А я ещё не летняя совсем
А я ещё не летняя совсем.
А я ещё укутана в былое —
Морозное и чуточку смешное
с синичками на шерстяном боку.
А я с зимой проститься не могу.
Вон на ветвях проклюнулись листочки,
А я ещё упрятана в носочки,
Ещё в кармане каждом по платочку —
Один — на всякий, а другой — не впрок,
Весь от капели ледяной промок,
Которая то там то тут то там.
А здесь весна и всякое такое!..
Все предаются чувствам и мечтам…
И он мне говорит: «Раздеться стоит.
Почувствовать как солнышко печёт.»
И трогает так нежно за плечо.
И я хочу, чтоб трогал он ещё
И стягиваю с плеч всё шерстяное.
Каменный мёд
Прости меня, пожалуйста, прости!
Я разучилась кружева плести.
Я только гнёзда вью.
Я только — вьюн.
Мой нрав на первый взгляд, лишь, лёгок, юн.
Я — плющ, лианы, магнетичный Каа,
Удушливая липкая строка.
Я, если, мёд — из каменной гряды.
Мне если нужен кто, то только ты.
Мой мужчина
Есть ты — мой Мужчина и… все остальные —
интеллектуалы и мышцы стальные.
Они хороши для других. Априори,
меня, ты, волнуешь… заводишь, как море,
лишь голосом вкрадчивым, с пол-оборота:
Сбежишь на полчасика раньше, с работы?!
И… к чёрту все КЗоТы! Законы к едрене!
Твой тембр равнозначен торнадо по силе —
срывает мне крышу и… кошку на шпиле
дразнит и… бесстыдно разводит колени…
Войди в меня
Войди в меня, как входят в дом лучи
тепла и света, нежности и неги.
Найди всего одну из ста причин,
Чтоб семя уронить, пустить побеги…
Всего одну, такую, чтоб из ста
Была чиста, слепа и неизбежна.
Всего одну, но чтоб была проста.
Проста до гениальности, коне [ш] но.
Чин-Чин
Чин-чин!
А за любовь с тобой не станем
Ни говорить, ни пить, ни умирать.
Мы станем жить несчастливо местами,
Местами счастливо, а, впрочем, наплевать,
Как это называют в умных книжках
По психологии и где-то там ещё…
Давай, леща поймаем на мормышку
И с чешуёй в духовке запечём.
Быть
Быть выше… быть тоньше…
Вещицей слоновой костИ —
Священной фигуркой…
опиумной трубкой…
Других, много дольше,
в твоей обретаться горстИ
игральною фишкой…
домашней голубкой…
Из белого снега,
из белого пуха плести
корзину с дарами…
кармический парус…
И лаской, и негой,
обкатывать боль… Растить
на клумбах цветы…
в постели упругий фаллос…
память живёт
А память живёт внутри — то птичкой, то мячиком,
то солнечным зайчиком, то серебристым карасиком,
пойманным на удочку осенью,
портфелями, что под окнами школы бросили,
«Можно поцеловать тебя в губы?»
Зачем он спрашивал…
«любовной трясучкой»… Нирваной… гранжевым
бурым пятнышком, лампами,
с загребущими ярыми лапами,
которые, выскабливают до донышка
плоскодонку, пребывающую в душевной коме,
а после — плыви судёнышко…
Плыви и помни!
не пишу тебе здесь
Не пишу тебе здесь. А в родных палестинах
на салфетках, манжетах, на зеркале в ванной, помадой
я писать не устану…
И полусладко, и винно
к Мысу Доброй Надежды, бутылочную армаду,
этим утром рождественским бросить в морские
глубины!..
Но я есть государство без выхода к океану.
я плоха
Я плоха. Мне пора на плаху.
Я надену твою рубаху,
златорукий и мудрый асура,
свою рыжую шевелюру
на колени твои пристрою.
Примешь ты меня, нынче, такою —
не приглаженною, ершистой?
Ты — корабль, я — берег скалистый,
ни причал и ни гавань.
Слышишь, словно в тигле шипит во мне идиш,
по-кошачьи шипит и скребётся.
Та, другая, ушла, но вернётся,
под крыло, королевская пешка…
Ну, а эту казни, не мешкай.
Выходной
Слышите, кто-то плачет
Там, далеко…
Его обошла удача,
Ему не легко.
А здесь, сегодня, веселье-
Пир горой!
И там, и тут — воскресенье,
Выходной.
