Мария Норд

В поисках Авалона

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Мария Норд, 2018

Глухой стук заставил нас замолчать и перегнуться за фальшборт. Немногим выше второго орудийного порта алело кровавое пятно, а в воде, уже почти скрываясь под волнами, тонуло тело мёртвой чайки.

Меня сложно было назвать суеверным. Но в этот миг внутри меня словно что-то оборвалось. Не знаю, откуда явилась эта мысль, но я вдруг чётко осознал, что все мои мечты, цели, желания — всё это останется лишь эфемерным сном, а в сознании, сквозь грохот рушащихся иллюзий, набатом звучало одно: «Не суждено».

18+

ISBN 978-5-4493-8488-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. В поисках Авалона
2. Глава первая. На берегу Ирландии
3. Глава вторая. Как правильно завести знакомство
4. Глава третья. Случай в пивной
5. Глава четвёртая. Сборы
6. Глава пятая. Начало пути
7. Глава шестая. Голос моря
8. Глава седьмая. Нежеланная и желанная встречи
9. Глава восьмая. Всем нужен корабль
10. Глава девятая. Победа
11. Глава десятая. Два экипажа
12. Глава одиннадцатая. Туманы загробного мира
13. Глава двенадцатая. Коты и крысы
14. Глава тринадцатая. Берег Америки
15. Глава четырнадцатая. Отголоски прошлого
16. Глава пятнадцатая. Корабль смерти
17. Глава шестнадцатая. Берег Великой Земли
18. Глава семнадцатая. Охота в горах
19. Глава восемнадцатая. Прощание
20. Глава девятнадцатая. Последнее затишье
21. Глава двадцатая. Правосудие
22. Глава двадцать первая. Бунт
23. Глава двадцать вторая. Кровавые камни и надежды
24. Глава двадцать третья. О неупокоенных душах
25. Глава двадцать четвёртая. Мыс Доброй Надежды
26. Глава двадцать пятая. Тристан-да-Кунья
27. Глава двадцать шестая. Вера и надежда
28. Глава двадцать седьмая. Последний бой
29. Послесловие
30. Приложения
    1. Приложение 1. Экипаж «Северной Звезды»
    2. Приложение 2. Определение силы ветра
    3. Приложение 3. Виды ветра, курс ветра

Над лазурью волны снова ветер вещает о битве,

Опускается небо, собою закрыв горизонт.

«Сохрани, Небеса!» — только слышится в тихой молитве

И в зловещем затишье разносится чаячий стон.

Но и там, где надежда на жизнь навсегда позабыта,

Где завеса дождя обрывается в бездну морей,

Где не видно пути, и где вера о камни разбита,

Я увижу рассвет в тихой пристани вечности дней.

Я не стану жалеть, зная то, что мне Небом открыто.

И пускай суждено нам навеки оставить покой,

Точно знаю одно — что мы Богом не будем забыты,

Верю, Он вознесёт над кипящею новой волной.

Глава первая. На берегу Ирландии

Мы далеко не всегда задумываемся о неожиданных поворотах своей судьбы, и часто замечаем их именно тогда, когда судьба сама, порою, против нашей воли, резко меняет курс, совершенно не желая обращать внимания на разложенные нами перед ней путеводные карты. Я не был для неё исключением.

Первое, что донеслось до моего слуха, когда я очнулся — был отдалённый плеск волн и лёгкий стук раскачивающейся на петлях деревянной двери. Я повернулся и открыл глаза, всё ещё чувствуя скованность и тупую боль в правом плече. Осмотревшись, насколько это было возможно, я увидел, что нахожусь под соломенной крышей какого-то дощатого сооружения, сквозь множество щелей которого проникал солёный морской воздух. Судя по земляному полу и охапке соломы, на которой я лежал, а также развешанным на стенах рыболовным снастям, верёвкам, и прочей хозяйственно-рыболовной утвари, я с уверенностью мог сказать, что нахожусь в сарае, хозяин которого занимается рыболовным промыслом. И, скорее всего, кроме меня, здесь никакой живности не содержалось.

Приподнявшись, чтобы более внимательно изучить своё пристанище, я вдруг заметил небольшой свёрток, находившийся рядом с моим изголовьем. Немало обрадовавшись, ибо это были мои вещи, я оделся, после чего, не обращая внимания на недавно затянувшуюся в плече рану, выполз наружу.

Позволив себе мгновение наслаждаться ударившим в лицо морским воздухом, словно прояснившим моё сознание, я оглянулся по сторонам. Чуть поодаль стоял небольшой дом, из камня и глины, покрытый толстым слоем соломы. Рядом с домом была овчарня. Вся земля, принадлежавшая этому дому, была обнесена невысокой каменной оградой, обвитой плющом и понизу заросшей мхом. Изумрудная зелень холмов, расположившихся чуть поодаль, напоминала собой морские волны, пронизываемые лучами полуденного солнца. Ирландия была прекрасна.

Я решил, было, направиться к дому, как вдруг дверь его открылась, и по узкой каменистой дорожке, в мою сторону направился какой-то человек.

— Эй, ты чего, ты чего?! — закричал он, находясь ещё на полпути ко мне. — Ну-ка, обратно, обратно иди!

Я не двинулся. Он как-то забавно смотрелся, махая руками и что-то приговаривая, словно отчитывая меня, как если бы я был его младшим сыном или внуком. Наконец, он подошёл, всё ещё что-то говоря и пытаясь отправить меня обратно в сарай. Это был невысокий, чуть полноватый человек, лет сорока — сорока пяти, с рыже-седыми перехваченными просаленной лентой волосами и жидкой бородкой.

— Чего стоишь-то тут? — напустился он, как-то по-отечески мягко, пытаясь затолкнуть меня обратно. — Раненый же! Тебе лежать надо! Обратно иди! Давай, давай.

Я, наконец, сдался, повинуясь его приказам.

— Как чувствуешь-то себя? — спросил он. — Ты б полежал ещё. Чего встаёшь-то? Тебе ещё выздоравливать надо. Ну, чего молчишь-то? Как чувствуешь себя, спрашиваю.

— Хорошо, — с трудом успел вставить я, сумев таки, прервать его бесконечный речевой поток.

— Ну, хорошо, что хорошо, — он похлопал меня по плечу. — Это хорошо, сынок, — он по-отечески улыбнулся. — Ну, что, как звать-то тебя? — спросил он.

— Алан, — ответил я. — Алан Джозеф Шайн.

— Алил, говоришь? — усмехнулся он. — Младшенький, поди?

— Так точно, — кивнул я, слегка смутившись.

— Ну, а семья где твоя? — спросил он.

— Семьи не имею, — ответил я.

Ирландец помотал головой, похлопав меня по плечу.

— Ну, прости, прости сынок, — тепло произнёс он. — Мы ж тебя там, вон, за камнями нашли, на берегу. Больше никого не было. Ты, поди, кораблекрушение пережил?

— Почти, — ответил я, решив не вдаваться в подробности о политике и недавнем происшествии, ставшем причиной моего нахождения здесь. Однако ирландец, по всей видимости, не намеревался оставлять меня в покое, не выяснив всех событий моей жизни.

— Али в бою успел побывать? — он изучающе посмотрел на меня.

— Тоже было, — кивнул я.

— А родные есть? — спросил он.

— Средний брат давно погиб, старший — надеюсь, жив. Сэр, разрешите спуститься на берег? — спросил я, пытаясь избежать дальнейших вопросов.

— Ой, да какой я сэр, — он замахал руками. — Конечно, конечно, спустимся. Но не сейчас. Если ты, правда, хорошо чувствуешь себя, пошли в дом, там как-раз ужин подходит. Или тебе сюда принести?

— Никак нет, я сам дойду, спасибо, — ответил я, снова чувствуя смущение. — А, Вас как зовут?

— Ох, запамятовал представиться, — он рассмеялся. — Дахи Нэсан. А жену мою Блейтин зовут. Ну, пошли, пошли, тогда, — он снова положил мне руку на плечо, и мы направились к дому.

За время нашего достаточно краткого пути я успел узнать, что у него семь дочерей, правда, так и не запомнил их имён, что его жена лучше всего готовит тушёное мясо с зеленью, что на столь небольшое поселение у них целых три кабака, но самый лучший эль наливают именно в том, что расположен на берегу, и что он сам часто там бывает вместе со своим другом, Энтусом Карбри, с которым они вместе занимаются рыболовным промыслом…

Я был счастлив, когда мы, наконец, вошли в дом. Однако это чувство длилось очень недолго. Едва я появился на пороге, на меня тотчас устремилась пара излучающих немалую враждебность женских глаз.

— Что, очнулся? — недовольно бросило растрёпанное рыжее существо в простом мешковатом сером платье, доставая из печи огромный горшок, источающий приятный аромат готовой пищи. За столом уже сидели семеро подобных рыжеватых существ, отличавшихся друг от друга, наверное, только по росту, но не по чертам лица, и теперь с любопытством и, одновременно, неприязнью глядевших на меня.

— Да, очнулся, — радостно ответил Дахи.

Похоже, его супруга этой радости не разделяла.

— А, что он делать будет? — спросила она.

— Ну, он…, — Дахи замялся. — Блейтин, он же только сегодня выздоровел.

Блейтин пожала плечами.

— Ну, усаживай его, — наконец, произнесла она ледяным тоном, устремив на меня такой взгляд, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Этот взгляд она не сводила с меня в течение всего вечера.

Уже вечером, после вкусного, хотя и малоприятного ужина, мы вместе с Дахи отправились на берег.

— Ну, вот, дошли, смотри теперь, — произнёс он, позволив мне пройти вперёд.

Мы вышли на каменистый берег, усыпанный крупной галькой.

— Вот, здесь тебя и нашли, — Дахи указал на огромные валуны, вдававшиеся в волны. — Прямо под ними лежал. Думали, мёртвый, подошли, смотрим, живой. Вот и вытащили тебя.

Я спустился на берег, прекрасно понимая, что не увижу здесь никого из расстрелянных вместе со мною. Я смотрел на волны, испытывая смешанные чувства. Я всё ещё с трудом готов был смириться с мыслью, что Ричард был на стороне бунтовщиков. Он пытался меня переубедить, пытался спасти. Небо! Я не мог желать добра предателям, но не мог и отвернуться от брата. Удалось ли им пройти по северу и дойти до Канады? Почему-то, я, всё же, надеялся на это.

Когда отец погиб, а о смерти среднего брата, Уильяма, пришло известие, что он пал в сражении, Ричард, являясь, к тому же, намного старше меня, забрал меня на корабль, где он уже давно нёс службу в Королевском флоте и носил звание старшего лейтенанта.

Девять лет, ибо в ряды вооружённых сил я, по документам, был зачислен в шестнадцать, потребовалось мне для того, чтобы дорасти от помощника юнги до капитан-лейтенанта[1] в чине обер-констапеля[2] — звания, соответствовавшего, возможно, моим умениям, но не образованию. Ибо грамоте, математике и основам латыни я обучался уже на корабле, в свободное от службы время. Впрочем, это не мешало мне с гордостью носить своё звание и возлагать большие надежды, подогреваемые старшим братом, на блестящую военную карьеру.

Однако моей судьбе было всё равно до моих умений или достижений, и, представ предо мной в лице взбунтовавшегося матроса Джона Дэвиса, она сама определила моё будущее.

Шёл 1781 год — разгар войны с восставшей колонией за Атлантическим океаном и уже четвёртое за всю историю противостояние с Голландией.

В этот раз наш верный противник, решив, что ему будет выгодна сложившаяся ситуация, поддержал бунтующую американскую колонию. В то время я служил на «Фортитуде» — флагмане адмирала Паркера.

5 августа 1781 года мы шли конвоем по Северному морю, когда нам наперерез вышел Голландский конвой. Я не стану распространяться о подробностях этого кровопролитного сражения, ибо до сих пор, вспоминая о нём, мне сложно говорить о доблести и воинской славе, не задумываясь о потерях. Скажу лишь, что после того, как наша обескровленная, хоть и победившая эскадра вернулась в свой порт, адмирал тотчас подал в отставку. Все мы оставшиеся ещё почти полтора года ожидали свершения своих судеб.

Наконец, меня, как и несколько десятков участников того боя, перевели на западный фронт. Итак, мы были откомандированы на Карибские острова, однако пересечь Атлантику в тот раз мне так и не было суждено.

Едва мы вышли из порта, выяснилось, что на борту «Амелии» среди нашего экипажа большинство тех, которым по множеству различных причин было не на руку подавлять восстания в дальних колониях.

7 ноября 1782 года Джон Дэвис, возглавивший бунт, приказал увести корабль к западному берегу Ирландии, чтобы после пройти на север. Организаторами этого бунта явились также мой старший брат Ричард и недавно вернувшийся во флот и ранее разжалованный лейтенант Нолан Гилл, Я оказался среди верного Британской короне меньшинства. Дэвис лично принимал участие в расстреле несогласных. Ричард ещё пытался переубедить меня принять его сторону, даже когда до казни оставались считанные минуты. Я отказался.

И, всё же, я никогда не пойму причины, толкающей людей, переживших жестокость по отношению к ним на ещё большую жестокость по отношению к другим. Зато я навсегда запомнил, что чем больше человек готов кричать о смене неугодного режима, об упразднении жестоких мер наказания, об улучшении условий жизни для тех, кто согласится добровольно за ним последовать, тем меньше он способен свои слова осуществить. То же было и в случае с Дэвисом.

Я не запомнил его лицо, но я хорошо помню его ухмылку и нагло-издевательский тон голоса, когда я стоял у штирборта, в своём офицерском мундире со связанными за спиной руками. У меня даже не отобрали оружия.

— Надеюсь, Вы хорошо плаваете, мистер Шайн, — произнёс он, разряжая в меня мушкет. Была это воля судьбы или Дэвис просто промазал, но пуля только прострелила мне правое плечо. Помню, как рухнул за борт, как каким-то образом сумел скинуть под водой верёвки, но как добрался до берега — уже не помню. Затем были лишь холод и тишина.

Мы с Дахи ещё некоторое время бродили вдоль берега, ведя какое-то одностороннее общение, после чего он, наконец, позволил мне уйти обратно в сарай, ибо я был более чем уверен, что Блейтин не хотела лишний раз видеть меня под крышей своего дома.

— Ты уж, это, извини её, — он слегка похлопал меня по плечу, когда мы вернулись. — Не со зла она.

— Всё нормально, — я усмехнулся, не желая обижать своего спасителя. — Я понимаю. Но, мистер Нэсан…

— Да-хи, — перебил он меня. — Дахи, сынок, никакой я не мистер.

— Дахи, — повторил я. — Она, всё равно, права. Я обязан Вам жизнью. Есть возможность хоть как-то отплатить Вам? Или, — быстро добавил я, видя, что он собирается возражать. — Просто не быть Вам в тягость. Я мог бы какой-то работой заниматься.

— Да, какой с тебя работник, сынок, — возразил он. — Ты ведь только на ноги, вот, встал.

— И, всё же? — не отставал я. — На будущее. Притом, ближайшее.

Дахи усмехнулся.

— Ну, хорошо, сынок, обдумаем, ладно? Ты только не торопись, не торопись. Я придумаю, куда тебя пристроить. Вижу, ты парень хороший, — он ещё долго говорил о моих положительных качествах, о которых я даже сам не подозревал, о том, как он умеет разбираться в людях, и о том, что он, обязательно, придумает, как такому достойному, как я, придумать такое же достойное занятие. Я с трудом сменил тему разговора, наконец, успев задать вопрос о том, как часто здесь бывают корабли из других городов, и есть ли возможность уехать.

— О, — протянул он. — Это вряд ли, сынок, уж, прости, должен огорчить тебя. Заходят сюда раз в два месяца торговые корабли, рыбу там забрать, мы ж промыслом-то рыбным, в основном, занимаемся, да парусину когда-когда, да пеньку, но это реже, здесь, знаешь, все поля для хлебов, лён нынче мало выращиваем. Вот и парусину меньше делать стали. А так, хоть, больше делали. Но купцы эти — наглый народ. Парусину-то требуют, а хлеба мало привозят, мол, дорогая пшеница-то. А пшеница дрянная была, скажу тебе честно. Вот и выращивать сами стали, потому под лён места меньше стало, вот и корабли реже заходить стали. А на борт к себе не берут никогда. А, ежели, и берут, так такую цену заломят, что в жизни не выкупишься. Не выгодно им народ возить, понимаешь. Да и об острове нашем мало кто знает.

— А что это за остров? — спросил я.

— Фенит Айленд, так его кличут.

— Ясно, — ответил я, понимая, что мне теперь придётся привыкать к многословности моего нового друга. — А, сухопутным транспортом?

— О, да, там лесами, да холмами, — махнул рукой Дахи. — Так уж получилось, отрезаны мы от мира всего, сынок. Но, не переживай, выживаем же как-то, — он мягко улыбнулся.

Я постарался улыбнуться в ответ, чувствуя, что начинаю терять последнюю надежду в поиске обратного пути. Если бы я мог добраться отсюда до Плимута, я бы без труда смог вернуться во флот. Может, даже был бы приставлен к награде за верность Британской короне. Если бы, как валлиец, смог эту верность доказать.

— Дахи, — спросил я. — Так, если мне придётся остаться, чем я смогу здесь заняться?

Дахи почесал затылок.

— Эх, сынок, торопишься с моей шеи слезть? — усмехнулся он. — Ну, не знаю, не знаю, право. А, сколько ты в море-то уже?

— Пятнадцать лет, — ответил я.

— А взяли когда?

— Мне десять было, — ответил я.

— Ну, да, да, — пробормотал он. — Всю жизнь на корабле.

— Я умею рыбачить, — ответил я. — Мой отец был рыбаком. И меня с детства приобщал к промыслу, пока не погиб. Могу плотником быть, — я вспомнил, как на протяжении лет пяти помогал нашему корабельному плотнику. Был ли от этого большой толк, сложно было сказать, но оказывать первую помощь кораблю я умел.

— Плотник? — переспросил Дахи. — Это хорошо, можно в порту тебя пристроить, там часто лодки чинить надо. Или на рыбалку тебя приобщим. Я тебя завтра с Энтусом, познакомлю, вот и решим. Может, ты на промысел с нами ходить будешь, коли говоришь, что рыбачить умеешь.

— С радостью, — ответил я.

— Ну, вот и хорошо, — он снова похлопал меня по плечу.

Наутро Дахи разбудил меня ещё до рассвета, и, спросив о том, нормально ли я себя чувствую, потащил на кухню. Завтрак в виде вчерашнего хлеба и холодной воды прошёл молча и очень быстро.

— Пока моя не встала, — быстро пояснил он, выпивая залпом остатки воды. — Ты уж прости, сынок. Я против тебя ничего не имею. Я всегда сына хотел. А тут, семь девчонок. И все в мать.

— Всё нормально, — ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. — Вы и без того мне много добра сделали.

— Да, какое там, — махнул он рукой. — Ну, поел?

Я кивнул.

— Тогда пошли, к Энтусу. Познакомлю тебя с ним, — он положил мне руку на плечо. — А, может, он и получше накормит, — хмыкнул он.

Глава вторая. Как правильно завести знакомство

Энтус Карбри оказался полной противоположностью своему другу во всём, кроме своей добродушной сути.

— Что, жив наш утопленник? — грубовато усмехнулся он, опустив свою огромную руку мне на плечо. — Ну, откуда ты такой?

— Да, ты не видишь, разве? — не дал мне ответить Дахи. — Из Уэльса он родом, сразу ж понятно.

— Значит, наш, — добродушно протянул Энтус.

— Да, — кивнул Дахи. — Слушай, вот, тут такое дело-то. Моя его принимать не хочет. А парень хороший. Военный. Ты б его к себе взял. Всё равно ж один живёшь.

— Какие разговоры, — хмыкнул Энтус. — Пусть живёт. Весь дом свободный.

Может, это и было не совсем верно, но я, почему-то, почувствовал себя бездомным котёнком, которого два мальчишки нашли на улице и теперь пытаются найти ему пристанище. Нет, это не было обидно. Скорее, забавно.

Мне ещё некоторое время пришлось выслушивать их разговор прежде, чем, наконец, окончательно определив мою судьбу, Энтус не пригласил нас к столу. После очередного завтрака, состоявшего из отварной холодной рыбы, хлеба, лука и чая, мы уже втроём направились к морю.

Энтус Карбри был владельцем вполне достойной для такого заброшенного селения ветробойной[3] парусной лодки, к тому же, достаточно просторной для того, чтобы в ней могло поместиться трое рыбаков с хорошим уловом. А погода хорошему улову немало способствовала. Из-за прижимного ветра, хоть и слабого, парус мы поднимать не стали, вложив свою силу в работу вёслами. Дахи поначалу попытался опротестовать моё участие в этой работе, заявив, что я ещё окончательно не выздоровел. Постаравшись отмахнуться как можно мягче от его слов, я вцепился в весло.

Пол дня на рыбалке пролетели незаметно. Мы вернулись немногим после полудня со вполне приличным уловом, который уже на берегу разделили на две равные части.

— Может, надо было Дахи больше отдать? — спросил я, когда мы с Энтусом остались шкерить[4] рыбу.

— Зачем? — непонимающе произнёс он.

— У него семья, — ответил я.

— А, ты это? — Энтус стряхнул налипшую на нож чешую. — Ты не думай. У нас всё по-честному. Эту рыбу ж ещё высушить, засолить надо. Вот, когда приедут закупщики, тогда мы снова всё в одну кучу свалим, а там будем разбираться.

— Ясно, — отозвался я. — Мистер Карбри…

— Меня все обычно тут дядюшкой Энтусом зовут, — перебил он. — Так привычней, парень.

— Так точно, — ответил я. — Дядюшка Энтус, расскажите, пожалуйста, чем здесь народ, вообще, занимается. Мне бы занятие какое-то найти.

— А это тебе чем не занятие? — отозвался он. — Приобщишься к промыслу, вот и всё занятие.

Я только молча кивнул, от всего сердца надеясь, что не задержусь здесь надолго.

Поселение, в котором я оказался, вряд ли значилось хоть на какой-то знакомой мне карте. Как Дахи успел мне частично рассказать, местное население здесь занималось, в основном, рыболовным промыслом. Ещё кто-то занимался плотницким делом, и, двое — кузнечным. На подобное население этого хватало. Женщины ткали полотна или делали украшения из шнурков, бус и глины, и каждой осенью, всё это вместе с рыбой различного приготовления, пенькой и ещё какими-то мелочами выставлялось в порту, где перекупщики (сложно назвать их купцами) сгребали всё это за мелкую цену, и поселение снова продолжало заниматься своим промыслом или ремеслом. И так из года в год. По воскресеньям все, как один, шли в местную церковь, как я успел заблаговременно узнать, католическую. Впрочем, дядюшка Энтус в один миг понял мою протестантскую принадлежность, однако лишь посоветовал об этом молчать, и исполнять местные законы. Я не противился.

Во всём остальном разногласий с местным населением у меня не возникало, по крайней мере, так мне казалось.

В тот вечер мы, как и обычно, втроём с дядюшкой Энтусом и Дахи, решив вознаградить себя за проделанный труд, зашли в портовую пивную, чтобы пропустить по кружке свежего эля. Я не особо был пристрастен к этому напитку, и не разбирался во всех тонкостях его приготовления, а дядюшка Энтус и Дахи вряд ли за свою жизнь посетили хоть одно другое селение, кроме того, в котором они жили. Однако они с полной серьёзностью и уверенностью заявляли, что здесь подают самый лучший на всех британских островах эль. Я делал вид, что искренно этому верю.

Портовая пивная больше представляла собой крытую площадь, на которой расположились двенадцать массивных столов со скамейками в два ряда и ещё несколько столиков впереди, у очага. Справа, в стороне, стояли шесть каменных скамей, образовавших большой шестиугольник, на которых местное население собиралось, чтобы просто посидеть и погорланить песни. Тут же ютилась пара лавочек с какими-то безделушками, но где можно было купить пеньку любого вида и в любое время. Ещё оставалось свободное место справа от двери, где довольно часто играла местная детвора, пока их отцы сидели и выпивали. Либо же на это место стаскивали столы из ближайших хижин, если здесь проходило какое-то всеобщее торжество.

Едва мы устроились за своим столом, как дверь пивной распахнулась, и в помещение вошли трое, уже несколько подвыпивших парней. Одним из них был Ултан, скольки-то –там-юродный племянник дядюшки Энтуса, и с которым мы были отчасти знакомы. Вторым был Патрик, троюродный брат Ултана. Третьего я не знал. Они устроились за соседним столиком, что-то весело и громко обсуждая, как вдруг взгляд незнакомца задержался на мне.

— Ты про этого говорил? — услышал я его вопрос.

— Да, — отозвался Ултан.

— Валлиец, — протянул первый с какой-то пренебрежительной ухмылкой.

Я прислушивался к дальнейшему разговору, чувствуя всё возрастающее напряжение.

— Ты только не вздумай, — бросил Ултан.

Шотландец, а тот, кто начал этот разговор был, именно, шотландцем, только что-то пренебрежительно хмыкнул в ответ, после чего поднялся.

— Эй, — он, пошатываясь, подошёл к нашему столу. — Чего ты здесь забыл, валлиец?

— Парень, тебе чего? — повернулся к нему Энтус.

— Дядюшка Энтус, — хмыкнул шотландец. — Я ничего плохого ему не сделаю. Я поговорить хочу.

— Протрезвеешь — поговоришь, — бросил дядюшка Энтус. — Ну-ка, сядь! Ултан! — обратился он к своему племяннику. — Угомони-ка своего дружка!

— Эмеш, — робко произнёс Ултан, впрочем, видимо, больше боясь своего друга, чем дядю.

Шотландец был высоким, широкоплечим, и, если бы не заметная полнота, я бы принял его за одного из тех горцев — воителей, которые, в своё время, во главе с Уильямом Уоллесом, дали незабываемый отпор англичанам.

— Чего тебе? — бросил я, когда он приблизился.

— А, чего, это, они тебя защищают? — хмыкнул он. — Что, сам за себя постоять не можешь?

— Могу, — отозвался я, чувствуя, что мои руки сами сжимаются в кулаки.

— А, чего за их спинами прячешься? — фыркнул он.

— Я не прячусь, — спокойно ответил я, пытаясь найти способ избежать этого разговора, который грозил перерасти уже в нечто большее, чем оскорбление чьей-то гордости. Не то, чтобы я боялся вступить с ним в драку. За время службы на корабле мне доводилось участвовать в куда больших перипетиях, но сейчас здесь было просто не время и не место. Более того, я не мог назвать себя сторонником начинать драку с полупьяным пнём.

— Да, прямо, — он отступил на шаг.

— Алил, пошли, — негромко произнёс Дахи.

Я молча поднялся, однако в этот миг снова послышался голос Эмеша:

— Да, что делают валлийцы, когда им предстоит бой? Они бегут! Потому вы и свой Уэльс потеряли.

Это не была последняя капля. Это была вспышка молнии, заставившая полыхнуть уже готовую для пожара местность. Я резко остановился и повернулся к нему.

— Повтори! — рявкнул я.

— Что, собираешься драться? — нагло улыбнулся Эмешь, подходя, и останавливаясь в нескольких шагах от меня. Я глянул на него снизу вверх, ибо он был почти на голову выше меня, однако это меня не остановило.

— Извинись, — ледяным тоном произнёс я.

— Да, если бы я сказал неправду, — хмыкнул он. — Вы ж все валлийцы — трусы.

Я почувствовал, как меня захлестнула волна такой злобы, которую я, наверно, не испытывал даже тогда, когда мы бились с голландцами.

— Да, вас, баранов в юбках только и спасло, что вы по горам скакали, а не на равнине! — заорал я, не помня себя от ярости. Я видел, как исказилось злобой лицо шотландца. Затем в моё лицо полетел огромный кулак, от которого я успел уклониться, после чего послышался голос дядюшки Энтуса, называющего меня по имени, а в следующий миг я почувствовал, как мой кулак врезается в живот шотландца. Согнувшись, Эмеш повалился на свой стол, снеся с него кружки с выпивкой.

— Валлиец, ты…! — поднявшись, и пытаясь устоять на ногах, он, вопреки крикам друзей, снова набросился на меня.

И, всё же, не зря я пятнадцать лет посвятил войне. Более того, с первых же мгновений нашего боя я понял, что драться Эмеш не умеет, и его вызывающее поведение было не более чем бравадой и блефом. Единственное, в чём он мог меня превзойти были его рост и вес, однако ни умения, ни ловкости в его движениях не было. Достаточно было простой подсечки, чтобы он оказался на полу.

— Я тебя убью! — завопил он, поднимаясь.

— Попробуй! — отозвался я, готовясь отразить очередной удар.

В этот раз он оказался умнее. Едва оторвавшись от пола, он бросился на меня снизу. Я почувствовал, как его пальцы вцепились в мою рубаху, и, пытаясь избежать готовящегося мне удара головой в лицо, резко дёрнулся назад. Лоб шотландца едва ни врезался мне в подбородок, и в следующий миг мы оба оказались на полу, по очереди награждая друг друга жёсткими ударами. Я не помню боли, не помню, как мы умудрились сломать два массивных дубовых стола, не помню и того, как мы оказались на улице, под проливным дождём, вышибив дверь. Помню лишь то, что, в какой-то миг трое, или четверо людей, схватив меня за руки, оттянули меня от шотландца, которого я уже почти утопил в луже.

— Алил! Алил, ради Бога, стой! — Дахи преградил мне дорогу, пока я пытался вырваться из рук удерживавших меня рыбаков.

Я остановился, переводя дыхание, и только сейчас чувствуя, как разум возвращается ко мне. Ултан и Патрик помогали Эмешу подняться. Я стоял, задыхаясь от злобы, однако, уже начиная осознавать себя и всё, что происходит вокруг.

— Алан, — дядюшка Энтус, как оказалось, один из державших меня, похлопал меня по плечу. — Ну, парень, угомонись. Пусти его, — обратился он к кому-то, всё ещё державшему мою руку. Наконец, я почувствовал свободу.

Краем глаза я заметил, что толпа селян, собравшаяся непонятно откуда, чтобы посмотреть на нашу драку, ещё не думает расходиться. Женщины вздыхали, хватаясь за голову и всплёскивая руками. Мужская часть населения с усмешками негромко обсуждали происшедшее. Я стоял, чувствуя внезапно нахлынувшую на меня усталость. Скула под левым глазом и правая бровь пульсировали болью.

— Ну ты ж красавчик, — покачал головой Дахи. — Пошли, пошли, лицо тебе обработаем.

— Зачем? — хмыкнул дядюшка Энтус. — Ему его уже обработали. Во, как красиво.

Я только усмехнулся его словам, чувствуя солоноватый привкус крови на губах.

Мы быстро удалились с поля боя, на котором в лужах грязи ещё можно было видеть небольшие кровавые пятна, и направились в дом дядюшки Энтуса.

— А ты молодец, — заметил дядюшка Энтус, прохаживаясь по комнате, пока Дахи обрабатывал мои ссадины. — Я не думал, что ты ему так надаёшь.

— Так, Алил-то у нас военный, — ответил Дахи.

— Ну, военный — не военный, Эмеш его на голову выше. Это храбрым надо быть.

— На войне и не такое было, — отозвался я. — Да, и Эмешу драться б научиться.

— А он разве не умеет? — удивился Дахи.

— Так, ты видел, как он его отделал, — хмыкнул дядюшка Энтус. — Он же его чуть не убил. Но, парень, ты, всё равно, молодец, — подмигнул он мне.

Я только усмехнулся в ответ. Знал ли хоть кто-то из них, что такое битва в открытом море, когда два корабля сходятся борт о борт, когда исход схватки порой решает даже не умение и не храбрость сражающихся, а всего лишь порыв ветра, который может либо помочь, либо погубить. Что была сегодняшняя драка по сравнению с тем, когда, балансируя на вантах, удерживаясь одной рукой, другой пытаешься поразить своего противника. А под тобой не менее тридцати футов, а там, внизу палуба, на которой тоже кипит битва. Или, когда, перебегая по мосткам, перекинутым на палубу противника, ты в любое мгновение ожидаешь выстрела, или штыка, готового принять тебя и передать прямиком в руки смерти? При всём моём уважении и благодарности к Дахи и дядюшке Энтусу, я не мог сказать, что им было знакомо это чувство, ибо ни один из них, ни разу не был на войне. И потому в их глазах я сейчас выглядел героем.

— Алил, — обратился ко мне Дахи. — А, что ж ты полез-то с ним драться, всё-таки?

— Он мою родину оскорбил, — отозвался я. — Я, что, выслушивать это буду?

— Правильно, — кивнул дядюшка Энтус. — Таких надо на место ставить. И за Родину стоять, пусть даже вот так.

Мы ещё долго втроём вели беседу о необходимости защищать свою Родину как от вражеского вторжения, так и от оскорблений, пока Дахи не отправился домой, со словами, что «его будет злиться».

— А, его вечно злая ходит, — фыркнул дядюшка Энтус, закрывая за другом дверь. — Мы как-то оба в неё влюблены были, по молодости ещё, да по дурости. Ну, Дахи ей всё цветы таскал, а я их обоих на лодке катал. Так и свадьбу они на лодке играли, а я в гребцах был. А теперь смотрю, так, мне ещё повезло. Сейчас с этой гарпией, вон, не выжил бы. А, так, встретил потом девушку, неплохо жили.

— А что случилось? — спросил я.

— Умерла при родах, — ответил он. — И сына с собой забрала. С тех пор, вон, с племянниками вожусь.

— Сожалею, — отозвался я.

— Да, на всё Божья воля, — он отвернулся, подавив тяжёлый вздох. — Может, ей там лучше, чем со мной, — он мгновение помолчал. — Ну, а ты?

— А, что я? Я только воевал, — быстро ответил я.

— Ну, ничего, — он по-отечески приобнял меня за плечи. — Вот, обживёшься здесь, девушку себе какую найдёшь, женишься, я тебе дом этот оставлю.

Я через силу улыбнулся.

— Спасибо, — произнёс я, с ужасом подумав: «Не дай то Бог!» Нет, эти двое были прекрасными людьми. И, похоже, я даже заменил дядюшке Энтусу сына. Но оставаться на этой земле, какой бы она ни была прекрасной, я не желал. Твёрдая почва под ногами не внушала доверия. Я привык к плеску волн, к солёным ветрам, к бурям и морским сражениям. И, теперь, пока кровь ещё не замедлила свой бег в моих венах, мне хотелось вырваться из плена этого изумрудного острова и умчаться вдаль, отдавшись милости ветра, наполняющего паруса. Если бы я мог!

Спустя пару дней после этого происшествия я как-то вышел поутру на берег. Накануне мы с дядюшкой Энтусом довольно поздно вернулись с рыбалки. И даже не из-за внезапно начавшегося ливня и сильного шквалистого ветра, который продолжался всю ночь, а теперь сменился на отжимной свежий, что, в принципе тоже не благоприятствовало ловле рыбы. Причиной тому послужило досадное происшествие, заставившее нас потерять больше половины улова, ибо, пытаясь достать сеть из воды, мы зацепились за камни. Теперь нужно было хотя бы сошворить[5] её, так как через пару дней должны были подойти торговые суда, и на более тщательный ремонт снастей не было времени. Впрочем, успев оценить сегодняшнюю ветреную погоду, я решил, что успею не только съячеить[6] порванную сеть, но и даже связать новую. Если бы мы и вышли сегодня в море, мы бы вряд ли много чего поймали, ибо глубоководным ловом у нас не было возможности заняться.

Решив не будить дядюшку Энтуса, я в одиночку направился к пристани, где, в числе прочих, находилась и наша лодка. Прежде чем шворить, или съячеивать сеть, её надо просушить. Вчера нам было не до этого.

Я вышел на пристань, как вдруг, чуть поодаль, увидел идущую под парусом лодку. Благодаря отжимному ветру и полному парусу, удалялась она от берега быстро. Впрочем, я бы не обратил на это в дальнейшем внимания, если бы с лодки до меня вдруг не донеслись крики о помощи. Я резко поднялся, забыв о сетях, и взглянул в сторону лодки. Она уже была сравнительно далеко. В тот миг мне показалось, что судьба решила надо мной окончательно насмеяться, ибо в лодке, взывая о помощи, и хватаясь за такелаж, находился Эмеш. Я редко запоминал лица людей, но шотландца сложно было спутать с кем-то иным. Я помедлил лишь мгновение, после чего, сняв швартовы, прыгнул в нашу лодку. Отойдя от пристани на вёслах, я быстро поставил парус, позволив лодке мчаться полным ходом за лодкой Эмеша. Похоже, он тоже узнал меня по мере моего приближения, так как перестал звать на помощь, и теперь просто наблюдал за моими действиями. Я сидел, правя лодкой, изо всей силы надеясь, что он поймёт, что парус надо убрать, или, хотя-бы, взяться за руль, если не знаешь, что такое вёсла. Его счастьем было то, что моя лодка, хоть и ветробойная, была куда легче, и, соответственно, куда более быстроходная, чем его.

— Долой парус! — крикнул я, замечая, что расстояние между нашими лодками начинает сокращаться.

— Чего? — отозвался он.

— Парус долой! — прокричал я во всю силу своих лёгких.

Эмеш отвернулся, занявшись парусом. Я наблюдал за его неловкими движениями, мысленно проклиная всех шотландцев в его лице. Мало того, что он драться не умеет, так он ещё и ничего в морском деле не смыслит. По всей видимости, он и на рыбалке-то толком ни разу не бывал. Тогда возникал вопрос: зачем он занялся этим сейчас? Или опять элю хватил?

Наконец, Эмеш справился с парусом, что существенно замедлило ход его лодки. Я приспустил свой парус, дабы избежать столкновения, готовясь взяться за вёсла.

— Конец готовь! — крикнул я. Эмеш снова не понял.

— Верёвку, которой ты швартуешься! — проорал я. Эмеш взял в руки канат. Наконец, я дошёл до него.

— Ну, поздравляю, — фыркнул я, когда он передал мне со своей лодки конец, и я взял его на буксир. — Перебирайся.

Он беспрекословно повиновался, перебравшись ко мне в лодку. Я почувствовал на себе его изучающий взгляд.

— Спасибо, — наконец, произнёс он.

— Не за что, — ответил я, убирая парус.

— Алан, — снова произнёс он. — Тебя ж Аланом зовут? — уточнил он.

— Так точно, — кивнул я, усаживаясь у левого борта и замечая, как далеко мы отошли от берега. Теперь придётся грести навстречу противному ветру, да ещё и тянуть за собой громоздкую лодку. Я глянул в сторону открытого моря. Мы почти вышли из бухты. Ещё несколько ярдов, и о возвращении, по крайней мере, сегодня, можно было бы забыть.

— Ал, а чего ты решил меня спасти? — вдруг спросил он.

— А что, не надо было? — фыркнул я. — Давай, весло бери.

Он сел у правого борта, берясь за весло.

— Нет, ну, после того, — хмыкнул он. — Я думал, ты меня убьёшь.

— Хотел, — признался я.

Он усмехнулся.

— Тебя как угораздило? — спросил я, предвосхищая дальнейшие вопросы.

Эмеш скривил губы.

— Да, с друзьями поспорить решили, кто с утра рыбы больше принесёт. Ну, я думал, Ултан тоже отправится, а они так пошутить решили. Меня когда начало уносить, я — глядь, а вёсел нет. Благо, хоть, ты появился.

Я не стал утруждать себя мыслями о разумности подобного поступка.

— Ты рыбачить-то умеешь? — спросил я.

Эмеш помотал головой.

— Мы с отцом земледелием занимаемся, — ответил он. — Нет, ну, грести я умею.

— Заметил, — отозвался я, наблюдая за его мощной, но не очень правильной греблей.

Мы некоторое время молча буксировали его лодку, пока он, наконец, снова не заговорил.

— Ал, а ты, вообще, откуда?

Я непонимающе взглянул на него.

— Из Уэльса, — отозвался я.

— Нет, ну а, правда, что о тебе говорят? Ты военный?

— Не веришь? — спросил я.

— Поверил, когда ты меня на лопатки уложил, — ответил он, потерев синяк на подбородке. — Если бы сразу поверил, я бы и подходить не стал.

Я усмехнулся. Оказывается, Эмеш был не так уж плох. Я всегда уважал людей, способных признавать свои ошибки, а Эмеш это, по всей видимости, умел делать.

— Ты тоже извини, погорячился, — ответил я.

— Да, ладно, всё правильно, — ответил он.

Мы ещё некоторое время помолчали, продолжая идти против ветра, что делало продвижение к берегу довольно затруднительным. Я глянул в сторону береговой линии. Да, часа три беспрестанной работы вёслами нам было обеспечено.

— Слушай, — предложил я. — Может, тогда, в знак примирения, через пару дней на рыбалку отправимся. Все вместе. Ветер, наверно, сменится.

— Давай, — согласился Эмеш. — Научишь сети забрасывать.

Все оставшиеся три часа мы провели почти не разговаривая, дабы попусту не растрачивать силы.

Наконец, мы причалили. За это время на берегу уже успела собраться толпа народу, с любопытством наблюдавшего за нами. Почему-то, как это и бывает обычно, никому и в голову не пришло помочь нам, пока мы входили в гавань. Дальше последовали весёлые насмешливые возгласы, кто-то побежал принимать швартовые, кто-то не преминул отпустить какую-то несуразную шутку, касавшуюся ни то этого происшествия, ни то моего поступка.

Не знаю, насколько верно я выбирал способы завести знакомства на чужой земле, но после этого происшествия наше общение с Эмешом и Патриком стало более дружеским.

Глава третья. Случай в пивной

Время шло, дни сменялись днями, дождливое лето плавно перетекло в туманную осень, которая, в свою очередь, обернулась зимой с её пронизывающими ветрами и штормами, за которой, наконец, пришла весна. Шёл 1784 год. Таким образом, я пробыл в Ирландии полтора года.

Не могу сказать, чтобы в моей жизни к этому времени что-то сильно изменилось. Разве только, выходя в море, уже не приходилось надевать более тёплую одежду, и уже не так страшны были холодные волны, бьющиеся о борта нашей лодки. Однако дождливых дней от этого не стало меньше.

В этот день мы намеревались с Эмешем и Патриком отправиться на рыбалку, но погода решила иначе. Зарядивший с утра ливень только усилился к полудню, а прижимной ветер из сильного превратился в крепкий, так что ни о выходе из бухты, ни о заходе в неё не могло быть и речи. Патрик и Эмеш восприняли этот день как день отдыха. Не сказать, чтобы я тоже горел желанием работать. Я некоторое время позанимался сетями в сарае дядюшки Энтуса, который в это время находился в гостях у Дахи, после чего, решив дать себе отдых, я направился в нашу главную пивную, скорее, надеясь встретить там Патрика с Эмешем, чем выпить.

Я вышел из сарая и пошёл по узкой каменистой тропинке, ведущей вдоль берега. Через несколько десятков ярдов был поворот направо. А там тропа уже поведёт вниз, вдоль поселения. Затем ещё завернуть за холм, и я выйду прямо к пристани. А там уже пара шагов до пивной. Небо! На этой тропе мне уже был знаком каждый камень! Как я устал от этого места! На какое-то мгновение я снова почувствовал отчаяние, которое я всегда пытался отогнать, но которое, как голодный зверь, бродило на границе моего сознания, каждый раз ожидая бреши, чтобы пробраться и вцепиться в меня своими острыми клыками. И я уже устал и от борьбы с этим зверем. Как же хотелось перемен! Как хотелось убраться отсюда как можно дальше!

Я бросил взгляд на бушующее море. Может, эта тёмная бездна, уходящая в невидимый горизонт, и могла казаться ужасающей, но меня она манила к себе. Сейчас, как никогда, мне хотелось оказаться в самом сердце океана. Стихия безжалостна к тем, кто боится её или превозносится над ней. К тем, кто перед ней смиряется, она милосердна. А я умел смиряться перед стихией. Может, она даже любила меня, ведь она столько раз позволяла мне выжить. Я не знал. Я чувствовал лишь одно: она звала меня к себе, а я, при всём желании, не имел возможности на этот зов откликнуться.

Я спустился вниз, прошёл вдоль поселения, завернул за холм и замер. В нашей гавани, убрав паруса и бросив якоря, стоял трёхмачтовый фрегат. Я остановился посреди тропы, пытаясь понять, что я вижу — корабль, или видение своего воспалённого мозга. Я протёр глаза. Нет, фрегат был здесь. Он не стал причаливать к берегу, по всей видимости, из-за волнения. Зато я увидел, что на пристани была пришвартована шлюпка. Явно, она была с фрегата. Но, что это был за корабль? Кому он принадлежал? На военный он на был похож. По крайней мере, оружия на нём не было видно. Торговцы? Тоже навряд ли. По одному они сюда, обычно, не заходили. Может, это просто был какой-то путешественник, застигнутый бурей и оказавшийся невдалеке от нашей бухты? Всё было возможно. И, более того, я догадывался, где могла быть сейчас команда этого фрегата.

Сложно сказать, что именно я чувствовал, когда вошёл в двери пивной. Был ли это проблеск надежды, способный зажечь пламя новой веры и погрузить в ещё больший мрак отчаяния в случае потери этой надежды? Наверно. Притом, где-то в самой глубине сознания ещё билась мысль о том, что именно к этой бездне я и приближаюсь, и будить в себе эту надежду не стоит. Может, стоило развернуться и уйти, не бередя старые шрамы? Но какое-то странное чувство всё же толкало меня вперёд. Я хотел увидеть эту команду. Я хотел узнать, откуда они и куда направляются. Я хотел знать, смогу ли я присоединиться к ним.

Однако когда я вошёл, ожидая, что увижу пивную, заполненную моряками с фрегата, я немало разочаровался. Народу здесь было достаточно, но это были местные рыбаки, также как и я, видимо, не знавшие чем заняться в такую бурю и теперь сидевшие полукругом на каменных скамьях и певшие песни. И только два человека за одним из столов сидели обособленно. По всей видимости, это и были люди с корабля. Но, почему так мало? Может, команда осталась на корабле? Но это было несколько странно.

Я сел за крайний стол, стоявший у двери. Дочь хозяина пивной тотчас поставила передо мной бокал тёмного густого эля и тарелку с большим ломтём серого хлеба и куском овечьего сыра. Здесь знали вкусы и содержимое кошельков посетителей.

Я расплатился, после чего, устроившись поудобнее за столом, начал наблюдать за незнакомцами. Первое желание подойти и заговорить уступило место настороженности. Нужно было присмотреться, что это за люди. Тем более что они, действительно, не были похожи ни на военных, ни на торговцев, ни, слава Богу, на пиратов. Скорее всего, это, действительно, были два путешественника, решившие переждать здесь бурю.

Один из них, по всей видимости, являлся владельцем фрегата. Такой вывод можно было сделать хотя бы по тому, как он был одет. Рубашка, шарф, заколотый небольшой золотой брошью с драгоценными камнями и сюртук на нём были почти новые. Да и манера его поведения принадлежала человеку, имевшему большое богатство, но, по всей видимости, не гордящегося этим. Ещё я мог сказать, что он вряд ли часто брал в руки оружие. Впрочем, может, как и вся знать, он был обучен владению шпагой или другим клинковым оружием, но вряд ли был в этом умении лучшим.

Но, самое главное, как ни странно, этот человек не вызывал у меня отвращения или презрения. Напротив, мне казалось, с ним можно было бы легко сдружиться. Даже не смотря на то, что он был англичанином. В его осанке было достоинство, но не гордость, в жестах — сдержанность, но не леность или брезгливость, столь свойственные людям его положения, оказывавшимся в подобной среде. Его тёмные волосы были зачёсаны назад, лицо гладко выбрито. На указательном пальце правой руки поблёскивало золотом кольцо, скорее всего, являвшееся знаком его рода. Да, он был состоятельным человеком, которого это состояние не портило. Он сидел, что-то говоря своему собеседнику и неспешно попивая чай.

Второй был боцман. У этих людей, обычно, нет ни национальности, ни социального положения. Неважно, где вы находитесь — на военном корабле, на купеческом судне, на пиратской посудине, отобранной у очередного торговца или склёпанной из остатков разных судов, боцман всегда будет говорить, пахнуть, выглядеть одинаково. Его не спутать ни с кем из других членов экипажа. Люди, наверно, не становятся, они рождаются боцманами. А, может, просто материализуются из воздуха, ибо они всегда одного возраста, одного телосложения и на одно лицо. Они даже говорят одинаково. Но, как бы их ни ненавидели или боялись, кто иной, как не боцман, знает каждый дюйм корабля и, главное, что с этим дюймом делать? И кому, как не боцману, известно, как удержать порядок на судне? Этот человек вряд ли был исключением.

Он тоже был англичанином, но, явно, не принадлежал аристократии, как его друг. И, в отличие от своего друга, был куда более грубо сложён. Одет он был в старый поношенный сюртук без рукавов, притом, вряд ли эта вещь была так скроена изначально. Непонятного цвета рубаха с засученными по локоть рукавами, которая, скорее всего, должна была быть зелёной, была расстёгнута, а на шее, больше походившей на ствол дуба, болтался засаленный тонкий тёмно-бордовый шарф. Он сидел напротив своего собеседника, что-то доказывая или споря, при том так жестикулируя огромными волосатыми руками, сплошь покрытыми шрамами, что пару раз едва не опрокинул стоявший перед ним бокал с пивом и тарелку с жаренными свиными рёбрышками.

Я откинулся на спинку скамьи, потягивая эль и пытаясь прислушаться к их разговору. Спор они вели оживлённый, но, к сожалению, не громкий, так что всё, что я мог расслышать сквозь пение и хохот сидевших в противоположной стороне посетителей, было несколько слов, среди которых наиболее часто звучащим было «остров». Я поначалу решил, что речь идёт о каком-то пиратском острове с сокровищами, местоположение которого было им неизвестно, однако, судя по вдохновлённому выражению лица того, кого я счёл собственником корабля, я усомнился в своём предположении. Нет, он не был похож на пирата. Они искали что-то другое. Но, что? Подойти и спросить? Я прекрасно понимал, что они не ответят мне. Найти предлог? Можно было попытаться, но его ещё нужно было придумать. Впрочем, видимо, моей судьбе было угодно улыбнуться мне в этот раз.

Внезапно в поле моего зрения появилось несколько мальчишек. Наверно, в любой харчевне найдётся стайка полубеспризорников, ищущих, что бы стащить, будь это недоеденный кусок хлеба или кошелёк, набитый золотом и случайно оставленный на скамье. В основном, это была детвора местной бедноты, подобно стайке хищных птенцов рыскавшая в поисках поживы. Одного из них звали Сэмми. Его я узнавал по обильному числу веснушек на переносице и щеках. Это был один из пятнадцати детей местного землепашца. Как-то я позволил ему заработать пару монет за помощь по выгрузке улова из лодки. Этот пройдоха едва не утащил вёсла, после чего, сделав жалобные глаза, выклянчил ещё несколько пенни. И всё же вряд ли я мог сказать, что мне было жаль его. Этому мальчишке доставало наглости воровать, делая честные глаза и оправдываться, что это был не он. Увы, без доказательства его никто не мог вразумить. А отцовской розги, видимо, на всех его братьев не хватало.

Теперь он сновал с ещё несколькими мальчишками здесь, что-то высматривая и не забывая при том делать невинный вид. Вскоре его внимание, впрочем, как и моё, привлёк бархатный кошелёк владельца фрегата, лежавший на скамье, рядом с его обладателем и, видимо, забытый им. Итак, я сидел в стороне, более чем уверенный, что этот кошелёк вскоре окажется в цепких пальцах Сэмми. Тогда наступит время действовать.

Сэмми не заставил себя долго ждать. Он пару раз пробежал мимо стола, делая вид, что играет со своим другом в салки. И, наконец, пронёсся рядом со скамьёй, на которой сидел незнакомец. Нет, этот человек, явно, не был пиратом и, скорее всего, не трясся над своим богатством. Он даже не заметил исчезновения кошелька.

Сэмми схватил кошелёк и побежал к двери. Настала пора вмешаться. Когда он оказался рядом со мной, я тотчас схватил его за шиворот.

— Мистер Шайн? — он поднял на меня полный невинности и кротости взгляд небесно-голубых глаз. — Что я сделал?

— Садись, — вместо ответа приказал я. Он не стал вырываться.

— Кто эти люди? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он.

— Ты здесь давно ошиваешься, — я не отпускал его ворота. — Видел, откуда они пришли?

— С корабля, который в бухту зашёл. Они из-за волнения решили на якорь здесь встать.

— Ясно.

— Я могу идти? — спросил он.

Я вытащил у него из-за пазухи кошелёк.

— Теперь можешь, — ответил я, отпуская его. — И желательно домой, пока я тебе голову не открутил за воровство.

— Да, мистер Шайн, — пробормотал он, вздохнув так, словно я его ограбил. Впрочем, возражать он мне не посмел. Махнув рукой своим друзьям, он вышел за дверь.

Я осторожно открыл кошелёк и снова замер. Он был полон серебряных шиллингов и золотых соверенов и гиней. Я не посмел бы пересчитывать, но, полагаю, содержимого этого кошелька хватило бы мне, чтобы купить всё поселение вместе с его жителями. Я какое-то мгновение помедлил, поддавшись мысли о том, что теперь смогу хорошо заплатить торговцам, чтобы они взяли меня с собой на корабль, однако совесть тотчас взяла своё. Да и, кто знает, может, мне и не придётся ждать торговый корабль. Что, если они возьмут меня с собой? Я сунул кошелёк за пояс, взял эль и тарелку с хлебом и сыром и направился к незнакомцам.

— Добрый вечер, — поздоровался я, ставя эль и хлеб на стол и тотчас оказываясь под изучающем взглядом богатого человека и недоброжелательным взглядом боцмана. — Разрешите присоединиться?

— Да, конечно, — последовал ответ богатого незнакомца.

— А что, мест больше не нашлось? — фыркнул боцман. — Иди, присоединяйся к ним, — он кивнул в сторону громко хохотавших и поющих рыбаков. Впрочем, меня его тон не смутил. Я уже был привычен.

— Даже так не позволите? — спросил я, вытаскивая из-за пояса мешок с монетами. Я увидел, как изменилось выражение лица первого незнакомца.

— О, Господи! — произнёс он. — Я даже не заметил его исчезновения.

— Брайан! — протянул боцман, стукнув ладонью по столу. — Я говорил! — он перевёл взгляд на меня. — А у тебя-то они откуда оказались? — спросил он.

— Отобрал у местного вора, — ответил я.

— Прежде, подговорив его, — боцман смотрел на меня испытующе, что, впрочем, невольно вызвало у меня усмешку.

— Думаю, ввиду Вашей проницательности, сэр, мне это делать было бы бесполезно, — ответил я. — Вы не из тех, кому можно солгать.

На лице боцмана появилась кривая, но уже более доброжелательная улыбка.

— Что, людей насквозь видишь? — хмыкнул он.

— Никак нет, — ответил я, присаживаясь рядом с Брайаном. — Но могу сказать точно. Вы — боцман, и Вы — с того фрегата, что стоит в бухте. А Вы, сэр, — я обратился к Брайану. — Владелец этого корабля. Притом вы оба не торговцы и не военные. Вы больше похожи на людей, которые что-то ищут, но не пиратские сокровища. На этом моя проницательность исчерпывается. И я хотел бы знать, что вы ищите и куда держите путь. Хотя, я прекрасно понимаю, что вы не обязаны посвящать меня в свои дела.

Брайан с боцманом переглянулись.

— А что, это так заметно? — прищурившись, произнёс боцман.

— Я не первый раз общаюсь с подобным Вам человеком, сэр, — ответил я.

— Ну, тогда парень, дай тоже блеснуть проницательностью, — произнёс он, навалившись на стол и прямо глядя на меня. — Ты — военный, притом, неплохую должность занимавший. Ну, и, явно, не из этих мест. И теперь не знаешь, как выбраться отсюда. Так?

— Так точно, — я кивнул, отпивая порядочный глоток эля. — И, думаю, Вашей проницательности будет достаточно, чтобы предвосхитить мой главный вопрос.

— Возьмём ли мы Вас с собой? — вдруг произнёс Брайан. Я перевёл на него взгляд. Он изучающе смотрел на меня.

— Да, — признался я.

— А тебя здесь что-то не устраивает? — хмыкнул боцман.

— Я хотел бы вернуться во флот, — ответил я, в двух словах рассказав о причине, по которой я оказался здесь. — Но, если могу оказаться вам полезен, то мог бы напроситься в вашу команду.

— А звать тебя как? — спросил боцман.

— Капитан-лейтенант Алан Джозеф Шайн, — представился я.

— Роберт Смит, — помедлив, протянул боцман, переводя взгляд на Брайана. — Что скажете, мистер Хорнби?

— Знаете, мистер Шайн, — Брайан оценивающе, но доброжелательно посмотрел на меня. — Я бы с удовольствием предложил Вам место на моём корабле. Тем более что, как человек военный, вы можете нам быть очень полезны. Но я не знаю, согласитесь ли Вы стать членом моего экипажа.

— В чём-то может быть подвох? — спросил я.

— Как сказать? — хмыкнул Роберт. — Ты прав, капитан-лейтенант. Мы ищем. Да, вот, не всем понятно, что.

— А что вы ищите?

Наступила пауза, длившаяся не более секунды.

— Авалон, — произнёс Брайан. — Мы ищем Авалон.

Если мне и приходилось весь день чему-то удивляться без перерыва, то это был именно тот день.

— Авалон? — переспросил я. — Тот самый?

— Самый, самый, — ответил Роберт.

Я непонимающе посмотрел на обоих собеседников. Не знаю, верил ли я сам в этот остров. С одной стороны, образованные люди, учёные утверждали, что Авалона нет и что этот остров — лишь миф и фантазия тех, кто не стремится добросовестно работать, и верит в сказки. С другой стороны, я не мог слепо отвергнуть предания моего народа. В конце концов, мне всегда казалось, что все эти сказания не были основаны на пустоте или вымысле какого-то одного человека. Может, Авалон и был? Только представление у всех о нём было разным.

— А хоть какие-то успехи в его поиске есть? — спросил я, пытаясь избежать вопросов веришь-не веришь.

— Пока что нет, — ответил Брайан. — Мы только недавно решили этим заняться. И, как выясняется, люди не особо вдохновлены этим поиском.

— Да, мы думали, от желающих отбоя не будет, — согласился Роберт, принимаясь за свиные рёбрышки. — Но прогадали.

— Мы с Робертом и есть весь экипаж корабля, — произнёс Брайан.

— И как вы вдвоём управляетесь? — удивился я.

— Признаю, это сложно, — улыбнулся Брайан. — Люди очень нужны. Но, кому я ни предлагал, все отказываются, называют нас сумасшедшими и пытаются убедить, что Авалона нет.

— А почему Вы думаете, что он есть? — спросил я. — Это не сомнение, мне просто хочется знать.

— Я думаю, что древние предания далеко не всегда возникали на пустом месте, — ответил он. — Авалон должен существовать. Брану ведь удалось до него добраться.

— Ну, — Роберт на миг оторвался от рёбрышек. — Только он на землю не имел права ступить потом.

— Ну, так, нам не обязательно на нём высаживаться, — ответил Брайан. — Нам достаточно найти его.

— Тогда, если позволите, я бы присоединился, — сказал я, немало удивлённый заинтересованностью англичан в сказаниях нашего народа. — И, если мистер Хорнби не против, я мог бы пригласить ещё нескольких человек.

— Которым здесь нечего делать? — усмехнулся Роберт.

— Которые смогут быть полезны, — ответил я.

— Я не против, — одобрительно произнёс Брайан. — Если ты найдёшь ещё человека два — три, это уже будет хорошо.

— Я постараюсь, — ответил я.

— Ну, тогда за Авалон, — хмыкнул Роберт, поднимая бокал с пивом. Я поднял свой бокал. Брайан, с дружеской улыбкой, поднял чашку с чаем.

Глава четвёртая. Сборы

На следующий же день я ещё до рассвета направился к Эмешу.

Шотландец спал мертвецким сном, так что мне пришлось, по тихому забравшись в окно его спальной комнаты, долго трепать его за плечо, не имея право крикнуть, дабы не разбудить весь дом. Наконец, Эмеш продрал глаза.

— Ты чего? — пробормотал он, отрывая голову от подушки.

— Разговор есть, — ответил я.

— А чего так рано?

— Мне ещё с дядюшкой Энтусом сегодня в море выходить, — ответил я. — И рассказать ему кой о чём придётся…

— О чём? — перебил вопросом Эмеш, садясь на кровати и сонно глядя на меня.

— Я сейчас и хотел тебе сказать, — фыркнул я. — У нас в гавани на якоре стоит фрегат. Экипажу — два человека: его владелец и боцман. Так вот, владелец судна — Брайан Эдвард Хорнби — пытается найти Авалон…

— Чего найти? — снова перебил Эмеш, протирая глаза, хотя я уже не видел, чтобы он был слишком сонливым.

— Да, Авалон, — ответил я, понимая его удивление и предвосхищая дальнейшие вопросы. — Тот самый, из легенд. Брайан считает, что этот остров существует…

Эмеш непонимающе посмотрел на меня.

— Ты когда с этим леприконом с Авалона разговаривал? — спросил он.

— Вчера вечером, — ответил я.

— И ты ему поверил? — Эмешь посмотрел на меня как на сумасшедшего. Впрочем, меня это не оскорбило.

— Эм, — я усмехнулся. — Это ж шанс убраться отсюда. Мы можем мир посмотреть. Я, вообще, надеюсь во флот вернуться. Кто знает, как получится. Есть этот Авалон, нет его — это не важно. Важно, что можно выбраться из этой дыры. По крайней мере, я о себе это сказать могу. А ты, если хочешь, можешь присоединиться.

— Ал, — Эмеш хмыкнул. — У тебя деньги есть ему заплатить? Или рыбой отдавать будешь?

— Если б ты дал сразу договорить, вопроса б не возникло, — отозвался я. Разумеется, я не знал Эмеша, как себя, но одно я знал точно: если шотландец начинал говорить о цене, это означало, что он уже согласен на то, что ему предлагалось. — Брайан сам заплатить готов. Он заинтересован в наборе команды. У него даже капитана нет. Так что тут ещё и заработать можно…

— А потом удрать, — Эмешь вскинул бровь.

— Это как получится, — ответил я. — Можно, конечно, и походить по морям. Раз за это платят. И не удрать, а договориться.

Эмеш пожал плечами, кутаясь в покрывало.

— Я подумаю, — ответил он.

— Прекрасно, — я направился к окну. — Встретимся вечером. Часов в шесть.

— В пивной?

— Да.

— Хорошо, — он кивнул и снова упал на подушку.

Через секунду до меня донёсся громкий храп. Всё так же пытаясь не нарушить покой его дома, я выбрался через окно и быстро направился в сторону пристани. Дядюшка Энтус в скором времени должен был подойти, если уже не ждал меня.

Я быстро спустился на пристань. «Северная Звезда» безмятежно покачивалась на воде, убрав паруса. На палубе я заметил Роберта. Боцман с усмешкой небрежно махнул мне рукой в знак приветствия.

— Доброе утро, — отозвался я, проходя к лодке.

Дядюшки Энтуса ещё не было, значит, я не опоздал. Я забрался в лодку, чтобы подготовить сети. А ведь подумать только! Мне ж сегодня придётся как-то объяснять ему, что я намерен покинуть Ирландию, оставить промысел и собираюсь отправиться на поиски легендарного Авалона, в существовании которого сам не до конца уверен. Если это не будет безумством, то это будет предательством. Как и то, что я намеревался воспользоваться предложением Брайана для того, чтобы вернуться во флот. Может, если дядюшка Энтус не особо обидится и Брайан будет всё так же великодушен, мне стоит отправиться на поиски острова? Иначе слишком уж как-то некрасиво всё это получается.

