Оглавление

По традиции о России

Этот сборник смело можно было бы назвать «Ностальгия по России». По той, ушедшей от нас родине, где всё было понятно, предсказуемо и не страшно. Хотя, иногда и страшно, но как-то всё равно дорого и мило. По прошествии лет, повзрослевшие авторы сборника вглядываются в своё детство, в свои воспоминания — всегда светлые, тёплые и благодарные. Большое видится на расстоянии, а досадные мелочи: неудачи, обиды, ссоры, предательства — забываются. Остаётся добрая память и традиции, которые обязательно нужно передать будущим поколениям!

Анастасия Астафьева

Член Союза Российских писателей

По традиции о России

Писать о России сегодня особенно важно. Но о какой именно России? Коллектив авторов этой книги продолжает первый сборник «И все они жили в России» и по традиции пишет о стране, о своей родине и её отдельных уголках. В жизни не бывает всё идеально, поэтому и в наших рассказах нет безупречных историй. Но, так или иначе, они основаны на реальных событиях, и это главное. Читатель найдёт на страницах книги отражение себя, родных и совершенно незнакомых, но интересных людей. Ведь читать книги — это тоже добрая традиция.

С уважением, организатор сборника Иля Белкина с соавторами.

Бабушкин сундук

Эллин Норд

Соавтор сборников рассказов. Участница текстовых марафонов. Один из организаторов писательского клуба «Четыре рукописи».

В память о бабушке и дедушке.

Я себя помню лет с трёх. Отрывками — и с года. Не вру. Я всегда мало смеялась и, кажется, мало чему радовалась.

Вот как сейчас помню — сижу я в маленькой песочнице чужого двора, на голове три хвостика. Рядом скамейка. В обед на неё всегда выходила посидеть баба Груша. Я находила это имя забавным и представляла грушу в фартуке. Она мне никто, просто соседка по двору в деревне, просто баба Груша, о которой я больше ничего не знала.

Почему три хвостика? Бабай завязал, как смог. Не знаю, почему это отложилось в памяти. Бабай по-татарски значит «дедушка». Я часто проводила время в деревне, в основном с бабаем. Бабай — равно моё детство.

Сейчас как представлю, что я двухлетнего сына отправляю в деревню на всё лето, — сердце сжимается! А тогда это было нормально. Некая традиция — каждое лето отправлять детей к бабушкам в деревню. Это сейчас все бабушки стали городские.

Слышу голос, что пора домой обедать. Бегу быстро в дом, через узкую асфальтовую дорогу, пока машина не поехала.

Что на обед? Картошка и мясо. Всё просто, но вкусно по-домашнему, по-деревенски. Тёплое молоко и домашний хлеб, хрустящий. Чур, корка, моя!

После обеда мы с бабаем шли в сарай. Он давал мне жестяную банку, в которой звенели и перекатывались гвозди и всякие гайки. Такая радость была ковыряться в них!

Опять голос бабушки. Зовёт на тихий час.

Спать я не любила, особенно с бабушкой: она жуть как храпела. Но я покорно иду.

В нашей комнате стояла большая кровать с перьевыми подушками, которые бабушка выкладывала друг на друга каждое утро.

За ними я любила прятаться. Бабушка снимает белый платок. Надо же, я раньше не замечала, что у неё такие длинные волосы. Она всегда их заплетала в косичку. Я ложусь на кровать, а бабушка в этот раз не торопится спать. Бабушка пошла к сундуку, достаёт из халата ключ и собирается открывать. Соскакиваю и я на пол.

Сундук, как из сказки про сокровища. Зелёный, деревянный и с железными вставками. На крышке вырезан красивый орнамент. И к моему удивлению, он всегда был заперт на амбарный замок. В сундуке лежали бабушкины «сокровища».

— Ба-а, а что там? — каждый раз спрашивала я у бабушки, но не получала ответа.

— Анда¹ минем сокровища, — отвечала она с сильным акцентом и улыбалась. Татарские и русские слова она всегда соединяла, получалось месиво языка, которое я с рождения как-то понимала.