Стеклянная бабочка
Какой же ты занятный, не вычурный, не пафосный,
не гламурный — занятный…
Сколько же всего в тебе понамешано…
целые цивилизации уже открытые кем-то ранее
и благополучно существовавшие тысячелетия до нас,
без нас… сиюминутно выдуманные тобой, заманчивые
и одновременно пугающие потусторонние миры…
пьянящие мелочи, такие ощутимые и узнаваемые
на ощупь, на слух, на вкус…
Мелочи… всё состоит из мелочей… из этой назойливой
мошкары, любительницы приложиться к коктейлю
повседневности, к нежным венкам зарниц на запястьях
горизонта. Вот и ты, мой седеющий мальчик, пей меня…
пей, как парное молоко… как «вино из одуванчиков» —
летнее, солнечное, ветреное… положи голову мне
на грудь, будь как дома… как в своём лучшем
волшебном сне, который пробудившись забудешь…
но ещё долго будет преследовать янтарное послевкусие
литоринового моря… детская улыбка, омытая слезой…
Медленно, медленно крылья сон расправляет.
Ритмы уравновешены — альфа… бета…
На запястье бабочки тень мерцает
Греты.
Сотни пёстреньких кукушат
У тебя метражи, чертежи.
У меня миражи, миражи…
Луи Армстронг… Дассен… Кенни Джи.
Я лечу над гнездом… Я во ржи…
Ты мобилен, практичен, умён.
У меня в голове сто имён…
Сто неродственных именин.
Двести глаз, ни один не любим
Кем-то близким, родным. Родных
Не случилось пока у них.
Их в угаре, в чаду, на бегу,
Словно яблоки на снегу.
Отсекли с пуповиной кров.
Сто сердечек и сто вихров.
Сотни сжатых в тоске кулачков.
Сотни спёкшихся мозжечков.
У тебя метражи, чертежи.
У меня миражи… миражи…
В голове сиротливо молчат
Сотни пёстреньких кукушат.
Пуля тихо поёт
Пуля тихо поёт: — «Усни…»
Поцелуем впиваясь в плечо.
И целуя купюры, мясник
Напевает: — «Ещё! Ещё
Пищу пороху и ножу!
Вот растерзанный, выноси!
Не дрожу и не дорожу,
их, сермяжных, полно на Руси.
А у них и плечей, и ртов,
тихих воинов шахматных — рать,
в тараканьей тьме городов,
что на картах не отыскать».
А у нас поцелуи сладки,
Мир не делится. Мир ничей.
И впиваются ноготки
в пантеоны нагих плечей.
Мышь
Всё опять так нескладно вышло —
потоптались и… разбежались.
Ты в берлогу залёг. Я, мышью,
юркну в норку, меня заждАлись…
Стану грызть мышатам орешки,
щёлкать семечки, шлёпать попы,
развлекать, сочиняя потешки
И… с ума сходить от икоты.
тот самый
Я так устала быть Вашей Мартой, Мюнхгаузен…
Но Вы так красивы, когда сочиняет историю очередную, правдивую,
про волоокую диву, в лебяжьей кофточке.
Вы говорите ей: «Плыви, плыви лодочка!.. покачивая бортиками
в джинсовых шортиках.»
И она плывёт, покорная, лебедь белая. И она плывёт то смелая, то несмелая…
И она рада Вам, как солнышку ясному, И штормтрап поблёскивает балясинами…
И Вы сочиняете очередную, правдивую самую, Про медвежью, заснеженную, обетованную…
Дураки да дороги, две мысли негожие
и Вы лжёте. Выдумываете хорошее…
И кружите, кружите вальсами-мантрами, Вашу глупенькую влюблённую Марту.
воображариум
Фонтанируя рыжими дредами,
Спит исключительно с мозгоедами,
В доме её, сегодня, обедали —
Кант и Лист.
Её многобайтовый воображариум,
Как аквариум в аквариуме…
Его, для неё, еженощно затаривает
Финансист.
Она ж наблюдает, пепельно-серыми, За саламандрово-сиреневыми,
Которые, прыгают между коленями
Вверх — вниз.
а вам а вам
а вам а вам в безудержной погоне
за власть комфорт и лавровый венок
вам слушать стоны ампельных бегоний
сочувствие отряхивая с ног
а вам а вам не знающим участья
толкущим в ступе гаревую стынь
багрово крякать от чужого счастья
и разговляться от чужих святынь
а вам а вам стреляющим в затылки
не видеть глаз танцующей беды
всю жизнь писать фальшивые картинки
и оставлять кровавые следы
а вам а вам не знающим пощады
чей взгляд замылил золочённый нимб
из тел живых построить баррикады
из мёртвых тел ступени на Олимп
коридоры памяти
Брить в коридорах памяти шею отцу,
с мамой на злом морозе бельё от верёвки
отдирать и жевать бедный хлеб — мацу
настоящего, на городской парковке.