Наконец, дядюшка Энтус и Дахи появились на тропе. Я сделал вид, что занят сетями. Небо! Что я им скажу? Они меня спасли, приняли, приобщили к своему промыслу. Как теперь объяснить, что всё, чем я с таким рвением занимался, на самом деле, было лишь способом скоротать время ожидания подходящего случая для того, чтобы всё это оставить?

— Алил! — донёсся до меня голос Дахи. Я нехотя поднял голову и через силу улыбнулся. Дахи весело помахал мне рукой, что-то одновременно оживлённо рассказывая дядюшке Энтусу. Я сделал глубокий вдох. И всё же бросаться с саблей наперевес на противника было куда проще, чем признаться двум своим добродетелям в том, что хочешь покинуть их обитель. Но сделать это надо было здесь и почти сейчас.

Мы вышли в море, как и обычно, под шутки Дахи, подколы дядюшки Энтуса и под полным парусом. Забросить, протащить и вытащить сеть, выпутать рыбу — всё шло, как обычно. Я старался делать вид, что ничего не произошло и меня ничто не тревожит. Я так же, как и всегда, управлял лодкой, однако в какой-то момент дядюшка Энтус, как-то изучающе взглянув на меня, спросил:

— Алил, ты чего?

— Что? — отозвался я.

— Гребёшь, как будто взлететь пытаешься, — усмехнулся он. — Так, что?

— А может, он у нас влюбился? — Дахи, по-мальчишески улыбаясь, посмотрел на меня. — Ну, Алил, кто это?

— Никак нет, я не влюбился, — ответил я, сбавляя темп и понимая, что наступил момент, чтобы всё рассказать. И чем прямее я это скажу, тем будет лучше. Я сделал краткий вдох.

— Дахи, дядюшка Энтус, — произнёс я, удивляясь, что голос звучит спокойно. — Вы видели корабль в гавани? Его хозяин решился на дальнее плаванье. Ему нужна команда. Я изъявил желание присоединиться. Я понимаю, что с моей стороны это будет выглядеть отвратительно по отношению к вам. Вы много для меня сделали, я вам благодарен. И жизнью обязан. Я это осознаю. Если вы скажете, что вы против, я останусь.

Наступило непродолжительное молчание. Не знаю, почему, но я почувствовал какую-то лёгкость, то ли от того, что сказал всё, то ли от того, что сказал всё враз. Дахи и дядюшка Энтус переглянулись.

— Знаешь, парень, — наконец, негромко заговорил дядюшка Энтус. — Мы не вправе тебе диктовать свои условия или навязывать чего. Это твоя жизнь. Не мы её тебе дали. Тебя Бог спас. Ну, Он позволил нам доброе дело для тебя сделать. Так и ты нам добра сколько сделал. Я б без тебя крышу не перекрыл, — он как-то грустно усмехнулся. — Да и кто б мне так лодку отремонтировал?

— Да, Алил, ты не переживай по поводу нас, — поддержал его Дахи. — Ты ж не обязан жизнь свою на нас тратить. Привязался я просто к тебе, сынок, — он резко махнул рукой и замолчал. Дядюшка Энтус с укором взглянул на него.

— Ну, давай, расстрой парня, — фыркнул он. — Вот, сейчас так и будет, — он, усмехнувшись, повернулся ко мне. — «Ты не смотри, ты не переживай, ты езжай, а я тут реветь буду», — передразнил он друга.

— Так, опасно ж там, в открытом-то море, — возразил Дахи, скорее, чтобы оправдать причину своей грусти, чем, действительно, понимая, что он говорит. — Тут на рыбалке-то двое за год не вернулись, а он — в море. Сынок, — он взглянул на меня. — Ты уж, ради Бога, будь осторожен…

— Всё, всё, Дахи, угомонись, — дядюшка Энтус похлопал своего друга по плечу. — Ему ещё собираться. Кстати, а куда направляетесь-то? — спросил он. Я сделал глубокий вдох прежде, чем ответить:

— На Авалон.

Последовало краткое молчание.

— Это как так-то? В Иной мир сразу? — Дахи с волнением посмотрел на меня.

— Брайан считает, что он есть в нашем мире, — ответил я.

Дахи беспомощно взглянул на друга.

— Ну, хоть ты-то ему скажи чего! — произнёс он.

— Чего тут, — развёл руками дядюшка Энтус. — А может есть. Может, и найдёте. А не найдёте, так всегда можешь сюда вернуться.

— Спасибо, — только мог ответить я.

Весь день прошёл довольно быстро. Мы причалили, разобрали улов, развесили сети на просушку, после чего я начал сборы. Впрочем, это заняло не более двадцати минут, ибо сбросить все свои скромные пожитки в мешок труда не составило. И впервые за всё это время я надел свою офицерскую форму. Не то, чтобы это был предмет гордости. Я просто не мог представить, как можно было бы появиться на палубе в каком-то ином виде. Дядюшка Энтус всё это время наблюдал за мной. Когда я затянул мешок и поднялся, он подошёл ко мне.

— Вот, держи, — произнёс он, протягивая мне свой серебряный крестик. Я, не решаясь взять столь ценную вещь, взглянул на него. — Бери, бери, без возражений, — он сунул крестик мне в руку. — Вы, протестанты, может, не верите в это, а мне, как католику, спокойней будет.

— Это слишком уж большая честь для меня, — возразил я.

— Бери, не спорь, — ответил дядюшка Энтус. — Бог мне ещё большую честь дал, когда позволил для тебя доброе дело сделать. Забирай, мне его, всё равно, некому передать. А так, я его тебе, как сыну, подарить могу.

— Спасибо большое, — ответил я, надевая крестик и пытаясь сдержать чувства. Небо! Сколько времени я хотел сбежать отсюда! И никогда не думал, что расставаться будет так тяжело! — Я буду молиться о вас.

Дядюшка Энтус положил мне руки на плечи.

— Ну, вот, будем пред Господом нашим встречаться все вместе. Давай, парень, храни тебя Бог.

— Да благословит вас Господь, — ответил я.

Спустя четверть часа я уже был на пристани.

Впрочем, все мои переживания по поводу расставаний улетучились, едва я заметил на причале Эмеша и Патрика. И если первого я сам звал и надеялся увидеть, то второго, точно, не ожидал встретить.

— А ты здесь откуда? — спросил я, протягивая ему руку для приветствия.

— Решил с вами. Мне Эмеш сказал, вы Авалон собираетесь искать.

— Ты в него, правда, веришь? — удивился я.

— Почему бы нет, — ответил Патрик. — Всё возможно. Наши предки ведь в него верили.

— Наши предки и в эльфов с фоморами верили, — хмыкнул Эмеш. — Я тут просто ради развлекухи плыву.

— Иду, — поправил я. — На корабле ходят.

— Это ты ходил, — ответил Эмеш. — А мы плывём. Мы ж не бывалые волки морские.

Я только усмехнулся в ответ.

Присутствие Патрика показалось мне удивительным. Он был третьим сыном местного краснодеревщика, весьма набожного человека, немало работавшего над убранством местной церкви. Впрочем, Патрик не стремился следовать за своим отцом ни в ремесле, ни в вере, хотя, зачастую, именно он и был совестью нашей небольшой компании. Правда, как я сумел убедиться за свою жизнь, нередко совесть человека пробуждается не ввиду твёрдости убеждений, а ввиду страха наказания. По крайней мере, я вряд ли бы смог понять причину нахождения Патрика здесь, ибо особой смелостью он не отличался.

Что же касалось нас с Эмешом, тут я бы больше готов был сказать об азарте, ведь, если смелость можно рассматривать, как подавление страха, то азарт был его полным отсутствием. Выгрести против крепкого ветра, распутать сеть на глубине на одной задержке дыхания, забраться на прибрежные скалы ночью и прыгать в воду вниз головой, охотиться на чужих землях, которые оказались присвоены каким-то вдруг появившимся невесть откуда богачом и после прятать дичь, проскальзывая мимо заграждений — всё это порождал именно азарт. И за наше довольно продолжительное общение Эмеш успел заразиться этим азартом. А поиск Авалона, приключения, опасности — всё это было более чем благодатной почвой для его проявления.

— Здорово, саблезубый! — последовало приветствие Роберта, когда мы поднялись на борт.

— Меня обычно Звездочётом называли, — ответил я.

— Эт почему? — спросил Роберт, одновременно приветствуя моих друзей.

— Пытался изучать навигацию, — ответил я.

— И как? — хмыкнул Роберт.

— Ну, я ж сказал, пытался, — усмехнулся я.

— Север помнишь где? — всё с той же ухмылкой спросил Роберт.

— В противоположной стороне от юга, — ответил я.

— Не пропадём, — протянул Роберт. — Лады, Звездочёт, — произнёс он уже серьёзно, хотя в той же развязанной манере. — Пролоцманишь нас отсюда? А то мы вчера, ей-богу, дважды чуть не налетели на рифы. Уж вроде и видимость сносная, а вот что значит — местность незнакомая.

— Так точно, — ответил я. — Мы когда отходим?

— Щас главный вернётся, — ответил Роберт. — Я его убедил тут по дешёвке затариться провиантом.

— Ясно, — отозвался я, удивляясь тому, что Брайан так легко готов был кому-то доверить корабль. — У вас тут, кстати, главный член экипажа имеется? — спросил я, заметив на новом такелаже следы потёртости, которые могли оставить только крысиные зубы.

— Ты про кота? — спросил Роберт. — Я Брайану говорил.

— Тогда я тоже скоро вернусь, — ответил я.

Я снова спустился на причал и направился в сторону пивной. Месяца два тому назад местная кошка, каких можно в избытке встретить в любой харчевне, принесла потомство, среди которого я как-то особо выделял одного чёрного котёнка — ласкового задиру, не дававшего жизни своим собратьям и не пропускавшего ни одного посетителя без того, чтобы его не погладили. Не знаю, почему, но я дал ему прозвище Билли.

Чёрный Билли, как и всегда, встретил меня у входа. Я взял его на руки.

— Пойдёшь со мной? — спросил я, почёсывая его за ухом. Впрочем, если бы он даже мог говорить и вдруг человеческим языком выразил своё несогласие, в чём я сомневаюсь, я бы всё равно его забрал. Слишком уж боевой был у него нрав. А это было на руку для борьбы с крысами.

Я развернулся и направился обратно к кораблю, как вдруг где-то за скалами мелькнуло что-то белое, подобное парусу. В следующий момент я увидел галеон с белоснежными парусами, выкрашенный, как мне показалось, в очень светлый, почти белый цвет. Второй корабль? Чей? Кто ещё пожаловал? Я постарался рассмотреть его за скалой. То ни одной захудалой посудины за несколько месяцев не причалит, то целые флотилии кораблей сюда стремятся. Я прошёл на пристань. Однако на прибрежных волнах покачивался только корабль Брайана. Я быстро поднялся на борт, крепко прижимая и без того вцепившегося в моё плечо Билли.

— К нам ещё гости? — спросил я, ожидая появления корабля.

— Какие гости? — Эмеш непонимающе посмотрел на меня.

— Там за скалами какой-то корабль идёт, — ответил я.

— Я не заметил, — ответил Эмеш.

— Так, он прямо вдоль скал шёл, — пояснил я. — Белый какой-то.

— Ты корабль видел? — Эмеш повернулся к Патрику.

— Ничего не видел, — ответил Патрик. — Роберт?

— Не, не видел, — отозвался боцман.

— Ну, сейчас, значит, увидите, — ответил я, отпуская Билли и наблюдая за входом в бухту. Галеон уже должен был раза два появиться. Может, он встал на якорь снаружи бухты? Вдруг они просто не рискуют входить сюда?

Внезапно в поле моего зрения попала какая-то крупная белая точка, быстро удаляющаяся в сторону горизонта. Однако в этой точке было невозможно не узнать тот самый галеон. Но, как? Как он за такое короткое время успел уйти так далеко? Это было не под силу ни одному из известных мне типов кораблей. Я не преувеличу, если скажу, что он двигался раза в четыре быстрее ветра. — Подожди, вон он, — только и мог пробормотать я, указывая в сторону корабля.

— Где? — спросил Эмеш. Все трое проследили в указываемом мной направлении, однако галеон уже скрылся за горизонтом.

— Ушёл, — ответил я, всё ещё надеясь, что увижу корабль.

— Ал, ты сегодня пил? — усмехнулся Эмеш.

— Эт он так в море хочет, что ему уже корабли грезятся какие-то, — хмыкнул Роберт. — Расслабься, парень. Скоро отчалим.

— Говорю тебе, я его только что здесь видел, — ответил я.

— Ты, главное, Брайану скажи, — посмеялся Роберт. — Вот уж он рад будет!

Брайан подошёл не позже, чем через полчаса, сопровождаемый нашими портовыми грузчиками, тащившими ящики с провизией. Погрузка прошла довольно быстро, после чего я, по ранее выраженной просьбе Роберта, вызвался вывести «Северную Звезду» из бухты.

— Это будет очень правильно, Алан, — отозвался Брайан, также как и Роберт, упоминая о сложности, связанной с вхождением в бухту и причаливанием. Я направился к штирборту, чтобы перебраться в лодку.

— Брайан, ты знаешь, что наш Звездочёт уже видения начал видеть? — усмехнулся Роберт, кивком указав на меня.

— И что за видения? — с лёгкой улыбкой спросил Брайан.

— Да, какой-то белый корабль, — ответил я. — Не могу знать, но, кажется, галеон.

— Белый корабль? — выражение лица Брайана вдруг стало серьёзным. — И где?

— За скалами прошёл, — ответил я. — Правда, потом, каким-то образом далеко в море оказался.

— В какую сторону он направился? — спросил Брайан.

— Строго на запад, — ответил я. — А что?

— Он мог указывать нам путь на Авалон, — произнёс Брайан. — Нам нужно следовать за ним.

— Брайан, у тебя толком команды нет! — недовольно произнёс Роберт. — Набери экипаж, тогда уж попрём за этим вашим белым кораблём. Сейчас и без того ветер свежий, нас легко вдоль побережья домчит. До Плимута дойдём, команду наберём, а там хоть за белым кораблём, хоть за зелёным.

— Но, если это шанс быстрее добраться? — произнёс Брайан.

— Шанс сгинуть быстрее? — фыркнул Роберт. — Говорю тебе, не дури! Послушай опыта. Я в этих делах больше твоего соображаю.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Брайан. — Пусть по-твоему будет.

И он дал мне отмашку перебираться в шлюпку. Однако, уже перебираясь за борт, я успел услышать негромкий голос Роберта:

— Слышь, Брайан, я думаю, что это какой-то недобрый знак был.

Если Брайан что-то и ответил, то я уже не услышал.

Глава пятая. Начало пути

Я не раз в своей жизни зарекался что-то советовать или делать замечания, но всегда нарушал собственный же зарок. Так и в этот раз, спросив у Брайана, нет ли на «Северной Звезде» судового журнала и, выяснив, что нет, я тотчас получил от него распоряжение взять эту обязанность на себя. Впрочем, вряд ли это было распоряжением. Скорее это была просьба, ибо Брайан не умел командовать. Не особо долго возмущаясь на себя, я вскоре уже со всей ответственностью взялся за порученное мне дело, начав, при том, вести и свой личный дневник, как к тому была положена привычка ещё со времён моей службы на флоте, пусть это изначально и был способ, который Ричард использовал для того, чтобы обучить меня грамоте. И я старательно записывал все происшествия и давал описания происходящим событиям и окружавшей нас местности. Если же слов не хватало, я переходил к рисункам.

Итак, мы вышли из гавани 17 мая 1784 года и, пройдя вдоль побережья на юг, обошли Уэльс и направились в Плимутский порт. За всё время этого краткого похода нам удалось набрать двеннадцать человек, одним из которых был плотник и одним — юнга. Роберт намеренно не брал на борт ремесленников из провинциальных городов, объясняя это тем соображением, что люди могут просто выдать себя за профессионалов, на самом деле, желая лишь принять участие в интересном путешествии за чужой счёт. Так что присутствие Итана, скорее, было исключением и ему пришлось немало потрудиться, чтобы доказать не спускавшему с него глаз боцману, что его умение, как плотника, было действительностью, а не хитростью. Что же до меня, то я был больше, чем уверен, что мы и троих добровольцев по поиску Авалона не наберём, тем более что Брайан упоминал об этой проблеме, и потому двенадцать человек уже показалось мне немалой роскошью.

— Остальных наберём в Плимуте, — говорил Роберт, когда мы втроём устроили небольшой совет в капитанской каюте, оставив Патрика и Эмеша наблюдать за порядком. — Там хоть как-то уверенным можно быть, что народ профессиональный.

— Я, всё же, думаю, что нам нужен капитан, — заметил Брайан. — Я не смогу…

— Зачем? — недовольно перебил Роберт.

— Потому, что я не смогу управлять командой так, как полагается, — терпеливо ответил Брайан. — Я не умею управлять кораблём, я не понимаю в морском деле ничего, ты сам это знаешь…

— Нам штурман толковый нужен, — ответил Роберт. — И старпом. И никаких капитанов. Брайан, слушай сюда! — Роберт опёрся о стол, недовольно глядя на Брайана. — У нас и без того команда не самая обычная набирается. Нормальный человек с нами не отправится. Или заломит такую плату, что разоришься. Брать какого-то проходимца или чурбана я не собираюсь. Всё, что по кораблю надо знать — я знаю. Старпомом ты кого хотел? Говарда?

— Да, — Брайан кивнул.

— Ну, вот, уже. С остальными я разберусь. Лучше, вон, со Звездочётом чего решите.

— Да, я хотел о вооружении поговорить, — ответил я. — У нас нет оружия. А путь опасный и долгий. Нам, хотя бы шестнадцать орудий надо.

— Мало не будет? — спросил Роберт.

— Никак нет. У нас не столь большой экипаж. Смысла в лишних орудиях нет. Тем более, нам нужен будет порох, снаряды, пыжи, масло, банники и прочее. И, если вы не против, мне бы в помощники канонира.

— Найдём, — кивнул Роберт.

— Какое вооружение ты считаешь необходимым? — спросил Брайан.

— Две карронады, десяток по двенадцать фунтов и четыре в двадцать четыре фунта, — ответил я. — И обязательно сигнальную. По поводу личного вооружения, здесь соглашусь с Робертом, профессионально владеют оружием не все, так что надо будет обучить часть команды, но на достойных клинках. Не дамасская сталь, конечно. Но можно найти неплохое оружие за приемлемую цену.

— Вы все так за моё состояние переживаете, — усмехнулся Брайан.

— Так, нам ещё по морям невесть сколько ходить! — ответил Роберт.

— Хорошо, сделаю, как ты скажешь, — согласился Брайан.

В Плимуте мы встали на якорь 21 мая 1784 года.

Но и здесь не обошлось без определённых неприятностей. 30 мая на борт поднялся Говард Эдмунд Сомерсет Александр Кирксвуд, скольки-то-там-юродный брат Брайана. Впрочем, я его знал, хоть и не лично, как капитана каравеллы «Маргарита», потерпевшей крушение в 1780 году у берегов Мали и вовсе не по причине шторма. Говорили, что «Маргарита» пришла за очередной партией рабов, но что-то пошло не по плану, и почти весь живой товар, вместе с золотом и алмазами, отправился на дно. Спаслась лишь часть экипажа, и эта часть утверждала, что «Маргарита» погибла из-за сильного волнения, хотя, ходили слухи, что корабль был подорван. Стоило ли этим слухам верить? Не знаю. Теперь единственное, что можно было сказать, это то, что Говард Кирксвуд, вернувшись из этого похода, подал рапорт об отставке, которая принята не была, но по его собственному настоянию, он пошёл на должность старпома. И за это его уважали.

При первом знакомстве Говард показался мне весьма достойным человеком. Его манера разговора была располагающей, взгляд открытым и прямым, что я немало уважал в людях, а в жестах и осанке легко было угадать человека благородного происхождения. Впечатление, однако, испортилось довольно быстро, стоило мне представиться.

— Шайн, — протянул он, когда я назвал свою фамилию. — Шайн. Где-то я это слышал.

— «Фортитуда», — напомнил я. — Битва при Доггер-банке.

— Да, да, — он изучающе посмотрел на меня, не протягивая руки. — Адмирал Паркер ушёл в отставку. А команду отправили в Америку. Подождите, а какого Шайна тогда повесили где-то год назад?

— Ричарда, — невольно вырвалось у меня.

— Да, да, Ричарда Шайна, точно, — Говард отступил на шаг, не сводя с меня изучающего взгляда. — А Вы — его брат. Дезертир.

Мне на миг показалось, что я лишился дара речи.

— Никак нет, — спокойно возразил я, хотя слова дались с трудом.

— Вы — валлиец. Это всё объясняет, — ответил Говард, поворачиваясь к Брайану. — У тебя преступник на борту. Ты должен выдать его правосудию.

— Ты решил, что он преступник только потому, что он валлиец? — усмехнулся Брайан. — Я так не считаю.

— Его по всей Англии искали, — ответил Говард. — Брайан, ты знаешь, что его брат устроил бунт?

— Мой брат, но не я, — ответил я. Начинавшее подниматься во мне возмущение вернуло мне способность говорить. — Дэвис лично в меня стрелял, когда я отказался.

— И Вы можете доказать, что это именно Дэвис в Вас стрелял? — хмыкнул Говард. — Вы военный. Думаю, ранений у Вас достаточно. Любой шрам можно теперь за медаль выдать.

— Говард, чего ты хочешь? — спокойно перебил Брайан.

— Ты должен его правосудию выдать, — ответил Говард.

— Он мне ничего плохого не сделал, — ответил Брайан.

— Он — брат заговорщика. И дезертир, — отчеканил Говард. — Я не собираюсь с ним на одном корабле находиться. Пусть сойдёт на берег.

— Его арестуют, если он сойдёт, — ответил Брайан.

— И это правильно…

— Нет, — Брайан жестом остановил брата от дальнейших возражений. — Во-первых, мистер Шайн — не дезертир. Я сам от него не раз слышал, что он хотел бы вернуться во флот. У него просто не было возможности. Во-вторых, за дела брата он ответственность не несёт, а в третьих, его причастность ещё надо доказать, и то, что он — валлиец, решительно не является причиной вынести ему смертный приговор. Мистер Шайн не сойдёт на берег, и я его не выдам. Если же эта попытка будет кем-то предпринята, я лично буду ходатайствовать о нём перед судом и найму лучших адвокатов, чтобы его оправдали. Но это отнимет у меня время. Мы договорились?

— Смотри сам, — отмахнулся Говард. — Я переубеждать тебя не стану, мне тоже жаль своё время. Пойдём, лучше, обсудим детали нашего путешествия.

Они вдвоём направились на капитанский мостик. Я опёрся о фальшборт, глядя на берег. Плимутский порт бурлил жизнью, но лично мне вход на эту землю живых был заказан. Небо! Быть так близко к своей мечте, почти дотянуться до неё рукой, но не сметь коснуться её! Это было жестоко. Хотя, впрочем, может, и правильно? Я горько усмехнулся. Всё-таки у моей судьбы было довольно своеобразное чувство юмора. Она позволила мне чудом выжить в момент расстрела, свела с Брайаном, а теперь, когда я надеялся, что она окончательно приняла мою сторону, злорадно улыбалась мне с берега, на который я не имел права ступить, как если бы я уже побывал на Авалоне. Или она так хотела, чтобы я искал этот остров? Ведь это хорошо, что Говард встретился мне здесь и сейчас, а не где-нибудь в порту, где он обязательно бы попытался отдать меня в руки правосудия. И Брайан, на удивление, проявил не свойственную ему твёрдость.

Я устало вздохнул, пытаясь побороть в себе сетование на несправедливость судьбы. Нет, она была справедлива. И даже милостива. Просто, наверно, я не мог до конца понять её планы.

Я отошёл от штирборта и направился в трюм, но тут же меня окликнул грубоватый голос Роберта:

— Мистер Шайн! Можно Вас?

Я приблизился, несколько удивлённый таким формальным обращением с его стороны. Рядом с Робертом стоял невысокий человек, судя по выправке, тоже военный, но которого, видимо, безжалостно помотала жизнь.

— Ваш канонир, — представил его мне Роберт.

— Нэвиль Гейл, — человек повернулся ко мне и как-то неуверенно протянул руку. — Унтер-лейтенант в отставке.

— Алан Шайн, капитан-лейтенант, — я уверенно пожал его руку. — А где Вы служили? — поинтересовался я.

— «Маргарита», — ответил он. — Капитан Говард Кирксвуд.

— Я у адмирал Паркера, «Фортитуда».

— Но мы, наверно, не пересекались, — улыбнулся он.

— Не могу знать, — я пожал плечами. — Я никогда не помню лиц.

— Но я бы Ваше запомнил, — учтиво ответил он. — Но рад буду находиться под Вашим командованием.

Не особо желая сейчас переходить на любезности или воспоминания о службе, я отдал несколько распоряжений, после чего занялся своими делами.

Из Плимута мы вышли 15 июня 1784 года, взяв курс строго на запад. Однако спустя четыре дня после начала нашего похода поднялся сильный противный ветер и, ввиду того, что нам негде было встать на якорь и его переждать, нам пришлось взять курс на юг, на Азорские острова. Брайан далеко не с удовольствием поддержал наше единодушное решение, но всё же через некоторое время препираний под заливающими палубу волнами, он вынужден был согласился с Робертом и отдать приказ о смене курса. Спустя три дня шторм прекратился, и мы смогли бы продолжить наше продвижение на запад, однако в этот раз уже Говард начал убеждать Брайана продолжить курс на Азорские острова.

— Нам нужно определиться с курсом, в конце концов, — заявил он на одном из совещаний в капитанской каюте. — Ты ведь не знаешь, куда двигаться.

— У нас был курс, — возразил Брайан. — Мы могли двигаться строго на запад.

— И куда именно? — парировал Говард. — Мы, вообще-то, отошли уже от того места.

— Алан видел белый корабль, который уходил на запад, — ответил Брайан. — Мы могли бы изначально последовать за ним, пусть даже через шторм. Может, это был наш шанс найти Авалон?

— Может, — фыркнул Роберт. — Только ты ж хотел при жизни его найти. Так-то в шторм мы все могли махом на него отправиться. Потом, смотри сюда. Нас несколько дней изрядно трепало. Эт благо крупных повреждений нет. Но умнее будет осмотреть корабль перед дальнейшим походом.

Я готов был поспорить, что Брайан так и не согласился с мнением Роберта или Говарда. Я не стал влезать в разговор, так как и без того был того же мнения, что и наш боцман, и лишний раз сообщать об этом Брайану не хотелось. Более того, хоть здравый смысл мне и твердил, что я делаю правильно, соглашаясь с Робертом, почему-то мне казалось, что Брайан тоже был прав. Может, мы бы и достигли Авалона? Кто знает, вдруг этот остров окружён штормами? Мне доводилось бывать в таких местах, где бури не стихают годами и это в определённом плане оберегает подобные земли от вторжения извне. Может, Авалон, если он существует, представляет собой именно такое место?

Впрочем, сейчас нас занимали куда более насущные вопросы, в том числе и обучение некоторых членов команды, человек семи, владению клинковым и стрелковым оружием, за что отвечал я. И по три — четыре часа в день я честно посвящал время этому делу, обучая так называемых новобранцев всевозможным приёмам рукопашного боя, умению владеть саблей, и объясняя принципы действий при абордаже как со стороны противника, так и с нашей.

— Учи их пока на клинках, — советовал Роберт. — Порох не тратьте.

— Прикажешь из рогаток? — усмехнулся я.

— Да им что мушкеты, что рогатки, — хмыкнул он.

— Сам команду набирал, — заметил я.

— Я нормальных брал. Тут частью ещё твоих два дружка, — парировал он.

— Ну, что есть, — отозвался я, чистя мушкет.

За всё время, пока мы шли к Азорским островам, Роберт не единожды проклял свою судьбу и конечности и содержание черепов тех, кого пригласил Брайан или кого позвал я, и кого он называл матроснёй.

— Бака от юта не отличают, — бурчал он, наблюдая за Лэхри и Патриком, неумело ставившими грот-марсель на курс бакштаг. — Сейчас ещё весь такелаж пообрывают. Ну, куда вы его тянете?! — заорал он, не выдерживая. — Крепите, болваны!

Я не стал вмешиваться.

Южные моря встретили нас теплым свежим ветром и чистым безоблачным небом, с которого словно обрывались золотым потоком солнечные лучи. Отступив от своих офицерских замашек появляться перед начальством при полном параде, я, наконец, вняв подколкам и насмешкам Роберта, который не забывал дружески подшучивать надо мной, когда я не смел приблизиться к капитану, не поправив воротник и не застегнувшись на все пуговицы, выбрался на палубу без сюртука и треуголки. И впервые за всё время моих хождений по морям я вдруг понял вкус настоящей свободы. Мы не выполняли приказ, мы шли туда, куда хотели, и, даже имея строго определённые обязанности, я не обязан был соблюдать все ещё недавно казавшиеся мне такими естественными формы обращения, приветствия и прочих элементов, которые я соблюдал на службе. Это было поначалу странно. Мне, едва я ступил на борт, всё время хотелось вытянуться по струнке и, приложив руку к голове, отрапортовать Брайану, когда он приглашал меня к себе по какому-либо вопросу. Роберта это забавляло, Брайана удивляло, а я изо всех сил пытался внушить себе, что могу этого не делать. Таким образом, появиться на палубе без сюртука и ненавистного головного убора, уже было для меня достижением.

— Делаешь успехи, — Роберт со всего размаху хлопнул меня по спине. — Наконец.

— Внял совету, — отозвался я, занимаясь осмотром крепления орудий.

— Тогда внемли ещё одному, — произнёс Роберт, облокотившись о фальшборт и наблюдая за моими действиями. — Скоро встанем на якорь в Вила-ду-Порту. Я там ромом запастись хочу. Дешевле, чем в Англии. Не впадай в искушение по поводу фруктов. Или заливай ромом.

— Понял, — ответил я.

Роберт ещё мгновение постоял, словно намереваясь что-то сказать, но, передумав, ушёл заниматься своими делами.

Ещё пару дней мы продолжали идти в сторону Азорских островов, увлекаемые всё тем же свежим норд-норд-остом. Я проводил на палубе почти всё время, спускаясь в трюм лишь за редким исключением или на период сна. После северных морей и ледяных ветров было невыразимо приятно прогреться в лучах тропического солнца, так что угнать меня с палубы было почти невозможно. В итоге, на подходе к Азорским островам, я свалился с солнечным ударом.

Очнулся я уже в душном трюме, в своём гамаке, притом первое, что я увидел — были взволнованное лицо Генри и ухмыляющаяся широкая морда Роберта. Скажу отдельно, что увидеть склонившегося над собой Генри и не принять себя за умершего, к которому является ангел, дабы проводить в мир иной, было сложно. Генри, белокурый и голубоглазый юнец, прозванный боцманом Херувимом, помощник нашего судового врача, был одним из самых молодых членов экипажа. И я был не первым и не последним, пытавшимся произнести молитву, когда после очередного ранения или лихорадки, приходя в себя, видел над собой его лицо.

— Да, живой, живой, — произнёс Роберт, хлопнув меня по щеке. — Чего с ним станется. Полностью осознав, что морда английского питбуля никак не может соседствовать с ликом ангела в загробном мире, я окончательно понял, что ещё жив.

— Мистер Шайн, как Вы? — пробормотал Генри, укладывая мне на лоб мокрую холодную тряпку.

Генри был студентом первого курса медицинского института, продолжать учёбу в котором он не мог ввиду бедности семьи и отсутствия возможности платить за дальнейшее обучение. Но он нашёл выход заработать денег, напросившись к нашему судовому врачу, мистеру Эдмундсу, в качестве помощника. И теперь за его спиной он спешил опробовать на нас все свои врачебные штучки, которым его обучили за год. Он запихивал в нас какие-то противопростудные порошки и микстуры, смазывал щиплющей гадостью наши порезы и царапины, и иногда у него даже получалось нас вылечить. В общем, ради сохранности наших жизней и здоровья мы пытались не попадаться ему на глаза лишний раз.

— Нормально, — пробормотал я сквозь тошноту. — А что случилось?

— На солнышке перегрелся, — ответил Роберт. — Ты тут два дня чего-то бормотал в горячке. Вдруг замолчал. Мы уж думали, ты помер, а ты ожил.

— Не дождётесь, — хмыкнул я. Роберт осклабился.

— Ты мне вот, что скажи. На югах бывал?

— Никак нет, — ответил я. — Только северные моря.

— Понятно, — протянул Роберт, отодвигаясь от моего гамака. — Теперь будешь знать, что солнце здесь немного другое.

— Уже заметил, — отозвался я, переводя взгляд на соседние гамаки. Ещё в трёх лежали другие члены нашего экипажа: Итан, Тоби и Мэдок. Рядом с последним стоял мистер Эдмундс, пытаясь залить ему в рот какую-то микстуру, от которой тот отчаянно отплёвывался.

— А с этими что? — спросил я. Роберт расплылся в улыбке, сверкнув парой золотых зубов.

— Впали в искушение, — протянул он. — Лады, выздоравливай, — снова похлопал он меня по щеке напоследок.

На следующий день я уже поднялся на палубу. Подойдя к Брайану и убедив его, что я в полном порядке, я изъявил своё желание сойти на берег, чтобы помочь Роберту в приобретении рома. Брайан согласился с какой-то опаской, однако сильно возражать не стал. Едва я вышел из его каюты, как мне на голову тотчас шлёпнулся мокрый платок, и надо мной прозвучал насмешливый голос Роберта:

— Дарю!

— Спасибо, — отозвался я, завязывая платок.

— Да, Звездочёт, — протянул Роберт. — Сдаётся мне, в случае затяжного штиля ты первым отдашь концы.

— Тогда у вас будет фунтов сто пятьдесят свежего мяса, — ответил я.

— Скорее, сушёного, — хмыкнул Роберт. — А если серьёзно, Ал, чтоб я тебя без головного убора на палубе не видел. Это я тебе как твой боцман говорю. Ты нам ещё живым нужен.

— Так точно, — отозвался я.

И этот приказ я уже не смел нарушить.

Наверно, я никогда не забуду своего первого впечатления от южных стран. В первую очередь бросалось в глаза обилие рынков, прилавков со всевозможными видами товаров, начиная местными фруктами и вином, и заканчивая ценностями и шелками востока и какими-то диковинками из глубин Африки. Я видел немало торговых городов, но северные рынки резко отличались от южных, где помимо бесконечных прилавков также бесконечно звучали голоса торговцев с призывом купить что-либо именно с его прилавка. Бесконечные крики, ругань, перебранки, смех — всё это заполняло собой спёртый знойный воздух, в котором смешивались запахи пряностей, иссушенной листвы, соли и тошнотворный аромат гнилых фруктов, наполнявших собой мелкие сточные канавы.

Вообще, за те пару дней, за которые я успел пройтись по этому городу, у меня сложилось впечатление, что его жители заняты, за малым исключением, работавшим на полях и в садах, только тем, как продать друг другу свой товар с извлечением хоть какой-то выгоды. Добавить к этому ещё несколько десятков таверн и кабаков, по большей части, не имевших стен и обходившихся лишь навесами, и в которых запах гнилья смешивался с запахом пота и перегара, и можно представить все прелести южных городов, которые я сполна успел ощутить за эти дни.

Другое дело — Роберт. Он уже не в первый раз бывал в подобных местах и потому знал все тонкости местных рынков. Каким образом ему удавалось найти того, кто мог бы продать приличный товар за разумную цену, с кем можно было договориться о погрузке этого товара, как всё это доставить — для меня это было непостижимо. Однако Роберт умел так договориться, что торговцы, способные обмануть кого угодно, ещё и оставались ему должны. Я не переставал удивляться, откуда он знает, с какого конца рынка стоит заходить, сколько прилавков нужно пропустить прежде, чем заговорить с тем или иным торговцем. Но итог был один — вскоре, помимо запасов пресной воды, в нашем трюме расположились пять бочонков рому по десять галлонов каждый. Другие пять бочонков по шести галлонов были заполнены смесью из сушёных фруктов с ромом. Это уже было сделано по настоянию мистера Эдмундса, как средство от цинги. И мы искренне сожалели, что эта настойка выдавалась нам в малых дозах только во время обеда, а не плескалась в наших флягах постоянно, в отличие от чистого рома.

Глава шестая. Голос моря

Из Вила-ду-Порту мы вышли первого августа и взяли курс на запад-юго-запад, однако когда мы достигли тридцать второй широты, мы легли на курс строго на запад и, по настоянию Говарда, не меняли его до самих Бермудских островов.

За всю мою жизнь я не переставал удивляться людям, которые умели так упорно добиваться того, чтобы получить по морде. И это не зависело от сословия, звания, уровня жизни, положения и каких-то ещё условий. Проблема была лишь в том, что иногда их положение могло оказаться слишком влиятельным, чтобы каждый встречный имел право исполнить их желание. Таков был Говард.

Видимо, задавшись целью превратить мою жизнь в ад, он не переставал по нескольку раз в день напоминать Брайану, что я дезертир и валлиец.

— И всё же, я настаиваю, что мистер Шайн должен покинуть наш корабль, как только мы доберёмся до Бермудских островов, — заявлял он почти каждый раз, когда я попадал в поле его зрения. — Он обязан предстать перед правосудием.

Брайан чаще всего отмалчивался, или отмахивался, Роберт начинал скрипеть зубами, а мне просто хотелось убить его.

— Ал, ты б харю ему подправил, — как-то фыркнул Роберт. — Тебя не достало?

— Есть такое, — ответил я, кидая нож в прикреплённую к штирборту под шканцами мишень. Я только что закончил тренировки с нашей командой и теперь позволил себе посвятить время оттачиванию данного навыка. Говард и Брайан в этот момент стояли на шканцах. Брайан о чём-то негромко говорил с Томми, одним из наших рулевых, а Говард, заметив меня, затянул свою обычную песню.

— Так, разобрался бы, — произнёс Роберт.

— Чтоб я с идиотом связывался? — отозвался я, кидая нож в середину мишени.

— Ну, так, со мной связался, — заметил Эмеш, наблюдавший за моими действиями и натачивающий саблю.

— Я ж сказал, с идиотами, — уточнил я, прекрасно понимая, какими могут быть последствия вероятностной стычки.

— Да, не боись, — небрежно произнёс Роберт, словно угадывая мои мысли. — Прикроем.

Я глянул на Роберта. Обычно боцман должен был следить за порядком на корабле и, как раз, пресекать любые драки и споры. И я прекрасно помнил, как и по моей спине однажды прошлись кошки, когда мы с одним из сослуживцев учинили драку. Больше я не смел участвовать в разборках, находясь на палубе, особенно в присутствии начальства. На суше, конечно, были другие законы. Но теперь я получал позволение от самого боцмана.

— Ты это как представляешь? — спросил я, глядя на Говарда.

— Да, как угодно, — отозвался Роберт. — Ему никто не возражает потому, что боятся. Дашь отпор — осмелеют.

— А Брайан?

— Что — Брайан? Не может заткнуть своего родственника — пусть наблюдает, как это сделают другие.

Я не ответил, снова взглянув на Говарда. Мистер Кирксвуд довольно открыто заявлял, что любой валлиец только и ждёт, как бы причинить вред Британской короне.

— Он тебя при первой же возможности предаст, — говорил он. — Ещё к пиратам перекинется, не дай Бог.

— Говард, прекрати, — спокойно произнёс Брайан.

— Что прекрати? Я тебя уверяю…

Это больше был уже азарт, чем озлобленность. Не дав докончить ему фразу, я резко развернулся и кинул нож в его сторону. Оружие, пронзив треуголку англичанина, вонзилось в стенку юта. Говард замер, даже не успев закрыть рот.

— Простите, сэр, — произнёс я, чувствуя, что расплываюсь в наглой улыбке. — Смазал.

Я услышал, как Роберт кашлянул. Кто-то из команды, кто находился на палубе, оторвались от своих дел и теперь наблюдали за происходящим. Я продолжал смотреть на Говарда, улыбаясь и понимая, что так он это не оставит.

— Мистер Шайн, — Говард направился к трапу и начал медленно спускаться со шканцев. — Полагаю, Вы понимаете, что Ваши неправомерные действия в отношении английского лорда и офицера выше Вас по званию, могут, в лучшем случае, привести к окончанию Вашей карьеры офицера Королевского флота.

— Я прошу прощения, сэр, — отозвался я. — Я же сказал, я всего лишь смазал.

— И куда же Вы целились, в таком случае? — спросил он.

Я окинул взглядом его фигуру.

— Фута на три ниже, сэр, — ответил я. Роберт за моей спиной прыснул, среди команды послышался смешок. Говард уничижительно посмотрел на меня.

— Я оценил Ваше топорное чувство юмора, — произнёс он. — Вы что, смеете бросать мне вызов?

— Вы смеете его принять, сэр? — спросил я, инстинктивно переходя в стойку.

Говард не ответил, переводя взгляд на команду, теперь почти полностью собравшуюся на шкафуте. Похоже, они ожидали развязки. Говард посмотрел на шканцы. Даже Томми, оторвавшись от компаса, с любопытством смотрел в нашу сторону. Брайан, вскинув бровь, посмотрел на Говарда и развёл руками, словно говоря: «А чего ты ожидал?». Меня же удивило то, что он не был намерен вмешиваться. И в этот момент я почувствовал за своей спиной какую-то надёжную невероятную силу. За столь короткое время команда, как оказалось, уже успела принять мою сторону и теперь собралась здесь, чтобы поддержать меня. Это не могло не ободрить.

Говард снова перевёл взгляд на меня.

— Раз уж это дуэль, мистер Шайн, позвольте мне взять мою саблю.

— Зачем? — отозвался я, чувствуя, насколько приятно было хоть что-то съязвить своему обидчику. — У Вас, сэр, язык поострее будет.

Среди команды прокатился уже неприкрытый хохот. Говард презрительно хмыкнул.

— Конечно, мистер Шайн, как я мог забыть. Вы — выходец из валлийских рыбаков. Вам не престало использовать благородное оружие.

— Я не намерен Вас убивать, сэр, — ответил я.

— Вы слишком самоуверенны для дезертира… — я не стал дослушивать, сходу нанеся ему удар правой в челюсть. Говард чавкнул и попятился. Я вернулся в исходную стойку, ожидая ответа. Говард не заставил себя долго ждать. Встряхнув головой, он перешёл в нападение. Я увернулся, едва не пропустив удар в солнечное сплетение, и тотчас оказался у него за спиной. Говард развернулся, пытаясь нанести мне хук правой. Я ушёл от удара, заставив его, тем самым, перейти в наступление. Говард сделал отвлекающее движение левой, после чего попробовал провести прямой удар правой. Этого я и ждал. Уклонившись вправо, я сделал шаг вперёд, пойдя на сближение, и нанёс ему удар локтем левой в челюсть. Это был мой коронный удар, который позволял моментально вырубить или убить противника в рукопашной схватке. Здесь главное было не бояться подпустить его к себе на близкое расстояние. Когда-то, заметив особенности моего ведения боя, наш бывший боцман, мистер Кинкли сказал, что в любой драке моя леворукость будет преимуществом. И я этим преимуществом пользовался.

Говард пошатнулся, после чего, слепо замахнувшись, повалился на ступени трапа, рядом с которым мы бились. Я остановился, готовый в любой момент продолжить бой, однако Говард, видимо, решил прекратить поединок.

— Идите все к чёрту, — пробормотал он, сплёвывая кровь и поднимаясь на шканцы на четвереньках.

— О, как лорды заговорили, — хмыкнул кто-то у меня за спиной.

— Мистер Кирксвуд, — Роберт подошёл к Говарду, чтобы помочь ему подняться. — Сэр, что ж Вы так неосторожно по трапу ходите? За леера придерживаться надо.

Его слова были встречены взрывом смеха, после чего на меня со всех сторон посыпались поздравления и одобрительные возгласы. Говард отмахнулся от помощи Роберта, после чего, опираясь на руку Брайана, поплёлся в каюту. Сквозь все поздравления и рукопожатия я успел заметить насмешливо-укоризненный взгляд Брайана, брошенный на нашего боцмана. Роберт в ответ только расплылся в нагловатой улыбке, сверкая золотыми зубами.

Третьего сентября мы всё так же продолжали идти к Бермудским островам. В тот день мы с Брайаном стояли на шканцах у штирборта, как раз над тем местом, где мы бились с Говардом.

— Извиняюсь за свою выходку, — произнёс я, когда Брайан упомянул о состоянии Говарда. Наш старпом за всё это время почти не выходил из каюты, жалуясь на головную боль и боль в челюсти. Затаил ли он какую-то злобу на меня? Я не сомневался. И порой триумф победы сменялся для меня отдалённой тревогой относительно того, что могло бы ждать меня в будущем с его лёгкой подачи. Да, я мог, разукрасить ему лицо, я мог победить его в драке и радоваться этому, но, по сути, кем я был против него в обществе, где всё решало положение, имя и деньги? На каком суде стали бы выслушивать защиту какого-то валлийца, бывшего офицера, которого считали дезертиром и который, к тому же, устроил драку на корабле с английским почти лордом? Меня бы повесили не задумываясь. А Говарду этого не сложно было бы добиться. Таким образом, я не посмел бы сойти на берег ни одной из английских колоний.

— Я всё понимаю, — кивнул Брайан. — Я сам на твоей стороне. Но, ты же понимаешь, что данное событие может за собой повлечь.

— Так точно, — отозвался я.

— Я разговаривал с ним, — продолжал Брайан. — Определённого он ничего не сказал, но я более чем уверен, что он не будет молчать.

— И что мне делать?

— Не знаю, — отозвался Брайан, глядя в бесконечную даль моря. — Если б ты хоть на саблях сражаться предложил…

— Я не собирался его убивать, — ответил я.

Брайан перевёл взгляд на меня.

— Говард один из лучших фехтовальщиков, — заметил он, словно пытаясь умерить мою самоуверенность.

— Но я б тогда на смерть бился, — ответил я. — По чести было б его зарубить?

— И ты, правда, этого не хотел? — спросил Брайан.

— Никак нет, — ответил я, чувствуя раздражение. — Хотя мог.

— Я это видел, — невозмутимо произнёс Брайан. — Алан, я не могу тебе что-то говорить. Говард, конечно, не был прав с самого начала. Но он не оставит этого. Даже если вся команда заступится за тебя во главе с Робертом. Поэтому, когда прибудем на Бермуды, не сходи на берег.

— Так точно, сэр, — отозвался я, переводя взгляд на пенящуюся за бортом воду.

Это была моя первая ошибка в этом походе и мне бы очень не хотелось совершать дальнейшие. Тем более те, что могли увенчаться столь сомнительным триумфом. Я на мгновение представил, что могло бы меня ждать, если Говард заявит о случившемся. Вряд ли Брайану удастся отстоять мою свободу или жизнь. И стоило ли поддаваться своей вечно просящейся в драку натуре, чтобы обрекать себя на подобное заточение. Да, на мне не было кандалов, но свободнее я себя от того не чувствовал. И, что, если Говард сдаст меня властям в порту, куда сейчас мы направлялись?

Внезапно я почувствовал начинавший пробирать меня необъяснимый необоснованный страх. Говард выдаст меня. Заключения и позорной казни на потеху или в наставление толпе мне не избежать. Может, стоило остаться в Ирландии? Может, стоит выпрыгнуть за борт и поплыть куда глаза глядят? Хоть в пасть морскому чудовищу, скрытое присутствие которого уже начало рисовать моё воображение. Я перевёл взгляд на чистый далёкий горизонт. Что-то было не так. Затухающей частью разумного сознания я понимал, что близок к панике, причины для которой просто не было. Голову начала сдавливать невыносимая боль. Я вцепился в леера, пытаясь сосредоточиться. Я ни разу не впадал в панику, даже среди битвы, даже если мы не могли победить. Я всегда сохранял трезвость мысли во время штормов, каким бы жестокими они ни были. Что происходило сейчас? Эта неизвестность только добавляла ужаса.

Я взглянул на Брайана. Он стоял, также вцепившись в леера, бледный, напряжённо всматриваясь вдаль. Я был более чем уверен, что он сейчас, также как и я готов был выпрыгнуть за борт. Я перевёл взгляд на шкафут, только сейчас замечая какое-то смятение среди нашей команды. Кто-то стоял на коленях, беспрестанно крестясь и бормоча молитвы, кто-то бегал от борта к борту, с обезумевшим взглядом и словно не замечая перед собой ничего. Нет, проблема была не со мной одним. Но что это было?

Страх начинал усиливаться, карабкаясь от бешено стучащего сердца к горлу и лишая дыхания. Сознание отказывалось повиноваться, вызывая в безудержном воображении ужасные невиданные образы чудовищ, жаждущих растерзать каждого, кто находился на корабле.

Я закрыл глаза, пытаясь задержать дыхание. Нет, когда-то это уже было. Лет десять назад, когда экипажи сразу трёх кораблей, на одном из которых был и я, вдруг почувствовали такой же неудержимый беспричинный страх. Кто-то бросился в воду, кого-то потом нашли мёртвым на палубе или в трюме, кто-то даже тронулся умом. Одно я прекрасно помнил. Когда сошла волна ужаса, и мы пытались понять, что произошло, на корабли налетел жестокий шторм. Был ли это ужас предвестником шторма? Кто-то говорил, что подобное иногда происходит. Притом, шторм может находиться в нескольких десятках миль от этого места и даже пройти стороной, но от этого он не становится милосерднее, убивая на расстоянии, и его жертва всё равно находит пристанище в морской пучине.

Я снова перевёл взгляд на Брайана, осознавая, что прошло не больше секунды. Показалось мне, или нет, но он дёрнулся, чтобы прыгнуть за борт. Не медля и почти уже сам не помня себя от ужаса, я схватил его за сюртук и повалил на палубу.

— Не смей! — крикнул я.

— От борта отошли! — послышался громогласный рёв Роберта.

В этот же миг дверь юта открылась, и на шканцах появился Говард. Судя по его обезумевшему взгляду, было понятно, что постигшая нас участь не миновала и его.

— Что.. что это… — бормотал он, бросаясь к борту, от которого я только что оттащил Брайана, теперь без чувств лежавшего под штурвалом.

— Стой! — хрипло произнёс я, пытаясь подняться. Любое движение давалось с трудом. Я почти на четвереньках бросился за Говардом, однако моя рука уже схватила пустоту. Я поднялся, намереваясь крикнуть «Человек за бортом!», но открывшаяся картина заставила меня замереть. Вместо моря перед моим взором простирались бескрайние луга, поросшие высокой колыхавшейся на ветру зелёной травой. Я стоял, не понимая, что происходит и тупо глядя на равнину. Словно откуда-то издалека до меня донёсся голос Роберта. Но о чём он говорил, я уже не мог разобрать. В следующий миг в груди словно что-то оборвалось и, похоже, я потерял сознание.

Очнулся я, почувствовав, что по лицу меня хлещут струи дождя. Я открыл глаза. Патрик, Пип, Сэнди и Уолтон убирали крюйсель. Роберт отдавал распоряжение отдать шкоты грот-марселя. Я поднялся, чтобы присоединиться к Эмешу и Нэвилю, выполнявшим команду.

— Живой? — спросил Эмеш.

— Так точно, — пробормотал я, глядя на остальных членов команды, без чувств лежавших на палубе. — Что происходит?

— Пытаемся обойти шторм, — ответил Роберт. — Но, по ходу, не обойдём.

Я перевёл взгляд на волнующееся море. Ветер был сильным, хотя и переходящим в свежий. Но Роберт, всё равно, распорядился убрать марсели и теперь приказал отдать шкоты фока и грота.

— Дрейф? Может, не обязательно? — спросил я.

— У руля сможешь встать? — мрачно спросил он. Я кивнул.

— Тогда к штурвалу, — приказал он. Я повиновался, предварительно оттащив всё ещё не пришедшего в себя, но дышащего Брайана в сторону. Стэнли, наш второй рулевой, также лежал неподалёку, уже придя в себя, но, видимо, не имея сил подняться.

Я взял 11 румбов к ветру, сверяясь с компасом.

— Марсели отдать! — послышался приказ Роберта. Эмеш и Нэвиль поспешили выполнить команду. Роберт поднялся ко мне.

— Тот живой? — спросил он, кивнув в сторону Стэнли и наклонившись к Брайану.

— Так точно, — отозвался я, не переставая следить за курсом. Волнение начинало стихать, корабль шёл уверенно. Я перевёл взгляд на Роберта, пытавшегося привести Брайана в чувство.

— Эй, Чибис! — крикнул он находившемуся рядом Патрику. — Мистера Эдмундса сюда!

— Он ещё не пришёл в себя, — отозвался Патрик.

— Значит, Херувима тащи! — рявкнул Роберт.

Патрик, не смея спорить, соскочил на шкафут, чтобы позвать ещё только приходившего в себя Генри. Я продолжал следить за курсом, пока ко мне не подошёл Стэнли.

— Мистер Шайн, позвольте, — негромко произнёс он. — Вы правите, как пушкой перед выстрелом.

Усмехнувшись, я легко уступил место у штурвала и подошёл к Брайану.

— Долго он, — пробормотал Роберт, хлопая его по щекам.

— Главное, дышит, — заметил я. — Может, утащим его в каюту?

Роберт согласно кивнул.

Мы унесли Брайана, после чего отдав его на милость уже очнувшегося мистера Эдмундса и Генри, снова вышли на палубу.

— Чего это было? — мрачно спросил Роберт, окинув палубу взглядом и, видимо, убеждаясь, что всё в порядке.

— Бывает перед штормом, — ответил я. — Зов морей.

— Слышал о таком, но не сталкивался, — произнёс он.

— Мне как-то пришлось, — ответил я. — Почти треть команды выпрыгнула за борт. Наверно, тоже зелёный луг видели.

— И ты видел?

— Сегодня — да, — кивнул я, вспоминая причину, по которой я подошёл к борту после того, как оттянул Брайана. — А с Говардом что? — вдруг вспомнил я.

— Уже никто не узнает, — ответил Роберт. — Ты за ним неплохо рванул, но, хорошо, что не прыгнул.

— Там был луг, — ответил я.

Отвратительным было это чувство. Я хотел убить Говарда за его слова, а теперь чувствовал себя виновным в том, что не успел его спасти. Не думаю, что он был бы мне особо благодарен, успей я, но моя совесть всё равно не была чиста. И пусть все могли быть свидетелями и подтвердить, что Говард спрыгнул сам. Я не мог отрицать, что в тот момент, даже кинувшись за ним, желал его смерти.

Глава седьмая. Нежеланная и желанная встречи

В порту Сент-Джорджа мы встали на якорь 6 сентября 1784 года для пополнения запасов воды и провизии. Через десять дней, то есть, 16 сентября 1784 года мы вышли из порта и взяли курс строго на юг, чтобы пройти вдоль Южной Америки. Но из-за поднявшегося через три дня противного очень крепкого ветра, вскоре перешедшего в шторм, мы были вынуждены сменить курс и, при максимально уменьшенной парусности, двигаться вдоль Багамских островов в сторону Ямайки.

— Рому доберём, — успокаивал Брайана Роберт, пока ещё шесть дней мы боролись со штормом.

— Меня не ром волнует, — ответил Брайан. — А пираты.

Роберт хмыкнул.

— Какой пират тут будет ошиваться? Да в такой шторм. Их тут ещё с начала века, вон, Звездочётовы сослуживцы разогнали[7]…

В этот миг дверь каюты открылась, и в проёме появился Лесли.

— Мистер Хорнби, — произнёс он, переводя дыхание. — Там корабль за нами! Без флага!

На какое-то мгновение нас словно парализовало. В следующий миг мы, не сговариваясь, выбежали на палубу полуюта.

За нами, на расстоянии, примерно, полумили, следовал четырёхмачтовый бриг без флага.

— Что б его… — фыркнул Роберт, не сводя пристального взгляда с преследовавшего нас судна.

— Может, получится на переговоры? — негромко произнёс Брайан.

— Не получится, — отозвался Роберт. — Рулевой! — крикнул он Томми. — Право руля!

Томми заложил штурвал вправо.

— Там рифы могут быть! — крикнул он, пока «Северная Звезда» медленно выполняла поворот.

— Я в курсе, что могут! — рявкнул Роберт. — Рынду сюда! Пусть пролоцманит!

Лэхри, получивший прозвище «Рында» за то, что как-то ночью в порту, перебрав чуток, врезался лбом в одноимённый корабельный колокол, появился с лотом менее чем через полминуты.

И только сейчас, сквозь мрак вздымающихся волн, я заметил тянущуюся по штирборту песчано-каменистую косу, вдоль которой мы шли. Это было слишком рискованно. Тем более, если пираты были из этих мест, они должны были знать этот берег лучше, чем мы. Я взглянул на Роберта. Он казался слишком уверенным.

— Сколько? — крикнул он Лэхри.

— Тридцать два! — отозвался наш лотовый.

— Держи правее! — скомандовал Роберт рулевому. Томми беспрекословно выполнил приказ.

Я снова оглянулся. Пиратский бриг настигал нас.

— Надо отдать приказ к бою! — крикнул я.

— Нет, — Роберт отмахнулся, не глядя на меня. — Рында?!

— Двадцать шесть! — крикнул Лэхри.

— Лево руля! — скомандовал Роберт. — Держать прямо!

Томми вцепился в штурвал. Роберт напряжённо следил за береговой линией.

— Двадцать! — крикнул Лэхри. Роберт не ответил.

— Четырнадцать! — снова донёсся голос нашего лотового.

— Держать штурвал! — только приказал Роберт.

Я схватился за леера при очередном вале, ударившим в бакборт. Создавалось впечатление, что Роберт знал это место и теперь пытался завести наших противников на мель.

Я снова оглянулся. Пиратский бриг был уже на расстоянии ружейного выстрела.

— Надо готовить оборону! — крикнул я Роберту.

— Рында! — вместо ответа крикнул Роберт.

— Шесть с половиной! — донёсся голос Лэхри.

— Роб! — крикнул я, чувствуя накатывающее раздражение и держа наготове револьвер. Роберт отмахнулся. Над нашими головами просвистели первые пули. Я отдал приказ к орудиям. Нэвиль, Шеймус, Патрик и Эмеш поспешили на шкафут, готовясь к перестрелке.

— Четыре! — крикнул Лэхри.

— Лево руля! — проорал Роберт.

Томми резко заложил штурвал влево. «Северная Звезда» вздрогнула, дав крен на бакборт. При сниженной парусности мы были довольно лёгкой добычей. Зато, хоть и при полных парусах, наши преследователи уступали нам в манёвренности. Видимо, на это и уповал Роберт.

«Северную Звезду» отбросило от берега, вдоль которого уже выстроились зубья каменистых отрогов, над которыми бурлила молочно-белёсая вода.

На какое-то время мы оказались повёрнуты бакбортом к преследовавшему нас противнику. В следующее мгновение шум ветра в полощущихся парусах и глухую дробь ливня, заливавшего палубу, пронзил свист летящего ядра. Я не видел вспышки на баке, но вряд ли бы пираты были способны произвести этот выстрел из бортовых орудий. Под таким углом стрелять можно было только с бака. И наше счастье, что это была малокалиберная пушка. Снаряд пробил борт немногим выше ватерлинии. Но и этого было достаточно, чтобы при таком волнении трюм начало заливать.

— Залатать пробоину! — приказал Роберт. Итан и Сэнди поспешили в трюм.

— Орудия к бою! — скомандовал я. Роберт уже не возражал. — Огонь!

Мы дали залп из одной двадцати-четырёх и двух двенадцатифунтовых орудий. Тут же с пиратского корабля пришёл ответный ружейный залп.

— Стрелять по готовности! — приказал я, укрываясь за фальшбортом, перезаряжая револьвер и наблюдая за действиями Нэвиля, и ещё шести членов нашего экипажа, занятых пушками. План Роберта, конечно, был хорош, но прежде чем пиратский корабль успел бы или развернуться, или налететь на рифы, часть нашей команды всё равно угодила бы под огонь.

Выпущенный по прямой наводке разрывной снаряд попал ниже ватерлинии судна противника. «Белая Акула», как я успел разглядеть название корабля, судорожно дрогнула, но не сбавила скорости. Напротив, она довольно резко попыталась совершить левый поворот, уходя от рифов. Но для этого противнику было необходимо повернуть фока, грот и марсели.

Пользуясь тем, что нам открылся бакборт противника, я отдал Нэвилю приказ зарядить разрывной снаряд и произвести выстрел, взяв ниже ватерлинии, левее от примерного окончания кватердека судна противника, так как именно в этой части трюма могли храниться основные запасы пороха. Сам же, увидев, что пиратам довольно быстро удаётся выполнять разворот, я взял на себя роль стрелка, призвав к этому и Стэнли.

Видимость осложнялась темнотой, ливнем и хлопьями разлетавшейся над волнами пены. А если кто когда-то и вёл перестрелку с одного раскачивающегося на волнах корабля по другому, также раскачиваемому волнами, тот подтвердит мои слова, что любая пуля, как попавшая в кого-либо, так и пролетевшая мимо — это просто случайность, но случайность, иногда попадающая в цель.

Не знаю, считала это моя судьба везением, или это были такие её шутки, но она ещё ни разу не оставляла меня без ранений. Ни один бой или пьяная заваруха с применением стрелкового оружия не оканчивались для меня без огнестрельного ранения той или иной тяжести, будь это сквозная рана в животе или незначительная царапина на руке. Иногда мне казалось, что, если бы я стоял в толпе и кто-то наугад решил бы в эту толпу выстрелить, он, безоговорочно, попал бы в меня. И потому, отправляя очередную пулю на борт противника, я уже, где-то в глубине сознания, был готов к тому, что случилось после.

Я сумел подстрелить двоих пиратов, производивших работу с такелажем. Ещё с тремя справился Стэнли.

— Орудия готовы! — крикнул Нэвиль.

— Расчёты от орудий! — скомандовал я. — Огонь!

На миг, оторвавшись от перестрелки, я успел заметить вспышку от снаряда, разорвавшегося в трюме противника, успел увидеть, как полыхнул подобно брандеру пиратский корабль. А затем боль, как от мощного удара пронзила висок и я почувствовал, как моё тело безвольно переваливается за фальшборт, а затем мир начал смыкаться надо мной подобно ревущей пучине, в которую я проваливался.

Когда я очнулся, в первое мгновение мне показалось, что я лишился зрения. Лишь повернув голову и увидев где-то вдали какое-то светлое пятно, я понял, что просто нахожусь в тёмном помещении. И если я всё ещё оставался на земле живых, это значило, что кто-то из команды должен был спасти меня. Только, если я нахожусь в пещере, а это была именно пещера, и я спасён кем-то из команды, это, в свою очередь означает, что нам пришлось совершить высадку. Ну, да, наш корабль получил пробоину. Её надо залатать. А пираты? Было бы неразумно высаживаться на этот остров, зная, что здесь может находиться твой противник. Да и с тем повреждением мы б смогли, при малой парусности, дойти до какого-нибудь соседнего острова. А может, это и есть другой остров? Тогда вопрос — зачем выносить меня на берег? Может, что-то пошло не так?

Я попытался приподняться, всё ещё ощущая головокружение. Вдобавок я почувствовал, что с виска по правой щеке у меня течёт кровь, к которой налипли просоленные волосы. Странно, что ни мистер Эдмундс, ни Генри не позаботились о том, чтобы обработать мне рану.

Я приподнялся на руках, как вдруг откуда-то из темноты донёсся грубый голос.

— Что, очухался?

Я вздрогнул, повернувшись в сторону источника звука и с трудом различая в темноте силуэт человека. Голос его был мне незнаком. В моё спутанное сознание начало проникать понимание того, что я могу находиться и не среди нашей команды.

— Где я? — задал я вопрос.

— Где надо, — бросил незнакомец.

