А хорошая тельняшка, как известно, служит хозяину примерно десять лет.
Косяки здесь ни при чём, — сказал Суер, — главное — двери. Открытая дверь — это знак, это приглашение войти. Давайте же войдём в эти двери, раз уж нас приглашают.
Проворонил, проворонил, увлёкся лодейной болтовнёй. А ведь, наверно, стены эти и купола было самое важное. В краю-то глаза всегда бывает самое важное.
Вообще-то, я люблю смотреть краем глаза. Я нарочно
Я был в середине огромного букета, собранного со всей земли.
Я был в середине огромного букета, собранного со всей земли.
Наконец, обвешанный поцелуями, как дуб желудями, я оторвался от предмета неожиданной моей страсти. В двух шагах от нас стоял художник Орлов. Он был потрясён, скомкан и смущён. Древо поцелуев остолбенило его.
— Телу человеческому летать не нужно, — твёрдо сказал капитан. — Самое лучшее в человеке — это голова. А тело — чепуха, подпорка и ящик для питания головы. Взять, к примеру, живот — это ведь ужас! Нет, я вовсе не хочу, чтоб мой живот летал. А вот голова — хорошо бы, да не дал бог.
Кума метнулась в сени, притащила горшок молока, вытащила из печки рыбник, который был похож на перевёрнутый кверху дном коричневый таз.
В пироге что-то тихо и яростно клокотало.
Из-под ржаной корки, из трещинок в пропечённом тесте струился лучной и рыбный пар. Так и хотелось отодрать корку, глянуть, кто там таится под ней.
— Самовар-баранки! — крикнул кум, и баранки с самоваром явились на стол.
Самовар завывал и гнусавил носом, булькал рыбник, тихо шептала что-то пенка парного молока — всё двигалось и жило на столе, даже баранки чуть шевелились, легонько подталкивая друг друга маковыми боками.
И мы сделали махаона. С огромными крыльями!
Ведь само слово «махаон» — с огромными крыльями.