Воздух морозный и сладковат дымок…
Тоненькой веточки вишни шампур обуглен…
А по весне берёзовый каплет сок в вёдра детсадовские… Не найдёшь, не гугли.
Мама не понимала, за что ТАК с ней.
Папа не понимая, за что же с ним ТАК…
Горькую пил и теряя крепость корней,
превращался в тлеющий древний свиток.
К лету восьмого он догорел совсем.
Степь, его колыбель и его смотритель,
распахнула рот земляной и вен
жёлтые глины обвили его обитель.
Брить в коридорах памяти шею отца
и перегаром дышать и, глядя на сына,
понимать: «Как похож на него с лица…
И… на изнанке света всё те же мины».
кому-то мышь, кому-то слон
Кому-то мышь, кому-то слон…
А мне сегодня снился Он.
Он был небрит, он похудел.
Он, руки опустив, сидел
напротив в стареньком пальто.
Он говорил, но всё не то…
Он сквозь меня куда-то вдаль,
смотрел… Там отцветал миндаль
и осыпались лепестки
в ладони страха и тоски…
Он всё сидел, в своём пальто,
Он плакал, говоря не то.
И плакал тот, на небесах…
И я проснулась вся в слезах.
смотри снова входит осень
Смотри, снова входит осень
в золочённом окладе,
с картошечкой на подносе,
шашлычком в маринаде…
Антоновку и капустку
вносит в дубовой бочке.
Эх, да к такой закуске
не стыдно по стопарёчку…
ну, а затем, повиниться
и… обнародовать сказку
про торфяного шпица,
влюблённого в златовласку…
пустяки
Что случилось?
Да, так, ничего…
Просто осень… И пахнет грибами.
И опять беззаветно влечёт
В эту бездну за облаками.
Что случилось?
Да, так, пустяки…
Просто дождь отбивает чечётку
И по чёрному трапу реки
Опускаются рыжие лодки…
всё по-взрослому
Осень сбывает печальки задёшево…
Рядом тулятся платочки и скляночки,
табакерки с чихательным крошевом,
горчичные ванночки…
На распродаже мигрень и апатия,
жёсткие креслица, шаткие столики…
Уединяются в крепости-патио
Меланхолики.
Дабы переболеть одиночеством,
да к ответу призвать фею-крёстную.
Та, пошлёт в… и на… к невысочествам —
Всё по-взрослому.
монетный двор
Короче дни. Длинней воспоминанья.
Здесь пурпур, ржа и позолоты пыль
ложатся на предметы обожанья…
Терновник прорастает
и ковыль
сквозь лица незнакомцев.
Серебрятся
здесь тени мертвецов — монетный двор,
ни дать, ни взять…
И плакать ли? Смеяться?
За благодать принять?
Или за сор?..
зола потустороннего вокзала
Безумная… что меньше не люблю…
Разумная, что больше. Осень дышит
В затылок: Цигель, цигель, ай люлю!
Пойдём гулять по мокрым скользким крышам!
Пойдём на мост! Смотреться в зеркала
В кровоподтёках и кленовых рамах.
Пойдём со мной, ведь мне уже пора
Под своды паутин и амальгамы.
Сначала в пёстром, а потом нагой
Я стану обходить пустые залы.
Смотри, уже стою одной ногой
В золе потустороннего вокзала…
У нас за окном осень
У нас за окном осень,
Нет травы.
Мы зонтики в сумочках носим.
А вы?
Ночами ещё летаете
Напролёт.
Купить вы ещё мечтаете
Самолет?
Идея, конечно, бредовая,
Но хороша!
У вас голова бедовая,
Не душа.
А мне без вас очень скушно
Одной.
А завтра опять ненужный
Выходной…
Механизм
так хочу к тебе!..
Так хочет тень
с хозяином впотьмах не разминуться.
Что без него она?! И ночь, и день —
Ни съёжиться, ни всласть не потянуться.
Ни маленькой не быть, не быть большой.
Не целовать следы,
Не шляться следом.
И не ложиться тихо у воды,
под воссоединяющим их небом
В одно, в одно… в единое звено,
Единый механизм на крепкой лонже.
И белое, и чёрное крыло.
И в этом сила, но и слабость в том же.
***
С губ твоё имя в полымя.
Было. Нет.
Время руками голыми
Обнимет.
Станет впадать в истерику,
Нити вить. Из мешковины серенькой
Куклу шить.