Я сел, прислонившись спиной к известняковой стене пещеры, всё ещё чувствуя сильное головокружение и понимая, что разговора с этим человеком не получится. Что ж, по крайней мере, хоть какую-то ясность из имеющегося положения я мог извлечь. Скорее всего, это — один из тех пиратов, что преследовали нас и здесь я нахожусь явно не в роли почётного гостя. Я перевёл взгляд на пирата. Это был довольно крупный человек и, вдобавок, вооружённый, так что, не смотря на отсутствие страха, я решил проявить благоразумие и не предпринимать попыток к бегству. Ещё неизвестно, что с нашей командой случилось и что может зависеть от моих действий. А, может, я, вообще, один в живых остался.

Не знаю, что притупляло мой страх — спутанность ещё только возвращающегося сознания или привычка сталкиваться с опасностью, но я не чувствовал ни ужаса своего положения, ни переживания о своей дальнейшей судьбе. Я только спросил:

— Что вам нужно от меня?

— Я те чё, обезьяна пороховая перед тобой отчитываться? — фыркнул пират. — Капитан захочет — изъяснит. Сиди и помалкивай.

Я усмехнулся.

— Можно подумать, я вам так сильно живым нужен, — ответил я.

— Ты заткнёшься, или как? — пират поднялся. — Или мне тебе кляп в пасть запихнуть?

— Молчу, — отозвался я.

В этот же миг у входа в пещеру послышались шаги.

— Эй, Анемон, чё за болтовня с этим? — голос вошедшего мало отличался от голоса его товарища.

— Очухался, начал вопросы задавать, — ответил «Анемон».

— Давай его к Чернокнижнику, — приказал вошедший, бросив моему охраннику верёвку.

Я не сопротивлялся, когда мне связали за спиной руки и повели к выходу из пещеры. На сопротивление сейчас не было ни сил, ни возможности. Да и хотелось подробнее вникнуть в ситуацию.

Я на миг зажмурился, когда мы вышли из пещеры и яркий солнечный свет резанул мне по глазам. Тут же послышался чей-то голос:

— Сюда его!

Меня подвели к сидевшему на камне человеку, по всей видимости, капитану и поставили на колени. Если бы я встретился с этим человеком в городе, я бы вряд ли догадался с первого раза, что этот человек — пират. Его можно было бы принять, скорее, за какого-то очень богатого предпринимателя, заработавшего своё состояние посредством честного труда, но никак не грабежа. В его взгляде не было того прожжённого выражения наглости и желания наживы. Напротив, этот взгляд выражал ум и рассудительность.

Он был гладко выбрит, и только небольшая бородка, аккуратно подстриженная и расчёсанная, скрывала форму его подбородка. Одет он тоже был не так, как прочий сброд, окружавший его. На нём была почти новая одежда, которая больше пристала бы аристократу, нежели морскому разбойнику. На кожаной чёрной треуголке поблёскивала золотом небольшая пряжка. На пальцах, явно не привыкших к грязной работе, сверкали перстни. Всё это казалось странным. И относительно знакомым.

Я вспомнил, как однажды, недалеко от берегов Испании, мы напали на пиратский след, но, когда мы поравнялись с кораблём, капитан запросил переговоры. Как оказалось, при нём была каперская грамота, позволявшая ему совершать рейды на любые суда, не принадлежавшие Англии. Мы вынуждены были отступить, хотя каждый из нас прекрасно знал, что экипаж этого корабля совершал нападения и на торговые английские суда. Имя корабля было — «Белая Акула». Имя капитана — Оливер Джеймс Мартин Робертсон — некогда студент Королевской академии наук, в дальнейшем — научный сотрудник, астроном, знавший о звёздах больше, чем сам космос. За многие знания его и прозвали Чернокнижником.

Впрочем, как оказалось, грубость этому человеку тоже не была чужда. Едва я оказался перед ним на коленях, тотчас же у моего горла появился клинок — клинок, знакомый до боли, ибо это была моя сабля. Впрочем, как и ножны, теперь висевшие на поясе у Оливера. — И кто же Вы такой, — протянул он, глядя на меня.

— Очередной Саблезуб, — послышалось над моей головой.

— Да, я заметил, — всё в такой же спокойной манере продолжал Оливер. — Так, кто Вы, сэр? — снова обратился он ко мне.

— Капитан-лейтенант Алан Джозеф Шайн, — ответил я. — Но, думаю, моё имя тебе ничего не скажет.

— Шайн, — повторил он. — Возможно. Хотя не часто такую фамилию встретишь. Это прозвище или просто привязки какой-то требует?

— Не могу знать, — отозвался я. — Чего тебе надо?

— Мистер Шайн, я бы на Вашем месте проявлял больше уважения к тем, от кого зависит Ваша жизнь, — ответил Оливер, всё же, убирая мою саблю от моего горла. — Я отвечу Вам, — продолжал он в той же неторопливой манере. — Ваш корабль пострадал намного меньше, чем наш. Его нужно только подлатать и он сможет дальше идти по водным просторам. Но нам его без боя не заполучить. А Вы, по всей видимости, своим соратникам нужны. Они уже искали Вас. Так что, думаю, они согласятся обменять корабль на Вашу жизнь.

Я помотал головой.

— Капитан не сумасшедший, — ответил я. — Корабль на меня он не обменяет. Так что можешь меня убить и не тратить время.

— Я другого мнения об этом, — спокойно возразил он. — Брайан — неопытный и жалостливый человек. Думаю, он и Вас пожалеет. Тем более что он верит в благородство больше, чем в здравый смысл.

Я замер.

— Откуда ты знаешь Брайана? — спросил я.

— А это уже не Ваше дело, мистер Шайн, откуда я знаю Брайана Эдварда Мэтью Уинстона Хорнби, — ответил Оливер. — Я вот, что хочу сказать. Выбора у Вас большого не останется. Так что, решайте как можно скорее. Я могу обменять Вас на корабль, и Вы будете обречены и останетесь со своими друзьями умирать на этом острове от голода, либо вступите в ряды моей команды и поможете мне отбить корабль. Вы военный, а я ценю таких людей, как Вы. В отличие от этих мужланов, которыми приходится управлять, вы умеете поступать разумно, а это многого стоит.

— Сколько б это ни стоило, я не соглашусь, — ответил я. — И Брайан не отдаст тебе корабль. Он не станет жертвовать командой ради одного человека.

— Вы не знаете его, — снисходительно улыбнулся Оливер. — И не спешите отказываться, мистер Шайн. Может, стать пиратом — это лучшее, что Вам может предложить судьба, — он перевёл взгляд на кого-то, кто стоял позади меня. — Мистер Саблезуб, отведите этого человека в пещеру. Пусть он немного подумает о своей судьбе.

— Встать, — прозвучало над моей головой. Этот звонкий голос и чистое английское произношение показались мне до боли знакомыми. Вот ещё не хватало, если окажется, что я пол команды знаю. И, как в довершение моих мыслей, за моей спиной, едва мы вошли в пещеру, тот же голос произнёс:

— Привет, Звездочёт.

Так меня называли только во время службы во флоте. Я получил это прозвище от своего лучшего друга, когда пытался изучить навигацию. И это прозвище дал мне…

— Ларри? — осторожно произнёс я, не оборачиваясь. — Гарти, ты?

Ларри слегка толкнул меня вперёд.

— Не привлекай внимания, — быстро произнёс он. — Идём.

Наша дружба с Ларри началась по сложившемуся для меня обычаю «да, я — валлиец». На тот момент я ещё был главным старшиной, так как числиться в рядах вооружённых сил начал только с шестнадцати лет, и о получении хоть какого офицерского звания я мог только мечтать. Ларри же, с достоинством нося свою аристократическую фамилию Гарти, пришёл к нам в звании младшего лейтенанта вместо уволенного с этой должности за пьянство и дебош Нолана Гилла, который, как я упоминал, позднее стал одним из зачинщиков бунта на «Амелии».

Наша взаимная ненависть возникла с момента, когда мы узнали о происхождении друг друга, а также о том, что нам, по долгу службы, придётся тесно сотрудничать. Иными словами, я находился в прямом ему подчинении, но без меня не решались многие насущные вопросы, за которые он нёс ответственность. Так, слово за слово, оскорбление за молчанием, приказ за своеволием — мы сцепились в рукопашной. Вернее, Ларри первым зарядил мне оплеуху. Однако когда нас разняли, и в трюм спустился наш боцман мистер Кинкли, я, отвечая на вопрос о том, кто затеял драку, взял всю вину на себя. Ларри стоял в тёмном углу, не смея показаться на свет с разбитым носом.

Не знаю, по какой причине, но я, почему-то, не стал выдавать его. Может, потому, что частью своего буйного сознания понимал, что мне, как матросу, не грозит ничего, кроме плети. Ларри мог лишиться своего звания, а опозоренная честь аристократа была куда большим испытанием, чем уязвлённая гордость простого рыбака. И, как обычно происходило в тот момент, когда в моих руках оказывалось чьё-то благополучие, если не сказать — судьба, я не мог, вопреки всем ожиданиям и собственным сомнениям, этой судьбой играть.

За причинение телесного вреда офицеру, а также за нарушение порядка и дисциплины на корабле, я был приговорён к двадцати трём ударам плетью. Благо, что на тот момент мы находились в походе, и я мог быть почти уверен, что никто не станет продолжать эту историю на берегу.

Не знаю, понял ли кто-то из старших офицеров, что именно Ларри мог быть виновен в стычке, но к этой истории, действительно, никто не вернулся. Пару дней спустя, пока я всё ещё отлёживался в трюме после исполнения наказания, Ларри спустился ко мне. Осведомившись кратким вопросом о том, как я себя чувствую, он, словно не решаясь на прямой разговор, спросил:

— Ал, почему ты меня не выдал?

Менее всего расположенный на тот момент говорить и пребывая в полубредовом состоянии, я сквозь зубы ответил:

— Я — не офицер. Мне ничего не будет. Тебя бы выгнали.

Ларри не ответил. Он ушёл, не задержавшись, чтобы хоть что-то добавить, или поблагодарить. Не скажу, чтобы на тот момент это было мне важно. Зато, когда я смог, наконец, подняться на палубу, меня сразу же позвали в каюту капитана. Предполагая самое худшее, я беспрекословно поднялся на ют, чтобы после разговора выйти в звании мичмана. Я не стал задавать вопросов, но понял, благодаря кому получил это повышение.

С тех пор мы с Ларри стали друзьями. От него я научился манерам, приемлемым среди людей его круга общения, правильному английскому произношению, а также владению правой рукой при письме. Я, в свою очередь, раскрыл для него многие секреты использования двух клинков одновременно и левостороннего рукопашного боя, которые он, впоследствии, неплохо применял в действии.

И неважно, что судьба снова нас свела в такой непростой ситуации. Тем более рад я был его видеть.

Мы прошли в пещеру. Ларри быстро развязал мне руки, после чего опустился на каменный пол у плещущейся в гроте воды. Я устроился рядом.

— Ты меня вытащил? — первым делом спросил я.

Ларри улыбнулся.

— Ну, — он пожал плечами. — Мы, видимо, одновременно в воде оказались.

— Мы старались, — отозвался я.

— Заметно. А я думал, тебя повесили, — произнёс он. — Нам сказали, Шайн бунт поднял.

— Ричард, — ответил я. — Меня Дэвис расстрелял.

Ларри вскинул бровь.

— Сожалею по поводу Ричарда.

— Что есть, — я пожал плечами. — А ты какими судьбами? — спросил я, вспомнив, что Ларри отправился через Атлантику на пол года раньше меня. — Нам не доводили о гибели или ещё о чём-то.

— Может, не успели, — ответил Ларри. — Мы попали в бурю, корабли раскидало и мы одни остались. Тут появились испанцы: один грузовой галеон и четыре линейных военных. Они своё золото перевозили. А мы в шторме ещё и грот-мачту потеряли. Нас взяли на абордаж, кого убили, кого в качестве военнопленных забросили в трюм. Но тут уже подсуетился Оливер, устроил испанцам засаду. Экипаж испанский весь перебили, а потом настал наш черёд. Знаешь, может, я бы и принял смерть с высоко поднятой головой. Но погибать вместе с врагом не хотелось. Оливер предложил перед расстрелом всем желающим перейти в его команду. Я согласился. Думал, может, сбегу. Как видишь, не сбежал.

— И много наших перешло? — спросил я.

— Нет, — Ларри помотал головой. — Многие решили остаться верными присяге. Их отправили на дно без лишних вопросов. Ну а я, Ал, я напугался. Правда. Не знаю. В бою как-то легче, — Ларри вдруг заговорил так, словно оправдывался не передо мной, а перед Высшим судом. — Просто, когда стоишь на коленях перед твоим врагом, который говорит с тобой на том же языке. Когда у тебя руки за спиной связаны. Когда к твоему затылку приставлен ствол. Я не знаю. Всё как-то по-другому. Сразу теряешь весь смысл ко всякому противостоянию, к борьбе. Я же знаю, что они на королевской службе. И о нашей гибели известие направят, и никто искать ни кого не будет. И знаешь, всё таким бессмысленным показалось. Оливера бы об этом и не спросили. А кормить рыб вместе с испанцами на тот момент так не хотелось…

— Эй, — перебил я его. — Не оправдывайся. Не мне тебя судить.

Он усмехнулся.

— Да, встреча, — протянул он, помотав головой. — Слушай, — заговорил он приглушённо. — Давай-ка, беги отсюда. Я прикрою.

Я даже не понял сразу, что именно он сказал.

— И, как я побегу? Куда? — спросил я, оглядывая пещеру.

Ларри кивнул в сторону заполненного водой грота.

— Туда.

— Ты местность здесь знаешь? — спросил я, догадываясь о причине его уверенности.

— Относительно, — ответил он. — Оливер здесь не впервой, а я только слышал. Но по пещерам они не лазили.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Пока ты здесь отдыхал, я на ту сторону бухты перебрался. Я не сказал об этом никому. Раз тебя увидел. Ал, здесь есть ход, поверь. Занырнёшь, проплывёшь под выступом и там сразу наверх. Вылезешь между камней, подождёшь, когда стемнеет и пойдёшь. Там корабль ваш в трёх милях по берегу…

— И Оливер до него ещё не добрался? — перебил я удивлённо.

— Нет, — ответил Ларри. — У нас часть экипажа погибла, часть ранена, каждый человек на счету, а оружие тем более. Оливеру нет смысла вступать в бой сейчас. Так что, кстати, ты ценный товар здесь.

— То есть, если я сбегу, ему не останется ничего, как начать этот бой, — заметил я.

— Если ты сбежишь, вашему капитану будет проще обороняться. Да и козыря у Оливера не будет. Поверь, это сильно изменит дело.

Я снова взглянул на тёмную воду грота.

— А с тобой что будет? — спросил я.

— Я скажу, что ты меня ударил камнем и сбежал, — ответил Ларри.

— А след от удара рисовать будешь?

Ларри пожал плечами.

— Могу подставить голову, — ответил он.

— А если я не рассчитаю?

— Не велика потеря.

Мы на время замолчали.

— Слушай, давай вместе, — предложил я. — Тебе их не обмануть.

— Двоих нас быстро найдут, — ответил Ларри. — А так я задержу их.

— Вряд ли надолго, — возразил я.

Звук шагов, послышавшийся у входа в пещеру, прервал наш разговор.

— Эй, Саблезуб, чего за болтовня с пленным? — фыркнул пират. Ларри отодвинулся.

— Так, спрашивал, где он служил, — ответил Ларри.

— А, — усмехнулся пират. — Два кота нашли, о чём помяукать. Тебя, это, — он мотнул головой в сторону выхода. — Кишкодёр зовёт. Иди, а я тут с этим котёнком сам помурлычу.

Мы с Ларри переглянулись. Если у нас и был шанс, то он наступал сейчас. Была ли это старая военная привычка или безысходность? Я не знаю, но мы среагировали одновременно. Я бросился на пирата, впрочем, прекрасно понимая, что обезоружен.

— Стоять! — рыкнул пират. В это же мгновение Ларри нанёс удар ему саблей по голове. Пират рухнул замертво.

— Прости, Арни, — произнёс Ларри. Мы переглянулись.

— Ну, чего застыл? — Ларри кивнул в сторону грота. — Уходим!

— Вместе?

— Куда ж я теперь денусь? — хмыкнул Ларри.

И, вновь не сговариваясь, мы оба прыгнули в воду.

Не могу сказать, сколько времени нам пришлось провести в мутной тьме, окружавшей нас и, цепляясь за скалы, пробираться сквозь этот сжимавший грудную клетку мрак, но, наконец, на последних остатках воздуха, мы выбрались наверх. Я сделал несколько судорожных глубоких вдохов, прежде чем осмотреться по сторонам. Мы оказались в узком скалистом проёме среди острых, облепленных раковинами камней. Зато мы были свободны.

— Ну, и где твои «занырнёшь и выплыл»? — спросил я, когда мы, обогнув скалу вплавь, выбрались на берег. Ларри в бессилии рухнул на песок.

— Видимо, прилив, — пробормотал он, переводя дыхание.

Стоя на четвереньках и всё ещё пытаясь отдышаться, я окинул взглядом местность. Песчаная почва, низкая поросль, невысокие скалы из мягкого известняка. Да, Ларри был прав, спрятаться здесь было сложно.

— Куда теперь? — спросил я.

— За холм, — ответил Ларри, указывая в северном направлении. — Так прямее будет. Через заросли.

Я поднялся, окончательно отдышавшись.

— Живой? — спросил Ларри, встав на колени.

— Ещё тёплый, — отозвался я.

— Ладно, — Ларри усмехнулся, уже окончательно поднявшись на ноги. — Пошли.

Спустя около получаса мы, преодолев небольшой холм из песка и острых камней, продирались сквозь заросли колючего кустарника.

— Ещё далеко? — спросил я, не переставая время от времени оглядываться.

— За той рощей, — Ларри указал на группу пальм, находившуюся от нас примерно в миле.

— Там уже берег?

— Да.

В этот же миг, послышавшийся позади шорох, заставил меня в очередной раз оглянуться. И в то же самое мгновение над моей головой просвистела пуля. Ларри резко обернулся.

— Бежим, — негромко скомандовал он. Впрочем, это было и без того ясно.

Наших преследователей было трое. Как я успел заметить, их вооружение состояло из четырёх мушкетов и клинкового оружия. Один выстрел они уже потратили. Но от этого сейчас было не легче. У них в запасе было ещё три выстрела, а у нас была только одна сабля на двоих. Единственное, что могло оказаться преимуществом, это расстояние между нами и преследователями, которое сейчас составляло ярдов четыреста.

Внезапно резкая жгучая боль пронзила моё правое колено, так что мне показалось в первый момент, что я лишился ноги. Я рухнул на землю, схватившись за простреленное колено и едва не воя от боли. Ларри подскочил ко мне, пытаясь мне помочь встать. Я дёрнулся, было, чтобы подняться, но просвистевшая рядом третья пуля заставила меня снова пригнуться.

— Беги! — я отмахнулся от Ларри. — За подмогой!

Он поколебался меньше мгновения и, отстегнув мне саблю и оставив белоснежный носовой платок, бросился в заросли. Я быстро завязал колено, дотянулся до оружия и, превозмогая боль, поднялся. Есть, всё же, какое-то особое чувство ложной защищённости, когда, даже понимая разумом, что противник превосходит тебя и числом, и вооружением, где-то в подсознании возникает ощущение надёжности, даже если в твоих руках зажата всего лишь какая-то палка или нож. Так и сейчас, я прекрасно понимал, что в этой схватке я вряд ли смогу победить. Но, не смотря на боль и почти полную уверенность в собственной гибели, меня наполняло спокойствие.

— Стой, тварь! — крикнул один из преследовавших. Я усмехнулся. Я бы при всём желании не мог бежать.

Между нами оставалось менее двухсот ярдов и расстояние быстро сокращалось. Один из пиратов, и я более чем уверен, что это был их боцман, наставил на меня мушкет.

— Железку бросай! — крикнул он, переходя с бега на шаг.

— Стреляй, — бросил я, крепче сжимая рукоять сабли.

— Надо будет, выстрелю, — отозвался он, медля нажимать на спусковой крючок. — Парень, — усмехнулся он. — Ты, серьёзно, драться собираешься?

Я промолчал.

— Не дури, — он опустил руку, не сводя с меня мушкета. — Сдавайся.

Я бросил саблю на землю. Боцман хмыкнул и, опустив мушкет, кивком указал своим спутникам на меня. Двое пиратов направились в мою сторону. Один вытащил саблю, второй подготовил верёвку. Я выжидал. Дёрнешься секундой раньше или секундой позже — потеряешь преимущество. Я это понимал. И ещё нужно было иметь в виду, что у третьего остался выстрел.

— Руки! — скомандовал один из приближавшихся ко мне. Я не шевельнулся.

— Оглох? — рявкнул тот, что держал в руках саблю.

Наступил момент действовать. Я резко наклонился, схватил саблю и нанёс удар снизу тому, что шёл на меня с верёвкой, раскроив ему подбородок. В тот же миг я сам оказался на земле, так как простреленное колено не придавало устойчивости. Второй замахнулся на меня саблей, но я, задержав удар, сбил его с ног. С этим мне повезло больше, так как он был намного ниже меня и, по всей видимости, не имел должного опыта во владении клинковым оружием. Я заколол его, едва он успел подняться. В тот же миг шею мне сдавила верёвка. Я инстинктивно вцепился в неё свободной рукой, пытаясь освободить горло, однако захват моего противника только усилился. Длинное лезвие сабли здесь было бесполезно. Оставалось одно. Крепче вцепившись рукой в верёвку, я упал на колени и перекинул моего противника через голову. Однако он оказался куда проворнее, чем я думал и успел откатиться прежде, чем я бы его заколол. Я перешёл в наступление, однако удар моего клинка пришёлся на лезвие даги. Он отступил на шаг и вытащил саблю.

— Ну? — фыркнул он, сплёвывая кровь и наставив на меня оба клинка. В следующую секунду он перешёл в наступление. Я отразил несколько ударов, пытаясь удержать равновесие. Это дало моему противнику преимущество. Задержав мой удар саблей, он попытался вонзить мне дагу под рёбра. Я успел перехватить его руку. И завернул ему её за спину. Пират, злобно зарычав, выронил кинжал. Не отпуская захвата, я повалился на землю, увлекая его за собой. Он попытался вывернуться, но я скинул его и, расцепив скрещённые сабли, отдёрнулся, полоснув его лезвием поперёк живота, и откатился в сторону. Корчился в судорогах он недолго. Его приятель, которого я определил как боцмана, всё это время державший меня на мушке, подошёл к нему и добил его кинжалом. Затем, поднявшись, он приблизился ко мне на пару шагов, держа в одной руке кинжал, а в другой револьвер.

— Жаль тебя убивать, — усмехнулся он, прищурившись. — Больно хорошо дерёшься.

— А приказ был убить? — отозвался я. — Я, вроде, вам, как заложник нужен.

Пират рассмеялся.

— Преимущественно, — кивнул он. — Но ты нам и мёртвым сгодишься.

— Каким это образом? — спросил я, чувствуя, что потеря крови начинает давать о себе знать, но всё ещё пытаясь удержаться на ногах.

— Награда за голову дезертира, — ответил он.

— Голову дезертира примут из рук пирата? — отозвался я.

— Капера, — поправил он, изучающе глядя на меня. — Ты присядь. Насквозь?

— Возможно, — ответил я, продолжая стоять, сжимая рукоять сабли.

— Плохо, — протянул он. — Придётся тебя добивать.

— Чего тянешь, тогда? — спросил я.

— Да, вот, думаю, может, мозгов тебе хватит бросить железку и сдаться.

— Не хватит, — отозвался я.

— Ну, я уже так и подумал, — он опустил мушкет. — Но я, лучше, подожду, когда ты грохнешься. Может, успею тебя дотащить прежде, чем ты концы отдашь.

Я усмехнулся.

— Оба варианта неудачные, — заметил я.

— Почему?

— Возьмёшь в заложники — вам ещё лечить меня придётся, — ответил я. — Да и Брайан вряд ли отдаст корабль. Убьёшь — труп негде будет хранить. Корабля у вас нет, сколько вы здесь будете — неизвестно. Я разложиться успею. Или собираешься мою голову заспиртовать?

Пират осклабился.

— Интересный расклад, — произнёс он. — Я придумаю что-нибудь, — он заткнул мушкет за пояс и убрал кинжал. — В зависимости от обстоятельств.

Это был шанс. Собрав все силы, я бросился на него. Увы, я не ожидал от него такой скорости. А, может, я уже не мог так быстро двигаться. Он мгновенно выхватил саблю и в два мощных удара выбил оружие у меня из рук. В следующее мгновение я уже лежал на земле.

— О чём ты думал? — прозвучал надо мной насмешливый голос. Я почувствовал прикосновение клинка к шее.

В тот же миг чуть поодаль раздался звук выстрела.

— Отошёл от него! — услышал я голос Роберта.

Я приподнял голову. Наших было пятеро: Роберт, Эмеш, Стэнли, Нэвиль и Мэдок. Нэвиль и Роберт подняли мушкеты, целясь в пирата. Эмеш, уже потратив свой выстрел, взялся за клинковое. Стэнли и Мэдок, также держа наготове сабли, заходили с флангов. Однако пират не отступил. Он лишь убрал клинок от моей шеи и, прищурив глаза, смотрел на приближающихся. В частности, мне показалось, на Роберта. Я приподнялся и теперь сидел на земле, ожидая развязки. Я помнил, что у пирата оставался один выстрел и, если он им и воспользуется, то, скорее всего, против меня. Я бы поступил так же. Пусть даже для того, чтобы досадить спасавшим. А до оружия я уже дотянуться не мог.

Пират всё ещё стоял рядом со мной, сощурившись, но вдруг он, словно разглядев кого-то, поднял веки, вложил саблю в ножны и заулыбался.

— Твою ж…, — протянул он. — Накрысник! Ты что ли?

Роберт остановился и через миг расплылся в такой же улыбке.

— Кишкодёр! Какими судьбами?

— Разными, — ответил пират, отходя от меня. — Так и быть, забирай парня.

Роберт указал на меня кивком Эмешу. Шотландец, убрав оружие, быстро подошёл ко мне.

— А своему чего скажешь? — спросил Роберт, подходя к пирату и протягивая руку для приветствия.

— Что вас больше было, — хмыкнул пират, отвечая рукопожатием.

— Может, к нам?

Какой ответ получил Роберт, я не услышал, так как мы с Эмешем уже отошли на некоторое расстояние. Но когда наш боцман нас нагнал, он был один, хотя и в довольно приподнятом настроении.

— Это Бэртон, — пояснил он. — Вместе начинали.

— Что начинали? — осведомился я.

Роберт цыкнул зубом.

— То и начинали, — ответил он. — Последний раз лет пять назад виделись. Он думал, меня вздёрнули.

— И как ты попался? — спросил я.

— Ну, как, — буркнул Роберт. — Ко всем чертям б этого Чернокнижника. У нас два корабля было. Я боцманил на одном, Бэртон на другом, у Оливера. Идём мы, как-то, мимо бухты. Там торговый галеон стоит. Вроде, испанский. Ну, мы на радостях, да на всех парусах. А там с десяток английских военных кораблей. Ну, там, стреляй — не стреляй, — он махнул рукой. — Оливер развернулся и дёру. А у нашей посудины манёвренности поменьше. В общем, половину наших перестреляли, половину схватили и в Англию вешать. Если б капитан наш не вступился, нас бы всех сразу порешили. Ну, я петицию о помиловании подписал…

— Написал, — исправил Эмеш.

— Не, — Роберт криво улыбнулся. — Только подпись поставил. Её, поначалу, отклонили, а за пару дней до казни меня вдруг освободили. Брайан, оказывается, выкупил. А этот гад каперскую грамоту отхватил. И про засаду он знал.

— И чем это ему было выгодно? — спросил Эмеш.

— Чёрт его знает, — пожал плечами Роберт. — Повышение, видать, получил.

— Значит, с Брайаном вы давно знакомы? — вставил я.

— Было немного, — ответил Роберт. — Его больше наш капитан знал. Да и Оливер ему, видать, чего-то рассказывал. Они, вроде, как, родственники.

— Да ладно, — Эмеш резко остановился, из-за чего я, потеряв равновесие, вынужден был наступить на больную ногу.

— Ты! — почти взвыл я, — Не принимай всё так близко к сердцу, — пробормотал я, пытаясь перебить длинной фразой рвущийся наружу поток более красноречивой брани.

— Извини, — хмыкнул Эмеш, видимо, понимая скрытый смысл моих слов.

— А кто на твоём корабле был капитаном? — спросил я.

Роберт изучающе посмотрел на меня.

— Уильям Шайн, — ответил он, наконец.

Глава восьмая. Всем нужен корабль

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать то, что сказал Роберт. Выходило, что большую часть времени, пока мы считали Уильяма погибшим, он был пиратом. Более того, капитаном пиратского судна. Это воспринималось не особо легко.

Правда, на некоторое время от этих мыслей меня отвлекло возвращение в лагерь, расспросы и не самое аккуратное извлечение пули из колена, чем занялся Генри. Мистер Эдмундс во время шторма раздробил кисть рабочей руки и теперь только мог руководить действиями своего подопечного на словах, притом, несколько необычных для такого интеллигента, как он.

Ларри тем временем, уже принятый нашей командой, распорядился расстановкой часовых и теперь вместе с Робертом и Брайаном склонился над куском бумаги, представлявшим наскоро нарисованную им карту местности с расположением лагеря нашего противника. Избавившись от заботы Генри, я, наконец, тоже приковылял к ним.

— Половина команды ранена, — говорил Ларри. — Шестеро, скорее всего, в ближайшее время умрут. Порох намок почти весь, так что, если улучшить момент, лагерь вы легко возьмёте.

Я невольно прислушался к его речи. Даже здесь он сохранил свою аристократическую сущность. Вообще, Ларри, вне зависимости от окружающих обстоятельств, всегда умудрялся сохранять неизменными три вещи: белый надушенный носовой платок, до блеска начищенную обувь и манеру слегка растягивать слова. И если первые две меня всегда в некоторой степени удивляли, то третья порой раздражала. Помню, как старпом, ещё на «Фортитуде», раз прислушавшись к нашему с Ларри разговору, заметил, что наше общение напоминает диалог английского дога и скворца.

— От корабля осталось чего? — спросил Роберт.

— Почти ничего, — ответил Ларри. Теперь, когда опасность миновала, он снова продолжал разговор в той манере, о которой я говорил. — Кусок кормы от юта до шканцев. И никаких орудий. Только у кого-то личное оружие сохранилось.

— От юта до шканцев, — повторил Роберт. — Нам бы как раз нашу залатать.

— Это нужно решать с Бэртоном, — ответил Ларри. — Он намного больше моего скажет.

— А Чернокнижник?

— Его отпустит. Всех остальных он подозревает последнее время.

— Странно бы, — хмыкнул Роберт. — Ну, лады. Кишкодёра дождёмся, там порешаем. А ты тут чего торчишь? — он глянул на меня.

— Так, вроде, план действий разработать надо, — ответил я.

— Иди, пулесборник. Со своим планом действий! — он кивнул Ларри. — Уведи его отсюда, пусть лечится!

Я был вынужден повиноваться.

Впрочем, через пару часов Роберт сам подошёл ко мне, пока я занимался своей больной ногой.

— Чего, расстроился? — он хлопнул меня по спине.

— Не потому, что ты прогнал, — ответил я.

— А чего?

— Дела семейные. Один брат бунтарь, второй — пират. Теперь ещё и меня дезертиром заклеймили. Хороша семейка, — пробормотал я, вытягивая ногу и думая, глядя на сочившуюся из раны кровь, стоит ли позвать Генри для вторичной перевязки, или плюнуть на всё.

— Не, Уильям был нормальным парнем, — Роберт устроился рядом. — Тем более для пирата.

— Это — о мёртвых хорошо, или никак? — я перевёл взгляд на боцмана, решив не обременять себя мыслями по поводу раны.

— Не, — Роберт помотал головой. — Даже не поэтому. Честный был. В чём-то даже праведный.

— Можешь рассказать о нём? — попросил я. — Как он, вообще, среди вас оказался?

— Ну, — Роберт пожал плечами. — Там ему не особо вариантов оставалось. Мы тогда ещё с Блэкхоуком ходили, вроде, — он на мгновение призадумался, словно что-то вспоминая. — Тот всё себе замену присматривал, — продолжил он. — Кишкодёр тогда всё выпячивался. Резал всех, кого ни лень, лишь бы выпендриться.

— Кишкодёр это…

— Бэртон, — Роберт кивнул. — Но Блэкхоук поумнее был. Хоть и взял под своё крылышко Чернокнижника. Но мы уже тогда его не особо переваривали. А потом напали на английский военный корабль. Так бы не рискнули, не потрепли его буря. Ну, команды маловато было. Взяли на раз. Блэкхоук кого покрепче — к себе пригласил. Твой братец согласился. Через пять лет уже стал квартеймейстером. Толковый слишком был. А я у него в боцманах. Но он честный был. Грабить — грабили. Но на английские суда не нападал. Хоть и без каперской ходил. Блэкхоук, до того, как сделать его квартермейстером, пытался его заставить на какого-то лондонского торгаша нападать. Помню, как сейчас, — Роберт перевёл взгляд в сторону. — На колени его поставили. Блэкхоук ему ствол в затылок уткнул. А тот ни в какую. Мы с Кишкодёром думали, всё, хана парню. А Блэкхоук плюнул и назначил его квартермейстером. Ну, уважал он его, — Роберт, небрежно улыбнувшись, перевёл взгляд на меня. — На Багамах потом мы обосновались. Там у него семья — не семья, не знаю. Его дети, или нет. Но он той даме верен был.

— Значит, племянники могут быть? — осведомился я.

— Кто знает, — Роберт пожал плечами. — А чего мы с ним втроём творили. Песня, — он криво улыбнулся. — Вообще, знаешь, Ал, все приключения в жизни происходят по пьяни и по молодости. Потом приходят опыт и осторожность. А Уильям был ещё тем заводилой. Хотя, если попадался, то и отвечал по-честному. За это его Блэкхоук и уважал.

— Кишкодёр, — произнёс я, безуспешно пытаясь вспомнить лицо Бэртона. — А ты?

— Накрысник[8].

— А у Уильяма тоже было прозвище? — спросил я.

— Куда ж без этого. Милостью нашего старого боцмана, Царствие ему Небесное. Хотя, какое ему Царствие… — Роберт махнул рукой. — Короче, Робин Гудом твоего брата звали.

— И за какую честь? — спросил я, понимая, что мне приятно слышать, что мой брат носил довольно приличное прозвище.

Роберт помотал головой, хмыкнув.

— В общем, как дело было, — начал он. — Мы тогда ещё втроём матроснёй были обычной. Ну, а таким чего надо. Надрался, по бабам — и жизнь хороша. Ну, стоим мы, значит, в Нассау, пришвартованные, но надравшиеся. Повод не помню. А капитан на берег сходить запретил. Завтра отходим. Надираться тоже было запрещено, но мы ж матросня. И вот стоим. На берегу приключения ждут. Как попасть? Шлюпку не спустишь, а в воду лезть не хочется. Решили по швартовым. Ну, я первым полез. А темнотень! Не видно ничего! Так, фонарь на баке где-то там отсвечивает. Ну, я пополз. И не как нормальный, а как последний идиот — что б ногами вперёд спускаться, так нет, мордой вперёд ползу, канат обнял. И тут навстречу мне из темноты харя выпрыгивает — крыса. Здоровущая, глаза горят. Села и смотрит на меня. Ну, я с ней давай разговаривать. А она рычит. Я давай орать на неё. Она чуть ни кидается. В общем, мы так с ней общаемся. Гляжу, она съёжилась. Ну, точно, кинется. Тут над головой у меня как свистанёт пуля. Ну, крыса на куски. Я оборачиваюсь, а твой брательник стоит с довольной рожей, с пистолетом, шатается, что мачта во время шторма и улыбается. А рядом с ним Кишкодёр маячит мне, мол, ползи дальше. Я хотел им сказать всё, что думаю, да спьяну и с перепугу только чего-то мычать начал. И вот, представь, болтаюсь на швартовом, мычу, а эти двое мне руками машут. Но тут уже наш боцман не выдержал. Видать, ржать втихаря над нами уже не мог, так пошёл нас в чувство приводить. Короче, досталось нам тогда. И по кликухе, и просто досталось.

— Жестоко? — усмехнулся я, представив происходящее во всех подробностях.

— Достаточно, — отозвался Роберт. — Могло и больше. Но твой братец умел договариваться.

Я мгновение сидел молча, пытаясь воскресить в памяти хоть какие-то воспоминания о брате. Как-то странно было слышать о нём столько подробностей от чужого человека.

— Я не помню его, — ответил я, чувствуя какое-то странное чувство ни то вины, ни то сожаления. — От слова совсем, — я перевёл взгляд на Роберта. — Расскажи, как он погиб, — попросил я.

— Ну, — Роберт перевёл мрачный взгляд на огонь. — Чего тут расскажешь, — он кашлянул, после чего, не отводя взгляда от костра, заговорил.

— В общем, когда нас взяли, пострелять хотели уже, Уильям попросился на разговор с капитаном. Ну, он ранен был, сильно. Ну, его увели. Больше живым его я не видел. Нас потом в трюм спустили. Стрелять не стали. Видать, Уильям об этом договорился. Потом даже ихний доктор спустился, раненых осмотрел, чего-то там перевязал. Ну и пока мы до Англии шли, с нами сносно обращались. Через несколько дней меня наверх позвали. Проститься на похоронах. Не думаю, что его сильно лечили всё это время. Но он много для команды сделал. Он же успел, я потом узнал, написать письмо Брайану обо мне. Без понятия, как он договорился, чтобы его передали по нашему прибытию. Ну, он, видать знал через Оливера, что тот собирается остров искать. Но Брайан его только под кликухой знал. Но благодаря ему я жив. Да и пол команды нашей.

Он замолчал, подбросив пару сухих веток в огонь.

— Короче, есть у нас с Кишкодёром причина по паре пуль в Чернокнижника послать, — он перевёл взгляд на меня. — Да и у тебя тоже.

— Наверно, — отозвался я. — Ты сказал, пол команды нашей? — вдруг зацепилась моя мысль за его недавние слова.

— Ну, не то, чтобы, — как-то нехотя ответил Роберт. — Я б на растерзание Брайанов корабль не дал кому попало. Часть из наших.

— Чего ещё я не знаю о нашей команде? — усмехнулся я.

Роберт, улыбнувшись во все золотые, хлопнул меня по плечу.

— Ты ж не расстроился, — произнёс он. — Лады, не разболтай Брайану.

Я молча помотал головой.

Он поднялся, чтобы отдать некоторые распоряжения по обустройству лагеря. Я остался на месте, глотая ром и пытаясь успокоить больную ногу. Роберт умел поддержать, пусть и по-своему. И нужно было отдать ему должное. Хотя мне всё ещё с трудом верилось, что Уильям мог быть пиратом. И ещё труднее прояснялось осознание того, что половина команды могла его знать и понимать, что я его брат. Это было не печально, не удивительно, даже не забавно. Скорее, несколько неожиданно.

Впрочем сейчас мне было не до размышлений о Уильяме и его или своей судьбе. Нам пора было готовиться к битве, а я умел откладывать грустные мысли на потом.

Бэртон, действительно, появился, когда стемнело. Напевный оклик Лесли «Стой, стрелять буду!» заставил нас всех насторожиться и схватиться за оружие, а Роберта ещё и выругаться, ибо Лесли в дозор никто не ставил.

— Да, легче, легче, — небрежно произнёс Бэртон, заводя руки за голову и медленно проходя на середину нашего лагеря.

Роберт кивнул стоявшим неподалёку Эмешу, Патрику и Сэнди, чтобы те проверили периметр.

— Думаешь, я с крысами на хвосте? — хмыкнул Бэртон, пожав протянутую ему Робертом руку.

— Могли увязаться, — ответил Роберт.

— Твоя правда, — согласился Бэртон.

Роберт хлопнул его по плечу, после чего дал знак мне и Ларри следовать за ними. Вчетвером мы вошли в наскоро сооружённый навес из парусины, закрытый с трёх сторон, где за небольшим ящиком из-под пеньки, поставленным вместо столика, уже ждал Брайан. Он оторвался от изучения разложенной перед ним карты и, осторожно переставив фонарь со свечой на угол ящика, поднялся.

— Проходите, — пригласил он нас. — Меня зовут Брайан Эдвард Хорнби, я капитан «Северной Звезды», — он протянул Бэртону руку.

— Кишко…, — пират кашлянул, протягивая в ответ руку. — Бэртон Барли. Боцман.

— Очень приятно, — произнёс учтиво Брайан, после чего глянул на Роберта, словно спрашивая, можно ли доверять пирату. Роберт утвердительно кивнул.

Мы сели за импровизированный стол переговоров, после чего Роберт, без каких либо отступлений, сразу перешёл к делу.

— Так, чего Чернокнижник? Сколько вас?

— Из сорока восьми двое уже концы отдали, — ответил Бэртон. — В том числе Арни, — он покосился на Ларри. — Ещё четверо сегодня ночью, наверно, тоже помрут. Остальные кто ранен, кто как, но оружие держать могут все.

— Сорок один, — заметил Брайан, видимо, сразу отнимая Ларри от числа пиратов. Впрочем, и этого было достаточно. Нас было двадцать три, но Харольд был серьёзно ранен в перестрелке, у меня было прострелено колено, а мистер Эдмундс вряд ли бы смог взять оружие в повреждённую руку. Ещё исключить Генри, который н разу до этого не держал в руках оружия. Итого, девятнадцать. Перевес получался не самым большим, но он, однозначно, исключал открытое столкновение. Тем более что, по словам Бэртона, часть пороха им спасти, всё же, удалось. Это было не на руку. Зато преимуществом могло стать другое обстоятельство:

— Надо убрать Чернокнижника и его ближнее окружение, — продолжал Бэртон. — Пугало, Рубанка, Донни, Анемона, ещё с десяток. Остальным всё равно, они хоть чью сторону примут. Тем более, если я скажу.

— Ты в них уверен? — спросил Роберт.

— Ну, — Бэртон скривил пренебрежительную гримасу. — Им лишь бы не Чернокнижник. Он стал Хьюзи выдвигать. А нашим это не очень нравится. Вроде, как, опять на два корабля. А ты сам знаешь, чем Чернокнижник это заканчивает.

— Прошлого раза хватило, — хмыкнул Роберт.

— Оливер опять создаёт команду неугодных? — произнёс Брайан.

— Видать, — кивнул Бэртон. — Но Хьюзи этого не соображает, а мы ему открыто пока бросить вызов не можем. Нас маловато. А с вами получится.

— То есть Вы предлагаете нам объединиться с частью Вашей команды, я правильно понял? — спросил Брайан.

— Ну, если вы начнёте, мы присоединимся, — ответил Бэртон.

— Как нам тогда отличить, кто свой, кто чужой? — спросил Брайан.

— Главное, что мы знаем, кого, — Бэртон на мгновение сдвинул брови. — Я с их стороны тоже не обещаю вечной верности.

— Звучит обнадёживающе, — вставил я. — А какие действия он собирается предпринимать в ближайшее время?

Бэртон оценивающе посмотрел на меня.

— Пока никаких. Дня два. Сейчас он оценивает свои и ваши силы. Так что, чем скорее вы нападёте, тем лучше. Но, одна проблема — река.

— Какая река? — спросил Ларри.

Бэртон непонимающе посмотрел на него.

— За лагерем, — ответил он. — Или вы так дёру дали, что её перепрыгнули?

— Там, где мы уходили, реки не было, — отозвался Ларри.

— Широкая? — спросил Роберт.

— Нет, — Бэртон пояснил, что пиратский лагерь располагался на песчано-каменистой отмели, которая длинной косой тянулась вдоль берега основного острова и отделялась от него ни то протокой, ни то ручьём футов пятнадцать шириной и глубиной не более чем по пояс. Но её спокойные воды настолько кишели морскими змеями, что перейти её без риска для жизни было сложно. Более того, эта протока, даже в свете убывающей луны, просматривалась чуть ли не во всю свою длину, так что пройти незамеченными при постоянно выставленных дозорных тоже было нелёгкой задачей. А единственный каменный перешеек находился под надёжной охраной Оливеровых молодцов. Из нашей же команды не все имели соответствующую подготовку, чтобы вступать в открытый бой с превосходящим в умении и числе противником.

Я глянул на Брайана. Он сидел, сосредоточенно глядя на наскоро составленную Ларри карту местности и слушая Бэртона. Я был более чем уверен, что сейчас он меньше всего готов был бы к каким-то боевым действиям. Может, он, вообще хотел бы отказаться от этого столкновения. И хотя пробоина по бакборту «Северной Звезды» была довольно крупной, наших материалов и инструментов, вполне возможно, хватило бы, чтобы её залатать и дойти до ближайшего безопасного порта для более качественной починки. Но это при условии благоприятной погоды и отсутствия других пиратов на нашем пути. Для более тщательного ремонта на случай какого-нибудь шторма нам нужно было больше времени. А Оливер, хоть и был осторожен, вряд ли бы стал медлить.

— А если через грот протянуть линь[9]? — вдруг спросил Ларри. — И команда уже переберётся?

Бэртон перевёл взгляд на нас с Ларри и рассмеялся.

— Не, я, поначалу, так и подумал, — произнёс он. — Но потом решил, что это слишком рискованно. Значит, там есть ход?

— Да, и довольно основательный, — ответил Ларри.

— А команда у вас справится?

— Не знаю, — Ларри взглянул на меня. — Мы можем продумать.

Последовало непродолжительное молчание. Я успел заметить волнение во взгляде Брайана, когда он вопросительно посмотрел на Роберта. Наш боцман и Бэртон переглянулись.

— Боюсь, не все у нас такие пловцы, мистер Гарти, как Вы, — произнёс Роберт. — Сколько там нас наберётся?

— Я не настаиваю, — спокойно ответил Ларри. — Я всего лишь предложил вариант.

— А «Северная Звезда» на плаву? — спросил я, повинуясь внезапно осенившей меня мысли.

— Относительном, — ответил Роберт. — Далеко не уйдёт.

— Нам и не надо далеко, — ответил я, кивнув в сторону Бэртона. — Отвлекающий манёвр. Огонь из пушек. А за это время остальные силы подтянутся.

Роберт усмехнулся, на миг задумавшись.

— Военный, — хмыкнул он.

— А я согласен, — тотчас поддержал Ларри.

— А я и не спорю, — отозвался Роберт. — Чего скажешь? — он повернулся к Бэртону.

Пират окинул всех нас взглядом, после чего повернулся ко мне.

— Жестоко, но действенно, да мистер Шайн, — он улыбнулся, вскинув бровь. — Я согласен. Когда начнёте?

— В два ночи, полагаю, — ответил я, пользуясь опытом предыдущих лет службы.

Бэртон кивнул.

— Идёт, — произнёс он. — Предупрежу, кого надо. С запада пойдёте?

— Раз ветер благоприятный, — ответил я.

— Сколько выстрелов?

— Думаю, четырёх хватит.

— Понял, — произнёс он. — Пропустите первый костёр.

— Так точно, — отозвался я.

Бэртон поднялся, протянув руку Брайану.

— Был рад переговорам, — произнёс он.

— Я тоже рад, что нам удалось всё обсудить, — ответил Брайан. — До свидания.

— До скорого, — Бэртон кивнул Роберту и вышел.

Едва наш новый союзник ушёл, Роберт отдал приказ к подготовке. Я тем временем дал распоряжение Нэвилю, чтобы он подготовил орудия и поковылял к Генри. Залп из пушек стал бы, неоспоримо, выгодным манёвром, но, к сожалению, это было преимуществом лишь в начале боя, ведь после подтянутся наши люди и вести орудийный огонь будет небезопасно. Тем более, и среди пиратов есть наши сторонники. А это означало, что время обстрела будет недолгим и придётся высаживаться на берег. Оставаться же на палубе во время боя я бы не посмел.

— Можешь затянуть так, чтоб колено не выпадало? — спросил я. Генри несмело посмотрел на меня, после чего достал из своей сумки бинты.

— Мистер Шайн, это небезопасно, — ответил он, не пытаясь возражать. — Долго нельзя.

— Нормально, — я отмахнулся, но тут же едва не взвыл, когда Генри затянул на колене повязку.

— Вы как? — негромко произнёс он.

— Сойдёт, — ответил я, пытаясь сохранять свою браваду, хоть здравый смысл и твердил мне, что иногда надо уметь поступаться своей гордостью.

Генри быстро завершил работу с моим коленом, после чего принялся убирать остатки бинтов в сумку. В какой-то миг я заметил, что у него дрожат руки.

— Ты-то в порядке? — спросил я.

Генри застегнул сумку и повернулся ко мне, растирая ладони, словно они у него замёрзли.

— Мистер Шайн, — произнёс он неуверенно. — А нам всем нужно быть на корабле?

На какой-то миг мне даже показалось, что я проникся к нему.

— Нет, — ответил я. — В лагере всё равно кто-то должен быть. И на тебе мистер Эдмундс.

Генри покивал, не поднимая на меня глаз.

— Да, я… Мистер Шайн, я… Спасибо, — пробормотал он.

— Не всем из пушек палить, Генри, — ответил я, поднимаясь и пытаясь, чтобы голос звучал как можно ободряюще. — Кому-то и жизни спасать надо.

Генри, улыбнувшись, поднялся и ещё раз удостоверившись, нормально ли я себя чувствую и напомнив, что повязку нужно будет послабить сразу, как только закончатся боевые действия, ушёл. Я направился к Роберту.

Глава девятая. Победа

После недолгих и незначительных корректировок и уточнений плана, было решено, что мы частью команды, а именно, Лэхри, как лотовый, Нэвиль — канонир, Патрик, Пип, Сэнди, Шеймус и Уолтон, а также, по совету Роберта, из рулевых — Томми, отправятся на отвлекающий манёвр, провести который я вызвался. И как я успел выяснить из краткого разговора боцмана с рулевым, Томми тоже был здесь не в первый раз. Когда-то он был рулевым у Уильяма. Я не стал выяснять у него всех подробностей.

Согласно задаче, нам предстояло открыть огонь по расположенному на берегу пиратскому лагерю и вести его в течение двадцати минут. Я бы вёл его и в течение часа, было бы по кому. Но там теперь были, так сказать, наши люди, так что мы посчитали данную продолжительность огня вполне приемлемой.

Для этого я отдал Нэвилю распоряжение подготовить три двенадцатифунтовых орудия и одно двадцатичетырёхфунтовое для первого выстрела. Затем должны были последовать по одному залпу из двенадцатифутовых, после чего моей задачей уже было действовать по обстоятельствам.

Итого, получалось, что на судне нас было девять человек. Одиннадцать же членов экипажа тем временем должны были зайти противнику с тыла в пешем порядке под руководством Роберта. Однако, после некоторых обсуждений, Роберт исключил из числа участников Брайана, объяснив это тем, что, как капитан, Брайан слишком ценен для команды. Согласились мы оставить в лагере и Лесли, не смотря на все его возражения.

— Мелкий слишком, — отмахнулся от него Роберт. — Будешь мистера Хорнби сторожить.

Наверно, Лесли обиделся, но не посмел возражать боцману. Опустив голову и приняв из его рук мушкет и нож, он направился в сторону палатки, где размещались мистер Эдмундс и Харальд. От последнего Генри всё это время не отходил почти ни на шаг, однако спасти ему жизнь он так и не смог.

Итого, в лагере у нас осталось пять человек. Девять были отправлены на манёвр и девять должны были идти по острову.

— Ну, удачи, — немногословно пожелал мне Роберт, когда Сэнди и Патрик пришли, чтобы доложить, что все приготовления завершены и доставить нас с Томми на судно. Ларри с довольной улыбкой помахал мне рукой, о чём-то разговаривая с Эмешем. Брайан утвердительно кивнул, тем самым отдав мне молчаливый приказ отбывать. Я направился следом за Томми к шлюпке, успев, однако, услышать голос Брайана:

— Может, лучше было бы провести с Оливером переговоры?

— Лучше для кого? — недовольно отозвался Роберт.

Брайан вздохнул.

— Будьте осторожней с ним, пожалуйста, — похоже, наш капитан ещё не терял надежды спасти отрока Авессалома.

— Это как получится, — отозвался Роберт, по всей видимости, имея на капитана пиратов совершенно иные планы. И если бы в мушкет можно было забить три пули вместо одной, Роберт бы не пожалел их для Оливера.

Мы поднялись на борт «Северной Звезды». Удостоверившись, что всё, действительно, готово, я распорядился уменьшить освещение, ограничившись двумя фонарями, и приказал поднять якорь. Патрик, Сэнди и Шеймус поспешили выполнить приказ. Томми занял своё место у штурвала. Лэхри, вооружившись лотом, перегнулся через фальшборт, готовясь отмерять глубину. Я же впервые занял место Брайана на капитанском мостике, чувствуя одновременно волнение и какую-то залихватскую удаль от того, что корабль сейчас находится в моём полном распоряжении. Не то, чтобы я рвался в капитаны или хотел командовать. Сейчас на мне в большей степени была ответственность, чем власть, но это было какое-то странное непередаваемое чувство единения с кораблём, которого я никогда ни до, ни после этого момента не испытывал, когда «Северная Звезда» была в моём полном подчинении.

Мы вышли из бухты и при самой малой парусности, поставив только фока и грот, при скорости не более двух узлов[10], обошли небольшой мыс, вдававшийся в море примерно на пол мили и от которого тянулась гряда рифов, после чего, при постоянных сообщениях Лэхри о глубине, повернули на восток, минуя скальные отроги. За рифами уже можно было подойти ближе к берегу.

Наконец, миновав скальные образования, мы вышли к пологому берегу, поднимавшемуся чуть поодаль небольшим подобием песчаного холма. На побережье можно было разглядеть три костра, за которыми располагалось подобие навеса из парусины и деревянных жердей. Скорее всего, этот навес был построен для пороха, который пиратам удалось спасти.

— Убрать паруса, — распорядился я, желая снизить как скорость, так и заметность, тем более что нам предстояло ещё немного выждать, чтобы точно быть уверенными, что остальные члены команды успели подойти.

Определив наиболее выгодную позицию для ведения огня, я приказал отдать якоря сначала по штирборту, затем по бакборту, а также заранее спустить шлюпку для возможной высадки и сложить туда несколько заряженных ружей. Ещё по два ружья и по мушкету у каждого из нас было при себе.

После чего, пользуясь имеющимся временем, я занялся изучением пиратского лагеря, чтобы сразу скорректировать огонь. Как я и подумал ранее, а теперь мог наблюдать сквозь подзорную трубу, под навесом у пиратов, действительно, находились бочонки с порохом. Там же было и место для раненых. На мгновение я задумался — стоит ли стрелять по этому навесу. С таким запасом мы могли бы враз разнести пол берега и уничтожить большую часть живой силы противника. С другой стороны, этот порох мог спокойно разместиться в нашем трюме про запас. И решать приходилось быстро.

— Они нас могут заметить, — негромко произнёс Томми, глядя на ясное, полное звёзд небо.

— Мы для них незаметны, пока они этого не ожидают, — ответил я, разглядывая побережье.

Томми был прав. В столь ясную ночь наше судно, на полной бликов поверхности воды, вырисовывалось чётким силуэтом, что оставляло нам довольно незначительное преимущество невидимости. И чем скорее мы начнём действия, тем лучше.

Я снова быстро просмотрел берег, сумев, всё же, узнать Бэртона, сидевшего у крайнего левого костра с несколькими членами пиратской команды, после чего снова обратил внимание на навес. Порох, конечно, мог пригодиться. Но, с другой стороны, не было гарантии, что при обстреле мы его не заденем.

— Двадцатичетырёхфунтовое правее на пять градусов, — всё же, решил я.

Патрик, Сэнди и Уолтон навели орудие на цель. Я помедлил ещё мгновение прежде, чем отдать приказ, продолжая наблюдение за берегом. В какой-то момент я увидел приближающегося к воде Оливера с подзорной трубой в руке. Сомнений в том, что он мог нас заметить и теперь хотел подробнее убедиться в том, что он видит, у меня не осталось. Мысленно выругавшись, что мне придётся начать чуть раньше, чем мы планировали, я приказал открыть огонь.

Первый разрывной снаряд, выпущенный из двадцатичетырёхфунтового орудия, наполнивший пронзительным свистом ночной воздух, разрезал мрак и точно попал в навес. Последовал взрыв. Пиратский порох полыхнул, осветив огромной вспышкой половину побережья. Всё, что было под навесом, превратилось в сплошную стену огня и чёрного дыма. Если кому-то и посчастливилось успеть выпрыгнуть из этого пекла, выжить тому, всё равно, вряд ли бы удалось.

Не сказать, чтобы это привело к панике. Пираты тоже были не новички в ведении боевых действий, и я это понимал, а потому не удивился, когда около десятка человек, схватив ружья, открыли по нам ответный огонь. На какой-то миг я снова вспомнил о чувстве ложной защищённости, когда имеешь в руках хоть какое-то оружие. Расстояние для пуль было слишком большим, чтобы они могли повредить нам. Зато всей группой они представляли неплохую мишень.

Я приказал произвести залп из двух орудий, одно оставив для выстрела на случай отступления противника. Оба разрывных снаряда вспахали часть берега, где находились пиратские стрелки, оставив после себя вздыбленный песок, перемешанный с кровью и частями человеческих тел.

Оливер отдал приказ отступать.

— Огонь на упреждение! — приказал я, наблюдая, как выжившие из пиратов поднимаются по склону, чтобы уйти в лес.

Очередной снаряд сократил количество живой силы противника ещё на пять единиц. А затем в наступление перешёл отряд Бэртона, всё это время находившийся чуть поодаль от места обстрела.

Их было не более десяти человек, так что перевес со стороны противника всё ещё можно было считать значительным. Поняв, что Бэртон решился открыто выступить против него, Оливер, успев занять более выгодную позицию чуть выше по склону холма, бросил свои силы на оборону, одновременно пытаясь отступить. Мы же, при всём желании, уже не имели права вести огонь, так как это привело бы к потерям среди наших союзников.

Не долго думая, я схватил оба ружья.

— К высадке готовься! — приказал я. — Томми, Лэхри, Нэвиль! Судно под вашу ответственность!

— Да, сэр! — почти по-военному отозвался Томми, не отходя от штурвала.

Патрик, Уолтон, Сэнди, Пип и Шеймус, также вооружившись ружьями, перебрались за мной в шлюпку.

— Прицельный на подходе готовь! — приказал я, когда мы подходили к берегу.

Сэнди и Уолтон остались на вёслах. Мы же вчетвером с Пипом, Патриком и Шеймусом произвели первый залп.

По всей видимости, в разгаре кипящей битвы, нашего приближения никто не заметил, а потому мне показалось, что кто-то из пиратов дрогнул. Двое даже попробовали бежать. Их мы с Шеймусом остановили посмертно, выпустив по пуле из второго ружья. В этот же миг Шеймус, с простреленной головой, замертво рухнул на дно лодки. Я пригнулся, каким-то чудом избежав прямого попадания пули и отделавшись лишь царапиной на скуле.

— Ал! — Патрик кинулся ко мне.

— Порядок! — отозвался я, хватая одно из заранее положенных в шлюпку ружей. Наконец, под носом лодки послышался характерный шорох песка.

— Вперёд! — крикнул я, первым спрыгивая на берег.

Патрик, Пип, Уолтон и Сэнди последовали за мной.

Пользуясь тем, что отряд Бэртона перешёл в более решительное наступление, мы смогли подняться чуть выше по холму, чтобы зайти пиратам с левого фланга.

Хоть Ларри и говорил о том, что личного оружия пиратам удалось спасти немного, его оказалось достаточно, чтобы наши союзники тоже начали нести потери. Тем более, что огнестрельного оружия у отряда Оливера было больше. Они заняли круговую оборону, видимо, поняв, что уйти в лес им не удастся. Оливер, находившийся в центре и защищённый своими людьми, отдал приказ открыть огонь из всех ружей. Тут же рядом со мной замертво рухнул Пип, так и не успев разрядить своё ружьё в противника. Я подхватил его оружие, успев перекинуть своё за спину, и произвёл выстрел в кого-то из пиратов.

Отряд Бэртона, пользуясь временем для переформирования построения противника, перешёл к рукопашному бою с применением клинкового оружия. Решив приберечь последний выстрел, я последовал его примеру, тем более что после залпа пиратам потребовалось бы время, чтобы перезарядить ружья, и медлить смысла не было.

Однако едва я успел нанести хотя бы несколько ударов саблей, с вершины холма послышались выстрелы. Отряд Роберта, как и полагалось, зашёл противнику с тыла, притом неожиданно даже для нас.

Мне показалось, я успел заметить мелькнувший в глазах Оливера страх. Но, нужно отдать ему должное, капитан пиратов не растерялся. Отдав приказ о контрнаступлении по трём направлении, он сам вступил в бой.

Наступление со стороны пиратов началось довольно решительно, однако так же быстро оказалось смято со стороны Роберта. Нашим же отрядам с Бэртоном, наконец, удалось соединиться и взять противника в полукольцо. Однако сложно было бы назвать это преимуществом. Глубина нашего строя значительно уступала пиратской. Почувствовав это, Оливер, отступая от отряда Роберта, попытался вбить клин между нашим с Бэртоном отрядом. Если он прорвал бы наш строй, его людям, вполне возможно, удалось бы уже нас взять в окружение.

— Держать строй! — приказал я, хоть именно на середину нашей шеренги и пришёлся основной удар пиратов.

В следующий миг мне уже пришлось, подхватив в правую руку чью-то саблю, вступить в схватку с двумя противниками, к тому же, занимавшими более выгодное положение относительно меня. Задержав правым клинком удар, я рубанул противника второй саблей, раскроив ему живот. Тотчас мне пришлось принять на перекрестие сабель удар от второго противника и в следующее мгновение отскочить в сторону, избегая удара дагой. Я ушёл от удара, развернулся и рубанул противника по ноге. Пират, чертыхнувшись, припал на колено, после чего набросился на меня. Мы покатились по склону песчаного холма, пытаясь ни то задушить, ни то зарезать друг друга. И как всегда, в столь близком бою, использовать саблю было бы не слишком удобно. Это осознавали обе стороны.

Я успел перехватить его руку, не дав ему пырнуть меня дагой, однако тотчас мне в лицо полетела горсть песка. Я инстинктивно отдёрнулся, закрывая глаза и успевая, таки, откатиться в сторону. В следующее мгновение, едва успев открыть глаза и ещё лёжа на спине, я увидел, что он летит на меня, держа наготове кинжал. Я рванулся вперёд, перехватив его руки, и развернулся всем корпусом, лишив его тем самым опоры. Наконец, можно было провести нужный захват. Я повалился на спину, обхватил его шею правой рукой, левой вывернув из его руки дагу. Пират зарычал, пытаясь освободиться, и резко дёрнулся вправо. Я сильнее сжал захват. Пират попытался ударить меня локтем. Пропустив удар, я позволил ему снова дёрнуться вправо и тотчас, переместив правую руку ему на подбородок, левой резко дёрнул его за голову. Характерный хруст шейных позвонков известил о том, что голову своему противнику я свернул успешно.

Сбросив с себя его обмякшее тело, я поднялся и, подняв ранее выроненную саблю, полез обратно наверх. Не скажу, чтобы мы с моим противником долго провозились, но за время нашей драки положение, точно, изменилось. Пираты начали отступать. Бэртон шёл на прорыв более уверенно. Отряд Роберта продолжал сминать противника с тыла. Теперь единственным путём к отступлению для пиратов был небольшой разрыв между нашими силами на нашем левом фланге. Именно туда и устремился Оливер.