Бабушка открыла сундук, но никаких сокровищ и драгоценностей я там не увидела. Зря только вспомнила про пиратов. В бабушкином сундуке хранились платки, белая простынь, мыло с запахом ландышей, который навсегда врежется мне в память.

Помню день, когда я высматривала: а что там ещё интересное есть? Но бабушка успела захлопнуть тяжёлую крышку.

С мыслями о тайнах сундука, о сокровищах я вновь залезла на нашу кровать и, неожиданно для себя, тогда уснула.

На выходные приехала тётя. Моя любимая тётя. Стою и смотрю, как она расчесывает волосы, чёрные и кудрявые.

— Поедешь со мной в город?

Ещё спрашивает? Конечно. До города надо было ехать в душном большом автобусе. Меня часто укачивало, и бабушка мне давала с собой сладкий чёрный чай в стеклянной банке. Заботливая моя.

Наши путешествия с тётей я помню отрывками, но знаю, что их было много. Она часто меня брала с собой то на работу, то к врачу, то просто по делам.

Я её называла всегда по имени. Без всяких «тётя»:

— Галь, а что у бабушки в сундуке? — спросила я однажды.

— Подрастёшь — узнаешь.

Мои воспоминания всегда были, как отрывки из фильма, иногда вспышки.

Вот сейчас я сижу за столом, с кубиками. Бабай учит меня татарским словам и татарскому счёту. Берёт кубик, на нём нарисован нож, и сразу произносит — «Пычак». Татарский язык я всё же потом выучила, но редко на нём говорю.

Я, словно собака, понимаю хорошо, но сказать не могу ни слова.

В следующей вспышке памяти мы с бабаем едем на таратайке в лесополосу за вениками. Сажает и тащит меня. По пути рассказывает истории. Пытаюсь выяснить:

— Бабай, а что у бабушки в сундуке?

— Бельмим² кызым³. Анда чёрт ногу сломит, — отвечает бабай.

Люблю эти воспоминания.

Когда бабай ещё работал на заводе, я его встречала после работы на улице. Из кармана пиджака дед всегда доставал гостинец: конфету или пирожок — со словами: «Это от Степашки». Только лет в двадцать, работая на заводе, я поняла, что эти пирожки бабай покупал мне в заводской столовой.

Не помню, откуда появилась у меня книжка «Иссумбоси». Я её так любила, что мечтала о маленьком волшебном молоточке. Позже у меня появился деревянный молоточек. Только он оказался не волшебным вовсе.

В деревне я любила просыпаться под запах жареного. В этот раз что-то, похожее на оладушки. Только бабушка их называла по-другому.

— Тор⁴, — громко зовëт меня пить чай. Бабушка не любила, когда мы долго спали, даже в каникулы.

После завтрака я выходила на улицу — проверить, что делает бабай. Опять в сарае что-то мастерит. Улыбается мне. Интересно, куда мы в этот раз с ним пойдём?

На этот раз мы поедем с ним на велосипеде.

— Бабай, а ты умеешь кататься на велосипеде? — робко спрашиваю я.

— Нет, — отвечает. Шутит. Забегаю в дом сказать об этом бабушке. Тишина. Аккуратно открываю скрипучую дверь в комнату. Ба сидит рядом с сундуком и перебирает камушки на нитке, бусинка за бусинкой, тихо произносит молитву.

— Мы с бабаем в лес, — весело кричу.

Не отвечает, лишь продолжает шептать молитву. Я закрываю дверь.

Мы выросли, но я часто вспоминаю наш дом в деревне, окрашенный в зелëный цвет.

В день смерти бабая я поняла, что за «приданое» хранила бабушка и для чего был нужен большой отрез белой ткани, полотенца и мыло, маленькие мешочки с монетами.

В тот день в деревню мы приехали быстро. В кармане моей школьной формы лежали маленькие валентинки, которые я собиралась дарить только на следующий день, четырнадцатого февраля, но не подарила. В доме было много людей: все суетились, бегали, и никто не улыбался.