апельсины в период застоя
А можешь вспять повернуть время
и затянуть его на моей шее,
шёлком, горячим, как твоё семя,
чёрным, как кофе из бакалеи,
после венско-французской обжарки;
горько-сладким изысканным бантом,
чтоб и леденяще и жарко,
в стиле траурной сарабанды,
где конвульсии неумолимы
и теснение золотое,
словно рыбки в водах Гольфстрима,
апельсины в период застоя…
космография
Какая я послушная с тобой.
Какая, непослушная, с тобою.
Сто тысяч раз скажу: «Ты мой Мирою,
а я твоя…» Ну, назови игрой,
желанием понра… Виться вокруг
морочащими дикими вьюнами…
На выдохе безумствовать цунами.
На вдохе в полудрёме звёздный луг
пытается проснуться, но никак.
Не шевельнётся ни единый пальчик
у вечности. И ты, мой звёздный мальчик,
раскачиваешь млечности гамак…
мумбо-юмбо
Я так хочу тебя, как диабетик сахар.
Когда дорываюсь, всё посылаю на х*р.
Лишиться тебя, что самураю чести.
Прячу как комсомолец крестильный крестик
Прятал когда-то, под рубахой нательной.
Как дублёра прячут в сцене постельной.
Я лишь с тобой звезда, лишь с тобой Поэт я.
А без тебя мне крышка. Песенка спета.
А без тебя я злющая мумбо-юмбо!..
А с тобой Королевишной стать — секунда!
не повторится
Не повторится этот дождь.
Не повторится эта дрожь,
Перетекающая в стон,
Тяжёлых цветом, майских крон.
И это небо в голубом!..
И этот в горле сладкий ком…
Всё будет заново, не так.
На длинных цветоносах мак
Качает загустевший сок
И сероглазая Суок
Плывёт по воздуху, смеясь…
Плывёт, над книжкой наклонясь,
Совсем такая, но не та.
Та растворилась без следа.
жизнь прекрасна
Жизнь прекрасна!..
До хруста позвонков…
До стона мышц…
Тела музыка златоуста…
Эти гимны — земному!
Это соль.
Это горечь зачатия смысла.
Это счастье!..
И ныне, и присно,
и во веки веков — это помощь…
Выжить!..
Вырваться за пределы, границы…
Это — слиться в единое
и повториться!
И присниться
кому-нибудь, может быть…
утром, в истоме,
в уплывающем доме
в заоблачный век человечий,
без войны и увечий.
И целующий плечи,
чтобы рядом счастливый и мудрый,
осыпал поцелуями влажною пудрой…
кружево шантильи
Всё гадаешь, зачем?.. почему?..
Разреши мне войти и остаться.
Так устала по свету скитаться…
захотелось в кромешную тьму.
Я совсем не боюсь темноты
и всего, что в ней может таиться…
моя пра-пра была кружевницей
и плела кружева Шантильи…
из дыхания черноты,
из пороков и лёгкого шика,
нежной розы и лунного блика,
света самой далёкой звезды…
Нити чёрного шёлка легки…
я укроюсь им как покрывалом
и в тени векового сандала
стану слушать твои шаги…
неотвратимо
Ты осторожно, но неотвратимо…
как на Титаник идущая льдина…
как очень-очень плохой Тарантино,
в новой ещё не отснятой картине…
как аллергия на воздух, на воду…
как сильные руки того кукловода…
и чуткие пальцы того садовода,
что от восхода, и от заката
высаживают семечки-клады…
вкладывают сердца, словно мины,
спящие тихо в ладонях мира…
чтобы на западе или востоке,
в Магрибе, в Багдаде либо в Токио,
они разрывались от прикосновения
или от схожего сердцебиения…
Неотвратимо.
равноденствие
И бесконечен этот дивный бой
меж днём и ночью, между сном и явью.
Кто первым начинает эту травлю
меж чёрными и белыми?!
Какой — невидимый кондитер, парфюмер?…
по формам разливает светотени
и сок каких диковинных растений
струит он для контраста полусфер?!
О, как невинно-ласков был рассвет —
фиалково-лавандовый… Гвоздикой,
закат метался первозданно-дикой,
когда приставлен был к груди стилет…
Два раза в год готовы утвердить —
ничью. И, равенство провозглашая всуе,
они сливаются в безумном поцелуе,
по капле чтоб себя в другом продлить…
не пожелаю лучшего
Что общего любовь имеет со словами
и с тем, что происходит между нами?
И тем, как хороводится листва…
Бельё, чулки оттенка шамуа,
и платьице, и туфельки — по ветру
летите! На сегодня у Деметры
на нас с тобою планы реконструкции,
а завтра вместе нам с тобой проснуться бы
и обнажёнными, и слабыми, и мокрыми —
(пусть холодно на улице, за окнами
пусть тучи потрохами виснут сучьими)
я ничего не пожелаю лучшего.