Заметив, видимо, что выстоять им не удастся, он, под прикрытием своих людей, выбрался из толчеи схватки и бросился по противоположному склону холма в сторону перешейка через протоку.

Битва тем временем стала затихать словно сама собой. Кто-то из пиратов, бросив оружие, поднял руки. Кто-то ещё пытался оказать сопротивление, но уже не настолько яростно.

— Кто сдастся, того не убьют, — послышался голос Бэртона.

Решив не вмешиваться в их дела с командой я, схватив ружьё, тем более что у меня оставался ещё один выстрел, упал на песок и, прицелившись, выстрелил в Оливера. Я успел заметить, как пират споткнулся и рухнул ничком.

— Я на преследование! — крикнул я, отбросив ружьё и держа наготове саблю. Роберт что-то недовольно ответил и последовал за мной.

Не знаю, почему, но мне казалось, что Оливер всё ещё мог быть жив и потому на подходе к противнику я предпочёл остановиться на некотором расстоянии и продолжить свой путь более осторожно. Наконец, Роберт поравнялся со мной.

— Живой, думаешь? — спросил он, держа ружьё наготове.

— Тебе видней, ты ж его знал, — ответил я, приближаясь.

Оливер лежал, не двигаясь, однако я только больше убедился, что он мог быть ещё жив. Нет, он ни единым движением не выдал этого, но от того я не чувствовал меньшего напряжения. Оливер лежал так, что его правая рука находилась под ним, и я не мог быть уверен, что он не держал в ней наготове мушкет.

— Выстрел есть? — уточнил я.

— Да, — Роберт похлопал по ружью.

В тот же миг Оливер вдруг резко развернулся. Я успел увидеть наставленное на Роберта дуло мушкета и тут же тихий лязг дал мне понять, что ружьё Роберта дало осечку.

Всё, что я успел предпринять в этот миг, было то, что я бросился в сторону Роберта, чтобы оттолкнуть его с линии огня. Тут же над моей головой прогремел выстрел и Оливер, не успев выстрелить, простонав, с простреленным плечом, откинулся на песок. Выругавшись, Роберт поднялся и, нажав на спусковой крючок, разрядил ружьё в голову Оливера.

— Готов? — послышался голос подоспевшего Бэртона.

— Кажись, — Роберт подошёл к телу Оливера вплотную. — Что там ваш квартермейстер?

— Хьюзи? Не знаю, — Бэртон перевёл взгляд на меня. — Звездочёт ему только что голову открутил.

— Прошу прощения, не знал, — отозвался я.

— Да, не велика потеря, — отмахнулся Бэртон.

— Теперь ты за главного? — скорее уточнил, чем спросил Роберт.

— Потолкую с Фартингом, — кивнул Бэртон. — Если согласятся, пусть живут.

— Нам люди тоже понадобятся, — заметил я.

Бэртон рассмеялся.

— Где тут люди, мистер Шайн, — небрежно произнёс он.

Глава десятая. Два экипажа

10 октября 1784 года, через два дня после сражения и уже мирных переговоров, пиратская команда под предводительством Бэртона и возглавившего верных Оливеру людей Натана, прибыла в наш лагерь. Бэртон, не скрывая удовольствия, заявил, что они согласны объединиться с нами, предоставить остатки своего корабля и инструменты для ремонта «Северной Звезды», а также помочь в строительстве и принять участие с нами в поисках Авалона.

Брайан всё ещё с настороженностью принял согласие со стороны пиратов, после чего мы все занялись ремонтом судна. Как выяснилось при более тщательном осмотре, повреждения корпуса оказались более серьёзными, чем мы предполагали, и ремонт растянулся почти на месяц. Для того чтобы обеспечить качественную стыковку досок, пробоину пришлось расширить едва ли не на фут по всему периметру. Также пришлось поменять руслени и кусок фальшборта над пробоиной. Затем Роберт распорядился ещё раз тщательно просмотреть и проконопатить весь корабль. И, пользуясь столь длительной остановкой, сразу же и почистить дно судна. А ввиду отсутствия ворота для обеспечения достойного и безопасного крена, нам пришлось завести корабль на мель и, переместив весь груз на штирборт, дожидаться отлива. Я вызвался принимать живейшее участие в этом деле, в частности потому, что я отвечал за орудия и их перемещение. Однако, видимо, пронаблюдав, как я скачу по палубе с опорой на палку, Бэртон вызвался помочь мне, подогнав нескольких своих молодцов: Бобби, Дерга и Ника, которых я с трудом различал по лицам и называл одним словом — «народ». Бэртон подсмеивался над этим обстоятельством, отметив, что у Уильяма была та же проблема.

— Он нас с Накрысником вечно путал, пока я патлы не отрастил, — хмыкнул он, помогая мне закрепить очередную пушку, которую мы перетащили от бакборта к штирборту.

Я глянул на него. Стоило ли говорить, что голос и манеры — основные признаки, по которым я отличал людей — у них были почти одинаковыми.

— Я б вас тоже путал, — ответил я. — Я на флоте никого не узнавал после отпуска. А если по гражданке, так это, вообще, невыполнимая задача.

Бэртон посмеялся.

Ещё на «Фортитуде» я понял, каким проклятием было для меня не узнавание лиц. Как бы тщательно я ни вырисовывал их черты на бумаге с помощью карандаша, когда на то было моё свободное время и желание членов экипажа, я никак не мог их запомнить, чтобы потом узнать вживую. Доходило до смешного — я мог подойти к человеку, с которым сталкивался уже не в первый раз, не узнать его и осведомиться о его местонахождении. Кто-то из моих сослуживцев обижался на меня, когда я не узнавал их в гражданской одежде, Ларри всегда веселился, когда я по несколько раз знакомился с одним и тем же человеком, искренне веря, что вижу его впервые. Кто-то из старших офицеров пару раз устраивал мне выговор за то, что я не узнавал их, а наш боцман, мистер Кинкли, не переставал сочинять байки после того, как я, ещё в начале службы на «Фортитуде», спустя неделю нахождения на корабле, подошёл к нему и, назвав его безличным «сэр», спросил, где мне найти мистера Кинкли.

— Да, Накрысник прав был, — кивнул Бэртон, придерживая пушку, пока я её закреплял у штирборта. — Похожи вы, — он повернулся к пирату, отвязывавшему следующее двенадцатифунтовое орудие от бакборта. — Чего возишься? — бросил он. Я перевёл взгляд на пирата, в одиночку занимавшегося откреплением пушки.

— Он один? — спросил я, чувствуя внезапно появившуюся тревогу. Крен уже был достаточным, и большего груза могло бы и не понадобиться.

— Да, я подготовлю, — ответил, как я понял по голосу, Бобби. — Э, Барон! — крикнул он Дергу. — Помоги тут!

Он отцепил гаки откатных талей, придерживаясь за лафет. После подготовки к сражению с пиратами, я так и не отдал приказ закрепить их по-походному и, честно говоря, забыл об этом на последовавшую пару дней.

— Отставить! — скомандовал я. — Отойти от орудия!

— Ладно Вам, мистер Шайн, — отмахнулся он, выбивая клин из-под колеса лафета. Вдруг он дёрнулся вперёд.

— Чёрт! Чтоб …! — только успел он крикнуть, падая под лафет.

Все, кто был на палубе, ринулись, к нему, хоть, наверно, каждый к своему ужасу осознавал, что не сможет ни чем помочь. Двенадцатифунтовая пушка с разматывающимися и извивающимися подобно змеям лопарями, увлекая своим весом Бобби, почти пролетела по наклонившейся палубе. Может, я просто был ближе всех к месту происшествия, так как с не до конца зажившим коленом я не мог быть самым быстрым, но мне удалось первому схватиться за лопарь правого таля, хоть я и понимал, что моего веса будет далеко не достаточно для того, чтобы задержать пушку. Я почувствовал только удар головой о бакборт, когда меня протянуло по доскам палубы, но не выпустил троса. В следующий миг рядом со мной оказался Дерг, затем Патрик. Через пару мгновений Нэвиль, Ник и Чарли оказались у левого таля.

— И дружно! — скомандовал я, успев встать на ноги. Мы вшестером одновременно рванули тросы.

— Ещё! — командовал я, чувствуя злобу ни то на себя за то, что не успел это предотвратить, ни то на Бобби за то, что он не послушался, ни то на Дерга за то, что тот вовремя не подоспел на помощь другу. Вся эта злоба смешивалась со страхом и ощущением собственной никчёмности.

— Ещё! — приказал я в очередной раз.

— Звездочёт, стой! — крикнул Бэртон, вытаскивая из-под пушки изувеченное тело Бобби. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он был мёртв. — Травите помалу!

— Трави помалу, — повторил я приказ.

Мы вшестером осторожно опустили пушку.

Не знаю, кто и что мог в тот момент чувствовать. Меня же наполняло чувство глубочайшей досады и злобы, в первую очередь, на себя. Пушки были моей ответственностью. И то, что произошло, стало моим недосмотром. И из-за меня погиб человек.

— Чего там у вас?! — вдруг донёсся с берега голос Роберта.

— Пушка оборвалась, — ответил Бэртон. — Бобби насмерть!

Роберт выругался.

— Тело перевозите! — распорядился он. — Ещё есть?

— Нет, нормально, — отозвался Бэртон. — Эй вы, — он указал пальцем на Дерга и Ника. — За мной. Остальные — по местам!

Я тем временем занимался осмотром крепления. Проклятье! Такого никогда не было, чтобы я что-то не досмотрел. Я же лично проверял сегодня состояние каждого троса, каждого шкива, каждого гака и рыма. Вообще, я всегда следил, чтобы артиллерия на корабле и её крепление были в идеальном состоянии. Как я мог что-то упустить? Я осмотрел брюк. Нет, этот трос не был новым, но он был ещё в прекрасном состоянии, а рымы, за которые он крепился, намертво были прикреплён к фальшборту. Проклиная себя и совершенно не понимая, что же могло произойти, я ещё раз просмотрел блоки пушечных талей. Нет, тросы здесь тоже не перетёрлись, и все детали крепления были в хорошем состоянии. Тогда, что могло быть не так?

Видимо, на какой-то миг мой разум помутился, так как я, наверно, лишь после десятого просмотра всех блоков вдруг осознал то, от чего я похолодел — трос, удерживавший орудие, не был оборван. Он был отвязан и, по всей видимости, до того, как к нему прикоснулся Бобби. Да, Бобби сложно было назвать учёным или слишком умным человеком. Его сила с лихвой компенсировала ему наличие больших умственных способностей, и это было заметно с первого момента общения с ним, но неопытным в морском деле его сложно было бы назвать. Короче говоря, нужно было быть полным идиотом, чтобы отвязывать основной удерживающий пушечный трос, а после становиться позади пушки и выбивать клин из-под колеса лафета при крене судна. Тогда, кто это мог сделать? Но я был единственным, кто подходил к этой пушке до него. И теперь подозрение могло пасть на меня. Или сказать, что это был несчастный случай? А, может, я в процессе работы что-то не доглядел?

Я постарался как можно подробнее вспомнить последовательность всех действий, которые мы предпринимали на «Северной Звезде». Накренить корабль можно было двумя способами: либо с помощью ворота, применение которого было осложнено особенностью береговой линии, да и зацепить тросы было не за что, либо переместив большую часть груза на одну сторону. И орудия подходили для этой задачи, как ни что иное, ведь часть груза у нас находилась на берегу. И потому, после того, как оставшийся в трюме груз был перенесён к штирборту, я распорядился отвязать две двадцатичетырёхфунтовые пушки и также закрепить их вдоль этого борта. Если бы этого оказалось недостаточно, можно было бы осторожно переместить и несколько двенадцатифунтовых. И такая необходимость, к счастью, возникла, иначе при оборвавшемся орудии мы бы уже перевернулись. Но я не думал, что подобная трагедия может произойти.

И, всё же, я чувствовал свою вину в полной мере. Не смотря на то, что мой приказ касался именно двадцатичетырёхфунтовых орудий, может, кто-то не так понял что-то и отвязал одно из двенадцатифунтовых? Но я это проверил. Неужели я этого просто не заметил? Прав был Роберт, мне не следовало соваться. Это смог бы сделать и Нэвиль. С другой стороны, не сидеть же мне теперь на берегу, жалея своё колено и наблюдая за работой других.

Я провёл на палубе около получаса, прежде чем спуститься на берег и присоединиться к подготовке похорон Бобби, с которыми медлить никто не стал.

— Ну, чего там, Звездочёт? — спросил меня Роберт, когда похороны были завершены и оба боцмана подошли ко мне.

— Пушка была отвязана, — ответил я. — А я не досмотрел.

Роберт и Бэртон переглянулись.

— Может, он её и отвязал? — предположил Бэртон.

— А потом встал под ней? — отозвался я.

— Ну, мало ли, — Бэртон пожал плечами.

— Ну, ты на себя-то всё не бери, — поддержал его Роберт.

— А на кого? — я глянул на него, пытаясь скрыть раздражение. — Моя обязанность была — проконтролировать. Я не справился…

— И чего ты хочешь? — резко оборвал Роберт.

— Может, он хочет, чтобы его высекли? — хмыкнул Бэртон.

— Наверно, — Роберт обнял меня за плечи. — Успокойся, Звездочёт. Это был несчастный случай. Не всё в жизни можно проконтролировать.

Я только промолчал. Слова обоих боцманов были сейчас для меня выгодными и утешительными, хоть я и не перестал чувствовать свою вину. Однако к этому случаю больше никто не вернулся.

10 ноября 1784 мы снялись с якоря и взяли курс на восток. Перед самым выходом Роберт и Бэртон приказали нашей объединённой команде построиться на палубе, чтобы объявить, какие обязанности у кого будут, и кто кому подчиняется. После чего последовал краткий инструктаж, касающийся правил поведения на нашем судне.

— А теперь — правила! И чтоб запомнили все! — громогласно изрёк Роберт. — Сквернословие на корабле запрещается!

— Драки запрещаются! — вторил Бэртон. — Если кто учинит драку — по тому пройдутся кошки!

— Все подчиняемся мистеру Хорнби! — продолжал Роберт. — За неподчинение — за борт! Без исключений!

— Если есть кто недовольный — подходить лично и в устном порядке сообщать! — поддержал Бэртон. — Беспорядки не устраивать!

Ларри толкнул меня в бок.

— Им ещё по кнуту бы. Как у древних египтян под пирамидами, — заметил он.

Я согласно покивал.

Роберт и Бэртон ещё некоторое время озвучивали правила поведения на «Северной Звезде», после чего отдали команду «по местам!». Мы с Ларри спустились в трюм, чтобы ещё раз проверить, насколько надёжно закрыты и установлены бочонки с порохом.

— Это они решили к хорошему обществу приобщиться? — спросил я.

Ларри вскинул бровь.

— Сквернословие, пьянство и азартные игры у пиратов запрещены, — пояснил он, переставляя один из бочонков. — Равно как и беспорядки. Недоволен чем-то — скажи. Без рукоприкладства.

— Надо же, — меня это удивило. — Не знал.

— Иначе не выжить, — отозвался Ларри. — Нет, исключения бывают, конечно. Таких, как Рэкхэм[11] и в наше время хватает. Но у Оливера всё строго было.

— Как во флоте, — заметил я.

— Так, откуда ещё брать пример, — хмыкнул Ларри. — Я тут, на самом деле, сильно разницы не вижу. Да, в Англии мы были элитой, там — мы военные. А в Новом Свете все выживали, как могли, — он устроился на бочонке. — В колониях ни тех, ни других не любят. Пираты нападают на порты, грабят и стреляют. Военные требуют что-то по закону. Якобы. И вешают неугодных. Притом не только Короне.

— А объясняют чем?

Ларри пожал плечами.

— Ничем. Знаешь, — он презрительно поморщился. — Многие считают, что это Новый Свет, новые возможности. Что получится создать новый мир. Он есть, новый мир. Только вот законы древние.

— Выживание?

— Да, — он кивнул. — Притом любой ценой.

— А Ричард надеялся, что сможет сделать мир лучше, — внезапно вспомнил я о брате. — Хотел начать отсюда.

— Ну, этот мир и так всё «лучшее» перенял из Старого, — ответил Ларри, окидывая взглядом бочонки. — Рабство, расслоение общества, право денег и положения. Право сильного, короче. То, что добавилось, — он мгновение помолчал. — Мы это уже пережили. В Средние века, наверно, — он невесело усмехнулся.

— Нет ничего нового под солнцем, — поддержал я. Ларри кивнул.

— Абсолютно ничего, — протянул он, повернувшись ко мне.

Глава одиннадцатая. Туманы загробного мира

Через несколько дней при курсе фордевинд мы дошли до Ямайки и встали на якорь в Кингстоне. Здесь же мы набрали полный трюм запасов провизии, кофе и питьевой воды, после чего, совершив разворот в Мексиканском заливе, с небольшими остановками прошли севернее от Кубы и вышли в Саргассово море, где и взяли курс строго на восток по северному тропику. Однако едва мы миновали Багамские острова, 28 декабря 1784 года, мы попали в мёртвый штиль, продлившийся около тридцати дней.

Я никогда не мог отрицать одну прописную истину — штиль всегда хуже бури. Зачастую он начинается под утро. Ты поднимаешься на палубу из душного потного трюма в надежде вдохнуть свежего воздуха и подставить лицо ветру, а тебя встречает тишина и сжатый между безмолвной гладью воды и бескрайней синевой неба воздух. И если утро ещё бывает наполнено прохладой минувшей ночи, то днём поверхность воды раскаляется не хуже песка. А соль, что поднимается в дрожащий от испарений воздух, выжимает из тебя последние остатки жизненных сил. И, что самое ужасное, ты никогда не знаешь, сколько это продлится.

Если буря предполагает борьбу, то штиль — лишь надежду, со временем переходящую в отчаяние. Буря заканчивается быстро. Штиль может длиться бесконечно. Буря убивает быстро. Штиль убивает медленно, с каким-то жестоким наслаждением внимая твоему безумию, когда ты готов на что угодно ради одного глотка холодной воды или куска хлеба.

Едва мы вошли в полосу штиля, Роберт сразу распорядился о строгой экономии воды и провизии, тем более что наши запасы подходили к концу и мы планировали пополнить их, как раз, на Бермудах. Затем, чтобы не отвлекаться на лишние мысли о еде и не раздражаться почём зря, а также для того, чтобы более тесно сплотить команду, он посоветовал нам всем читать книги.

Сложно сказать, что единство команды окрепло именно благодаря этому, но, дабы исполнить приказ боцмана, мы разбивались на три группы, брали по одной книге из библиотеки Брайана на группу, выбирали чтеца и сидели, слушая его. Так в нашей группе мы осилили «Робинзона Крузо», может, не столь внимая всем перипетиям, выпавшим на долю главного героя, сколь его умению и желанию выжить и «Илиаду» Гомера.

Однако и здесь не обошлось без определённой доли веселья, которого в подобных ситуациях нам не хватало. На двадцатый день штиля, поднявшись утром на палубу, я увидел стоявших у бушприта Тоби и Джерри, плевавших в воду и что-то орущих. Решив, что у мальчишек помутилось сознание от постоянного невыносимого зноя и обезвоживания, я подошёл к ним и спросил, что они делают.

— Пытаемся разозлить Нептуна[12], — ответил Джерри.

Ещё более убедившись в своей догадке, я перевёл взгляд на воду, где в плевках и прочей грязи плавали три швабры, пустая бочка и ведро.

— Предметы на палубу поднимите, — распорядился я. — И кончайте дурью маяться.

— А вдруг поможет? — обиженно произнёс Тоби, принимаясь свистеть.

— Я сказал, предметы подняли, — ответил я.

— Ну, мистер Шайн! — попытался что-то возразить Тоби. Не особо желая вступать в спор с суеверным свистуном, я схватил его за пояс и сбросил в воду. Джерри непонимающе посмотрел на меня, отступая на несколько шагов.

— Вдруг поможет, — отозвался я, проходя мимо него.

Джерри несмело хмыкнул и побежал вызволять своего друга, так не кстати не умевшего плавать и теперь беспомощно барахтавшегося среди прочих предметов, болтавшихся за бортом.

— Чего они там? — спросил поднявшийся на палубу Роберт.

— С Нептуном договариваются, — ответил я.

Роберт рассмеялся.

— А так ты его на переговоры отправил, — произнёс он, глядя на выбирающегося из воды Тоби.

— Ну. А то они уже письма посылать ему начали.

— Болваны, — осклабился Роберт. — Лады, Ал. Ты сейчас куда?

— Прослежу, чтоб посылки вытащили и читать пойду, — ответил я.

— Вот это правильно, — кивнул Роберт, отходя к грот-мачте.

Я проследил за действиями двух юнг и, удостоверившись, что все предметы подняты, направился к капитанскому мостику, у которого должна была собраться наша группа чтения. Проходя мимо грот-мачты, рядом с которой стоял Роберт, я невольно уловил какой-то странный звук. Я слегка повернулся. Наш боцман стоял, скребя мачту грязным жёлтым ногтем и тихонько посвистывал. Я решил не делать замечаний.

Подействовали ли данные методы, или это оказалось простым совпадением, но через десять дней, 27 января 1785 года, когда Тоби раздосадовано бросил швабру за борт, после полудня, часам к пяти вечера поднялся свежий ветер.

Если и есть в мире звуки, способные принести наибольшую отраду, то это, точно, звук полощущегося на ветру паруса после штиля. Но, видимо, морских богов мы, всё же, разозлили. На следующее утро фордевинд сменился северным гальфвиндом, так что мы легли на курс вест-зюйд-вест и далее двигались галсами южнее Бермудских островов. Так прошло дня два. На третий день ветер снова сменился на западный и умеренный. Обрадовавшись, мы даже поставили несколько дополнительных парусов на грот-мачте, но через несколько часов горизонт, ещё недавно столь ясный, вдруг начало заволакивать какой-то дымкой. И в этот миг с марса донёсся звонкий голос Лесли:

— Что это? Прямо по курсу!

— На бак! — крикнул я, закрепляя грота-бонет.

Роберт и Бэртон, не дожидаясь друг друга, рванули со шкафута на бак. Вскоре мы с Ларри и Патриком уже присоединились к ним. За нами поднялись Брайан с Эмешем и мистером Эдмундсом.

— Чтоб меня… — пробормотал Бэртон. — Это что за чертовщина?

Перед нами, прямо по курсу, от воды поднималось облако какого-то зеленоватого тумана. Но, что было самым поразительным, этот туман словно тянулся навстречу «Северной Звезде», независимо от направления ветра.

— Это вход в Иной Мир? — предположил Патрик.

— Чё за бред! — фыркнул Роберт. — Туман, как туман.

— В ветреную погоду, — буркнул Бэртон, щурясь. — Посреди моря. И ещё зелёный.

— Нет, это, явно, не туман, — приглушённо произнёс Ларри.

— Тогда, что? — спросил кто-то.

Вопрос повис в воздухе, ибо вряд ли кто из нас сумел бы на него ответить.

— Попробуем отвернуть? — как-то неуверенно предложил Брайан.

— Куда? — снова отозвался Роберт. — Ты посмотри, какой он стеной идёт. Мы всяко разно туда попадём. Так, хоть, посмотрим, что к чему.

— А если это какой-то яд? — возразил мистер Эдмундс. — Мы все погибнем.

— Да всё равно не отвернём, — произнёс Роберт. — Надо попробовать пройти.

Мы все тот час повернулись к нему.

— И как мы проходить будем? — спросил Ларри. Роберт мгновение помолчал.

— Мелкий! — наконец, крикнул он Лесли. — Оставаться на марсе! Рулевой — следить за курсом! Остальные, — он бросил взгляд на шкафут. — На местах! И к бортам не подходить.

— Голос моря? — предположил я.

— Пёс его знает, — пожал он плечами.

В следующее мгновение «Северная Звезда» вздрогнула, и плотная завеса зелёного тумана захлопнула за нами свою пасть.

Я вцепился в леера, не смея шелохнуться. Корабль, небо, люди, море — всё исчезло из виду, словно растворившись в мрачной зелёной бездне. Я вытянул вперёд руку и с трудом разглядел её по локоть. Я глянул вниз, и у меня возникло чувство, что половина моего тела просто растворилась в тумане. Если бы не доски под ногами, я бы, наверно, в это поверил. И не более удивительным было то, что я до сих пор чувствовал ветер.

— Эй! — раздался за моей спиной голос Эмеша. — Я тут один слепой, или есть ещё?

— Тут все, по ходу, — отозвался я.

— Мистер Шайн! — донёсся с марса надрывный голос Лесли. — Там у Вас хоть что-то видно?

— Нет, — отозвался я. — Оставайся на месте!

— Хорошо, — нетвёрдо произнёс он.

— Трясётся, — послышался откуда-то из мрака голос Роберта.

— Кто не трясётся, — многозначительно произнёс Бэртон.

Вдруг сквозь пелену зелёного тумана прямо по курсу начало проявляться какое-то желтоватое мутное пятно. Мы замерли, не решаясь произносить ни звука. Пятно приближалось. До моего слуха начали доноситься какие-то отзвуки. И их нельзя было спутать ни с чем иным, тем более что в удушающем безмолвии тумана они казались особенно громкими. И эти звуки могли принадлежать только пылающему кораблю.

— Брандер? — посмел спросить Ларри.

— Вряд ли, — отозвался я. — Может, просто несчастный случай.

— Право руля! — раздался голос Роберта.

«Северная Звезда» отклонилась вправо. Ещё минуты две мы провели в напряжённом молчании, наблюдая за приближающимся жёлтым пятном, в котором теперь уже можно было разглядеть отдельные всполохи пламени. И в какой-то миг туман словно расступился и огромный пылающий остов линкора, превышавший наш фрегат раза в два, плавно вышел из зелёно-чёрной зловонной мглы. Высокие охваченные пламенем мачты с прогоревшими парусами устремлялись вверх сквозь клубившийся над ними дым. Из орудийных портов в воду буквально сыпались заживо горящие крысы, издавая жуткий писк и распространяя зловонный запах палёной шерсти.

— Это… — пробормотал Ларри. — Это не может быть…

Мне показалось, он пошатнулся.

— Ты чего? — я схватил его за плечи.

— Это… год назад… — произнёс он побледневшими губами. — Бэртон! Это год назад было! — наконец, воскликнул он.

Бэртон обернулся. На миг мне показалось, что в его глазах тоже мелькнул страх. Однако его голос прозвучал твёрдо.

— Совпадение, — ответил он. — Корабль как корабль.

— Да, нет, — возразил Ларри. — Я читать умею…

Он оборвал речь, так как из-за пылающего корабля вдруг плавно вышла тень, слишком напоминающая «Белую Акулу», с бака которой на нас в упор смотрели Бэртон, Оливер и Натан. А затем и пылающий «Кингстаун» и «Белую Акулу» поглотил зелёный туман.

— Это уже не совпадение, — послышался шёпот Патрика. — Мистер Эдмундс, — он повернулся к нашему корабельному врачу. — Что с нами?

Мистер Эдмундс помотал головой.

— Не знаю, — произнёс он, сдвинув брови и что-то усиленно обдумывая. — Но на групповое помешательство это не похоже. Ведь мы осознаём, что это — не порядок…

Его речь была прервана громким голосом Роберта, донёсшимся, почему-то, откуда-то справа:

— От борта отошли!

Мы все повернулись вправо. Параллельно нам, почти борт о борт, шла ещё одна «Северная Звезда», на которой я уже знал, что должно произойти. Вот, дверь юта резко распахнулась, и на шканцы выбежал Говард. Я уже почти без ужаса наблюдал за собственными беспомощными попытками остановить его. Вот, он перемахнул через фальшборт и прыгнул в воду. В следующий миг «Северная Звезда» тоже исчезла в клубах зелёного тумана. Вдруг до моего слуха донеслись чьи-то приглушённые крики о помощи. Голос был знакомым. Роберт бросился к правому борту, но тут же замер и отстранился.

— Что там? — Брайан поспешил поравняться с ним. Роберт отошёл на пару шагов.

— Человек за бортом! — крикнул он на шкафут. — Бросить конец!

Он дождался, когда его приказ исполнят, и перевёл недоумевающий взгляд на Брайана.

— Где б мы ни были сейчас, это, всяко, не Авалон, — произнёс он.

В этот же момент на шкафут поднялся Говард. Мы замерли, не смея шелохнуться, и уставились на него. Говард же, со спокойным видом отряхнув свой сюртук, огляделся, пристально посмотрел на Бэртона и перевёл взгляд на Брайана.

— Я что-то упустил? — спросил он. — Брайан, что произошло? Откуда здесь незнакомые люди?

Брайан осторожно спустился на шкафут и приблизился к Говарду.

— Ты помнишь хоть что-то? — спросил он.

— Что я пять минут назад спускался в трюм, а теперь вижу на палубе неизвестно кого? — произнёс он в своей обычной насмешливой манере. — Или что-то ускользнуло от моего внимания?

— Вообще, Вы умерли, мистер Кирксвуд, — не выдержал я.

— Я? — Говард устремил на меня испепеляющий взгляд. — Мистер Шайн, для дезертира Вы слишком смелы! — он сделал шаг в сторону юта, но в этот же миг очередная волна густого зелёного тумана поглотила наш корабль. Когда туман развеялся, Говарда на палубе уже не было…

— Эт чё за чертовщина была? — пробормотал Роберт. Брайан повернулся к нам. Его лицо было бледным.

— Это что-то не от мира сего, — несмело произнёс он.

Я бросил взгляд на тех, кто находился на шкафуте. Кто-то стоял, крестясь, Джерри беззвучно бормотал молитву, Генри растирал ладони, согревая их дыханием, Чарли перебирал свои чётки из красного сердолика, сосредоточенно глядя перед собой. Даже Натан, циничность которого я успел отметить за всё время его пребывания на нашем судне, стоял молча и непонимающе смотрел то на Брайана, то на Бэртона. И мы все, наверно, ещё долго бы молчали, если бы с марса не донёсся голос Лесли:

— Впереди земля! Прямо по курсу!

Мы, как один, перевели взгляд на появившуюся на горизонте полоску суши.

— Что б меня, — только произнёс Бэртон.

Это были острова Зелёного мыса. В частности, судя по плоским гористым формированиям, это был остров Порту-Гранде.

В португальских владениях нас мало бы жаловали, и потому нам относительно повезло, что остров ещё не был густо населён, хоть, как отметил Бэртон, он был своего рода перевалочным пунктом для пиратов. Но сейчас нас больше удивляло другое: в зелёный туман мы вошли 30 января 1785. У острова Порту-Гранде, как выяснилось после некоторых подсчётов, мы оказались 1 февраля того же года. Пройти расстояние в две с половиной тысячи миль даже при умеренном бакштаге за один день было невозможно, это понимал каждый. Так, что произошло с нами в том зелёном тумане?

За все остальные годы поисков Авалона мы, к сожалению, этого так и не выяснили.

Глава двенадцатая. Коты и крысы

2 августа 1785 года мы, оставив за собой остров Вознесения и обойдя в борьбе со штормами мыс Горн, именуемый нами также кладбищем кораблей, миновали остров Теапи[13], а 8 августа встали на якорь у острова Питкэрн. Пробыв там два дня и дав краткую передышку кораблю, 10 августа мы отошли от берега и взяли курс на север.

13 августа мы продолжали приближаться к экватору. В этот день я занимался плановой проверкой нашей бортовой артиллерии. Ларри помогал мне, больше поддерживая беседу. Вскоре к нам подошёл Магнус и, кивком предложив отойти в сторону, негромко произнёс:

— Господа офицеры, прошу прощения, что беспокою вас, но, по-моему, на камбузе у меня завелась «крыса».

— Это не дело Билли? — спросил я, не вникнув сходу.

— Крыса, которая тянет ром и сухари, — уточнил Магнус. — Каждую ночь.

— А мы-то чем можем помочь? — Ларри вскинул бровь.

— Я просто так подумал, — Магнус опёрся огромной ручищей о фальшборт. — Вы же офицеры, вы воровать не будете. А всех остальных я подозреваю. Может, вместе эту крысу поймаем?

— Но как мы её ловить будем? — нехотя отозвался Ларри. — Если сделаем засаду, нас же ещё и обвинят.

— Ну, — Магнус похлопал ладонью по пушке. — Вот, может, и подумаем что.

Мы с Ларри переглянулись. Странно было слышать от Магнуса эту новость, ведь каждую ночь мы все по очереди стояли на вахте и вряд ли бы хоть кто-то не заметил, что какая-то «крыса» спускается на камбуз. Может, конечно, эта «крыса» умудрялась договариваться с вахтенным каждый раз, но это было маловероятно. Тем более, как Магнус сказал, это продолжалось недели две.

— А ты Роберту не пробовал сказать? — спросил Ларри. — Боцман, как-никак.

— Да он меня за борт выбросит, — недовольно произнёс Магнус, помотав головой.

— Это вряд ли, — усмехнулся я. — Где нам потом кока искать?

— Ну, вот, — Магнус развёл руками. — Так, поможете?

Мы с Ларри переглянулись.

Не могу сказать, чтобы я горел желанием разбираться в этом деле, не поставив в известность боцмана. Того же мнения, по-видимому, был и Ларри. Но Магнус не уходил, продолжая стоять и вопросительно смотреть на нас. Я сдался первым. Вспомнив, что на баке у нас хранились остатки охры, я предложил покрасить две нижние ступеньки ведущего на камбуз трапа. Если вор полезет, он обязательно наступит в краску и, соответственно, вычислить его можно будет по следам и изменившемуся цвету обуви. Магнус согласился охотно и даже сам изъявил желание доставить мне краску. Я отмахнулся.

Уже вечером мы с Ларри поднялись на бак за охрой. Заметившие нас Лесли, Рик и стоявший у руля Томми, по-видимому, не обратили внимания, тем более что я, по праву художника, а наравне с тем и, распоряжением Роберта, красильщика, не раз прибегал к помощи краски либо для ремонта, либо для украшения корабля. О последнем Брайан сам распорядился и теперь по всем покрытым охрой фальшбортам с внешней стороны у нас тянулись нанесённые чёрной краской гравюры тех мест, в которых мы за это время успели побывать. Не знаю, насколько это было красиво, но, по мнению Брайана и Роберта, это вполне компенсировало отсутствие бортовых резных украшений, коими славились корабли прошлого.

Мы быстро выкрасили ступеньки и, вернув ведро с охрой на место, спокойно спустились в трюм, как раз с призывом к отбою.

Я улёгся в своём гамаке, как и всегда, позволив Чёрному Билли устроиться у изголовья и уже начал дремать, как рядом со мной послышались шаги. «Похоже, наша „крыса“», — подумал я, всё ещё пытаясь отдаться сну, однако любопытство победило и дневную усталость, и сладость блаженной дрёмы. Я открыл глаза и повернулся, пытаясь почти в кромешной темноте разглядеть, кто бы это мог быть. Странно, что вор решил действовать столь поспешно. Я пригляделся. Показалось мне, или нет, но гамак Роберта был пуст. Отцепив от своей рубахи самозабвенно мурчащего Билли, я как можно тише спустился и подошёл к гамаку Роберта. Нет, я не ошибся. Более того, Бэртона тоже не было в трюме.

Я осторожно отошёл к своему спальному месту, обдумывая, что стоит теперь предпринять. Оба боцмана куда-то делись и, по всей видимости, это не было простым совпадением. Может, им кто-то сказал о воре? Может, они решили сами выследить его? А, может, я ошибался.

Я уже готов был снова устроиться спать, однако всплывшая вдруг в памяти картина заставила меня снова соскочить с гамака и пойти расталкивать Ларри. Во время ужина на душном камбузе Роберт снял сюртук, который оставил на скамье. И с того момента я его в нём не видел. И, возможно, прохлада ночи заставила его отправиться на камбуз за своей вещью. А если его никто не предупреждал о нашей с Ларри ловушке…

— Чего? — Ларри проснулся, едва я потряс его за плечо.

— Пошли на камбуз, — прошептал я. — Роберт туда пошёл.

— Ты думаешь? — приглушённо произнёс Ларри.

— Не думаю, — ответил я. — Зато он не знает.

— Да, чтоб… — Ларри спрыгнул с гамака и мы, стараясь создавать как можно меньше шума, выбрались на палубу, чтобы заметить, как Роберт уже спускается на камбуз. Возможно, он задержался, чтобы поговорить с вахтенным, коим в этот раз был Лесли.

— Роберт! — окликнул я боцмана, подбегая к спуску на камбуз.

— Чего? — отозвался Роберт снизу.

В этот же миг вдруг из темноты камбуза раздался громкий грохот, звук расплёскиваемой жидкости и громогласный рёв Роберта:

— Твою…! Что это?! Какой идиот тут ведро оставил? Звездочёт! Фонарь!

Мысленно проклиная всё на свете, я ринулся, было, на бак за фонарём, как внизу вдруг появился огонёк.

— Накрысник, ты? — это был Бэртон.

В слабых отблесках фонаря, который Бэртон, по-видимому, до этого момента держал накрытым, я увидел перекошенное от непонимания и злобы лицо Роберта. Бэртон смотрел на него ни то с удивлением, ни то с усмешкой.

— Ты на кой сюда припёрся? — спросил он.

— Я — вон! — Роберт указал на лежавший на скамье сюртук. — А ты тут какого чёрта забыл?

— «Крысу» ловлю, — усмехнулся Бэртон.

— Поймал?! — Роберт от злости пнул ведро с краской, уже, видимо, не обращая внимания на ставшие охряно-жёлтыми сапоги.

— Да, успокойся, — хмыкнул Бэртон, кратко излагая Роберту суть проблемы и принцип ловли вора. Однако про ведро он сам, почему-то, не знал.

— Про ступени я знал, — произнёс он, глядя на нас с Ларри. — Мне Мелкий сказал, что ему Ставрида говорил. Ну, все на отбой, а я сюда. Хотел выследить сам.

— А больше никто не спускался? — спросил я.

— Вроде, кто-то околачивался, но не спустился, — ответил Бэртон. — Я не видел.

Роберт перевёл взгляд на нас с Ларри.

— А меня почему никто не предупредил? — недовольно произнёс он.

— Магнус умолял не говорить, — ответил я. — Побоялся.

— Так, а ты?!

— Не мог знать, что ты сюда пойдёшь, — отозвался я.

— А ведро на кой? — прорычал Роберт.

— Не знаю, — ответил я. — Давай вахтенного позову.

— Зови, — фыркнул Роберт.

Я сбегал за Лесли. Вместе мы уже спустились на камбуз, перепрыгнув через две нижних ступеньки.

— Мистер Смит, простите, пожалуйста, — без предисловий пробормотал Лесли, опустив голову и не дожидаясь вопросов от боцмана. — Это я ведро принёс. Магнус сказал мне об идее мистера Шайна и мистера Гарти. Но мне показалось, что это недостаточно. Я сказал мистеру Барли, — он поднял глаза на Бэртона. — Но я не думал, что Вы пойдёте сюда. Я потом, как на пост заступил, взял ведро с краской и поставил на лестницу…

— Ты! — проревел Роберт, не в силах больше сдерживаться. — Ты хоть…! Ты понимаешь…! — видимо, он не мог подобрать не содержащие ругательства слова для выражения своих мыслей. Мы молчали, не смея подсказывать.

— Ты! Немудрое чадо! — вдруг выдал он, пытаясь отряхнуть краску от штанин и, глянув на Лесли, добавил уточнение: — Неверного мужа!

«Не зря мы вслух читали Иллиаду», — мелькнула у меня не вовремя мысль.

— Каким мозгом догадаться надо было?! — продолжал он, всё так же с трудом удерживаясь от сквернословия. — Чего застыл? Ведро унёс! Живо!

Лесли подхватил ведро и быстро умчался на палубу. Я почувствовал, что обязан вступиться.

— Да, ладно тебе, — произнёс я. — Если б это он «крысой» был, тогда другое дело. Он же как лучше хотел.

Роберт перевёл на меня мрачный взгляд.

— Хотел, — фыркнул он. — А ты, художник!

Он повернулся, чтобы забрать сюртук. И только в этот момент мы заметили Чёрного Билли, привлечённого, по-видимому, всей этой вознёй на камбузе и теперь вольготно устроившегося на одежде Роберта, предварительно оставив свои охряные следы на полу, скамье и спине сюртука боцмана.

— И кот твой — художник! — Роберт резко вырвал сюртук из-под кота, которому пришлось срочно ретироваться под стол.

Едва Роберт поднялся на палубу, мы с Ларри прыснули со смеху.

Я был более чем уверен, что Роберт, как и всегда, перестанет злиться уже через пятнадцать минут и, осознав, что в действиях Лесли, действительно, не было ничего противозаконного, ещё и сам посмеётся над сегодняшним происшествием. Главное, чтобы в течение этих пятнадцати минут никто больше не попал ему под руку.

— Ну, чего, крысоловы, — усмехнулся Бэртон, когда Роберт ушёл. — Отбой?

— По ходу, да, — ответил я.

В эту ночь следы нашего Билли остались и на моей рубахе, так как он снова устроился в моём гамаке. О воровстве же на камбузе мы с того момента больше не слышали.

Роберт, как я и полагал, уже на следующий день вспоминал случай с ловлей «крысы» с завидной долей юмора, больше, правда, выставляя полными болванами всех участников этой истории, чем просто делясь впечатлениями. Мы не пытались оправдываться.

Глава тринадцатая. Берег Америки

30 сентября мы продолжали двигаться на север, миновав экватор и намереваясь встать на якорь у северо-западных берегов Калифорнии.

Я никогда не испытывал привязанности к людям или местам. У меня не было дома кроме корабля и не было семьи, кроме команды. Исключением с большим трудом можно было назвать год, проведённый в Ирландии. И то об этом напоминал лишь крестик, подаренный мне дядюшкой Энтусом. Я не представлял себе, что такое — родной дом, родное место и ностальгия. И потому вряд мне самому были понятны мои чувства, когда, после серых облаков, сопровождавших нас при переходе через линию экватора, над моей головой вдруг распростёрлись ночные небеса северного полушария. И пусть мы были ещё далеки от привычных широт, над нами были уже знакомые звёзды.

Я стоял на палубе полубака, созерцая северные созвездия и впервые ощущая странное щемящее и одновременно восторженное чувство, словно рухнувшее в моё сердце с внезапно разверзшихся небес. Может, я в тот миг помутился умом от восторга, но мне казалось, что эти звёзды пели — пели о чём-то родном, близком, манящим к себе, но давно забытом. А бездонные глубины моря словно вторили этому пению, призывая к себе и обещая вечный покой.

— Эй, Звездочёт! — нарушил голос Роберта моё созерцание мироздания. — Чего делаешь?

— Смотрю на звёзды, — ответил я.

— И что ты там увидел?

— Родные созвездия, — я был уверен, что он меня не поймёт.

— А, — протянул он. — И сколько?

— Что — сколько? — теперь уже пришла моя очередь не понимать.

— Сколько выпил? — хмыкнул он, стукнув по моей фляге.

— Не пил. Просто, — мгновение я помолчал, подбирая слова. — Впервые как домой возвращаюсь. Что-то на подобие.

— Домой, — Роберт тоже поднял голову к небу. — Да, был у меня когда-то дом. Давно.

— У меня тоже давно, — отозвался я.

И ещё около часа мы вдвоём молча стояли, созерцая звёздное небо ни то как два идиота, ни то как два бездомных сына одной Родины.

3 октября 1785 мы встали на якорь неподалёку от испанского поселения, именуемого Селением Девы Марии, Царицы Ангелов, на реке Порсьюнкула и расположенном примерно в 110 милях от порта Сан-Диего. Здесь, среди индейских поселений, скромно расположилась небольшая францисканская обитель Архангела Гавриила. Не сказать, чтобы нас приняли в штыки, но особого дружелюбия нам оказано не было.

Объяснив испанцам, что мы здесь надолго не задержимся и посягать на их собственность не собираемся, и что нам нужно только откренговать и проконопатить корабль, а также пополнить запасы, мы разбили лагерь на берегу, у основания огромной светлой скалы. Затем, на пальцах объяснившись с вождями местных индейских поселений, жители которых, по торжественному случаю нашего прибытия, облачились во всеоружие, мы занялись ремонтом корабля.

Впрочем, с индейцами мы намного быстрее нашли общий язык, чем с испанцами. Уже через несколько дней Роберт, Бэртон, Натан и Эмеш во всю торговались на местных рынках, скупая сушёное мясо и вяленую рыбу.

Отдельно отмечу, что идея с сушёным мясом пришла Роберту, когда, после того, как Магнус открыл очередную бочку с солониной, и на наших тарелках в изобилии появились представители беспозвоночной фауны. Не то, чтобы мы были непривычны, но в этот раз их было слишком много.

— Эт чего? — недовольно произнёс Роберт, ковыряясь вилкой в тарелке. — Солонина с червями или черви с солониной?

— Это малосолёные черви в мясном соусе, — учтиво ответил Магнус. — Что взяли, то и приготовил.

Роберт выругался, сказав что-то недоброе о Португалии и её населении, после чего они с Бэртоном и Брайаном долго говорили о чём-то, касающемся припасов. Знаю одно — с того момента наши боцманы пришли к решению брать не только солонину в закатанных бочках, но и сушёное мясо, за которым было и легче следить, и которое портилось не столь быстро.

Мы с Ларри, в свободное от работы время, ходили вместе с группой индейцев на охоту, и я даже выучился довольно сносно стрелять из лука. Патрик, Тоби, Мэт, Рик и Лью пропадали в селении ни то по поручениям мистера Эдмундса, ни то по собственной инициативе. Вскоре до меня начали доходить слухи, что у кого-то из членов нашего экипажа завязались вполне определённые отношения с местными девушками.

Тем временем Роберт нашёл ещё один источник доходов и налаживания мирных отношений с туземцами, хоть это и произошло непреднамеренно.

Как-то мы вчетвером — Роберт, Патрик, Ларри и я отправились в поселение, чтобы договориться о приобретении провианта. Я прихватил с собой папку с рисунками, так как намеревался после разговоров подняться на холм и провести хотя бы час в сладостном одиночестве. Однако все мои надежды довольно резко оборвались, когда вождь, подойдя ко мне, настороженно прикоснулся к папке и жестом потребовал показать содержимое. Затем он в течение получаса рассматривал мои наброски пейзажей, изображения местных животных и портреты членов нашей команды. Наконец, найдя портрет Ларри, он подошёл к моему другу, сравнил портрет с его лицом и что-то сказал своему помощнику. Затем он показал на портрет и на себя. Здесь даже знания языка не было нужно, чтобы понять, чего он хотел от меня.

Я глянул на Роберта. Наш боцман поглядывал то на меня, то на вождя, словно решая какой-то сложный арифметический пример. Затем он заулыбался и, подойдя к вождю, энергично закивал, при том, указывая на большую связку пластов сушёного мяса, и показывая пять пальцев. Вождь мгновение подумал, кивнул, после чего, отдав какое-то распоряжение двум воинам, стоявшим по обе стороны от него, уселся на своём сидении и жестом подозвал меня.

— Иди, иди, — негромко произнёс Роберт, довольно улыбаясь. — На пропитание заработаешь, художник.

— И про кота моего не забудь, — отозвался я, понимая, что мне некуда деться.

Роберт, сверкнув золотыми зубами, похлопал меня по плечу, после чего в сопровождении Ларри и Патрика вышел за двумя воинами.

В этот день мне удалось заработать двадцать связок сушёного мяса, так как вождь захотел ещё портреты трёх своих жён.

С этого момента не проходило и дня, чтобы в наш лагерь не являлось по три — четыре индейца с приношениями в виде мяса, фруктов, браги и кукурузных лепёшек, чтобы уйти со своими карандашными портретами. Не скажу, чтобы я был от этого в восторге, но это давало возможность практики в рисовании, а наши припасы довольно быстро увеличивались. Хотя я и немного досадовал на Роберта за то, что он поставил производство этих портретов на поток.

Нет, я любил рисовать лица, хоть и не запоминал ни одного. Рисовать так, чтобы в них была видна история жизни человека, его судьба, его переживания. Я не мог запомнить черты, но я всегда пытался передать, если можно так сказать, текстуру лица. Обветренная кожа, мешки под глазами, просоленные пряди, падающие на обгоревший потный лоб — всё это было куда интересней, чем искусственная портретная холёность, заказываемая представителями более высокого класса. И лица местных жителей соответствовали этому интересу. И — один из немаловажных моментов — это было выгодно.

Вскоре с индивидуальных портретов я перешёл на групповые, за что Роберт, впрочем, брал чуть большую плату. А Патрик и Генри несколько раз обращались к испанцам по поводу приобретения принадлежностей для рисования.

Здесь же я открыл для себя чудесные стиральные свойства каучука — застывшего сока одноимённого дерева, который местные племена получали благодаря торговле со своими южными собратьями. Так мне объяснил Андрю, который, в свою очередь, узнал об этом от испанцев.

Впрочем, паломничества за портретами иногда прекращались к концу дня, и тогда у меня появлялась возможность, дожидаясь ужина и, прихватив папку с бумагой и карандаш, забраться на холм, с которого открывался чудесный вид на бухту, где стояла на якоре «Северная Звезда». Серый графит не способен передать всех оттенков зелени, по которой словно небрежными брызгами по полотну картины были разбросаны разноцветные яркие пятна цветов, с которыми соперничали в своём цветастом оперении мелкие птички и крупные бабочки. Залитые золотыми солнечными лучами скалы отражались в безмолвной недвижной лазури бухты, так что сложно было провести границу, где заканчивался мир человека и начинался мир глубин.

Я часто бывал в северных морях и видел величие скалистых берегов и фьёрдов ледяных земель. Оно поражало своим суровым сдержанным могуществом, тяжёлой мелодией рокота разбивающихся о камни волн, пробирало до мозга костей холодом и заставляло взирать на себя в безмолвии. Но здесь величие скал тонуло в небрежной яркости природы и словно погружало в не менее яркий сказочный сон, обволакивая мелодией тёплых ветров, звоном лесных голосов, дымкой красок, сладких ароматов и нежного морского бриза.

Я расположился под деревом на валуне, частично вросшем в холм. Справа от меня возвышалась почти белая скала, которая, казалось, сияла в лучах раннего заката. Слева, в нескольких милях от бухты, тянулось ущелье, по которому, судя по отдалённому звуку журчащей воды, отражающемуся хрустальным звоном в сладко-пьянящем воздухе, протекала река. Я сидел под деревом, наслаждаясь медовыми ароматами спелых фруктов, сухой древесины и моментом не менее сладостного одиночества. Наконец можно было взяться за рисование и первым делом изобразить всю панораму, которая могла уместиться на листе бумаги.

Мне было сложно назвать себя профессиональным художником, но предпринимать неустанные попытки в занятии этим делом я не переставал никогда. А поскольку народ на палубе всегда был занят, то лучшим натурщиком во время вахты или в редкие моменты покоя был Чёрный Билли. За время нашего похода у меня накопилось не менее сотни его портретов, по которым можно было проследить его жизнь и становление от мелкого котёнка до матёрого крысолова.

Билли никогда не противился тому, чтоб его рисовали. Он даже намеренно позировал, то вальяжно растянувшись на досках палубы, то напустив серьёзно-печальный вид и глядя на бескрайние водные просторы за бортом, то подолгу замирая в одной позе и изучающе глядя на меня.

Наконец, этой идиллии в отношениях человека и животного не выдержал Роберт.

— Всё кота рисуешь, — как-то заметил он. — Мою б харю попробовал.

— Если ты не против, я б с радостью, — ответил я.

Роберт опёрся локтем о фальшборт и повернулся ко мне.

— Валяй, — дал он отмашку.

И именно в этот миг в глазах нашего боцмана впервые появилось какое-то особое, доселе неведомое мне выражение. Я некоторое время смотрел на него, пытаясь понять, как мне запечатлеть его черты.

— Чего так пялишься? — нет, в его голосе звучала всё та же развязанная небрежность.

— Пытаюсь понять, что у тебя с лицом, — ответил я.

— А, это, — он осклабился. — Ну, на память же. Чего, я добрый.

Я усмехнулся, решив не отвечать, и принялся за рисование. Да, впервые во взгляде Роберта была доброта. И, видимо, вся она перешла на рисунок. По крайней мере, больше я его таким не видел.

Теперь же я сидел, делая наброски или детально прорисовывая части пейзажа. У меня никогда не было возможности использовать краски — слишком это было дорого, да и для этого требовалось умение, которому я обучен не был. Но своя прелесть была и в чёрно-белом рисунке. Игра света и тени, текстура, материал, даже глубина и насыщенность тона — всё это мог передать и обычный карандаш.

Вычерчивая более интенсивные линии мачт «Северной Звезды», я услышал позади себя лёгкие шаги. По всей видимости, это был Ларри, так как он обещал позвать меня, когда будет готов ужин. Предвосхищая его дружественные подколки о моём увлечении, хоть сам он, не без иронии признавая это, задавил в себе принуждённым музыкальным талантом своё нестремление к живописи, я распрямился, позволив ему заглянуть через моё плечо.

— Да, не Гейнсборо[14], — произнёс я, сравнивая карандашный рисунок с гениальностью раскинувшегося передо мной красочного творения природы. — Что скажешь?

Ларри не ответил, зато я почувствовал его дыхание на своей шее. И это дыхание было слишком влажным и тёплым. Не особо понимая, что происходит, я медленно повернулся и замер. Прямо мне в глаза был устремлён ни то любопытствующий, ни то укоризненный взгляд больших тёмно-янтарных глаз огромной пумы.

Меня словно парализовало. Притом парализовало не только мои конечности, но и мозг. Ни одна спасительная мысль относительно любого варианта поведения не явилась в мою голову. Я только неосознанно улыбнулся и выдавил: «Привет».

Была она ручная или сытая, но она не стала нападать. Обнюхав меня и пару раз ткнувшись носом в моё лицо, она бросила, как мне показалось, осмысленный взгляд на мои рисунки, которые выпали из папки, понюхала портрет Билли и, снова вопросительно посмотрев на меня, неспешно удалилась в заросли.

Связала ли она запах от моей рубахи, на которой как раз спал Билли с его изображением на бумаге — не знаю. Но знаю одно — в её глазах было столько осознанности и понимания, что в первый момент я даже удивился, почему она не забрала листок с изображением Билли с собой. Я едва не крикнул ей вслед, что готов отдать ей рисунок. Понимание того, что она могла бы вместо рисунка унести меня, пришло чуть позже.

Собрав листы бумаги в папку, я направился в сторону лагеря. У основания холма я уже увидел Ларри, неспешно поднимавшегося по тропе. Распространяться ему о своём общении с пумой я не стал.

Однако тёплые солнечные дни довольно скоро закончились, уступив место ливням и штормам, так что наша остановка, которая должна была продлиться пару недель, растянулась на несколько месяцев. Но это было лучше, чем попасть в лапы бесконечных штормов, хоть Брайан и переживал по поводу этой задержки и по вполне понятным причинам. Во-первых, это предполагало потерю времени, во-вторых, хоть нахождение среди местных племён и общение с ними было довольно дружественным и выгодным, мы постоянно чувствовали себя как на брандере[15] с полным трюмом пороха, ведь достаточно было малейшего неверного действия, чтобы возник какой-нибудь непреднамеренный конфликт. А в третьих, часть команды уже через месяц начала выражать желание остаться на этой земле.

Несколько раз Брайан даже готов был, не смотря на шторма и нашу с Робертом художественно-продовольственную жилу, сняться с якоря, лишь бы не дать команде окончательно разбежаться. Роберт и Бэртон в два голоса с трудом убедили его не предпринимать поспешных действий, подвергая весь экипаж неминуемой гибели, так как буря, пенящая могучие волны Тихого океана за пределами нашей бухты, не смолкала ни на мгновение.

— Вообще, это твой недосмотр, — укоризненно произнёс Брайан, обращаясь к Роберту, когда мы всемером сидели в палатке, выполнявшей одновременно роль столовой, штаба, приёмной и места всеобщих сборов. — Ты должен был сдержать их.

— К мачте привязать? — фыркнул Роберт.

— Тебе, как боцману, виднее, — ответил Брайан.

Роберт, скрестив руки на груди, шумно выдохнул, устремив на Брайана ни то насмешливый, ни то непонимающий взгляд. Брайан не умел сердиться. И то, что он сейчас выражал Роберту своё недовольство, должно было быть для него сродни подвигу.

— Мистер Хорнби, — вмешался я, занимаясь прорисовкой по наброску портрета очередного «заказчика». — Но они ж тоже должны что-то сами понимать.

— Что понимать? — в голосе Брайана впервые звучало нескрываемое недовольство. Он глянул на меня и мой рисунок, перевёл осуждающий взгляд на Роберта и снова повернулся ко мне. — Всё это ваше продовольственное общение с местными…

— Так мы-то как раз оставаться и не собираемся, — ответил Роберт. — Те, кто остаётся, они б другие предлоги нашли.

— И всё равно, я считаю, что не стоило столь тесно общаться с местными, — отозвался Брайан, снова поворачиваясь к стоявшему у центральной подпорки шатра Роберту. Боцман, наклонив голову, ухмыльнулся.

— Мистер Хорнби, — он прищурил левый глаз, глянув на Брайана. — Пойдёмте, потолкуем отдельно, — он кивнул в сторону Лесли и Джерри, усердно вымывавших тарелки после ужина. — Не для детей.

— Не для детей? — недовольно произнёс Брайан, всё же, следуя за Робертом. — Мне Тоби сегодня изъявил желание остаться.

— Так Полип не из детей, — донёсся до меня всё такой же насмешливый голос Роберта, когда они с Брайаном вышли.

Бэртон, решивший, по-видимому, не вступать в спор, только молча помотал головой и тоже вышел, удалившись в противоположном направлении. Мы остались вчетвером с Лесли, Джерри и Патриком, который всё это время сидел молча, чистя пистолет.

— Я думал, Брайан спокойнее к этому отнесётся, — негромко произнёс он.

— Ну, шесть человек за месяц, — заметил я.

— Семь, — поправил он. Мне не потребовалось продолжительных объяснений.

— А ты когда решил? — я оторвался от рисунка и взглянул на него. Патрик с каким-то полуотсутствующим видом прочищал шомполом ствол пистолета.

— На днях, — ответил он, не отвлекаясь от своего занятия.

На какой-то миг его слова поставили меня в тупик. Не скажу, чтобы я готов был осуждать его, но мне это показалось странным. Патрик был одним из тех, кто наиболее искренне верил в Авалон.

— А подождать это не может? — спросил я. — Найдём Авалон, потом вернёшься.

Патрик поднял голову, посмотрев на меня как на блаженного.

— Какой Авалон, Ал? — произнёс он со снисходительной улыбкой. — С чего ты взял, что он есть?

— Так, ты ж, — я даже не сразу нашёлся, что сказать. — А чего ты тогда отправился с нами?

— А чего мне в Ирландии сидеть, — невозмутимо ответил он, продолжая смазывать маслом детали пистолета. — Так я посмотрел мир. А теперь хочу семью. Да и мне здесь нравится.

— А тебя не настораживает разница культур? — спросил я. — Религия? Язык?

— Да, какая разница, Ал? — в голосе Патрика послышалось недовольство. — Ты себя христианином считаешь, а ищешь языческий Авалон.

— Я не считаю, что он языческий, — возразил я. — Я думаю, это просто остров.

— А я думаю, что нет ни какого острова, — ответил он. — А если есть, думаешь, Брайан сильно верит в легенды?

— Для чего он тогда его ищет?

— Может, для колонии. Может, ещё для какой-то выгоды. Ты спроси его.

— С чего ты взял? — я почувствовал раздражение на слова Патрика. Мне не верилось, что Брайан, со всеми его искренними порывами и душевными устремлениями мог быть на подобное способен.

— Ненароком прочитал его записи, — ответил Патрик, понизив голос. — Не хочу я помогать Английской короне.

На какое-то время мой разум парализовало. Я не мог этого осознать. Хотя, впрочем, что ещё можно было ожидать от англичанина? Может, изучив наши сказания, он решил, что речь, действительно, идёт о каких-то хороших плодородных землях, которые были бы выгодны опутавшей пол мира своими щупальцами Англии? Да и разве я сам не задавался вопросом, по какой причине мы, вместо того, чтобы искать Авалон в высоких широтах или, хотя бы, подняться обратно на уровень Ирландии, избороздили Карибское море, останавливаясь в каждом порту островных колоний? А я так искренне готов был принять участие в осуществлении этого плана.

— Когда ты видел? — наконец, спросил я.

— Во время штиля. Когда за книгой заходил, — уже невозмутимо ответил он. — Там лежали чьи-то письма. В общем, я прочитал и сделал для себя выводы.

— А почему сразу не сказал?

— Какой толк, — он неспешно начал собирать в деревянную шкатулку принадлежности для чистки пистолета. — Ты бы что-то сделал?

— Я бы подумал, — ответил я, снова переходя к рисунку больше для того, чтобы сосредоточиться и упорядочить возникший в мыслях хаос.

Брайан искал Авалон для экономических целей Англии и улучшения собственного положения в обществе. Это откровение было мало приятным. Но, чего ему не хватало? У него и так было громкое имя, графский титул и несметное богатство. И он этим не гордился. Тогда, для чего эти поиски? И почему он сразу нам ни чего не сказал? И как теперь я должен был это всё воспринимать?

Внезапно в мою голову явилась мысль: если Авалон и станет местом для очередной английской колонии, какое мне будет дело до молчания Брайана? Ведь я тоже буду среди тех, кто найдёт Авалон и принесёт пользу Англии. И, возможно, это поможет мне вернуться во флот. Может, меня даже восстановят в должности и звании. Я снова стану офицером Британского флота, у меня снова будет положение в обществе и я даже смогу вернуть себе то небольшое состояние, которое за годы службы мне удалось скопить. Пусть это и были далеко не самые огромные деньги, но, если мне ещё перепадёт и какая-нибудь награда за открытие новых земель для Англии, я смогу купить себе участок земли и построить собственный дом. Разве это будет плохо?

Я снова перевёл взгляд на Патрика, собиравшегося уже уходить.

— А знаешь, для меня — это тоже шанс, — произнёс я.

Патрик только безразлично пожал плечами и, не сказав ни слова, вышел.

Глава четырнадцатая. Отголоски прошлого

За всё оставшееся время нашего пребывания на Североамериканском континенте мы мало возвращались к вопросам о том, кто остаётся, почему, и что с этим делать. В итоге на 18 февраля 1786 года, когда буря на несколько дней стихла, и у нас появился неплохой шанс пройти к Сандвичевым островам[16], минуя прибрежную полосу штормов, остаться изъявило желание десять человек. К сожалению, среди них был и мистер Эдмундс, подхвативший к этому времени лихорадку и теперь пребывавший во францисканской обители, уверяя, что ещё не полностью здоров для продолжения похода. Скорее всего, да и многие из нас были в этом уверены, он тоже хотел остаться, но, видимо, считал нужным придумать для этого более достойный предлог.

4 апреля 1786 года, пройдя через небольшой шторм, мы уже были на подходе к Сандвичевым островам.

— Что будешь делать, когда на берег сойдём? — спросил Ларри, прислонившись к фоку и глядя на медленно приближающуюся береговую линию.

— Отправлюсь с Робертом и Бэртоном пополнять запасы провизии, — ответил я. — Как и обычно…

— Ты с Бэртоном, может, и пойдёшь, — перебил Роберт, потирая руки и не сводя оживлённого взгляда с берега. — А я первым делом побегу в ближайшую таверну и отхвачу какую-нибудь русалочку. Да и Бэртон, думаю, присоединится. Так что, Ал, не хочешь с нами? — он хлопнул меня по плечу.

— Никак нет, — ответил я, чувствуя брезгливость при одной мысли о борделе и его начинке. Роберт усмехнулся.

— Да, ладно, Ал. Ты что, обет безбрачия дал?

