать другие. К моменту, когда последняя песчинка часов опустилась вниз, все стулья за столом были заняты. Росен смотрел на некоторых с удивлением. Он и подумать не мог, что добродушный старик Благой Петов имеет отношение к тайной службе. На него никто не обратил внимания. Если глава решил, что его присутствие необходимо, значит, на, то есть причины. Пламен Младов проявил интерес к происходящему в его кабинете лишь единожды. Когда дверь открылась в последний раз, у него в глазах появился немой вопрос. А потом он едва заметно кивнул. Через несколько секунд на соседний стул справа от Росена опустилась зловещая фигура Василия Енева. Росен внутренне сжался в комок. Этот человек не вызывал у него ничего иного, кроме безотчётного страха. А когда тот сбросил с себя капюшон длинного ярко-алого плаща, Росена начала бить мелкая дрожь. Наголо бритая голова, бледная от отсутствия солнечного света кожа, впалые щёки, высокий рост и при этом невероятная худоба, граничащая с истощённостью. Всё это заставляло содрогаться. При дворе поговаривали, что он незаконнорождённый сын незаконнорождённой дочери кого-то из представителей династии Эрнизов. И именно в этом кроется секрет ужаса, вызываемого им окружающих. Это были лишь слухи, Росену было нечем их подтвердить или опровергнуть. Хватало и других слухов, к примеру, о том, что Василий Енев пьёт человеческую кровь и якшается с прислужниками Санаафа. Всё это произносилось шёпотом, а говоривший предварительно внимательно оглядывался по сторонам. Никто точно не знал, кто этот человек и откуда он взялся. Никто кроме, наверное, Пламена Младова. А раз боярин ему доверял — Росену этого было достаточно. Василий Енев отвечал за подземелья Старого Оплота. Места, овеянные ещё более зловещими слухами, чем его хозяин. Росену ещё никогда не приходилось там бывать. И он, положа руку на сердце, предпочёл бы держаться оттуда подальше, даже если бы ему предложили туда просто войти, чтобы осмотреться.

От мыслей о хозяине подземелий его отвлекли самым неожиданным способом. Раздался грохот и звон стекла, будто что-то ударилось о стену. Повернувшись на звук, он увидел гору из песка, осколков и кусочков дерева. Пламен Младов с силой смахнул со стола часы. Росену стоило немалых усилий сохранить спокойное выражение на лице. Ему вдруг отчаянно захотелось оказаться за чтением скучных донесений.

— Нас предали, — тихо и отчётливо произнёс хозяин кабинета.

Никто из присутствующих не выказал ни капли удивления. Переход бояр на сторону противника за последние дни стал уже чем-то абсолютно обыденным. Количество людей при дворе королевы Завиды сократилось более чем вдвое. В королевском совете пустовало три из девяти мест. Могло опустеть ещё одно, но Его Святейшество Бенедек III запретил бискупу Лучезару Стевину покидать столицу Мирии под страхом отлучения. Единственным местом в Старом Оплоте, откуда не наблюдался массовый исход, был этот кабинет. Что доказывало проницательность боярина Пламена Младова и его умение выбирать подчинённых. Тут всё сводилось к жалобам, что некорые из осведомителей отказываются идти на контакт.

— Кто на этот раз? — нарушил молчание пан Генко Велич. Его голос был под стать внешности и в такой обстановке звучал чужеродно. К тому же бывший дружинник, в отличие от многих не испытывал трепета перед главой тайной службы. Однако ответ Пламена Младова заставил его помрачнеть и опустить глаза.

— Никола Варбов. — боярин выплюнул имя, а затем продолжил всё тем же тихим спокойным голосом. — Воевода королевства покинул Оплот сегодня после заката вместе со свитой. Его жена уже давно тяжело больна. Мои сведения это подтверждают. Он испросил у королевы разрешения вернуться домой, чтобы скрасить последние дни супруги. — Пламен Младов сделал долгую паузу, и немного повысив голос, что было для него большим проявлением эмоций, закончил. — Сердобольность молодых женщин.