на волоске
На волоске золотом шар желаний
заиндевевший от нерешительности
запотевший от несдержанности
Противоречия вот-вот выстрелят из него
двумя рафинированными бандерильями
и шар упадёт с ёлки
в снег…
в вату…
в ладони всепонимающему ангелу…
тень
Я так по тебе скучаю…
Царапаться стала — дичаю!
За съёженными плечами,
Моими, тень ворожит…
Она на прошлой неделе
Лелеяла в чёрном теле
Надежду — В грядущем апреле
Он в дверь твою постучит!
Молчишь? Оказалась хуже,
Чем враг, что уже обнаружен,
Но жалок, убог, недУжен
И лишь трусливо дрожит.
Блаженная, мне сдаётся,
Ты знала, он не вернётся.
Ты видела — он смеётся
И в царстве теней кружИт…
А я, всё равно, скучаю
И скоро совсем одичаю.
И лишь одна, за плечами,
Преданно тень ворожит…
чудища
Ты для меня, а я для тебя — путы
шёлковые и… влажные как уключины…
Тёплые заводи, колдовские запруды,
топкие океаны, пески зыбучие…
Ты для меня, я для тебя — клондайки
чувственности, покорности, наслаждения.
Лунные арки, снов мотыльковые стайки,
сладостное танго взаимоброжения…
Бесконечный портал зеркал… Завеса,
за которой других, ни черта, не чуем.
Парочка чудищ, всплывающих из Лох-Несса,
в клочьях тумана, за ветреным поцелуем…
дикая охота
Ты меня не зови, приручать бесполезно такую.
Не гадай на меня в Рождество — это не комильфо.
У избушки своей я метлу виртуозно паркую
И что общество думает, мне глубоко всё равно!
Нынче праздник — Сочельник.
Я вновь собираюсь в ночное.
Время дикой охоты на пересеченье миров.
Рыжих прядей дурман и горячее тело нагое
У взбесившейся всадницы, сбросившей будничный штоф.
Ни кресты, ни молитвы, ни алые маки по кругу,
Не спасут мою душу от гиблых болотных огней.
Поднимусь высоко и помчусь к нечестивым подругам
Не в бреду, не во сне — не зови. И неволить не смей.
проголодалась хищница
Приготовишь кофе, яишницу.
Скажешь: Проголодалась, хищница!
Боже, когда это было… А было, правда, ведь.
Ты говорил: Твои волосы обречены гореть!
И наполнялось всё тайными смыслами, красками…
Словно коврами персидскими, марроканскими
Улочки занавешивались, зимние!
Боже, какими мы были наивными…
волшебство
Катятся слёз горошины…
Знойны мы и восторженны!
«Мы идём есть морожено!
Одевайся, быстрей!»
Липы дурманят сладостью!..
Ивы плачутся в слабости…
На каштанах, от радости,
Свеч хоровод! Борей
С маменькой-зорькой, с папою,
Звёздною тихой сапою,
Нас полусонных лапая,
Гасят свет фонарей.
Движемся, за руки связаны.
Словно братья по разуму,
Молча меняемся фразами.
Мы — телепаты, О!
Мы, до смешного, ласковы,
Переполнены сказками,
Радугами и красками!
Мы и есть — волшебство!
фюзен
Есть сад надежд… Мечтаний сад.
Я где-то меж… Я — камнепад.
Сухие горы и вода, И губ сухие обода.
И сердце — есть. И сердца — нет.
Я — уголь… Фюзен… Бересклет…
Возьми в ладони, напиши
Всё, что угодно для души —
Мечтаний сад… и сад надежд.
Одетый в тогу, без одежд…
И поцелуями храним,
Он будет зыбок и раним,
И как его ни береги,
Лишь ветер перемен с реки
Подует, тронет силуэт
И бархатный растает след…
хороший мой
Она говорит: Хороший… Мой…
Он говорит: Чужестранная,
Заходишь ко мне, непрошено,
В молитвы исповедальные…
Ну что тебе, беспардонная?
Что нужно тебе, вороватая…
В глазницы свои бездонные
Все звёзды с небес попрятала…
Их угольной обвела каймой,
Вводя меня в искушение…
Она говорит: Хороший… Мой…
Я, лишь, твоё сновидение…
два кролика
А мы с тобой по городу бродили
Заснеженному, дивному и кроткому.
Морозный воздух празднично цедили.
Хмельною, наша делалась походка.
Две ромовые булочки, как будто.
И тёплые, и сдобные, в посыпке.
Две ёлочки в звёздах из перламутра.
Два кролика с рождественской открытки.
снежок
Снежок, снежок, снежок любвеобильный.