— Не хочу мараться, — ответил я. — Да и мало ли. Ещё ребёнок родится.

— А, так ты у нас святой, — Роберт заулыбался во все золотые. — Святой Ал. Звучит, а, Саблезуб?

Ларри только хмыкнул в ответ.

— Ты знаешь, Звездочёт, сколько за свою жизнь я наследил? — продолжал Роберт, обняв меня за плечи и не сводя глаз с берега. — И клянусь, мне не стыдно.

— Ну, я — не ты, — ответил я. — Позволь мне жить по моим убеждениям.

— Отойдём от берега, будешь жалеть, — он перевёл взгляд на меня.

— Возможно, — ответил я, отступая от борта и намереваясь спуститься с бака.

— За парадным мундиром? — усмехнулся Роберт мне вслед.

— За менее вонючей рубахой, — ответил я.

5 апреля мы бросили якорь в одной из естественных бухт Большого острова, именуемом на местном наречии Гавайи. Поселений здесь было много, но все они представляли собой небольшие разрозненные деревеньки с хижинами из тростника и пальмовых листьев. Только в одном, находящемся неподалёку от бухты, располагалось несколько деревянных построек. Одна представляла собой подобие административного здания, во второй располагалась ни то гостиница, ни то пивная, ни то, по словам Роберта, бордель.

Местное население, как мы уже успели привыкнуть, встретило нас настороженно, однако Брайан предупредил любое проявление враждебности даром, состоявшим из двух сотен пенсов и мешка стеклянных бусин.

— А не слишком щедро? — спросил Роберт, когда мы вдвоём, в сопровождении Бэртона, Эмеша, Джонни и Дерга принесли местному вождю подношение.

— Щедрость — прекрасное свойство человека, — отозвался Брайан, улыбнувшись. — Не задумывайся.

Роберт не ответил, однако, судя по его взгляду, мне показалось, что он не понял тона капитана и это его отчасти озадачило. Для меня же это стало пусть и косвенным подтверждением слов Патрика. Сандвичевы острова ещё оставались независимыми землями, и Англия вряд ли отказалась бы протянуть к ним свою руку.

Брайан выторговал для нас четыре дня, за которые нам надлежало пополнить запасы провизии, рому и воды. Для этого мы разделились на две группы — Роберт, Джонни и Дерг занялись приобретением рома, а мы с Бэртоном и Эмешем отправились за сухими фруктами, сушёным мясом и сухарями. Наш поход на местный рынок, по сути, представлявший собой около десятка тростниковых прилавков с общим навесом из пальмовых листьев, завершился за полчаса. Ещё полчаса, в общей сложности, ушло на возвращение и доставку продуктов на корабль.

— Накрысник не вернулся? — спросил Бэртон.

— Не видел его, — ответил наблюдавший за порядком в отсутствие двух боцманов Ларри.

Бэртон пробормотал ругательство, после чего махнул мне рукой.

— Пошли, Звездочёт. Кажись, я знаю, где он потерялся.

— Я тоже догадываюсь, — мой взгляд невольно задержался на пивной.

— Эй, Ал! — окликнул меня Ларри, когда мы с Бэртоном уже подошли к трапу. — Брайан хотел с тобой поговорить.

— О чём?

— Не знаю, — он пожал плечами, помотав головой. — Не задерживайся.

— Чтоб я там задержался? — брезгливо бросил я. Ларри усмехнулся.

Когда мы с Бэртоном вошли в таверну, Роберт уже сидел за столом, глотая портвейн из засаленной деревянной кружки. У входа, между тем, уже стояло несколько закупоренных бочонков с ромом, видимо, заранее приобретённых нашим первым боцманом. Джонни и Дерг устроились поодаль за угловым столиком и вели беседу с местной домоправительницей, если к этой женщине можно было подобрать подобное слово. По всей видимости, они о чём-то торговались, но не бойко. Бэртон только плюнул в их сторону, после чего перевёл взгляд на Роберта.

— Наш Накрысник уже надрался, — произнёс он, заткнув большие пальцы рук за пояс и прислоняясь спиной к дверному косяку. — Что будем с ним делать?

— Доставьте это на корабль, — ответил я, кивнув в сторону бочонков. — Я доставлю его.

— Удачи, — хмыкнул Бэртон, окликнув Джонни и Дерга.

— Потом догуляете, — негромко бросил он. — А ну живо, за работу!

Я тем временем направился к Роберту, однако прежде чем я успел подойти к его столу, меня опередили. Невысокая женщина в ярко-красном платье с откровенным декольте и сбившейся набок причёской, больше напоминавшей разорённое птичье гнездо, бесцеремонно уселась верхом на колени к Роберту.

— У нас здесь морячок, — икнула она, отпивая какую-то мутную жидкость из бутылки, которую держала в руке.

— А что, посимпатичнее нету? — пробормотал Роберт, впрочем, не пытаясь оттолкнуть деваху.

— Можно подумать, мне со всеми вами приятно, — отозвалась она заплетающейся речью, снова делая глоток. — Но меня мамаша научила, что надо хорошо принять, прежде чем кинуться к вам в койку. И, знаешь, действует, — она небрежно поставила бутылку на стол и наклонилась к нему. — Ну, красавчик? Чего ждёшь? Я делаю тебе приятно, ты мне платишь, и мы разбегаемся ко всем чертям.

Роберт тупо уставился в её декольте. Вдруг он как-то побледнел и поднял на неё ясный трезвый взор.

— А мамаша твоя кто? — спросил он.

— Дж, Дж.. Джорджианна Фрэнсис Анна Смит, — пробормотала деваха, выразительно икнув. — А чего мы такие любопытные?

— Свидание с ней не устроишь? — спросил Роберт. Деваха рассмеялась.

— Она померла шесть лет назад. А чем я-то тебя не устраиваю? — она запустила руки под его рубаху. — Я с четырнадцати лет таких, как ты принимаю. Как мамашки не стало…

— Уйди, — Роберт резко оторвал её руки от себя и поднялся.

— Моряк, ты куда? — непонимающе произнесла она, глядя на него затуманенными глазами и пытаясь удержаться на ногах. Роберт, не ответив, направился к двери.

— А ты чего здесь забыл? — фыркнул он, глядя на меня.

— Я за тобой, — ответил я.

— Ну, так, пошли, раз за мной! — рявкнул он, быстро выходя из таверны. Я последовал за ним, не понимая, что происходит, но не пытаясь ни спрашивать, ни высказывать недовольство.

Когда мы поднялись на борт, Роберт только что-то бросил Бэртону и направился в трюм. Мне показалось странным, но Бэртон ничего не ответил, только хлопнул его по плечу и, прежде чем кто-то успел бы задать хоть какой-то вопрос или рискнул отпустить шутку, он уже отдал несколько распоряжений, заняв работой пол экипажа.

Помня о словах Ларри я, тем временем, направился в каюту Брайана.

Мистер Хорнби сидел за столом, делая записи в судовом журнале.

— Вы хотели поговорить, сэр? — спросил я, входя.

Брайан оторвался от журнала.

— Да, — он улыбнулся, жестом пригласив меня сесть за стол, напротив него. — Роберта нашли?

— Дошёл сам, — ответил я. Он дружески усмехнулся.

— Роберт хороший человек, — произнёс он, осторожно откладывая перо и отодвигая журнал. — Он умный, многое знает. Но, увы, все мы не без греха, — он перевёл на меня взгляд. — Я его не виню, — он улыбнулся, складывая руки перед собой на стол. — Я вот, что хотел спросить у тебя, — он выдержал небольшую паузу, глянув в свои записи. — Как тебе острова? — наконец, произнёс он. Я на мгновение задумался, снова вспоминая слова Патрика. Странно, что Брайан заинтересовался моим мнением.

— Не знаю, — честно отозвался я, сосредоточив внимание на серебряной узорной чернильнице. — Душно, жарко. Ничего особенного.

Брайан наклонил голову вперёд, негромко рассмеявшись.

— Это слова истинного северянина, — произнёс он. — Хорошо. Ну, а, как ты думаешь, чем здесь можно было бы заниматься? Каким промыслом, например?

— Рыболовство, — ответил я. — Может, земледелие. Хотя это не самые плодородные почвы. Но об этом Эмеш больше сказать может. А так, — я снова на мгновение задумался. — Здесь больше стратегическое значение, — я сам не ожидал, что скажу это. Во взгляде Брайана появился какой-то огонёк.

— Я не военный, — произнёс он. — Можешь пояснить?

— Довольно выгодное положение для военно-морского форта, — ответил я. — Можно контролировать почти все тихоокеанские пути.

Брайан, задумавшись, кивнул.

— Да, это интересно, — согласился он. — Это хорошая мысль, Алан, — он потянулся, было, за пером, но отвёл руку.

— У меня есть ещё один вопрос, — он снова перевёл на меня взгляд. — Даже просьба. Ты же хорошо рисуешь.

— Это сильно сказано, — усмехнулся я.

— И всё же, — улыбнулся он. — Твои рисунки кормили нас в Америке. Алан, ты мог бы сделать несколько зарисовок в журнале? Местность, портреты жителей, какие-то особые растения. Не обязательно в больших масштабах. Лишь бы как можно более чётко. Как ты умеешь.

— Так точно, — кивнул я.

— Спасибо, — ответил он. — И подумай, пожалуйста, вот над таким предложением. Рано или поздно мы вернёмся в Англию. Я не хочу тебя расстраивать и искренне надеюсь, что тебя примут во флот. Но, если что-то получится не так, как ты надеешься, я бы хотел, чтобы ты остался в моей команде, в качестве художника.

— Вашей команде? — переспросил я.

— Да, — спокойно ответил он. — Я надеюсь, это не последняя моя экспедиция. После того, как мы найдём Авалон, я бы совершил ещё несколько путешествий. И мне нужен художник.

Я не сразу нашёл, что сказать.

— Разрешите подумать, — ответил я, поднимаясь.

— Хорошо, — Брайан кивнул, показывая этим, что разговор окончен.

Я вышел, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, это предложение звучало заманчиво и открывало свои перспективы, притом, неплохие. С другой — это заставляло меня ещё больше поверить в слова Патрика и подразумевало бы помощь Англии в поиске новых колоний.

Я окинул взглядом палубу, стоя рядом с капитанским мостиком. Я не мог не быть благодарным Брайану. И предложение было выгодным. И у меня ещё было время на обдумывание. Но флоту я отдал всю свою сознательную жизнь. И теперь отказаться от мечты и надежды на возвращение было бы стыдно. Да и не затем я отправился искать Авалон, чтобы стать художником. И пока что у меня были все шансы.

Я встряхнул головой, чтобы прогнать ненужные мысли. Здесь нечего обдумывать. Я хочу снова служить во флоте и имею полное право сделать из этого желания цель. С этими мыслями я спустился на шкафут.

Последующие несколько дней, которые мы оставались в порту, Роберт ни разу не сошёл на берег. Я всё так же не расспрашивал его, впрочем, начиная догадываться о причине его подавленного настроения.

Зато с Эмешем и Ларри мы при любой возможности позволяли себе прогуляться по берегу, собирая на мелководье раковины моллюсков и цветные камешки. Довольно часто эти дары моря можно было обменять в небольших портах на какие-то мелочи, наподобие бритвы, ниток, пуговиц, карандашей и подобного расходного личного материала. Если же удавалось найти ракушку покрасивее и покрупнее, её уже можно было выменять на что-то куда более ценное. А поскольку, по распоряжению Роберта, мы всегда отчитывались перед Брайаном за свои траты, никто бы не отказался от дополнительных, пусть и небольших средств, о которых не представлялось нужным докладывать.

Набивая карманы ракушками, я, бродя по мелководью вдоль пологого каменистого пляжа, наткнулся на полураскрытую под водой мидию. Может, я бы не обратил внимания на неё, если бы не заметил в её створках небольшое тёмное образование. В первое мгновение мне не поверилось в то, что я вижу. Схватив ракушку, я довольно бесцеремонно раскрыл её с помощью ножа и извлёк из её недр чёрную жемчужину, размером, наверно, с дюйма полтора в диаметре. Может она и не стоила целого состояния, но за неё можно было получить вполне приличные деньги. Решив ни кому не рассказывать о своей находке, я сунул её в карман и направился обратно к «Северной Звезде».

Мы вышли из бухты 9 апреля 1786 года и взяли курс на северо-восток. Спустя несколько дней мы уже шли по тридцатым широтам, снизив парусность ввиду сильного ветра фордевинд. Бэртон стоял у штирборта и отдавал приказ закрепить гитовы грот-марселя, грот-брамселя и бом-брамселя. Мы же с Робертом находились у бакборта, проверяя крепление орудий.

— Держит? — спросил Роберт.

— Держит, — ответил я.

— Хорошо.

Я перевёл на него взгляд. Он всё ещё казался подавленным и не особо сосредоточенным на своих делах. Я подошёл к нему. Роберт отвернулся, облокотившись о фальшборт.

— Я тебе чего сказать хочу, Звездочёт, ты прав был, — вдруг произнёс он, без предисловий. — Та шлю… та девка, по ходу, моя дочь, — он обернулся. — Паршиво. Я даже имени её не узнал. И признаться — кишка тонка, — он снова отвернулся, устремив безучастный взгляд на пенящиеся волны. И впервые мне стало его жаль.

— Почему думаешь, что она — твоя дочь? — спросил я. — Может,…

— Не может, — перебил он. — Так и есть. Мы с её матерью с полгода пробыли. На последок она сказала, что понесла от меня. Я не особо поверил. Да и как-то всё равно было. Молодость, свобода. А она не из порядочных девушек. Ну, взятки гладки с меня. Мы там проходом были. Я и не задумывался ни о чём. Оставил ей крестик, так, скорее, ради шутки. А тут увидел его у этой, у девки на шее. Да и возраст. И всё. Ал, я просто дрянь.

Я стоял рядом, не произнося ни слова. Что я мог сказать? Поддержать? Ободрить? Сказать, что не стоит переживать? Говорить какие-то слова утешения? Всё это было слишком глупо. Да и Роберт вряд ли бы стал выслушивать мои попытки оправдать его. Я отцепил от пояса флягу, в которой ещё оставался приличный запас рому. Содержимое своей фляги Роберт, я был уверен, уже давно опустошил.

— Сочувствую, — произнёс я, протянув ему флягу. Роберт, мрачно хмыкнув, принял её.

— Спасибо, Звездочёт, — ответил он, делая порядочный глоток рому.

Глава пятнадцатая. Корабль смерти

20 мая 1786 года мы продолжали при умеренном юго-восточном ветре идти на север-северо-запад по тридцатым широтам, когда прямо по курсу возник корабль. Это был четырёхмачтовый торговый барк, шедший под голландским флагом.

— Поздороваемся? — предложил Натан.

— Но не более того, — настороженно отозвался Брайан.

Я отдал приказ произвести выстрел из сигнального орудия. Ответа не последовало. Мы выждали ещё некоторое время. Нет, на барке не было заметно ни малейшего движения.

Я перешёл на бак и встал у фок-мачты, пытаясь заметить, предпринимаются ли хоть какие-то действия на голландском судне, чтобы определить, чего стоит нам ожидать. Однако через несколько мгновений странная догадка уже начала просачиваться в моё сознание.

— Есть движение? — крикнул я Джерри, стоявшему на марсе, и глядевшему в подзорную трубу.

— Нет, сэр, — отозвался он, подтверждая мою догадку. — Корабль в дрейфе. Чтоб кто-то двигался — не вижу.

— А что видишь?

Джерри мгновение помолчал, всматриваясь.

— Толком — ничего, сэр, — наконец, ответил он. — Не могу понять.

Я подал знак Роберту подойти. Наш боцман, позвав за собой Бэртона, поднялся на палубу полубака.

— Судно в дрейфе. Движения не наблюдаем, — сообщил я. — Будем подходить?

Роберт некоторое время внимательно наблюдал за приближающимся барком, после чего повернулся к Бэртону.

— Чего думаешь? — спросил он.

Бэртон пожал плечами.

— Недоброе предчувствие у меня, — ответил он, напряжённо всматриваясь в приближающийся корабль. — С другой стороны, всё равно по курсу, — он глянул на Роберта. — Попробуем.

— Готовься на абордаж! — крикнул Роберт.

Спустя почти час мы уже поравнялись с барком, на свежевыкрашенном борту которого была видна позолоченная надпись «Golden Kraan». Полощущиеся на ветру паруса не казались потрёпанными. По всей видимости, корабль только недавно вышел из гавани после ремонта и, судя по осадке, с полным трюмом товаров.

На подходе мы сделали ещё один предупредительный выстрел, но, не дождавшись какого-либо ответа, подошли ближе, чтобы взять судно на абордаж.

Когда мы перебрались на барк, нашим взорам открылась пустая палуба, на которой валялось несколько личных вещей кого-то из команды, пустое ведро и дохлая крыса.

— Что за чертовщина? — Роберт втянул ноздрями воздух, брезгливо поморщившись. — Чуешь? — он повернулся ко мне. Над палубой, даже не смотря на ветер, плыл отвратный запах разлагающегося мяса.

— Они тут все передохли, что ли? — Бэртон кивнул последовавшим за нами Джонни, Дергу, Мэдоку и Дику обследовать трюм.

Натан, сунув руки в карманы, окинул взглядом палубу.

— Хороша посудина, — заметил он, запрокинув голову и разглядывая мачты.

— Большеват для тебя будет, — грубовато произнёс Бэртон, слегка прищурившись и осматриваясь по сторонам. Натан рассмеялся.

— Ну, может поживимся чем, — заметил он.

Я пересёк палубу и подошёл к валявшейся крысе.

— Чего-то мне не нравится это всё, — послышался голос Роберта.

Я наклонился над крысой. Тело животного казалось истощённым, но издавало при том не просто запах мертвечины, а какого-то жуткого гниения. Истощённые тела так не пахли. Конечно, я за свою жизнь не занимался тем, чтобы нюхать крыс, но всевозможных смертей я повидал достаточно. Я присмотрелся. Тело животного было покрыто нарывами, из которых сочилась отвратно пахнущая чёрная жидкость. Мне хватило мгновения, чтобы понять, что это и в ужасе отшатнуться. В этот же миг из трюма на палубу выскочили Мэдок и Дик, за ними следовали Джонни и Дерг.

— Чума! — заорал Дик, бросаясь к борту. — Уходим отсюда!

— Все мертвы? — спросил Бэртон, перебираясь на «Северную Звезду».

— Уже дней пять! — ответил Дерг. Вдруг, словно опомнившись, он выбросил из кармана горсть золотых момент и с отвращением встряхнул рукой.

— Ты чего? — Джонни схватил его за рукав. — Ты взял?

— Я вначале не видел, — ответил Дерг.

Они были последними, кто перебрался на «Северную Звезду». Бэртон уже собирался сбросить помостки на голландский корабль, чтобы нам двигаться дальше, но Роберт остановил его.

— Эт ладно — потонет, — произнёс он. — А если его в порт какой прибьёт?

Бэртон кивнул.

— Согласен. Тащи масло! — приказал он Дику.

Мы сделали три смоляных факела из старых досок и обрывков пеньки, после чего мы с Джонни и Дергом снова перебрались на голландский корабль и подожгли его.

Как только мы вернулись обратно, я тотчас направился в трюм, к своему месту, переоделся, обтёрся ромом и, как бы жалко ни было, выбросил старую одежду за борт.

Однако на этом наши злоключения не кончились. Утром 24 мая ко мне подошёл Генри и, несмело переминаясь с ноги на ногу и не поднимая глаз, сообщил, что двое из нашей команды заразились.

— Кто? — я отвёл его в сторону.

— Джонни и Дерг, — пробормотал он.

Я опешил. Я слышал, что первые симптомы чумы могли проявляться уже через сорок восемь часов после заражения. Но даже четыре дня — это было слишком быстро.

— Уверен? — спросил я.

— Да, — Генри кивнул, растирая ладони. — Это бывает. Когда организм ослаблен. Помните, они ж тогда простыли, когда мы на юг шли. И до этого на Гавайях они от девчонок… Ну, понимаете. Вот, и это всё вместе… — он поднял на меня напуганный взгляд. — Мистер Шайн, — ещё тише произнёс он, поднося ладони к губам, словно пытаясь их согреть. — Я не умею лечить чуму.

На миг я замер, пытаясь осознать происходящее. Эти слова Генри теперь могли значить только одно — мы все обречены. И если самый крепкий из нас и продержится неделю, это уже будет хорошо. Но что можно было предпринять?

Я приобнял Генри за плечи.

— Всё равно надо сказать капитану и боцманам, — произнёс я как можно более спокойным тоном. — И решим на совете.

Генри испуганно глянул на меня.

— Они меня убьют, — тихо произнёс он.

— Они тебя поймут, — ответил я. — Надо сообщить сейчас.

Генри неуверенно посмотрел на меня, сцепив пальцы рук в замок, но, всё же, беспрекословно последовал за мной, когда я кивком указал Роберту на ют.

Он шёл, обречённо опустив голову и глядя под ноги, словно я веду его на расстрел и одновременно являюсь его же единственным шансом на спасение. Наверно, многие из нас на пути своего становления или взросления нуждаются в том, кто напоминает тебе отца или старшего брата и к кому ты обращаешься за поддержкой. С Ричардом нам редко удавалось пообщаться, и таким человеком в своё время был для меня мистер Кинкли. Теперь, с уходом мистера Эдмундса, видимо, я стал таким человеком для Генри. И сейчас, что бы я сам там ни испытывал, я должен был его поддержать.

Роберт, видимо, сразу понял, что что-то произошло, так как он позвал Брайана и Бэртона. За ними же последовали Натан и Мэдок.

Когда мы вошли в капитанскую каюту, я заговорил первым, кратко изложив всю ситуацию. Первым нарушил молчание Мэдок:

— И что, это вылечить можно?

Генри пожал плечами, испуганно глядя на него.

— Скорее всего, нет, — ответил он.

— Ты чего, не врач? — рявкнул Мэдок.

— У меня нет лекарств! — Генри перевёл взгляд на меня.

— А как так быстро-то? — мрачно спросил Роберт.

— Нет, суть в чём? — перебил Мэдок. — Это должно как-то лечиться!

Я не выдержал.

— Кончай нападать! — я сделал шаг в сторону Мэдока. — Дай ему объяснить, — я кивнул Генри. — Говори.

— Да, можно вскрыть нарыв и прижечь, — несмело начал Генри, словно объясняя это одному мне. — Тогда вероятность выздоровления выше. Но у этой болезни две стадии. Первичная — внешняя. Когда образуются нарывы. Тогда в каких-то случаях ещё что-то можно сделать. И вторичная, когда поражаются лёгкие. И у них она уже переходит в эту стадию. И мы скоро будем дышать этим, — последние слова он произнёс почти шёпотом.

Мы переглянулись в полном молчании. Не преувеличу, если скажу, что в этот момент каждый понимал всю безысходность положения. Корабль — это небольшое замкнутое пространство, где нет возможности полностью изолировать кого бы то ни было. Все, в любом случае, как-то сталкиваются друг с другом. Если болезнь будет и дальше распространяться, а другого варианта развития событий мы бы и предположить не могли, мы все заразимся в течение нескольких дней. Покинуть корабль с заражёнными и сесть в шлюпку? Но до берега были ещё сотни миль, и это было бы неразумно. Или высадить на шлюпку их, дав запасы еды и воды, позволив им медленно и мучительно умирать? Нет, эти двое, в любом случае, были обречены. И теперь нужно было думать о том, как выжить остальным.

— Какие мысли? — спросил Бэртон.

Роберт, тяжело дыша, некоторое время стоял молча, прикусив губу и сосредоточенно глядя перед собой. Наконец, он перевёл взгляд на Бэртона.

— Ну, ты же понимаешь? — мрачно произнёс он. — Других вариантов не остаётся.

Мы переглянулись, каждый, наверно, начиная догадываться о том, что он имел в виду. Генри, резко побледнев, отшатнулся, снова принимаясь растирать ладони, и с ужасом взглянул на меня.

— Может, их лучше закрыть в трюме? — едва слышно произнёс он. — Я о них позабочусь. А в ближайшем порту…

— Каком порту? — рыкнул Роберт. — Нам до ближайшего порта чёрт знает сколько идти! В лучшем случае у нас пол команды передохнет. А может и вся. Избавимся — хоть выживем.

— Неужели ты считаешь это приемлемым? — негромко спросил Брайан.

— Не, ну есть варианты — предлагайте, — фыркнул Роберт.

— Согласен, — поддержал Бэртон.

— Эй! Вы тут, совсем? — донёсся голос Мэдока. — Пристрелить их как собак?!

— Ну, ты их лечи тогда! — бросил Бэртон.

— Да вы с ума сошли! — Мэдок ринулся вперёд, но Натан преградил ему дорогу. — Хорнби! — крикнул он Брайану. — Ты хоть скажи!

Брайан как-то растерянно глянул на Роберта.

— Брайан, это единственный шанс, — сдержанно произнёс Роберт, держа руку на поясе, где висел нож. — Мы ни кого не вылечим.

— Да будьте вы прокляты! — Мэдок снова попытался вырваться, но Натан оттолкнул его и снова встал у него на пути.

— Уймись, — спокойно приказал он. — Потом.

Мэдок смерил нас ненавидящим взглядом и, плюнув на пол, быстро вышел, хлопнув дверью каюты. Натан повернулся к Бэртону.

— Ты тварь, знаешь об этом?

— У тебя лекарства есть? — бросил Бэртон.

— Я не врач, — фыркнул Натан.

— Тогда вали, — Бэртон повернулся к Роберту. — Потолковать с ними надо, — уже спокойно произнёс он.

— На кой? — буркнул Роберт. — Лучше без лишнего шума. Или вон, пусть лучше Херувим им чего подмешает.

Генри отпрянул, снова начиная растирать руки.

— Я не смогу, — пробормотал он, помотав головой. — Мистер Смит, пожалуйста.

— Не вмешивай парня, — Бэртон бросил в его сторону краткий взгляд. — Слышь, Накрысник, — он наклонил голову набок. — Ей-богу, и так зверски получается. Ну, надо б поговорить.

— Лады, — мрачно отмахнулся Роберт. — Я поговорю, — он направился к выходу из каюты.

Натан стоял, не сводя с Бэртона ненавидящего взгляда.

— Не ожидал от тебя, — произнёс он.

— Разочаровался? — Бэртон спокойно навёл на Натана мушкет. — Пошёл вон.

— Застрелишь? — в глазах Натана вспыхнул вызов.

— Господа! — вмешался Брайан. — Прошу, успокойтесь. Может, действительно, есть другой выход? — он, как мне показалось, с испугом посмотрел на Бэртона. Я тоже не остался в стороне.

— Думаю, пока мы этот выход искать будем, мы все заразиться успеем, — вставил я.

— Звездочёт прав, — кивнул в мою сторону Бэртон, не опуская мушкета.

— А если б ты заразился? — продолжал Натан.

— Я б тебя об этом попросил, — ответил Бэртон.

Натан мрачно усмехнулся.

— Это всё равно подло, — прошипел он. — А это — ваш капитан, — он снова презрительно посмотрел на Брайана.

— Простите, сэр, — в голосе Брайана прозвучала нечасто проявляемая твёрдость. — Если бы Вы были капитаном, что бы Вы предприняли?

На миг воцарилось молчание.

— Ну, явно, не стрелял бы, — фыркнул, наконец, Натан.

— Живьём бы за борт сбросил, — ответил за него Бэртон, взводя курок. — Пошёл вон.

Натан, помедлив ещё мгновение и словно обдумывая, стоит ли что-то сказать, молча вышел. Бэртон опустил мушкет.

— Заряженным надо держать, — сам себе недовольно пробормотал он, засыпая порох в ствол.

Через пол часа Роберт позвал нас на палубу. Натан сдержал свою угрозу — почти половина команды находилось на шкафуте, хотя вражды или ненависти я в их взглядах пока не видел. Джонни и Дерг стояли у бакборта, опустив головы, как если бы они были в чём-то виновны. Роберт держал взведённый пистолет, наблюдая за приближающимся Бэртоном.

Всё происходило в каком-то неестественном могильном молчании, словно никто не смел ненароком произнести ни звука.

Роберт молча кивнул. Бэртон поравнялся с ним, взводя свой мушкет. В этот момент Дерг вскинул голову, всхлипнув. Его губы затряслись, когда он увидел стоявшего напротив него Бэртона.

Я невольно отшатнулся. Я никогда не видел, чтобы болезнь так быстро поглощала человека. Не верилось, что с момента его заражения прошло менее четырёх дней. Его лицо и шея были покрыты волдырями, некоторые из которых уже начинали сочиться гноем, белки глаз покраснели. Джонни стоял рядом с ним, всё так же молча и не шевелясь. Дерг снова всхлипнул, не отводя взгляда от Бэртона. Наконец, Джонни поднял голову.

— Успокойся ты, — буркнул он. — Кончай реветь.

Дерг опустил голову и беззвучно затрясся.

Джонни глянул поочерёдно на Роберта и Бэртона и спокойно кивнул. Оба боцмана подняли оружие, готовясь стрелять. Вдруг Бэртон, как-то резко побледнев, опустил руку.

— Проклятье! — прорычал он. — Звездочёт! Давай ты!

Он протянул мне мушкет. Я, поравнявшись с Робертом, принял оружие, чувствуя, как у меня начинают подрагивать руки.

Я привык убивать. На войне это было так же естественно, как дышать. Я привык стрелять в противника, понимая, что тем самым имею шанс сохранить свою жизнь. Но сейчас я должен был застрелить человека, идущего на смерть добровольно. И пусть в ряды вооружённых сил мы тоже шли добровольцами и по собственной же воле готовы были погибнуть даже ради тех, кого не знали. Сейчас всё было иначе. Сейчас эта жертва по договорённости парализовывала моё сознание, заставляя чувствовать себя последней мерзкой тварью, напуганной за благосостояние своей шкуры. Я привык смотреть противнику в глаза и, клянусь, ни разу не видел связанных с этим ночных кошмаров и никто из убитых мною не являлся мне во снах. Но теперь всё происходящее казалось ожившим сном. И теперь я понимал, что отныне и вовеки буду видеть перед собой это напуганное сморщенное рыдающее лицо Дерга, стоявшего у фальшборта, с трясущимися руками, прижатыми к губам и шепчущего последнюю молитву.

Мне казалось, я не чувствовал ни мушкета, ни своих пальцев, когда нажимал на спусковой крючок, словно кто-то это делал за меня. Тело Дерга беспомощно перевалилось за борт, и до меня донёсся глухой всплеск. Тут же прогремел второй выстрел и Джонни, до этого невозмутимо стоявший и отрешённо смотревший перед собой, рухнул вслед за другом.

Мы с Робертом опустили оружие и переглянулись, чувствуя на себе как понимающие, так и ненавидящие взгляды членов команды. Брайан склонил голову, произнося молитву. И никто не посмел в тот момент произнести ни звука.

Способность говорить вернулась ко мне только в тот момент, когда Лесли, видимо, не выдержав, подбежал к противоположному борту, так как его стошнило.

— Корабль выдраить с уксусом, — распорядился я, с трудом подчиняя себе свой голос. — Личные вещи убитых выбросить.

— Все слышали? — прозвучал над моей головой голос Бэртона. — Выполнять!

Возражать никто не посмел.

Уже вечером Роберт позвал меня в каюту Брайана.

— Садись, — мрачно указал он мне на стол, на котором стояла глиняная бутыль с ромом и две глиняные кружки.

В тот вечер мы опустошили эту бутыль на двоих, почти не произнося ни слова. Да и было ли о чём говорить? Подло мы поступили или правильно — сейчас оба варианта подходили для определения наших действий. Мы просто сохранили одни жизни ценой других. И теперь оставалось только молиться, чтобы эти жертвы не оказались напрасны.

Глава шестнадцатая. Берег Великой Земли

25 мая мы вошли в полосу штормов и были вынуждены, повинуясь ветру и потеряв грот по самую грот-стеньгу, а также крюйс стеньгу, при постоянной течи по бакборту, двигаться на северо-запад, в сторону Камчатки.

Наконец, 9 июня 1786 года, измотанные бурей и с трудом справляясь с течью, мы встали на якорь в гавани небольшого российского города Петропавловск-Камчатский. К слову, это название даже Брайан выговорил только с третьего раза, и то вряд ли правильно.

Мы впятером — Брайан, Роберт, Генри, Ларри и я — сошли на берег для переговоров. Изначально, правда, предполагалось, что с нами отправится Эмеш, но после того, как Брайан взглянул на всех нас, выстроившихся у бакборта, он распорядился заменить Эмеша на Генри.

— А Херувима-то на кой? — недовольно произнёс Роберт.

— Я хочу показать, что у нас мирные намерения, — ответил Брайан.

— Ты тогда Мелкого вместо меня ещё возьми, — пробурчал Роберт. — И Мартышку вместо Звездочёта.

— Кого, прости? — переспросил Брайан.

— Ну, этого с этим, как их, — Роберт повернулся ко мне. — Мартышку как звать?

— Джерри, — ответил я.

— Ну, я и говорю, Мартышку, — отозвался Роберт. — Капитан и его церковно-приходская школа.

Брайан усмехнулся.

— Генри достаточно, — ответил он.

Роберт только недовольно махнул рукой.

Из встретивших нас на пристани восьми человек по-английски не говорил ни один, и я был благодарен Брайану, убедившему нас не брать с собой оружие. Не скажу, чтобы нас встретили враждебно. Скорее — настороженно.

Брайан уважительно наклонил голову, когда к нам подошли несколько крепких вооружённых человек, указал на корабль, затем на себя и произнёс только одно слово: «капитан». Затем махнул рукой в сторону океана и произнёс: «шторм».

Встречавшие нас переглянулись, после чего один из них кивнул и подал нам знак следовать за ними.

— Брайан, чтоб тебя, — пробормотал Роберт, недовольно поглядывая на шедших по обе стороны от нас вооружённых людей. — Без оружия как без штанов.

— Лучше молчи, — бросил Брайан, скрывая улыбку.

Мы с Ларри переглянулись. Роберт всегда умел точно передать на словах все чувства, которые мы испытывали.

Мы проследовали за нашими проводниками мимо трёх казарм в один из пяти жилых деревянных домов и оказались в небольшой светлой почти квадратной комнате. Кроме двух массивных скамеек, поставленных вдоль стен, стола со свечой, бумагами, пером и чернильницей, и также массивного стула, да какого-то комода в тёмном углу, в этой комнате ничего из обстановки не было. По всей видимости, это была приёмная.

Нас усадили на скамьи, после чего один из сопровождавших, что-то сказав, вышел. И почти сразу же в приёмную вошли двое. Первым был невысокий человек лет пятидесяти, в мундире русского офицера военно-морского флота. Проходя мимо нас, он приветливо и с достоинством наклонил голову, приветствуя Брайана, после чего занял своё место за столом. Второй была девушка лет двадцати семи, тоже невысокая, стройная, больше похожая на ирландку, чем на русскую. Только в разрезе её глаз было что-то восточное. Она бросила на нас взгляд. И она была первым человеком, улыбнувшимся нам на этой земле. Она встала возле стола, повернувшись к нам и сцепив пальцы в замок. И тут произошло нечто неожиданное. Офицер представился и произнёс ещё что-то. И вдруг в моих ушах зазвучала мелодичная речь на чистом английском языке, которым даже многие из нас не владели. Я так и не осознал в тот момент, что я больше понимаю, английский, или русский язык. Я сидел, онемев, как зачарованный внимая речи переводчицы и не смея оторвать от неё взгляда. Как здесь, в этой дикой местности мог быть кто-то, кто говорил на английском лучше многих жителей Великобритании?

Когда я пришёл в себя от этого удивления, Брайан уже договаривался о разрешении нам на пребывание в поселении и ремонт корабля.

Нам довольно благожелательно предоставили одну из недавно достроенных, но ещё не заселённых казарм, после чего Брайан и Генри остались, чтобы решить ещё какие-то вопросы, а мы с Робертом и Ларри отправились за командой.

— Я думал, здесь более дикие племена, — заметил Ларри, пока мы шли.

— Этого тоже хватает, — произнёс Роберт.

— Я тоже не ожидал такого приёма, — поддержал я. — Думал, проблемы будут.

— Не, ну, этот же сказал, иностранцев им видеть не впервой, — пожал плечами Роберт.

— Кто? — не понял я. — Когда, что сказал?

Ларри и Роберт посмотрели на меня как на ненормального.

— К ним Кук[17] заходил несколько лет назад. Ну, этот говорил. Она, вроде, на английский перевела, — Роберт приподнял бровь.

— Да, у неё речь как у Брайана, — попытался оправдаться я. — Я не сразу понял.

— А ты речь, правда, пытался понять? — на лице Ларри появилась дружеская усмешка. — Мне кажется, ты пытался понять кое-что другое.

— Чего? — я почувствовал, что впервые в жизни теряюсь при разговоре с другом. — Я ничего. Чего понять? Я, — мне показалось, что я разучился говорить. — Я не понимаю ничего.

— Оно и видно, — хмыкнул Роберт. — Она тебе понравилась.

Эти прямо сказанные слова поставили меня в тупик. Я сам даже не успел понять так быстро то, что сразу заметил Роберт.

— Я, — я машинально схватился за волосы на затылке. Проклятье! Этот жест только ещё больше выдавал меня, подтверждая слова нашего боцмана. — Ну, да.

— Это было заметно, Ал, — заулыбался Ларри. — Ты на неё так пялился!

— Ну, — я попытался отмахнуться. — Она замужем, наверно.

— Да, ну, — небрежно протянул Роберт. — Не замужем она.

— Тоже заметно? — хмыкнул я. Роберт только бросил на меня насмешливо-снисходительный взгляд.

— Святой Ал, — протянул он, помотав головой.

На то, чтобы снять с корабля весь груз, ушло дня два непрерывной работы. Выгружать мы не стали только пушки, так как для этого не было ни соответствующих средств, ни места. Я только распорядился, чтобы все орудия были жестко закреплены, после чего ежедневно по два раза в день лично проверял состояние и крепление нашей артиллерии. Наше счастье было в том, что через неделю сюда должна была произвестись доставка древесины, в том числе, и мачтовой. И Брайан уже договорился о цене. Так что теперь оставалось только основательно латать корабль изнутри, устраняя течь и дожидаться, когда поставят древесину. И всё это время меня не покидало какое-то странное чувство, а в памяти постоянно всплывал образ переводчицы. Наконец, не выдержав, я попросил Генри узнать о ней подробнее. Однако толку от его расспросов и донесений было мало и потому я, наконец, решил сам познакомиться с ней ближе.

После тщательного обдумывания причин для встречи, я, наконец, решился хотя бы узнать её имя.

Итак, её звали Мария. Местные называли её Маша или Машенька, отец — Марья, дед — Марьяна. Каким образом она понимала всю эту русскоязычную вариацию на тему своего имени — не представляю. Для меня она была Мэри.

Вскоре я уже по любому поводу и без повода старался забежать в дом, где она жила с матерью, отцом и дедом, придумывая всевозможные предлоги для встречи. Принести воды, наколоть дров, сложить так называемую поленницу, которую я никогда не складывал, принести часть улова, пойманного совместно с прочими рыбаками, просто спросить о чём-то, о чём я уже забывал через пять минут — все эти действия заставляли меня чувствовать себя впервые влюблённым мальчишкой, который, при всём желании, не был способен логично и красиво объясниться в этой самой любви предмету своего обожания. Наверно, Мэри была умнее меня и, наверно, прекрасно понимала причину моих ежедневных появлений, но она держалась настолько достойно и одновременно приветливо, что её поведению смогла бы позавидовать любая английская аристократка. Я же себя чувствовал влюблённым идиотом, но мне это нравилось.

До этого единственной девушкой, к которой я, возможно, и питал когда-то симпатии, была шестнадцатилетняя сестра Ларри, Элеонора. Но при этом я осознавал, что я бы для неё не более чем удобной игрушкой, с которой было приятно проводить время. И если мне, действительно, нравилось, как она читает стихи, погружаясь в ритмику строк и музыку рифмы, всеми силами передавая эмоции стиха и раскрашивая его всеми полутонами своего голоса, то для неё я был лишь занятным терпеливым слушателем, которого она пыталась поражать своим мастерством. Либо же, когда приёмная зала в особняке семейства Гарти бывала переполнена высокопоставленными гостями, она хватала меня за руку, тащила к роялю и, вкладывая в музыку всю душу, то улыбаясь, то плача в унисон мелодии, самозабвенно играла очередную сюиту, прося меня сидеть рядом с ней и листать для неё ноты. И я не сомневался ни на мгновение, что моё нахождение рядом было необходимо ей только для того, чтобы вызвать ревность очередного более состоятельного и образованного поклонника. И это всегда срабатывало. Ведь, если я различал музыкальные произведения только по именам композиторов, в зале, обязательно, находился знаток музыки, который, считая меня конкурентом, пытался произвести на неё впечатление, блеснув своими знаниями музыки или поэзии.

Элеонора называла такое поведение своей эксцентричностью, меня это забавляло, а Ларри не раз пытался серьёзно поговорить с ней об этом. Не знаю, насколько его попытки увенчались успехом, но перед последним моим походом Элеонора снова потянула меня к роялю, чтобы я листал ноты, а она бы самозабвенно пела, то и дело, бросая зоркие точные взгляды по сторонам, прикрытые вуалью таинственности и светлой печали. И кто-то из наших офицеров попался в расставленные ею сети, притом, настолько, что прошёл слух о том, что он готовится к свадьбе. К счастью, я уже не застал этого действа.

С Мэри же всё было иначе.

Как я уже упоминал, я никогда не помнил лиц людей. Может, потому никогда и не чувствовал привязанности. Но образ Мэри врезался в мою память настолько, что я не смог бы забыть его, наверно, и после собственной смерти. Её появление стало для меня столь же незабвенным, как дыхание свежего ветра при палящем зное штиля. Казалось мне, или она, действительно, была другой. Конечно, я вряд ли мог сравнить её с какой-либо иной девушкой, ведь я мало кого знал. Но, всё равно, для меня она была особенной. Её голос, то звонкий и мелодичный, то глубокий и приглушённый, завораживал меня каждой своей нотой.

— Я родилась в Обдорске, — говорила она, нарезая свежеиспеченный ржаной хлеб, аромат которого распространялся по всему дому. — Но после мы переехали в Петербург. Там я училась. Затем мы перебрались в Тобольск, а потом отец решил отправиться на Восток. И вот мы здесь, — она откинула за спину копну отливающих медью волос и села за стол напротив меня, с каким-то снисходительным интересом наблюдая за тем, как я, после работы, уплетаю рыбный суп вприкуску с горячим ароматным хлебом, неотрывно слушая её.

— Вам долго пришлось добираться? — спросил я.

— Достаточно, — ответила она, положив руки на стол и сцепив пальцы в замок. — Почти всю Сибирь проехать. Приходилось отбиваться от волков, как-то раз медведь рядом с лагерем ходил. Дважды нас сопровождала рысь. Чудесная кошка. Она, конечно, не нападала, но шла с нами некоторое время. И, знаешь, так, поодаль сядет, наблюдает. Особенно под вечер. А глаза у неё так горят…

Я слушал её, вникая, но не запоминая, о чём она говорила. И снова её голос то увлекал меня в неизведанные загадочные глубины, то возносил до заоблачных высот, разливаясь небесной мелодией. Я мог бесконечно слушать её, бесконечно смотреть в её бездонные, как само море, глаза, казавшиеся мне то тёмно-синими, почти чёрными в слабом отсвете очага, то светло-серыми в ранних вечерних сумерках, то ярко-голубыми при солнечном свете. В ней сочетались сила и женственность, твёрдость и чуткость, какая-то дикая отважная решительность и беззащитность. В её чертах оставил свой холод северный ветер, в её глазах пылал заревом рассвет. Она была для меня тайной севера, окутанной загадкой востока.

Глава семнадцатая. Охота в горах

Через неделю пришли поставки древесины, и мы смогли заняться ремонтом корабля. Вскоре Брайан, не смотря на дружеский настрой местных, заявил, что нам не стоит терять времени и, чем быстрее мы закончим ремонт и наберём припасов, тем скорее мы сможем продолжить наши поиски, а покинуть северное полушарие к концу лета было бы только на руку. И я был вынужден подчиниться.

Однажды, когда работы были уже почти окончены, к нам подошёл Владимир — один из младших офицеров, которого, пусть и по неглубокому знанию английского, обязали нас сопровождать, и с помощью ломаной английской речи и языка жестов объяснил, что они группой из десяти человек планируют недельную охоту в горах. Мы не могли отказаться.

Из наших принять участие решили Натан, Чарли, мы с Ларри и Роберт. Бэртон некоторое время отмахивался, но в последний момент, почему-то, согласился без дальнейших раздумий.

Мы отправились рано утром, гружёные оружием, палатками и небольшими продовольственными запасами, пополнять которые предполагалось в процессе охоты и рыбалки. Два дня ушло на то, чтобы, двигаясь вдоль реки, вытекающей из ущелья, подойти к основанию горного хребта. Здесь располагалась небольшая охотничья хижина, где мы заночевали, и где из всей нашей группы осталось два человека.

— Город далеко, — произнёс Владимир, указывая на восток. — Они здесь. Может, что-то.

На следующее утро мы поднялись за час до рассвета и, позавтракав холодным варёным мясом, чёрным хлебом и горячим чаем, начали восхождение. Узкая тропа настолько круто уходила вверх, что порой пробираться нам приходилось, помогая себе руками, хватаясь за камни, и делая краткие привалы каждые несколько сотен ярдов. Наконец, мы добрались до высшей точки перевала.

— Стой! — скомандовал возглавлявший наш отряд Алексей. — Отдых!

Я уселся на землю, переводя дыхание и, наконец, имея возможность оглядеть окружающую меня природу. Свежий утренний воздух казался звенящим. Безмолвие ещё не пробудившейся природы нарушало только эхо бурлящей где-то внизу реки и наше шумное дыхание. Я закинул голову, вдыхая эту утреннюю прохладу, наполненную запахом смолистой влажной хвои, холодных камней и сухой земли и разглядывая сквозь мутноватую жёлтую дымку облаков бледнеющие звёзды на светлеющем рассветном небе. Впервые мне казалось, что в этом мире есть земля, по которой я готов был ступать бесконечно. И это была Российская Камчатка.

Внезапно до моего слуха донёсся звук, слишком похожий на пушечный выстрел. Я резко повернулся, пытаясь определить его источник и понять, что бы он мог значить. Звук повторился, только несколько дальше, однако за ним больше ничего не последовало. Я окликнул Владимира.

— Камни, — ответил он, указывая на следующий хребет, через который нам предстояло перебираться. — Камни падать.

— Сильно плохо? — спросил я, переходя на простейший язык. Владимир поболтал кистью руки.

— Так себе, — ответил он. Я кивнул.

Я никогда не был в горах и только понаслышке знал о том, какие опасности могли они таить. Но, если местные утверждали, что всё не так уж плохо, я вряд ли бы стал испытывать какой-то страх.

Мы посидели ещё около четверти часа, после чего Алексей что-то сказал, жестом показав, что привал окончен и пора двигаться дальше.

Через несколько ярдов тропа, извиваясь, начала уводить вниз, так что идти стало намного легче, и можно было сосредоточиться не только на собственных усилиях, предпринимаемых для продвижения, но и на величии окружавших нас красот. Наверно, я никогда не забуду этих залитым солнцем вершин и сумрака поросших низким лесом склонов, с которых то здесь, то там вырывались клубы белого густого тумана. Казалось, что горы дышат. Может, отсюда и пошли сказания о горных великанах или драконах? Не знаю. Но сейчас мне казалось, что эти огромные скалистые исполины пробуждаются, также как и я, вдыхая полной грудью хрустальный воздух и прислушиваясь к шёпоту просыпающегося ветра. Наверно, я попал в волшебный мир. Впечатление усиливалось ещё и за счёт отдалённых заснеженных горных пиков, из недр которых медленно полупрозрачным шёлком выплывал белый пар.

— Интересно, на Авалоне так же красиво будет? — я поравнялся с Ларри, когда тропа расширилась. Он безразлично пожал плечами, бросив скептичный взгляд на соседние вершины.

— В Калифорнии было теплее, — только ответил он.

Через полчаса мы спустились и теперь шли по узкой каменистой долине, зажатой между двумя горными хребтами. Вскоре тропа почти полностью исчезла из виду и нам пришлось пробираться по огромным валунам, среди которых журчала невидимая нами река. Ещё через час мы сделали очередной привал, после чего, почти не останавливаясь, продолжили продвижение по валунам, пока не вышли на как-то внезапно возникшую тропу, которая повела в сторону подъёма на второй хребет. Здесь же мы сделали очередной, но более продолжительный привал, чтобы набраться сил перед следующим восхождением.

Очередной подъём заставил нас лезть вверх почти на четвереньках, а затем повёл посередине крутого склона, так что справа от нас была стена, а слева почти вертикальный обрыв, состоявший из мелкой каменной крошки, среди которой по отдельности торчали крупные валуны. Узкая, шириной не более фута тропа начала расширяться только после того, как мы миновали нависавший над ней отрог скалы, так что нам пришлось пригибаться, проходя под ним, после чего вниз повела казавшаяся более нахоженной дорога, на которой, пусть и с осторожностью, могли бы разминуться два человека. Я невольно задумался, представив, как нам придётся тащить здесь добычу. Может, конечно, местные знали какой-то особый способ перетаскивания грузов по подобным тропам, но я пока что не мог себе этого вообразить. Зато я только сейчас заметил, что вдоль хребта, по которому мы всё это время шли, текла довольно широкая бурная река. Может, я настолько привык за эти часы к её шуму, что уже не обращал на неё внимания? Я оглянулся, когда мы спустились со склона. Нет, я бы её и не заметил. Склон, по которому мы шли, уходил под небольшим наклоном от тропы вниз, а после, через несколько ярдов, резко обрывался, так что создавалось впечатление, что река протекала не просто у подножия горы, а под ней.

Далее дорога повела в обход зарослей невысокого кустарника, по краю каменистой серой равнины, так что о присутствии реки опять же можно было только догадываться по звуку, после чего, наконец, мы вышли к неглубокому броду. Алексей распорядился пополнить здесь запасы воды, после чего мы перешли реку и направились в сторону раскинувшегося вдали хвойного леса, покрывшего склоны холмов, называемых здесь сопками. Далее последовал относительно непродолжительный переход за ближайшие сопки, так что на место лагеря мы добрались, когда уже начинало смеркаться.

Судя по старым кострищам, это небольшая ровная площадка, окружённая огромными валунами, была местом постоянной стоянки охотников. Алексей отдал какие-то распоряжения относительно расстановки палаток нескольким своим соплеменникам, ни имён, ни лиц которых я так и не запомнил. Бэртон и Роберт, не дожидаясь приглашения, взялись, чтобы помочь им. Я подошёл к Владимиру.

— Дров нарубить? — спросил я, указывая на чернеющие остатки кострищ. Владимир помотал головой.

— Ветки, — он указал на землю.

Несколько недоумевая, я пошёл собирать хворост. Не разумнее было бы срубить пару сухих деревьев, что мы видели в полумили отсюда, а не лазить за сухими ветками, хоть их и в изобилии лежало на земле?

Внезапно послышавшийся откуда-то издали протяжный мелодичный звук, напоминавший голос флейты, заставил меня поднять голову. И тут же замереть, так как в какой-то миг весь мир вокруг меня погрузился в густой холодный мрак. Я посмотрел на небо. Солнечный свет ещё не уступил места звёздам, расцвечивая проплывавшие над нами низкие облака багрянцем и золотом. Само небо переливалась всеми оттенками сиреневого и оранжевого. Но на земле уже было темно и, если бы не костры, спешно разведённые охотниками, я бы вряд ли что мог разглядеть. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что причиной столь быстро наступившего мрака было то, что солнце всего лишь скрылось за горами. И теперь я понял, почему Владимир не захотел отправлять кого-то на рубку сухостоя.

Звук флейты повторился, но уже чуть ближе. Откуда-то из-за ближних холмов раздался ответный звук. Я встал, прислушиваясь и пытаясь понять, что это могло быть. Я никогда не слышал подобных звуков. Я знал звуки моря, я понимал голос ветра, я слышал вой и рычание бури и различал каждую ноту и каждый отголосок песен морской стихии. Но мир звуков горной тайги был чем-то совершенно новым, заставляя вникать в него и с замиранием прислушиваться, пытаясь понять, что скрывается за каждым из отголосков этого мира. Так и сейчас я понимал, что вряд ли кто-то из людей будет скрываться среди холмов, играя на флейте и при том, вытягивая одну или две ноты. Но, кто это был, я мог лишь догадываться.

— Элан! — окликнул меня Владимир, жестом позвав вернуться к кострам. — Волки, — пояснил он.

— Много? — спросил я

— Три. Может, четыре. Не страшно, — он помотал головой. — Но далеко не ходить.

— Так точно, — отозвался я, складывая охапку сухих веток недалеко от костра.

После наскоро приготовленного ужина, состоявшего из горячего чая с ромом, хлеба и сушёной рыбы, Алексей проинструктировал нас относительно безопасности поведения в лагере, что сводилось в переводе Владимира к тем же немногочисленным словам «далеко не ходить», после чего сказал о наших планах на следующий день. Владимир в двух словах пояснил, что мы разделимся на две группы. Одна пойдёт в восточном направлении, другая группа пойдёт на юг. К вечеру нужно будет вернуться в лагерь до того, как стемнеет.

— Звездочёт, Саблезуб и Фартинг на юг, — тотчас распорядился Роберт. — А мы с Кишкодёром и Перчаткой — на восток.

— Как скажешь, — отозвался я за всех.

Всю ночь, не смотря на симфонию окружавших меня новых звуков, проливной внезапно начавшийся дождь и палитру ранее неведомых запахов, я спал настолько крепко, что под утро Ларри пришлось брызнуть мне в лицо водой, чтобы разбудить.

Когда я выполз из палатки в мокрое промозглое утро, почти все участники охоты уже были на ногах. Кто-то допивал чай, кто проверял запасы пороха или заряжал ружья. Пользуясь ещё имеющимся временем, я быстро сгрыз два сухаря, запив их водой из фляги.

— Чего раньше не разбудил? — спросил я Ларри, дожёвывая сухой хлеб и пристёгивая на пояс нож.

— Пытался, — ответил он. — Ты спишь, как убитый. Я даже позавидовал, — он усмехнулся.

— А ты? — спросил я.

— Непривычно было, — ответил он.

— Готовы? — послышался голос Владимира.

Я быстро повесил ружьё на плечо.

— Готовы, — ответил подошедший к нам Натан.

Владимир кивнул, после чего что-то сказал своим людям по-русски, и мы выдвинулись на охоту.

Спустя час мы вышли ни то к мелкой реке, ни то к широкому ручью, пенящимися бурунами протекавшему по каменистому руслу. Кто-то из охотников, возглавлявших наш отряд из семи человек, остановился на берегу и, склонившись на колено, что-то рассматривал среди камней. Наконец, он поднялся и о чём-то сказал, указывая на противоположный берег ручья.

— Говорит, лось, — пояснил Владимир. — Два часа. След.

— Прошёл два часа назад? — уточнил я.

— Да, — Владимир кивнул. — Вы здесь. Мы там. Его… — Владимир на мгновение задумался, после чего похлопал ладонями, словно пытаясь кого-то прогнать.

— Чего он хочет? — спросил Натан.

— Я так понял, они его спугнуть хотят, — ответил Ларри. — А мы должны здесь ждать, — он повернулся ко мне. — Помнишь, мы с тобой и с отцом так на оленей охотились?

Я кивнул. Ларри не раз приглашал меня на охоту, когда мы были в отпуске, так что травля и засада были для меня вполне знакомыми понятиями. Разница была лишь в том, что в Англии мы полагались при травле или выгоне добычи на собаку, которую Ларри ни то в честь нашей дружбы, ни то из-за гордости, назвал Аланом. Ко второму варианту я склонялся потому, что пёс был настоящим английским бульдогом, по утверждению Ларри — потомком аланов.

— А нам чего? — спросил Натан.

— Нас четверо, — Ларри указал рукой на приближавшегося к нам молодого парня, которого звали Николай. — По обе стороны от тропы засядем, подпустим дичь и будем стрелять. Всё не так сложно.

— Да мне-то, — Натан безразлично пожал плечами.

Мы быстро договорились, кто с кем идёт на засаду, после чего заняли свои места. Так, я решил пойти с Натаном, а Ларри присоединился к Николаю.

Мы отошли на несколько шагов от тропы и укрылись в зарослях плотного кустарника. Теперь оставалось только сидеть недвижно и ждать, когда зверь появится на тропе. Я устроился поудобнее, чтобы иметь лучший упор при стрельбе, когда до меня сквозь аромат свежей хвои, смолы и влажной травы долетел слабый запах мокрой шкуры и подгнившего мяса.

— Что за, — вдруг донёсся до меня негромкий шёпот Натана. Я обернулся.

«Чего?» — кивнул я. Натан разглядывал что-то на земле, не глядя на меня. Мысленно выругавшись, я подполз к нему.

— Что? — спросил я.

— Какой идиот здесь босиком гулял? — он указал на оставленные на мокрой земле трудноразличимые, но относительно свежие следы босых ног, которые могли бы принадлежать довольно крупному человеку. Впрочем, при более внимательном рассмотрении я бы уже не сказал, что это были именно человеческие следы. Но кому они могли принадлежать?

Я проследил за цепочкой следов, уводящих в заросли и спускавшихся, по всей видимости, к притоку протекавшего перед нами ручья. Если это был человек, то он должен был быть не менее восьми футов ростом. Если это был зверь, то это должно было быть довольно крупное существо.

Натан встал и, пригибаясь, пошёл по следам. Я попытался остановить его, но он только отмахнулся. Проклиная всё на свете, я повернулся в сторону брода, ожидая появления дичи и пытаясь понять, чьи это могли быть следы. Внезапно долетевшая до меня очередная волна запаха мокрой шкуры вдруг словно внесла мне в голову мысль: запах шкуры смешивается с запахом гнилого мяса. И он появился недавно. Значит, это не запах разлагающейся туши, а запах живого зверя и, скорее всего, хищника, который подошёл сюда недавно. А кто из хищников, кроме волков, мог быть достаточно крупным, чтобы оставить подобные следы? Даже не смотря на моё невежество относительно лесных обитателей лесов Российской Империи, ответ был быстр и очевиден — медведь!

Я обернулся, ища глазами Натана, теперь уже скрывшегося из поля моего зрения. Может, стоило позвать его? Но я не посмел бы подать голос, ведь это могло бы спугнуть способного в любой момент появиться лося. Не теряя брода из виду, я, бросая краткие взгляды на сплётшийся позади меня кустарник, начал спиной двигаться по следам. Донёсшийся вдруг до меня звук выстрела, крик и последовавшее за ним рычание заставили меня замереть и тут же броситься в сторону звука. Я оказался на ведущем к ручью поросшем густом кустарником склоне быстрее, чем мог бы представить.

Я успел увидеть Натана, изо всех сил бегущего вдоль ручья в противоположную от меня сторону. А за ним гнался огромный бурый зверь, одним прыжком покрывая расстояние, которое человеку приходилось бы преодолевать за три — четыре шага. Я даже не понял изначально, что делать.

Возможно, это были какие-то мгновения, но их оказалось достаточно, чтобы медведь успел догнать Натана и сбить его с ног. До меня донёсся только приглушённый крик пирата и рычание медведя, подминавшего его под себя огромными когтистыми лапами. В следующий миг что-то заставило меня действовать.

Я никогда не сталкивался с этим зверем вживую, но был наслышан, особенно, за последние две недели. Я как-то увидел в доме Мэри огромную грубую коричневую шкуру, брошенную на пол.

— Медведь, — ответила она, когда я спросил, кому эта шкура могла принадлежать. Мэри же и рассказала мне об особенностях охоты на этого зверя.

— Его и с двадцати шагов не застрелить, — говорила она. — Потому наши берут рогатину и подпускают его вплотную. И когда медведь встаёт на задние лапы, всаживают ему в сердце нож…

Эти мысли пронеслись в моей голове за доли мгновения, когда я поднимал ружьё и целился в медведя. Я знал, что не смогу его убить. Но, это был шанс отвлечь его.

Прогремевший выстрел, а может и боль от пули, заставили зверя повернуться и, заревев, броситься в мою сторону. В первое мгновение я готов был сорваться и помчаться куда угодно, но в моём сознании снова зазвучал глубокий мягкий голос Мэри:

— Берут рогатину и подпускают вплотную…

У меня не было рогатины, да я толком и не представлял, как она может выглядеть. Зато было ружьё. Я упёр его прикладом в правое плечо, взяв в левую руку нож. Встанет он на задние лапы или нет, я не имел понятия. Я знал одно — бежать бессмысленно, и нужно было принимать бой.

Приняв более устойчивую стойку и глядя зверю в глаза, я замер.

Медведь не встал на задние лапы. Он напал с ходу, сбив меня с ног, так что я даже не понял, как оказался на земле. Я лишь успел ощутить смрад его горячего дыхания на своём лице. Может, только страх и придал мне силы в тот момент. И прежде чем мощные клыки зверя прокусили бы мне череп, я, уже не думая, куда именно попаду, вонзил нож ему между рёбер и несколько раз провернул лезвие в ране. Медведь заревел, замахнувшись огромной лапой, однако удар пришёлся не по моей голове, а по камням, в дюйме от моего лица. В следующее мгновение огромная туша зверя обмякла, полностью придавив меня своим весом. Я попытался крикнуть, однако сдавленная грудная клетка, казалось, прилипла к позвоночнику, так что я даже не мог сделать и вдоха. Задыхаясь, я попытался пошевелиться. Бесполезно. От этого туша медведя, как мне показалось, только стала тяжелее. И я готов был поклясться, что прошла вечность прежде, чем до меня донёсся приглушённый голос Ларри, и туша медведя словно съехала в сторону. Я сделал несколько судорожных вдохов и, заходясь кашлем, попытался объяснить освободившим меня Ларри и Николаю, что Натан находится внизу и ему нужна помощь.

— Что? — Ларри помог мне подняться.

— Натан, — пробормотал я, указывая в направлении ручья.

Ларри бросил взгляд на пирата, после чего кивнул в его сторону Николаю. Парень мгновенно понял, что от него требуется и поспешил к ручью.

— Не ранен? — спросил Ларри.

Я пощупал свои рёбра, которые, не смотря на то, что в них упёрлась рукоять ножа под весом медведя, оказались целы.

— Никак нет, — отозвался я.

Ларри, усмехнувшись, потрепал меня по плечу.

— Я бы не рискнул, — заметил он. — Этот жив?

— Не могу знать, — ответил я, кивнув на лежавшее на земле ружьё Ларри. — Заряжено?

— Да.

— Следи за бродом, — ответил я. — Я за ним.

Ларри, кивнув, вернулся в засаду.

Я направился к Натану.

— Как он? — спросил я Николая, уже промывавшего рваные раны на шее и левом плече лежавшего без сознания Натана.

— Плохо, — ответил Николай. — Лагерь.

— Город? — уточнил я, решив, что он неправильно подобрал слово. Николай помотал головой.

— Лагерь, — повторил он, сделав рукой круговой жест и указав на восток. — Город.

Я кивнул, согласившись, что разумнее будет сначала доставить Натана в лагерь, а после уже решать, как переправить его в город.

В это же мгновение до моего слуха донёсся треск ломаемого кустарника, стук копыт и крики людей, сопровождаемые выстрелами. Я обернулся. Лось не вышел на засаду. У самого брода он, уже раненый, повернул направо и помчался вверх по течению. Ларри выскочил на тропу и выстрелил ему вслед, однако это вряд ли привело к большому результату.

— Чтоб его, ушёл тварь, — прорычал Роберт.

