Иногда, глядя на образ, который казался нам привычным, даже родным, мы с удивлением замечаем, насколько он уже далек от нас — и как быстро удаляется еще сильнее, со скоростью, превосходящей ту, с которой мы обречены его забыть.
Они боятся, что «износится», сотрется их грусть о любимом существе. Уж лучше мучиться тоской и «исчезновением», чем возвращаться в мир забвения и всеобщего отсутствия.
В наши барабанные перепонки врезались голоса людей, с которыми нам бы хотелось никогда не расставаться. Их голоса вписаны в наше тело, как эпитафии или татуировки.
Мысль о человеке — как прибой, она возвращается наплывами. Словно что-то стремится ее удержать. Заставить нас разделить ее и тем самым заставить ее остаться при нас.
Люди боятся износа. Они боятся, что «износится», сотрется их грусть о любимом существе. Уж лучше мучиться тоской и «исчезновением», чем возвращаться в мир забвения и всеобщего отсутствия.
Страх «износа». В историях ушедших то и дело напоминает о себе тема износа. «Изнашивается» голос, когда его слышишь слишком часто, «изнашивается» облик — эфемерное появление — человека на фотографии, когда смотришь на нее каждый день. «Изнашивается» грусть, «изнашивается» исчезновение — даже исчезновение, изношенное, в свой черед исчезает. Износ — единственный способ отделаться от «исчезновения». И вот остается мир без исчезновения, но и без появления тоже.