Он любит землю и автомобили.
Он любит шапки и пальто, и руки,
И таянья горячечные муки.
Снежок, снежок, снежок — молитва неба
Летит к Земле, а мне лететь к тебе бы.
На плечи, на лицо и на ресницы
Блаженно поцелуями ложиться.
Снежок, снежок, снежок… смотрю и вижу,
Как город белым вальсом обездвижен.
Как опускают ледяные ножки
Невидимые феи на дорожки.
Как расцветают ледяные вишни,
Как от прикосновения горишь ты.
Но я тебя касаться не устану,
Я к каравану снежному пристану —
Собакой… тенью… персиком… страстями…
Снежок, снежок… Бери меня горстями…
подснежно
Подснежно… где тайные вытачки
и эхо, серебряным мальчиком,
ступая незримо на цыпочках,
играет сердечком как мячиком…
где время, подснежно распятое,
ленивцем во снах, эвкалиптово
слипает ресницы мохнатые
палочкой эбонитовой.
Подснежно… во хмели-сунеливой
муравушке саламандрица,
секретом полишинелевым,
ранимая нежная матрица.
зимние сказочки
Перешагнула и дальше…
Сквозь парки и скверы курящиеся
Нырнула янтарной ящеркой
В лоно листвы…
Мечтательной куколкой бабочки
Забилась в древесные складочки
Слушать зимние сказочки
И видеть сны…
мне сегодня снился домик
Мне сегодня снился домик
Окнами на огород.
Мне сегодня снился домик
И рождественский пирог.
На столе горела свечка,
На подносе гусь лежал
Чуть потрескивала печка,
Булькал старый самовар.
Вдруг внезапно все пропало,
Лишь часов старинных бой…
Гусь вспорхнул, сверкнув забралом,
Прихватив пирог с собой!
гав!
Вот, опять на ресницах и на носу, апчхи!
Мне говорит хозяйка — снег, мол, идёт. Сугробы
Эти у нас надолго, пока не решат грачи
Возвратиться. Такой, мол, закон, у какой-то, породы.
Что за порода? Кусает за нос и треплет уши.
Вот я опять весь белый (чёрным, ведь, был всегда).
Так говорит хозяйка, я люблю её слушать.
Ну… и не слушаться, тоже, я люблю, иногда.
Вот, опять! Сыплет, сыплет! Может лизнуть, пройдоху?
Лапой потрогать? Мордой, может, в него нырнуть?
Эй, зачем же так, сразу?! Я не решился! Подооохну!
Гав! А сугробчик мягкий… Гав! А зима-то — круть!
как же
Как же муторно без тебя… Как же праведно…
То ли летние, то ли зимние каются…
Тает снег на ладонях, до странного, медленно…
Даже псы, леденящим в упор, обжигаются…
Как же голодно без тебя… Как же волондно…
Дождь…. А я позабыла одеться…
Полуночными строчками исполосовано
Сердце, что попыталось согреться…
Как же бедственно без тебя… Как же мёртвенно…
И не хочется ничего… и не можется…
Не ухожены губы мои… обветрена
Суховеями, тонкая нежная кожица…
и жить у моря
И жить у моря. В лоскуты не прячась,
У самой кромки томно возлежать.
Быть, как песок, и хрупкой, и горячей,
И никуда, уже, не уезжать.
И жить у моря, где-нибудь у пирса…
Питаться солью, как пыльцой пчела.
Чтоб каждый атом в теле просолился
И в вены вечность рыбой, заплыла…
всё будет хорошо
Сколько солнца в тебе, сколько света,
Столько мрака в тебе, столько тьмы.
Я тянусь к тебе, полуодета,
Опасаясь тебя, как чумы.
Я сдаюсь тебе на поруки.
Как навахо тебе не даюсь.
Эти руки… О, эти руки!
Я когда-нибудь в них растворюсь,
Я исчезну или воскресну —
Знак вопроса, как мир, большой!
Знаю только, что всё будет честно.
Знаю, всё будет хорошо.
Я хотела бы думать, что ты только мой…
Я хотела бы… Да, нельзя
целовать этим летом тебя, скользя,
обвивая, смеясь, дразня…
Пить на улице кофе со льдом, щипать
францбрётхен за коричный бочок,
наблюдая, как солнце шестое нырять
станет в твой вертикальный зрачок.
с любовию от выцветшеголовых
Ах, это было, вот такое, увлеченье —
захоронить в стеклянном саркофаге
шуршащий фантик, сидя на коленях,
чтоб показать его потом ватаге,
таких же, закопавших по секрету,
в ближайших полисадниках дворовых.
Смешная дань совдеповскому лету —
«С любовию… от выцветшеголовых».