— Раненый. Найдём, — отозвался Владимир. Он ещё что-то сказал Алексею и быстро пошёл в нашу сторону.

Алексей отдал несколько распоряжений охотникам и последовал за ним. Однако у туши медведя он остановился и вопросительно, если не с удивлением, посмотрел на Ларри.

— Алан, — произнёс Ларри, кивнув в мою сторону. Тем временем к нам подошёл Владимир.

— Живой? — спросил он, наклонившись над Натаном.

— Почти, — ответил я.

Владимир о чём-то переговорил с Николаем, после чего отдал распоряжение унести Натана в лагерь. Для нас с Николаем на этот день охота была окончена.

Мы добрались до лагеря почти за час, дотащив Натана на наскоро сооружённых носилках. Нас встретили остававшиеся в лагере Юрий, Алексей Чернов и Иван. Пространных объяснений не понадобилось. Юрий жестом позвал меня, и мы вместе занялись изготовлением более существенных носилок. Иван приступил к тщательной обработке ран Натана, объяснив с помощью ломаного английского и жестов, что тот потерял много крови, и что, по всей видимости, медведь хорошо приложил его головой о камни.

— Сердце бьётся — уже хорошо, — на жестах объяснил он. По крайней мере, я так понял.

Ближе к полудню вернулась часть наших охотников, среди которых были Бэртон, Чарли, Владимир и Алексей.

— Отнести его надо, — произнёс Владимир, сняв с плеча палку, которую они несли на пару с Бэртоном, и к которой было привязано пол медвежей туши.

Он повернулся к Алексею и что-то сказал. Алексей перевёл взгляд на едва показавшееся из-за облаков солнце, затем взглянул на Натана и снова посмотрел на солнце. Затем, помолчав несколько секунд, он отрицательно помотал головой и что-то спокойно объяснил Владимиру, указывая на затянутый образованной лёгкой моросью дымкой горный хребет. Владимир задумчиво посмотрел на горы, после чего, переведя взгляд на Натана, что-то сказал. Алексей помотал головой, но, судя по тону, уже не стал возражать. Он что-то произнёс наставническим тоном, после чего, повернувшись к Бэртону, о чём-то спросил его по-русски.

— Успеем, — размашисто махнув рукой, ответил Бэртон по-английски.

Алексей кивнул и снова повернулся к Владимиру. Как я сумел понять по его кивку, брошенному в нашу сторону, он распорядился, чтобы Владимир сопровождал нас.

— Ты как понял? — между тем спросил я Бэртона.

— Чего тут не понять, — отозвался он. — То на солнце смотрят, то на горы тычут.

Не смотря на весь драматизм происходящего, я улыбнулся. Видимо, Бэртон неплохо схватывал иностранную речь. Это меня несколько удивило.

Нам с Чарли, Бэртоном и Владимиром потребовалось не более десяти минут на сборы. Взяв запас провизии на два дня, какие-то медикаменты, средства для перевязки, свои вещи, Бэртон при этом прихватил и медвежьи когти, мы отправились в обратный путь, неся всё ещё не пришедшего в сознание Натана на носилках. Не могу сказать, чтобы я слишком переживал о его судьбе, хоть, своего рода, и спас его. Натан не был моим другом, и у нас были не самые приятельские отношения. Мы, скорее, относились друг к другу терпимо. Я просто не хотел бы терять ещё одного члена команды, не более того.

Мы прошли по дороге, то спускавшейся с холмов, то круто уводящей вверх на очередную сопку, перешли брод и, сделав основательный привал, начали подъём на селевой склон. Владимир, шедший впереди, приостановился, наклонился и потрогал землю.

— Мокрая, — произнёс он, обтряхивая руки. — Осторожно.

Мы замедлили подъём, внимательно глядя под ноги и выбирая более плотные места на тропе. Я глянул на небо. Солнце, временами выглядывающее из-за низкой облачности, миновало зенит, хотя и было ещё достаточно высоко. Но помня, насколько быстро темнеет в горах, я понимал, что светлого пути у нас часа на три. Тем более, день сложно было назвать ясным и, по всей видимости, надвигалась очередная гроза. И потому необходимо было преодолеть этот подъём как можно скорее. Я окликнул Бэртона.

— Думаешь, успеем? — спросил я.

— Главное, за бугор перебраться, — ответил Бэртон, след в след шедший за Владимиром. — Там дорога, вроде как, полегче.

Мы ещё некоторое время продолжали подъём, временами останавливаясь, чтобы передохнуть. Ветер к тому времени усилился, так что приносимый им холод чувствовался сквозь тёплую одежду, даже не смотря на то, что нам всё время приходилось двигаться. Уводившая ввысь тропа не предполагала лёгкого продвижения, особенно, с дополнительным грузом в виде носилок с туго привязанным к ним раненым человеком. Более того, сменить несущих сейчас не предоставлялось возможным, а эта честь выпала нам с Чарли.

— Дойдём, — во время очередной передышки, Бэртон, шедший между Владимиром и нами с Чарли, указал на каменный выступ, нависавший над тропой. — Сменим.

Мы не ответили.

Вскоре до нас донеслись первые отголоски грозы. Ветер из холодного превратился в пронизывающий ледяной, нёсший с собой первые тяжёлые капли дождя.

Наконец, добравшись до скалистого отрога, мы остановились. Владимир дал знак ждать и, сделав несколько шагов, осторожно заглянул за выступ.

— Темнеет уже, — недовольно произнёс Бэртон, оглядываясь по сторонам.

— Сможем? — спросил я, испытывая не меньшую настороженность и крепче вцепляясь в носилки.

— Ему виднее, — отозвался Бэртон. — Я думал, быстрее получится.

Владимир повернулся, указал на носилки и, сложив руки крестом, помотал головой. Это могло значить только одно — пройти здесь не получится. Он вернулся и указал на едва заметную тропку, которая вела почти круто вверх, над нависшим над нашей тропой валуном. Затем он на ломаном английском и на жестах объяснил, что за валуном нижняя тропа обрывается, так как ночью, видимо, сошла небольшая сель. Зато можно пролезть по верху. Мы переглянулись.

— Без вариантов, — произнёс я, желая как можно скорее пройти этот склон. Бэртон повернулся к Владимиру.

— Пошли, — кивнул он.

Перехватив носилки с Натаном поудобней, мы с Чарли, ползя почти на коленях по мелким острым камням, которые при каждом шаге сыпались из-под ног, преодолели половину подъёма.

— Я сейчас сдохну, — наконец, пробубнил Чарли.

Мы сделали ещё несколько рывков, после чего за носилки взялись Владимир и Бэртон. Чарли, переводя дыхание, на время остановился. Наконец, закашлявшись, он улёгся на тропу, судорожно ловя воздух ртом.

— Чего с тобой? — спросил я, не имея возможности, да и не посмев бы обойти его и тем самым оставить на склоне.

— Сейчас, — он отмахнулся, поправляя на руке чётки, с которыми, как я заметил, он никогда не расставался, после чего перевернулся и встал на четвереньки. — Двигаем.

Владимир и Бэртон к тому времени уже добрались до вершины выступа и, расположив на камне носилки с Натаном, переводили дыхание, ожидая нас.

— Хорошо? — услышал я голос Владимира.

— Да, всё хорошо! — отозвался я.

В этот же миг над вершиной горы полыхнула яркая вспышка, озарившая с пол неба, а затем раздался мощнейший грохот, словно был произведён залп из десятков орудий, отразившийся осколками сотен эхо от соседних скал. И в следующее мгновение с небес хлынули потоки ледяного ливня, обжигая холодом наши лица и превратив прозрачные сумерки в серую непроглядную туманную пелену.

Я успел услышать, как Бэртон выругался. А затем сверху послышался ни то щелчок, ни то треск, за которым последовал шорох, начавший превращаться в быстро нарастающий гул. Я обернулся, испытывая ужас и одновременно пытаясь понять, что происходит.

— Идём, идём! — крикнул Владимир.

— Звездочёт, Перчатка! Живо! — показалось мне, или Бэртон, действительно, решил нас дождаться.

Звук падающих рядом камней заставил Чарли и меня забыть и об усталости, и об осторожности, и рвануть вверх. Гул идущей на нас лавины, казалось, превратился в рёв. Я, цепляясь за сыпавшиеся из-под ног камни, попытался подтолкнуть лезшего передо мной Чарли.

— Руку! — скомандовал Бэртон.

В этот миг гора задрожала, и я почувствовал, как против своей воли, спускаюсь вниз, вместе с неумолимо увлекающей меня лавиной. Я попытался сделать рывок, но, вопреки усилиям, мои ноги только сильнее увязли в смешанной с размокшим песком каменной крошке. Не понимая, что делаю, я стал беспорядочно хвататься за выскальзывающие из-под рук камни, как утопающий, который пытается ухватиться за воду. Пролетевший мимо меня валун размером с мою голову словно отрезвил меня. Я глянул вверх. Наверно, не прошло и пары секунд, так как Бэртон ещё даже не успел втащить Чарли на казавшийся непоколебимым выступ. Но раздавшийся в следующий миг очередной звук, подобный пушечному выстрелу, заставил меня замереть.

Сверху, почти от самой вершины на меня неслась волна камней, смешанных с песком и каменной крошкой. За какие-то доли секунды я, всё же, успел осознать, что забраться уже не успею и единственной, пусть и никчёмной надеждой для меня стала бы попытка укрыться за отрогом скалы, расположенным левее и чуть ниже моего местоположения.

Я почти кубарем скатился вниз, не успев даже заметить, как Бэртон втянул Чарли наверх.

— Шайн! — донёсся до меня показавшийся едва различимым сквозь шум катившихся камней крик Бэртона. В следующий миг мощный селевой поток обрушился на то место, где ещё недавно барахтались мы с Чарли.

Я отстранился, прильнув к скальному отрогу и пытаясь рассмотреть хоть что-то на противоположной стороне потока. Однако и здесь моё убежище оказалось временным. Через несколько секунд камни начали сыпаться и на этом участке склона, и я мог только предполагать, что лавина оказалась настолько мощной, что накрыла даже этот отрог. Более того, это был мой первый серьёзный опыт нахождения в горах и я, оставшись теперь один, не имел ни малейшего понятия, что делать.

Осознавая лишь то, что мне нельзя оставаться здесь в ожидании, когда грязевой поток похоронит меня заживо, я рванул в сторону по каменистой насыпи. Каким чудом я успел укрыться за огромным валуном, превышавшим мой рост раза в два, когда мимо пронеслась очередная лавина, я не знаю. И только мощный грохот, наполнивший оглушающим эхом речную долину, заставил меня содрогнуться и в ещё большем ужасе наблюдать за тем, как отрог скалы, за которым я недавно прятался, озаряемый вспышками молний, рушится под давлением обрывавшегося с вершины потока камней и грязи.

Я наблюдал за происходящим без единой мысли в голове, чувствуя только разлившееся по телу холодное онемение. Прошло, наверно, около четверти часа, прежде чем сквозь не прекращающийся шум катящихся камней и вторящие ему раскаты грома, в сознании начала постепенно проясняться одна мысль — надо уходить. Не известно, что и когда ещё может произойти. Если это не последняя сель? Если ещё что-то произойдёт? Долго ли я смогу здесь продержаться? Выбрались ли Бэртон, Владимир, Чарли и Натан? Куда мне идти? Как я успел добежать? Все эти вопросы беспорядочными обрывками мыслей проносились в сознании, и я вряд ли мог сказать, какой из них занимал меня больше. Я схватился за голову, пытаясь успокоить стучащий в висках пульс и остановить лихорадочный поток бесформенных мыслей. Я жив. Пока что жив. И это радует. Но что мне делать дальше?

Я глянул на всё ещё движущиеся под непрерывными потоками дождя остатки селевого потока. Ползти по ним по направлению, куда ушла наша группа, было бы неразумно. Я глянул в противоположную сторону, откуда мы пришли. Попробовать вернуться? Это было бы правильно. Тем более что я мог бы сообщить о случившемся. Но, как именно теперь возвращаться? Где была тропа, по которой мы поднимались? Изо всех сил напрягая зрение сквозь сумерки, я всматривался в словно размытые дождём окрестности, надеясь разглядеть тропу. И тут моё сердце оборвалось.

Сель прошла с обеих сторон валуна, за которым я прятался. Так что отыскать тропу было невозможно, тем более такому мало знакомому с горами человеку, как я. Я прижался спиной к валуну, запрокинув голову и всё ещё переводя дыхание. Нет, даже во время шторма я не испытывал такого ужаса. Что мне делать? Как спускаться? Где искать тропу?

Я глянул вниз. Не менее чем в пятидесяти ярдах подо мной протекала бурная река. А что, если сошедшая сель перегородит реку? Не начнётся в долине наводнение? Этого, конечно, только ещё не хватало. Я снова глянул вниз, позволив себе слегка наклониться вперёд, и тут же пожалел об этом, так как земля, в буквальном смысле, снова начала уходить из-под ног. Я откинулся к валуну, цепляясь за спасительные камни и пытаясь продумать, как теперь спускаться.

Наконец, чуть в стороне и ниже я заметил ещё один крупный валун, который, как мне показалось, крепко держался в окружении потока каменной крошки. Распластавшись на животе и цепляясь едва ли ни зубами за сыпавшиеся подо мной камни, я пополз к валуну, с трепетом осознавая, что, если допущу хоть одно неверное движение, я сойду в реку вместе с очередным оползнем. Наконец, добравшись до валуна, я позволил себе за него ухватиться. На какое-то мгновение мой спуск, сопровождаемый шорохом движущихся камней, прекратился. Но едва я перевёл дыхание в надежде продумать дальнейший этап продвижения, как подо мной вдруг что-то треснуло, и огромный валун полетел вниз, увлекая за собой массу из обломков скальной породы и мелких камней, а заодно и меня.

— Господи! Господи! — завопил я, уже не понимая, что я говорю или делаю. — Господи, помилуй!

Каким чудом мне удалось перевернуться, чтобы избежать неконтролируемого спуска — не знаю. Я только в какой-то миг вдруг осознал, что лежу ничком почти в самом низу крутого горного склона на краю обрыва, а подо мной шумит река. Я поднял голову и попытался подтянуться, чтобы залезть, однако посыпавшаяся под ногами каменная крошка окончательно лишила меня опоры и я, стирая ладони о камни, полетел вниз.

Однако прежде чем я успел хоть вскрикнуть или взмолиться, моё падение было прервано пенящимися ледяными водами бурной реки. Осознание, что я нахожусь в воде, пришло через миг после падения. А затем всё тело наполнила парализующая боль, как если бы каждая кость в моём теле оказалась переломана. С трудом осознавая себя и не понимая, как и нужно ли делать вдох, я последним усилием оттолкнулся от каменистого дна и вынырнул на поверхность. В следующий миг мощный поток уже прибил меня к огромному плоскому камню, поднимавшемуся из воды не более чем на фут. Пытаясь не сдаться наполнившей тело ломоте, я, цепляясь потерявшими чувствительность пальцами за гранит, выбрался на камень.

Несколько секунд потребовалось, чтобы отдышаться и взглянуть наверх. Мне не переставало казаться, что сейчас до моего слуха снова донесётся подобный выстрелу звук и меня погребёт под очередной селью. И ещё хуже было то, что из-за шума воды и раскатов грома, которые здесь, внизу казались уже не столь громкими, но от того не менее ужасающими, я этого звука, скорее всего, вовремя не услышал бы.

Я оглянулся. Упавшие в воду камни и грязь, действительно, перегородили часть реки, но наводнением это не грозило. Что ж, хоть это радовало. Но что теперь оставалось делать мне? С трудом преодолевая разлившееся по телу онемение, я поднялся и попытался перепрыгнуть с камня на берег. Попытка почти удалась. Подвернув ногу, я приземлился в мокрую траву, росшую на самом берегу и, выползя на четвереньках на берег, рухнул на камни.

— Господи! — пробормотал я, чувствуя, как по моему замёрзшему и ободранному о камни лицу текут горячие щиплющие слёзы. Может, мне и было бы за это стыдно, будь со мной кто-то из нашей команды, но только не сейчас, когда я в одиночестве лежал на каменистом берегу бурной реки, укрытый сгустившимися надо мной поздними вечерними сумерками, немилосердно поливаемый ледяными потоками небес и едва не погребённый оползнем. — Господи, спасибо! — почти неосознанно произносил я. — Господи, что мне делать? Господи, спасибо! Господи, помоги! Господи!

Внезапно явившаяся мысль заставила меня поднять голову и, поднявшись изначально на четвереньки, а после, приняв и вертикальное положение, направиться вдоль берега вверх по течению. Я помнил, что прежде, чем начать восхождение, нам нужно было перейти брод. И река должна вывести к нему, а оттуда я уже смогу свернуть на тропу.

Сколько времени мне пришлось продираться по камням напролом сквозь прибрежный кустарник, временами теряя надежду или думая, что уже прошёл брод, не заметив его в темноте, я не помню. Гроза тем временем начала стихать, отзвуки громов слышались выше и глуше, а ледяные потоки превратились в холодную тонкую морось. Вскоре даже видимость начала проясняться и, не смотря на темноту, я мог различить свой путь на несколько ярдов. И, всё же, продвигаться приходилось больше на слух, внимая шуму бурлящей слева от меня реки, чем полагаться на зрение.

Наконец, когда мне уже захотелось остановиться и, махнув на всё рукой, забиться под какой-нибудь куст, чтобы переждать ночь, пусть и в пробирающем до костей холоде, который почти не чувствовался от усталости, я, наконец, вышел на тропу. Едва не закричав от радости, я, с неизвестно откуда взявшимися новыми силами, чуть ли не в один прыжок преодолел брод. Теперь оставалось около часа ходьбы. Я взглянул на светлеющее небо. Неужели я шёл всю ночь? Впрочем, это было неудивительно.

Когда я вышел к лагерю, большая часть группы спала. У костра сидели трое: Ларри, Роберт и Николай. Последний насторожился, видимо, услышав мои шаги, и взял лежавшее рядом с ним ружьё. Ларри и Роберт последовали его примеру. Я попытался подать голос, но издать получилось только какой-то невнятный хрип. Оставалось одно — просто выйти к костру.

Ларри первым узнал меня. Бросив ружьё, он подскочил ко мне.

— Ал! — в его взгляде было ни то непонимание, ни то испуг. — Ты чего?!

Он тотчас потащил меня к костру, стягивая с меня мокрый сюртук.

— Оползень, — просипел я, принимая из рук Роберта флягу с ромом и делая порядочный глоток.

Николай опустился на землю рядом, положив мне руку на плечо и вопросительно глядя на меня. Отдав флягу Роберту, я жестами попытался объяснить, что случилось. Николай покачал головой, после чего подёргал мою рубаху и поднялся. Следуя его безмолвному совету, я стянул с себя рубашку, пытаясь согреться. Ларри принял мою одежду для просушки.

— Чего вообще произошло? — спросил Роберт, растирая мне спину ромом. Я в нескольких словах рассказал о случившемся.

— А Бэртон? — спросил Роберт.

— Не видел, — прохрипел я, заворачиваясь в принесённое Николаем шерстяное одеяло и поддаваясь неконтролируемой дрожи. — Не могу знать.

Роберт мгновение помолчал, после чего снова протянул мне флягу с ромом.

— Лады, грейся, давай, — произнёс он.

Глава восемнадцатая. Прощание

Дальнейшие дни охоты, к счастью, прошли без каких-то особых происшествий. Более того, как нам сумел объяснить Алексей, известие о сошедшей сели не было какой-то чрезвычайно волнующей новостью для местных. Хотя, приятной её тоже сложно было назвать.

— Дождь, — произнёс Алексей. — Это часто. Прошли?

— Не могу знать, — ответил я.

Но, не смотря ни на что, мы оставались в этих местах ещё около недели.

Всё это время мысль о том, сумели ли выбраться Бэртон, Чарли, Владимир и Натан, не оставляла меня в покое. Да и, по всей видимости, не одного меня. Никто об этом не говорил, никто не утверждал, что надо сворачивать охоту и возвращаться, но это чувствовалось в том, как смолкали разговоры, стоило кому-то нечаянно упомянуть об оползне, или грозе, или случае с медведем. С другой стороны, всё бросить и вернуться мы тоже не могли. Времени до нашего убытия оставалось немного, а добыча предназначалась не только для тех, кто принимал непосредственное участие в охоте. Оставалось только надеяться.

Наконец, пришло время возвращаться. За день, прежде чем свернуть лагерь, Алексей распорядился, чтобы несколько человек, среди которых вызвался и я, отправились посмотреть, что случилось с тропой, и сможем ли мы пройти.

При дневном свете и хорошей погоде расстояние, которое мне пришлось преодолевать почти всю ночь, показалось коротким, а подъём, не смотря на всю крутизну, относительно лёгким.

Наконец, мы добрались до середины склона, где тропа должна была ненадолго стать более пологой, однако через несколько ярдов мы уже заметили, что она обрывалась, погребённая или сметённая селью. Возглавлявший нашу группу Николай, как и ранее Владимир, остановился и, развернувшись, жестом дополнил сказанное по-русски что-то вроде «не пройти».

— Другой путь? — спросил я.

Николай энергично покивал, указывая на вершину хребта.

— Та сторона, — ответил он. — Путь плохой — он жестами объяснил, насколько сложной была вторая тропа. — Мясо. Не пройти.

Насколько я смог понять из жестов и некоторых английских слов, тропа на той стороне хребта была, но она была настолько трудной, что пронести что-либо по ней было почти невозможно. Я кивнул, подтверждая, что понял его объяснение, и перевёл взгляд вниз, на склон, где несколько ночей назад пытался ползти, цепляясь ни то за камни, ни то за последнюю надежду.

Николай, Василий и Анатолий ещё продолжали о чём-то говорить. Мой же взгляд тем временем привлёк какой-то небольшой тёмно-красный предмет, блеснувший на несколько ярдов ниже тропы. Я присмотрелся. Я бы вряд ли разглядел его, если бы он так ярко не отразил скользнувший по склону предполуденный солнечный луч. В следующий миг я уже понял, что это было.

— Эй, — позвал я Николая. — Там чётки.

Николай, Василий и Анатолий непонимающе взглянули на меня, видимо, не зная этого слова по-английски. Я указал на чётки.

— Чарли, — произнёс я.

— Чарли, — повторил Николай, кивнув.

Я рванулся, было, чтобы начать спуск, но он и Анатолий преградили мне дорогу. Василий снял с плеча верёвку, и, размотав, сбросил один конец по склону.

— Мы держать, — пояснил Николай.

Поблагодарив, я, схватившись за верёвку, пополз вниз.

По мере приближения я уже смог разглядеть, что на склоне лежат не одни чётки, а это рука человека, на которой они надеты, торчит из-под камней. Но это вносило хоть какую-то определённость, пусть и малоутешительную. Не скажу, чтобы мы с Чарли были большими друзьями. Мы всё ещё принадлежали двум объединившимся командам, но не одной единой. Они были дружны с Бэртоном. И, как и о Натане, я не могу сказать, чтобы готов был оплакивать его. Скорее, это просто было неприятно. Более того, в этот миг я вдруг осознал, что в ту ночь не я один в отчаянии ползал по склону, барахтаясь в каменной лавине. Чарли был где-то рядом. Может, он видел меня, может, звал на помощь. Но живым остался я один. И ведь ещё не известно, что случилось с Бэртоном, Владимиром и Натаном.

Наконец, я добрался до торчавшей из-под камней руки Чарли. Разумеется, я и не чаял надежд на то, что он может оказаться жив. Сейчас меня больше волновал вопрос, найду ли я под камнями ещё кого-то.

Вскоре ко мне спустился Николай, и мы вместе принялись откапывать тело. Да, если бы не чётки, я бы вряд ли узнать Чарли. Одно я мог сказать — вряд ли его смерть наступила мгновенно. Вполне возможно, он оставался жив ещё несколько часов после того, как его засыпало. И не знаю почему, но я вдруг почувствовал вину за его смерть. Мы были всё это время рядом. Вряд ли он не звал на помощь. Почему я не услышал? Неужели я настолько испугался, что не был способен услышать чьих-то криков о помощи? Или я не был обязан услышать его голос сквозь грохот бушующей стихии? Может быть. Но, в любом случае, осознание того, что в ту ночь я мог оказаться также заживо погребённым селью и только каким-то чудом сумел спастись, одновременно поражало меня и заставляло как-то иначе смотреть на законы окружающего меня мира. Что это было? Счастливая случайность? Везение? Милость Божья? Почему ко мне? Чем я был лучше Чарли, что моя жизнь не прервалась в тот миг? А, может, напротив, я ещё не был достоин смерти? Может, на мне было больше греха?

Не знаю, откуда брались эти мысли. Но впервые я задумался о непосредственной ценности жизни и привилегии смерти, пусть и такой ужасной, как смерть Чарли. Не всё ли равно ему теперь, что с его бренным телом, которое мы были намерены похоронить более подобающим образом? Почему мы всегда расценивали жизнь как награду, как надежду, как счастье? Не жизнь ли, зачастую, приносила разочарования? Почему для нас, людей, смерть всегда была наказанием? Не была ли она избавлением или, хотя бы, освобождением от жизненных тягот? Не смерти ли ищут те, кто отчаялся и не видел смысла в жизни? И, кто знает, кому из нас в ту ночь была явлена истинная милость?

В следующий миг я уже попытался отогнать эти мысли. Мне дали жизнь. Значит, я должен продолжать жить, не цепляясь за неё, но и не пытаясь оборвать. Что произошло — то произошло. Ни изменить, ни вернуть этого уже нельзя. И будет ли правильно ставить под сомнение дарованную мне милость?

Наконец, мы полностью вытащили тело Чарли из-под камней. Николай обвязал его верёвкой и дал команду Василию и Анатолию поднять тело. Мы тем временем оставались внизу, осматриваясь. Вдруг Николай толкнул меня в плечо, указывая на что-то ниже по склону. Затем он что-то довольно бодро, если не сказать радостно, сообщил Анатолию и Василию. Я присмотрелся. Даже не смотря на мою полную неопытность в плане хождения по горам, я заметил, что в нескольких ярдах под нами тянется едва заметная но, по всей видимости, устойчивая насыпь, которая могла бы неплохо заменить исчезнувшую под селью тропу.

Николай что-то ещё сказал своим соотечественникам, после чего, видимо, получив разрешение, знаком позвал меня следовать за собой.

Прижимаясь к каменистому и ещё несколько подвижному склону, мы сползли до насыпи. Наконец, я смог ощутить под ногами более устойчивую почву. Данное подобие тропы тянулось вдоль всего склона, постепенно уводя за скалистый выступ. Николай пошёл по насыпи первым, я последовал за ним. Мы прошли за выступ, однако тут через несколько шагов насыпь кончилась, зато прямо над нами в двух ярдах нависал валун, тот самый, через который мы перетаскивали Натана. А за ним тянулась старая тропа.

Я едва не закричал от радости, указывая на тропу и пытаясь объяснить, что Бэртон и Владимир могли выжить. Не знаю, насколько точно Николай понял все мои слова, но он энергично закивал, радостно похлопал меня по плечу и, жестом показав, чтобы я следовал за ним, пошёл по насыпи обратно. Не более чем через десять минут мы уже взбирались по верёвке по склону наверх, где нас ждали Анатолий и Василий.

А ведь подумать только! Сель сошла столь узкой полосой, что это расстояние мы с Николаем преодолели за десять минут! И мы с Чарли просто оказались не в том месте и не в то время. Выйди мы на эти десять минут раньше и, вполне возможно, Чарли был бы жив, а мне не пришлось бы пол ночи в отчаянии ползать по движущимся камням. Всё-таки, довольно своеобразное чувство юмора было ни то у моей судьбы, ни то у самой жизни.

Когда мы спустились со склона, Анатолий распорядился остановиться, чтобы похоронить тело Чарли.

Похороны прошли быстро, без каких-либо церемоний. Мы с Николаем, работая по очереди, выкопали киркой могилу, опустили в неё тело Чарли и засыпали землёй. Анатолий, Василий и Николай перекрестились. Анатолий ещё произнёс молитву на русском языке. Я просто молча постоял, опустив голову. Затем Василий приволок крупный валун и положил его у изголовья могилы. И на этом всё завершилось.

Наконец, мы вернулись в лагерь. Николай тотчас направился к Алексею, чтобы рассказать обо всём, что нам удалось узнать относительно тропы. Я же направился к Роберту и Ларри и рассказал о Чарли.

— Паршиво, — протянул Роберт. — Ну, чего теперь сделаешь.

— Мы его похоронили, — заметил я.

— Ну, правильно, — Роберт пожал плечами. — Только он?

— Тропа за валуном не обрывается, — ответил я. — Надежда есть.

— Лады, — Роберт скрестил руки на груди. — А ты там, это, ничего больше не было?

— Ты про что? — не понял я.

— Ну, чётки ты говоришь, — ответил Роберт. — Больше ничего?

— А что должно быть?

— Ну, мало ли, — он отмахнулся.

— Личных вещей не обнаружил, — ответил я. — Может, при Бэртоне остались. Может, в реке, может под камнями. Как-то не до этого было.

— Да, понял, понял, — быстро произнёс он. — Лады, Звездочёт, вольно, — он усмехнулся.

— Так точно, — отозвался я, чувствуя какой-то подвох в вопросах Роберта. То, что он спрашивал о личных вещах Чарли не просто так — было понятно. Непонятно было — что именно ему было нужно, и что бы он стал предпринимать.

Впрочем, Роберт больше не вернулся к этому разговору и ни словом не обмолвился ни о Чарли, ни о его вещах, когда мы шли по склону.

На следующий день мы уже перешли второй хребет и к вечеру спустились с гор. Однако когда мы вошли в хижину, где должно было оставаться всего два человека, мы немало удивились, увидев там целый поисково-спасательный отряд из целой дюжины человек, которые, как выяснилось, подошли сегодня буквально за пол часа до нашего возвращения и собирались на следующий день отправиться на наши поиски.

— Ну, хоть мясо будет кому тащить, — негромко заметил Ларри, наблюдая за общением Алексея и возглавившего спасательный отряд Игоря.

Когда мы вернулись, в городе нас встретили как героев и едва ли не все жители вышли нам на встречу. Меня это немало удивило. Я, правда, помнил, что в Ирландии, в частности, на Фенит-Айленде, переживших в море шторм рыбаков тоже встречали всем селением. Но здесь это было как-то по-особенному сдержанно и одновременно тепло.

Среди встречавших была и Мэри. Не дожидаясь, когда я освобожусь, она подошла, подняв на меня взгляд, в котором, казалось, сочетались вся нежность мира, радость, печаль и смущение.

— Господи, — произнесла он, стерев со щеки слезу всей ладонью, словно пытаясь её спрятать от чужих взглядов. — Ты живой.

— Так точно, — пробормотал я, чуть ли не вытягиваясь по стойке «смирно». Правда, в следующий миг я уже осознал, что тереблю волосы на своём затылке. Мэри, мягко улыбнувшись, опустила взгляд.

— Владимир сказал, что сель сошла, — продолжала она негромким, чуть хрипловатым голосом, который могут оставить только слёзы. — И один из ваших людей погиб. Чарли. Я думала, — она произнесла ещё тише. — Что ты не вернёшься.

— Ну, — я кашлянул. — Вот, вернулся.

Мэри, улыбнувшись, снова подняла на меня взгляд.

— А Бэртон мне отдал когти медведя, которого ты убил, — она протянула мне какой-то предмет, который оказался небольшим ножом с лезвием не более двух дюймов и рукояткой из медвежьего когтя. К ножу прилагались и ножны из тёмно-коричневой кожи с длинным шнурком, что позволяло носить их на шее.

— Это больше случайность, — ответил я, принимая её дар. — Это, — я немало удивился, ведь она делала это не зная, жив я, или нет. — Спасибо.

— Я всё равно верила, что ты вернёшься, — тихо произнесла она, мгновение помолчав. — Ваш капитан говорит, что вы собираетесь убыть как можно скорее, — снова произнесла она.

— Да, наверно, — отозвался я. Мэри отступила на шаг. Теперь в её глазах уже был какой-то лукавый огонёк.

— Тебе, наверно, лучше поздороваться с твоим капитаном, — произнесла она, улыбаясь.

— Да, да, наверно, — я усмехнулся своему заиканию. — Можно я к вам сегодня зайду? — наконец, выдал я. Мэри кивнула.

— Мы будем рады, — ответила она.

Помедлив мгновение и подарив мне ещё один взгляд, она ушла.

Я стоял, некоторое время сомневаясь, что мне делать — броситься за ней или отправиться к Браену и доложить о своём возвращении. В конце концов, чувство долга и порядка возымели верх и я, вопреки отголоскам то ли чувств, то ли разума, направился к берегу, чтобы перебраться на борт «Северной Звезды».

В Петропавловске-Камчатском мы оставались не более трёх дней. Всё это время мне пришлось провести на корабле, если не считать вечера в тот день, когда я вернулся и забежал к Мэри не более чем на пол часа. Наконец, за двенадцать часов до убытия, я подошёл к Браену, чтобы ещё раз отпроситься на берег.

— На два часа, — уточнил я. — Сейчас шесть. Буду в восемь.

Брайан не выразил неудовольствия, хотя вряд ли охотно отпустил меня. Не особо понимая его недоверия к русским, я быстро перебрался на берег и направился к Мэри.

Вот, только, что я мог сказать ей? И мог ли я проститься?

Я шёл, одновременно торопясь и пытаясь оттянуть время. В распоряжении у меня было всего два часа. Что мне говорить? Могу ли я позвать её с собой? Вопреки неумолимому желанию пригласить её в этот поход я понимал, что это будет неразумно. Слишком много неопределённости было ещё в моей судьбе. Если она согласится отправиться со мной, а меня в Англии не оправдают? И даже не в Англии дело. Мы ищем Авалон. Неизвестно, что это за остров, сколько нам ещё предстоит странствовать, останемся ли мы живы. На все эти вопросы у меня не было ответов. И имел ли я право предлагать ей эту неизвестность? Да и, с чего я взял, что вообще имею право ей что-то предлагать? С чего мог быть уверен, что я ей хотя бы нравлюсь? Может, я просто путаю её отношение ко мне с обычным гостеприимством, столь характерным для её народа?

Наконец, я дошёл до её дома и постучался. Мэри сама открыла дверь.

— Проходи, — негромко произнесла он, пропуская меня в дом.

Мы прошли в небольшую залу, являвшуюся одновременно для их семьи и гостиной, и столовой. Двери в соседние комнаты, в одной из которых горел свет, были закрыты.

— Дедушка спит, мама с вязанием, — пояснила она, зажигая стоявшую на столе вторую свечу.

— А твой отец где? — спросил я.

— У него дела срочные, — ответила она, усаживаясь за стол напротив меня.

— А я, — я осёкся. — Хотел с ним поговорить.

— О чём? — мягко спросила она.

Я какое-то мгновение собирался с мыслями. Я не умел делать предложений, я не знал, что сказать, я не мог её позвать за собой сейчас и, думаю, она понимала это. Но, как сказать ей это так, чтобы она поняла и то, что я люблю её?

Я устремил взгляд на столешницу, не зная, с чего начать, но понимая, что молчать тоже долго не могу.

— Я, — запинаясь, протянул я. — Я не в чести в Англии. Там много вопросов. И Авалон, — я поднял на неё взгляд. — Меня могут повесить, — наконец, открыто произнёс я. — Я не преступник. Так всё получилось. Но, если всё нормально, может, меня оправдают. Или я найду способ. И тут ещё Авалон. И столько неопределённости, — я сделал паузу, чувствуя на себе её мягкий понимающий взгляд. — Если я не смогу позвать тебя за собой сейчас, ты не обидишься? — спросил я, взяв её за руки.

— Нет, — ответила она, не отводя глаз.

— А если я вернусь, — решился я. — Ты меня примешь?

— Да, — просто ответила она. В её взгляде не было вопроса или укора, или обиды. В нём были боль и тепло.

— Я вернусь, я буду надеяться, — произнёс я, целуя её руки.

— Тогда я буду верить, — ответила она.

Я уткнулся лицом в её тёплые ладони, понимая, что завтра вместо тепла снова почувствую холодные брызги солёной воды и обжигающее дыхание ледяного ветра. Впервые мне захотелось всё бросить, проститься со всеми и остаться здесь, в северных широтах, согретых горячим ветром востока. Впервые мне было ради чего жить. Не придумывая великой цели, не преследуя призраков из мифов и легенд, не гоняясь по всем морям за химерами, манящими обманчивым очарованием в моменты тишины и злорадно скалящимися среди бури. Впервые мне было, кого вспомнить. И впервые мне было, куда вернуться. Дом, очаг, любовь — раньше эти слова были именно просто словами, такими же призрачными и неуловимыми, как те образы из преданий, которые мы силились найти. Теперь же эти слова обрели смысл, наполнились звучанием и покорили сознание. Впервые в этом мире кто-то обещал, что будет меня ждать. Впервые я был кому-то нужен. И впервые я сам до боли, останавливающей сердце, хотел ради кого-то жить и с кем-то остаться. Впервые я полюбил. И впервые любили меня. Чего ещё мне было нужно?

Наше общение продолжалось недолго. Мне нужно было возвращаться, да и вряд ли было пристойно мне задерживаться надолго один на один в доме незамужней девушки. Уже собираясь уходить, я достал из кармана жемчужину, найденную ещё на Сандвичевых островах.

— У меня не было времени кольцо сделать, — произнёс я. — Но, если ты не против, пусть это будет как символ нашего обручения.

Мэри, заулыбавшись, приняла жемчужину и прильнула ко мне.

— Я буду за тебя молиться, — тихо произнесла она.

Я на какие-то мгновения замер, не смея шелохнуться и тем самым отстраниться от неё. Почему я не мог бросить всё и остаться? Почему это проклятое чувство долга заставляло возвращаться на корабль? Небеса! Мне впервые не хотелось покидать сушу.

Вскоре я, как и обещал Брайану, вернулся на судно. Поднявшись на борт, я заметил Роберта с Бэртоном, стоявших у бакборта и что-то негромко обсуждавших. Не имея ни малейшего желания подслушивать их разговор, я хотел, было, спуститься в трюм, как вдруг до меня донеслись слова Роберта:

— У Перчатки тоже не было.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что они говорят о Чарли.

— А у Фартинга не проверял? — спросил Бэртон.

— Отнекивается, — ответил Роберт. — Но я не верю. Он всегда был крысой.

— Ну, да, — отозвался Бэртон. — Чтоб… Чего я сразу не ломанулся, когда ты его грохнул?

— Ну, кто б знал, — отозвался Роберт. — Лады, найдём.

— Да мы-то найдём. Как бы до нас не нашли.

— С корабля не денутся, — ответил Роберт. — А там посмотрим. Фартинг не заткнулся?

Бэртон отрицательно помотал головой.

Не вникая в их разговор, я спустился в трюм. Сейчас мне было всё равно до того, что у них были за дела, и о чём была их речь. Сейчас передо мной всё ещё был образ Мэри, а моё сознание не было способно вместить ни чего кроме горечи от необходимости разлуки.

Мы вышли из порта Петропавловск-Камчатского 3 июля 1786 года и при северном ветре взяли курс фордевинд по 160 долготе.

Наверно, я только в этот момент смог окончательно понять Патрика, когда он остался в Америке.

— Поднять якорь! — последовал приказ Роберта. Ник и Годфри поспешили исполнить. Мы с Ларри занялись креплением шлюпки. Я позволил себе бросить последний взгляд на серый берег Камчатки, ставший теперь родным.

— Уже скучаешь? — послышался голос Ларри. Не смотря на формулировку вопроса, в его голосе я не слышал усмешки.

— Впервые есть по кому, — отозвался я, не отводя взгляда от удаляющегося берега и только сейчас замечая, что держусь за подаренный мне Мэри нож.

— Чего не остался? — спросил Ларри.

— Не знаю, — честно ответил я.

В первое мгновение мне хотелось сказать, что я не смог бы начать новую жизнь в чужой стране, не зная ни языка, ни обычаев и не имея ни пенса за душой, но это прозвучало бы странно. Я мог это сделать. Но кто я был сейчас и кем бы я мог стать, если бы сумел вернуться во флот после того, как мы найдём Авалон? Я знал о цели Брайана. И если он сам считал Авалон местом для очередной колонии, не могло ли это мне помочь получить оправдание и вернуться во флот, если я окажусь тем, кто поможет Британской короне приобрести дополнительные земли, вероятно, лучшие во всём мире? И тогда я уже смогу вернуться сюда как офицер Британского флота, а не бездомный бродяга с клеймом дезертира. И я мог бы тогда обеспечить семью.

Да, я не спрашивал её, нужно ли ей это, но помня, кем я был, я не всегда мог смириться с тем, кем я стал. Была это с моей стороны глупость, гордость, неуверенность или ещё что-то, я не знаю и не спешу оправдываться и заверять, что я был всего лишь человеком. Я просто не мог бросить всё на полпути. Я обещал Брайану, я хотел вернуть своё звание офицера, а к этому я шёл довольно долго.

Ларри потрепал меня по плечу.

— Позвал бы её с собой.

— Куда? — я повернулся к нему. — И что я её предложу? Руку, сердце и гамак на корабле у Брайана? — я снова отвернулся. — Да и в Плимуте у меня была только съёмная комната и мешок со всеми вещами от сапогов до бритвы. Больше ничего. Из всего ценного — только звание и офицерский мундир. Сейчас и того нет.

— А она говорила что-то об этом? — Ларри облокотился о фальшборт.

— Не спрашивал, — ответил я.

— Тогда, в чём проблема?

Я перевёл на него взгляд.

— Без обид? — спросил я.

Ларри повернулся, вопросительно посмотрев на меня.

— Ну?

— Ты бы смог? Сейчас?

— После того, кем я был? — уточнил он. Я кивнул. Ларри усмехнулся, снова переводя взгляд на волны. — Не знаю, — произнёс он. — Может, тоже засомневался б. А может, всё зависит от неё.

— Она обещала ждать, — ответил я.

— Ну, тогда у тебя все шансы, — он хлопнул меня по спине. — Осталось всего-то найти этот остров. Будь он неладен…

Глухой стук удара, донёсшийся от носовой части бакборта, заставил нас замолчать и перегнуться за фальшборт. Немногим выше второго орудийного порта алело кровавое пятно, а в воде, уже почти скрываясь под волнами, тонуло тело мёртвой чайки. Мы с Ларри переглянулись. Меня сложно было назвать суеверным. Я никогда не понимал большинства поверий и считал, что всем приметам можно найти логическое объяснение. Но в этот миг внутри меня словно что-то оборвалось. Не знаю, откуда явилась эта мысль, но я вдруг чётко осознал, что все мои мечты, цели, желания — всё это останется лишь эфемерным сном, а в сознании, сквозь грохот рушащихся иллюзий, набатом звучало одно: «Не суждено».

— Нехороший это знак, — словно вторя моим мыслям, произнёс Ларри.

Я снова перевёл взгляд на пятно на борту, пытаясь отогнать ненужные мысли.

— Роберту не говори, — я снова повернулся к Ларри.

— Да тут хоть говори, хоть не говори, — ответил Ларри. — Что-то произойдёт.

— Просто ветер, — ответил я, отходя от борта. — Не повезло птице.

Впервые в жизни я был совершенно не уверен в своих словах.

Глава девятнадцатая. Последнее затишье

Месяц спустя мы уже прошли к Экватору. Всё это время Натан и Бэртон почти не разговаривали друг с другом с момента их последнего общения на Камчатке, когда Натан впервые пришёл в себя. Помню только, что Бэртон зашёл в дом, когда нам сообщили, что Натан очнулся, и около получаса пробыл с ним. Вышел он недовольным, если не сказать, обозлённым и с того момента они не сказали друг другу ни слова. Я, по правде говоря, не придавал этому значения, занимаясь своими делами, либо обсуждая с Ларри дальнейшие перспективы похода, и всеми силами пытаясь не предаваться так часто нападавшей на меня меланхолии при воспоминании о Камчатке и которую я тщательно пытался скрывать от окружающих, с головой уходя в работу.

В реальность меня вернул один нечаянно услышанный разговор, когда я менял трос на талях двадцатичетырёхфунтовой пушки, расположенной под шканцами.

— Там ни кого? — послышался голос Натана.

— Чего хотел? — буркнул Бэртон, облокотившись о пушку.

— Наш уговор, — ответил Натан. — Ты обещал.

Бэртон мгновение помолчал.

— Не в этот раз, — наконец, возразил он.

— Дружка старого встретил потому что? — фыркнул Натан. — Или у вас с Накрысником дела поважнее?

— Не твоё дело, — отозвался Бэртон.

Натан перемялся с ноги на ногу и, прислонившись к фальшборту, что-то недовольно фыркнул.

— Ты обещал, если поможем убрать Чернокнижника, корабль мой.

— Ты говорил с Брайаном по поводу курса? — вместо ответа спросил Бэртон, похлопывая ствол пушки. Я замер под лафетом, не смея шевельнуться и больше всего желая вникнуть в суть разговора.

— Брайан ищет свой Авалон, — раздражённо произнёс Натан. — О чём с ним говорить?

— Ты говорил? — невозмутимо повторил вопрос Бэртон.

— Он к Соломоновым идёт, — ответил Натан, барабаня пальцами по борту. — Шотландец слышал, он ещё через Индию хочет идти. Может, он к нам и не зайдёт.

— Может, не зайдёт, — невозмутимо произнёс Бэртон.

— Кишкодёр, это нечестно, — Натан не переставал барабанить пальцами по стенке борта, так что я уже едва сдерживался, чтобы не вцепиться ему в кисть зубами. — Ты обещал. Команду за борт и корабль наш. Я свою часть выполнил.

— Сам виноват, — ответил Бэртон. — На кой скрысячил?

— Докажи, — отозвался Натан.

— Хочешь, чтоб я тебя грохнул при всех? — Бэртон, не церемонясь, несильно пнул его по ноге. — От борта отошёл, — бросил он. — Не долби.

— А чего злишься-то? — Натан нехотя повиновался. — Или я опять не в курсе?

— Просветить? — Бэртон заткнул большие пальцы рук за пояс.

Натан приблизился к нему на шаг.

— Ты не думай, — произнёс он, понизив голос и глядя на Бэртона снизу. — Я своё возьму.

— Валяй, — небрежно бросил Бэртон.

Натан помедлил мгновение и, развернувшись, быстрыми шагами прошёл на шкафут. Бэртон что-то недовольно пробормотал и тоже собрался уйти. Не желая оставлять услышанный разговор без внимания, и чувствуя, что ни к чему доброму он не приведёт, я решил спросить Бэртона обо всём напрямую. Едва он успел сделать шаг, я поднялся.

— Я б от просветительской беседы не отказался, — произнёс я.

Бэртон слегка вздрогнул, развернулся и, напряжённо щурясь, посмотрел в мою сторону.

— Звездочёт, ты, что ли? — спросил он.

— Я.

Он усмехнулся и, зайдя за пушку, подошёл ближе.

— Не приметил, — протянул он. — Всё слышал?

— И часть понял, — кивнул я.

— Тогда, в чём тебя просветить? — он снова принял свою обычную позу и слегка завёл правую руку за спину.

— Сколько? — спросил я.

Бэртон пожал плечами.

— Меньше половины, — ответил он. — Тебе по именам?

Показалось мне, или в его голосе, действительно, не было враждебности?

— Роберт знает?

— Да, — кивнул он, не сводя с меня напряжённого взгляда.

— А если я передам Брайану? — спросил я, пытаясь по его тону понять, что может ожидать меня.

— Сделаешь доброе дело, — хмыкнул он.

— Он говорил, ты что-то обещал ему.

— Да, — Бэртон приблизился. — Что он будет капитаном корабля. Но не этого и не сейчас.

— И когда нам ждать? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Может, он и не решится. А может, начнёт собирать недовольных. Но в ближайшее время не рискнёт.

— Брайан всё равно должен быть в курсе, — произнёс я, заметив лёгкое движение его правой руки.

— Да, — Бэртон кивнул, отступая на шаг и тем самым давая мне дорогу. — Но удержи его от поспешных решений. Совет.

— Так точно, — отозвался я, проходя мимо него.

— Звездочёт! — вдруг окликнул он меня, когда я уже собирался выйти на шкафут. Бэртон убирал нож в висевшие на поясе ножны. — Молодец, что не стал задавать лишних вопросов.

— Всегда пожалуйста, — отозвался я. Во взгляде Бэртона мелькнуло непонимание.

— Тебе не пришлось марать руки, — пояснил я, указав взглядом на его нож.

— Да, — Бэртон усмехнулся, показав перепачканные ладони. — Спасибо, Звездочёт.

Кивнув, я вышел на шкафут, чтобы заняться своими обязанностями и решив, что должен поговорить с Робертом. То, что у них с Бэртоном было какое-то дело, что я понял из разговора, меня не касалось, и спрашивать я об этом не собирался, прекрасно осознавая, что именно за эти вопросы меня Бэртон готов был прирезать. Я не боялся и даже не обижался. Сейчас меня интересовало другое — если Роберт и Бэртон оба знают о готовящемся бунте, почему они ещё не поставили в известность Брайана? Что для них выгоднее? Судя по подслушанному мною разговору, ни Бэртон, ни Роберт не были на стороне Натана. Может, им было выгодно это, чтобы уже точно определить недовольных и разом устранить их под прикрытием подавления бунта? По крайней мере, иной причины для их молчания в пользу противоборствующей стороны я не видел. Тогда возникает ещё один вопрос — если я всё скажу Брайану, их план, возможно, сорвётся. И, кто знает, может, это будет куда хуже. Ведь, если они всё продумали и Брайан от этого не пострадает, может, стоит промолчать?

Заметив в какой-то момент, что Роберт направляется на бак, я последовал за ним.

— На пару слов, — позвал я, поравнявшись с ним и открывая дверь бака. Роберт непонимающе посмотрел на меня, но возражать не стал.

— Чего? — спросил он.

— Ты знаешь про Натана? — напрямую спросил я. Роберт изучающе посмотрел на меня и молча кивнул.

— Брайану говорил? — снова спросил я.

— Нет, — Роберт мотнул головой.

— Почему?

Роберт осклабился.

— Что за допрос, Звездочёт? — он опёрся левой рукой о стенку бака, преградив мне, как и ранее Бэртон, вероятностный путь к отступлению. Впрочем, я бы ни каким путём пользоваться не стал.

— Я не спрашиваю о ваших делах с Бэртоном, — спокойно ответил я. — Он мне уже намекнул, что в это влезать не надо. Мне б только знать, на чьей вы оба стороне и чего нам ожидать.

Роберт отвернулся, невесело усмехнувшись.

— Лады, — махнул он рукой, наконец. — Ты ведь понимаешь, что мы с Кишкодёром тут не ради Авалона.

Я кивнул.

— У нас своё добро и с Фартингом делиться мы не хотим. А убрать его проще, когда он явно крыситься начнёт.

— Я так и подумал, — ответил я. — А поздно не будет?

Роберт вскинул бровь.

— Всё может быть, — ответил он. — Что, запереживал?

— Нет, — я помотал головой. — Просто у Брайана цель повыше ваших… — я на миг задумался, подбирая слово. — Дел, — определился я. — Да и мне самому не хочется лишних жертв. Скажи, как нам с Ларри себя вести, хотя бы.

— Не лезть, — напрямую ответил Роберт.

— А если нечаянно получится?

Роберт некоторое время помолчал, разглядывая под ногами доски.

— Лады, — наконец, произнёс он, устремив на меня серьёзный жёсткий взгляд. — Короче, Бэртон кое-что спрятал в одном местечке. Не важно, где. Чернокнижник пронюхал. Но виду шибко не подал. А потом Бэртон просёк, что у него всё записано. С Чернокнижником мы разобрались, а вот записи нигде не нашли. Я думал, да и сейчас думаю, их Фартинг прихватил. Но обыскивать не будешь. Для этого основания нужны. А из команды мало кто об этом знает. Да и мы, вроде как, не пираты уже.

— А в этих записях что? Координаты? — спросил я.

— Точные, — Роберт кивнул. — Это во-первых. Во-вторых, Фартинг хоть и рад был убрать Чернокнижника, у него своих связей куча. И если записи у него — нам с Кишкодёром будет проблематично. Просто так его убить — команда не поймёт. Да мы и не знаем, кто именно с ним в связке. А вот когда он своих шавок за собой потащит, тогда мы его и уберём.

— Ясно, — отозвался я.

— Ты только не влазь, — посоветовал он. — А то Брайан начнёт свои переговоры разводить. А это всем не на руку.

— В первую очередь — вам с Бэртоном, — заметил я. Роберт рассмеялся.

— Ну, да, — согласился он. — Ну, так, ты не побежишь докладывать?

— Никак нет, — ответил я. — Просто буду готов.

Роберт осклабился.

— Спасибо, Звездочёт, — отозвался он.

Больше мы к тому разговору почти не возвращались.

15 сентября 1786 года мы встали на якорь в естественной бухте одного из Соломоновых островов. Некогда открытые и забытые испанцами, а ныне заново открытые, но ещё не разграбленные англичанами, острова встретили нас тёплым и, к счастью, слабым отжимным ветром, донёсшим терпкий аромат листьев мангровых деревьев, фруктов и раскалённых прибрежных камней. Бросив якорь у входа в бухту, мы частью экипажа спустили шлюпку и перебрались на берег.

Если бы можно было описать какое-то место одним словом, то к этим островам подошло бы слово «изобилие». Изобилие пресной воды, изобилие фруктов, изобилие моллюсков и черепах в прибрежных водах, изобилие мелкой живности, выскакивающей из-под наших ног при каждом шаге — эти острова были полны жизнью, жизнью безмятежной, быстрой, простой и яркой. А, может, я впервые сумел положительно оценить тропические страны с их влажным жарким климатом, в котором каждый вдох порой давался с трудом.

— Хороша была б житуха, — протянул Роберт, когда мы выбрались на берег. — Да опять дипломатию, будь она неладна, вспоминать надо.

С таким настроем мы, в первую очередь, направились в ближайшее поселение.

Не смотря на насторожённость и отдалённую враждебность местных жителей, сменившуюся к концу нашего пребывания на островах относительным безразличием, мы сумели запастись рисом, пресной водой, сушёным мясом и огромным количеством вяленных фруктов. Последние Генри тотчас закинул в полупустой бочонок с ромом, как некогда делал мистер Эдмундс, но ещё добавил несколько видов перца, каких-то доселе неведомых нам прочих пряностей, несколько кружек крепкого кофе и корицу. После того, как эта смесь, прикрытая вместо крышки куском парусины, простояла на камбузе несколько дней и начала распространять благовонный аромат по палубе, мы начали крутиться вокруг бочонка как коты вокруг свежего улова. Я не преувеличу, если скажу, что мы с Ларри даже, наверно, мяукнули пару раз. Но верный нашему юному лекарю Магнус всегда оказывался рядом с заветным бочонком, держа в руках огромный тесак, словно хранитель Райских врат.

— Рано вылакивать! — как-то прикрикнул он на якобы нечаянно спустившегося на камбуз Томми.

В тот день я тоже находился внизу, но не из-за бочонка. На данный момент это было единственное место, где можно было спокойно дописать несколько строк в своём дневнике.

— Ненормальный народ, — фыркнул Магнус, помешивая рис с мясом. — Подождать пару дней не могут!

— Что сделаешь, — отозвался я, поглаживая усевшегося рядом со мной на скамью Чёрного Билли.

— Вчера вон, Роберт спускался, рвался к этой смеси, — продолжал он, больше говоря с самим собой. — Название, видите ли, хотел придумать!

— Не придумал?

— Так, не распробовав — не придумаешь, — ответил Магнус.

Я усмехнулся. Чтобы Роберт не придумал чему-то или кому-то название — это было удивительно. У нас почти вся команда ходила с прозвищами по его ни то милости, ни то фантазии.

— А когда готово будет? — спросил я. — Так, для информации, — я помотал головой, так как Магнус уже обратил свой суровый взор на меня.

— Ну, с недельку, — ответил он, снова возвращаясь к готовке. Однако через несколько минут он отложил деревянную ложку, которой помешивал рис и направился к трапу.

— Сейчас вернусь, — произнёс он через плечо. — Вы не уходите никуда?

— Я посторожу, — кивнул я.

Магнус ушёл. Билли потёрся о мой локоть, после чего спрыгнул, решив прогуляться по камбузу. Я докончил описание предыдущих событий, и взялся за прорисовку некоторых набросков, сделанных на Соломоновых островах.

Внезапно недовольное низкое утробное урчание и громкий писк заставили меня резко поднять голову. И тут перед моими глазами возникла жуткая картина, жуткая не из-за своего вида, а из-за происходящего: Билли, держа в зубах невесть откуда выпрыгнувшую крысу, отчаянно цепляясь за края бочонка и уминая под собой парусину, медленно погружался в густой ароматный ром. Я тотчас подскочил и вытащил его. Билли, бросив крысу, которая под его отчаянными барахтаньями пошла на дно, вцепившись в мои руки и прижав уши, всё ещё утробно ворчал, впрочем, не смея вырываться. А я не знал, что с ним делать. Билли провалился почти по горло, и теперь густой ароматный ром тёмно-янтарными каплями скатывался по его шкуре обратно в бочонок. Наконец, я посадил его на стол, всё ещё удерживая и думая, в чём бы его вымыть. Стоит ли говорить, что вечной и основной проблемой на судне были ограниченные запасы питьевой воды, которую мы не рассчитывали тратить на мытьё кота. И пусть пару лишних кружек никто бы не пожалел на нашего драгоценного крысолова, именно эта пара кружек могла быть решающей в случае затяжного штиля.

Билли требовательно заурчал, глядя на меня.

— Сейчас, Магнус придёт, вымоем тебя, — ответил я. — Сам виноват, зачем прыгал?

Билли попытался помотать мокрым липким хвостом. Я взял его за передние лапы одной рукой, другой почесав его за ухом. Билли наклонил голову в мою сторону, впрочем, всё ещё выражая недовольство.

— Успокойся, — я наклонился к нему, тотчас ощутив несравненный дурманящий аромат, исходивший от его шкуры. Это было выше моих сил. Пока никто не появился, я провёл пальцем по шкуре Билли и слизнул тягучую, подобную ликёру тёмную жидкость. Если Авалон и существовал, то сейчас он был здесь, на камбузе, ибо вкус этого ликёра был подобен нектару. Мягкий, сладкий, с лёгкой остринкой и какими-то цветочными нотами. Мне казалось, я не ощущаю, а вижу этот вкус, переливающийся всеми нежнейшими оттенками радуги.

В следующее мгновение я уже самозабвенно собирал пальцами ликёр со шкуры Билли и слизывал его. Решив, видимо, что всё так и должно быть, Билли, пару раз лизнув себя, зажмурился, предоставив эту работу мне. 3а этим занятиям меня и застал Роберт, спустившийся на камбуз немногим раньше Магнуса.

— Звездочёт, ты чего? — окликнул он меня.

Я застыл, не успев поднести очередную порцию ликёра ко рту и благодаря Небеса за то, что у меня уже было прозвище.

— Ты ничего не видел, — я перевёл на него взгляд.

— Что ты кота облизываешь? — он всё ещё смотрел на меня, как на сумасшедшего. — Лады, не видел.

— Он просто провалился, — пояснил я, указывая на бочонок. Роберт сдвинул брови. А в полумраке камбуза мне показалось, его лицо вообще почернело.

— Куда? — прорычал он, огромными шагами подходя к столу.

— Он не специально, — заступился я.

— Гадёныш, — фыркнул на кота Роберт.

Билли открыл глаза, бросил на него презрительный взгляд и снова, зажмурившись, повернулся ко мне. Если б он умел говорить, он, наверно, невозмутимо произнёс бы:

— Продолжайте, мистер Шайн.

Роберт ещё пару секунд продолжал наблюдение за моими действиями, после чего присоединился к очистке Билли.

— А ликёр неплохой, — произнёс он.

— И заметь, мы первые его пробуем, — ответил я.

— Я б его за такую пробу, — Роберт кашлянул. — О кошках бы забыл.

Не смотря на недовольство в голосе Роберта, его слова звучали забавно.

— Ладно тебе, — отозвался я. — Зато название придумал.

Роберт вместо вопроса дёрнул головой.

— Чёрный Билли, — ответил я.

Роберт, смачно облизнув пальцы, хмыкнул.

— Сойдёт, — согласился он. — Только всех подробностей рецепта не будем рассказывать.

— Согласен, — ответил я, вспомнив про крысу.

Её бездыханное тело мне уже пришлось доставать самому, посреди ночи, когда мой черёд был стоять на вахте.

Билли мы отмыли совместно с Робертом, когда спустился Магнус и под страхом смерти и при едва удерживаемом смехе поклялся, что не разгласит об увиденном.

2 октября 1876 года мы уже вошли в Коралловое море, и некоторое время двигались вдоль западного берега Австралии, между континентом и огромным рифом, растянувшимся от десятых широт до южного тропика. Здесь Брайан распорядился сделать несколько основательных остановок, за время которых мы делали запасы или просто гуляли по пляжам. Брайан тем временем делал какие-то записи, собирал листья, цветы или кору деревьев и подолгу просиживал в каюте, что-то записывая в журнал. Несколько раз он просил меня сделать зарисовки местной живности и пейзажей.

Наконец, оставив побережье Австралии, мы взяли курс на юго-запад и 31 декабря 1786 года бросили якорь в одном из фьордов западного побережья южного острова Новой Зеландии. Здесь было решено пополнить запасы провизии и питьевой воды.

Мы с Ларри, Робертом, Бэртоном и Ником сошли на берег. Местное население, как и на Соломоновых островах, не проявило большой радости при встрече с нами, однако они отнеслись к нам терпимо, особенно после того, как Бэртон отдал песочные часы и пару стеклянных безделушек вождю. В поселение соотечественников нам обращаться за помощью не хотелось. Договорившись с местными о разрешении на воду и охоту, мы с Робертом отправились в лес, чтобы настрелять хоть какой-то дичи.

Не скажу, чтобы Новая Зеландия была особо богата крупной живностью. Здесь были огромные просторы, где можно было бы выращивать домашний скот, но ни скота, ни крупных копытных, наподобие оленей, здесь не было. Зато было множество птиц, особенно так называемых киви — по размеру похожих на обычных кур, но покрытых длинными коричневыми перьями, больше напоминавшими шерсть. Днём этих нелетающих пташек было выследить довольно трудно, зато их появлялось в изобилии к вечеру.

Мы набили с дюжину птиц, когда моё ружьё в какой-то миг дало осечку. Но прежде чем я успел понять, что произошло, выстрел последовал, но пуля уже пролетела над птицей, в которую я целился. Киви дрогнула, быстро помотала головой и осторожно отошла на несколько шагов. Пока я, ругаясь про себя, прочищал ствол, Роберт, осклабившись, повернулся ко мне.

— Чего? Смазал? — поддел он. — Военный.

— Осечку дало, — буркнул я, загоняя снаряд в ствол и одновременно наблюдая за своей мишенью.

— Само?

— Ну, не я же, — отозвался я.

Роберт ухмыльнулся.

— Смотри, как надо! — произнёс он, целясь.

Выстрел Роберта приглушённым эхом прокатился под кронами деревьев. Птица только глянула в нашу сторону и снова отошла на пару шагов. Я перевёл взгляд на нашего боцмана, не произнося при этом ни слова.

— Чтоб его, — Роберт буравил птицу ненавидящим взглядом. — Верхом взяло!

— Само? — спросил я.

— Ну не я же! — фыркнул он.

Как и всегда в таких случаях, я предпочёл промолчать.

Глава двадцатая. Правосудие

13 марта 1787 года мы, миновав Полинезию, немного задержавшись на Маршалловых островах, зайдя в Индонезию и пройдя Малайзию, подошли к берегам Индии и встали на якорь в порту Мадраса[18], где недавно произошло очередное восстание, жестоко подавленное английскими военными.

