Читать, читать, читать,
Жить жизнию чужой.
Читать и забывать
Все, что прошло.
Мир, ты пришел уже к своей мете оставленности.
К вящей чести бездонной ямы.
О Агнец, пленённый тремя голосами равными!
Таинство неизменное любви и дисциплины
Песня цыгана, избитого палками
(Сцена из" Подполковника жандармерии)
Двадцать четыре удара.
Двадцать пять ударов.
Потом меня ночью мама
в фольгу серебряную убрала б.
Стражник жандармов,
воды дай мне, глотков пару,
воды с лодками и рыбами.
Воды, воды, воды дай мне.
О командир жандармов
Вверху в своей зале!
Нет столько платков атласных,
Чтоб лицо мое белым стало!
копыта коня твоего
звенели всхлипом
чтоб наделила меня чистым светом
существ, в чьем словаре одна всего лишь буква.
Ты никогда не узнаешь,
сфинкс из снега,
как я тебя любил бы
теми рассветами,
когда дождь поливает
и на ветке
гнездо разрушается неприметно.
Что так звенит
далёко?
Любовь. Ветер в стёклах.
Любовь моя только!
Твое воспоминание с собой не уноси.
Оставь его единственным в моей груди,
черешни белой дрожанье
в январском страданье.
Меня отделяет от мертвых
стена кошмаров сонных.
Терзаю свежей лилией
чье-то сердце глиняное.
Всю ночь в палисаднике
глаза мои — как две собаки.
Ягоды ядовитые всю ночь
отравляют кровь.
Иногда ветер распахивает
тюльпан страха,
тюльпан этот больной,
как рассвет зимой.
Стена кошмаров сонных
меня отделяет от мертвых.
В молчанье туманное облако
опускается на долину твоего облика.
Обвивая арку встречи,
цикута растет все время.
Но воспоминанья не трогай,
оставь его во мне только.
Песня хочет быть светом.
В темноте песня
плетет из фосфора и луны нити.
Свет не знает, чего он хочет.
Среди граней опала
он лишь себя находит
и рвется обратно
(Витраж разбитый
там, где я шью одежду из лирики