Ах, это было просто развлеченье —
смотреть, как в речке носится рыбёшка,
и по прозрачному, и супротив теченья,
как в костерке кукожится картошка,
становится и чёрной, и горячей,
чтоб жечь и пачкать губы и ладони.
И катится обуглившийся мячик,
того что мы всю жизнь из детства помним…
девочки мальчики
Большие мальчики играют в войну.
Большие девочки льют по ним слёзы.
Когда мальчики браво идут ко дну,
девочкам ставят диагноз — «угроза…».
Мальчикам, явно, по кайфу дым
и скрежет металла, и лай канонады,
и умирать совсем молодыми.
Девочкам в кайф, когда мальчики рядом.
Девочки с малолетства ведутся на комплименты,
обожают подарки и трогательные моменты, трусики
с кружевами, зеркала, губную помаду
и представлять себя центром свадебной кавалькады.
Мальчики с младых ногтей, принимают вызов. Ведутся
на «слабо» и высокопарные девизы…
Свято верят в мужскую дружбу и… свою полигамность,
воспринимая её как неизбежную данность, возможность
оправдать походы направо, налево…
виновница… заводила в которых, бесспорно, Ева…
Или всё таки спорно?… не будем об этом всуе…
Мальчики, девочки, губы созданы для поцелуев…
Нежных проникновений, уводящих всё выше…
там сердцебиение громче, а голоса тише…
обнажённее души… тела роднее и чутче
и… там, на райских ступенях,
не важно, кто прав и кто круче…
воин армии терракотовой
Воин армии терракотовой, Кто ты?
Из какого небытия ты вышел?
Тысячелетья пели — ты не слышал…
Тысячелетья летели — ты не видел…
Стоя вахту в потусторонней мидии,
бездыханно, тирана покой храня.
Воин армии терракотовой, Что ты,
На поверхности снов своих обнаружил?
По живым мишеням прицел оружий,
Императоров, лживых и грубых кружев…
Что Земля так же денно и нощно кружит
по накатанному, монетой звеня…
весеннее бестолковое
И снова, насмерть, сойдётся с волком
Великий Один.
Кто ныне и присно чист и свободен?
Влюблённые только.
Влюблённые только… А что в них толку?
Они бестолковы.
Они промокли, они безголовы
Увы, настолько…
Увы, настолько —
Не слышат, не видят чужих печалей.
Они друг друга влечением валят,
Улыбками косят.
Улыбками косят, На вдохе, весенних мелодий всхлипы.
На выдохе — сердцевидные липы
В них медоносят.
В них медоносят… А рядом Фенрир рвёт звенья
глейпнира…
И нет больше шума кошачьих шагов,
Как нет и мира…
Нет мира.
тир где палят по косым барабанщикам
Здрасте вам, улочки.
Бублики, булочки.
Здрасте, родное крыльцо!
Местные лавочки, шляпки, булавочки,
Круглый ржаной и сальцо.
Здрасте вам, дамочки!
Люсеньки, Клавочки…
Здрасте вам, летний денёк!
С вырезом кофточки, лёгкие юбочки,
Шов, фильдеперс, каблучок.
Здрасте, пацанчики,
Цепкие пальчики!
Плечи — косая сажЕнь.
Тир, где палят по косым барабанщикам,
Бой, где живая мишень…
Здрасте вам, улочки!
Письма в шкатулочке.
Здрасте, родное крыльцо,
Божьи невесты и тихие вдовушки…
Стопка. Ржаной. И сальцо.
в парке старинном
В парке старинном
Дремлет ротонда,
Прячась в сиреневый дым.
Глядя на мраморную мадонну
Хочется быть молодым.
Вот те дорожки, мощённые камнем,
Где под военный оркестр
Кружатся девичьи тонкие талии,
Клёны вздыхают окрест…
В парке старинном
Вальсируют тени,
Временем мрамор избит…
Она не сказала ему даже имени,
Он не сказал,.. что убит.
и мило и не мило
И мило, и немило
В прошедших днях.
Там, где меня носило,
Сад на сносЯх.
Там маечка прилипла,
Соски торчком.
Там, где мне было стыдно,
Гряда с лучком
Топорщит зелень перьев
Из-под земли.
Сама себе не верю —
А было ли.
в беспорядке
В чернилах пальцы — современность ручки
ничуть не умоляет очевидность
того, что эта маленькая сучка
антоним слов порядок и стерильность.
Вновь возится в земле без рукавиц и
к коленям липнет чернозёмом грядка…
Меланжем замороченные спицы
опять торчат из книги как закладка…
слепой дождик
Дождик при солнышке. Солнце при дождике.