На следующий день мы сошли на берег впятером: Бэртон, Натан, Нэвиль, Ларри и я. И пока второй боцман, наш канонир и пиратский штурман отправились в центр города за рисом, мы с Ларри, по просьбе Генри, пошли на приморский рынок, чтобы набрать специй для очередной настойки. После непонятного языка жителей островов, ломанная английская речь с особой мелодикой индийского произношения казалась родной и просто ласкала слух.

Как и любой южный порт, Мадрас оказался шумным пёстрым городом, наполненным криками перекликающихся или бранящихся людей, песнями, музыкой, плачем или смехом детей и, что касалось именно этого города, голосами уличных проповедников. Всё это смешивалось в единую палитру звуков, ярких цветов и пряных ароматов, наполнявших горячий воздух, лишь иногда разбавляемый лёгким дуновением солёного тёплого ветра.

Ларри подошёл к одному из прилавков, интересуясь стоимостью стручков острого перца. Я встал в двух шагах от него, обеспечивая наблюдение и охрану на случай появления какого-нибудь карманника, что было нередко в таких местах.

— Мистер Шайн! — вдруг услышал я голос Нэвиля.

Не теряя из виду Ларри, я повернул голову.

— Уже? — удивился я.

— Бэртон нас с Натаном отправил за помощью. Одним не дотащить.

— Ладно, сейчас мы перец возьмём и пойдём с вами, — ответил я.

— Нет, я на корабль, — улыбнулся Нэвиль. — Бэртон сказал — вас не беспокоить. Просто я увидел, что Вы здесь — решил поздороваться.

— Ясно. А Натан где?

— Пошёл немного другой дорогой, сказал, дело есть какое-то. Я не уточнял.

— Понятно, — я кивнул, заметив, что Ларри спрашивает ещё про какие-то специи. — Ну, тогда выполняй распоряжение.

— Так точно, — Нэвиль, кивнул и быстро направился в сторону причала.

Я снова повернулся к Ларри и хотел, было, подойти и спросить, скоро ли он окончит покупку специй, как за моей спиной послышались шаги, и громкий голос над моей головой на чистом английском произнёс.

— Сэр. Вы — Алан Джозеф Дэвид Джонатан Шайн?

Я обернулся. Передо мной стоял высокий человек в военной форме. С ним были двое помощников англо-индийского происхождения, званий которых я не запомнил.

— Так точно, — ответил я, испытывая какое-то недоброе предчувствие.

— Я сержант Эндрю Карнуэлл, — представился он, звонко выговаривая каждое слово. — Мне приказано арестовать и незамедлительно доставить Вас в здание городской тюрьмы. Если Вы не окажете сопротивления, это зачтётся…

— В чём меня обвиняют? — сопровождавшие военного уже встали по обе стороны от меня. Я только успел заметить Ларри, бросившего взгляд в мою сторону, но не двинувшегося. Мы оба были обезоружены, и вступать в спор с вооружёнными представителями правопорядка было бы неразумно. Более того, если Ларри сейчас всё услышит и сообщит о случившемся Брайану, у меня будет больше шансов надеяться на хоть какой-то благоприятный исход складывающегося положения.

— Я не имею права говорить Вам. Вы всё узнаете на месте. Прошу, не сопротивляйтесь, — ответил сержант.

В следующее мгновение на моих руках защёлкнулись кандалы, а в рёбра упёрлось дуло мушкета.

— Прошу Вас следовать за мной, — Карнуэлл развернулся и неспешно двинулся по дороге, ведущей вдоль реки, в город.

Не видя смысла сопротивляться и не имея на то возможности, я, ни разу не бросив взгляда на Ларри, последовал за Карнуэллом под ведущим меня конвоем.

Не сказать, чтобы меня всё это сильно напугало. Скорее, всё произошло настолько неожиданно, что я даже не успел окончательно понять, что происходит. Нет, это была не ошибка. Меня назвали по имени, меня знали в лицо. И не важно, что я ни кого бы не узнал. О причине ареста я тоже догадывался — для Британской короны я всё ещё оставался дезертиром, а за это полагалось либо тюремное заключение, либо смертная казнь. И второе, в моём случае, было куда более вероятным. Ведь я ещё обвинялся и в участии в бунте. И, всё же, слабая нить надежды, за которую я хватался, робко шептала мне, что, может быть, я смогу всё объяснить и мне поверят.

Весь путь занял не более четверти часа. За это время я на несколько раз успел представить все возможные варианты вопросов и ответов, однако даже для меня все мои попытки оправдания звучали неубедительно. Не потому, что я не смог бы чего-то объяснить, а потому, что не смог бы ни чего доказать.

Ещё по мере приближения к тюрьме я ощутил плывущий в знойном воздухе отвратительный трупный запах, смешивающийся с тошнотворной вонью гнилья и нечистот, заполнивших водосточные канавы, выходящие из-под частокола тюремного заграждения.

— Привели арестованного! Открыть ворота! — приказал Карнуэлл.

Когда мы вошли, моему взору предстал огромный двор с двадцатью или более деревянными клетями, в которых сидело по десять — пятнадцать человек, закованных в цепи или привязанных стоя к деревянным перекладинам. В основном, здесь были индийцы, принимавшие участие в недавнем восстании, либо беглые негры-рабы. Многие из арестантов, намотав лохмотья на головы, лежали на земле под палящим солнцем, укрытия от которого у клетей не было предусмотрено. Слева, в углу двора находилась яма, обнесённая невысоким ограждением из палок и проволоки и теперь доверху заполненная смердящими трупами, облепленными червями и мухами.

Карнуэлл на мгновение остановился, так как к нему подошёл другой сержант и доложил, что ещё двое повстанцев мертвы.

— Забросьте туда, — Карнуэлл указал кивком на яму. — Вечером сожжём. Лейтенант у себя?

— Да, ожидает, — кивнул сержант, бросив на меня взгляд. — Его куда определят?

— Я откуда знаю, — отозвался Карнуэлл. — Ну, я повёл его.

Сержант, кивнув, отошёл в сторону, чтобы отдать приказ выбросить из клетей трупы и подготовить массовую кремацию.

Мы тем временем вошли во внутренний двор тюрьмы, представлявший собой невысокую каменную ограду с заострёнными деревянными кольями наверху. Во дворе стояло также невысокое серое вытянутое здание с входами с обеих сторон. Мы вошли в низкий дверной проём, как я понял, допросной, с облупленной, некогда красной деревянной дверью, проскрипевшей на ржавых петлях, и с громким грохотом не закрывшейся за моей спиной. За массивным деревянным столом, отделанным слоновьей костью и перламутром, и так не подходившем к окружающей обстановке, сидел человек лет сорока, склонившийся над бумагами и что-то внимательно изучающий. Судя по знакам отличия на довольно чистой и почти новой форме, он всё ещё был в звании лейтенанта. Он не оторвался от своего занятия при нашем появлении даже тогда, когда Карнуэлл, щёлкнув каблуками и отдав воинское приветствие, доложил:

— Сержант Карнуэлл, сэр! Арестованного по Вашему приказанию доставил!

— Свободен, — ответил лейтенант, не поднимая головы.

— Да, сэр! — Карнуэлл, снова отдав воинское приветствие, развернулся и вышел.

На какое-то время в допросной воцарилось молчание, нарушаемое лишь постукиванием позолоченного пера, которое лейтенант крутил в руке. Мне это довольно быстро надоело.

— Сэр, я капитан-лейтенант Алан Джозеф Шайн, — представился я. — Офицер королевского флота. С кем имею честь?

— Бывший офицер, — произнёс лейтенант, наконец, поднимая голову. — И бывший капитан-лейтенант, — он ни то презрительно, ни то с завистью посмотрел на меня и с каким-то особенно злорадным смаком произнёс: — А на сегодняшний день, судя по донесению, дезертир и бунтарь.

Он опёрся локтями о стол и, подперев подбородок большими пальцами, теперь изучающе смотрел на меня.

— Что Вам так было неугодно во флоте, мистер Шайн? — произнёс он. — Вы довольно молоды были для такого звания. Вам захотелось чего-то большего? Вас не устраивало то, что Вы — валлиец, которому высшее командование Королевского флота доверило столь большую ответственность? — он указал на стоявший напротив стола массивный железный стул, привинченный к полу. — Садитесь, у нас долгий разговор.

Я повиновался, чувствуя, как в груди закипает ярость. Вся манера его разговора, этот насмешливо-презрительный взгляд, эта зависть из-за моего звания — понимание всего этого смешивалось в моём сознании в такой комок злобы, что я начинал терять способность здраво мыслить. А ведь допрос ещё и не начинался.

Я сжал кулаки, пытаясь усмирить начинающую бушевать ярость. Ему нужно вывести меня из себя. И я не имею права позволить ему сделать это.

— Что Вы нервничаете, бывший капитан-лейтенант? — улыбнулся он. — Я предлагаю всего лишь поговорить.

— Ладно, — я кивнул. — Давайте, поговорим. Задавайте конкретные вопросы, я готов ответить.

Лейтенант выдержал паузу, после чего, взяв лежавший перед ним лист бумаги и время от времени поглядывая в написанные строки, неспешно начал:

— Седьмого ноября 1782 года на борту военного фрегата «Амелии» был поднят бунт. Возглавили его Джон Дэвис, матрос; Нолан Гилл, младший канонир; Эндрю Уинстон, рулевой; Ричард Шайн, старший помощник капитана и некий Алан Шайн, обер-констапель. Я так полагаю, последние двое — родные братья? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Так точно, — я кивнул. — Ричард — мой брат. Но наше родство не делает нас соучастниками.

— Вы хотите сказать, Вы пошли против брата, заменившего Вам отца и продвинувшего Вас по службе? — произнёс лейтенант.

Мне потребовалось мгновение, чтобы собраться с мыслями. Откуда этот человек, который, явно, видел меня в первый раз, мог узнать обо мне такие подробности? Кто донёс ему? Только тот, кто мог знать меня довольно близко. И таких людей в моём нынешнем окружении было очень мало. И кто, тогда?

— Да, Ричард заменил мне отца, — ответил я, решив, что рассуждения о том, кто мог меня так подставить, необходимо перенести на другое время. — Но не он продвигал меня по службе.

— А кто же тогда?

— Высшее командование, как и полагается. За боевые заслуги, за качественное исполнение должностных обязанностей. У меня были награды…

— Я наслышан о Ваших наградах, — спокойно перебил лейтенант. — Вот, здесь, — он помахал листом бумаги. — Написано. Такого-то года, такого-то числа в боях с французским флотом, — он перевёл взгляд на записи. — Старшина Алан Шайн, не подчинившись приказу покинуть тонущий корабль, остался на горящем судне и в одиночку удерживал периметр в течение получаса огнём из двух пушек, чем ввёл противника в заблуждение и выиграл время для совершения английскими судами манёвра. Награждён медалью за отвагу. А через два дня, — он перевёл на меня взгляд. — Этот же старшина устроил драку с младшим офицером. За что был приговорён к двадцати трём ударам плетью в наказание. А затем вдруг получил звание мичмана. В следующий раз унтер-лейтенант Алан Шайн вытащил двенадцать человек из трюма тонущего корабля. Девять из них остались живы. А затем его, в сопровождении его друга — лейтенанта Лоренца Александра Эдуарда Джереми Гарти, видели в портовой таверне, принимавшего участие в кулачных боях на деньги. Через год лейтенант Алан Шайн, в противостоянии с испанским флотом, принимает участие в диверсии на флагмане противника и получает звание капитана-лейтенанта. А через два года принимает участие в бунте вместе со своим братом, Ричардом Шайном. Как Вам это удавалось? — он снова подпёр подбородок большими пальцами. — Такая отвага и такая безответственность?

— Я не считаю себя героем, — ответил я. — Я выполнял свой долг. Что касается нарушений — за них я нёс заслуженные наказания. Но я не могу признать своего участия в бунте, так как я его не принимал.

— Ещё у меня есть свидетельства, — продолжал лейтенант, словно не слыша моих слов. — Характеристики, которые Вам давали Ваши сослуживцы. Надменны, не здоровались даже с офицерами выше вас по званию, не замечали подчинённых. Вернее, не утруждались, чтобы их запомнить.

— Сэр, у меня плохая память на лица, — ответил я. — И те, с кем я служил, об этом знают и могут подтвердить.

Лейтенант, прищурившись, посмотрел на меня.

— А может, Вам чего-то не хватало? — спросил он с какой-то издёвкой. — Может, вам хотелось какой-то власти…

— Кто будет меня судить? — теперь уже я перебил его, теряя терпение.

— Вы отправитесь в Англию и предстанете перед английским правосудием, — невозмутимо ответил он. — Но у меня есть право первого допроса, — он снова улыбнулся. — Так что расскажите мне всю правду и это облегчит Вашу участь.

Решив не отвлекаться на раздражение я, сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, ответил:

— Седьмого ноября Джон Дэвис со своими сообщниками подняли бунт. К сожалению, среди восставших был и мой старший брат Ричард Шайн. Он предлагал мне поддержать бунтующих, но я отказался. Меня устраивало моё звание, моя должность. И я не собирался идти против властей, — я делал паузу, чувствуя, как начинает пересыхать горло. — Девятого ноября Джон Дэвис, захватив власть, приказал расстрелять несогласных, в том числе и меня. Нас было человек пятнадцать. Я точно не помню.

— Не помните? — усмехнулся он.

— Никак нет, сэр, — я продолжал спокойно. — Мы проходили мимо западного берега Ирландии. Когда Дэвис в меня выстрелил, я упал за борт и добрался до берега вплавь. Затем я потерял сознание. Когда я очнулся, я увидел, что нахожусь в каком-то сарае. Как выяснилось, меня спасли двое местных рыбаков: Дахи Нэсан и Энтус Карбри, — я остановился, заметив, что лейтенант ни разу за всё это время не взялся за перо и безучастно смотрел на меня, подперев подбородок правой рукой и покусывая ногти. Меня это возмутило.

— Вы не собираетесь записывать мои показания? — спросил я.

Лейтенант сменил руку и, усмехнувшись, поправил лист бумаги.

— Что я буду записывать? — отозвался он. — Мистер Шайн, Вы думаете, я поверю, что Вы оказались единственным выжившим из расстрелянных, да ещё и раненным вплавь до берега добрались?

— Я согласен, в это сложно поверить, — ответил я. — Но это так.

— Почему же тогда эти Ваши рыбаки не спасли других?

— Не могу знать, — раздражённо произнёс я. — Может, потому, что я был только ранен, а всех остальных убили. Может, мне просто повезло…

— А может, Вы просто лжёте, — перебил он меня. — У меня тут есть свидетельство очевидца, решившего сотрудничать с правосудием.

Не смотря на весь драматизм происходящего, у меня отлегло от сердца. Если это был кто-то с «Амелии», значит, это, точно, был не Ларри, которого я против своей воли начинал подозревать.

Лейтенант, имени которого я до того момента так и не узнал, ибо он не потрудился представиться, тем временем продолжал:

— У меня есть сведения, что, когда экипаж «Амелии» попал в руки вооружённых сил, Ричард Шайн помог своему младшему брату сбежать. И Алан Шайн, действительно, направился в сторону Ирландского берега, но не раненым и вплавь, а с оружием, документами и на шлюпке. Но его след затерялся. И, знаете, мистер Шайн, — лейтенант постучал кончиком позолоченного пера по столу. — Я склонен больше верить этой версии.

Я сделал ещё одну попытку, чтобы не броситься и не придушить его. В конце концов, при его неповоротливости и довольно крупном теле, он не успел бы и мушкета вытащить, чтобы защититься. Но мы были здесь не одни.

— Если Вы считаете, что мой след затерялся в Ирландии, почему бы представителям английского правосудия не приехать в то поселение, о котором я говорю и не расспросить свидетелей.

— И как называется это поселение? — он наклонил голову, с усмешкой глядя на меня.

— Фенит Айленд, — ответил я. — Западное побережье, в нескольких десятках миль к северу от Рок-Айленда.

Лейтенант рассмеялся.

— Мистер Шайн, я ирландец и родом из Фахамора. И ни о каком поселении на Фенит Айленде я не слышал.

Похоже, я окончательно поддался раздражению.

— Сэр, мне кажется, Вы, точно, не ирландец, — произнёс я.

— Это почему же? — впервые и во взгляде лейтенанта мелькнуло раздражение.

— Во-первых, Вы больше похожи на местного, чем на ирландца, — ответил я. — А во-вторых, слишком уж Вы пытаетесь выслужиться перед английской короной.

Лейтенант, сжав губы, шумно вдохнул носом. Грузно опёршись о стол, он поднялся, устремив на меня испепеляющий взгляд. Я не двинулся. Не знаю, почему, но именно в этот момент всякий страх меня покинул, уступив место бесконечной злобе, которой, правда, так и не суждено было излиться. Лейтенант кивнул одному из солдат, стоявших за моей спиной. Я услышал только приближающиеся шаги и вдруг в солнечное сплетение мне пришёлся удар прикладом, заставивший меня согнулся пополам, не в силах сделать вдох или шевельнуться. Тотчас, сорвав с моей головы платок, в волосы мне вцепилась чья-то рука, а затем последовал второй удар. После не замедлившего за ним третьего удара, я осознал только то, что уже лежу на полу, захлёбываясь собственной кровью и содрогаясь от ещё нескольких ударов, нанесённых по спине и рёбрам. Я закашлялся при попытке сделать вдох.

— Мистер Шайн, — прозвучал надо мной тот же голос, пока я пытался восстановить дыхание. — Не вынуждайте меня идти на крайние меры. Признайтесь, и мы просто приятно пообщаемся.

И, как обычно в таких моментах, вместо того, чтобы промолчать, я, отплёвываясь от крови, пробормотал:

— Идите к чёрту, сэр.

В следующий миг я едва успел закрыть руками лицо от пинка, хоть железные кандалы при этом и врезались в скулы. Тут же один из солдат, оттащив руки от моего лица, зарядил мне кулаком в левую бровь.

— Довольно, — послышался над моей головой голос лейтенанта. — Верните его на место.

Меня резко подняли и усадили на стул. С трудом справляясь с приступом тошноты и переводя дыхание, я попытался разогнуться.

— Мистер Шайн, — снова послышался голос лейтенанта. — Мне очень жаль, что нам приходится прибегать к крайним мерам. Будьте благоразумней.

Наконец, сумев набрать достаточно воздуха в лёгкие, я прохрипел:

— Вы хотите, чтобы я оклеветал себя?

— Нет, — лейтенант наклонился, чтобы заглянуть мне в глаза. В его тоне слышалось какое-то издевательское сочувствие. — Я лишь хочу услышать от вас признание и правду.

Не в силах что-то сказать, я отрицательно помотал головой.

— Увести его! — прозвучал приказ. — Пусть подумает. Завтра продолжим общение.

Двое солдат подхватили меня и поволокли к выходу. Впрочем, пройти вдоль здания по двору я уже смог сам, хоть и не без труда.

Меня завели с другой стороны здания, провели по лестнице вниз, после чего втолкнули в небольшую камеру с каменными стенами и земляным полом. Затем мне в лицо полетел мой головной платок, по моим рёбрам последовала ещё пара ударов прикладом и сапогом, и решётчатая дверь камеры закрылась.

С трудом осознавая себя от боли и отчаяния, я свернулся на полу, всё ещё чувствуя, что мой рот полон крови и едва смея дышать. Смутное понимание происходящего пришло не менее чем через час, когда я, в конце концов, смог подняться на четвереньки. Взяв платок, я попытался вытереть лицо от стягивающей кожу засохшей крови. Способность размышлять вернулась позже. Но, что мне теперь было делать? Я прополз в угол камеры и, прислонившись спиной к стене, закинул голову, пытаясь дышать.

— Господи! — выдохнул я в отчаянии, поднимая закованные в кандалы руки. — Господи! Что мне делать? Я ведь не дезертир! И я не поднимал бунт! Я в обоих случаях жертва. И я ничего не могу доказать. Что мне делать?

Охватившее меня бессилие заставило меня опустить руки и, закрыв глаза, склонить голову. Может, я спал, может, это происходило на грани сна и сознания, не знаю. Внезапно моё сердце наполнил покой, а мысли, как ни странно, обрели чёткость и логичность. Ларри, разумеется, сообщил Брайану о случившемся. И мистер Хорнби вряд ли бросит меня здесь, не попытавшись освободить или, хотя бы, вступиться. И если Брайан догадается, что по праву капитана имеет право взять меня на свой корабль в качестве арестанта, у меня появится неплохой шанс отсрочить свою казнь и, может, даже выжить. Если, конечно, Брайан догадается…

Но оставался ещё один вопрос: кто мог меня сдать? Может, Натан? В последнее время, не смотря на то, что на Камчатке я спас ему жизнь, у нас были несколько натянутые отношения. Но, с другой стороны, откуда бы он знал о Ричарде и о том, что он заменил мне отца, и о моей семье, вообще? Натану я о своей жизни не рассказывал. Из всего экипажа «Северной Звезды» об этом могли знать только Ларри, Роберт и, отчасти Эмеш. Может, Роберт мог что-то сказать Бэртону. Но я не видел причин у обоих боцманов сдавать меня властям. У Ларри могли быть причины — оправдаться, вернуться во флот. В конце концов, он некоторое время был пиратом, а это не добавляло положительных эпизодов к его репутации. Но он был моим другом, и его не было на «Амелии». Я замер. Ну, да, конечно. Лейтенант сказал, что донос был от одного из участников событий. Но кто из нашего экипажа мог быть этим участником? Я закрыл глаза, тщетно пытаясь вспомнить членов команды «Амелии». Нет, безрезультатно. Я не помнил в лицо ни одного. Слишком много времени прошло. А время, в первую очередь, стирало из памяти лица, затем слова, и после — события. И если среди нашей команды и есть тот, кто был на «Амелии», я его не вспомню.

Я мрачно рассмеялся. Всего два с небольшим года прошло с момента бунта до набора команды, а я успел забыть человека. Забыть настолько, что он меня ненавидел, а я его не помнил и не узнавал, хотя должен был сталкиваться с ним на борту «Северной Звезды» ежедневно.

Не знаю, сколько прошло времени, когда где-то наверху открылась дверь и послышались уверенные лёгкие шаги. Не ожидая такого счастья, я, всё же, поднялся и подошёл к решётчатой двери. Такие шаги могли принадлежать только Ларри и, если он здесь, я ещё имею право надеяться.

Ларри, держа в руке фонарь, шёл по коридору. Я окликнул его. Увидев меня, он ускорил шаг и подошёл к моей камере.

— Привет, — произнёс он, с сочувствием глядя на меня.

— Привет, — отозвался я, опираясь о решётку. Кандалы при этом противно звякнули о металл.

— Что, права уже зачитали? — невесело хмыкнул он.

— Да, с пояснениями, — ответил я.

— Ну, не удивительно, — он протянул мне принесённый свёрток, в котором оказались хлеб и фляга с водой. — Не кормили ещё?

— Ну, там готовят изысканный ужин, — ответил я, принимая хлеб и воду.

— Ну, да, — он кивнул. — Я как раз мимо жаровни проходил, — он поставил фонарь на пол, подошёл почти вплотную к решётке и, понизив голос, произнёс: — Ал, ещё не всё потеряно. Мы тебя вытащим.

— Ну, я пока надежды не теряю, — я постарался улыбнуться.

— И не подписывай ничего. Уэллс будет пытаться, но не сдавайся. Если это только не документ об освобождении.

— Хорошо, — я кивнул.

— Ты… извини меня, что я не вступился, — произнёс он. — Побоялся. Думал, может, и моя фамилия значится. Тебя как увели, я сразу к Брайану помчался. Теперь решаем.

— Да, я понял, — ответил я. — Это кто-то с «Амелии».

Ларри поражённо взглянул на меня.

— Кто?

— Не могу знать, — я провёл кистью руки вокруг своего лица, давая Ларри понять, что я не помню человека.

— Значит, из нижних чинов и не из друзей, — отметил Ларри. — Надо подумать.

— Мне хоть задумайся, — ответил я. — Я в лицо ни кого не узнаю. Лучше вот, что сделай…

Звук открывшейся двери прервал на мгновение наш разговор.

— Мистер Гарти! — послышался незнакомый мне голос. — Свидание с заключённым окончено!

— Сейчас! — презрительно бросил Ларри, снова поворачиваясь ко мне.

— Скажи Роберту о правах капитана, — быстро произнёс я. — Чтобы он Брайану сказал. Что Брайан имеет право перевозить арестанта.

Глаза Ларри загорелись.

— Умный ты, — он усмехнулся. — Всё, не переживай. Мы вытащим тебя.

Подняв фонарь, он быстро пошёл по коридору и поднялся по лестнице.

Едва за ним закрылась дверь, окружающий меня мир снова погрузился во мрак. Но в этот раз этот мрак уже рассеивался лучом веры. Если Брайану получится забрать меня, как арестанта, моему недоброжелателю с «Амелии» будет всё равно, в чьих руках я буду. А я, возможно, смогу его вычислить.

По моим подсчётам я пробыл в подземелье дней пять. За всё это время ко мне пустили только Ларри, и то один раз. Зато он сообщил мне, что Брайан последовал совету и ведёт переговоры по поводу личной доставки меня в Англию как заключённого.

За эти дни я успел по нескольку раз отчаяться, перебрать все возможные варианты решения моей судьбы, покаяться во всех совершённых или только помысленных грехах и подготовиться к смерти, особенно после очередного допроса, когда лейтенант Уэллс, решил, видимо, всеми известными ему способами заставить меня подписать себе смертный приговор.

Очнувшись в камере после этого допроса и едва оторвав голову от пола, чтобы доползти до миски с водой, я впервые осознал, насколько ненавижу всё то, частью чего я являлся раньше. Нет, я не проводил допросов, я не являлся представителем закона. Но, когда я, едва осознавая себя, лакал из миски воду, в которую с лица капала кровь, я впервые готов был оправдать пиратов, включая Оливера, их зверства и все те восстания, которые я, по праву долга и службы обязан был когда-то подавлять. Если это называлось правосудием, то я лучше бы остался вне закона.

Из тюрьмы меня вывели вечером, как оказалось, шестого дня. Я не провёл в подземелье и недели, но мне казалось, что прошло несколько десятков лет, прежде чем я смог сделать глоток свежего ночного воздуха и ступить на борт «Северной Звезды», пусть и в кандалах. Брайан дал указание солдатам отвести меня в трюм, однако менее чем через час, едва я почувствовал, что мы снялись с якоря, ко мне спустились Ларри и Роберт.

— Ну, что, Звездочёт, — на лице Роберта, как всегда, была дружеская усмешка. — Вырвался?

— Не знаю, как вас всех благодарить, — отозвался я, пока он снимал с меня цепи.

— Да, чего нас-то, — хмыкнул Роберт, разглядывая моё лицо в свете фонаря, который держал в руках Ларри. — Голова у тебя соображает. Я б не вспомнил.

— Ну, — я пожал плечами, растирая руки от впервые снятых кандалов. — Видимо, жить захотелось.

— Ну, да, — протянул он. — Я вот чего сказать хочу. Ты ж официально теперь арестант, — заговорил он серьёзно. — Так что придётся тебя в трюм запихивать в каждой английской колонии.

— Я не против, — отозвался я.

— Хуже другое, — продолжал Роберт. — Эта мразь письмо напрямик в Лондон отправила. С сообщением, что на этом судне содержится арестант.

Я почувствовал, как обрываются все надежды.

— Я понял, — отозвался я.

— Хотя, пока мы ищем Авалон, — произнёс Ларри воодушевляющим тоном. — Никто не посмеет тебя забрать. А там мы что-нибудь придумаем.

— Пасть смертью храбрых, — сыронизировал я, когда мы направились к трапу, ведущему на палубу.

— Продумаем, — хмыкнул Роберт, хлопнув меня по спине.

Он повернулся, чтобы подняться. Ларри тем временем остановил меня.

— Чего? — спросил я.

Он внимательно посмотрел на мой висок, подняв повыше фонарь.

— Ты поседел, что ли? — ни то усмехнулся, ни то с сочувствием произнёс он.

— Поседеешь тут, — пробормотал я.

Уже ночью, когда наша команда в трюме спала, я, лёжа в своём гамаке и поглаживая устроившегося под моим боком счастливо мурчащего Билли, ещё раз вспомнил обо всём, что мне довелось пережить за эти несколько дней.

Мне не раз удавалось выживать в сложных и опасных ситуациях, и я не всегда мог сказать, каким именно образом это получалось. Почему я был единственным, кто выжил на «Амелии» во время бунта? Почему меня успели вытащить из темноты бушующих волн пираты, и почему я остался жив, как при перестрелке, так и при побеге? Почему, вопреки всем опасностям, будь то горные сели, будь ураганы на море, я оставался жив, когда рядом со мной гибли люди? Я не находил ответов на эти вопросы.

Иногда в моё сознание закрадывалась мысль, что, может быть, это было связано с каким-нибудь моим великим предопределением? Не зря же я единственным видел белый корабль на выходе из Ирландии. Я смеялся над этой мыслью, но часто возвращался к ней. Теперь же, когда все надежды были разрушены, когда я находился на этом корабле в качестве арестанта, когда в Англии уже, я не сомневался, мне подписали смертный приговор, дав подробное описание всем моим преступлениям, мысли о великом предназначении или особенной судьбе казались глупыми детскими выдумками. А передо мной разверзалась бездна, в которой не было ни страха, ни отчаяния, ни даже горечи, а лишь неизвестность и безысходность.

Тогда я впервые осознал, что жизнь, наполненная смыслом, не всегда заключалась в достижении каких-то высот, получении признания или исполнении особого предназначения. Она давалась нам по милости и вела к упованию. Нет, я не отрицал предназначений. В конце концов, каждый из нас для чего-то жил, и, так или иначе, являлся частью этой самой жизни. Суть лишь в том, что я, наверно, сам, порой определял себе какое-то предназначение, не задумываясь, в чём, на самом деле, оно могло быть. А теперь всё, чего я достиг, и что казалось когда-то само собой разумеющимся и незыблемым, летело прахом, превратившись в призрачный мираж. Почему? Чтобы научиться верить Тому, в чьих руках была моя жизнь на самом деле?

— Господи, — мысленно взмолился я. — Ты дал мне жизнь и сохранил меня до этого момента. И я благодарю Тебя. Ты явил Свою милость и силу и от всех бед избавил меня. Соверши в моей жизни то, что угодно Тебе и дай упования принять всё, как из рук Твоих.

И, не смотря на отчаяние и на все тревожащие мысли, касающиеся моей судьбы, я впервые за эти дни уснул спокойно.

Глава двадцать первая. Бунт

Дальнейший наш путь лежал через Кокосовые Острова, откуда мы поднялись до острова Сен-Поль, после чего, совершив разворот, взяли курс на Сейшельские Острова.

С этого момента отношения между членами обеих команд стали как-то необоснованно обостряться. Впрочем, основную причину я знал — её, в своё время, озвучил Натан в разговоре с Бэртоном. И теперь, когда часть пиратской команды изъявляла желание вернуться на Кокосовые острова, Натан начал всеми силами стараться сделать всё, чтобы прибрать себе корабль. Однако, пока оставаясь в меньшинстве, он не решался на открытое сопротивление и его основным оружием стали подговоры.

Скольких ему удалось перетянуть на свою сторону, я на тот момент не мог сказать точно, пока однажды ко мне не подошёл Эмеш и напрямую не предложил присоединиться к бунтовщикам. Как и когда-то на «Амелии», я довольно резко отказался, напомнив Эмешу, ради чего мы отправились в это путешествие и как называется то, что он сейчас делал.

— Натан знает, где поживиться, — ответил он. — Говорит, безболезненно. Так, какая разница?

— Разница в том, что это предательство, — отозвался я. — И мы, вообще-то Авалон ищем, а не сокровища.

— Ладно тебе, Ал, — он скривил презрительную гримасу. — Какой Авалон? Ты ж сам не веришь.

— Вообще-то, верю, — ответил я

— Ну, — он безразлично пожал плечами. — Каждый по-своему с ума сходит. Мне надоело.

— Твоё право, — кивнул я. — Только не дело с пиратами заодно…

— Какая разница, — оборвал он уходя. — Передумаешь — скажешь.

Я промолчал.

Всё это время словно возникшие сами по себе две команды почти не разговаривали друг с другом. Объединяла нас только совместная работа и дисциплина, поддерживаемая обоими боцманами. Но бунт редко обходится наказанием или сдерживанием виновных. Зачастую он требует пуль и крови. А буря начинается всего с одного порыва ветра.

Кто стал зачинщиком внезапно возникшей потасовки, и по какому ничтожному поводу — сложно сказать даже сейчас. Просто уже готовая разразиться буря поддалась тому самому порыву ветра.

Все, кто в тот момент находился на палубе, бросились к устроившим драку Норманну, Джо и Тони. Те, кто разнимал их, уже сами готовы были сцепиться друг с другом. А наших боцманов, как назло, здесь не было.

— Прекратить устраивать беспорядки на палубе! — рявкнул я, вклиниваясь между дерущимися, и отшвыривая в сторону всё ещё рвущегося в схватку Джо. — Разойтись по местам!

На какое-то мгновение на палубе воцарилась тишина. Однако в этом молчании и взглядах я мог прочесть куда больше ненависти, чем в каких бы то ни было словах.

Кто-то из бунтовщиков, наряду с нашими сторонниками, было, отправились на места, как с бака прозвучал голос Натана:

— Чего раскомандовался, Звездочёт! Тебя-то кто главным поставил?

— А тебя кто-то ставил? — отозвался я, чувствуя, что мои кулаки начинают сжиматься против моей воли. — Пока находишься на этом корабле, будешь слушать старших по званию.

Натан скривил нахальную морду, спускаясь на шкафут.

— Мы не военные, — хмыкнул он. — Я тебя слушать не буду.

— Ладно, — я попытался сдержать гнев, хотя больше всего мне сейчас хотелось вцепиться ему в глотку. — Тогда хоть попытайся своих людей сдерживать, чтобы все тут не порвали друг друга.

Натан осклабился.

— Я сказал, я не выполняю твоих приказов, — произнёс он. — Ты сам-то здесь на правах арестанта.

За моей спиной послышалось какое-то движение. Я обернулся. Норманн, Эмеш, Джо и Дик стояли полукругом, преградив мне дорогу. Чувствуя только нарастающую угрозу с их стороны, я отступил на шаг, переводя взгляд на каждого из них.

— Чего вам? — спросил я. — Я сказал — по местам.

— Натан прав! — вдруг послышался голос Джеффри. — Тебя никто над нами не ставил! Убрать Звездочёта!

Я глянул на него. Моя рука невольно потянулась к сабле. Проклятье! Нет, я не имел на то права. Ведь наши бунтовщики только и ждали неверных действий хоть от кого-то с нашей стороны.

Я убрал руку и попытался пройти, однако Норманн преградил мне дорогу. Тут же я заметил, что кто-то из наших сторонников уже вытащил сабли. Я перевёл взгляд на Ларри, Тони и Годфри, готовых ринуться в бой и отрицательно помотал головой.

— Мистер Шайн, только скажите слово! — крикнул со шканцев Томми, тоже готовясь к схватке.

Это было уже слишком. Ещё не хватало мне очередной резни посреди океана.

— Рулевой — к штурвалу! — скомандовал я. — Остальные — по местам! Отставить драки на судне! Дай пройти! — я резко оттолкнул Норманна, чтобы уйти, однако он тотчас вцепился в моё плечо, развернув меня к себе, и замахнулся для удара. Я уклонился, так что его кулак пролетел мимо. В следующий же миг Ларри ринулся в бой. Я вывернулся из захвата Норманна и преградил своему другу дорогу.

— Стой! — крикнул я, чувствуя, что начинаю терять самообладание. Тем более что Тони и Годфри едва не последовали его примеру, а Ник, Уолтон и Арчи уже возглавляли по небольшому отряду.

Я снова оказался между противоборствующими сторонами, уже готовыми перейти в схватку друг с другом.

Я на мгновение оценил соотношение сил. Мы были в большинстве. На палубе нас было семнадцать, включая меня. Наших противников было всего девять. Если бы я отдал приказ к действию, мы бы победили. Но какой был смысл устраивать это кровопролитие? И пусть эти бунтовщики во главе с Натаном были готовы сцепиться сейчас. Лично я к этому готов не был. Да и не имел права это допускать.

— Чего, Звездочёт, — хмыкнул Натан, вытащив из-за пояса мушкет. — Битвы не хочешь? Ты ж военный.

Я перевёл на него взгляд, всё ещё машинально удерживая Ларри. Нет, не я был ответственным за поддержание порядка на корабле. Но именно эту ответственность в отсутствие боцманов и капитана я сейчас чувствовал. И противнее всего было то, что я не мог сдерживать эту толпу в полной мере.

— Хочешь драки? — спокойно ответил я. — Пошли, разберёмся один на один. А сейчас — заканчивайте беспорядки.

— Да чего ты всех успокаиваешь! — снова послышался возмущённый голос Джеффри.

— Убрать Звездочёта! — снова крикнул Годвин, делая шаг в нашу сторону.

Среди наших противников возникло какое-то движение.

— Перестрелять их! — кажется, это был Андрю.

— Только дёрнитесь! — проорал Ларри, поднимая саблю.

Я оглянулся. С нашей стороны в долгу вряд ли бы кто остался.

— Отставить! — приказал я.

— Мистер Шайн! — донёсся мелодичный голос Лесли. — Отдайте приказ!

— Заткнитесь все! — вдруг послышался со шканцев рёв Роберта.

— Что происходит?! — голос принадлежал Бэртону.

Мы все повернулись в сторону юта. На капитанском мостике стояли трое: оба наших боцмана и между ними Брайан, во взгляде которого отражалась растерянность, если не подавляемый страх. Однако он предпринял довольно смелую попытку. Дав знак Роберту и Бэртону оставаться на местах, он начал спускаться по левому трапу.

— Друзья мои, — спокойно произнёс он, остановившись на нижней ступеньке. — Уверяю, для учинения драки нет причины. Потерпите ещё немного. Мы встанем в первом же порту, и вы сможете сойти на берег. Я всем гарантирую выплату по числу дней, что вы провели в плавании. Только успокойтесь, пожалуйста…

— Да кончай нас успокаивать! — прорычал Годвин, вскидывая мушкет.

Нет, он не был намерен угрожать. Он готов был действовать, и, видимо, именно такого момента он и ждал, когда Брайан окажется один, без постоянно сопровождавших его боцманов.

Я сам не ожидал от себя такой реакции. Находясь к нему ближе всех, я бросился на него, успев вытащить висевший на шее нож, подаренный мне Мэри. Я перехватил правой рукой его руку, тем самым отведя в сторону мушкет, и левой почти одновременно нанёс ему ножом удар в шею. Годвин пошатнулся, глянул на меня остекленевшими глазами и, сделав попытку схватиться за рану, из которой фонтаном била кровь, повалился на палубу. В следующее мгновение щедрый заряд дроби довольно кучно вошёл мне в верхнюю часть груди, благо, правее от сердца.

Я рухнул на палубу, больше, наверно, из-за удара, чем от боли. Всю правую сторону тела словно наполнила холодом какая-то тяжесть, смешанная с давящей болью от раны. Я зашёлся кашлем, чувствуя, что начинаю терять сознание, но ещё пытаясь увидеть Брайана, чтобы убедиться, что он жив. Я успел заметить, что рядом с ним уже был Бэртон. Брайан стоял, не смея шевельнуться. Но, по всей видимости, его жизни ничего не угрожало.

В следующее мгновение весь обзор мне перекрыли лица Ларри, Генри и Тони. Сквозь их голоса я только успел услышать характерный звук, с которым кто-то обычно получает по морде. Как мне рассказывали после, да и последствия чего я мог потом сам наблюдать, это Роберт вразумил стрелявшего в меня Натана.

— А ну по местам! — послышался голос Бэртона.

Затем надо мной нависла тень Роберта.

— Что с ним? — спросил он.

— Там… дробь в лёгком…, — нерешительно ответил Генри. — Извлечь не могу…

После была лишь тишина.

Очнулся я под вечер, на следующий день, в каюте нашего капитана, однако для того, чтобы встать на ноги, мне понадобилось дней семь. Всё это время Генри неустанно следил за моим состоянием, докладывая Роберту об очередных извлечённых или так и не извлечённых дробинах.

— Может, два дня, может, два года, может двадцать лет, — услышал я его голос, приглушённый дверью каюты, когда он разговаривал с Робертом после очередных поисков дроби в моём плече.

— Паршиво, — заметил Роберт.

Даже поняв, что этот разговор они ведут обо мне, я, почему-то, почувствовал, что мне на тот момент было всё равно. Я уже давно не цеплялся за свою жизнь, а в подобном неведении, в котором мы все пребывали по поводу своей судьбы, это было более чем приемлемо.

Именно тогда я впервые задумался о бренности человеческой жизни и связанных с ней перипетий. Какая разница, умру я через два дня или через двадцать лет? Не начинали ли мы умирать ещё до своего рождения? Не вился ли над нами демон смерти, жаждущий увлечь в небытие нашу душу, едва пришедшую в этот мир? Не выжидал ли он, уповая на скоротечность нашей жизни, момента сделать её ещё короче? И сколько раз он одерживал победу.

Мы приходили в эту жизнь на бой, но не с победным кличем. С первым криком мы лишь могли приветствовать её, как уже идущие на смерть. И жизнь улыбалась нам со своей трибуны, считая себя вечной. Она верила, что могла распоряжаться нашими судьбами по своей воле, забывая, что сама находится в руке Того, Кто на время дал ей власть над нашим бренным миром.

И наш бой, и наше долгое умирание длинною в жизнь, и сама жизнь с её неуклонным, но удивительным угасанием, были лишь частицами Вечности, за грань которой мы стремились и которой боялись.

После этого происшествия волнения среди членов экипажа поутихли. И хоть никто не оставил своих намерений разделиться, больше подобных стычек не возникало.

Ещё несколько дней мы продолжали наш путь к Сейшельским островам.

Закончив очередной осмотр артиллерии, я поднялся на палубу полубака и, отойдя к штирборту, облокотился о леера.

Нам пришлось пройти через многое за всё это время. И теперь недовольство команды как-то не вписывалось в схему моего понимания всего происходящего. Возможно, большинству бывшей пиратской братии и было всё равно до Авалона и наших целей, но мне всегда казалось, что общие трудности должны в какой-то мере сближать людей.

Я подставил лицо под моросящий прохладный дождь, больше похожий на туман, устремив взгляд на затянутое серой дымкой море. Когда-то я так же смотрел на него, находясь на берегу Ирландии. Тогда мне хотелось сорваться с места и лететь над волнами, куда подальше от людей и от той жизни. Теперь я почти парил над водой и одновременно был привязан к ненавидящей друг друга команде.

Я устремил взгляд вдаль, как вдруг мне показалось, что среди завесившей морскую даль дымки появился какой-то предмет. Я присмотрелся. Очертания предмета напоминали корабль. В принципе, что ещё я бы ожидал встретить в море из сотворённого человеком?

Я бросил взгляд на фока-марс. Обычно там находился Джонни или Джерри, но сейчас там никого не было. Я хотел было отдать приказ нескольким матросам, находящимся на шкафуте, но передумал и полез на марс сам. Наконец, придерживаясь за такелаж, я, насколько позволяла нависшая над водой хмарь, разглядел судно. Это был небольшой барк, дрейфовавший с убранными парусами. Впрочем, ничего примечательного в нём не было. Это был обычный испанский торговый барк, который мог бы спокойно лежать в дрейфе, если его команда хотела отдохнуть. Если эта команда там была.

Я присмотрелся. Да, барк беспрепятственно дрейфовал по водной поверхности, однако никакого движения на палубе или на мачтах, свидетельствовавшего бы о наличии на нём команды я не видел. Может, они все были в трюме? Но это было неразумно. Хоть кто-то должен был бы остаться на посту. Но этот корабль казался оставленным, может, только, совсем недавно.

— Справа по курсу испанский барк! — крикнул я. — Капитана на мостик!

Годфри, один из матросов, находившихся на шкафуте, нехотя отправился на ют, чтобы позвать Брайана. Мистер Хорнби не заставил себя долго ждать, перейдя на бак вместе с Робертом и Бэртоном. Я спустился с марса и присоединился к ним.

— Он может представлять угрозу? — спросил Брайан, глядя на корабль.

— Кто его знает, — фыркнул Роберт.

— Подойдём? — спросил Бэртон.

— На кой? — отозвался Роберт. — Мало ли там чего.

— Выглядит брошенным, — поделился я своим наблюдением. — Команды не наблюдаю.

Все трое взглянули на меня.

— И чего предлагаешь? — спросил Роберт, снова переводя взгляд на барк.

— Ничего, — отозвался я. — Пусть капитан решает.

Брайан тоже устремил взгляд на корабль, видимо, обдумывая, какое решение принять. Память о заражённом чумой голландском барке ещё была жива в каждом из нас.

— Мы, конечно, не знаем, что случилось, — произнёс он, наконец. — Но, вдруг им нужна помощь.

— И чем ты им помогать собрался? — буркнул Роберт.

— Смотря, в чём они имеют нужду, — терпеливо ответил Брайан.

— Сдаётся мне, ничего они не имеют, — заметил Бэртон. — Брошенный. Звездочёт прав.

За это время мы уже подошли достаточно близко, чтобы рассмотреть корабль более подробно. К тому же на палубу, как я только сейчас заметил, поднялась почти вся наша команда.

— Ну, что прикажешь? — выжидающе спросил Роберт.

— Просигнальте им, — ответил Брайан после краткого молчания. — Если не ответят, подойдём и посмотрим, что там произошло.

— Сигнальную заряжай! — распорядился я.

Нэвиль и Уолтон поспешили выполнить приказ.

— Пли! — приказал я.

Прозвучал глухой выстрел, словно растаявший в серой хмари небес. Ответа не последовало. Мы подождали ещё некоторое время, и, всё же, решили подойти.

Вообще, корабль, брошенный среди моря, с убранными парусами и беспорядочно дрейфующий по волнам, представляет собой жуткое зрелище, даже если это судно твоего заклятого противника. Что могло произойти с командой? Что должно было случиться с самим кораблём? Какие ужасы, возможно, пришлось пережить экипажу? Всё это можно было только предполагать.

Я был одним из первых, кто перебрался на борт «Аквилы». За мной последовали Эмеш, Юст и Тони. Следом перебрались Андрю, Джеффри и Натан.

На палубе ни кого не было, паруса были убраны, а с камбуза доносился довольно приятный аромат готовящейся пищи.

— Нормально, — фыркнул Эмеш, идя на запах. — Они все есть пошли, или чего?

— Сомневаюсь, — ответил я. — Проверьте!

Эмеш и Джеффри отправились на камбуз. Я направился на ют, Натан и Андрю спустились осмотреть трюм, Тони и Юста я отправил на бак.

Когда я вошёл в капитанскую каюту, моему взору предстал большой стол из чёрного дерева, покрытый белой льняной скатертью и накрытый на три персоны. Чай в бело-золотых чашках был ещё горячим. Я вдохнул терпкий чайный аромат, соблазнившись, таки, на свежий ломтик тонко нарезанного лимона, после чего подошёл к небольшому письменному столу, на котором лежал судовой журнал, открытый на последней заполненной странице. Все записи были сделаны на испанском, так что понять, о чём именно там говорилось, я не мог.

Я быстро пролистал журнал и ещё раз попытался изучить последнюю исписанную аккуратным почерком страницу. Некоторые листы были посвящены каким-то математическим расчётам с заметками. Или зарисовками. На последнем были карандашом записаны числа: l.s.-14.88; l.e. 47.36. Если это были координаты, то они, если я правильно представлял карту, обозначали какую-то точку на северо-восточном побережье Мадагаскара. Но, что именно? Я не мог разобрать из сопутствующих пометок ни слова. Сам же журнал был довольно объёмным. Мало того, что там было несколько сотен страниц, так ещё и обложка его была сделана из дерева, инкрустированного позолотой. Так что о том, чтобы его спрятать под одеждой и тайно вынести не могло быть и речи. Уж слишком заметно мне придётся пополнеть, если я заберу его. С другой стороны, он мог содержать немало полезной информации, которую неразумно было бы оставлять пиратам. Я уже догадывался, что Натан положил глаз на этот корабль. Проблема была в том, что нам это информация могла оказаться не менее важной.

Недолго думая, я выдрал из журнала около десяти листов, смял и раскидал несколько штук, которые, по моему мнению, не могли представлять особый интерес, так как там значились другие географические названия. Последние же два листа, где были обозначены координаты, я спрятал под рубаху. Из всей команды сносно испанский знали только Натан, Джеффри, Ларри и Брайан. И это был один из немногих моментов, когда я посмел бы оставить капитана в неведении.

Затем я перешёл к небольшой тумбочке, где в верхнем ящике обнаружил целую стопу непонятных для меня документов. Но, судя по королевской печати, эти документы могли представлять собой какую-то ценность, а потому они отправились во внутренний карман моего сюртука. Здесь же лежала картонная папка с накладными и счетами за стоянки в разных портах. Я не стал их оставлять. Они могли содержать дополнительную информацию, которой, по той ли иной причине, могло не быть в журнале.

В следующем ящике лежала папка, в которой оказались карандашные рисунки ранее неизвестных мне животных. Часть рисунков представляла собой наброски разной степени прорисованности. Внизу каждого листа стояла подпись художника, дата и место. Мадагаскар.

Я ещё раз просмотрел все ящики в тумбочке и письменном столе, но, не найдя больше никаких важных вещей или документов, вышел из каюты.

— Что нашёл? Показывай! — завидев меня, крикнул Натан, стоя на капитанском мостике.

Я нехотя вытащил товарные накладные и показал их ему.

— Больше ничего, — ответил я.

Натан, брезгливо глянув на меня, кивнул Эмешу.

— Проверь на юте!

Эмеш направился в каюту и через несколько минут вышел, держа в руках скомканные листы и журнал.

— Вот, — ответил он, показывая их Натану.

Пират спустился на шкафут, жестом подозвав Эмеша, и быстро просмотрел листы.

— Это чего? — спросил он.

— Может, в спешке корабль покидали, — предположил я. — Может, следы заметали.

Натан перевёл на меня ненавидящий взгляд.

— Что ещё нашёл? — спросил он, надвигаясь на меня.

Я скинул сюртук.

— Обыскивай, — ответил я, прекрасно понимая, что сильно рискую. — Или сам иди, — я кивнул в сторону юта.

Натан медленно потянулся за мушкетом, однако так же медленно убрал руку, завидев наблюдавшего за нами с палубы «Северной Звезды» Роберта.

— Посмотрим, мистер Шайн, — произнёс Натан.

— Засмотрись, — отозвался я, поднимая с палубы сюртук. — Обратно давай.

Натан недовольно глянул на меня, но промолчал.

Когда мы перебрались обратно на «Северную Звезду», Роберт и Бэртон уже оба встречали нас на шкафуте.

— Ну? — спросил Роберт.

— Корабль оставлен, — ответил я. — В капитанской каюте накрыт стол, чай горячий, личный состав отсутствует.

— На камбузе та же история, — отчитался Эмеш. — Еда готова, стол накрыт, народу нет.

— Трюмы пустые, — доложил Андрю. — Орудия на месте. Течи нет. Корабль исправен.

— На баке такая же картина, — произнёс Тони.

— А документы никакие не удалось найти? — послышался голос Брайана, спускавшегося со шканцев.

— Накладные на товары и судовой журнал, — кивнул я в сторону Натана.

Брайан вопросительно посмотрел на изменника. Натан подошёл ближе, резко толкнув меня плечом, и показал папку с накладными Брайану.

— Хочешь поторговаться? — бросил он.

Брайан не успел ответить, так как Роберт уже бесцеремонно вырвал папку из рук Натана и открыл документы.

— Не густо, — протянул он — Журнал где?

— Да, здесь, вот, — Натан нехотя протянул журнал Роберту.

Наш боцман, повернувшись к Бэртону, полистал журнал и открыл его на последней оставшейся странице. Брайан бросил взгляд на документы.

— Здесь написано, порт Мадраса, — произнёс он. — А что в листах?

— Тебе-то что? — фыркнул Натан.

— Приткнись, — бросил ему Роберт, захлопывая журнал и поворачиваясь ко мне.

— Больше ничего нет? — спросил он.

— Всё, что было, — ответил я, отводя руки в стороны. — Хотите обыскать?

Роберт хмыкнул и развернулся к Брайану.

— Мистер Хорнби, полагаю, нам всем потолковать надо, — произнёс он, довольно улыбаясь. — Предлагаю Вам, мистеру Шайну, мне и Натану собраться за столом переговоров.

— Я бы тоже с огромным удовольствием это предложил, — ответил Брайан, поднимаясь по трапу. — Джентльмены, — он обернулся. — Прошу за мной.

Проходя в капитанскую каюту, я уже догадывался, о чём пойдёт речь. Наши бунтовщики вряд ли захотят ждать до схода в порту, когда здесь им подворачивался вполне добротный корабль. Да и нам это было на руку. До ближайшего порта при курсе фордевинд было ещё недели две ходу, это в лучшем случае, а отношения между членами команды только ухудшались с каждым часом.

— Корабль хороший, — согласился Брайан. — И, возможно, нам повезло, что он нам встретился. Я не против, если вам так не терпится, — он взглянул на Натана. — Отдать его в ваше распоряжение.

— Но? — спросил Роберт.

— Но мы не знаем, что произошло с командой, — ответил Брайан. — И откуда он идёт. И нет гарантий того, что он не пиратский.

— И что с того? — недовольно спросил Натан.

— Вдруг с этим кораблём связано что-то неблагоприятное? Что заставило команду покинуть его?

— Вы так переживаете о нашей судьбе, мистер Хорнби? — насмешливо произнёс Натан.

— Вы не единственный покидаете мой корабль, — с достоинством ответил Брайан. — Здесь есть те, кого я продолжаю считать своими друзьями, и я обеспокоен их судьбой. И я бы хотел выяснить, что произошло.

— Вариант один, — произнёс Роберт. — То же, что с Говардом.

— Полагаешь? — Брайан вопросительно посмотрел на нашего боцмана.

— А чего бы ещё? — Роберт пожал плечами.

Я тем временем сидел молча, вспоминая координаты, увиденные в журнале. Если память не изменяла мне, то обозначенная точка, как я и говорил ранее, располагалась на северо-западе Мадагаскара, в то время как порт Диего-Суарез, из которого, по логике, мог бы выйти корабль, был севернее градуса на два и на два градуса восточнее. Но я не помнил, чтобы в указанной точке были какие-то порты. Могло ли это быть то самое место, о котором упоминал Роберт и из-за которого и разгорелся весь спор между нашими боцманами и Натаном? И, если «да», то этот корабль, вполне, мог быть пиратским. Хотя испанцы могли и просто прятать там своё золото. Тем более что, в любом случае, оно, скорее всего, было награбленное.

— И всё же я предлагаю более тщательно осмотреть этот корабль, — произнёс Брайан. — Вдруг вы что-то упустили.

А ещё этот тайник мог быть уже пуст. Что, если корабль не прятал, а вёз золото? Я взглянул на Натана. В трюм он спускался с Андрю. Если там и было что-то ценное, они б умолчали.

— Думаю, стоит тщательнее осмотреть трюмы, — заметил я. — Их Натан с Андрю осматривали. У меня к ним тоже доверия нет.

— Ты на кого рот открываешь? — повернулся ко мне Натан.

Роберт громко стукнул ладонью по столу.

— А хороша мысль, — он подмигнул мне. — Пошли смотреть!

— Я бы хотел, чтобы вы и Бэртона взяли, — произнёс Брайан, когда мы все поднялись.

— Кишкодёр пусть с тобой остаётся. Мы и сами справимся, — ответил Роберт.

— А вас кто на мой корабль пускал! — попробовал возразить Натан.

— Он ещё не Ваш, — терпеливо возразил Брайан. — Но Вы можете сопровождать джентльменов.

— Понятное дело! — фыркнул Натан, следуя за нами.

Мы спустились на шкафут, Роберт отдал какое-то распоряжение Бэртону, после чего мы втроём с Натаном перебрались на борт «Аквилы». Вскоре за нами последовал и Джеффри, которого Натан отправил на ют.

— Вдруг мистер Шайн чего не досмотрел, — ехидно произнёс он.

Мы спустились в трюм. Роберт открыл дверь крюйт-камеры и мы заглянули внутрь. Среди бочек с порохом лежали мешки и стояли огромные сундуки. Роберт подошёл и откинул крышку с одного из них. В следующее мгновение мы замерли. Сундук был полностью заполнен золотыми монетами.

— Твою ж, — протянул Роберт, переводя взгляд на Натана. — Ну, ты и крыса, — он вытащил из-за пояса мушкет и взвёл курок. — И? Когда успел?

Натан отступил.

— Да не видел я их! — злобно крикнул он. — Перерой всё. Нет их!

— Перерою, — Роберт положил палец на спусковой крючок.

— Клянусь, не брал! — впервые я видел в глазах Натана испуг. — Да не было их тут!

— Ну, не было, так не было, — невозмутимо ответил Роберт, нажимая на спусковой крючок. Натан, замерев, рухнул навзничь, не успев произнести ни звука. Роберт, заткнув мушкет за пояс, бесцеремонно вывернул карманы пирата, разорвал на нём рубаху, обшарил его тело, после чего, недовольно цыкнув зубом, распрямился.

— Нету, — он повернулся ко мне.

Не скажу, чтобы я всё это время наблюдал за его действиями слишком отстранённо, но мне и не хотелось вмешиваться.

— Извини, — произнёс он. — Свои счёты.

— Я не против, — ответил я.

Роберт усмехнулся.

— Тогда, пошли, — кивнул он.

Бэртон, едва узнав о золоте, распорядился, чтобы часть сокровищ была перенесена на «Северную Звезду». Роберт с очевидным удовольствием поддержал его идею. Мы быстро завершили погрузку, после чего команда недовольных, теперь под руководством Джеффри, перебралась на борт «Аквилы».

С уходом бунтовщиков возникло такое чувство, как будто из аромата цветущего шиповника удалили мешавший его звучанию гнилостный запах тухлятины.

Мы ещё некоторое время стояли на палубе, наблюдая за кораблём с бунтовщиками, удалявшимся в сторону Малайзии. Брайан в это время находился в каюте.

— Как думаешь, дойдут? — спросил Ларри.

— Да кто б знал, — ответил Роберт. — Знать бы, всё ли выгребли.

— Да, по ходу, — отозвался Бэртон. — Не нашёл?

— Нет.

Похоже, пришла пора поделиться находкой. И меня радовало то, что сейчас с нами не было Брайана.

— Это не поможет? — негромко произнёс я, вытаскивая из-за пазухи листы журнала и протягивая их Роберту.

Наш боцман оценивающе глянул на меня и рассмеялся.

— Ну, мистер Шайн, — он принял у меня листы. — Быстро учитесь.

— Есть от кого, — хмыкнул я. — Проблема — он на испанском. Кто у нас испанский знает?

— Брайан, — протянул Роберт, держа листы на вытянутых руках и отстранившись всем корпусом. — Но ему этого, лучше, не видеть. Он не согласиться, — он глянул на меня. — Где?

— Вот, — я указал на числа. — Вот координаты. Северо-западное побережье Мадагаскара, по всей видимости.

— Прекрасно, — приглушённо произнёс он, указывая Бэртону на координаты. — Оно?

Бэртон ткнулся в записи.

— Проклятая бухта, — кивнул он. — Чтоб его разнесло. Оно.

— Что у вас пиратов за названия? — усмехнулся я, пока Роберт рассматривал листы. — Кроме прилагательных «проклятый» и «чёрный» вы больше ничего не знаете?

— Это из пристойного, — заметил Ларри. — Так у них достаточно вариантов.

— Больше вопросов не имею, — ответил я.

— Можно подумать, мистер Звездочёт, в Королевском флоте говорят на священном языке, — поддел Бэртон.

— На официальном картографическом, — отозвался я.

Бэртон рассмеялся.

— Это всё хорошо, — протянул Роберт. — Но как насчёт испанского? Читать-то я не умею, — он взглянул на меня.

— У меня в запасе только «Сдавайтесь», «Переговоры» и неофициальный картографический, — ответил я, переводя взгляд на Ларри. — Ты ж учил?

— Я уже забыл, — отозвался Ларри. — Но, давай, попробую, — он взял листы журнала, пристально рассматривая исписанные аккуратным почерком строчки.

— А как у него координаты оказались? — спросил Бэртон, пока Ларри вспоминал испанский.

— Видать, Фартинг подсуетился, — ответил Роберт. — Он мог в Индии передать?

— Чёрт его знает. Мог, наверно. Пока мы о судьбе Звездочёта хлопотали, — Бэртон бросил на меня насмешливый взгляд.

— Прошу прощения, — я приложил руку к груди, склонив голову.

— Лады, Ал, — усмехнулся Роберт.

— Так, читаю, — наконец произнёс Ларри, прервав наш разговор. — Какое-то плохое сокровище. Проклятое. Да, проклятое сокровище. Бухта. Бухта с когтём? Выступом? Так, с выступом или отрогом. Большие волны. Преследование, — он отстранил листы. — Какая-то несуразица! Короче, они считают, что это сокровище проклято и их преследуют гигантские волны.

— И потому они все за борт спрыгнули? — Бэртон вскинул бровь.

— Голос моря, — напомнил я.

— Может, — кивнул Роберт. — А больше ничего?

— Тут не дописано… — Ларри не договорил, так как в следующее мгновение корабль тряхнуло так, словно мы налетели на рифы.

— Это ещё что? — сдвинув брови, произнёс Бэртон.

— Эй, Мелкий! — крикнул Роберт. — Чего там?!

— Не знаю! — отозвался Лесли с марса. — Ничего не видно! Никаких препятствий!

— Тогда какого…! — раздавшийся гул, идущий из глубин бездны, заставил Роберта замолчать.

А затем «Северная Звезда» дала резкий крен на бакборт. Мы вцепились в леера, пытаясь устоять. Готов поклясться, что в этот миг каждый из нас взмолился, чтобы корабль не опрокинулся.

Гул нарастал. Корабль медленно просел в толщу воды и выправился. Мы разом перегнулись через борт, пытаясь понять, что происходит, как вдруг открывшаяся картина заставила нас всех замереть и, выстроившись вдоль штирборта, устремить взгляды на океан, наблюдая за происходящим. Ярдах в двух ста от «Северной Звезды» из воды начала подниматься огромная волна. Она вздымалась всё выше и выше, вопреки всем законам притяжения, направлению ветра и течения. Нет, это была не волна, гонимая шквалом, не девятый вал во время бури, не те огромные прибрежные волны, которые следуют за землетрясением. Это было нечто невообразимое и непонятно откуда явившееся.

Мы замерли, чувствуя, как наши нижние челюсти опускаются вопреки нашей воле и широко раскрытыми глазами глядя на происходящее. А вал бурлящим пенящимся гребнем поднимался всё выше и выше, устремляясь от нашего корабля вслед за «Аквилой», в мгновение ока исчезнувшей из поля нашего зрения. Вал поднялся, наверно, ярдов на семьдесят, после чего резко обрушился, и перед нами предстала лишь бирюзовая спокойная даль Индийского океана, на которой не было ни следов волнения, ни следов пиратского корабля.

— Твою ж… — пробормотал Роберт, нарушив молчание. — Чего ты там про проклятое сокровище читал?

— Мы ж не пойдём за ним? — как-то несмело произнёс Ларри.

— Да это не сокровище проклятое, — отозвался Бэртон, видимо, окончательно приходя в себя. — Это…

— Что? — хором спросили мы с Робертом и Ларри.

— Не знаю. Совпадение, — резко произнёс он. — Не, ну, бред, сами посудите.