Генко Велич озвучил вопрос, возникший и у Росена:

— Тогда почему речь идёт о предательстве?

Вместо ответа Младов достал из ящика стола небольшой клочок бумаги. Перед тем, как прочесть его, пояснил:

— Голубь прилетел несколько часов назад. Могу только гадать, чем руководствовался Варбов, прежде чем его отослать, но что-то мне подсказывает, что, когда он почувствовал себя в безопасности, ему очень захотелось показать мне, что он меня переиграл. — После этих слов хозяин кабинета озвучил послание, — Друг мой, Пламен. Хочу уведомить тебя, что считаю себя обманутым. Старик Иван ложью и посулами заставил нас признать права его дочери на престол. Ничем, кроме помутнения разума я не могу объяснить то, что дал на это согласие. Благодарение Инвириту, уже первые её деяния открыли мне глаза. Изгнав из Оплота своего дядю Крума, долгие годы честно служившего делам государства, Завида Эрниз показала миру своё истинное лицо, чем вызвала справедливое негодование шляхты, вставшей на защиту его попранных прав. Считаю долгом каждого честного человека помочь Круму Эрнизу в деле восстановления справедливости.

Боярин Младов замолчал. Тогда подал голос Василий Енев. Вкрадчивым тоном он сообщил:

— Вот к чему приводят недомеры. Я говорил, что не стоит изгонять негодяя. Против таких как он есть только несколько надёжных средств, к примеру, петля и плаха. Но кто меня слушал…

— Вас вообще никто не спрашивал, — перебил его резкий голос, Росен не понял, кому он принадлежит — вам лишь бы казнить да пытать!

— Казнить родного дядю? Пролить родную кровь? Об этом даже думать нельзя, Василий, — это выразил несогласие с хозяином подземелий Благой Петов, самый старый из подчинённых Пламена Младова.

— Зато сейчас все те, кто поднял головы сидели бы ниже травы, опасаясь, голос подать. — Не унимался Василий Енев.

Люди уже начали открывать рты, чтобы возразить или поддержать. Все, кроме Росена, твёрдо решившего держать собственное мнение при себе, и пана Генко Велича, сидевшего с лицом мрачнее тучи. Это легко объяснялось. В своё время именно Никола Варбов рекомендовал Пламену Младову взять на службу старого дружинника.

— Молчать. — Все так же тихо, но гораздо убедительнее, чем любой крик, произнёс хозяин кабинета. — Развели балаган. Рассуждать о том, правильно ли поступила Завида легко. Особенно, теперь, когда мы знаем, к чему это привело, и, — он многозначительно посмотрел на Василия Енева, — когда не тебе нести за это ответственность. Это ещё не всё письмо. Но прежде чем закончить, хочу кое-что сказать. Пан Генко, я знаю, что вы непричастны к произошедшим событиям. И не допущу попыток возложить на вас ответственность.

— Спасибо, — подняв глаза на хозяина кабинета, поблагодарил дружинник, а Пламен Младов вернулся к чтению письма.

— Друг мой, Пламен. В знак моего к тебе глубочайшего расположения рекомендую сейчас же посетить усадьбу Георги Лазарова. Ты найдёшь там кое-что интересное. — Пламен Младов положил письмо на стол и тяжело вздохнул. Ещё одно несвойственное ему проявление эмоций.

Все присутствующие молчали, ожидая, что последует дальше. Георги Лазаров был казначеем Мирийского Королевства. Если и он находился в числе предателей, то Завида Эрниз, вместе с сохранившими ей верность сторонниками оказалась на краю гибели. Боярин Младов продолжил.

