О Жизни
Луи
Время — сторож и соглядатай,
Стрелки чертят опять кольцо.
Город полон разбитых статуй,
И у каждой — твое лицо.
Для меня этот мир — отрава,
Яд, который нельзя не пить,
Ни на что не имею права
Без тебя — даже просто жить.
Я виновен в произошедшем,
Пусть об этом все помолчат,
Совесть знает. Кричит и шепчет.
Совесть твой поднимает взгляд.
Стансы трусам
Милый Миша, плачь потише.
Вышел прыщик на носу?
Не расстраивайся, Миша,
Я трусы тебе везу.
Это ж просто загляденье —
Полосатые трусы!
Все ребята обалдеют,
Эх, утрешь им всем носы!
Ведь в трусах ты просто зайчик,
Все закрыто на засов.
Это вам не то, что мальчик
С голой попой, без трусов.
Если так, все слишком сложно,
Ни азарта, ни красы,
А не знаешь, может, можно
На язык надеть трусы?
Копать иль не копать?
Если долго копаться в себе, можно вырыть себе могилу.
Как же мне перестать копать, если почва так ждет лопат?
Не смириться мне, хоть убей, что любимый и самый милый
Каждый раз выбирал не меня в каждый проклятый звездопад.
Не меня на спине он вытаскивал из-под обломков зданий,
Не меня забирал с остановки ночами или в грозу.
Никогда он моих не оправдывал ожиданий,
Не шептал: все бросай, весь я твой, как коронке — зуб
Подхожу я тебе или же так, как коронка зубу,
Мы одно, мы одни, как таежные лесорубы,
Без залогов, условий и всяких возможных «если»,
Просто взяли себе два билета в Дрезден.
Только вот все мечты, а в руках до сих пор лопата.
Я копаю себя и закапываюсь в экватор.
Поиграем?
Мне так нравится видеть звезды в апрельских лужах.
Кто-то видит в них грязь — и это, наверно, так.
Ну, давай поиграем с тобой в этот древний ужас,
Я уже не боюсь, я лишь собираюсь в кулак.
Мне так нравятся стертые лица непосвященных,
И сплетенные вены стеблей кувшинок в реке,
Расплескался апрель у перил моего балкона,
Ты — условие пульса в моей восковой руке.
Крылья ласточек небо сотрут, как чернила — ластик.
И когда ты устанешь весь мир собой заслонять?
Я тяну свою руку, как главный тихоня в классе,
И ты спросишь кого угодно. Но не меня.
Пока финку не вынут — я вроде и не болею,
Ну, по крайней мере, — живу. Да, есть одно «но»:
Залатать будет некому, равно как и заклеить,
Но какое безумие — мне уже все равно.
Ты идешь, и цепочка следов на снегу — как вена,
Позади задыхается выжженная земля.
А ты видишь лишь стены дешевой своей Вселенной.
Только стены, пусть даже стены из хрусталя.
Ну давай поиграем в это. Я выйду к нищим.
Буду биться о стены. Пальцами их разъять?
Как цунами, застигнет влюбленность — и ватт под тысячу.
У меня развивается мания. Светобоязнь.
Мы на разных концах. Полушария. Версты. Мили.
Мои ноги топчут лишь радугу. Но не кровь.
Я умею до гроба только. Вот так учили.
А тихони-отличники помнят всегда урок.
Я один на один с этой черной апрельской ночью.
И, смывая с пустых ладоней холодный пот,
Оседаю тихонько в угол без позвоночника,
Да, животное, всё израненное в живот.
От такого самопознания без наркоза
И без водки даже можно лежать на дне,
Я не знаю правил, свои создавать мне поздно,
А ты людям смотришь в глаза как в дыру в стене.
Буду быстро ходить. Мало думать. Всегда при деле.
Буду тыкаться носом в людей, чтобы меньше жгло,
Совершу революцию, вырасту, похудею.
Мы уже проходили это. Не помогло.
Я лежу на дороге цветком, со стеблем разъятым,
И смотрю на тебя, предвкушая — в твоих висках
Оглушительно будет биться слепая чьятость,
Принадлежность кому-то кроме своих зеркал.
Верлибр
Возьми мою руку
И переведи меня через эту ночь.
Эту ночь, кусающуюся вопросами,
Так и не заданными себе самому.
Твоя легкая тень пусть лежит на моей душе,
Скрывая то, что скрывают все тени.
Извини, я пока не умею прощать,
Но прекрасно умею прощаться.
Я расстелил постель, почему же она
Так похожа на цветок лотоса,
На капкан, что ставит бессонница?
Нет, я даже не грежу о сне,
Он убьет моих монстров.
Но, прошу, возьми мою руку,
И тогда мои страхи станут снежинками,
И тогда я подумаю: а ведь завтрашняя казнь
Так украсит мою биографию!
Посеет во мне загадку и прелесть,
Ту загадку, что живет в спящем зимой фонтане.
Я ведь даже не прошу взаймы твою душу,
И не смотри на меня,
Как смотрит Юдифь на Олоферна.
Просто возьми две наши жизни на свои плечи
Только на эту ночь.
А завтра
Я снова буду пить слезы из чаши бытия,
Завтра у меня будет такой голос,
Каким приказывают нажать на красную кнопку
И снести полмира.
Мне так хотелось бы знать
Что предел невозможен.
Но сегодня.
Пожалуйста…
Возьми меня за руку
И не отпускай.
Практически 36
У меня все нормально — практически тридцать шесть.
Есть куда убегать — пустыри, Ярославль, мишень.
В ее центре я словно в себе — хоть стрелой пришей.
Все попсовые песни текут из моих ушей.
Все они про меня, все орут: «На, смотри, смотри!»
Как летучая мышь я вслепую схожу с перил,
Ну а внешне: держать равновесие, дикий грим —
Для людей я пока ничего же не натворил.
Просто встретив в отделе, где соки и вина, тех,
Кто друг другом проломлен, кто прыгает по черте,
Столбенею от ужаса, жмется к порогу тень —
Как же мы не они? И под пулями в пустоте?