— Это? — Ларри указал в сторону исчезнувшего корабля. — Это бред?

— Не, ну, зайти — зайдём, — поддержал Бэртона Роберт. — Всяко разно запасы пополнять. А там подумаем.

— О чём тут думать?! — воскликнул Ларри. — Не надо его трогать!

— Да, успокойся, Саблезуб, — хмыкнул Бэртон. — Чего размяукался? Нормально всё.

— Ну вас, — Ларри, махнув рукой, направился на палубу полубака.

— Чего он? — фыркнул Роберт.

Бэртон мотнул головой.

— Его проблемы.

Решив не обременять своим присутствием обоих боцманов, поведших разговор о заходе в Проклятую бухту, я поднялся на бак к Ларри. Он стоял, опёршись о леера и устремив недовольный взгляд вперёд. Я был более чем уверен, что он услышал мои шаги, но он не обернулся.

— Что у них там? — спросил я напрямую.

— Схрон, — негромко произнёс он. — У Бэртона. Роберт только слышал. Иначе, с его памятью, он запомнил бы координаты. Мы были там лет пять назад. Бэртон досыпал камешков, — Ларри замолчал.

— Ты с ним прятал? — спросил я.

— И убивал тоже с ним, — мрачно произнёс Ларри. — Там для местных это была святыня. Горсть кроваво-красных камней. Редчайшие алмазы, стоят больше, чем вся планета Земля, наверно. Мы с Бэртоном и ещё четырьмя такими же подонками решили это себе взять. Без ведома Оливера, разумеется, иначе бы он нас всех убрал и присвоил камни. Понятное дело, местные не поделились. Мы три деревни вырезали. Ну, — Ларри перевёл мрачный взгляд на океан. — Не только вырезали. Всё было. Короче, когда Сэмми за ними потянулся, уже в их святилище, какая-то молодая жрица выпрыгнула из-за угла, вонзила себе нож в живот и грохнулась на эти камни. И чего-то там нашептала. Сэмми её откинул и взял камни. А через два года погиб. Тогда, на Багамах. Потом ещё двое за это путешествие — Бобби пушкой придавило, Чарли с обрыва упал. Сейчас, вон, Джеффри на том корабле был. Остались мы с Бэртоном. И я как-то не хочу эти камни трогать.

— Ты думаешь…

— Это проклятые сокровища, — ответил Ларри. — И мы прокляты, кто эту резню устроил.

— Может, поговорить? — предложил я.

— Они послушают, — фыркнул Ларри. — Ал, знаешь, я понял, в чём проклятие богатства. Любого, — он перевёл взгляд на меня. — Ты перестаёшь ценить всё. Даже жизнь. Кроме металла или камня. Это сводит с ума. Ты, вроде, понимаешь, что это неодушевлённое. Но на жизнь начинаешь смотреть по-другому. Чаще измерять её, что ли. И понимаешь, что она ничего не стоит, на самом деле. Кроме твоей собственной. Что мне пользы от жизни того же Бэртона? Меня это не прокормит, меня это не спасёт, мне это не даст положения. А золото может. И чем больше это видишь, тем меньше понимаешь, в чём ценность жизни. Вот такой парадокс.

Ларри перевёл бесцельный взгляд на море. Я стоял рядом, не пытаясь возражать, тем более что я был с ним отчасти согласен. Хотя точно так же я мог бы прийти и к другому выводу. Я видел добродетель богатых и алчность бедняков, я знал, насколько одержим мог быть любой человек жаждой наживы. Мне доводилось быть в обществе людей, способных уничтожить мир ради собственного блага и людей, готовых жертвовать всем, что они имели ради кого-то. Я видел бедных, изо всей силы тщащихся показать, что они состоятельны и богачей, изображавших из себя бедняков. И это не зависело от уровня богатства, накопленного состояния или, напротив, низкого уровня доходов. Богатство было лишь явлением, которое не могло ни испортить, ни улучшить своего владельца. Притом это касалось как его наличия, так и отсутствия. Нет, всё зависело от самого человека, и каждый из нас сам стоял перед выбором, поддаться искушению цинизма своей алчности или нет.

Но как бы там ни было, каким бы рассуждениям мы ни подвергали свой уставший разум, золото оставалось в трюме, и никто не предложил бы избавиться от него.

Глава двадцать вторая. Кровавые камни и надежды

16 сентября 1787 года мы встали на якорь у побережья одного из Сейшельских островов, пополнили запасы пресной воды и снялись с якоря 18 числа того же месяца, того же года.

Наконец, 27 сентября мы вошли в порт Диего-Суареза, после чего, с осторожностью пополнив запасы провизии и получив разрешение провести небольшой ремонт корабля, вышли из порта 1 октября.

2 октября мы уже, взяв курс на юг, прошли между островом и Африканским континентом, и зашли в бухту, координаты которой были указаны в журнале.

Отстояв свою вторую вечернюю полувахту и ещё не торопясь спускаться в трюм, я позволил себе прогуляться по палубе, прислушиваясь к доносящимся с берега звукам пробуждающегося ночного леса.

Я уже давно перестал удивляться тропикам и их нескончаемо бурлящей жизни. В северных широтах жизнь начинала пробуждаться с восходом и замирать с закатом. В нижних же широтах она не замолкала ни на мгновение. Может, её было здесь настолько много, и она была такой многогранной, что ей не хватало дневного времени суток, чтобы сполна проявить себя и потому она, замирая в одном своём обличии, оживала в другом.

Ввиду глубокой береговой линии и малозначительного перепада уровня моря при отливе и приливе, мы смогли довольно близко подойти к берегу, так что с палубы можно было сравнительно легко рассмотреть деревья небольшой прибрежной рощи, а равно и её обитателей, которые словно выныривали из густой растительности, окрашенной всеми оттенками зелёного. Во-истину, Мадагаскар можно было назвать островом иных существ. Где бы ещё можно было увидеть больших куниц с кошачьими повадками, желтоперых воробьёв с сине-зелёными перьями вокруг глаз, огромных ящериц, меняющих свой цвет и, подобно жабам, выстреливающих языком в пролетающих мимо насекомых. И я всегда сожалел, что рука человека не способна запечатлеть всех этих творений так быстро, как того хотели бы разум и память.

— Говорят, тут пташки живут, которые слона уволочь могут, — заметил Роберт, подходя ко мне и облокачиваясь о фальшборт.

— Ты в это веришь? — спросил я.

Роберт пожал плечами.

— Ты в свой остров веришь. Чего б мне в птицу Рух[19] не верить, — отозвался он.

Я только усмехнулся, наблюдая за береговой линией и прислушиваясь к шелесту пальмовых ветвей, которые в сумерках, действительно, можно было принять за крылья множества гигантских птиц.

Вообще, остров казался как-то по-особенному живым, с его миром, с его устоями и обычаями. Наше же присутствие здесь мне самому казалось чуждым. Увы, не только наше. Мирная жизнь ничего не ведавших о человеческих войнах существ теперь вынуждена была сосуществовать с деяниями тех, кто смел на этот мир посягать. Так, может, рассказы древних моряков были правдой? Может, остров сам способен был превратиться в огромную птицу, чтобы, в один миг, расправив крылья, стряхнуть с себя наскучивших ему захватчиков, заходивших в своей алчности порою слишком далеко?

На какой-то миг я отмахнулся от этих мыслей, решив, что всему виной дурманящий сладкий аромат тропического леса, доносившийся от берега и убаюкивающий гомон лесных голосов, вторящих тихому шёпоту волн, мягко плещущихся за бортом, как вдруг ночной покой нарушил громкий резкий крик, словно вспышкой молнии разодравший завесу густого вечернего воздуха. Я невольно отшатнулся от борта, пытаясь понять, кому этот крик мог принадлежать. Ответом ему был вопль, чуть приглушённый расстоянием, но от того казавшийся не менее надрывным. За ним ещё и ещё — вскоре одиночные крики превратились во всё нарастающий шум, подобный вою из самой преисподней, огромным валом нёсшийся к берегу.

Я глянул на Роберта. Наш боцман стоял, спокойно глядя на берег.

— Что это? — спросил я.

— Лемуры, — невозмутимо ответил он.

Я перевёл взгляд на деревья, среди тёмных крон которых вдруг то тут то там стали появляться сотни светящихся глаз.

— Звуки жуткие, — заметил я, постепенно привыкая к воплям.

— Да, — кивнул Роберт. — Местные верят, что это неупокоенные души. Проклинают тех, кто принёс им боль.

— Слишком уж много, — ответил я, не особо желая вникать в легенды о местных потусторонних существах, так как вечерняя благодать прохлады и без того на какой-то миг показалась мне холодом загробного мира.

Роберт повернулся ко мне.

— Да, — произнёс он. — Здесь их много.

Больше мы об этом не заговорили. К тому же я прекрасно помнил, о чём рассказывал мне Ларри. Нет, лемуры были лемурами — обычными животными, напоминавшими смесь кошки с мартышкой. Но в тот момент я готов был поверить, что в этой роще в ту ночь животных не было.

Впрочем, утром, забыв о ночных голосах и страхах, при свете восходящего дневного светила, мы в количестве двенадцати человек на двух шлюпках перебрались на берег, чтобы пополнить запасы пресной воды. Здесь же Роберт распорядился, кто пойдёт вглубь острова под предлогом разведать местность. Можно было не сомневаться, что этими людьми оказались он сам, Бэртон и мы с Ларри.

Взяв с собой оружие и верёвку, мы направились в сторону небольшой рощицы, за которой, как утверждал Бэртон, должна была начинаться тропа, ведущая на вершину скалы, возвышавшейся за береговыми холмами.

— Расскажешь про свои камни? — спросил я, поравнявшись с Робертом и решив теперь поговорить с ним откровенно, тем более что вряд ли бы кто из команды мог нас слышать.

— Наши, — ответил Роберт. — Схрон для золота они, правда, ещё с Чернокнижником организовали, — он кивнул в сторону Бэртона. — Но про камешки он не знал. Мы их заприметили с Кишкодёром, пока ещё твой братец жив был. Уильяму мы, правда, не сказали. Знали, что не согласится. Ну, а потом вот нашу команду взяли. Ну, Бэртон лично подсуетился. Хотя идея моя была.

— А как вы тайком от Оливера сделали? — спросил я.

— Попутно, — ответил Бэртон. — Чернокнижник велел золотишко понадёжней спрятать. Ну, мы моментом и воспользовались. Хотя, сдаётся мне, он догадался. Как-то быстро начал Хьюзи выдвигать после этого. На две команды.

— Для этого вам нужен был наш корабль, — вспомнил я.

— Ну, — кивнул Бэртон. — А Хьюзи об этом ни сном, ни духом. Он против Чернокнижника не попёр бы.

— Как вовремя всё, — заметил я.

— Повезло, — хмыкнул Бэртон, на время замолчав.

Мы прошли рощу, за которой, действительно, началась тропа, узкими изгибами уводившая вверх.

— Вообще, я знал, кто у вас капитан, — вдруг снова заговорил Бэртон, когда мы начали подъём. — Не думал только, что Накрысника встречу. У Брайана ж с Чернокнижником тоже свои счёты.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Я б не подумал тогда.

— Ну, да, он привык действовать аккуратней, — ответил он. — Почему, думаешь, он шибко не сопротивлялся?

— А что за счёты? — спросил я.

— Ну, они вместе, вроде как, немного незаконной торговлей занимались, — ответил Бэртон. — Как раз с камушками. Много кого знали из наших. Тут Брайан вдруг решил перейти на табак с сахаром. Может, напугался чего. Чернокнижнику не понравилось. Он сорвал договор какой-то. Ну, Брайан его аккуратно и сдал. Тот пока в бегах был, его батя, не вникая, что к чему, переписал завещание на Брайана и скоропостижно скончался. Чернокнижника взяли, но Брайан тут же его откупил. Вроде, всё мирно было. Не знаю, что они там с этим наследством решили, поделился Брайан, не поделился, понятия не имею. Суть в том, что Чернокнижник к старому опыту вернулся. Ну, Брайан, понятно, отказался. С тех пор у них пути разошлись. Чернокнижник прибился к нам, а Брайан остался со всеми деньгами. С того момента они всё пытались как-то друг друга потопить, но не явно. Видишь ли, Чернокнижник мог про него много рассказать, но тогда Брайан бы сдал всех. А у нас и со знатью были подвязки. Так что обеим сторонам невыгодно друг друга топить было б. А тут случай подвернулся и для нас, и для вас, и для Чернокнижника.

— Ясно, — протянул я, в который раз удивляясь тому, насколько непредсказуемой и запутанной бывает жизнь человека.

Уже во второй я узнавал о Брайане то, чего не мог бы предположить изначально. Нет, это не поражало, не выставляло его в ином свете. Я не осуждал его. Это просто было неожиданно, не более того.

Дальнейший путь мы, чтобы сэкономить силы, продолжили почти молча, лишь иногда позволяя себе пару кратких реплик. Наконец, забравшись на скалу, мы сделали краткий привал, созерцая раскинувшуюся перед нами травянистую равнину, обрамлённую тёмно-зелёными кустистыми растениями, названий которых я не знал от слова совсем. Строго на востоке, на отдалении двух-трёх миль возвышалось подобие скалистого купола — природного каменного формирования, изрезанного пещерами и издали напоминавшего гигантский муравейник.

— Это святилище? — спросил я.

— Это хранилище, — ответил Бэртон. — Святилище было в деревне.

Ларри тем временем беспрестанно оглядывался по сторонам.

— Не обрадуются нам здесь, — заметил он.

— Пока некому радоваться, — произнёс Роберт. — Может, пронесёт.

Ларри не ответил, лишь молча забив снаряд в дуло мушкета.

Отмечу отдельно, что к этому времени мы с Ларри изобрели особый способ заряжания ручного огнестрельного оружия. Наделав из тонкой бумаги небольших карманов по диаметру дула мушкетов, мы насыпали в каждый по мере пороха и по мере дроби, либо вгоняли по пуле. Теперь, вместо того, чтобы засыпать порох и поражающие элементы по-отдельности, достаточно было просто оторвать дно кармана и вогнать снаряд целиком. И пусть после каждого второго выстрела приходилось продувать ствол, скорострельность даже при таком условии значительно возрастала. Вскоре оба наши боцмана взяли себе наше изобретение на вооружение. И теперь, наравне с пороховницами и сумками для пуль, мы носили нами же сшитые пояса с отделами для, так называемых, фасованных зарядов.

Наконец, продолжив путь, мы, примерно через час добрались до каменной куполообразной возвышенности, у основания которой начиналась очередная, едва различимая тропа, которая уводила в зиявшую над нами пещеру, ядах в двух от земли. Забраться в неё труда не составило. Когда мы оказались внутри, Роберт вытащил из-за пояса пистолет и встал у входа, наблюдая за равниной. Мы же проследовали вглубь пещеры под предводительством Бэртона.

Пройдя в полумраке по сухому извилистому известняковому коридору, настолько узкому, что порой приходилось протискиваться между камнями боком, или проползать под выступающими из стен валунами, мы, наконец, вошли во вторую пещеру, размерами напоминавшую большую залу, в которых представители высшего общества организовывали приёмы. Потолок поднимался довольно высоко, образуя подобие естественного купола, сквозь многочисленные мелкие отверстия которого пробивался свет. Не сказать, чтобы здесь было слишком светло, однако этих лучей, рассеиваемых мелкой известковой пылью, в обилии парившей в воздухе, казалось вполне достаточно, чтобы рассмотреть пол под ногами.

Мы прошли почти в центр пещеры, пол которой широким конусом уходил вниз, к центру, где темнело воронкообразное отверстие.

— Дошли, — произнёс Бэртон, разматывая верёвку. — Кто полезет?

— Кто полегче, и кого не очень жаль, — ответил Ларри, подмигнув мне.

— Понял, готов, — хмыкнул я, обвязываясь верёвкой.

Ларри и Бэртон взялись за другой конец.

— Спустишься, увидишь деревянный тёмный сундук, — проинструктировал Бэртон. — Под задним левым углом плоский камень. Придётся покопать. Там будет кошелёк.

— А золото? — поинтересовался я.

— Пусть лежит на чёрный день, — ответил Бэртон. — Сейчас всё равно не вытащим. Да и на эти камушки знаешь, сколько таких сундуков купить можно?

— Боюсь представить, — ответил я, подходя к краю отверстия и опускаясь на колени.

Бэртон крепче перехватил верёвку.

— Готов?

— Да.

— Когда закончишь — крикнешь.

— Так точно, — отозвался я, отцепляясь от края и перехватив верёвку удобнее.

В следующее мгновение я уже висел в воздухе, медленно опускаясь в темноту второй пещеры, полагаясь только на руки Ларри и Бэртона. Сказал бы мне кто-то во время моей службы во флоте, что в моей жизни наступит момент, когда мне придётся доверять пирату, я бы не поверил. И сейчас, находясь в густой, наполненной запахом сухой извести темноте, я на какое-то мгновение позволил себе засомневаться в надёжности моих спутников, если что-то пойдёт не так.

Наконец, я ощутил ногами дно. Крикнув, что всё в порядке, и получив ответ, я огляделся, постепенно привыкая к полутьме, куда более густой, чем в верхней пещере, но всё равно не лишённой скудных источников света. Наконец, я разглядел чуть поодаль сундук, о котором говорил Бэртон.

— Сундук вижу! — крикнул я.

Голос Бэртона в ответ прозвучал негромко, так что я не разобрал, что он мне ответил.

Не обратив на это внимания, я подошёл к сундуку и, всё-таки, поддаваясь любопытству, открыл его. Нет, я уже не удивлялся тому, насколько богатыми могли быть пираты и какие огромные сокровища хранились в таких вот пещерах. И то, что этот сундук был доверху заполнен золотом, казалось само собой разумеющимся.

Помня слова Бэртона, я нащупал под левым задним углом сундука плоский камень, под которым оказалось небольшое отверстие, засыпанное каменной крошкой. Я принялся разгребать её. В какой-то миг до моего слуха донёсся ни то чей-то негромкий голос, ни то какой-то глухой звук, похожий на приглушённый толщей камней звук удара. В это же мгновение моя рука почувствовала среди камней что-то мягкое. Я схватил предмет и вытащил его из-под каменной крошки. Это был кошелёк из тёмно-зелёного бархата с кожаными потрёпанными завязками и некогда шёлковой вышивкой. Я осторожно открыл его и высыпал часть содержимого на руку. Всё, как и говорил Ларри. Кроваво-красные камни — редчайшие алмазы — переливались в тусклом отсвете проникавших в пещеру солнечных лучей осколками багровой зари. Подумать только — я держал в своей руке целое состояние. А ещё я держал несколько десятков жизней, чья кровь теперь вопияла из недр этих камней.

Я быстро ссыпал камни обратно в кошелёк и подошёл к отверстию пещеры.

— Готово! — крикнул я. — Поднимай!

Ответа не последовало.

— Есть там кто? — снова крикнул я.

В следующий миг, со свистом разрезав воздух, мне под ноги вонзилась стрела. Я едва успел отскочить в сторону и ринуться к стене. Но тут же дёрнувшая верёвку сила сбила меня с ног. Через секунду меня уже потащило по камням. Отбросив кошелёк с алмазами, я выхватил нож и в два счёта перерезал верёвку, стягивающую мне пояс. Наконец, освободившись от верёвки, я бросился в сторону, подхватил камни и побежал, как мне показалось, к вероятностному выходу. Это было небольшое отверстие в скальной породе, скорее всего, промытое водой и которое, судя по тусклым отсветам, падавшим на его стены, могло выводить наверх.

Однако едва моя голова оказалась над каменным полом верхней пещеры, у моего лица тут же появился костяной наконечник копья. Я медленно повернулся в сторону стоявшего надо мной воина. Как и любой житель африканского континента, он был чернокожим, одетым в соломенную набедренную повязку, с какой-то дикой причёской на голове, представлявшей собой смесь волос, глины, перьев, костей и ракушек.

Оскалившись, воин приблизился ко мне на шаг, слегка раскачиваясь, так что все висевшие на его шее костяные украшения зазвенели. Похоже, сопротивление было бесполезным. Не делая резких движений и прекрасно понимая, что вряд ли успею схватиться за оружие, я отбросил кошелёк с алмазами, медленно вылез и поднял руки.

Воин не стал поднимать камни. Он только сделал ещё один шаг мне навстречу и прислонил к моей шее остриё копья. Затем, мельком бросив взгляд в сторону, он что-то крикнул в темноту, откуда ему ответили несколько голосов, а затем послышался шорох быстрых шагов босых ног. Сколько их было, чем они были вооружены, как далеко они были от меня? Я не знал и не задумывался. Для меня это был единственный шанс, пусть он и был не слишком значительным.

Воспользовавшись тем, что он отвлёкся на мгновение, я ринулся вперёд, и, отведя копьё правой рукой, одновременно нанёс ему левой ладонью удар в основание челюсти. Моё счастье, что он не ожидал этого. Я даже не понял, оглушил я его или убил. Он повалился, исчезая во мраке каменных коридоров пещеры. Не раздумывая, я поднял камни, сунул их в карман, и, пригибаясь под летящими следом за мной стрелами, бросился в сторону выхода.

Я не задумывался в этот момент, почему меня никто не предупредил. Роберт должен был стоять на стрёме. Бэртон и Ларри были наверху и могли, хотя бы, крикнуть, если что-то пошло не так. Только через пару мгновений в моей голове промелькнула мысль, что они могли погибнуть. Но, что бы я сейчас мог сделать? Мог я как-то помочь им или теперь мне, скорее, нужно было думать, как спасаться самому? Очередная стрела, пролетевшая рядом с моим ухом, заставила меня забыть о размышлениях и прибавить скорости.

Проклятье! Я, офицер Королевского флота, всегда среди первых бросавшийся под пули в любом сражении, теперь удирал от десятка дикарей, не имея ни малейшего понятия, что мне делать и спасая какие-то камни.

Я выпрыгнул из пещеры и со всех ног бросился напролом сквозь заросли.

— Звездочёт! — вдруг откуда-то справа донёсся до меня голос Роберта.

Я развернулся и бросился в его сторону.

— Ларри! Бэртон! — крикнул я, давая понять, что мы разминулись.

Роберт, державший наготове пистолет и уже собиравшийся куда-то стрелять, выругался, после чего, без лишних объяснений, ринулся в пещеру. Я, недолго думая, последовал за ним.

Мне снова пришлось пройти по тому же ходу, по которому я лез не менее получаса назад. Роберт замедлил шаг, дав мне знак молчать, и начал более осторожное продвижение. Мы проползли почти бесшумно, после чего Роберт знаком приказал мне остановиться и прицелился.

В этот же момент снаружи донеслись выстрелы и голоса Бэртона и Ларри. Роберт обернулся.

— Твою ж, — сквозь зубы произнёс он, глядя словно сквозь меня.

— Уходим, — отозвался я.

Роберт кивнул, снова переводя взгляд на невидимую для меня из-за валуна цель.

— Сейчас, — негромко отозвался он, взводя курок.

В этот миг я вдруг вспомнил про парившую в воздухе известняковую пыль. На какое-то мгновение мои мысли парализовало. В памяти всплыла услышанная мною история, которую рассказал один предприниматель, мистер Гейтс, на одном из приёмов, организованных семьёй Гарти. У Гейтса была целая сеть крупнейших пекарских производств и два мукомольных завода, на одном из которых произошёл взрыв. Как он объяснил, причиной тому стало большое количество мучной пыли в одном из помещений и разбившийся фонарь.

— Полыхнуло так, что сам Гай Фокс[20] позавидовал бы, — сказал он тогда, потирая набалдашник своей трости. — Привёз бы он тогда в Парламент не порох, а муку, так, может, и история пошла бы иначе.

Помню, что я спросил его, как это возможно. И он рассказал мне, что многие виды пыли, начиная от муки и сахарной пудры и заканчивая некоторыми каменными породами, при определённом количестве на объём воздуха могут вызывать детонацию при сильном нагреве. То есть, при открытом огне это было более чем вероятно.

На тот момент меня, правда, больше поразило его столь спокойное, и даже ироничное отношение ко всей ситуации, а также непринуждённый тон, с которым он давал пояснения. Теперь же его слова звучали для меня несколько иначе. Мы, можно сказать, находились в трюме, полном пороха, для которого достаточно было бы всего одной искры. Знал об этом Роберт, или нет — я не мог сказать. Я понимал лишь одно — этого нельзя было допустить.

— Нет! — шёпотом крикнул я. — Уходим! Роб!

Роберт непонимающе глянул на меня, но всё же сделал шаг в мою сторону. В этот миг в пещере вдруг раздались голоса, и в нашу сторону полетели копья. Роберт едва успел увернуться и, выругавшись, выстрелил. Мне показалось, я как во сне видел вспышку от порохового заряда и след огня, тонкой струйкой рассёкший воздух. Затем на какой-то миг всё стало тихо, без того наполненное пылью пространство показалось ещё более плотным. А затем вдруг, словно среди пещеры полыхнул огромный огненный шар, с рёвом и шипением поглотивший все её недра.

Мы с Робертом ринулись к выходу, подгоняемые неимоверным жаром и жутким грохотом осыпающейся горной породы. Наконец, мы выпрыгнули из пещеры и кубарем покатились по склону в заросли.

Оказавшись в относительной безопасности, я поднял голову и посмотрел на скалу. Пламя вырывалось из всех отверстий купола подобно огню из гигантской кадильницы, только всё это закончилось слишком быстро. А затем всю скалу наполнил глубокий низкий гул и огромное куполообразное формирование, задрожав, начало медленно осыпаться внутрь себя, оставляя вокруг серую пыль, подобно взрыву, поднявшуюся густым облаком в воздух.

— Это чего было? — наконец, ко мне вернулась способность понимать происходящее, и я даже различил сквозь этот гул голос Бэртона.

— Без понятия, — отозвался Роберт.

Я поднялся и подошёл к ним. Роберт и Бэртон наблюдали за всем происходящим напряжённо, но относительно спокойно. В глазах же Ларри читался страх.

— Что вы там сделали? — он повернулся ко мне.

— Просто выстрелили, — ответил я.

Ларри снова перевёл взгляд на рухнувшую скалу.

— Я говорил, — приглушённо произнёс он. — Это проклятые сокровища.

Бэртон повернулся к нему.

— Не дрейфь, мистер Саблезуб, — хмыкнул он. — Видать, их боги обозлились не на нас, а на свой народ. Раз мы живы, — он перевёл взгляд на меня. — Не нашёл?

— Нашёл, — я вытащил кошелёк из кармана и кинул его Бэртону.

Тот довольно заулыбался и повернулся к Роберту.

— Делить где будем? — спросил он.

Роберт пожал плечами, снова переводя взгляд на рухнувшую скалу. Бэртон открыл мешок и высыпал камни на ладонь.

— Мистер Звездочёт, — произнёс он, перебирая алмазы. — Разрешите выразить Вам признательность. Каждый из этих камешков стоит побольше этого острова…

— Бэртон, — недовольно перебил Ларри. — Может, вы камни подальше от этого массового захоронения поделите.

— Саблезуб, ты чего? — хмыкнул Роберт, поворачиваясь к нему.

— Ничего, — в голосе и осанке Ларри снова появилось то аристократическое достоинство, над которым сложно было бы посмеяться или не принять всерьёз. — Я не намерен брать долю.

Бэртон непонимающе посмотрел на него.

— Почему? — спросил он, осторожно ссыпая камни обратно в кошелёк.

— Вам не понятно, мистер Барли? — произнёс Ларри в том же тоне.

Бэртон перевёл всё такой же непонимающий и недовольный взгляд на меня. Роберт, сделав шаг вперёд, кашлянул.

— Лады, — произнёс он. — С золотом чего делать будем?

Бэртон перевёл взгляд на осевшую скалу.

— Ты как Звездочёт, про золото, — заметил он. — Может, заглянем позже? — он потряс мешочком с алмазами. — Тут золота не нужно.

Я успел заметить взгляд Ларри, брошенный на обоих боцманов. Однако ничего не сказав, он молча развернулся и пошёл по тропе.

— Уходим, — я кивнул Роберту, следуя за Ларри.

Роберт и Бэртон, перекинувшись парой слов, последовали за нами.

Я быстро нагнал Ларри. Он шёл молча, сосредоточенно глядя под ноги и только бросил на меня недовольный взгляд, когда я с ним поравнялся. Спрашивать его, почему он отказывается от своей доли, было бы неуместно, я это понимал, да и ответ был ясен. Немного помолчав, я решил спросить, что же произошло в пещере, и почему меня никто не предупредил.

— Там ходов много, — ответил Ларри. — Могли обойти. Мы тебя когда спустили, Бэртон мне приказал к Роберту идти. Почему он тебя не предупредил — не знаю.

— Там был другой выход, — ответил я. — Можно было без верёвки спуститься.

Ларри повернулся ко мне.

— Ал, там пятьдесят выходов могло быть, — недовольно произнёс он. — Откуда мы обо всех знать будем.

Дальнейший путь до самой бухты мы с ним продолжали молча, позволив нашим боцманам вести беседу, касавшуюся их планов на будущее. Я не особо вникал в суть их разговора, ограничившись лишь пониманием того, что они были бы не прочь начать новую жизнь где-нибудь на Багамах, живя как цари. Бэртон что-то говорил о плантаторстве, Роберт — о торговой компании, которую он хотел бы основать. Я не стал вникать далее. Сейчас меня больше интересовали события, произошедшие в пещере. Неужели Бэртон не мог предупредить меня? Понятно, он не успел бы вытащить меня, если нападение началось внезапно. Но крикнуть-то он мог. И зачем он отправил Ларри к Роберту? Могли быть для этого какие-либо дополнительные причины? Может, он не очень хотел делиться со мной? Тогда, какой смысл был брать меня и отправлять за камнями? Они могли оставить меня на корабле. Или ему это могло быть как-то выгодно? Или я просто слишком много знал?

Уже вечером я, всё же, решил подойти к Ларри и поговорить с ним один на один.

— Скажи честно, Бэртон меня кинуть хотел? — напрямую спросил я, когда мы проверяли запасы боеприпасов и пороха.

— Он не говорил об этом ни чего, — ответил Ларри.

По его тону я понял, что он хотел бы уйти от ответа. Не могу сказать, чтобы меня это сильно обидело. Скорее, насторожило.

— Слушай, — я повернулся к нему, переставив бочонок с порохом и проверяя, не отсырело ли его содержимое. — Я не собираюсь выяснять. Мне важно — ты об этом знал, или нет?

— Я не знал, — Ларри прямо посмотрел на меня. — Может, эта идея ему уже в пещере пришла.

— Знать бы, почему, — заметил я.

Ларри пожал плечами.

— Не знаю, — он помотал головой. — Ал, прости. Я, правда, не думал.

— Я не осуждаю, — отозвался я.

Больше мы к этому разговору возвращаться не стали.

Глава двадцать третья. О неупокоенных душах

На следующее утро, 4 октября, Роберт распорядился окончить работы по пополнению запасов пресной воды, так как мы планировали сняться с якоря 5 октября утром. Брайан, в свою очередь, либо не подал виду, либо, действительно, не знал, что произошло вчера, но он ни словом не обмолвился о нашем продолжительном отсутствии.

Роберт отправил на берег Тони, Ника, Уолтона, Мэдока, Джерри, Томми и Итана. Небольшой водопад, ставший для нас источником пресной воды, находился менее чем в десяти ярдах от берега, так что Роберт рассчитывал, что с этой задачей у семи человек получится справиться быстро.

Я тоже готов был вызваться в добровольцы, однако Роберт отстранил мою кандидатуру.

— Ты, лучше, это, — негромко произнёс он, наблюдая за идущей к берегу лодкой. — Пару орудий подготовь.

— Ты что-то знаешь? — спросил я напрямую.

Роберт, переведя взгляд на прибрежные заросли, помотал головой.

— Так, предполагаю, — отозвался он.

Решив не спорить и мысленно проклиная все сокровища мира вместе взятые, я, позвав за собой Нэвиля и Ларри, направился в трюм, чтобы поднять порох и снаряды. Вызвавшийся помочь Лесли был отправлен за банниками и пыжами.

Поднявшись на палубу, мы занялись подготовкой орудий. Всё это время в моей голове продолжали крутиться мысли о том, почему Брайан так и не спросил о вчерашнем происшествии. Вряд ли здесь не слышали грохота, который мы устроили, или, хотя бы, не видели того облака пыли. И даже если, действительно, никто ни чего не заметил, поскольку корабль был внизу, а взрыв произошёл на скале, в нескольких милях от береговой линии, Брайан мог бы задаться вопросом, откуда мы вернулись такими потрёпанными и обсыпанными белой каменной крошкой. Я ещё мог понять, что из команды об этом никто спрашивать не стал, так как наших боцманов побаивались. Хотя, может, Роберт и рассказал Брайану всё. Странно только, что наш капитан и с нами с Ларри не поговорил. На Брайана это не было похоже. И чего теперь нам ожидать? И знает ли он об этом?

— Ал, — отвлёк меня от мыслей негромкий голос Ларри, пока я прочищал протравником затравку. — Чего там? — он сосредоточенно наблюдал за береговой линией, пока Нэвиль и Лесли забивали в ствол пыж и снаряд.

Я поднял голову и мои последние надежды на то, что стрелять не придётся, разлетелись в прах.

— Живо к Роберту, — приказал я Лесли. — Скажи, чтоб готовились. Арчи и Годфри сюда.

— Да, сэр, — Лесли тотчас помчался к Роберту, уже спускавшемуся с капитанского мостика.

— Видел! — донёсся до меня его голос, когда Лесли сообщил о наблюдении. — Рыжего с Бабуином — к Звездочёту. И тащи ружья.

Лесли поспешил выполнять.

— Сколько их? — спросил Роберт, подходя и заряжая мушкет.

— Не могу знать, — отозвался я, наблюдая за осторожно продвигающейся среди прибрежных зарослей группой вооружённых дикарей. Точное их число было определить сложно, но, скорее всего, их было не менее двадцати человек. И это только тех, кого мы могли видеть, и то лишь с правого фланга. Был ли кто-то на левом фланге — растительность не давала возможности разглядеть. Тем временем Арчи и Годфри уже подоспели. Отдав их в распоряжение Нэвиля, командовавшего второй пушкой, я подготовил фитиль и насыпал пороха на затравку. Теперь оставалось только навести орудия.

Вскоре рядом с нами появились и Бэртон с Брайаном.

— Что там? — спросил Бэртон.

— Пока молчим, — ответил Роберт, протягивая ему заряженное ружьё.

— Может, за лучшее, предупредить их? — настороженно произнёс Брайан, наблюдая за погружавшими в лодку бочки с водой Ником и Уолтоном.

— Никак нет, — возразил я. — Спугнём.

— Звездочёт прав, — ответил Роберт, не отводя пристального взгляда от зарослей. — Начнём орать, эти выскочат. Так, может, ещё безболезненно уйдём…

Он не договорил. В следующее мгновение вылетевшая из зарослей стрела пронзила насквозь Ника. Уолтон в первый момент отшатнулся, после чего бросился к нему, крикнув Тони, что нужно срочно уходить. Я не медлил.

— Расчёты от орудий отойти! — приказал я.

Ларри, Лесли, Годфри и Арчи отступили от пушек. Мы с Нэвилем поднесли фитили к затравкам.

— Огонь!

Мы одновременно подожгли порох. Раздался уже привычный свист летящих снарядов, после чего оба разрывных ядра влетели в заросли. Последовавший грохот взрыва известил о том, что залп был произведён удачно.

— На судно! — проорал Роберт и без того в спешке отчаливавшим от берега остальным членам нашей команды. — Живо!

— Второй залп готовь! — приказал я.

Лесли быстро пробанил пушку. И в этот момент весь берег словно ожил. А мы ведь надеялись, что наши действия отпугнут нападавших. Но их стало только больше.

Сотрясая воздух громкими криками, из прибрежных зарослей выскочило, наверно, не менее сотни дикарей, вооружённых копьями и луками со стрелами. У кого-то даже было довольно сносное клинковое оружие. И в какой-то миг я вдруг осознал нашу ошибку. Ведь эти дикари уже не в первый раз видели европейцев и, возможно, они даже знали, сколько у нас бывает времени между пушечными залпами.

— Что б их, — рыкнул Роберт, разряжая в толпу ружьё.

Брайан и Бэртон последовали его примеру.

Шлюпка же с семью членами нашей команды, тем временем, ещё не отчалила.

— Готово! — крикнул Ларри, отступая от пушки.

— Расчёт — от орудия! — послышался голос Нэвиля.

— Огонь! — снова скомандовал я, поднося фитиль к затравке.

Снова последовал залп, сокративший количество дикарей человек на пятнадцать, но не остановивший их.

— Готовь залп! — снова приказал я. — Стрелять по готовности!

Роберт, Бэртон и Брайан, тем временем, вели прицельный огонь из ружей. Я успел заметить и то, как Джерри и Мэдок, выпустив по пуле в преследовавшую их толпу, подбежали к уже начинавшей отходить шлюпке, в которую Уолтон успел втащить тело Ника. Мэдок запрыгнул первым. Джерри последовал, было, за ним, но брошенное одним из дикарей копьё оцарапало его плечо и заставило отдёрнуться. Тони, не медля, рывком втянул его в шлюпку и тут же замертво рухнул на её дно, пронзённый другим копьём.

— Готово! — в этот миг крикнул Лесли.

— Расчёт! — скомандовал я, поднося фитиль. — Огонь!

Наконец, наш почти беспрестанный огонь возымел действие. А, может, противник просто понял, что ему нет смысла продолжать нападение.

Шлюпка с членами нашей команды уже была далеко от берега и теперь довольно быстро приближалась к судну под прикрытием очередных залпов. И наше счастье было в том, что стрелы туземцев не дотягивались до нас.

Наконец, шлюпка подошла к «Северной Звезде». Первым на борт перебрался Мэдок, за ним Итан и Джерри. Уолтон и Томми остались в шлюпке, чтобы загрузить несколько бочонков, которые им, всё же, удалось успеть наполнить. Мы с Нэвилем не оставляли своих постов ни на мгновение, готовые в любой момент продолжать вести обстрел.

Стоявшие на берегу воины, тем временем, потрясая копьями и раскачиваясь, что-то кричали нам вслед, не спеша ни уходить, ни продолжать нападение.

— У них лодок нет? — спросил я Роберта.

— Есть у них всё, — ответил он, держа наготове ружьё. — Если б они хотели нас убить, уже давно бы это сделали.

— Ну, они недалеки от этого желания, — заметил я.

— Да, есть такое, — Роберт повернулся и отошёл к Мэдоку и Итану, поднимавшим шлюпку с телами Тони и Ника.

— Мёртвые? — уточнил он.

— Даже не мучились, — ответил Мэдок.

— Подготовьте к похоронам, — распорядился Роберт.

Я снова перевёл взгляд на берег. В стволе орудия ещё оставался заряд. В какой-то миг мне захотелось отправить его во всё ещё стоявших на берегу дикарей. Ладно бы они напали на нас с Бэртоном, Робертом и Ларри, когда мы забрали камни. Но причём были Тони и Ник, не принёсшие им ни какого зла и даже не знавшие о камнях? Да, понятие справедливого возмездия было для этих народов чуждо.

В этот миг меня словно пощёчиной отрезвила мысль — а сами-то мы знали, что такое справедливость? Мы, цивилизованные варвары, вооружённые огнестрельным оружием и построившие более мощные корабли, по какой такой справедливости имели право вторгаться в чужие миры, диктуя свои законы, которые сами-то не умели соблюдать? Мы прикрывались распространением цивилизации, миссионерством, какими-то благодетельствами в пользу бедных народов, а сами лишь расширяли свои границы, высасывали ресурсы из новых земель, расчищали место для собственного проживания, называя захватчиками или врагами тех, кому эти земли принадлежали. О какой справедливости мы имели право говорить?

Я отступил от пушки.

— Разрядить орудия, — приказал я.

Ларри и Нэвиль непонимающе посмотрели на меня.

— Мистер Шайн, может, огрызнёмся напоследок? — спросил Нэвиль.

— Уже огрызнулись, — ответил я. — Разрядить.

Больше вопросов никто задавать не стал.

Днём, когда мы уже шли на юг вдоль побережья Африки, состоялись похороны Тони и Ника. Брайан, произносивший речь, не был многословен. Выразив сожаление об их утрате, и сказав несколько добрых слов, он, как капитан, совершил молитву, после чего мы предали их тела морю. И за весь этот день ни Бэртон, ни Роберт, ни Ларри, ни словом не обмолвились о камнях. Только уже вечером, когда пришёл наш с Ларри черёд сменить Мэдока и Уолтона, оба наших боцмана поднялись на бак, где сейчас был я.

— Незавидный денёк был, да Звездочёт? — усмехнулся Роберт. — Ну, нормально всё?

— Не сказал бы, — честно ответил я.

— Чего так?

— Думаешь, эти камни стоят жизней? — спросил я.

Роберт недовольно посмотрел на меня.

— Да, ладно, Звездочёт, — фыркнул он. — Давай без проповеди.

— Из меня проповедник, что из тебя, — отозвался я. — Просто интересно твоё мнение.

— Моё мнение? — хмыкнул Роберт. — Моё мнение такое: убивай, или тебя убьют. И этот принцип не только на войне. Вся наша жизнь — война. Или, если хочешь, борьба за выживание. Вон, глянь на океан, — он широким жестом указал на плещущиеся за бортом волны. — Всё, что в нём есть, пытается друг друга сожрать. Думаешь, у людей не по тому же принципу? Вот, например, когда меня мамашка родила, она выбросила меня в ближайшую канаву. Просто потому, что не смогла бы прокормить. Те, кто меня подобрали — научили меня попрошайничать и воровать. Отец Кишкодёра был плантатором. Честным, заметь. Задавили конкуренты. Он пустил пулю в лоб и скинул на сына все долги. Сколько тебе тогда было? — он повернулся к Бэртону.

— Двенадцать, — невозмутимо ответил тот.

— Он в пираты и подался, — продолжал Роберт. — Или у тебя жизнь проще была? Ты же для твоего любимого флота дезертир. Не забывай. А почему тебя не оправдают? Невыгодно. Ты ж безродный валлиец. Здесь все за счёт друг друга выживают, Ал. И я хочу жить.

Я некоторое время молчал, пытаясь понять, что сказать и стоит ли говорить. Да, Роберт в чём-то был прав. Да и разве я сам не жил по тому же закону, когда приходилось вступать в бой. Убивай, или убьют тебя. Я знал этот закон. И пока он действовал в отношении моего противника, у меня вопросов не возникало. Но всегда ли он был применим?

— Знаешь, — наконец, решил сказать я. — Не мне судить и не мне решать за кого-то. Мне б за себя решить. Просто, я думаю, может в нас есть что-то, что отличает нас от зверей.

— И что? — отозвался Роберт.

— Совесть, наверно, — ответил я. — Да, зверь убивает. Но у зверя и добычи, часто, одинаковые шансы. И они разные виды. А человек выживает за счёт слабого собрата. И убивает ради удовольствия. Или потому, что оружие лучше.

— Тебе так жаль этих дикарей? — усмехнулся Роберт.

— Мне жаль нашу совесть, — ответил я. — И Тони с Ником.

Бэртон, недовольно глянув на меня, хмыкнул и отошёл в сторону.

— Проповедник, — бросил он.

Спустя два дня мы продолжали идти прежним курсом на юг, намереваясь обогнуть Мыс Доброй Надежды. Я, как и обычно, проводил своё свободное время с орудиями, занимаясь ремонтом крепления рыма, когда ко мне подошёл Роберт.

— Ты тут сильно занят? — спросил он.

— Нет, — я поднялся.

Роберт облокотился о фальшборт.

— Я тут вот о чём подумал, — он глянул по сторонам, после чего вдруг достал из кармана сюртука кошелёк с камнями.

— Мы тут с Кишкодёром поговорили. Он…, короче, — Роберт протянул камни мне. — Забери.

Я поколебался.

— Зачем? — спросил я.

— Бери, — он небрежно сунул кошелёк мне в руку. — Купишь себе титул. Или за адвоката заплатишь.

Я принял камни, испытывая какие-то смешанные чувства. С одной стороны я, наверно, должен был быть благодарным Роберту. Стоимости тех камней, что я сейчас держал в руках, хватило бы не только на оплату услуг адвоката или покупку титула, включая королевский. Я бы мог купить на эти деньги все английские колонии и весь Африканский континент в придачу. Или построить себе шикарный дворец в любой точке мира, обзавестись сотней лучших рабов, открыть своё дело и жить безбедно на эти деньги, которых хватило бы моим потомкам до десятого поколения. И, имея такое состояние, мне не было бы стыдно появиться перед Мэри.

Да, я устроил бы свою жизнь в мгновение ока. Но имел ли я на это право? Как же блаженное неведение порой способно избавить человека от мук совести! Если бы я не знал, откуда у Роберта эти камни, если бы я сам не лазил за ними в пещеру, я, без сомнений, был бы счастлив принять его дар. И даже, не испытывая мук совести, или пытаясь не задумываться об этом, воспользовался бы предложенной возможностью.

Но я прекрасно помнил как рассказ Ларри о том, как эти камни были добыты, так и пещеры Мадагаскара, смерть Тони и Ника и разговор с Робертом и Бэртоном, который мы вели всего два дня назад. Могу ли я принять эту цену человеческой крови? На какой-то миг в моём сознании мелькнула мысль, что могу. Не я убивал этих людей. Не я забирал эти камни. Моя совесть чиста. Роберт сам предлагает мне это состояние. Может, в этом нет ничего плохого?

Я же не знал, откуда мне достаются деньги, которые я выигрывал в кулачных боях, в которых принимал участие во время отпусков, или когда мы заходили в порты других городов и в чём Ларри был моим неизменным спутником. Может, какая-нибудь пара шиллингов, которая попадала в мой кошелёк из рук очередного посетителя кабака, была последним пропитанием для какой-то вдовы, у которой эти деньги украли. Но я при всём желании не смог бы этого выяснить. И, что, в таком случае? Разве я был в этом виновен? Так, какая разница?

И всё же совесть, без всяких объяснений причин, твердила мне, что я не имею на это права. Я знал историю приобретения этих камней, я был свидетелем смертей тех, кто участвовал в их добыче, я сам лазил за ними и сам вёл огонь по тем, кто осмелился выступить против нас. Я прекрасно понимал, что моё согласие принять эти камни поставит меня в один ряд с теми, кто ради них убивал. И всё потому, что я знал их цену.

Но, что, если я их не приму? Ведь это такой шанс начать новую жизнь! И Роберт тоже был прав, когда сказал, что в мире людей каждый выживает за счёт других. А так я обреку себя на добровольную бедность и до конца своих дней буду вынужден наниматься обычным матросом на любые корабли. Или, даже если мне каким-то чудом получится доказать, что я не дезертир, я вряд ли буду восстановлен в звании и так и буду пробиваться в какой-нибудь съёмной комнате на окраине Плимута. Или пойду заниматься рыболовным промыслом, который далеко не всегда приносит огромный доход. Впрочем, и это было возможно, и я не боялся трудностей и тяжёлой работы. Но, когда твой друг добровольно отдаёт в твои руки огромнейшее состояние, все остальные расклады начинают казаться ничтожными и требующими слишком больших и не всегда плодотворных усилий.

Чем таскать невод за лодкой, я мог бы настроить по всей Великобритании рыбных заводов, открыть крупнейшее в мире производство рыбы в любом виде. Я мог бы зарабатывать огромные деньги, обеспечить работой тысячи людей и даже жертвовать немалые суммы на благотворительность. И подумаешь, что ради моего состояния погибла пара десятков каких-то аборигенов, из которых я лично, по крайней мере, в тот раз, не убил ни одного. Да и два дня назад я всего лишь принимал необходимые меры для защиты нашего экипажа, тоже не виновного ни в одном из преступлений наших боцманов. Да и с такими деньгами я мог бы спасти сотни тысяч жизней. Я мог бы помогать людям. Разве это было плохо? Тогда почему я так и не смог, просто сказав Роберту «спасибо», спрятать камни в своём вещмешке? Совесть? Или то, что я видел, как Роберт, пусть, и не заявляя открыто, сам пытается от этих камней избавиться? Не зря же он говорил с Бэртоном, который, по всей видимости, как и Ларри, отказался от своей доли.

Я снова перевёл взгляд на мешочек с камнями. Увы, я знал цену этих камней. Как знал цену побед и поражений во время сражений. Часто мы слышим имена великих полководцев. Но кто упоминал имена тех, кто погиб на верфях, строя очередной корабль? Или остался инвалидом после работы по отливу пушек? Или тех, кто отдавал последнее зерно для изготовления сухарей для нас, когда мы отправлялись в очередной поход? Войны выигрывались не только солдатами. И цена побед порой была намного выше, чем та, о которой заявляли при подсчёте потерь. Победа, процветание, жизнь — всё это окупалось смертью или лишениями. И кто знает, какие жертвы могли стоять за состоянием того или иного богача, какие бы добрые дела он ни творил. И что было важнее? Цель? Способ её достижения? Или действия после её достижения? Мне было сложно дать однозначный ответ. Может, всё зависело от определённого случая? Я не мог знать. Теперь я знал лишь то, что за эти камни были отданы невинные жизни, и я не хотел чувствовать себя соучастником в их смерти.

— Я не могу, — я протянул камни обратно Роберту.

— Почему? — недовольно спросил он.

— Меня совесть осуждает, — ответил я напрямую.

Роберт нехотя принял кошелёк и перевёл на него сосредоточенный мрачный взгляд.

— Тебя-то за что? — буркнул он. — Не ты убивал.

— Цену знаю, — ответил я.

Роберт изучающе посмотрел на меня, после чего снова перевёл взгляд на кошелёк. Какое-то мгновение он молчал, словно что-то обдумывая, после чего размахнулся и выбросил камни за борт.

— Тогда чёрт с ними, — произнёс он, распрямляя спину и делая глубокий вдох. — Совесть, так совесть.

Глава двадцать четвёртая. Мыс Доброй Надежды

2 по 9 декабря мы шли вдоль южноафриканского побережья, огибая Мыс Доброй надежды. Не зря, всё же, именно надежда стала частью его названия, хоть и не для всех она оказалась оправдана.

Бурлящие белой мазью волны, покорные обрушивающемуся с высокого берега отжимному ветру, беспорядочно набрасывались на наше судно со всех сторон, так что мы почти полностью снизили парусность и, поставив штормовой парус, на очень малой скорости ползли на расстоянии около двух миль от берега, не рискуя подходить как к торчащим у побережья рифам, так и не смея отходить дальше в океанские просторы, ибо почти в миле от нас к югу бушевала буря, отголоски которой призрачным зловещим эхом долетали до «Северной Звезды».

— Застряли между чёртом и морем, — фыркнул Роберт, наблюдая за вздымающимися валами. — Держи правее! — крикнул он Томми.

«Северная Звезда» нехотя и осторожно взяла несколько румбов к северу. В этот миг судно вдруг тряхнуло, и огромный вал накрыл палубу. Я едва успел задержаться за леера штирборта. В этот же миг рядом со мной о фальшборт вдруг ударилось чьё-то тело. В следующую секунду я узнал Нэвиля. А ещё через миг он, как-то беспомощно взмахнув руками в попытке бороться с волной, выпал за борт. Я не посмел медлить.

— Человек за бортом! — крикнул я, хватая попавший под руку линь и бросаясь за Нэвилем. В следующий миг меня уже накрыло ледяной волной. Борясь с бушующей стихией, я, не выпуская из рук линь, поплыл к Нэвилю. Однако едва я схватил его за одежду, какая-то сила отдёрнула меня в сторону и повлекла за кораблём.

Проклиная всё на свете, я отпустил линь и снова поплыл к уже скрывающемуся под водой Нэвилю. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать его. Будучи уверенным, что он без сознания, так как он даже не пробовал барахтаться, я схватил его за волосы и вытащил на поверхность воды.

Нэвиль сделал судорожный вдох. Поняв, что он в сознании, я крикнул, чтобы он двигался и глянул в сторону удаляющегося корабля. Я видел, как на «Северной Звезде» убирают парус и был более чем уверен, что за нами вернутся. Но для этого ещё нужно было снизить ход корабля, бросить якорь и спустить шлюпку. А нахождение в почти ледяной воде вряд ли могло способствовать возможности долго продержаться на поверхности, особенно, не шевелясь.

— Плыви! — крикнул я, так как Нэвиль не двинулся. — Слышишь?!

— Не могу! — как-то надрывно отозвался он. — Мистер Шайн! Не могу!

Я снова повернулся к нему, не смея его отпустить и поддерживая его голову над водой.

— Чего ты? — спросил я.

— Я не могу шевелиться! — простонал он. — Не чувствую! Спина!

Я замер. Да, я слышал о таком, что, когда человек ломал спину, он терял чувствительность тела. Но что было делать теперь? Бросить его тонуть? Нет, я не мог этого сделать. Оставаться с ним, ограничивая себя в движениях? Тогда мы оба погибнем. И всё же я выбрал второе.

— Держись, — произнёс я, не давая ему погрузиться в воду. — Шлюпка придёт. Мы выберемся.

— Нет, я, — пробормотал он. — Мистер Шайн, оставьте меня.

— Давай, давай, — произнёс я, чувствуя, как начинают неметь конечности, а моё тело сотрясается от пронзающего холода. — Хотя бы разговаривай.

— Мистер Шайн, я не могу, — с трудом произнёс он. — Я умираю. Я чувствую.

— Не думай, — ответил я.

— Мистер Шайн, — пробормотал он, закрывая глаза. — Я должен сказать Вам. Это я написал донос. И я сдал Вас потом, там, в Индии.

Мне на мгновение показалось, что я перестал чувствовать холод. Это откровение было сейчас слишком некстати.

— Зачем? — спросил я.

— Вы меня не узнали, — продолжал он. — Я — Нолан Гилл. Мы с Вами служили на «Фортитуде». Вы у меня в подчинении были. Потом меня за пьянку разжаловали. Я на «Маргариту» матросом пошёл, — он сделал паузу, переводя дыхание и дрожа всем телом. — А потом мы с Вами на «Амелии» встретились. Вы — капитан-лейтенант. Молодой. И в таком звании. И такой достойный. И чин у Вас такой. И теперь я у Вас подчинении. И Вы меня не узнаёте, — он открыл глаза. — Я думал, это мой шанс. Я… — он задышал чаще. — Простите, пожалуйста. Я по зависти… По тупой зависти…

Я сильнее сжал ворот его рубахи. Хотелось ли мне утопить его или просто бросить здесь? Нет. Не сейчас, когда его жизнь была полностью в моих руках. Сейчас мне было его жаль.

Я помнил лейтенанта Нолана Гилла. Вернее, помнил тот скандал, что разгорелся, когда он устроил пьяную драку с командой другого корабля. И я помнил, что немало удивился, когда узнал, что его приняли на борт «Амелии». Но я не смог бы запомнить его за тот короткий промежуток времени, последовавший между его возвращением и бунтом. И теперь была понятна его странная робость, когда мы впервые поздоровались с ним на борту «Северной Звезды». И он успел порядочно испортить мне жизнь. Но злиться на него сейчас я не мог.

— Ничего, — ответил я, удерживая его голову на поверхности. — Всё нормально.

— Мистер Шайн, — простонал он. — Зачем Вам? Я умру. А Вы… Вам лучше оставить меня.

Я не ответил. Всеми силами стараясь согреться, я попытался плыть в сторону ушедшего корабля, тяня за собой обмякшее тело Нолана. Сейчас было не до выяснений причин, ненависти или убийств. Я искренне хотел спасти его и не позволил бы себе его отпустить.

Прошло около часа, прежде чем на волнах вдали появилась шлюпка.

— Они нас заметили! — крикнул я Нолану. — Сейчас спасут! Держись.

— Простите, мистер Шайн, — только пробормотал он.

Я резко повернулся к нему. Он был ещё жив, но, по всей видимости, уже бредил. Я попытался плыть быстрее, отдавая все силы выжимавшей из меня последние крупицы тепла воде. Если шлюпка идёт прямо по курсу в нашу сторону, это значит, что нас, действительно, заметили и мы спасены. Кажется, я даже разглядел стоявшего на носу шлюпки Роберта, отдающего распоряжения сидящим на вёслах членам команды.

— Надо двигаться. Надо двигаться, — кажется, я говорил это вслух.

Намокшая одежда тянула вниз, а сбросить её я не мог, так как для этого пришлось бы отпустить Нолана. Я сделал ещё рывок, чувствуя, что начинаю уходить под воду. Я принялся отчаянно грести одеревеневшей рукой в попытке схватить глоток воздуха и почти захлёбываясь в солёных волнах. Ног я, кажется, уже не чувствовал. Почти захлебнувшись, но, всё ещё пытаясь удержать голову Нолана над водой, я вдруг ощутил какую-то силу, резко рванувшую меня наверх. В следующее мгновение я уже сделал вдох и оказался лицом к лицу с Робертом, втаскивающим меня за шиворот в шлюпку. Я был спасён.

Перевалившись через борт, я, не осознавая себя от усталости, развалился на дне шлюпки, трясясь от холода и, не обращая внимания на онемевшие челюсти, пытаясь сказать о том, что произошло с Ноланом.

— Дай ему рому! — послышался приказ Роберта. — Этот живой? — он глянул на Нолана.

— Он…, — пробормотал я. — Спина… — в горло мне полился обжигающий спасительный ром, от которого через несколько глотков я закашлялся, но зато смог подняться.

— Нормально? — Ларри накинул на меня сухое покрывало. — Чего ты там бормотал? — он опустился на колени рядом со мной.

— У него, — всё ещё с трудом выговаривая слова, произнёс я, указывая головой на Нолана. — Спина сломана. Он о борт ударился.

Ларри поднял глаза на Роберта, вместе с Итаном склонившегося над недвижно лежащим Ноланом и помотал головой. Роберт накрыл Нолана покрывалам, после чего кивнул нам.

— По местам!

Не смотря на всё ещё трясущиеся руки и онемение во всём теле, я тоже через некоторое время взялся за вёсла и принялся грести, чтобы быстрее согреться.

Когда мы дошли до корабля, Роберт отдал приказ, чтобы нам спустили доски, на которые можно было бы положить Нолана.

— Поднимай! — крикнул он, когда мы привязали пострадавшего к доскам. Затем он повернулся ко мне.

— Храбро, конечно, — произнёс он негромко. — Но он не жилец.

— Может, до Капстада[21] дотянет, — ответил я. — Тут дня два.

— До какого там…, — Роберт махнул рукой. — Эт ладно спина. А если кровотечения какие внутренние?

Я пожал плечами.

— Не могу знать.

— Ну, Генри его осмотрит, — голос Ларри прозвучал обнадёживающе.

— Толку? — буркнул Роберт, забираясь по верёвочному трапу.

Итан последовал за ним. Мы с Ларри прицепили шлюпку к подъёмным талям.

— Всё нормально? — Ларри взглянул на меня.

— Потом, — отмахнулся я. — Пошли.

Ларри всегда отличался проницательностью. Да и как друзья, мы понимали друг друга с полувзгляда или по тону голоса. И сейчас, видимо, я чем-то выдал себя перед ним.

Я не хотел говорить о том, кем был Нэвиль Гейл на самом деле. Я просто был уверен, что многие из команды меня не поймут. Я и сам не знал, что именно я сейчас чувствовал. С одной стороны, мне казалось, что Нолан понёс достойное наказание за свой проступок и, желая смерти мне, он теперь может умереть сам. С другой стороны, понимая его беспомощность и отчаяние, я не мог ненавидеть его. Да, простить это было сложно. Но я и не умел бесконечно ненавидеть.

Когда мы поднялись на палубу и Бэртон с Томми и Мэдоком втащили шлюпку, Генри уже стоял на коленях над Ноланом, приложив руку к его шее.

— Дышит, — наконец, произнёс он, подняв взгляд на стоявшего рядом Брайана. — Но, раз у него спина сломана, его в гамак нельзя.

— Унесите его в мою каюту, — распорядился Брайан. — И, Генри, возьми, кого считаешь нужным, чтобы помогли тебе.

Генри кивнул и, робко глянув на Бэртона и жестом позвав за собой Мэдока, побежал в трюм, чтобы принести медикаменты. Бэртон и Мэдок унесли Нолана в каюту Брайана.

— Алан, ты как? — спросил Брайан.

— Нормально, — отозвался я.

— Иди на камбуз, пусть Магнус сделает тебе горячего чаю с ромом.

Я не видел причины возражать. Решив не утруждать Магнуса и прекрасно понимая, что Ларри не оставит меня в покое без разговора по душам, я сказал что сделаю чай сам. Ларри, прежде чем Роберт или Брайан успели бы дать ему хоть какое-то распоряжение, вызвался мне помочь. Я спустился в трюм, переоделся и прошёл на камбуз, где Ларри уже грел воду.

— Чай или кофе? — спросил он.

— Ты знаешь, — отозвался я, усаживаясь на скамью и положив голову на стол, только сейчас, наконец, чувствуя блаженную истому, разливающуюся от тепла очага по всему телу и приятным покалыванием наполнявшую онемевшие конечности.

— Да, три ложки на мелкую чашку, — усмехнулся он, добавляя в кофе перец и ром, и ставя чашку передо мной. — Теперь выкладывай.

Первым делом, сделав глоток живительного горячего горького напитка, я поднял голову.

— Помнишь Нолана Гилла?

— Слышал, — кивнул Ларри.

— Он тоже с «Амелии».

Я знал, что Ларри поймёт с полуслова. Он отодвинулся, удивлённо глядя на меня.

— Так, Нэвиль? — медленно произнёс он, сдвинув брови.

— Да, — кивнул я.

Ларри невесело рассмеялся.

— Бывает же, — он положил руки на стол, изучающе глядя на меня. — Как ты его не утопил?

— Я что, зря за ним прыгал? — усмехнулся я, вновь припадая к кофе.

Ларри помотал головой.

— Бред, не иначе. Зачем ему это? Он не сказал?

— Сказал, — я снова оторвался от чашки. — Шанс вернуться во флот. Он же сдал дезертира.

Ларри потёр пальцами левую бровь.

— Я всё равно не понимаю. Ты его простил, что ли?

— А смысл? — ответил я. — План мести вынашивать?

Ларри пожал плечами.

— Твоё дело, конечно. Но я б его там бросил.

— Хотел, — признался я. — Потом передумал.

— Да, Ал, — протянул Ларри после краткого молчания. — Опасно тебе заводить врагов. Они-то тебя узнают, а ты их — нет.

— Ну, что есть, — усмехнулся я.

— А если б ты знал, кто он?

— Всё равно б прыгнул, — ответил я.

Ларри ни чего не ответил.

Мы ещё некоторое время сидели молча. Не скажу, чтобы Ларри особо удивился моему поступку. Да я и сам не считал себя величайшим примером благородства. Да я спас Нолану жизнь — жизнь, которую он, всё равно, в скором времени может потерять. Ведь у нас на корабле не было ни соответствующих условий, ни медикаментов, чтобы обеспечить необходимое лечение человеку, получившему такую травму. А как примет раненого англичанина голландское население Капстада — это был ещё большой вопрос. Разумеется, в порт мы бы всё равно зашли в надежде пополнить запасы, но вот помощь нам вряд ли бы кто оказал. Утешало одно — он, действительно, успел попросить прощения, а это уже много значило.

Да, в этом пути нам пришлось нести большие потери, которые лишь иногда компенсировались поступками для очищения совести, и то далеко не всегда. Стоила ли наша цель всего этого, если у каждого из нас она была разной?

Внезапно явившаяся в голову мысль заставила меня прервать молчание и поделиться своими размышлениями с Ларри.

— Слушай, — произнёс я, залпом допив уже несколько остывший кофе. — А ведь Авалон для нас не цель, а средство.