Мне не разрешили на тебя посмотреть, они хотели, чтобы ты навсегда остался у меня в памяти живым. Тогда я не поняла почему. А повзрослев, поняла.

Бабай, я выросла и всё поняла. А через несколько лет «приданое» бабушки пригодилось и ей самой.

Помню, люблю и благодарю.

Ваша Элюк.

Примечания автора — перевод с татарского.

¹Анда — там.

²Бельмим — не знаю.

³Кызым — дочка.

⁴Тор — вставай.

Вечный маятник

Елена Афанасьева

Участница пяти сборников рассказов. Один из организаторов писательского клуба «Четыре рукописи», идейный вдохновитель марафонов для начинающих авторов. Путешественница в поисках новых дорог и историй.

Мелкой рябью в водах Волги плясали кудрявые верхушки Жигулёвских гор. Отражаясь в бликах речной глади, медленно гасла вечерняя заря и уносила за собой прожитый летний день. По заведëнному порядку мироздания солнце ненадолго вспыхнуло, а после растворилось в лесах бескрайних Жигулей. Наступала молчаливая ночь.

Дед Макар всматривался в пейзажи, знакомые с детства. Он стоял на берегу речки с причудливым названием Кунья Воложка, а между ним и далёкими горами пролегли озёра, реки, острова. Темнота делала их границей между небом и землёй, словно кружевом, разделяющим два мира. Всё смолкло в тот час, лишь редкий всплеск воды да мягкая волна нарушали тишину.

Сапоги Макара затягивал мокрый ил, но дед не шевелился, только изредка поднимал руку, лениво отгоняя зудящую мошкару. Позади за спиной раскинулся город. Тот, что вырастил мальчонку, которого сегодня зовут дедом; тот, где вспыхнули красные флаги революции, когда Макар вступил в совершеннолетие. Отсюда уходили на фронт соседи в Гражданскую войну, и здесь проливались слëзы поволжского голода. Город Ставрополь-на-Волге Самарской губернии — родина Макара, которую он покинул только раз в сорок первом. Пять лет его терзала Великая Отечественная, но по возвращении ждала единственная дочь Капитолина. За раскинувшимся лесом нашли последний покой его родители, жена и двое сыновей. Два других сгинули в окопах Сталинграда. Сколько бы ни пережил дед Макар за свой век, он остался верен городу, водам бескрайней Волги и родному дому.

Сегодня в Ставрополь никто не возвращался. Его покидали семьями, оставляя за собой край разрушенных домов и вымерших улиц. Город оставляли старожилы и ребятня, безусая молодёжь и девки на выданье. Вынужденно, нехотя они нагружали обозы и отправлялись за другой жизнью в новые места.

Внезапный перелом в жизни тихого города случился три года назад, когда на берега Волги приехали инженеры и строительные бригады. Целые комиссии мерили, сверяли, записывали, а вскоре сообщили новость, перевернувшую всё:

— Товарищи, вы становитесь свидетелями технического прогресса. Не побоюсь этого слова, прорыва в инженерной мысли страны! Сегодня положено начало великой стройки. А это значит, что мы воздвигнем тут мощный гидроузел во благо будущих поколений и комфортных условий быта, живущих ныне! Гидроэлектростанция сулит вашему краю рост экономики, появление рабочих мест и развитие промышленности. Начинается новый этап, и это происходит на наших глазах! Мы построим ГЭС! — в ту минуту аплодисменты прервали торжественные голоса, и все с жаром бросились обсуждать грядущие перемены.

Но радость ставропольчан, ещё не понимающих, чем обернётся подобное к ним внимание, продолжалась недолго. Вскоре те же рабочие комиссии, но уже не столь пылко, опять огорошили известием: русло реки изменят, а Волга разольётся огромным водохранилищем. Поэтому большая вода, так необходимая для технического процесса, накроет всё, что окажется на её пути. Исчезнут острова, Кунья Воложка и даже сам Ставрополь.