Вытянув ножки, припудривать спонжиком
Тёмных ресниц, этот день проплывающий
Мимо о счастии глупом не знающих.
Трескать в рогалике хрустком мороженко.
Кресло, веранда и я белокоженька
Таю и слепну, мурлычу котёночком…
В солнечных брызгах бельё по верёвочкам.
подвязываю виноград
Подвязываю виноград — набухла
бесстыдно завязь райским абсолютом..,
а эскадрилья кровопийц над ухом
зудит: «В мензурку капают минуты…»
Прозрачные, как крылышки стрекозьи,
пронизанные жилками мгновений…
а винограда крохотные грозди
касаются локтей, груди, коленей.
полёт шмеля
Молилась ли ты на ночь?
«Мир… май… труд…
Пусть будет так. Не будет пусть иначе.»
Ромашка с ирисом напарочку цветут
И подрастают маки на калачик.
В земле тепло и влажно корешкам.
Вершки целует солнце в венчик рожиц.
Кружит бесшумно ушлая мошка
И шумно, как горбатый запорожец,
Влипает шмель в прозрачное окно
И шлёпается рядом на бетонку.
Молилась?
— Да. За всех. И за него.
Лети! Летиии, — шепчу ему вдогонку.
***
Меж цветущим физалисом
и прехорошенькой яблонькой
сынишка, под простыней-парусом,
машет игрушечной сабелькой
на фантазийном ботике.
А рядышком, из-за тазика,
в такт сабельке тикают ходики
рыжего толстого Марсика.
за хризантемами
За хризантемами, в снегу почившими,
домишко с крёстными глазищами,
на каждой ставне херувим.
В домишке сыплет ласки тыщами
бабуля. С дедом в птичку свищем мы
и семки на печи калим.
и лето люблю и зиму
И лето люблю, и зиму, и межсезонье любо.
Зачем отдавать предпочтенье, к чему городить сей вздор.
Я здесь родилась, где зиму коптят дымовые трубы,
а в полдень заносит лето над городом зной-топор.
Я здесь родилась, где страхи растут как ковыль кудлатый,
а ночью поют волчицы в невидимый микрофон, быть
счастливы умудрялись родители на зарплату, в детсадике
«люли-люли!» попискивал ксилофон.
Где косточками от вишен пуляла братва хрущёвок
и галстук пылал, и в небо взлетали искры костров.
И в каждом дворе по Найде, и в каждом сердце осколок,
доставшийся нам в наследство, от воевавших дедов.
нас в прошлом ждут
Нас в прошлом ждут, конечно же,
Родители, собака, речка,
из манной крупки бланманже,
два нарисованных сердечка,
и лица, лица как фарфор,
и пальцы тонки, длинны, гладки,
на фоне бабушкиных штор
безумство маминой укладки
и весь сиятельный бомонд
друзей на свадебном фуршете…
На гимн сбиваясь, лампы жжёт
«Маяк», хрипя нам про медведей.
мой город
Я знаю мне сегодня не уснуть
Или уснуть совсем совсем под утро…
Я тут читала, давеча, про ртуть..,
Про город, чьё дыханье изумрудно.
А мой и пылен и тосклив, и скуп
На хмель и на сапфировое небо.
В мензурки закопчённых дымом труб,
В буханки, сиротливо-пресных, хлеба,
В строения времён, когда ещё
Я в планы, лишь, входила на зачатье —
Мой город, как в обьятья заключён,
А я заключена в его обьятья.
если бы только
Если бы только мороз, так ещё и ветер.
Если бы только в нос, так ещё и под дых.
Вроде и повзрослели малые дети,
Только по-прежнему кружатся в хороводах.
И зависают в изюмисто-сдобном пространстве,
Где марципан сыплет сказку на пряничный домик,
Не зачерствевший ещё и… купают в блаженстве
Губы, врачующие горячечный детский лобик.
Вновь три орешка к яблоку жмутся боками;
Мандарин к шоколадной Алёнке и парочке Мишек.
Деда Мороза стихами, как будто снежками,
Атакует и стайка снежинок, и шайка зайчишек…
И возвращаться не хочется. Здесь на плечи
Падает снег — рачителен и печален.
Стали предметы намного бледнее и мельче,
А вот мечты ни сколько не измельчали.
я хочу в этот дом
Я хочу в этот дом, где разожжён камин,
где уютны кресла и ёлки игольчатый ёжик
нацепил на себя стеклярусный серпантин
и пра-пра прадедушкин перочинный ножик…
Где в тяжёлых рамах фамильные зеркала
смотрят на нас с восхищением и улыбкой…
У них ещё не прорисованы складочки около рта