— Я уже докладывал об этом королеве, а говорить об этом второй раз нелегче. Опасаясь предательства Лазарова, я взял с собой охрану и поспешил к усадьбе казначея. На стук нам никто не открыл. Чтобы не будить жителей соседних домов, а к тому же не переполошить возможных собравшихся там заговорщиков, нам пришлось перелазить через забор, вместо того, чтобы выбить ворота. Во дворе не было ни единой живой души. Все они успели отлететь к Инвириту. То тут, то там нам попадались мёртвые тела прислуги. И я, и мои люди повидали в жизни всякое, но представшее моему взору сегодня, будет приходить ко мне по ночам до самой смерти. А если так будет, то я не откажусь, чтобы она прибрала меня быстрее. — Он перевёл дыхание. — Двери дома были распахнуты. Мы бросились внутрь. Спотыкаясь о трупы, нам удалось пробраться в хозяйскую спальню. К сожалению боярина Лазарова и его семью постигла та же участь, что и прислугу. Только гораздо более жестокая.

— Всех? — с ужасом перебил боярина Младова Благой Петров.

Хозяин кабинета, очень не любивший, когда кто-то встревал в его речь, на этот раз никак не отреагировал. Все присутствующие знали, что у казначея и его жены было семеро детей. А самому младшему из них, сыну, ещё не исполнилось года. Росена затрясло, он дружил с одним из сыновей казначея. Пламен Младов коротко ответил:

— Всех. — А затем вернулся к повествованию. — Их собрали там и пытали. Я могу только предполагать, как это было. Мне пришлось оставить двух телохранителей снаружи — их рвало от увиденного. Малыша бросили в стену, разбив ему голову. Остальных калечили, перед тем как убить. Я могу лишь только предполагать, что они пытались выведать у Георги, где скрыт ключ от казначейства, мучая его родных. А может он сразу всё выдал, и это были деяния из одной лишь жестокости. Всем трём его дочерям выкололи глаза. Старшему сыну вспороли живот, а внутренности намотали вокруг стола. Его жене…

— Прошу вас, не продолжайте, — взмолился Благой Петов.

— С радостью, если это слово тут уместно, — согласился Пламен Младов.

Росен украдкой посмотрел на Василия Енева. Судя по выражению лица хозяина подземелья, рассказ пронял даже его.

— Что изуверы сделали с Георги? — спросил Генко Велич.

— Изрубили на куски. Причём рубили ещё живого.

Росен, подавляя давно одолевавшую его тошноту, заставил себя открыть рот, заговорив впервые на собрании. Он задал вопрос, пришедший в его голову сразу после того, как он услышал о первых мертвецах во дворе казначея:

— А что с казной?

— Узнаю сына купца, — равнодушно похвалил его Пламен Младов. — Кто о чём, а он о деньгах. Не обижайся, — добавил он, заметив, как Росен хмурится. — Ты верно говоришь. Мы отправились туда. Охрана у дверей была перебита. Внутри пусто. Осмотревшись вокруг, мы заметили ещё несколько трупов с арбалетными болтами. Горожане, кому не посчастливилось оказаться поблизости.

Осмелев, Росен задал ещё один вопрос, не дававший ему покоя:

— Сколько всего человек погибло сегодня ночью?

— Я не считал, — покачал головой боярин Младов, — точно больше тридцати.

— Инвирит, помилуй нас! — Воскликнул Благой. Его губы зашевелились в беззвучной молитве.

Хозяин кабинета бросил на старика раздражённый взгляд.

— Убийцы покинули город тремя группами. В каждой по четыре тяжелогружённых повозки и двенадцать-пятнадцать вооружённых человек. Ещё до того, как я получил письмо. А страже предъявляли грамоты с печатью казначейства и подписью командира городской стражи. И никто, ни один из этих козлом трахнутых недоумков не догадался проверить содержимое телег.

— Погоню послали?

— Послали. А толку? Нашли пустые повозки недалеко от Оплота. Там их дожидались сообщники. Думаю, они разделили груз на части поменьше, чтобы выиграть в скорости. И предвидя твой следующий вопрос, Генко. Да, мы разослали послания во все города между Оплотом и Стриново. Из тех, что ещё на нашей стороне.

— А что слышно о Стояне Вележиве? — спросил закончивший молиться Благой Петов, добавив тихо.